Следуя профессиональной привычке, Сэвэдж нажал кнопку этажа на уровень ниже того, что был ему нужен. Разумеется, непрошеный посетитель добрался бы на лифте лишь до второго этажа сверху. Компьютерная карточка, опущенная в прорезь кабины лифта, автоматически поднимала нужных людей на самый верх здания. Сэвэджу тоже выдали такую карточку, но пользоваться ею он отказался. Он вообще ненавидел лифты. Их отъединение внушало опасения. Никогда не угадаешь, кто стоит за открывающимися дверьми. И не то, чтобы Сэвэдж ожидал какого-то подвоха в этот раз, но, сделав единичное исключение из обычных правил, можно взять это в привычку, и когда придет настоящая беда, то достойно ответить на ее приход уже не сможешь.

Кроме всего, в этот теплый сентябрьский день в Афинах он хотел проверить систему безопасности человека, к которому его пригласили. Хотя у него частенько бывали богатые и влиятельные клиенты, они почти всегда представляли либо политику, либо промышленность, и встретиться с человеком, совмещающим в себе оба эти поприща, да к тому же являющегося живой кинолегендой, было для Сэвэджа особой честью. Такое случалось нечасто.

Сэвэдж отступил немного в сторону, когда лифт остановился, и двери распахнулись. Осторожно, прислушиваясь, внутренне сосредоточившись, он выглянул в коридор, никого не увидел, расслабился и прошел к двери, на которой по-гречески было выведено: “Пожарный выход”. Ручка беспрепятственно повернулась.

Сэвэдж осторожно вышел и оказался на лестничной площадке. Каучуковые подметки заглушали шаги по бетону. Все двадцать семь находившихся под ним этажей казались вымершими. Полная тишина. Сэвэдж повернулся к находившейся справа двери и подергал ручку. Она не повернулась. Отлично. Так и должно быть. С другой стороны задвижка непременно — в случае необходимости — открылась бы. Но с этой стороны непрошеные посетители остановились бы, не в силах подняться выше. Сэвэдж, сунув в замочную скважину два металлических зубца: один — для доступа к системе рычагов, другой — для отыскания щелей, через которые можно было бы добраться до задвижки и вытащить ее. Через семь секунд он открыл дверь, обеспокоенный тем, что запор оказался таким простым. Он должен был бы провозиться с ним вдвое дольше… Н-да…

Сэвэдж проскользнул в проем, медленно затворил за собой дверь и стал настороженно изучать идущие вверх ступени. Никаких телекамер ближнего обзора он не заметил. Свет был приглушен, сгущая необходимую для защиты темноту. Сэвэдж добрался до следующей площадки и выглянул, осматривая продолжение ступеней. Охраны не увидел. Попробовав ручку, нахмурился: дверь была незаперта. И, что было еще хуже, открыв ее, он не обнаружил охраны и за ней.

Ступая по заглушающему шаги ковровому покрытию, Сэвэдж двинулся по коридору. Посматривая на номера дверей и следуя все уменьшающемуся ряду, он добрался до нужного ему номера. Еще только выйдя в коридор, он сразу же учуял резкий запах табачного дыма. И вот, оставив лифт справа, он повернул за угол коридора и увидел их.

Три человека сгрудились в дальнем конце коридора перед чьей-то дверью. У первого руки были засунуты в карманы. Второй затягивался сигаретой. Третий хлебал кофе.

“Любители, черт бы их побрал, — подумал Сэвэдж, — профессионалы всегда держат руки свободными”.

Охранники, увидев Сэвэджа, нескладно насторожились. Телосложением они напоминали футболистов, и их костюмы были чересчур малы для выпирающих грудных клеток и шей. Бычьих шей. Непрофессионала они вполне могли напугать одним своим видом, но огромные размеры помешали бы им смешаться с толпой, а бугрящиеся мускулы вряд ли помогли бы в настоящей схватке, в которой все решает умение, а не сила.

Сэвэдж убрал напряжение с лица, представив черты как можно более дружелюбными. Свои шесть футов роста он ссутулил настолько, что стал казаться несколькими дюймами короче. Идя к охранникам, он изобразил на лице искреннее восхищение их мощью, чем привел “футболистов” в высокомерный восторг.

Изучая его документы — разумеется фальшивые — они показали настоящее представление. Сэвэдж отлично помнил имя, которое носил в этом месяце. Охранники даже обыскали его, но так как они не пользовались детекторами металла, то не обнаружили небольшой нож за отворотом пиджака.

— Все нормально, вас ждут, — сказал один. — А почему вы не воспользовались лифтом?

— Не сработала компьютерная карточка. — Сэвэдж передал ее охраннику. — Пришлось остановиться на этаж ниже и пройтись по лестнице.

— Но двери на лестницу заперты, — встрял второй.

— Значит, гостиничная обслуга оставила их открытыми.

— Кто бы ни забыл это сделать, его дело — табак, — пообещал третий мужчина.

— Я вас очень хорошо понимаю. Сам не выношу небрежности в работе.

“Футболисты” закивали, поглядели искоса на гостя, расправили плечищи и проводили Сэвэджа в номер.

“Нет, — подумал он. — Неверно, правило номер один: никогда не уходи со своего поста”.

Номер имел довольно обширную гостиную. Со вкусом обставленную. Но что сразу привлекло внимание Сэвэджа, и что он с неодобрением отметил — стену, закрытую толстыми портьерами напротив входа. Ткань несколько расходилась по центру, и можно было увидеть огромное, от пола до потолка, окно, открывавшее захватывающий вид на Парфенон и Акрополь. Хотя обычно в Афинах все было покрыто удушливой дымкой смога, сейчас ветер разогнал и разбил пленку, очистив воздух и заставив развалины с колоннами сиять в полуденном воздухе. Сэвэдж позволил себе полюбоваться видом, но лишь зайдя в комнату и остановившись напротив окна на минутку, потому что вообще не любил огромных окон да еще с распахнутыми портьерами: они давали врагу лишнее преимущество, приглашая наблюдателей воспользоваться имеющимися у них в запасе телескопическими трубами, направленными микрофонами, работающими на микроволнах, и что хуже всего — снайперскими винтовками.

Потенциального клиента, с которым Сэвэдж должен был здесь встретиться на месте, не оказалось, поэтому он оценивающе взглянул на находящуюся по его левую руку дверь. Видимо, гардероб, а может быть, ванная или спальня. Затем сконцентрировал внимание на правой двери, из-за которой слышался приглушенный женский голос, и понял, что она ведет в спальню. Не услышав ответа, Сэвэдж решил, что женщина говорит по телефону. Голос был настойчив, словно она какое-то время не могла договориться со своим партнером.

С вымуштрованным терпением Сэвэдж взглянул дальше вправо. На стене висели два полотна Моне и три Ван Гога.

Дородные охраннички, поняв, что хозяина нет в комнате, откровенно заскучали. Никто не гладил их по головкам, не совал в рот печеньица, не хвалил за то, что они такие хорошие и так здорово справляются со своей работой. Разочарованные, двое из них пошаркали ногами, поправили галстуки и вернулись на свои посты в коридор без сомнения, для того, чтобы снова приняться за кофе и сигареты. Третий закрыл за ними дверь и прислонился к ней, скрестив руки на груди, стараясь выглядеть старательным, хотя сила, с которой он сдавил свою грудную клетку, вполне могла бы показаться со стороны страшной болью, от которой он страдает.

Прислушиваясь к шепоту кондиционера, Сэвэдж отвернулся от картин на стене и вгляделся в коллекцию выставленных за стеклом китайских ваз.

Оставшийся телохранитель вдруг выпрямился.

Дверь по правую руку Сэвэджа распахнулась.

Женщина-легенда вошла в комнату.

По официальной биографии ей было сорок пять лет. Несмотря на это, выглядела она такой же ослепительно юной, как и в последнем своем фильме, снятом десять лет назад. Высокая, стройная, худощавая.

Проницательные голубые глаза. Изумительный овал лица, чувственные линии которого были обрамлены доходящими до плеч, выбеленными солнцем волосами. Гладкая загорелая кожа. Мечта любого фотографа.

Десять лет назад на пресс-конференции, собранной по случаю получения ею “Оскара” за лучшую женскую роль года, она удивила всех, объявив, что покидает мир кино. А ее замужество месяцем позже удивило еще больше — избранником стал монарх островного, маленького, но богатого государства около Французской Ривьеры. Когда здоровье супруга ухудшилось, она сама занялась делами, увеличив ассигнования на туризм и процветание казино, являющихся источником дохода княжества.

Правила она так же, как играла. Кинообозреватели называли ее стиль “огонь и лед”. Регулируемая власть. Страстно, но умеренно. В любовных сценах она всегда играла доминирующую роль. Отрывок, в котором она соблазняла обворожительного похитителя драгоценностей, чье внимание в течение всего фильма настойчиво отвергала, остался в истории кинематографа примером сексуального напряжения. Она знала, чего хотела, но брала только то, чего добивалась, и лишь тогда, когда точно знала, что желания не заведут ее в рисковые тупики, поэтому удовольствие, казалось, базируется не на отдаче, а на отнятии, и снисходительность, с которой она отдалась вору, подарила тому незабываемую ночь.

Проблемы острова тоже не оставили ее равнодушной. Она держалась поначалу сдержанно, на расстоянии благородства — спасительного для многих больных, бездомных, одиноких — не превратилось в ошеломляющий поток благодеяний. Казалось, что сострадательность — проявление слабости, пламя, старающееся растопить лед самоконтроля. Но проявление чувств — в разумных пределах, конечно, — было еще и политически выгодным. Пока не становилось опасным. Пока ее подзащитные любили свою спасительницу.

Подходя к Сэвэджу, она улыбнулась. Ослепительно. Кино в реальной жизни. Со своей стороны Сэвэдж оценил артистизм появления, прекрасно понимая, что женщина осознает производимое ею впечатление.

На ней были кожаные черные сандалии ручной работы, складчатые слаксы цвета “бургунди”. Шелковая блузка цвета яйца малиновки (три верхние пуговки расстегнуты, чтобы все могли любоваться загаром чуть приоткрывающихся грудей, а нежно-синий цвет явно выбран для того, чтобы еще больше подчеркнуть голубизну и без того голубых глаз), часы от Картье и бриллиантовая подвеска вкупе с серьгами (сверкание усиливало и увеличивало блеск огромных глаз так же, как и выбеленные солнцем волосы).

Она остановилась рядом с Сэвэджем и, повернувшись к оставшемуся телохранителю, взглядом отпустила его.

— Спасибо.

Гороподобный мужнина, сожалея, что не удастся послушать разговор, нехотя удалился.

— Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, — произнесла женщина, подступая к Сэвэджу на шаг и заставляя его тем самым вдохнуть запах ее тонких духов. Голос был бархатистым, рукопожатие — твердым.

— Пять минут? Какая ерунда. — Сэвэдж пожал плечами. — В моей профессии приходится ждать много дольше. Ко всему прочему, у меня было время полюбоваться вашей изумительной коллекцией, — Он указал рукой на поставленные под стекло китайские вазы. — Надеюсь, по крайней мере, что она ваша. Потому что вряд ли какой-нибудь отель в мире, даже “Король Георг Второй”, мог бы снабдить всех своих — хотя бы избранных — клиентов бесценными произведениями искусства.

— Путешествуя, я вожу их с собой. Воспоминание о доме. Вы цените китайскую керамику?

— Ценю? Можно сказать, что да, хотя почти ничего о ней не знаю. Но в любом случае наслаждаюсь красотой, Ваше величество. Вашей — прошу прощения за комплимент — в том числе. Встреча с вами — для меня большая честь.

— Как с членом королевской семьи или же как с бывшей кинозвездой?

— Как с бывшей актрисой.

Вспыхнувшие глаза, короткий кивок головой.

— Вы очень добры. Может быть, почувствуете себя более раскованно, если мы покончим с формальностями? Пожалуйста, называйте меня именем, которое я носила, будучи киноактрисой. Джойс Стоун.

Сэвэдж сымитировал изящный кивок.

— Мисс Стоун.

— У вас зеленые глаза.

— Ничего особенного, — откликнулся Сэвэдж.

— Наоборот. Просто замечательно. Хамелеоний цвет. Глаза подчеркивают цвет одежды, но сами они неразличимы. Серый пиджак. Голубая рубашка. Ненаблюдательный информатор сказал бы, что ваши глаза…

— Серо-голубые, но никак не зеленые. Вы проницательны.

— А вы понимаете толк в преломлении света. Легко приспосабливаетесь.

— Это всегда полезно. — Сэвэдж повернулся к картинам на стене. — Изумительно. Если не ошибаюсь, “Кипарисы” Ван Гога совсем недавно были проданы на аукционе Сотби. Неизвестный покупатель заплатил чуть ли не целое состояние.

— Не помните, сколько именно?

— Пятнадцать миллионов долларов.

— Теперь таинственный покупатель вам известен.

— Я, мисс Стоун, имею дело с информацией, не подлежащей оглашению. Если бы я не умел хранить тайны, то завтра бы остался без работы. Ваши замечания и ответы для меня как исповедь. А я сам — ваш священник.

— Исповедь? Надеюсь, это не означает, что я не могу предложить вам выпить.

— Пока я на вас не работаю — вполне можете.

— Но я предполагала, что вы пришли сюда для того, чтобы взяться за дело, которое…

— Я здесь, чтобы обсудить с вами ваши неприятности, — вежливо напомнил Сэвэдж. — Пока что вы меня не наняли.

— С вашими-то верительными грамотами? Я вас нанимаю.

— Прошу прощения, мисс Стоун, но я принял ваше приглашение для того, чтобы выяснить, захочу ли я, чтобы вы меня наняли.

Чувственная женщина пристально изучала лицо мужчины.

— Так, так. — Ее настойчивый взгляд не отставал. — Обычно люди считают за честь работать на меня.

— Я никого не собирался обижать.

— Разумеется. — Она подошла к дивану.

— Если вы, мисс Стоун, не против…

Она подняла вверх брови.

— Лучше бы вам сесть вот на этот стул. Диван слишком близко к окну.

— К окну?

— Или позвольте тогда мне закрыть шторы.

— Ага, теперь поняла. — Ее голос звучал заинтересованно. — Но так как я очень люблю солнечный свет, то лучше сяду туда, куда вы мне предлагаете. Скажите, вы всегда защищаете людей, на которых не собираетесь работать?

— Сила привычки.

— Интригующая привычка… мистер… Боюсь, что позабыла ваше имя.

В этом Сэвэдж сомневался. Эта женщина, похоже, помнила абсолютно все, что хотела помнить.

— Это совершенно неважно. То имя, под которым я выступаю в вашем случае, — не мое. Обычно я использую псевдоним.

— Тогда как же мне вас представлять?

— Никак. Если мы придем к соглашению, вы не должны привлекать ко мне внимания.

— Это на публике. Но как мне вас называть приватно?

— Сэвэдж.[1]

— Прошу прощения?

— Это прозвище. Под этим именем меня знают в бизнесе.

— Вы получили его, служа в МОЯ ВОЛЯ?

Сэвэдж скрыл удивление.

— Название вашего подразделения это акроним, не правда ли? МОре, ВОздух, земЛЯ. Морская пехота Соединенных Штатов, более, известная как “SEALs” — Морские Котики.

Сэвэдж с трудом подавил желание нахмуриться.

— Я вам говорила, что нахожу ваши верительные грамоты впечатляющими, — сказала женщина. — Привычка носить псевдоним говорит о том, что ваша секретность вами взлелеяна. Но, проявив настойчивость, я кое-что все-таки узнала о вашем прошлом. Если я вас как-то встревожила, то хочу подчеркнуть, что ничего из того, что мне известно, не послужит угрозой вашей анонимности. Но — слухами земля полнится. Та помощь, которую вы оказали небезызвестному члену английского Парламента, защитив его от террористов Ирландской Республиканской Армии, принесла вам определенную репутацию. Данный государственный деятель просил меня еще раз поблагодарить вас за спасение его жизни. Итальянский финансист не менее благодарен вам за спасение своего единственного сына. Западногерманский Промышленный магнат считает, что его корпорация обязательно бы обанкротилась, если бы вы не обнаружили его врага, крадущего формулы из-под самого его носа.

Сэвэдж молчал.

— Не надо скромничать, — проговорила женщина.

— Вам тоже. Информаторы у вас первосортные.

— Это одна из привилегий королевских фамилий. Восхищение итальянского финансиста было особенно впечатляющим. Вот его-то я и спросила: как с вами связаться. Он снабдил меня номером телефона — в моей прошлой жизни такие люди встречались сплошь и рядом — вашего агента.

— Надеюсь, вам неизвестно его имя.

— Напрямую я с ним не говорила. Только через посредников.

— Хорошо.

— Что подводит нас к моей проблеме.

— Еще одна привычка, мисс Стоун. Не стоит вдаваться в подробности в этой комнате.

— Но нас никто не может услышать. Никаких подслушивающих устройств, микрофонов…

— Почему вы так в этом уверены?

— Телохранители утром проверяли номер.

— Именно поэтому я повторяю…

— Чтобы я не вдавалась в подробности? Мои телохранители не произвели на вас должного впечатления?

— Да нет, почему же, произвели.

— Похоже, совсем не тем местом.

— Я не любитель критиковать.

— Еще одна похвальная привычка. Ну, что же, Сэвэдж, — ее улыбка засверкала наравне с бриллиантовыми серьгами. Она наклонилась вперед и дотронулась до его руки. — Не хотите ли осмотреть кое-какие руины?

Черный “роллс-ройс” вырулил из потока машин и остановился на овальной автостоянке. Сэвэдж с двумя телохранителями вышли вперед — третий остался в отеле, чтобы присматривать за номером. После того, как охранники рассекли толпу, чтобы устроить в ней коридор, они кивнули в сторону машины.

Джойс Стоун легко выскользнула из салона, попав в “клещи” между телохранителями.

— Поездите где-нибудь поблизости. Мы вернемся примерно через час, — сказала женщина шоферу, и “роллс” влился в поток уличного движения.

Затем удивленно повернулась к Сэвэджу.

— Вы продолжаете меня удивлять.

— Да?

— В отеле не позволили мне сидеть у окна, но ни словом не обмолвились по поводу выхода на публику.

— Быть знаменитостью вовсе не означает быть отшельником. Пока вы не докладываете всем и всякому о своем дневном расписании, умелый водитель вполне сможет уйти от любого преследования и скрыться. — Сэвэдж кивнул в сторону потока машин. — Особенно в Афинах. К тому же вы умеете одеваться, не привлекая внимания. Возвращаю комплимент, которым вы меня наградили, — вы легко приспосабливаетесь к окружающей обстановке.

— Этому трюку я обучилась, будучи актрисой. Одна из самых тяжких ролей — быть обыкновенной…

Прежде чем выйти на прогулку, она переоделась. На смену коллекционным слаксам и блузке пришли вытертые джинсы и висящий мешком серый свитер с высоким воротом под горло. Бриллианты исчезли. Часы — обыкновенный “Таймекс”. Пыльные “рибоки” на ногах. Замечательные, но сильно бросающиеся в глаза белые волосы оказались заткнутыми под обвислую соломенную шляпу.

И хотя прохожие останавливались, чтобы присмотреться и поглазеть на “роллс”, они почти не обратили внимания на вылезшую из него женщину.

— Роль получается что надо, — похвалил ее Сэвэдж. — В данный момент ни один продюсер не даст вам даже в массовке сыграть.

Она с издевкой сделала реверанс.

— Только вот у меня есть еще одно предложение, — продолжил Сэвэдж.

— Я так и знала, что оно не замедлит появиться.

— Прекратите кататься в “роллсе”.

— Но я получаю от этого удовольствие!

— И получайте себе на здоровье. Просто поберегите его для особых случаев. А так… Купите отлично работающую, но совершенно незаметную машину. Которую, разумеется, придется слегка модифицировать.

— Разумеется.

— Пуленепробиваемые, тонированные стекла заднего обзора. Бронебойная сталь.

— Разумеется.

— Не передразнивайте, мисс Стоун.

— Я и не собиралась. Просто мне нравятся люди, получающие удовольствие от своей работы.

— Удовольствие? Это для меня не забава. Моя работа сохраняет людям жизни.

— И вы ни разу не проиграли?

Сэвэдж колебался. Застигнутый врасплох, он почувствовал, как на него надвигаются стеной мучительные воспоминания. Блеск меча. Фонтан крови.

— Проиграл, — наконец выдавил он. — Однажды.

— Поразительная откровенность.

— И единожды. Вот почему я столь скрупулезен: чтобы не оступиться вновь. Но если моя откровенность заставляет вас сомневаться в моей…

— Наоборот. Моя третья кинокартина оказалась провальной. Конечно, я могла сделать вид, что ничего не произошло, но я призналась в этом самой себе и извлекла необходимые уроки. И завоевала “Оскара” только потому, что очень сильно старалась. Для этого потребовались еще семь фильмов.

— Жизнь — не кино.

— А смерть? Вам бы следовало прочитать рецензии на мой третий фильм. Меня просто похоронили.

— Нас всех когда-нибудь похоронят.

— Вам, что, в могилу захотелось? Прекратите, Сэвэдж.

— А вам никто не рассказывал, что такое жизнь?

— Секс? Этому я научилась довольно рано. Смерть? Для этого существуют такие люди, как вы. Чтобы оттягивать ее приход как можно дольше.

— Да, верно, смерть, — произнес Сэвэдж. — Враг.

Они двинулись за туристской группой к западному склону Акрополя — обычный подход к руинам, потому что остальные склоны были чересчур круты для современных дорог. Мимо пихт подошли к древнему каменному входу, известному под названием Прекрасные Врата.

— Бывали здесь раньше?

— И не раз, — ответил Сэвэдж.

— Я тоже. Интересно: вы приходили сюда по тем же самым причинам, что и я, или нет?

Сэвэдж ждал от нее объяснений.

— Руины учат. Учат тому, что ничто — богатство, слава, власть — не вечно.

— “Воззри, о Всемогущий, на все труды мои — и ужаснись”.

Она повернулась к нему. Заинтересованно.

— Шелли. “Озимандиас”.

— Я неплохо учился в средней школе.

— Но не уточняете, в какой именно. Безымянно, как всегда. Пора привыкать. А продолжение стиха помните?

Сэвэдж пожал плечами.

— Шелли хорошо понимал меткость слов. Будь он японцем — писал бы, наверное, отменные хокку.

— Телохранитель, цитирующий стихи?

— На самом деле, мисс Стоун, я не совсем телохранитель. Понимаете, я ведь не просто стараюсь кого-то от чего-то уберечь, защитить своим телом.

— Что же вы делаете? Кто вы такой?

— Исполнительный защитник. Организатор. Знаете, ведь Шелли, кроме столь дивно описанного песка, напоминает мне еще и о…

Сэвэдж указал на ступени, по которым они поднимались. Мрамор был изъеден временем, разрушен бесчисленными посетителями, оккупантами, но больше всего — выхлопными газами автомобилей.

Они проходили через Пропилею, чья драгоценная, но уже разрушенная плоть была заменена деревянным полом. Пять ворот с колоннами становились все выше и просторнее и наконец вывели группу на раскалывающуюся на две — правую и левую — тропинку.

После ядреной жары лета сентябрь принес с собой начало туристского сезона и умеренную температуру. Туристы пробегали мимо Сэвэджа и Джойс с выпученными глазами, задыхаясь от крутого подъема. Другие снимали Браронию и менее впечатляющий дом Арефорроя.

— Прикажите своим людям идти за нами, — сказал Сэвэдж. — Я буду наблюдать за тем, что творится впереди.

Повернув направо, они прошли к широкому прямоугольнику Парфенона. В 1687 году конфликт между оккупантами закончился тем, что венецианская бомба взорвала турецкий склад боеприпасов и пороха, находящийся в Парфеноне, который в древние времена являлся храмом, посвященным богине непорочности Афине. Взрыв уничтожил часть памятника, свалил колонны и большую часть крыши. Восстановительные работы до сих пор были не завершены. Леса закрывали вид на великолепные дорические колонны. Ограждения удерживали посетителей от дальнейшего уничтожения внутренней части храма.

Сэвэдж отвернулся от подходящих к крутому южному склону Акрополя туристов. Облокотился об упавшую колонну. Под ними раскинулись Афины. Утренний бриз утих. Несмотря на сверкающее голубое, чистое небо, снова начал наползать смог.

— Вот здесь, не опасаясь быть подслушанными, мы вполне можем поговорить. Мисс Стоун, причина, по которой я не уверен, что смогу на вас работать…

— Но вы еще не знаете, зачем вы мне понадобились!..

— …заключается в том, что исполнительный защитник является одновременно и слугой, и хозяином. Вы сами распоряжаетесь своей жизнью — выбираете, куда пойти и чем заняться, — но ваш защитник настаивает на том, каким образом вы попадаете в нужное вам место и какие меры предосторожности при этом следует принять. Хрупкий баланс. Вы обладаете репутацией женщины властной. Поэтому я не уверен, что вы готовы подчиняться приказам человека, которого сами наняли.

Она, вздохнув, пристроилась рядом с ним.

— Если проблема в этом, тогда никакой проблемы не существует.

— Не понял.

— В беде нахожусь не я. А моя сестра.

— Поясните.

— Вы о ней что-нибудь знаете?

— Рэйчел Стоун. Она десятью годами младше вас. Тридцать пять лет. Была замужем за сенатором из Новой Англии, баллотировавшемся на пост президента. Овдовела от пули неизвестного убийцы. Жизнь с политиком и сестра кинозвезда привлекли к ней всеобщее внимание, поставили в ряд наиболее шикарных женщин нашего времени. За ней ухаживал греческий корабельный магнат. И в прошлом году они поженились.

— Поздравляю. Домашнее задание выполнено на “отлично”.

— За ваше тоже следует поставить “пятерку”.

— Этот брак очень смахивает на Парфенон. Сплошь руины. — Джойс Стоун порылась в неприметной гобеленовой сумочке. Отыскав пачку сигарет, она попыталась закурить.

— Вы не джентльмен, — резко бросила она Сэвэджу.

— Потому что не зажег вам сигарету? Я ведь только что объяснил, что когда речь заходит о защите, вы становитесь служанкой, а я хозяином.

— Чушь какая-то.

— Вовсе нет. Вам стоит подумать о том, что мне необходимо всегда держать руки свободными на тот случай, если кто-нибудь захочет к вам пристать. Так зачем я вам понадобился?

— Моя сестра хочет получить развод.

— Тогда ей нужен адвокат. Я тут без надобности.

— Этого ее ублюдочный муженек ни за что не позволит. Она останется его пленницей до тех пор, пока не изменит своего решения.

— Пленницей?

— Конечно, она не прикована цепями, если вы об этом подумали. Но все равно Рэйчел в тюрьме. И ее не пытают. — Джойс, похоже, удалось закурить сигарету. — Если не считать побоев и изнасилований каждое утро, день и вечер. Он говорит, это делается для того, чтобы напоминать ей о том, что именно она теряет. Чтобы, так сказать, не скучала девочка. Говорит, что ей нужен настоящий мужик. А вот ему нужно продырявить его гнилой, мерзкий мозг. Вы носите пистолет? — спросила она, выпуская дымную струю.

— Иногда.

— Тогда какой от вас прок?

Сэвэдж отстранился от колонны.

— Вы совершили ошибку, мисс Стоун. Если вам нужен убийца…

— Нет! Мне нужна моя сестра!

Сэвэдж снова уселся на колонну.

— Значит, вы имеете в виду возвращение похищенной.

— Называйте, как хотите.

— Если я соглашусь принять ваше предложение, мой гонорар составит…

— Я заплачу миллион долларов.

— Плохой из вас торговец. Я мог бы согласиться и на меньшую сумму.

— Но я предлагаю именно столько.

— Предположим, что я возьмусь за эту работу… Мне потребуется половина денег вперед наличными, вторая же — по возвращении вашей сестры. Плюс расходные деньги.

— Можете останавливаться в лучших отелях — это мне безразлично. Можете тратить на самую лучшую еду любые суммы. Несколько лишних тысяч долларов…

— Вы не поняли. Под “расходами” я подразумевал не менее нескольких сотен тысяч долларов.

— Что!?

— Вы просите меня, чтобы я встал поперек дороги у одного из наиболее влиятельных и могущественных людей Греции. Каково его состояние? Пятьдесят миллиардов? На безопасность такие люди не скупятся, пробить систему его защиты будет непросто. Теперь скажите мне, где находится ваша сестра. Я слетаю на разведку. Через неделю, считая с этого дня, я сообщу вам, есть ли возможность ее вызволить. Смогу ли я это сделать.

Джойс Стоун погасила окурок и поднялась.

— Почему?

— Не уверен, что понял ваш вопрос.

— У меня складывается такое впечатление, что сама операция для вас более важна, чем деньги. Почему же вы решили принять мое предложение?

На одно-единственное завораживающее мгновение перед глазами Сэвэджа промелькнула картинка сверкающей стали и фонтанирующей крови. Подавив воспоминание, он уклонился от ответа на щекотливый вопрос.

— Вы приказали шоферу прибыть через час. Время. Пойдемте, — сказал он. — А когда сядете в машину, прикажите ему ехать в отель другой дорогой, а не той, которой он добирался сюда.

Придерживаясь собственного совета, Сэвэдж, для того, чтобы вернуться в Акрополь, а точнее в район, находящийся к северу от него и представляющий самый знаменитый торговый туристический центр Афин — Плаку, выбрал совершенно иной маршрут. Войдя в узенькую извилистую улочку, он оказался в царстве мириадов мелких рынков, базарчиков и лавочек, магазинчиков и всякого такого разного. Несмотря на вновь сгустившийся смог, Сэвэджу удалось учуять готовящийся неподалеку шиш-кебаб, запах которого тут же уступил место аромату свежесрезанных цветов. Крикливые продавцы жестами приглашали покупать самодельные коврики, изделия из кожи, горшки и чугунки, серебряные браслеты и медные урны. Сэвэдж добрался до лабиринта узеньких переулочков, заскочил в подъезд, осмотрелся и, удовлетворенный тем, что наблюдения за ним явно не велось, прошел мимо таверны и протиснулся в лавчонку, торговавшую мехами для вина.

Внутри с балок свисали на крючьях грозди мехов: от кожи исходил сильный, но приятный запах. Чтобы пройти под ними, Сэвэджу пришлось наклонить голову, и таким образом он внезапно оказался возле прилавка, за которым стояла чересчур дородная женщина.

Знание Сэвэджем греческого было крайне скудным. Поэтому он заговорил заученными фразами.

— Мне нужен специальный товар. Мех для вина совершенно иного образца. Если бы ваш уважаемый хозяин согласился уделить мне несколько минут своего драгоценного времени…

— Ваше имя? — спросила женщина.

— Пожалуйста, скажите ему, что оно означает качество, противоположное “вежливому”.

Она уважительно кивнула и, повернувшись, прошествовала вверх по ступеням. Несколько секунд спустя женщина вернулась, жестом позвав Сэвэджа за собой.

Пройдя мимо углубления, в котором сильно небритый мужчина с обрезом пытливо рассматривал посетителя, Сэвэдж стал подниматься по лестнице. На верхней площадке дверь оказалась открытой. Сквозь проем Сэвэдж увидел совершенно пустую, за исключением одинокого стола, за которым восседал мускулистый человек, наливающий в стакан прозрачную жидкость, комнату.

Когда Сэвэдж вошел, хозяин воззрился на него в каком-то изумлении, будто его вовсе не предупреждали о визите посетителя.

— Это, что, привидение? — Несмотря на то, что он был греком, мужчина говорил по-английски. Сэвэдж ухмыльнулся.

— Может быть, мое лицо тебе незнакомо?

— Неблагодарный негодяй, не показывавшийся столько времени, что я и позабыл о том, что он когда-то звался моим приятелем.

— Дела, дела…

— Эти так называемые дела больно смахивают на миф.

— Нет, все было чрезвычайно важным. Но теперь я смогу кое-чем компенсировать свое отсутствие.

Сэвэдж выложил на стол греческий эквивалент десяти тысяч американских долларов. Раскладывая купюры, он покрыл ими круглые отметины, оставленные пополнявшимся регулярно стаканом, в который наливали узо. Запах лакрицы — узо готовилось с добавлением аниса — витал в воздухе.

Грек заметил взгляд, брошенный Сэвэджем в сторону бутылки.

— Тебя можно соблазнить?

— Ты ведь знаешь, что я пью крайне редко.

— Черта характера, которая является, на мой взгляд, вполне извинительной.

Грек раздул грудь как турман, и где-то в недрах его организма родился глухой смешок. По его состоянию нельзя было ничего сказать об алкоголизме. Похоже, что узо, словно формальдегид, сохраняло его тело в неприкосновенности. Отлично, до блеска выбритый, с глянцевыми, зачесанными назад волосами, он отпил из стакана, поставил его на стол и начал изучать деньги. Смуглая кожа излучала здоровье.

И все-таки, считая купюры, он казался Сэвэджу озабоченным.

— Слишком щедро. Чрезмерно. Меня это настораживает.

— Ко всему прочему я позаботился о спецподарке. Меньше чем через час, если ты согласишься отыскать необходимую мне информацию, тебе доставят бочонок самого лучшего узо.

— Действительно лучшего? Ты ведь знаешь мои вкусы?

— Конечно, знаю. Но, несмотря на это, я взял на себя смелость выбрать редчайший сорт.

— Насколько редчайший?

Сэвэдж сказал название.

— Безобразно щедро.

— Воздаяние за талант.

— Как говорят в вашей стране, — мужчина снова отпил из стакана, — ты и офицер, и джентльмен.

— Бывший офицер, — поправил его Сэвэдж. Сам бы он ни за что не открыл подобную деталь, если бы грек не был в курсе, — а ты доверенный информатор. Сколько же лет прошло с тех самых пор, когда я впервые воспользовался твоими услугами?

Грек сосредоточился.

— Шесть лет наслаждения. Все мои бывшие жены и многочисленные потомки благодарят тебя за постоянное покровительство.

— Они поблагодарят меня еще сильнее, когда я увеличу втрое деньги, лежащие сейчас перед тобой.

— Я знал. Чувствовал. Встав утром, я сказал самому себе, что сегодня случится нечто особенное.

— Но не без риска.

Грек поставил стакан на стол.

— Рисковать приходится ежедневно.

— Готов для охоты?

— Буду готов, когда немного подкреплюсь. — Грек высадил остатки узо.

— Теперь имя, — сказал Сэвэдж.

— Как говорил величайший английский классик: что в имени тебе…

— Моем? В моем имени ничего, а вот другое тебе вряд ли понравится. — Сэвэдж вытащил из-за спины бутылку лучшего из лучших, самого труднонаходимого узо.

Грек ухмыльнулся.

— И это мне нравится ничуть не меньше. А вот третье?..

— Ставрос Пападрополис.

Грек грохнул стаканом о стол.

— Е-мое. — Быстро налил еще узо и залпом опрокинул в себя алкоголь. — Какое безумие заставляет тебя переть против него?

Сэвэдж оглядел практически пустую комнату.

— Вижу, ты, как всегда, осторожен. Надеюсь, твои недостатки не помешали сделать ежедневную уборку, не так ли?

Грек казался обиженным.

— В тот день, когда в этой комнате ты увидишь, кроме моего стола и стула, другую мебель, знай, доверять мне больше нельзя.

Сэвэдж кивнул. Грек не только свел до минимума мебель. На полу даже ковра не было. Никаких картин на стенах. Даже телефона. Аскетизм убранства этой комнаты затруднял установку скрытых микрофонов. Несмотря на это, грек ежеутренне обходил все помещение, сканируя его двумя различными типами современных электронных приспособлений. Одним проверял каждый дюйм комнаты, ища радиосигналы и микроволны, указывающие на присутствие передающего “жучка”. Данный вид сканирующего устройства засекал только активные, постоянно передающие сигналы, микрофоны.

Чтобы обнаружить пассивный микрофон — то есть такой, который при отсутствии звуков оставался бы в “дремлющем” состоянии и который опытный наблюдатель при подозрении на “чистку” выключил бы с помощью дистанционного управления, — следовало применять второй комплект оборудования. Который назывался нелинейным стыковочным детектором. С помощью насадки, напоминающей насадку современного пылесоса, он посылал микроволны, определяющие нахождение диодов в схемах скрытых магнитофонов и передатчиков. Несмотря на то, что второй комплект оборудования был чрезвычайно сложным в употреблении, грек никогда не гнушался второй проверкой, даже если находил в первый “проход” какой-нибудь микрофон. Потому что опытный соглядатай всегда оставлял и активные, и пассивные мониторы, на тот случай, если неумеха, найдя активный микрофон, понадеется на удачу и не станет искать дальше.

Со своим обычным юмором грек называл ежедневную охоту за микрофонами “дезинфекцией”.

— Прошу извинить меня за этот вопрос, но я просто хотел быть осторожным, а отнюдь не грубым, — сказал Сэвэдж.

— А если бы ты его не задал, тогда уже я бы заволновался насчет того, можно ли тебе доверять.

— Главное, что мы друг друга поняли.

Грек отпил из стакана и согласно покивал.

— Узы дружбы. — Он уперся ладонями в стол. — Но пока ты все же не ответил на мой вопрос. Пападрополис?

— Меня интересует домашнее расписание.

— Значит, не бизнес? Слава Зевсу, а то уж я начал было волноваться. У этого подонка больше двухсот кораблей. Немножко денег он зарабатывает, перевозя зерно, станки и масло. Но основная прибыль идет от контрабанды оружием и наркотиками. Кто бы ни стал узнавать подробности о столь прибыльном бизнесе — он кончал свою жизнь в рыбьих желудках.

— Но, быть может, свою семейную жизнь он охраняет ничуть не хуже, — предположил Сэвэдж.

— Без сомнения. Чтобы защитить честь семьи, грек пойдет на убийство, хотя, вполне возможно, ему на эту самую семью глубоко наплевать. Бизнес — средство выживания. Его тайны надежно охраняются, и хотя семейные тайны охраняются ничуть не хуже, все равно возникают неизбежные слушки, которые растекаются все дальше и дальше. Правда, перед главой семьи лучше не распространяться.

— Ну, тогда собери для меня эти слухи, — сказал Сэвэдж.

— А внимание на чем заострить?

— На самом Пападрополисе и на его жене.

— Насчет этого у меня уже сейчас кое-что отыщется.

— Найди побольше, — приказал Сэвэдж. — Где сейчас находится женщина, как с ней обращаются. Хочу сравнить то, что мне расскажешь ты, с тем, что я уже слышал.

— Могу я спросить, зачем тебе это нужно?

Сэвэдж покачал головой.

— Спросить ты, конечно, можешь, да вот ответа, боюсь, не получишь. Чем меньше будешь знать — тем лучше.

— И для тебя в том числе. Если я ничего не буду знать о твоих замыслах, то ничего не смогу о них сказать, даже если меня станут вынуждать к этому силой, которой я не смогу противостоять.

— Этого не случится, — сказал Сэвэдж, — Пока ты будешь вести себя осторожно.

— Я всегда осторожен. Так же, как и ты, я пользуюсь услугами посредников и даже услугами посыльных между посредниками, чтобы не сводить тех вместе. Лично я общаюсь лишь с самими клиентами, да еще несколькими доверенными людьми. Но ты что-то встревожился, друг мой.

— Со мной произошла беда. Шесть месяцев назад. И теперь я стал вдвойне осторожен. — От воспоминания Сэвэдж едва не грохнулся в обморок.

— Похвально. Хотя, несмотря ни на что, я отметил в твоем откровении определенные лакуны.

Сэвэдж подавил соблазн продолжать откровенничать.

— Это личное. Ничего интересного.

— Не уверен в так называемом отсутствии интереса, но отдаю должное твоей осмотрительности.

— Раскопай мне что сможешь. — Сэвэдж пошел к двери. — Пападрополис и его жена. Два дня. Больше времени дать не могу. Когда вернусь, представишь мне полный отчет.

Киклады — группа крошечных островков в Эгейском море к юго-востоку от Афин. Название свое этот архипелаг берет от греческого слова “киклос”, или круг, и отсылает нас к древнему поверью, что эти острова окружают остров Делос, на котором предположительно родился солнечный бог правды Аполлон. На самом же деле Делос находится не в центре, а на восточной оконечности архипелага. А несколькими километрами восточнее Делоса находится Миконос — один из наиболее знаменитых греческих курортов, на котором туристы молятся своему собственному солнечному богу.

Сэвэдж вел двухмоторную “цессну” к Миконосу осторожно, стараясь выбирать окольные пути: сначала пролетел от Афин на восток, затем начал забирать все больше к югу, пока не увидел в Эгейском море цель своего назначения. Он связался с аэропортом Миконоса, упреждая контрольную вышку в том, что не собирается приземляться. Объяснив, что совершает полет исключительно для развлечения и удовольствия, он попросил контрольную вышку объяснить, какие воздушные пути не следует занимать, поблагодарил и полетел с восточной оконечности острова дальше вглубь.

Ему пожелали счастливого пути.

Через некоторое время, набрав высоту в полтора километра, Сэвэдж поставил “цессну” на автопилот и принялся снимать. Телескопические линзы фирм “Бош” и “Ломб”, поставленные на фотокамеру “Никон”, великолепно увеличивали картину того, что творилось внизу. После обработки пленки снимки будут еще больше увеличены. Главное, как подсказывал ему опыт, сделать как можно больше снимков — не только основной цели, но и близлежащих к ней районов. Незначительные, на первый взгляд, детали иногда становились непреодолимыми препятствиями впоследствии.

Вот именное как можно больше фотографий.

Сэвэдж несколько раз проверял автопилот, каждый раз корректируя курс, а затем снова возвращался к фотографическому наблюдению. Небо голубело, погода была безветренной. Казалось, что “цессна” скользит по шелковистому шоссе. Руки Сэвэджа твердо держали камеру. Кроме легких потряхиваний самолета больше никаких помех не возникало — условия для фотосъемки были практически идеальными.

Главным объектом наблюдения был город Миконос, находящийся на западной оконечности острова. Он раскинулся вокруг небольших бухт, а дома выдавались на полуостровок, разделяющий заливы. Они были выстроены в виде скрещивающихся ослепительно-белых кубов. То тут, то там красные купола — иногда синие — отмечали местонахождение церквей. Ветряные мельницы выстраивались вдоль пирса.

Но не красота города, а его план привлекали внимание Сэвэджа. В древности Миконос частенько подвергался налетам пиратских судов. Чтобы облегчить себе задачу по охране жилищ, местное население выстроило улицы в виде лабиринта. Нападающие без труда входили в город, но чем дальше углублялись в него, поднимаясь вверх по склонам, тем больше убеждались в том, что сложная путаница улиц совершенно сбивает их с толку и не дает возможности сориентироваться. Пираты видели в бухте корабль, но для того, чтобы до него добраться, должны были тыкаться в разные улицы и переулки, попадаясь в ловушки, расставленные защитниками города. В общем, после нескольких безуспешных попыток пираты плюнули на Миконос и махнули рукой, предпочтя более легкую добычу на других островах.

“Да, — подумал Сэвэдж, — лабиринт. Это можно использовать”.

Продолжая облетать остров по кругу, не переставая снимать, он добрался до глубокого залива на северной оконечности острова… место перехвата?.. затем изучил заброшенный мыс на восточном побережье… туда идти лишь в случае крайней необходимости… и наконец долетел до главной цели своего путешествия — царства Пападрополиса над заливом Анны на юго-восточной стороне острова.

С момента встречи со своим греческим информатором два дня назад Сэвэдж был все время занят и к своей тревожной радости понял, что узнал довольно много. Он слетал в Цюрих и Брюссель — два наиболее надежных центра информации о чернорыночных ценах на оружие и охранных системах, используемых торговцами и контрабандистами.

Через казалось бы незначительные разговоры и скромные “подарки” “друзьям”, которым Сэвэдж высказывал неподдельное восхищение, узнавая, что слухи об их смерти оказывались более чем преувеличенными, — он выяснил то, о чем давно подозревал. Пападрополисом управляло высокомерие и заносчивость. Греческий миллиардер был настолько снедаем пожаром охватившей его изнутри власти, что и не подумал нанять себе охрану, которая, по соображениям высокого профессионализма, должна была бы отдавать приказы своему же хозяину.

Сэвэдж узнал также, что Пападрополис ослеплен новейшими электронными приспособлениями и охранными системами. И так как корабельный магнат восхищался компьютерами и тому подобными игрушками новейшего поколения, то нанял эксперта по охранным системам, для того, чтобы тот выстроил вокруг европейских поместий грека целую сеть, а точнее паутину упреждающих препятствий.

Но Сэвэджа интересовало лишь поместье “Миконос”. В ту секунду, когда он узнал имя построившего защиту мастера, он догадался — как историк по теории искусства воссоздает и распознает стиль эпохи Возрождения, — какие преграды ему придется преодолеть.

Его давнишний и надежный грек-информатор полностью подтвердил то, в чем убеждала Сэвэджа Джойс Стоун. Сестра кинозвезды содержалась в неволе на роскошной вилле в поместье ее муженька-миллиардера. В поместье “Миконос”.

“Ты хочешь развода, сука? Да ни одна женщина в мире еще не уходила от меня. Надо мной все смеяться будут. Неблагодарной жене остается одно применение — на спину, сука! Я тебя проучу”.

Но лето перешло в осень. Начало туристского сезона в Афинах совпало с окончанием сезона на Миконосе — температура стала падать. Следующей идеей Пападрополиса было оставить жену на острове на всю осень и зиму.

Сэвэдж опустил камеру, выключил автопилот и взял управление “цессной” на себя. В течение шести месяцев из-за постигшей его беды, о которой он чуть было не проговорился своему греческому информатору, Сэвэдж находился в уединении: он выздоравливал. Руки, ноги, голова и спина все еще болели от полученных ран. К тому же его постоянно преследовали воспоминания, очень похожие на кошмары.

Но прошлое, продолжал он уверять самого себя, изменить нельзя. Все, что ему оставалось, — настоящее.

И работа.

Он должен был снова начать работать.

Доказать себя себе.

Сделав вираж, Сэвэдж вылетел с острова в открытое, легендарное, цвета темного вина Эгейское море, похлопывая любовно фотокамеру. Отлично снова оказаться при деле. Выполнять задание.

Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых.

Сэвэдж вынырнул из волн и пополз к берегу. Черный новый костюм сливался с темнотой. Пригнувшись за валунами, он взглянул наверх, туда, где едва виднелся неясный силуэт клифа, а потом повернулся к морю. Водителю катера — английскому солдату, которого Сэвэдж постоянно нанимал для подобных заданий, — было приказано, как только Сэвэдж соскользнет в воду в полукилометре от острова, сразу же убираться прочь из этих мест. Никаких прожекторов и опознавательных знаков на катере установлено не было. В темноте, без света луны, с надвигающимися тучами будущей грозы, закрывающими звезды, охранник не смог бы увидеть лодку. А в грохоте волн, разбивающихся о прибрежные скалы, он бы и не услышал ее, хотя Сэвэдж предпринял меры предосторожности: накрыл мотор звукопоглощающим кожухом.

Удовлетворенный тем, что добрался до этого места незамеченным… если, конечно, у охраны не было приборов ночного видения… Сэвэдж потянул за прочный нейлоновый шнур, привязанный к поясу. Почувствовав сопротивление, он потянул сильнее и в скором времени вытащил из воды небольшой резиновый плотик. Укрывшись за скалой, куда не залетали холодные брызги волн, Сэвэдж расстегнул молнию на водонепроницаемом кармане плота и вытащил объемистый рюкзак. Костюм удерживал холодную воду от поглощения тепла его тела и гипотермии во время заплыва к берегу с плотом на привязи.

Теперь же, сдирая его с себя, Сэвэдж трясся от холода. Оставшись обнаженным, он быстро раскрыл рюкзак и стал надевать черную шерстяную одежду. Шерсть Сэвэдж выбрал из-за ее полых волокон и отменных изоляционных качеств даже в мокром виде. Носки и шапка были изготовлены из того же черного материала. Он надел высокие, с ребристыми подошвами ботинки и крепко их завязал. Согревшись, намазал лицо черным камуфлирующим жиром, затем надел на руки защитные черные перчатки, достаточно тонкие, чтобы пальцы оставались гибкими и подвижными.

В рюкзаке оставались лишь необходимые для работы инструменты: каждый завернут в отдельный кусок материи, дабы избежать металлического клацанья. Сэвэдж подогнал лямки по росту и затянул пояс. Рюкзак был тяжелым, но не настолько, чтобы сравниться с тяжестями, которые Сэвэджу приходилось перетаскивать, служа в SEALs, поэтому его мощная спина без усилий приняла груз. Затем он положил резиновый костюм, трубку, маску и ласты в карман плота и надежно привязал его к скале. Сэвэдж не знал, вернется ли он сюда, но на тот случай, если все-таки вернется, ему бы хотелось иметь плот под рукой. Плот не обнаружат до утра, а к тому времени — если он не вернется — это уже не будет иметь никакого значения.

Он подошел к клифу. Ветер набирал силу, облака полностью затянули небо. В воздухе пахло дождем. “Отлично”, — подумал Сэвэдж. Его план основывался на штормовой погоде. Именно поэтому он выбрал для проникновения в поместье Пападрополиса именно сегодняшнюю ночь. Все гидрометеослужбы сходились на одном: где-то около полуночи первый из осенних дождей должен показать свою мощь.

Но Сэвэджу необходимо было взобраться на вершину клифа до того, как шторм сделает восхождение затруднительным. Он вытянул руку вверх, нащупал уступчик, втиснул носок ботинка в нишу в стене и начал восхождение. Двухсотфутовая громада клифа имела на всем пути к вершине многочисленные трещины и обнажения геологических напластований. Опытный альпинист, Сэвэдж без труда взбирался по отвесной стене даже в полной темноте.

Ветер крепчал. Брызги разбивающихся о подножье горы волн жалили лицо и делали камень скользким. Сэвэдж крепче цеплялся одетыми в перчатки руками за выступы, сильнее втискивал ботинки в ниши и поднимался с большой осторожностью и тщательностью. На полпути к вершине он добрался до глубокой трещины. Вспомнив по аэрофотоснимкам, что она доведет его до вершины, он втиснулся внутрь, поставил нот на противоположные стены, уперся и, нащупывая опоры для рук, полез вверх быстрее. Внутренние часы подсказывали, что он поднимается уже десять минут, но Сэвэдж придавал значение лишь осторожности и больше ничему. В трещине ветра не было, но теперь вместо брызг от разбивающихся волн сверху полил поток дождя, и он едва удержался, чтобы не полезть еще быстрее. Наконец, подтянувшись на руках, он почувствовал, что не может отыскать следующую опору, и с облегчением понял, что добрался до вершины клифа.

Дождь падал тяжелыми струями, одежда моментально намокла. Но сейчас вода была кстати, так как помогала слиться с полной чернотой ночи. Сэвэдж выполз из трещины, перевалился через гребень скалы и спрятался в кустах. Грязь заливала колени. В животе — как всегда в начале операции — трепыхались невидимые крылья.

Но в нем также горел пожар страха. Сэвэдж боялся, что — как и шесть месяцев назад — несмотря на тщательную подготовку, операция может провалиться.

Был единственный путь, на котором Сэвэдж мог удостовериться в своей профпригодности.

Он глубоко втянул в себя воздух, сосредоточился на препятствиях, которые должен был преодолеть, и выбросил из головы отвлекающие эмоции.

Обозревая укрытую штормом ночь и не заметив охраны, Сэвэдж вылез из кустов.

Сделанные с самолета фотографии позволили увидеть первый барьер, к которому он должен был подойти — ограду из кованых цепей вокруг всего поместья. Сверху невозможно было определить, какова высота ограды, но стандартом являлись семь футов. Увеличив фотографии, Сэвэдж разглядел, что по верху ограды идет несколько рядов колючей проволоки, прикрепленной к скобам, расходящимся за и перед оградой в виде латинской цифры пять.

От дождя ночь стала настолько непроглядной, что увидеть ограду Сэвэджу не удалось. Несмотря на это, изучая фотографии и сравнивая теоретическую ее высоту с расстоянием между кустами и оградой, он вычислил, что она должна находиться в двадцати футах впереди. Снимки не выявили прикрепленных к столбам телекамер, поэтому Сэвэдж нисколько не опасался обнаружить себя перед дистанционными линзами ночного видения. Но по привычке пополз. Набухшая от дождя земля здорово смахивала на кашу.

Возле барьера Сэвэдж остановился и снял со спины рюкзак. Вынул инфракрасный фонарь и пару инфракрасных очков. Луч от такого фонаря для невооруженного глаза невидим, но в очках Сэвэдж засек зеленоватое свечение. Поведя лучом в сторону металлических столбов, он стал тщательно просматривать поверхность, пока не добрался до подпорок, на которых покоилась колючая проволока.

Он искал вибрационно-резонансные датчики.

Не обнаружил ни одного. Как и предполагалось, ограда была обычной “демаркационной линией”, барьером, а не прибором для обнаружения непрошеных гостей. Она просто удерживала любопытных от вторжения на чужую территорию. Колючая проволока должна была напугать неквалифицированных вторженцев. Если бы какое-нибудь животное — например бродячая собака — ударилось о цепи, то сигнала тревоги, всполошившего всю компанию охранников, не последовало бы.

Сэвэдж уложил очки и фонарь обратно в рюкзак, надел его на плечи и хорошенько закрепил. Захлестал назойливый дождь. Сэвэдж отступил от ограды, набрал спринтерскую скорость и прыгнул.

Толчок вознес его вверх на половину высоты ограды. Он схватился за выступающий конец металлического прута, поддерживающего колючую проволоку, перекинул тело прямо на колючки, перехватил второй выступ латинской пятерки, перебросился на второй ряд проволоки и, перелетев через него, подогнув колени, мягко приземлился с другой стороны ограды. Шерстяная одежда и перчатки были порваны во многих местах, колючки нанесли на руки и ноги несколько раздражающих укусов. Но ранки были чересчур незначительными, чтобы Сэвэдж обратил на них внимание. Колючая проволока являлась препятствием только для дилетантов.

Припав к земле и вытирая дождь с глаз, Сэвэдж изучал лежащую впереди хмурь. Английский учитель, тренировавший Сэвэджа, любил повторять, что жизнь — это бег с препятствиями и охота за отбросами.

Вот сейчас и должен был начаться бег с препятствиями.

Остров Миконос был гористым, с тонким слоем почвы и выступающими то тут, то там скалами местечком. Свое имение Пападрополис выстроил на одной из немногих вершин. Фотографии Сэвэджа выявили, что поднимающийся вверх склон ведет прямо к строениям.

С высоты вершины холма дна склона видно не было. То есть Пападрополис решил, что таким образом выстроен как бы естественный барьер, и, следовательно, нет особой нужды возводить каменную стену. Кроме всего прочего, тиран, видимо, не хотел каждый день упиратъся взглядом в каменную кладку. Металл, по его мнению, был более устрашающим материалом, чем камень и известняк.

Сэвэдж старался думать так же, как думал его оппонент. Так как Пападрополису из-за достаточной крутизны сверху не был виден склон, следовательно, в этом районе и должна была быть сконцентрирована основная масса датчиков, регистрирующих появление непрошеных посетителей. С аэрофотоснимков была заметна вторая ограда: несколько ниже первой, но не настолько, чтобы через нее можно было перепрыгнуть. Она находилась на полпути к вершине холма.

Но Сэвэджа волновало то, что с фотографии нельзя было различить зарытые детекторы, которые находились между первой и второй оградами. Он снял с плеч рюкзак и вытащил из него устройство, размером походившее на радио “Уокмэн”. Это был работающий на батарейках вольтметр, регистрирующий электрические сигналы, исходящие от подземных датчиков давления. Он не мог рисковать, выбирая вольтметр со светящейся шкалой, которая вполне могла выдать его в темноте, и поэтому выбрал прибор, работающий на звуковой волне.

Сверкнула молния. Наушник, вставленный в ухо, взвизгнул, и Сэвэдж замер на месте. И снова свет померк — опустилась тьма. И тут же вой в наушнике стих. Сэвэдж расслабился. Все нормально: вольтметр отреагировал на атмосферное электричество, а не на скрытый датчик. Иначе он продолжал бы посылать сигналы даже после того, как молния потухла.

Но вспышка, хотя и заставила Сэвэджа остолбенеть, все же оказалась полезной. В нескольких ярдах впереди промелькнуло очертание второй ограды. Тоже с цепями. Но, по крайней мере, без колючей проволоки. Сэвэдж понял, по какой причине: уж если кто-то перелез через первую, то вторую, высотой пониже, преодолеет в любом случае. И таким образом возникал соблазн влезть на “незащищенный” барьер.

Он приближался к ограде очень осторожно. Следующая вспышка молнии высветила небольшие металлические коробочки, прикрепленные к поддерживающим ограду столбам. Вибрационные детекторы. Если бы кто-то схватился за звенья цепи и принялся карабкаться наверх, то сигнал тревоги предупредил бы охранников, находящихся в поместье. На компьютерном мониторе моментально бы появился участок, на котором происходило вторжение. Охранники мгновенно сошлись бы в нужном районе.

Теоретически обмануть подобные датчики невозможно. Но Сэвэджу было известно, что, прежде чем заработать, подобные детекторы должны получить определенную порцию вибрации. Иначе сильный порыв ветра или случайно севшая на ограду птица всякий раз преподносили бы охране порции ложной тревоги. После нескольких подобных случаев сторожа потеряли бы веру в техническое совершенство системы и перестали бы проверять местность. Поэтому перебраться через ограду можно было бы лишь применив наиболее рискованный, но тем не менее наилучший из возможных способов.

Перерезать проволоку. Но сделать это следовало определенным манером.

Сэвэдж открыл рюкзак и вытащил ножницы для перерезывания проволоки. Встав на колени и выбрав струну на уровне плеча, он перерезал ее. Вместо того, чтобы испугаться, что он поднял тревогу, вместо того, чтобы запаниковать и побежать прочь, Сэвэдж спокойно переждал сорок секунд, перерезал вторую проволочную струну, прождал еще сорок секунд и наконец перерезал третью. Каждый разрез по вибрации был таким же, как присевшая на провод птица или, беря во внимание погоду, удар ливня по ограде. Аккуратно растянутое во времени пробивание сквозь ограду заняло его недостаточно для того, чтобы задействовать датчики.

Через двенадцать минут Сэвэдж пробил в ограде квадрат два на два фута, просунул в брешь рюкзак, затем прополз в нее сам, делая это как можно осторожнее и стараясь не задеть провода.

Сэвэдж засунул ножницы в рюкзак и снова повесил его на спину. Теперь вместе с вольтметром он нес в руках миниатюрный микроволновый, работающий от батареек детектор. К тому же снова надел инфракрасные очки. Потому что дальше, судя по фотографиям, его ждали следующие неприятности. Ряд металлических столбов, практически на вершине склона. Их ничто не соединяло. Казалось, это начатая новая ограда, между столбами которой изредка протягивались линии проводов. Но Сэвэдж знал точное предназначение этого “строительства”.

Он рассматривал сквозь очки проемы между столбами, опасаясь увидеть их. Потому что если его подозрение окажется верным, если лучи проходят в нужных точках, и он пересек их, значит, в поместье вовсю звонит тревога.

Но подползая все ближе и ближе к вершине пропитанного дождем склона, он все не мог разглядеть инфракрасные лучи между столбами. Что означало…

В тот момент, когда ему все это стало понятно, наушник, подсоединенный к микроволновому детектору, запищал.

Сэвэдж моментально застыл на месте.

“Ну да, — подумал он. — Микроволны”. Он был бы разочарован, если бы Пападрополис использовал инфракрасные лучи. Потому что они производили слишком много ложных сигналов, основанных на явлениях природы: например, дождях. Но микроволны обеспечивают абсолютно невидимый барьер, который не так-то просто возбудить переменой погоды. Этот барьер взять будет посложнее.

И снова при вспышке молнии вольтметр, присоединенный к наушнику, взвыл как ненормальный. Сэвэдж остановился и подождал, пока молния не потухнет, опасаясь как бы вспышка не совпала с электрическим полем от подземного датчика давления. Но когда вой прекратился, он понял, что единственным препятствием является микроволновая преграда.

Он подошел к объекту. В свете молнии ему удалось увидеть ближайший столб. По правой и левой сторонам столба шли прорези для испускания микроволн с одной и приема их с другой стороны. Чтобы перепрыгнуть через волны, не могло быть и речи — столб был чересчур высок. А подкопаться под него нельзя — слишком тонок пласт земли.

И все же установщик системы — несмотря на всю свою сообразительность и ум — допустил ошибку, потому что система работала бы намного лучше, поставь он столбы не в одну линию, а таким образом, чтобы микроволны формировали перехлестывающийся узор.

Таким образом, столбы были бы полностью защищены. Если бы незваный гость попытался пробраться между ними, он неминуемо попал бы в поле действия микроволн. Но фотографии, сделанные Сэвэджем, указывали, что столбы стоят в одну линию.

И, значит, сквозь систему пробраться можно. Сэвэдж вытащил из рюкзака металлический зажим и прикрепил его к столбу над прорезями, испускавшими и принимавшими микроволны. Затем соединил между собой несколько металлических деталей и, получив трехфутовый стержень, воткнул его в зажим так, чтобы он выдавался в его сторону. Следующим его действием было перекинуть рюкзак на ту сторону барьера, схватить шест и, подтянувшись, оказаться на нем. В какую-то душедробительную секунду Сэвэджу показалось, что сейчас он грохнется вниз, потому что стержень на дожде стал скользким. Ветер толкал его в спину. Но ребристые подметки цепко держали стержень. Сэвэджу удалось-таки выпрямиться и прыгнуть через микроволны со столба. Сделав сальто, он приземлился. Спина, плечи и бедра амортизировали удар, как и пропитанная влагой земля. Он скорчился от боли, хотя прошло уже шесть месяцев с тех пор, когда он получил эти раны, несмотря на протест всех групп мышц. Сэвэдж вышел из кувырка и, согнувшись, стал рассматривать ближайший гребень склона.

Он светился, правда, совсем слабо, и свечение из-за дождя казалось призрачным. Никаких признаков охраны. Не торопясь, Сэвэдж вытащил из зажима шест, разобрал его, затем снял со столба зажим, уложил все это вместе с ненужным теперь инфракрасными очками в рюкзак. Затем направил вперед вольтметр и микроволновый детектор и стал подниматься дальше.

На вершине Сэвэдж улегся на раскисшую землю и принялся осматривать свою цель. Дуговые прожектора, приглушенные падающим дождем, освещали лужайку перед домом. А в пятидесяти ярдах дальше нагромождение сцепившихся белых кубов, сводов, куполов, имитирующих расположение домов на Миконосе, означало само поместье. Именно оно привлекало внимание Сэвэджа. Кроме расположенных по углам дома дуговых прожекторов и единственного освещенного окна, поместье было погружено в темноту.

Сделанные им аэрофотоснимки были не настолько детальны, чтобы показать присутствие телекамер ближнего обзора над дверьми, но Сэвэдж подозревал, что они вмонтированы, хотя в такой дождь изображение, передаваемое на экран монитора, будет, разумеется, нечетким, а охранник, наблюдающий за ними, в три часа утра вряд ли смотрит в оба.

Рванувшись к дому, Сэвэдж заметил над дверью, которую себе наметил, — вправо от окна светившегося на противоположной стороне здания — телекамеру. Она заставила его свернуть еще больше вправо и продвигаться к двери под тупым углом. По пути он вытащил небольшой спецбаллон.

Добежав до двери, Сэвэдж поднырнул под телекамеру и, уклоняясь от попадания в ее поле зрения, брызнул на линзы из баллона, в котором содержалась находящаяся под давлением вода: пар окутал линзы так, словно порыв ветра бросил в камеру ливневые струи. Стекающая жидкость лишь ухудшила, но не вывела из строя линзы, поэтому неясная картинка на мониторе стала всего лишь еще более неясной: охранник, конечно, должен был слегка встревожиться, но не настолько, чтобы поднять тревогу.

Сэвэдж перешел к замку — отличной глухой задвижке… на которую у него ушло двенадцать секунд. Но дверь открывать он пока не решался.

Вместо этого Сэвэдж вытащил из рюкзака детектор металла и просканировал дверь по периметру. Металл сверху справа, в четырех футах над дверной ручкой заставил наушник взвыть. Ага. Еще один датчик.

Сэвэдж понял принцип. Электромагнит в двери удерживал металлический рычаг в дверной раме от поднятия его и нажатия на кнопку, которая включала сигнал тревоги в том случае, если дверь открывалась.

Чтобы не допустить этого, Сэвэдж вытащил из рюкзака мощный подковообразный магнит и прижал его сверху к дверной раме, пока сам потихоньку открывал дверь. Его магнит заменил дверной, и таким образом воспрепятствовал рычагу подняться и нажать на контактную кнопку. Проскальзывая в образовавшуюся щель, Сэвэдж потянул магнит за собой по дверной раме, а затем, прежде чем сорвать его с рамы, хорошенько захлопнул дверь. Вот теперь магнит в двери снова удерживал рычаг от поднятия вверх.

Сэвэдж находился внутри дома.

Но не позволил себе расслабиться ни на секунду.

Джойс Стоун описала ему внутреннюю планировку поместья. Держа в памяти расположение помещений, Сэвэдж напряженно двигался по темному коридору. Исследовав открывшуюся налево нишу, он заметил светящийся циферблат часов на духовке. Кухня была обширная, благоухающая тонкими ароматами масла и чеснока, оставшимися от давнего ужина. Пройдя мимо стойки, Сэвэдж вошел в темную столовую с прямоугольным столом такой длины, что за ним с каждой стороны вполне могло усесться человек по пятнадцать. Хозяин и хозяйка соответственно располагались на противоположных его концах.

Но Пападрополиса в поместье не было. Человек из разведывательной группы Сэвэджа сообщил, что Пападрополис вместе со свитой охранников утром вылетел на своем личном самолете на Крит. Отлет тирана оказался непредвиденным подарком судьбы. Потому что не только уменьшилось количество охранников в усадьбе, но и оставшиеся чувствовали меньшую ответственность.

Так по крайней мере думал Сэвэдж. Он на это сильно надеялся и должен был вскоре проверить свои предположения.

Пройдя через столовую, он, услышав приглушенные голоса, остановился у двери. Три человека. Это внизу находящейся слева лестницы. Наверх вознеслось эхо — взрыв смеха. “Ну, еще бы, — подумал Сэвэдж, — радуются, гады, что им тепло и сухо”.

Продолжая двигаться в темноте, он вошел в полутемную гостиную. Пройдя примерно половину расстояния, услышал, как скрипнул стул, и нырнул за спинку дивана. Звук доносился из находящейся впереди арки. Сдерживая дыхание, Сэвэдж подполз ближе и увидел пробивающийся сквозь решетчатые окна смазанный дождем свет. Каждое из двух окон находилось по обе стороны от главного входа в здание, а в вестибюле еще один отсвет — красный, от сигареты — указывал на присутствие в нише возле двери охранника.

Сэвэдж поднял пистолет. Он стрелял не пулями, а дротиками, заряженными быстродействующим снотворным, а передняя и задняя части которых были окрашены инфракрасной краской, так что Сэвэдж мог еще и целиться в полной темноте. Светящиеся пятнышки были заметны только сквозь его спецочки.

Оружие издало приглушенный плевок. Сэвэдж тут же — насколько позволяла необходимость двигаться тихо — прыгнул вперед и, перебежав вестибюль, подхватил охранника, валящегося с кресла, и, что более важно, поймал выпавший из его руки “узи”, прежде чем тот загремел на мраморный пол. Затем усадил охранника за креслом, убедившись, что его ноги не высовываются из ниши.

Повесив “узи” через плечо, Сэвэдж стал изучать вершину спиральной лестницы. Падающий сквозь перила свет указывал на коридор, о котором упоминала Джойс Стоун. Переводя взгляд с вестибюля на верхний коридор, а затем снова на вестибюль, Сэвэдж стал медленно-медленно подниматься…

Встав на площадке, он прижался к левой стене и сквозь арку внимательно осмотрел освещенный коридор. Конца его заметить не удалось, но охраны видно не было. Но спальня Рэйчел Стоун находилась именно в том направлении, и, следовательно, сторож обязательно должен был следить за ее дверью.

Сэвэдж рискнул выглянуть еще дальше, чтобы просмотреть дугу коридора, но так никого и не заметил.

Наконец он полностью просунул голову в арочный проем и увидел коридор целиком.

Охранник сидел на стуле в дальнем конце! Читал журнал.

Высовывая голову очень медленно, Сэвэдж с такой же скоростью втянул ее обратно, чтобы внезапное движение не привлекло внимания сторожа.

Стоит ли такой часовой в другом конце коридора?

Сэвэдж мягко перешел на правую сторону арки и с еще большей осторожностью посмотрел на левую сторону коридора.

Даже не посмотрел. А лишь хотел посмотреть. Его остановил шум. Щелчок взводимого пистолета.

На левой стороне коридора все-таки был охранник. Сэвэдж инстинктивно прицелился. Оружие выплюнуло дротик. Часовой, находящийся слева, пошатнувшись, отступил назад, а глаза его начали закатываться, когда он попытался выцарапать стрелу, торчащую из горла. Колени подогнулись.

Сэвэдж взмолился, чтобы взведенный пистолет охранника не выстрелил, когда грохнется на пол. В тот же момент он, перекувыркнувшись, прыгнул в коридор и выстрелил в охранника справа. Тот видел, что его напарника отбросило назад. Отреагировав на возникшее движение, он выронил то, что читал, и схватился за пистолет, одновременно поднимаясь со стула.

Пистолет Сэвэджа снова выстрелил. Дротик воткнулся человеку в левое плечо. Хотя он отчаянно пытался прицелиться, глаза его закатились. Он рухнул на пол.

Толстый ковер заглушил шум от падения тел. По крайней мере, Сэвэдж надеялся на это. Чувствуя, как пульс колотится в висках, он кинулся к двери, которая по наводке Джойс Стоун должна была принадлежать ее сестре. Дернул ручку: заперто. Сэвэдж подозревал, что задвижку можно откинуть лишь с этой стороны двери, но никак не с той. Открыв замок, он быстро просканировал дверную раму металлодетектором, но, не найдя даже намека на сигнализацию, быстро вошел в комнату и запер за собой дверь.

Спальня была шикарная, но Сэвэдж едва заметил дорогостоящую обстановку, осматривая комнату в поисках Рэйчел Стоун. Лампа горела рядом с ночным столиком.

В постели явно кто-то не так давно спал: смятые простыни были отброшены в сторону. Но в спальне никого не было.

Сэвэдж заглянул под кровать. Затем посмотрел за задернутые портьеры, увидел на окнах решетки, поискал за канапе и креслом.

Да где же она, черт возьми?!

Увидев дверь, он открыл ее, понял, что это ванная, повернул выключатель. Дверь в душевую оказалась закрытой. Заглянув в кабинку, Сэвэдж обнаружил, что и она пуста.

Где…?!

Он попробовал открыть следующую дверь. Шкаф. Платья. И тут из-за платьев выскочила Рэйчел Стоун. Сверкнули ножницы. Сэвэджу удалось остановить острое лезвие в миллиметре от своего левого глаза.

— Ублюдок!

Перекошенные яростью черты лица внезапно разгладились и сложились в хмурую гримасу любопытства. Увидев намазанное черным жиром лицо Сэвэджа, женщина забилась, стараясь отпрянуть.

— Кто…?!

Сэвэджу пришлось быстро закрыть ладонью ей рот и покачать головой. Выдернув из ее пальцев ножницы, он одними губами показал: молчи. Вытащил из кармана карточку. Она была запечатана в прозрачный водонепроницаемый пластик.

Рэйчел взглянула на темные, выведенные от руки буквы.

“МЕНЯ ПОСЛАЛА ВАША СЕСТРА. Я ВЫТАЩУ ВАС ОТСЮДА.”

Перевернув карточку, Сэвэдж показал продолжение послания.

“В ЭТОЙ КОМНАТЕ МОГУТ БЫТЬ СПРЯТАНЫ МИКРОФОНЫ. ГОВОРИТЬ НЕЛЬЗЯ.”

Женщина рассматривала карточку… и Сэвэджа… подавила настороженность, проглотила подозрительность и наконец кивнула.

Он показал ей следующую карточку. “ОДЕВАЙТЕСЬ. УХОДИМ. СЕЙЧАС ЖЕ.” Но Рэйчел Стоун не сдвинулась с места. Сэвэдж вытащил еще одну карточку.

“ВАША СЕСТРА ПОПРОСИЛА МЕНЯ ПОКАЗАТЬ ВАМ ЭТО, ЧТОБЫ ДОКАЗАТЬ, ЧТО ИМЕННО ОНА МЕНЯ ПОСЛАЛА.”

Он вытащил обручальное кольцо с неимоверно огромным бриллиантом.

На сей раз Рэйчел Стоун кивнула, и в этом было признание и согласие.

Она выхватила из шкафа платье.

Но Сэвэдж остановил ее. Покачав головой, он указал на джинсы, свитер и кроссовки.

Она поняла. Без малейшего смущения Рэйчел сняла ночную рубашку.

Сэвэдж старался не замечать ее наготу: все свое внимание он сосредоточил на двери, сквозь которую в любую секунду могли вломиться охранники.

“Быстрее”, — умолял он беззвучно. Кровь застучала в висках с бешеной скоростью.

Снова взглянув в ее сторону, Сэвэдж был слишком озабочен, чтобы заметить джинсы, которые женщина натягивала на гладкие, чувственные бедра и шелковые трусики от “двойки”, открывавшие отличный вид на треугольник волос внизу живота.

Нет, внимание Сэвэджа было приковано к двум другим — более или наиболее важным — аспектам ее наружности.

Первый: Рэйчел Стоун, хотя и была на десять лет моложе своей сестры, несмотря на это, выглядела словно ее близняшка. Высокая, худая, стройная. Внимательные голубые глаза. Изумительно овальное лицо, обрамленное шикарными волосами, доходящими до плеч. Но различие — единственное — все же было. Джойс Стоун была блондинкой, а Рэйчел — золотисто-каштановой шатенкой. Но это не имело ни малейшего значения. Сходство между сестрами было поистине сверхъестественным.

Второй: Тогда как лицо Джойс Стоун было гладким и загорелым, лицо Рэйчел — распухшим и покрытым ссадинами и синяками. Вдобавок к ежедневным изнасилованиям жены, Пападрополис избивал ее, намеренно оставляя кулаками несмываемую маркировку. Унижение было главным оружием тирана. Покорять и господствовать.

“Но этому пришел конец”, — подумал Сэвэдж. Впервые он почувствовал себя обязанным довести это задание до победного конца не только по профессиональным, но и по моральным соображениям. Рэйчел Стоун, может быть — или наверняка, — и была испорчена роскошью. Но никому не было дано права доводить ее до скотского состояния… Низводить до состояния животного…

“Ну, ладно, Пападрополис, — подумал Сэвэдж. — Я заварил эту кашу только для себя, дабы доказать, что я еще жив, не превратился в дерьмо. Но концовка предназначена для одного тебя. Сукин ты сын!”

Череп раскалывался от ярости.

Отвернувшись от двери, он увидел, что Рэйчел Стоун готова и полностью одета.

Сэвэдж наклонился к ее уху и едва слышно, ощущая запах духов, прошептал:

“Возьмите несколько самых необходимых вещей.”

Она понимающе кивнула и, склонившись, выдохнула едва ощутимо:

— Я отдам все, что смогу. Только вытащите меня отсюда.

Сэвэдж направился к двери.

С грацией танцовщицы Рэйчел Стоун бесшумно сбежала по лестнице. В темном вестибюле Сэвэдж тронул ее за руку и направил в гостиную, из нее — в коридор возле кухни, чтобы выйти из здания через дверь, через которую он забрался в него.

Но она вырвала руку, и длинные, гибкие ноги понесли ее к главному входу.

Сэвэдж ринулся следом, намереваясь перехватить женщину до того, как она включит сигнализацию.

Но вместо того, чтобы открыть дверь, Рейчел протянула руку вверх, к находящейся над рамой кнопке, и Сэвэдж понял, что, несмотря на жажду побыстрее улизнуть отсюда, женщина обладает несгибаемой волей и присутствием духа и просто отключила сигнализацию.

Она распахнула дверь. Дождь лупил косыми струями. Сэвэдж вышел следом за Рэйчел на широкие белые ступени и мягко притворил за собой створку. Чувствуя себя незащищенными под приглушенным дождем светом дуговых фонарей, он повернулся к женщине, намереваясь отдать ей конкретные указания.

Но она уже бежала мимо колонн, по ступеням вниз, в бурю!

Нет! Он рванулся следом, собираясь не пустить ее дальше. Черт, неужели она не понимает, что там могут оказаться охранники?! Не может она просто перебраться через ограду — сигнализация сработает!

Дождь лупил сильнее, чем когда он пробирался в поместье, и пронизывал холодом. Но, несмотря на то, что его колотило, Сэвэдж знал, что часть влаги, катящейся по его лицу, — пот. От страха.

Он догнал женщину и уже намеревался схватить и оттащить ее в укрытие за ближайшую статую. Но тут же изменил решение. Потому, что Рэйчел бежала не просто наугад, а летела по бетонной дороге, извивающейся по всей длине поместья. Упрямо двигаясь по ней и забирая все больше вправо, она добралась до короткой аллейки, пересекавшей дорогу. В самом ее конце обозначенный ливнем дуговой фонарь высвечивал длинное, узкое одноэтажное здание с шестью огромными воротами, по виду открывавшимися вверх.

Гараж. Вот к чему она стремилась. Они могли спрятаться за ним, пока он будет объяснять Рэйчел способ, которым они выберутся из поместья, минуя датчики сигнализации.

Набрав скорость, Сэвэдж поравнялся с женщиной и на ходу бросил тихим, но яростным шепотом:

— За мной. За гараж.

Но Рэйчел и не подумала слушаться, а вместо этого рванулась к тем воротам, которые находились на виду у здания, из которого они только что выбрались. Повернула ручку на вделанной в ворота двери. Она не поддалась.

Женщина всхлипнула:

— Боже, заперто.

— Мы должны добраться до противоположной стены — чтобы не попасться на глаза.

Рэйчел продолжала крутить ручку.

— За мной! — рявкнул Сэвэдж.

И круто развернулся, услышав возглас, донесшийся из усадьбы.

Из двери выскочил, поднимая пистолет и обозревая ливень, охранник.

“А, блин”, — подумал Сэвэдж.

Выскочил второй.

Сэвэдж надеялся на то, что буря помешает сторожам хорошенько разглядеть гараж.

Тут к двоим присоединился третий, и Сэвэдж понял, что через несколько секунд вся команда будет прочесывать поместье.

— Да, выбора нет, — произнес он вслух. — Ваша идея, Рэйчел, абсурдна, но на данный момент ничего лучшего придумать я не в состоянии.

Дождь хлынул с ошеломляющей силой, когда Сэвэдж принялся отпирать замок. После того, как ему удалось распахнуть дверь, Рэйчел проскользнула мимо, дотягиваясь до выключателя. Сэвэджу удалось захлопнуть дверь как раз в тот момент, когда яркий свет — без сомнения, привлекший бы внимание всей охраны, — залил помещение.

Он посмотрел на ряд дорогих машин.

— А ключи? Вы вряд ли прихватили их с собой. Я, конечно, могу завести какую-нибудь из них, замкнув провода напрямую, но для этого понадобится минута времени, а благодаря вам этой минуты у меня нет.

Рэйчел подскочила к роскошному “мерседесу”.

— Ключи всегда в замке.

— Что?

— Ни одному вору не придет в голову украсть машину у моего мужа.

— Тогда почему заперта дверь в гараж?

— Разве не ясно?

— Нет.

— Чтобы я не смогла взять машину, если каким-то чудом сумею выбраться из дома.

Во время разговора Сэвэдж подбежал к “мерседесу”, но Рэйчел сама уселась на водительское сидение и грохнула дверцей до того, как он смог ей воспрепятствовать. Она повернула ключ зажигания, который, как она и предсказывала, оказался в замке. Наконец двойной двигатель машины зарычал: гараж заполнился едкими выхлопными газами.

Рэйчел тут же нажала кнопку дистанционного управления, положенного на приборную панель. Послышались скрип и подвывание. Ворота начали подниматься вверх.

Сэвэдж едва успел распахнуть дверцу пассажирского сидения и нырнуть внутрь, как Рэйчел нажала на акселератор. Голову его откинуло назад. Он с трудом захлопнул дверцу, едва не размозжив ее о стремительно надвинувшуюся раму ворот.

— Вы чуть было не оставили меня!

— Я знала, что вы справитесь.

— А что, если бы не справился?!

Рэйчел крутанула руль влево, и машина полетела по дороге прочь от гаража. Луч дугового фонаря скользнул по ее опухшему, покрытому синяками лицу. Она сильнее вдавила акселератор в пол и вывернула руль почти до отказа, на сей раз вправо, чтобы выскочить на дорогу, ведущую прочь от усадьбы.

Сэвэдж не успел пристегнуться, и его откинуло в сторону заноса.

— Что, если бы вы не успели заскочить в машину? — переспросила Рэйчел. — Мне показалось, вы находчивы…

— А мне — что вы порядочная сука.

— Муженек называл меня сукой довольно часто.

— Прошу прощения.

— Не стоит распускать нюни. Мне нужен спаситель, который смог бы надавать по заднице кому надо.

— Что вам в первую голову понадобится, — сказал Сэвэдж, наклоняясь к контрольной панели, — так это включить “дворники”.

— Я же говорила, что вы находчивы.

Сэвэдж огляделся и увидел, что охрана пытается блокировать машине дорогу. В их руках было оружие, но на них его не направляли… Не целились…

Почему?

Непонятный случай.

Который сразу стал понятным.

“Они бы с удовольствием размазали мои мозги по асфальту, — подумал Сэвэдж. — Даже получили бы за это премию. Но они не станут стрелять из-за боязни попасть в жену Пападрополиса. Потому что в таком случае всех их, разумеется, не расстреляют. Нет. Скормят акулам”.

Сэвэдж смотрел вперед. Блеснула молния. В ослепительном сиянии он увидел на пути машины человека. В руках которого было ружье. Но который по примеру остальной охраны не решался целиться и стрелять.

Но не в пример остальной охране, он светил мощным фонарем на водителя, стараясь заставить его съехать на обочину.

Рэйчел подняла вверх ладонь, стараясь защитить глаза от слепящего света, и, не сбавляя скорости, неслась на человека с фонарем.

Охранник отпрыгнул в сторону, сделав это настолько мягко, что Сэвэдж решил, что тот долго и упорно занимался гимнастикой. Приземлившись удачно возле автомобиля — со стороны, где сидел Сэвэдж, — он продолжил освещать фонарем кабину и ее внутренности.

И это тоже было непонятным, потому что ослепить Рэйчел с этой стороны было невозможно.

Затем все опять стало на свои места — чистейшая логика.

Охранник светил не на Рэйчел, а на Сэвэджа.

Чтобы увидеть его лицо! Чтобы в дальнейшем описать Сэвэджа Пападрополису и самолично или с помощью других людей опознать его.

Сэвэдж быстро закрыл лицо руками, и в ту же секунду наклонился, в случае, если охранник решит выстрелить по пассажиру.

В тот момент, когда машина промчалась мимо человека с фонарем, Сэвэдж обернулся и стал смотреть сквозь заднее стекло. Охрана мчалась по дороге от усадьбы к машине. В доме зажглись все огни, они высвечивали силуэты сторожей в ливне и ночи. Человек с фонарем стоял спиной к усадьбе, прищурившись и стараясь разглядеть людей в “мерседесе”. Луч фонаря мешал Сэвэджу внимательно рассмотреть лицо охранника, но человек внезапно погасил его, а вспышка молнии позволила ему разглядеть черты.

Образ показался смазанным. Из-за стекавших по стеклу струй дождя. Из-за того, что зрение Сэвэджа еще не полностью восстановилось после слепящего луча фонаря. Из-за того, что “мерседес” на огромной скорости мчался прочь от охранника.

Но Сэвэдж заметил достаточно. Человек с фонарем был азиатом. Ловкий отскок в сторону от мчащейся машины — был ли он результатом гимнастических упражнений, как вначале подумал было Сэвэдж, или же охранник занимался боевыми искусствами?

Четыре секунды. Именно столько времени было отведено Сэвэджу на изучение стоящего под дождем человека. Молния потухла. Ночь сомкнулась.

Но и этих четырех секунд хватило, чтобы заметить следующее: мужчине было лет тридцать пять — тридцать шесть; пяти футов, десяти дюймов ростом, элегантен и крепок на вид. Одет в темные слаксы, подходящую по цвету штормовку и свитер с воротником “черепашья шея”. Коричневое прямоугольное лицо, тяжелая нижняя челюсть и высокие скулы обрамляли красивые, суровые черты лица.

Да, азиат. Но Сэвэдж мог еще больше конкретизировать свои впечатления. Японец. Сэвэдж отлично знал национальность этого человека — потому что четыре секунды заставили его содрогнуться от безумного предположения, что этот мужчина…

Сэвэджу не хотелось даже думать об этом.

…Акира?

Нет! Исключено!

Но пока “мерседес” рвался все дальше в темноту, прочь от усадьбы, Сэвэдж анализировал свои короткие впечатления от охранника и понимал, что основной чертой в наружности человека была не жилистая фигура и не суровые черты лица.

Нет. Основной деталью была печаль, светившаяся во всем облике японского часового.

Акира же был самым печальным человеком из всех, кого Сэвэджу приходилось встречать.

Но этого не могло быть!

В шоковом состоянии Сэвэдж наклонился к Рэйчел. Она, по его идее, находилась под его попечительством, и старалась не выказывать явных признаков истерии.

— Вам ни за что не пробиться сквозь ворота.

— Увидим, — женщина еще больше увеличила скорость.

— Но ворота сделаны из стали. Особого сплава.

— Эта машина тоже. Покрыта броней. Держитесь за приборную панель. Когда мы врежемся в ворота, “мерседес” превратится в танк.

Впереди охранники рассыпались в разные стороны. Быстро надвигались цельнометаллические ворота. Яростно грохнув в них своей тушей, автомобиль проломил барьер.

Сэвэдж обернулся и сквозь заляпанное дождем заднее стекло увидел фары несущихся за ними машин.

Он размышлял.

Над тем, что…

Человек, сидящий за рулем первого автомобиля, будет точь-в-точь похож на Акиру.

— Я вас напугала? — Рэйчел хихикнула.

— Вовсе нет.

— Тогда почему вы так побледнели?

— Потому что я, похоже, увидел призрак.

У Сэвэджа было наготове несколько планов, как увезти Рэйчел с острова. Окажись условия идеальными, они бы отправились к месту, где человек из Сэвэджской команды оставил мотоцикл. В полукилометре от усадьбы. Оттуда они могли бы добраться до одной из трех различных пещер-гротов, в каждой из которых находилась небольшая, но мощная моторная лодка, готовая отвезти их к рыбачьему траулеру, кружащему вокруг острова.

Одной из случайностей, о которых беспокоился Сэвэдж, была, разумеется, погода. Пока он пробирался в поместье, буря была ему на руку — чем хлеще дождь, тем он лучше скроет от посторонних глаз. Но он надеялся на то, что во время эвакуации шторм утихнет, а вместо этого ветер лишь усилился. Да, чересчур силен, а волны чересчур высоки — следовательно, лодка по такому морю не пройдет. К тому же рыболовецкий траулер в такую погоду тоже подвергается опасности, и, следовательно, должен будет искать убежища.

Разумеется, Сэвэдж никогда не строил планы на том, что погода будет подходящей, даже если все сводки казались отличными. Один из его разведчиков обнаружил на острове безопасную пещеру, в которой беглецы могли укрыться до той поры, пока погодные условия не позволят им отправиться в море. Сэвэдж не пугался возможности преследования с собаками, так как знал, что Пападрополис ненавидит псов, и отказывается держать их в усадьбе. Но даже если бы собаки и были, все равно дождь смыл бы следы и рассеял запах.

Сэвэдж принял во внимание возможность того, что стража вполне способна отыскать лодки в пещерах, и поэтому организовал все так, чтобы на ближайшем острове — Делосе — его ожидал вертолет. Ему всего лишь следовало послать радиосигнал по передатчику, находящемуся в рюкзаке, и вертолет моментально поспешил бы к назначенному месту встречи.

Но если погода останется дрянной, и вертолет просто не сможет вылететь? Что, если люди Пападрополиса будут сшиваться в месте предполагаемой встречи? За ними шла погоня, и Сэвэджу никак не доставить Рэйчел в безопасную пещеру. Что оставляло ему последнюю вариацию. Наиболее рискованную альтернативу из возможных.

— Сейчас будет развилка. Сворачивайте налево, — приказал он.

— Но таким образом мы отправимся на северо-запад. То есть…

— К Миконосу, — кивнул Сэвэдж.

— Но городок представляет собой лабиринт. Нас загонят в угол, прежде чем мы сумеем спрятаться!

— А я и не собираюсь прятаться. — Сэвэдж оглянулся и посмотрел на стремительно приближающиеся фары преследующих их автомобилей.

Акира! Нет, не может быть!

— Что значит “не собираюсь прятаться?” Что же тогда нам…

— Развилка. Делайте, что вам говорят. Налево.

Пробившись сквозь ворота, машина полетела уже не по бетонной дороге, а по разбитому, грязному шоссе. Дождь размочил землю. Тяжелый, покрытый броней “мерседес” утопал в илистых лужах. Колеса прокручивались, зад задирался и вилял, но машина неслась вперед.

“По крайней мере, несущиеся машины тоже получат свое”, — думал Сэвэдж. Он увидел, что погоня, растянувшаяся на многие метры, теперь подтянулась к несущейся впереди машине.

Топкая дорога заставила Рейчел сбавить скорость до тридцати километров в час. Но и тогда она с трудом удерживала руль и выравнивала автомобиль, чтобы тот не загремел в придорожную канаву.

— Удовлетворены?

— Пока да. Кстати, вы неплохо водите.

— Пытаетесь завоевать мое доверие?

— Никогда не помешает, — сказал Сэвэдж. — Но я не лгу.

— Мой муж лгал мне без передышки. Откуда мне знать…

— Что я не поступаю точно так же? Потому что моя безопасность зависит от вас, а если бы вы не смогли справиться с управлением, я бы предложил поменяться местами.

— Комплимент принят. — Нахмурившись от сосредоточенности, Рэйчел попыталась увеличить скорость.

Сэвэдж снова взглянул на приближающиеся сзади фары. Но нет, они не приближались. Беда была в том, что они и не отставали.

— Мой муженек нанял кретинов. У них был шанс остановить нас еще на территории поместья — прострелить шины. Но они не догадались.

— Это не имело особого смысла.

— Как так? Не понимаю.

— Шины на такой тяжелой машине обязательно должны быть армированы. Они могут принять на себя выстрел из дробовика с близкого расстояния или пулю сорок пятого калибра и все-таки удержать машину.

Порыв ветра пошатнул автомобиль.

Рэйчел чуть было не съехала с дороги. Дрожащим голосом она спросила:

— А что будет, когда мы доберемся до Миконоса?

— Если мы до него доберемся. Сейчас — все внимание на дорогу.

Они въехали в деревушку Ано Мера. В такой поздний час она казалась вымершей. Ни одного огонька. “Мерседес” на вымощенной булыжником дороге вновь набрал скорость. Но как только автомобиль проскочил деревню, Рэйчел пришлось снова ослабить давление на педаль акселератора и сбавить скорость.

Снова грязь.

Сэвэдж выдохнул воздух.

Рэйчел не поняла его.

— Я сделала что-нибудь не так?

— Да нет, я просто опасался, что охрана позвонит людям, находящимся в деревне, которым ваш муж платит за то, чтобы они наблюдали за проезжающими незнакомцами, и мы попадем в ловушку.

— Вы аккуратно готовите домашние задания.

— Стараюсь, но всегда остается непредвиденность, угроза напороться на нечто непросчитанное, неизвестное. Знание — сила. Неосведомленность…

— Заканчивайте! Что вы имеете в виду?

— Неосведомленность — смерть. Мне кажется, что фары приближаются.

— Это я тоже заметила. В зеркальце заднего обзора. Просто разговор помогает мне забыть о страхе. Если нас схватят…

— Вам вреда не причинят…

— До приезда муженька. Вот уж он меня изобьет, так изобьет, а потом изнасилует. Но вас…

— Убьют.

— Тогда почему вы мне помогаете? Сколько вам заплатила сестра?

— Не в этом дело. Смотрите лучше на дорогу, — буркнул Сэвэдж. — И если мы доедем до Миконоса — а это в восьми километрах отсюда, — безоговорочно исполняйте мои инструкции.

— Значит, у вас все же есть план.

— И даже несколько, но этот я вынужден применить. Повторяю, — Сэвэдж взглянул на преследующие их и вполне возможно нагоняющие автомобили, — ваша жизнь зависит от полного подчинения моим приказам. Делайте все в точности так, как я скажу.

— Когда мне приказывал муж, я отказывалась подчиняться. Но когда это делаете вы, я готова следовать за вами даже в ад.

— Будем надеяться, что этого не понадобится.

Фары отразились от стен кубических строений, ослепительно белых даже в дождливой темноте.

— Миконос! — Рэйчел сильнее надавила на педаль акселератора.

— Нет! — крикнул Сэвэдж.

Слишком поздно. Внезапно возросшая скорость придала “мерседесу” ускорение, и он заскользил по грязи, как гидроплан по воде. Машину занесло вбок, дважды развернуло — руль стал совершенно неуправляем, Сэвэджу свело живот — и вмазало в ограду, идущую вдоль дороги.

Рэйчел перевела рычаг на задний ход и снова ударила по педали акселератора.

— Прекратите! — сказал Сэвэдж.

Но худшее уже было сделано. Вместо того, чтобы отскочить от ограды и вновь очутиться на дороге, Рэйчел заставила “мерседес” скользнуть вбок и врезаться в насыпь, которая застопорила ходовую часть машины и приподняла ее вверх. Колеса крутанулись, но уже не в грязи, а в воздухе. Машина стала ненужной. Усилий двух человек не хватило бы для того, чтобы столкнуть такую громаду с насыпи.

Фары преследующих автомобилей стали больше.

Рэйчел выкарабкалась из машины. Сэвэдж постарался как можно быстрее к ней присоединиться. Его ботинки утопали и оскользались в грязи. Он почти потерял равновесие, но сумел чудом выпрямиться, а вот Рэйчел потеряла-таки его. Сэвэдж подхватил ее под руку, сжал кисть и, поддержав, поволок вперед. Ощущение смахивало на кошмарный сон: они бежали по грязи, оставаясь при этом на месте.

Но упрямо преодолевали силу инерции. Сияющие белые кубы становились больше и объемнее; фары приближались.

И вдруг, как по команде, кошмар закончился. Ботинки Сэвэджа застучали по выложенной камнями дороге, и ему показалось, что канат, привязывающий его к одному месту, внезапно лопнул. Они с Рэйчел ринулись вперед, а твердое покрытие улицы усилило тягу.

В тот момент, когда они ворвались в городок, Сэвэдж понял, что “мерседес” был бы здесь совершенно бесполезен. Улица, по которой они бежали, была очень узкой и извилистой. Она внезапно раздвоилась и так резко пошла вверх, что машина не смогла бы здесь пройти ни на какой скорости. Слушая рев понаехавших машин.

Сэвэдж выбрал первое ответвление и побежал по нему, внезапно оказавшись перед очередными двумя развилками. Ошарашенный, он подумал только о том, что неважно, какое выберет направление, все равно вскоре снова появятся следующие ходы.

Миконос был шарадой, его улицы составляли лабиринт. В древности таким образом ошеломляли пиратов и предоставляли горожанам возможность устраивать засады. А современным охотникам — загонять добычу.

За спиной послышались хлопки дверей, злые голоса и назойливое эхо от топающих по улицам ног. Сэвэдж посмотрел на отрезки пути, лежащие перед ним. Левый вел полого вверх, правый — вниз. Сэвэдж отлично знал, куда двигаться, и без колебаний свернул вправо: надо было идти к бухте. Держа Рэйчел за руку, он побежал, но вскоре убедился, что улица снова устремляется вверх.

“Она ведет нас к месту, с которого мы начали путешествие по лабиринту”, — подумал он.

Сэвэдж крутанулся на месте, заставил Рэйчел вернуться туда, откуда они ушли. Кроме гремящего дождя да яростных возгласов преследователей, в городке не слышалось ни единого звука. Лишь белизна домов, случайный луч в окне да изредка сверкающая молния помогали Сэвэджу ориентироваться в полной темноте.

Он обнаружил переулок, которого не заметил ранее. Он вел круто вниз и был настолько узок, что плечи Сэвэджа терлись о стены. Потом они выскочили на другую, горизонтальную, улицу, настолько горизонтальную, что Сэвэдж не понял, в какую сторону бежать, чтобы спуститься к гавани. Но топанье слева заставило его толкнуть Рэйчел и самому помчаться вправо.

На сей раз, когда переулок закончился, из него вел единственный выход — и выход этот вел наверх!

Нет! Мы должны двигаться к гавани!

Сэвэдж повернулся и стал рассматривать переулок, которым они только что бежали. Грохот шагов и брань охранников приближались. В конце улочки блеснули лучи фонарей. Один охранник повернулся к другому, осветив фонарем его лицо.

Второй оказался японцем. Даже с расстояния он мучительно напоминал Сэвэджу Акиру. Японец схватил первого охранника за руку и убрал луч фонаря со своего лица. Они побежали по проулку.

К Сэвэджу.

Пока они нас не заметили. Но в скором времени увидят.

Ботинок Сэвэджа уперся в какой-то предмет, лежащий возле стены. Эта стена совсем недавно была выкрашена свежей белой краской, а предмет, на который наткнулся Сэвэдж, оказался лестницей. Он приставил ее к стене. Рэйчел быстро полезла наверх. Сэвэдж полез следом, наблюдая краем глаза за тем, как лучи фонарей прощупывают двери домов, переулки и приближаются… приближаются…

Очутившись на крыше, он втянул лестницу за собой. Она зацарапала по стене. Фонари повернулись в сторону источника шума. Луч ослепил Сэвэджа. Он откинулся назад, втягивая остаток лестницы, и услышал отчетливый говорок пистолета, снабженного глушителем: пуля взвизгнула возле уха. Через мгновение Сэвэдж был уже вне видимости людей с улицы.

Он хотел было поставить лестницу с другой стороны дома, но передумал.

— Рэйчел, беритесь за другой конец.

Они неуклюже торопились, таща лестницу, но внезапно остановились, когда под ними открылась пропасть пересекающей путь улицы.

Вдали Сэвэдж увидел смутные огоньки бичуемой дождем гавани.

— Отпускайте!

Он перекинул лестницу через улочку, опустив противоположный конец на дальнюю крышу и устанавливая ее как можно прочнее.

Рэйчел поползла вперед, но от дождя пролеты лестницы намокли, и одно ее колено соскользнуло, а нога провалилась вниз. Рэйчел несколько раз, задохнувшись, качнулась, снова поставила колено на перекладину и поползла дальше. Сэвэдж держал лестницу, чтобы та не двигалась. Он смотрел на разверзшуюся под ним черную пасть улицы и, хотя не видел огней фонарей, слышал крики. Потом взглянул назад, туда, где они с Рэйчел взбирались по лестнице на крышу. На краю никого.

Дождь хлестнул по глазам. Он, прищурившись, посмотрел на Рэйчел, надеясь увидеть ее на противоположной стене. Потом, опустившись животом на лестницу, оттолкнулся ногами и заскользил: мокрые перекладины помогали двигаться вперед.

Очутившись на следующей крыше, Сэвэдж встал и подтянул лестницу к себе. Схватив ее, они с Рэйчел побежали к следующим пролетам, двигаясь все ниже и ниже, спускаясь к заливу.

Перебравшись через очередную улочку — пропустив, естественно, Рэйчел вперед, — Сэвэдж обернулся. Сверкнувшая молния заставила его зажмуриться, но все-таки в ослепляющем белом пламени он смог рассмотреть появившуюся над стеной голову. Голову японца. Сэвэджу удалось рассмотреть сверкнувший меч!.. Японец резко подтянулся и встал.

К нему тут же присоединился еще один человек: он встал рядом с японцем и прицелился из пистолета в Сэвэджа.

Японец на скользкой от дождя крыше потерял равновесие. Но он настолько изящно и ловко двигался в поместье, что вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову, что он может упасть. Но он все-таки навалился на человека с пистолетом и сбил его с ног. Выстрел ушел в пустоту. Человек с пистолетом опрокинулся на спину. И с воплем свалился с крыши.

Японец взглянул вниз и тут же побежал к Сэвэджу и Рэйчел. Его движения снова были изящны и легки.

“Он остановится! — думал Сэвэдж. — Не сможет этот парень перебраться через те две расселины, через которые мы переползли!

Не обманывай себя. Если это Акира, он отыщет способ.

Но ведь тебе прекрасно известно, что это не Акира!”

На грани отчаяния Сэвэдж схватил лестницу. Чувствуя, что Рэйчел старается изо всех сил ему помочь, он взглянул на японца, надеясь, что когда тот доберется до проема между крышами, то неизбежно остановится. Но вместо этого тот увеличил скорость и прыгнул, изогнув под дождем свое подвижное, ловкое тело и вытянув руки в скользящем движении. Он приземлился на противоположной крыше, сгруппировавшись, потом перекатился по ней, дабы движение поглотило силу удара, и все в том же мягком движении вскочил на ноги и продолжил бег.

Обремененные лестницей, Сэвэдж с Рэйчел тащились к следующей улице. Но на сей раз вместо того, чтобы перекинуть ее на следующую крышу, Сэвэдж опустил лестницу вниз по стене. Пока Рэйчел скатывалась вниз, Сэвэдж в полном изумлении наблюдал за тем, как японец перелетает через следующий проулок.

Где-то рядом заорали охранники. Сэвэдж спустился вниз и откинул лестницу в сторону, дабы японец не смог ею воспользоваться. Проулок уходил вниз вправо. Они с Рэйчел помчались туда что было сил. За спиной Сэвэдж услышал бешеный топот ног, японец подбежал к краю крыши.

“Он прыгнет вниз и, может быть, разобьется. Ну, в конце концов, что-нибудь себе повредит.

Да как же — жди. Это же кошка”.

Проулок закончился. Сэвэдж увидел перед собой следующую горизонтальную улицу, и вновь растерялся, не зная, в какую сторону податься. Где этот чертов залив?

Луч света, пробившийся из окна, высветил дальше по улице воду, которая стекала куда-то влево.

Он схватил Рэйчел и побежал туда. Крики раздавались совсем близко. Шаги приближались. Впереди замелькали лучи фонарей.

Открывшийся справа переулок вел еще дальше вниз и уводил от фонарей. Чем ближе Сэвэдж с Рэйчел подбирались к заливу, тем больше сужались улицы, формируя как бы бутылочное горлышко, выводящее к морю. Это Сэвэдж знал. Добегая до очередных развилок, он рисковал в очередной раз ошибиться, и случайно свернуть в проулок, ведущий наверх, то есть уводящий от цели.

Но Сэвэдж осмелился признаться самому себе, что преследователи поняли, куда он направляется. Они постараются опередить нас и оказаться впереди.

Он молился о том, чтобы охрана, как и он, была ошарашена лабиринтом. Но среди посылаемых проклятий и сверкающих лучей по бокам Сэвэджу слышались единственные, но непрекращающиеся шаги: кто-то бежал следом за ними.

Японец.

И вдруг, словно разбив вдребезги оковы кошмара, Сэвэдж выскочил из городишка, оставив позади преграды и смятение. Теперь путь был свободен: по пляжу, к докам. Впереди его не ждал ни один враг. Возле своего плеча Сэвэдж слышал хриплое дыхание Рэйчел: женщина была на грани истощения, все время оступалась.

— Постарайтесь продержаться еще чуть-чуть, — произнес Сэвэдж. — Мы почти у цели.

— Господи… надеюсь, — задохнулась она.

— Как бы там ни было, — выдохнул Сэвэдж, — но вы держались отлично. Я вами горжусь.

Это было не просто циничным комплиментом. Женщина повиновалась ему быстро и беспрекословно. Делая это стильно и сильно. Но добрые слова — без сомнения, единственные, которые Рэйчел слышала за довольно долгое время, — совершили то чудо, на которое Сэвэдж так надеялся. Женщина собрала оставшиеся силы и помчалась так быстро, что чуть было не обогнала его.

— Я ведь не шутила, когда говорила, — прохрипела она, — что пойду за вами в ад.

Катер-яхта — одна из многих — была пришвартована в самом конце причала. Окончательный выбор Сэвэджа. В том случае, если бы лодки в гротах были обнаружены, рыболовецкий траулер не пришел бы в назначенное место из-за плохой погоды, вертолет не смог бы сняться с Делоса и подобрать Сэвэджа с Рэйчел — последней возможностью уйти от погони было сесть в эту яхту, которую член команды Сэвэджа оставил в гавани Миконоса.

Сэвэдж прыгнул на борт, отвязал веревки, которыми катер был привязан к тумбам, и, подняв крышку, прикрывавшую мотор, схватил ключи, прикрепленные липкой лентой под створками палубы. Вставив ключ в замок и повернув его, он чуть не заорал от радости, услышав рычание двигателя, нажал на акселератор и почувствовал солидное покачивание палубы, когда яхта, вильнув, стала на хорошей скорости отходить от причала.

— Спасибо! — обняла его Рэйчел.

— Ложитесь на палубу!

Она моментально подчинилась.

Пока яхта отходила от причала, поднимая волны, казавшиеся карликовыми по сравнению с гигантскими волнами шторма, Сэвэдж, прищурившись, всматривался через плечо назад. Мощь урагана, обрушиваемая на море, заставляла яхту вздыматься на дыбы и падать в пропасть, но, несмотря на то, что картинка была сильно подпорчена, Сэвэдж увидел бегущего по пирсу человека.

Японец. Под фонарем, хмурившимся в самом конце пирса, черты его лица остались такими же печальными, какими они обычно были у Акиры.

Но человек проявлял и другие эмоции. Смятение. Отчаяние.

Ярость.

Но самое главное — страх.

Это не укладывалось в привычные рамки. Чепуха какая-то.

Но сомнения у Сэвэджа не было. Самой сильной эмоциональной краской в палитре азиата был страх.

— Сэвэдж! — Голос, напряженный, едва различимый в жестокой буре.

— Акира! — Вопль Сэвэджа прервался, задушенный захлестнувшими лицо волнами, заставившими его закашляться и выплюнуть соленую воду изо рта.

На причале к японцу подбежали остальные охранники. Они прицелились в яхту, но стрелять из-за риска попасть в жену хозяина не решились. Лица их напоминали писанные дождем портреты отчаяния.

Японец закричал:

— Но я видел тебя!..

Шторм заглушил последние в неистовстве произнесенные слова.

— Меня видел? — заорал Сэвэдж. — Да это же я видел тебя!

Сэвэдж не мог позволить свести себя с ума. Ему надо было завершить задание, а пока всего лишь вывести яхту из залива.

— …мертвым! — прокричал японец. Рэйчел приподняла голову и спросила:

— Вы знаете этого человека?

Руки Сэвэджа крепче обхватили рукоятки управления яхтой. От сильно бьющегося сердца ему стало совсем нехорошо.

Он почувствовал себя больным. Сонным. Еще в городке он предвидел, что японец прыгнет со стены, как кошка.

“Да. Как кошка, — подумал Сэвэдж. — У которой осталось чуть меньше девяти жизней”.

— Знаю ли я его? — переспросил он у Рэйчел, пока яхта боролась с бесноватыми волнами и старалась выбраться из залива. — Помоги мне бог, если я его знаю.

— Ветер! Ничего не слышно!

— Шесть месяцев назад я видел его мертвым!

Шесть месяцев назад Сэвэдж работал на Багамах — безоблачная служба. Надо было побыть нянькой у девятилетнего сына американского производителя косметических товаров и проследить, чтобы его не умыкнули террористы, пока родители отдыхают. Проведя небольшое расследование, Сэвэдж выяснил, что так как в адрес этой семьи никогда угроз не поступало, то его прямым назначением является компания мальчишке, пока родители наслаждаются прелестями местных казино. Теоретически подобную роль можно было поручить кому угодно, но, оказывается, бизнесмен в свое время сделал заявление по поводу поведения местного населения, и поэтому подразумевалось, что предполагаемые похитители будут несколько чернее, чем он сам. Но в таком случае зачем было парфюмерному боссу вообще ехать на Багамы? А не в Лас-Вегас, например? Может быть, потому, что более впечатляюще обронить в кругу друзей, что ездил именно на Багамы, а не куда-нибудь еще…

Сэвэдж был не согласен с подобной постановкой вопроса, но никак этого не показал. Его работа заключалась не в обожании своего клиента, а в обеспечении его безопасности. Кроме того, несмотря на явную антипатию к своему нанимателю, он наслаждался компанией его сына. Без отрыва от производства, то есть обеспечивая парнишке надежную охрану. Сэвэдж научил его кататься на виндсерфе и нырять с аквалангом. Вольно тратя бизнесменские денежки, он нанял рыбачью лодку — которую водил местный, багамский, к вящему бунтарскому удовольствию Сэвэджа, капитан — и, не пользуясь наживкой, показал восхищенному ребенку магию летающих рыб-парусников и марлинов. Вскоре он начал вести себя по отношению к мальчику так, как должен был бы вести себя на его месте настоящий отец. А когда парнишка вместе с семьей улетел в Атланту, Сэвэдж почувствовал гнетущую пустоту. Да, думал он, получил, так сказать, удовольствие. Не каждая работа так приятна. И остался на Багамах еще на три дня. Плавание, бег, наращивание мускулов. Отпуск. Заслуженный притом. Но затем появилась жажда работы. Сэвэдж позвонил одному из своих посредников — ресторатору из Барселоны, которому недавно звонил ювелир из Брюсселя, которому передали, что если Сэвэдж свободен, то его агент хотел бы с ним поговорить.

У агента англичанина Грэма Баркер-Смита, который в свое время лично тренировал Сэвэджа и лепил из него исполнительного защитника, дом находился в перестроенной каретной на элегантной, мощеной кирпичом улице в Нью-Йорк Сити в полуквартале от площади Вашингтона. Как любил говаривать Грэм: “В полночь отсюда слышен вой наркоманов.”

Ему было пятьдесят восемь лет и он здорово располнел от чересчур большого количества шампанского и икры, но в своей худосочной молодости состоял в английском элитном подразделении коммандос — Особых Парашютных Частях, — а после увольнения в запас находился в защитных эскортах при нескольких премьер-министрах. Оказалось так, что армейские и гражданские заработки не шли ни в какое сравнение с гонорарами, которые он мог получать в качестве тренера. Америка предлагала ему широчайшие возможности.

— Это было после того, как застрелили президента Кеннеди. А после него — Мартина Лютера Кинга. А затем — Роберта Кеннеди. Всех, мало-мальски причастных к большой политике, волновали политические убийства. Но, разумеется Секретная Служба завладела рынком защиты высокопоставленных политиков. Поэтому я выбрал бизнесменов. Вот у кого деньги, думал я, и после волны терроризма в семидесятых сколотил огромное состояние.

Несмотря на двадцать проведенных в Америке лет, Грэм так и не избавился от английского акцента, и речь его была довольно занимательной смесью американских и английских выражений.

— Некоторые бизнесмены, которых мне пришлось защищать, — Грэм сложил губы бантиком, — были всего лишь залезшим в классные костюмчики от братьев Брукс хулиганьем. Элегантный фасад. И никакого класса. Ничуть не походили на тех аристократов, на которых я привык работать. Но вот чему я выучился: защитник обязан подавлять свои суждения о нанимателе. Если позволить возобладать негодованию — сделаешь бессознательную ошибку, которая приведет к смерти клиента.

— Значит, по-твоему, защитник вообще не должен ни в чем осуждать клиента?

— Это слишком большая роскошь. Если бы мы работали только на тех, кого безоговорочно одобряем, то сидели бы на мели. У каждого свои недостатки. Но все-таки в своем выборе я придерживался минимальных стандартов. Никогда не помогал торговцам наркотиков, оружием, террористам, мафиози, развратителям малолетних, людям, избивающих своих жен, и членам различных военных группировок. Мне бы просто не удалось подавить своего отвращения к ним, чтобы защищать. Но если у тебя нет полной уверенности в том, что ты имеешь дело со стопроцентным злом, — то ты не вправе судить своего клиента. Конечно, ты всегда волен отказаться от работы, если предложенная сумма кажется несерьезной или же дело чересчур опасным. Наша терпеливость вовсе не означает полной лопоухости. Прагматизм. Вот на чем все зиждется. Способность притерпеться к обстоятельствам.

Грэму доставляло неизмеримое наслаждение пофилософствовать на подобные темы и, несмотря на запрещение кардиолога, закурить неимоверную сигару, дым от которой облаком окутал его лысую голову.

— Ты когда-нибудь задавал себе вопрос, а почему, собственно, я выбрал тебя в ученики?

— Видимо, из-за подготовки, которую я получил в SEALs.

— Да, подготовка впечатляющая, нет слов. Когда ты пришел ко мне, я увидел мощного парня, привыкшего к стрессам и смертельным ситуациям. Достойное одобрения прошлое. Многообещающий экземпляр. Разумеется, пока сырой материал. Я бы даже сказал — грубо очищенный. Только не обижайся, пожалуйста. Ведь я собираюсь сделать комплимент. Разумеется, SEALs — одна из самых лучших группировок коммандос в мире, хотя мой САС — сам по себе уникален, — Глаза Грэма сверкнули. — Но военные настаивают на строжайшем подчинении приказам, в то время, как защитник — лидер, действующий самостоятельно. Или, если быть более конкретным, защитник приходит со своим нанимателем в состояние определенного равновесия, командуя и подчиняясь, позволяя клиенту делать все, чего он захочет, но настаивая на том, как он должен это делать. Подобные отношения называются симбиозом.

Сэвэдж сухо заметил:

— Это слово мне знакомо.

— Отдавать и брать, — сказал Грэм, — Защитник предлагает услуги военного специалиста — верно. Но ко всему прочему он должен обладать способностями и умением дипломата. И прежде всего быть существом думающим. Так вот, твой ум — вот что меня в тебе привлекло. Ты подал в отставку из SEALs…

— Потому что был не согласен с тем, что произошло на Гренаде.

— Да, да, вторжение армии Соединенных Штатов на этот крошечный островок в Карибском море. Вот уже несколько лет, как ты работаешь на меня, а день интервенции, насколько мне помнится, — двадцать пятое октября тысяча девятьсот восемьдесят третьего года.

— Твоя память, как всегда, превосходна.

— Так как я британец, то безотчетно точен. Шесть тысяч американских солдат — соединенные силы рейнджеров, морских пехотинцев, SEALs и Восемьдесят Второй Объединенной Десантной — атаковали Гренаду с тем, чтобы спасти тысячу американских студентов-медиков, взятых в плен советскими и кубинскими частями.

— Предположительно захваченных в плен.

— В твоем голосе ничуть не меньше злости, чем в день, когда мы с тобой увиделись впервые. Ты до сих пор считаешь, что вторжение было неоправданным?

— Если быть совершенно точным, то на острове действительно не все было в порядке. Государственный переворот сместил премьер-министра — он был прокубинским лидером — но на его место встал марксист. А это просто разные оттенки красного. Переворот вызвал гражданские беспорядки. Сто сорок демонстрантов были застрелены местными солдатами. И бывшего премьера убили. Но ведь американские студенты-медики остались в своей коммуне, и ни один из них не был ранен. Так что, на самом деле просто-напросто два политика-коммуниста стали драться за власть. Я не знаю, почему американские студенты изучали медицину на прокубинском острове, но переворот вовсе не угрожал латиноамериканскому балансу.

— А как начет кубинских, восточно-немецких, северокорейских, ливийских, болгарских и советских технических специалистов, оказавшихся на самом деле обыкновенными солдатами?

— Ну, это просто преувеличение американской разведки. Лично я видел солдат только местной армии да кубинских строителей. Верно, когда началось вторжение, кубинцы похватали ружья и стали драться так, словно имели военную подготовку, но скажи на милость, какой молодой кубинец ее не имеет?

— А выстроенная взлетная полоса в десять тысяч футов, способная принимать бомбардировщики дальнего радиуса действия?

— Я видел полосу, но она была в два раза короче и вполне подходила для приема туристских и торговых самолетов. Вся оккупация оказалась эстрадным шоу. Соединенные Штаты выглядели недееспособными, когда в семьдесят девятом Иран захватил в качестве заложников сотрудников нашего посольства в Тегеране. Рейган победил Картера на выборах только потому, что оповестил всех, что если американцам снова начнут угрожать, то они поведут себя соответственно. Сразу после переворота на Гренаде арабский террорист вогнал грузовик, начиненный взрывчаткой, в бараки американской морской пехоты в охваченном войной Ливане. Двести тридцать солдат, выполнявших мирную наблюдательную миссию, были убиты. И что произошло? Ведь на эту омерзительную акцию Рейган не стал отвечать, применять к Ливану репрессалии. А потому, что ситуация на Среднем Востоке оказалась чересчур сложной. Что ему оставалось делать, чтобы сохранить мину при плохой игре? Правильно: послать американские военные силы в Карибский бассейн, дабы спасти предполагаемых американских военнопленных.

— Но американцы осознали события на Гренаде как борьбу за свободу, значительную победу Соединенных Штатов над силами коммунизма в Западном полушарии.

— Потому что репортеров не пускали в зону оккупации. Единственные журналисты, прибывшие на остров, представляли военные издания. На гражданке такай поворот называется ложью. А в политике — дезинформацией.

— Верно, — согласился Грэм. — Дезинформацией. Вот слово, которого я дожидался. Как я уже упоминал, меня привлек в тебе ум. Способность отступать от военизированного образа мыслей, осознавать правду и думать о ситуации отвлеченно. Так почему твоя реакция на вторжение была столь резко отрицательной?

— Ты отлично знаешь, почему. Я был в первом отряде, нанес удар по острову. Нас сбросили на парашютах с транспортного самолета. И на парашютах же были спущены плоты, потому что мы должны были войти на остров с моря. Но Морфлот неверно оценил погодные условия. Ветер оказался намного сильнее, чем предсказывали. А ночью волны были такими огромными, что плотов мы не обнаружили. И множество моих друзей утонули, прежде чем мы добрались до плотов.

— Геройски погибли.

— Да.

— Во имя процветания родной страны.

— Во имя процветания президента-киноактера, пославшего нас в бой, чтобы самому прослыть героем.

— И ты с отвращением отказался продолжать службу в Военно-Морских Силах, несмотря на подмазку в пятьдесят тысяч, предложенную военным ведомством. Но, несмотря на подобное предложение, бывший рекрут SEALs, один из лучших специалистов своего дела, должен назначить себе цену.

— Мне не хотелось быть наемником.

— И правильно. Тебе необходимо было занять более высокое положение. Ты был мудр, осознав, что твое назначение — быть не солдатом, а защитником.

Грэм откинулся на спинку кресла за огромным столом из красного дерева и удовлетворенно запыхал сигарой. Несмотря на тучность, он носил идеально пошитые костюмы, сводящие к минимуму его дородность: серый в тончайшую полоску костюм и жилет, галстук приглушенных темно-бордовых тонов и изысканный голубенький платочек, который всегда был изящно заткнут в кармашек пиджака.

— Галстук не должен подбираться под цвет платка, и наоборот, — настойчиво повторял он Сэвэджу, инструктируя, как должно одеваться охраннику, когда он сопровождает именитого клиента на полуофициальное заседание или банкет. — Носи такую же одежду, что и окружающие, но не вздумай выбирать костюм, который был бы более элегантен, чем костюм твоего клиента.

Соответственно выбранная одежда была одним из многих пунктов, которым обучал Грэм Сэвэджа, втолковывая ему правила поведения исполнительного защитника. Занятия оказались куда более сложными, чем представлялось Сэвэджу, когда он впервые пришел к своему будущему наставнику в конце восемьдесят третьего года, но к чести бывшего десантника стоило заметить, что он и не предполагал, будто отменная физическая и военная подготовка окажутся всем, что ему понадобится на новой работе. Совсем наоборот. Подготовка Сэвэджа в подразделениях коммандос обучила его ценности того, чего он не знал, и тщательнейшей подготовки к любому заданию. Знание — сила. Неосведомленность — смерть. Вот почему он пришел к Грэму — чтобы избавиться от незнания и выучиться у первоклассного эксперта всем тонкостям новой профессии.

Оружие. Сэвэджу не требовалось понуканий в этом отношении. Не существовало оружия — огнестрельного, взрывчатого, стреляющих и обыкновенных ручек и даже струн от роялей — которым Сэвэдж не смог бы воспользоваться.

Но вот техника наблюдения?.. Обучение Сэвэджа касалось нападения, а не слежки.

А подслушивающие устройства?.. Так называемые “жучки”. Про жучков Сэвэдж знал только то, что они являются в джунглях разносчиками всякой заразы и их трудно выковырять из болячки, но не то, что их можно ставить в телефоны, лампы, стены.

А маневренное вождение машины?.. Сэвэдж никогда не уклонялся от противника. Он всегда нападал. А езда сводилась к перевозке в кузове грузовика к близлежащему аэродрому, с которого их перебрасывали на место назначения. В остальном же, вождение автомобиля было развлечением, когда во время увольнительной Сэвэдж во взятом напрокат “корвете” шнырял из бара в бар, пока не подоспевало время возвращаться в часть.

— Развлечение? — Грэм подмигнул. — От этого барахла я тебя излечу. И запомни, что вызывающие средства передвижения запрещены раз и навсегда. Что касается баров, то будешь умеренно выпивать: белое вино — хорошее белое вино или хорошее сухое красное — во время еды, но на задании — никогда. Куришь?

Сэвэдж курил.

— С этим покончено. Как ты сможешь уловить угрозу принципалу…

— Кому?

— Принципалу. В той профессии, которой, как ты уверяешь, хочешь обучиться, клиент называется принципалом. Самое подходящее название. Ты должен проявлять по отношению к своему принципалу постоянную заботу, беспокоиться о нем. А как ты сможешь засечь угрозу, когда твои руки заняты сигаретами? Зажигалками? И прочим? Думаешь, я себе противоречу, так как курю эту вот сигарищу? Но я свое уже отработал, и поменял профессию защитника на профессию преподавателя и заботливого дяди, спасающего своих учеников от безработицы. За определенную плату, разумеется. Но ты, как ты собираешься защищать принципала, если твои руки заняты сигаретой? Да, учить тебя придется многому.

— Так научи.

— Для начала ты должен доказать, что ты того стоишь.

— Каким образом?

— Почему ты решил стать…

— …телохранителем?

— Исполнительным защитником. Телохранитель — головорез. Защитник — художник. Так почему же ты выбрал именно эту профессию?

Привыкший к унизительным окрикам военных инструкторов, Сэвэдж не обратил внимания на грэмовский взрыв. Вместо того, чтобы оскорбиться, он принялся перебирать в голове мотивы, приведшие его сюда, и стараясь выбрать подходящие слова, чтобы описать свои инстинктивные намерения.

— Чтобы быть полезным.

Грэм поднял брови вверх.

— Не худший из возможных ответов. Развей эту мысль.

— В мире слишком много боли.

— Почему бы не присоединиться к Корпусу Мира?

Сэвэдж подтянулся.

— Потому что я солдат.

— Который теперь хочет стать защитником? Членом комитатус. А, вижу, название тебе незнакомо. Неважно. Скоро ты все поймешь… Потому что я решил принять тебя в ученики. Вернешься сюда через неделю. Прочтешь “Илиаду” и “Одиссею”. Обсудим этические вопросы.

Сэвэдж не стал задавать вопросы, хотя казалось, что подобное задание совершенно неуместно. Он привык повиноваться — да! И к тому же чувствовал, что Грэм не просто хотел проверить его дисциплинированность, и это начало нового вида знаний. Умения. Которое представит прошлую подготовку — какой бы отменной она не казалась — лишь минимальными требованиями в возросшей нужде того, что Грэм назвал пятой и наиболее благородной из профессий.

После “Илиады” и “Одиссеи” Грэм настоял на том, чтобы Сэвэдж начал читать других классиков, которые писали о слиянии военного и защитнического искусств.

— Как ты можешь заметить, традиции и отношения к ним являются вещами первостепенными. Существуют правила и кодексы. Этика и — правильно — эстетика Дела. В свое время я обучу тебя тактике. А сейчас главное возлюбить своего принципала, но и жестко его контролировать. Подобные отношения уникальны. Идеальный баланс. Произведение искусства.

Именно Грэм заставил Сэвэджа прочитать англосаксонский отчет о битве верных комитатус за тело своего хозяина у Малдона. И Грэм же ознакомил своего ученика с фактом, ставшим легендарным сюжетом: о том, как сорок семь ронинов отомстили за своего погибшего начальника, обезглавив его врага, а затем выполнили волю сегуна и вспороли себе животы. Кодексы и обязательства.

— Для тебя есть задание, — сказал Грэм.

— А почему так торжественно? Что, настолько опасное?

— Да нет, обычная работа. Кроме одного. — И Грэм рассказал, чего именно.

— Клиент — японец? — переспросил Сэвэдж.

— А почему ты нахмурился?

— Я с японцами никогда не работал.

— Это тебя пугает?

Сэвэдж поразмыслил.

— С людьми других национальностей я хотя бы примерно знал общие элементы их культур. Работать в этом случае намного проще. Но японцы… Я о них знаю недостаточно.

— Они переняли американскую культуру. Одежда, музыка и…

— Это все из-за послевоенной оккупации. Японцы хотели задобрить своих поработителей. Но их мышление, привычки, внутренние качества, присущие нации, — совершенно уникальны, и я сейчас говорю вовсе не об общих различиях между Востоком и Западом. Даже в коммунистическом Китае люди думают более по-западному, чем японцы.

— А мне казалось, ты говорил, что ничего о них не знаешь…

— Нет, я сказал — недостаточно. Это не означает, что я их не изучал. Потому, что знал: в один прекрасный день придется защищать японца. И хотел быть к этому подготовленным.

— И что? Подготовился?

— Надо подумать…

— Боишься?

Гордость заставила Сэвэджа выпрямиться.

— Чего?

— Что комитатус быть сможешь, а вот самураем нет.

— Амэ.

Грэм наклонил голову набок.

— Такого слова я не знаю.

— Японское. Означает принуждение подчинению какой-нибудь группе людей.

— Да? Ну и что? Я заинтригован.

— Омотэ и ура. Общественный и личный образ мыслей. Истинный японец никогда не покажет, что он на самом деле думает. Он говорит лишь то, что сможет воспринять данная группа людей.

— Я все еще не…

— Японская кастовая система зиждется на абсолютном подчинении вассалов хозяевам. В древние времена приказ шел от сегуна к даймио, от него — к самураю, дальше к крестьянину, потом к торговцу и от него уже к неприкасаемым — людям, забивавшим животных и дубившим шкуры. Особняком от данной иерархии имелся император, обладавший практически нулевой властью, зато огромным авторитетом в качестве наследника японских богов. Эта строгая система была поколеблена послевоенными демократическими реформами, привнесенными Соединенными Штатами. Но, несмотря ни на что, она все еще существует.

— Мои поздравления.

— Чему?

— Как обычно, ты попытался разузнать о стране как можно больше.

— Нет, ты послушай, — продолжил Сэвэдж. — Как я смогу защитить человека, говорящего то, что согласовывается лишь с мыслями какой-то определенной группы людей? И который не скажет мне, о чем думает, и тайно считает, что намного круче своего вассала, которым в данном случае являюсь я? Прибавь к этому замечательную японскую привычку избегать одолжений, дабы не быть связанным обязательством оказать услугу, еще более значительную. А к этому стоит добавить то, что японцы считают смертельной обидой, если мелкие люди обладают хоть какой-нибудь властью.

— И все же я…

— Все, чему ты меня научил, можно сказать двумя словами: защитник должен быть и хозяином, и слугой. Слугой, потому что защитника нанимают для защиты. А хозяином — потому что наниматель обязан подчиняться приказам защитника. Ты говоришь — равновесие. Артистизм обладания и отдачи. А теперь ответь, как я смогу выполнять обязательства перед принципалом, который не говорит, что думает, не выносит услуг от человека, стоящего ниже его по положению, и не собирается выполнять приказы своего слуги.

— Да, задачка, согласен…

— И все-таки ты настаиваешь на том, чтобы я согласился на эту работу?..

— В качестве дальнейшего обучения.

Сэвэдж сверкнул глазами в сторону Грэма, но тут же расхохотался.

— Ты действительно порядочная сволочь.

— Считай эту работу вызовом. Расширением собственных горизонтов познания. Пока ты все делал на “отлично”. Это похвально. Но все-таки не достиг вершин в своем искусстве. Неосведомленность — смерть. Чтобы стать лучшим, необходимо учиться, учиться и учиться. Кто это сказал? И учти, что самурайские традиции предлагают огромные возможности для учения. Предлагаю тебе погрузиться как можно глубже в культурные традиции своего нынешнего принципала.

— А предлагаемый им гонорар?..

— Вызывающ?

— …стоящ?

— Ты не будешь разочарован. Более чем… Компенсирует…

— Что?

— Гири, — сказал Грэм, удивив Сэвэджа знанием этого чисто японского термина. — Обет верности и груз по отношению к хозяину и любому, кто окажет тебе услугу. Даже если все пройдет без каких бы то ни было событий, скучать тебе не придется.

Тусклая морось лилась с прокопченного неба. Она отскакивала от жирного гудрона, сливалась в грязный туман, который лип к окнам аэропорта Лагардия.

Сэвэдж сидел в переполненном зале ожидания “Америкэн Эрлайнз” и смотрел, как “Дуглас-10” подруливает к платформе прибытия. Он периодически рассекал взглядом бурлящую активную — и даже чересчур — толпу в поисках потенциальной опасности, но не находил ни следа. Хотя, конечно, искусный в наблюдении враг повел бы себя, чтобы не привлекать внимания, поэтому Сэвэдж оставался настороже.

— Как зовут принципала? — спросил он у Грэма.

— Муто Камичи.

Японцы ставят фамилию перед именем, но уважительное обращение — “сан”, а не “мистер” — прибавляют не к фамилии, а к имени, ставя его после имени. Поэтому обращаться к принципалу следовало “Камичи-сан”.

— Прибывает в Нью-Йорк завтра, — прибавил Грэм, — пройдя иммиграционный и таможенный контроль в Далласе.

— Цель поездки?

Грэм пожал плечами.

— Ну же. Он бизнесмен? Политик? Кто?

Грэм покачал головой.

— Ура. Ты правильно отменил лелеемые каждым японцем личные мысли. Принципал предпочел оставить их при себе.

Сэвэдж коротко выдохнул:

— Именно поэтому я с такой неохотой взялся за эту работу. Если мне неизвестна, даже в самых общих чертах, цель его приезда, каким же образом я должен сводить на нет будущую предполагаемую угрозу? Политик, например, должен опасаться убийства, тогда как бизнесмен — похищения. Разные угрозы требуют различной защиты.

— Разумеется. Но меня заверили в том, что потенциальная угроза невозможно мала, — ответил Грэм. — К тому же принципал приезжает со своей личной охраной. Один сопровождающий. Пойми, если бы он был чем-то обеспокоен, то наверняка не ограничился бы единственным охранником. От тебя требуются услуги шофера и сменщика телохранителя, когда тот спит. Простейшее задание. Пятидневная работа. Десять тысяч долларов, кроме моего агентского гонорара.

— За шоферские услуги? Он переплачивает.

— Он настаивал на том, чтобы ему был выделен лучший из лучших.

— А его телохранитель?..

— Зовут Акирой.

— Акира — и все?

— Он применяет точно тот же метод, что и ты: использует псевдоним, чтобы враг не смог по имени узнать фамилию и прочее.

— Отменно. Но насколько он действен?

— Судя по донесениям, этот человек крайне эффективен. Эквивалентен тебе. Кстати сказать, языкового барьера не предвидится: и принципал, и его охранник хорошо говорят по-английски.

Но Сэвэдж не был удовлетворен столь скудными сведениями.

— С моей стороны, наверное, чересчур нагло было бы думать, что принципал доверяет мне настолько, чтобы я мог спросить, куда именно мы поедем?

— Я думаю, это не очень нагло, но ему вряд ли понравится. По крайней мере я могу точно сказать, что ехать придется. — Грэм выглядел удивленным. — Но, чтобы ничего не говорить самому, он уполномочил меня передать тебе этот запечатанный конверт с инструкциями.

“ДС—10” подъехал к главному вестибюлю. Моторы перестали визжать. Друзья и родственники заспешили к выходу, торопясь встретиться, с родными.

Сэвэдж оценивающе окинул толпу, пропуская и рассекая ее взглядом, изучая боковые выходы.

Никакого намека на опасность.

Сэвэдж двинулся к толпе ожидающих. Как обычно, потребовалась последняя минута безысходности, когда док подсоединяли к выходу. И вот совершенно пустая платформа внезапно заполнилась народом.

Радостные объятия воссоединения, страстные поцелуи.

Сэвэдж вновь проверил все, что находилось в поле его зрения. Вроде ничего подозрительного. Он сосредоточил внимание на платформе.

Теперь, после первой приливной волны, выходили оставшиеся пассажиры. Это была проверка на сообразительность. Принципал с телохранителем летели первым классом. Переплата означала не только удобные сидения большего, чем все остальные, размера, не только готовых услужить заботливейших стюардов, лучшую еду и море бесплатных коктейлей (которые охранник должен был отвергать), но также и привилегию заходить и выходить из самолета до и, соответственно, после входа и выхода остальных пассажиров.

Ранняя посадка была плюсом. Можно избежать толпы и, таким образом, возможной опасности. Но выходить перед всеми и оказаться к толпе лицом — ответственность огромная. Профессиональный телохранитель будет настаивать на том, чтобы принципал подождал, пока пассажиры не выйдут из самолета.

Чтобы избежать бурлящей толпы. Поддерживать максимальный контроль над ситуацией.

Поэтому Сэвэдж воодушевился, заметив, что среди золоторолексовской, кричаще разряженной публики, путешествующей первым классом и шествующей мимо толпы с высоко поднятыми подбородками и яростно сжимающей ручки атташе-кейсов, не видно ни одного азиатского лица. Многие носили ковбойские сапоги и стэтсоновские шляпы, что не было удивительным, так как “ДС—10” прибыл из Далласа, где приземлился несколько ранее “Боинг-747” из Японии. Судя по всему, остальные японцы с этого рейса либо остались в Далласе, либо полетели в другие города.

Сэвэдж ждал.

Еще европейцы. Снова радостные объятия.

Поток пассажиров мало-помалу превратился в тощий ручеек.

Стюард “Америкэн Эрлайнз” вывез из самолета старую женщину в инвалидном кресле. Теоретически “ДС—10” был пуст.

Но только теоретически.

Сэвэдж оглянулся. Толпа встречающих рассосалась. В то же время другая толпа — улетающих, и поэтому нервничающих — собралась в ожидании посадки.

Этот участок вестибюля был практически пуст. Сторож чистил пепельницы. Молодая пара выглядела удрученно; судя по всему, им не достались билеты, оставшиеся от брони.

Никакой угрозы.

Сэвэдж повернулся к двери.

Появился японец, одетый в темные брюки, темный свитер с воротником под горло и темную куртку с вязаными манжетами и воротником.

Лет тридцати пяти. Элегантен, но в меру. Никаких выпирающих мускулов, зато явно выпирающая сила. Жилистый, гибкий. Мягко движется. Грациозно. Экономно. Сдержанно. Ни одного лишнего жеста. Как танцор — знаток боевых искусств, потому что кончики пальцев и ребра ладоней покрыты мозолями: обычно такие бывают у людей, знакомых с каратэ и проч. Руки к тому же не были ничем обременены. Никакого чемоданчика. Атташе-кейса. Просто красивый японец пяти футов десяти дюймов роста, с коричневатой кожей, коротко остриженными черными волосами, мощной челюстью и высокими скулами, обрамлявшими квадратное лицо, и похожими на два лазера глазами, оценивающими все, к чему мужчина приближался.

Это, видимо, и был Акира, и он произвел на Сэвэджа сильное впечатление. Нужно было быть идиотом, чтобы противостоять такому человеку в бою. Даже если враг имел определенные преимущества, он должен был сначала хорошо подумать, и только после этого нападать. Сэвэдж настолько привык к тому, что приходится работать с защитниками, намного слабее его, что мысль о том, что придется иметь дело с экспертом, заставила его мысленно улыбнуться.

За Акирой на площадку вышел второй японец. Далеко за пятьдесят. Слегка сутул. В руке атташе-кейс. Голубой костюм. Выпирающий животик. В черных волосах потеки седины. Ввалившиеся коричневые щеки. Уставший администратор. Чиновник.

Но Сэвэджа было не так просто провести. Второй японец вполне мог расправить плечи и втянуть живот. Это, видимо, и был Муто Камичи — принципал Сэвэджа — и, похоже, он тоже являлся знатоком боевых искусств, потому что, как и у Акиры (и в отличие от других принципалов, на которых Сэвэджу приходилось работать), кончики пальцев и ребра ладоней были покрыты мозолями.

Сэвэджу было приказано одеть коричневый костюм и пестрый галстук, чтобы принципал мог его узнать. Сэвэдж не протянул руки подошедшим Акире и Камичи. Жест мог скомпрометировать его способность защищать. Вместо рукопожатия он решил воспользоваться японским обычаем, и слегка поклонился.

Выражения лиц у обоих японцев остались неизменно бесстрастными, но в глазах промелькнул живой интерес и изумление, что белый с Запада оказался знаком с японским этикетом. Сэвэдж вовсе не хотел ни к чему обязывать азиатов, но внезапно понял, что правила культуры диктуют им ответные движения, хотя кивки оказались много более сдержанными. Акира, например, чуть-чуть двинул подбородком вниз, продолжая осматривать вестибюль.

Сэвэдж вежливо предложил японцам следовать за ним. Жестом. Проходя по залу ожидания, он наблюдал за путешествующими, находящимися впереди, Камичи шел за ним, а замыкал шествие Акира, постоянно обводящий вестибюль взглядом.

В ту секунду, когда Сэвэдж увидел своего принципала, он поднял правую руку к внешней части кармашка пиджака и нажал кнопку работающего на батарейках передатчика. Радиосигнал зазвучал в приемнике, находящемся в машине, которую один из сэвэджских коммандос припарковал на стоянке аэропорта. Как только помощник Сэвэджа услышал сигнал, он тут же сорвался с места и направил автомобиль на встречу со своим боссом.

Группа добралась до конца вестибюля и начала спускаться вниз по лестнице, ведущей в багажное отделение. Усталые экс-пассажиры снимали чемоданы с вертушки и старались как можно быстрее выбраться на улицу и поймать такси.

Сэвэдж наблюдал за бурлящей толпой, но не приближался к ее опасному, затягивающему водовороту. Вместо этого он снова сделал знак рукой, указывая на раздвигающиеся двери. Камичи с Акирой последовали за ним, совершенно не заботясь о багаже.

“Отлично”, — подумал Сэвэдж. Первое впечатление его не обмануло. Эти двое прекрасно понимали, что и как следовало делать.

Они появились на тротуаре под нависающим бетонным козырьком. Дряблые капли валились с небес. Температура — довольно высокая для апреля — шестьдесят градусов. Влажный ветерок казался противно теплым.

Сэвэдж посмотрел налево, обозревая двигающийся поток машин, и увидел темно-синий “плимут” выруливающий к обочине. Рыжеволосый мужчина вылез из кабины, обошел автомобиль и распахнул заднюю дверцу. Перед тем, как сесть, Камичи подал рыжеволосому несколько багажных квитанций. Сэвэдж понял, что принципал искушен в подобного рода делах, и решился на подобный жест, взяв на себя обязанности слуги, только для того, чтобы Акира не прерывал и не ослаблял наблюдения, засовывая руку в карман куртки и вытаскивая квитанции.

Сэвэдж скользнул за руль, нажал кнопку, запирающую замки всех дверей, и набросил ремень. Рыжеволосый отправился за багажом. Так как Камичи и Акире понадобилось довольно много времени, чтобы выйти из самолета, значит, их чемоданы уже должны были оказаться на ленте конвейера. Безопасное, эффектное прибытие.

Через минуту рыжеволосый положил чемоданы в багажник “плимута” и захлопнул крышку. В ту же секунду Сэвэдж отъехал от тротуара и, взглянув в зеркальце заднего обзора, увидел, как его помощник направляется к стоянке такси. Заплатил ему Сэвэдж заранее. Человек, как само собой разумеющееся, принял тот факт, что Сэвэдж не стал отвлекаться на выражение благодарности.

Сэвэдж, со своей стороны, не стал объяснять, почему выбрал неприметную машину: уж раз принципал с телохранителем проявили такое понимание ситуации, значит, им было ясно, что за такой машиной не так просто уследить на шоссе. Не то, чтобы Сэвэдж ожидал появления “хвоста”. По словам Грэма, степень риска на этом задании была крайне мала. Но, несмотря на это, Сэвэдж не собирался отказываться от основной процедуры, и поэтому “плимут” — по виду ничем не отличаясь от других машин — имел кое-какие усовершенствования: пуленепробиваемые стекла, бронепокрытие, усиленную подвеску и модифицированный двигатель “В—8”.

Работали “дворники”, шины шуршали по мокрому асфальту: Сэвэдж мягко пробирался в потоке машин. Позади остался аэропорт с прилегающими строениями; “плимут” устремился к Гран Сентрал Паркуэй. Данный Грэмом конверт лежал в кармане пиджака, но Сэвэджу не было нужды справляться с запиской, потому что он наизусть выучил данные инструкции. Правда, ему до сих нор не было понятно, почему Камичи выбрал не Ньюаркский аэропорт, а Лагардия. Ведь оттуда поездка была бы более короткой и менее сложной по маршруту, потому что хотя Сэвэдж и направлялся в Манхэттен, его истинной целью было добраться до северной оконечности острова, откуда выехать на запад через Нью-Джерси в Пенсильванию. Логика Камичи, лабиринтообразный маршрут — все это казалось совершенно непонятным.

Дождь прекратился в пять часов. Стараясь избегать заторных мест в этот час пик, Сэвэдж перебрался на другой берег реки по мосту Джорджа Вашингтона. Он спросил принципала, не хочет ли тот попробовать саке, которое он держал подогретым в термосе, — температура, конечно, не идеальная, но вполне приемлемая.

Камичи отказался.

Сэвэдж сказал, что “плимут” оборудован телефоном, на тот случай, если Камичи-сану необходимо им воспользоваться.

И снова японец отказался.

Разговор прекратился.

Но через двадцать миль езды по шоссе “Интерстейт-80” Камичи с Акирой перебросились короткими фразами. На японском.

Сэвэдж отлично знал в контексте своей работы несколько европейских языков, но японский был ему недоступен: сложнейшая система суффиксов и приставок разила наповал. Но так как Камичи знал английский, Сэвэдж очень удивился, почему принципал исключил его из разговора. Каким образом он мог работать, если человек, которого он должен был охранять, говорил на непонятном ему языке?

Акира наклонился вперед.

— На следующем выезде вы увидите ресторанно-гостиничный комплекс. По-моему, называется Ховард-Джонсон. Пожалуйста, остановитесь слева от плавательного бассейна.

Сэвэдж нахмурился: на то у него были две причины. Во-первых, Акира, оказывается, отлично знал дорогу. Во-вторых, его знание английского было просто поразительным. Дикция, вот что действительно поражало. В японском языке нет различий между буквами “р” и “л”. Но Акира не сказал “пожаруйста” или “Ховалд Джонсон”. Произношение было безупречным.

Сэвэдж кивнул и, следуя инструкциям, свернул с шоссе. Слева от плавательного бассейна стояла табличка “ЗАКРЫТО”. Из-за строительного вагончика в спортивном костюме появился лысеющий человек, разглядел на заднем сидении “плимута” двух японцев и поднял с тротуара небольшой кейс.

Этот кейс — металлический, с цифровым замком — был абсолютно таким же, какой Камичи вынес с самолета.

— Пожалуйста, — произнес Акира, — возьмите чемоданчик моего хозяина, выйдите из машины и поменяйте его на чемоданчик этого человека.

Сэвэдж выполнил приказ.

Сев обратно в машину, он протянул кейс своему нанимателю.

— Хозяин вас благодарит, — сказал Акира. Сэвэдж, пораженный обменом кейсов, наклонил голову.

— Мой долг служить вам. Аригато.

— “Спасибо” в ответ на его благодарность? Мой хозяин признает вашу отменную вежливость.

Возвратись на “Интерстейт-80”, Сэвэдж взглянул в зеркало заднего обзора, проверяя, не висит ли кто-нибудь на “хвосте”. Машины, идущие сзади, все время сменяли одна другую. Отлично.

Было уже темно, когда “плимут” пересек обозначенную горами границу между Нью-Джерси и Пенсильванией. Фары наезжающих спереди машин позволяли Сэвэджу изучать своих пассажиров в зеркальце.

Седовласый принципал казался спящим, его лицо с отвисшей нижней челюстью было запрокинуто назад, глаза закрыты — хотя вполне возможно он медитировал.

Но Акира сидел настороже, прямо, словно проглотив шест. Как и у хозяина, по его лицу было невозможно догадаться, о чем он думает. Черты стоические, невозмутимые.

В то же время глаза выражали величайшую печаль, когда-либо виденную Сэвэджем. Для любого мало-мальски знакомого с японской культурой подобное умозаключение показалось бы наивным, потому как японцы все по своей природе склонны к меланхолии. Это Сэвэдж знал хорошо. Суровые обязательства, налагаемые на них сложными традиционными ценностями, превратили японцев в недоверчивых и скрытных людей, которые старались во что бы то ни стало избежать услуг других людей, чтобы не быть им обязанными или, не дай бог, их чем-нибудь не обидеть. В давние времена, как выходило и явствовало из книг, японец колебался, не решаясь сообщить прохожему, что тот потерял кошелек, потому что в таком случае прохожему пришлось бы отплачивать ему ценностями, намного более превышающими стоимость содержимого кошелька. Нечто похожее Сэвэдж отыскал в одном старинном отчете, в котором говорилось о человеке, упавшем с лодки в реку, которого игнорировали гуляющие по берегу люди, чтобы спасенному ими человеку не пришлось снова и снова, и снова отплачивать своим спасителям — во веки веков в этом эфемерном земном существовании, покуда он, спасенный, не смог бы отплатить полностью, тоже спасши жизнь, или же умереть, как предназначили ему боги, швырнув в реку и не позволив никому вмешиваться в божественный промысел.

Стыд и долг держали японца в повиновении как личность. Преданность чести подавляла и угнетала его. Мир мог быть неуловимым, усталость духа — неотвратимой. Ритуальный суицид — сеппуку — временами был единственно возможным выходом из положения.

Изыскания Сэвэджа дали ему понять, что подобные ценности присущи лишь неиспорченным западной цивилизацией японцам, тем, кто отказался приспосабливаться к культурной послевоенной заразе американских оккупантов. Но Акира производил впечатление и неразвращенного, и — несмотря на отменное знание Америки и ее культуры — непреклонного патриота Страны Богов. Но даже несмотря на это, чувство в его глазах очень отличалось от традиционной японской меланхолии. Печаль проникала во все уголки его души. Такая темная, глубокая, черная — абсолютная. Бесконечная стена сдерживающего эмоции черного дерева. Сэвэдж мог ее ощутить. Ею “плимут” был перегорожен на две части.

В одиннадцать вечера проселочная, вьющаяся среди укрытых темнотой гор дорога привела их к городку под названием Мэдфорд Гэп. И снова Камичи с Акирой обменялись несколькими репликами на японском. Акира наклонился вперед.

— На главном городском перекрестке, пожалуйста, сверните налево.

Сэвэдж повиновался. Удаляясь от огней Мэдфорд Гэпа, он помчался по узенькой извилистой дороге, надеясь только на то, что с горы на них не мчится другая машина. На обочине было невозможно припарковаться, а весенняя оттепель утопила несколько оставшихся природных парковок в грязи.

Машину обступали разлапистые деревья. Дорога начала подниматься все выше и петлять. Фары “плимута” высвечивали лежащие на обочинах белоснежные сугробы. Через десяток минут дорога выровнялась, а крутые повороты стали мягкими и плавными. Впереди и сверху над массивным лесом Сэвэдж заметил какое-то свечение. Проехав сквозь открытые ворота, он развернулся и, обогнув груду булыжников, выехал, наконец, на огромную поляну. Сады под паром; прожектора выхватывали из темноты дорожки, скамейки, кусты. Но внимание Сэвэджа было сконцентрировано на жутком, выплывающем словно из небытия или страшного кошмара, доме.

Поначалу он было решил, что здесь несколько зданий: одни построены из кирпича, другие из тесаного камня, третьи из бревен. У них была разная высота: пять этажей, три, четыре. Каждое было выстроено в своем стиле: современный жилой городской дом, пагода, замок, шале. У одних строений были прямые, у других, наоборот, закругленные стены. Трубы, башенки, фронтоны и балконы дополняли странную архитектурную сумятицу.

Но, подъехав ближе, Сэвэдж понял, что все эти казавшиеся разнородными строения, оказывается, соединены в форму единого и страшно загадочного здания. Боже мой, подумал он, какой же длины этот дом? Полкилометра? Он был огромен.

Тут оказалось, что ни в одной — кроме средней — части дома нет дверей, а к самой средней части подходит дорожка, и что на деревянном крыльце их ждет человек в ливрее. Ливрея с эполетами и золотыми позументами напомнила Сэвэджу униформу швейцаров в дорогих отелях. И тут же на стене он увидел табличку, на которой было выведено: “Мэдфорд Гэпский Горный Приют”. И понял, что это поразительное здание действительно является отелем.

Когда Сэвэдж остановился у крыльца, ливрейный швейцар спустился по лестнице и подошел к машине.

Мускулы Сэвэджа напряглись.

Почему, черт побери, у меня такие неполные инструкции?

Следовало упредить, где мы остановимся. Это место… на вершине холма в полной изоляции, где лишь я да Акира будут охранять Камичи, от которого не поступало никаких объяснений по поводу того, почему мы сюда приехали, и который вряд ли объяснит расположение комнат — ведь в таком огромном здании практически невозможно проконтролировать приход и уход живущих здесь людей… в общем, Сэвэдж понял, что попал в настоящий кошмар для любого защитника.

Вспомнив загадочный обмен чемоданчиками, Сэвэдж повернулся к Камичи, собираясь сказать, что, конечно, ура, то есть личные мысли, в Японии дело хорошее, но в Америке, судя по всему, являются шилом в одном месте, и что здесь в конце концов происходит?

Но его так и не начавшуюся речь прервал Акира.

— Мой хозяин понимает вашу озабоченность. Он признает, что чувство долга дает вам право возражать по поводу всех этих довольно рискованных приготовлений. Но вы должны понять, что здесь кроме нескольких гостей больше никто не проживает. И эти гости тоже имеют охрану. За дорогой ведется наблюдение. Никаких случайностей не намечается.

— Я не обычный телохранитель, — сказал Сэвэдж. — Обычный телохранитель — вы! И, несмотря на все свое уважение, я могу сказать, что — да, я обеспокоен. Вот вы согласны со всем этим?

Акира наклонил голову, стрельнув глазами — удивительно печальными — в сторону Камичи.

— Я согласен со всем, что делает мой хозяин.

— По идее я тоже должен бы быть доволен. Но если не для протокола — не нравится мне все это.

— Ваши возражения приняты к сведению. Мой хозяин освобождает вас от ответственности.

— Вам, конечно, виднее. Но пока я даю обещание защищать людей, то не могу принять ничьего освобождения.

Акира вновь поклонился.

— Разумеется. Я изучил ваши верительные документы. С одобрением. Именно поэтому я согласился с хозяином, когда он решил выбрать вас.

— Тогда вы должны знать, что этот разговор бесполезен. Я сделаю все, что необходимо, — сказал Сэвэдж. — Абсолютно все. Но никогда более не буду работать с вами и вашим хозяином.

— По окончании работы — пожалуйста.

— Так давайте ее поскорее завершим.

Возле машины все еще стоял ливрейный швейцар. Сэвэдж нажал кнопки, открыв двери и багажник. Выйдя из машины, он приказал мужчине внести чемоданы в здание. Чувствуя, как дрожат от напряжения нервы, он оглядел вновь наступившую темноту и прошел мимо Камичи и Акиры по лестнице.

Вестибюль казался осколком прошлого века. Концом прошлого века. Древняя сосна украшала стены. Вместо канделябров фургонные колеса. Единственный примитивный лифт находился рядом с впечатляющей старинной, уходящей крестообразно наверх лестницей. Но, несмотря на весь исторический шарм, здесь пахло плесенью и гнилью.

Сэвэдж стоял к Камичи спиной, наблюдая за пустынным вестибюлем — Акира тоже — пока их принципал вполголоса о чем-то разговаривал с пожилой женщиной, стоящей за конторкой, волосы которой сильно смахивали на паутину.

— В лифте ехать нельзя, — сказал Акира.

— Я всегда предлагаю своим принципатам избегать их, где только возможно.

— Я лишь могу сказать, что мой хозяин лично выбрал подъем по сей несравненной лестнице.

Будто Камичи бывал здесь ранее.

Третий этаж. Поднимаясь наверх, Сэвэдж слышал, как позади швейцар грохает о стены чемоданами. “Ай-ай-яй, как скверно, — подумал он. — Лифт был бы для тебя более полезен. Но в нем — ловушка, а я чувствую, что здесь придерживаются каких-то своих правил”.

Человек в ливрее остановился возле одной из дверей.

— Благодарю. Оставьте чемоданы здесь, — сказал Сэвэдж.

— Если так, предпочтительнее, сэр…

— Чаевые…

— Получены, сэр.

Швейцар отдал три ключа не Сэвэджу или Акире, а Камичи. Сэвэдж наблюдал за тем, как мужчина исчезает внизу. Вполне возможно, он получил образование в одной из школ телохранителей. Потому что знал, что занимать руки охранников нельзя.

Камичи открыл замок и отступил назад, давая Акире возможность обследовать комнату.

Акира, вернувшись, коротко кивнул Камичи, затем повернулся к Сэвэджу и поднял брови.

— Может быть, вы…

— Да.

По стандартам отелей, обслуживающих богатую публику, и даже по любым стандартам, комната была крайне простой. Непокрашенная батарея. Тусклая лампочка под потолком. Единственное окно было закрыто дешевыми занавесками. Пол — потертый, сосновый. Кровать — узкая, провисшая, покрытая очень старым пледом ручной работы. В ванной — съемный душ на зажиме над тусклыми кранами. Запах плесени казался всепроникающим. Телевизора не оказалось, хотя телефон был — старый, огромный черный гроб с диском вместо кнопок.

Сэвэдж открыл единственный шкаф. Неглубокий, распространяющий запах плесени. Потом подошел к следующей двери, находящейся возле окна с батареей. Выглянув на улицу, увидел небольшой балкон. Прожектора, установленные по бокам здания, отражались в небольшом овальном озере прямо под окном. Справа возвышались скалы. Слева выдвигался пандус. Перед гладью темная тропа вела прямо к соснам, вверх и к темному обрыву; кожа у Сэвэджа на голове стала съеживаться.

Он вышел из комнаты.

— Как вы находите комнату моего хозяина? — спросил Акира.

— Если ему нравится чувствовать себя в спортивном лагере…

— Спортивном ла…?

— Шутка.

— Ага. Конечно. — Акира выдавил улыбку.

— Я имел в виду то, что комната явно не шикарная. Большинство моих клиентов отказались бы жить в такой.

— Мой хозяин во всем предпочитает простоту.

— Разумеется, желания Камичи-сана — закон. — Сэвэдж поклонился своему нанимателю. — Меня тревожит балкон и другие балконы. Слишком просто перебраться с одного на другой и проникнуть таким образом в номер.

— Балконы на этой стороне принадлежат нашим комнатам, и, как я уже упоминал, в отеле трое других гостей, — сказал Акира. — Которым, как и их телохранителям, можно доверять безоговорочно. Остальные принципалы — компаньоны моего хозяина. Не предвидится никаких осложнений.

— Меня также беспокоят деревья на другом берегу озера. Сейчас я не могу разглядеть, что творится в этой глуши, но ночью, когда отель ярко освещен, оттуда можно увидеть в окне фигуру Камичи-сана.

— Стрелок-снайпер? — покачал Акира головой.

— Я приучен размышлять подобным образом.

— Хозяин одобряет осторожность, но говорит, что сейчас нет оснований опасаться за его жизнь. Чрезвычайные меры здесь ни к чему.

— Но…

— Сейчас мой хозяин примет ванну.

Принятие ванны для японцев является одним из наиболее приятных ритуалов. Потому что, как знал Сэвэдж, купание — не просто очищение. Сначала Камичи наполнит ванну водой и будет скрести тело. Потом выпустит воду, вымоет ванну, вновь наполнит и будет париться, чтобы затем произвести ритуал несколько раз подряд.

— Как угодно, — сказал Сэвэдж, — хотя вряд ли он найдет здешнюю воду такой температуры, к какой привык в Японии. — Ему запомнился тот факт, что японцы моются в воде, которую большинство европейцев и американцев посчитало бы крутым кипятком.

Акира пожал плечами.

— Человек всегда должен быть готов к неудобствам во время путешествия. А вот вам не помешало бы научиться наслаждаться импозантностью здешних мирных мест. Пока хозяин будет принимать ванну, я закажу обед. Когда Камичи-сан будет готов отойти ко сну, я разрешу отдохнуть вам.

Камичи поднял чемоданы, оставив Акире свободными руки и на этот раз. Кивнув Сэвэджу, Акира проследовал за своим хозяином в номер и запер дверь.

Сэвэдж стоял не шелохнувшись. Оставшись в одиночестве, он стал более остро воспринимать тишину в отеле. Взглянул на чемоданы — свой и Акиры. Потом перевел взгляд на молчаливые двери по всему коридору и заметил на стенах фотографии: старинные, выцветшие картинки окруженного скалами озера еще до того, как здесь был выстроен отель, бородатых мужчин и женщин в капорах, сидящих в ландо, — все из другого века — и пикники давно умерших семей, расположившихся у края воды.

И снова он почувствовал тревогу. Повернувшись налево, он принялся рассматривать верхнюю площадку королевской лестницы. Еще дальше влево тянулся по крайней мере ярдов на сто пустынный коридор. Повернувшись направо, Сэвэдж просмотрел другой участок коридора, где, доходя до ниши, забитой старинными креслами-качалками, он исчезал за поворотом.

Сэвэдж осторожно прошел к тому месту, где его выгодная позиция полностью сводилась на нет. В нише он увидел, что дальше коридор делает крутой поворот по направлению к главному входу в отель, а затем еще один резкий поворот, который ярдов на сто проходит по длине всего отеля… И та часть коридора казалась еще более одинокой, и не только потому, что в нем как бы собирались удушливые образы прошлого, но из-за нервирующего ощущения временной ловушки, другого измерения, из которого нет и не может быть выхода.

Сэвэдж почувствовал, как холодок лег ему на плечи.

Двумя часами позже Сэвэдж улегся на проседающий матрас кровати и принялся читать буклет, найденный на столике возле постели.

Мэдфорд Гэпский Горный Приют, оказывается, имел настолько удивительную историю, что это отчасти объясняло ощущение нереальности места. В 1870 году меннонитская чета, владевшая фермой неподалеку, взобралась на гору Мэдфорд и с изумлением обнаружила, что, оказывается, вершина представляет собой плоский “стол”, в центре которого лежит озерцо, наполняемое весной вешними водами. Местечко казалось облюбованным самим богом.

На том месте, где сейчас находился вестибюль отеля, они выстроили хижину и пригласили другие меннонитские семьи молиться и превозносить райскую красоту, отыскавшую место на грешной земле. Но оказалось так, что паломников пришло огромное множество, так что хижине потребовались пристройки, а когда о приюте услышали аутсайдеры, то коммуна решила сделать следующие пристройки к основному зданию, чтобы они смогли принять всех нуждающихся в отдыхе, которые, вполне возможно, в будущем нашли бы утешение в меннонитской вере.

В 1910 году случайный пожар уничтожил первые постройки и пристройки. К тому времени чета, обнаружившая озеро, уже отошла в мир иной. Сыновья и дочери почивших, пребывая в то время у кормила, решили перестроить приют заново. Но, являясь фермерами, они поняли, что без помощи им не обойтись. Они наняли менеджера и архитектора из Нью-Йорка, который давным-давно оставил свою профессию, не выдержав городского гнета. Архитектор перешел в меннонитскую веру и посвятил себя и свою жизнь Горному Приюту.

Но интуиция горожанина из Нового Вавилона подсказала ему, что приют должен отличаться от всего, что видено людьми в других городах, быть единственным в своем роде, чтобы необращенные прониклись духом меннонитской веры и смогли преспокойно оставить за порогом нагар и отчаяние мирской жизни и, отправившись в Пенсильванию, заплатить за подъем на гору и увидеть озеро, являющееся величием Господа.

Поэтому каждую пристройку он делал в другом стиле, и когда предприятие стало процветать, здание начало удлиняться и удлиняться и наконец протянулось почти на двести пятьдесят ярдов. Гости приезжали сюда даже из Сан-Франциско и тому подобной глуши и ежегодно заказывали одни и те же номера. Лишь в 1962 году владельцы отеля с неохотой разрешили провести телефонную связь в каждую комнату. Но так как в отеле все так же строжайше соблюдались меннонитские правила, радио и телевидение были запрещены. Божье искусство должно было привлекать внимание приезжающих. Танцы и карты, как разумеется, алкоголь и табак оставались в другом мире.

Последнее ограничение, судя по всему, было милостиво отменено по случаю приезда таинственных гостей, потому что на следующее утро, когда Сэвэдж проводил Камичи на первый этаж отеля, в огромном зале его ждали трое мужчин, причем двое из них курили.

Зал был уставлен огромными деревянными колоннами, подпиравшими толстые поперечины. Окна выходили направо, налево и прямо, открывая вид на портики, озеро, лесистые обрывы. Солнечный свет заливал пространство. В обширном камине прогорали бревна, разгоняя теплом утреннюю прохладу. В одном углу стоял рояль. По всей комнате были расставлены кресла-качалки. Но что в первую очередь привлекло внимание Сэвэджа, так это огромный стол для переговоров, расположенный посередине комнаты: рядом с ним стояло трое мужчин. Камичи двинулся вперед.

Как и японцу, остальным было далеко за пятьдесят. Они носили дорогие костюмы и обладали зоркими глазами первоклассных бизнесменов или дипломатов. Один из мужчин был американцем, второй испанцем, третий итальянцем. Они либо игнорировали японские обычаи, либо не собирались подчиняться восточным правилам поведения, потому что вместо поклонов пожали Камичи руку. После обмена любезностями все расселись: по двое с каждой стороны стола. Исчезли вымученные улыбки. Началось трезвое обсуждение.

Сэвэдж остался у входа в зал: он был слишком далеко от стола, чтобы слышать, о чем говорят, поэтому различал лишь приглушенный смазанный говорок. Принявшись изучать стены справа и слева, он обнаружил у одной итальянского, у другой испанского телохранителя — оба стояли спинами к принципалам, сосредоточенно вслушиваясь и всматриваясь в происходящее перед ними — наблюдая за окнами и портиками, окружавшими зал снаружи. В дальнем конце зала телохранитель американца обозревал окна, выходящие на озеро.

Профессионалы.

Сэвэдж тоже повернулся к залу спиной и стал на случай нападения наблюдать за пустынным вестибюлем отеля. Из разговоров он понял, что трое мужчин, с которыми беседовал Камичи, имели при себе и другую охрану. Кое-кто, видимо, патрулировал прилегающие к отелю земли, остальные, наверное, спали, как сейчас Акира, который стоял на часах у двери Камичи с двух ночи и до рассвета, когда Сэвэдж принял вахту.

Заседание началось в восемь тридцать. Временами приглушенные голоса начинали взволнованно взлетать вверх. Затем снова следовали успокаивающие замечания, которые заглушались нетерпеливыми возгласами и торопливыми заверениями. К одиннадцати тридцати разговор достиг пика и моментально завершился.

Камичи встал и покинул зал: за ним шли остальные, прикрытые по бокам телохранителями. Все выглядели настолько неудовлетворенными и разочарованными, что Сэвэдж решил, будто все кончено и они вскоре отсюда уедут. Поэтому он едва скрыл удивление, когда Камичи сообщил:

— Сейчас я отправлюсь в номер и переоденусь. В полдень мы с коллегами поиграем в теннис.

К этому времени Акира проснулся и сменил Сэвэджа возле корта, на котором Камичи с испанцем играли парой против американца и итальянца. Небо очистилось, температура вновь поднялась до шестидесяти градусов. Противники, играющие довольно энергично, вскоре вспотели и принялись вытираться полотенцами.

Сэвэдж решил пробежаться, дабы размять мышцы. К тому же ему было любопытно узнать, как организованы дополнительные охранные меры.

Вскоре он удовлетворил свое любопытство. Добежав до тропы, идущей сквозь голые деревья, мимо булыжников и вверх по склону, вокруг озера, Сэвэдж увидел почти на самом обрыве человека с ружьем и уоки-токи. Охранник, заметив Сэвэджа, не обратил на него никакого внимания, видимо, зная, что он состоит в команде, и уставился на дорогу, ведущую из долины на гору.

Сэвэдж продолжал подниматься вверх по извилистой тропе, добрался до заплат снега и льда среди деревьев и остановился на самом краю обрыва, пораженный открывшимся внизу видом на мирные пастбища и луга, окруженные горами. Деревянные ступени вели вниз по обрыву к месту, где стояла одинокая избушка, около которой виднелся плакат: “Только для тренированных скалолазов”.

Повернув обратно к отелю, Сэвэдж засек еще одного стрелка с ружьем и уоки-токи: он скрывался среди сосен на гребне холма. Человек оглядел Сэвэджа, кивнул и продолжил наблюдение.

К тому времени, как Сэвэдж добежал до отеля, игра закончилась. Камичи с испанцем победили, и довольный японец отправился в номер, принял ванну и съел ланч, пока Сэвэдж стоял на часах в коридоре, а Акира прислуживал хозяину за трапезой. В два часа заседание продолжилось. В пять снова прервалось: снова неудовлетворенные принципалы выказывали недовольство, особенно американец, лицо которого пылало от гнева.

Вся компания отправилась в шикарную столовую на втором этаже, где уселась посреди сотен пустых обеденных столов и стала не только курить, но и нарушать очередное правило отеля, начав распивать коктейли. Предыдущая угрюмость сменилась неожиданной веселостью: взрывы смеха прерывали сиплые замечания. После обеда, сопровождавшегося распитием коньяка, они прошлись по территории, обмениваясь шутками. Охрана двигалась рядом. В восемь часов разошлись по комнатам.

Сэвэдж стоял на посту до полуночи. Акира — до рассвета. В восемь тридцать началось очередное заседание с руганью, словно вчерашней дружелюбности и в помине не было.

Под конец третьего дня переговоров вся четверка встала из-за стола, обменялась рукопожатиями и вместо того, чтобы отправиться в столовую, разошлась по своим номерам. Все казались крайне довольными.

— Акира упакует вещи, — сказал Камичи, когда они с Сэвэджем добрались до третьего этажа. — Вечером уезжаем.

— Как скажете, Камичи-сан.

И тут тишайший звук сковал сердце Сэвэджа. Тоненькое поскрипывание поворачиваемой дверной ручки.

Из комнаты, находящейся напротив номера Камичи, вышли четверо человек. Мускулистые. Чуть за тридцать. Японцы. В темных костюмах. Трое держали в руках мечи, лезвия которых были сделаны не из стали, а из дерева. Такие мечи назывались боккен.

У Камичи перехватило дыхание.

Сэвэдж отшвырнул его в сторону, закричав:

— Бегите!

Он автоматически бросился между принципалом и нападающими. Было понятно, что и ему самому нужно спасаться. Но он не мог ради собственного спасения поддаться накатившему страху.

Ближайший ассасин взмахнул боккеном.

Сэвэдж парировал удар встречным и нанес рубящий по кисти, отклоняя движение боккена. Затем крутанулся на месте и рубанул ребром ладони по шее второго нападающего.

Но удар не достиг цели.

Боккен ударил по локтю. Послышался хруст кости. Рука сломалась и развернулась в другую сторону. Сэвэдж инстинктивно застонал.

Несмотря на то, что одна рука вышла из строя, Сэвэдж отскочил в сторону, уклоняясь от меча, и рубанул по нему неповрежденной рукой. Ладонь промелькнула мимо боккена, но зато врубилась в переносицу убийцы.

И тут он почувствовал, что рядом стоит тот, кому здесь совсем не следовало стоять.

Камичи.

— Стойте! — крикнул Сэвэдж.

Камичи сделал выпад в сторону нападающего.

— Бегите! — снова заорал Сэвэдж.

Боккен врезался в неповрежденную руку Сэвэджа. И снова, когда дерево перерубило кость, он застонал. Прошло четыре секунды.

Дверь с треском распахнулась, и из номера выскочил Акира.

Деревянные мечи закружились в неистовом водовороте.

Акира рубил и бил.

Боккен пробил Сэвэджу грудную клетку. Он согнулся пополам, не в силах дышать. Пытаясь выпрямиться, Сэвэдж заметил, как Акира выбил нападающего из равновесия.

От удара деревянным мечом Камичи закричал.

С перебитыми руками Сэвэдж теперь мог наносить удары только ногами, но успел сделать лишь один.

Попав убийце в пах. Другой нападающий врезал боккеном по правой коленке Сэвэджа. Нога переломилась, но в падении Сэвэдж задергался от мучительной боли, когда меч перерубил ему второе колено, затем позвоночник и под конец — основание черепа.

Сэвэдж грохнулся на пол лицом; из носа хлынула кровь.

Он беспомощно захрипел. Напрягшись, попытался было приподнять голову и увидел сквозь застилавшую глаза боль, что Акира мечется в разные стороны, с ужасающей точностью рассыпая удары руками и ногами.

Лишь трое из четверых нападающих использовали боккены. Четвертый японец оставался за спинами товарищей и держал руки свободными. Но вдруг с молниеносной скоростью подался вбок, и в его ладонь лег катана — длинный, чуть изогнутый самурайский меч. Отполированная сталь рассыпала отражения.

Он рявкнул что-то по-японски. Три человека с боккенами отступили за его спину. Четвертый крутанул катаной. Острое, как бритва, лезвие свистнуло в воздухе, впилось Камичи в поясницу и продолжило полет с нарастающей скоростью, словно летело сквозь воздух, — человек был разрублен пополам. Верхняя и нижняя части туловища Камичи распались в разные стороны.

Хлынула кровь. Изуродованные органы выпали на пол.

В отчаянии Акира взвыл, как дикий зверь, и бросился к убийце, намереваясь перерубить ему горло, прежде чем он сможет вторично воспользоваться мечом.

Слишком поздно. Убийца переменил стойку, держа катану обеими руками.

С искаженной точки перспективы Сэвэдж увидел, что Акира отпрыгнул назад, и ему показалось, что он вовремя увернулся от сверкнувшего меча. Но убийца больше не сделал ни единого взмаха. Он просто равнодушно смотрел на то, как голова Акиры сваливается с плеч.

И как кровь фонтаном бьет из изуродованной шеи.

А тело Акиры еще три секунды перед тем, как упасть, стоит на ногах.

Голова со звуком, напоминающим упавшую тыкву, грохнулась на пол, покатилась и остановилась перед лицом Сэвэджа. Она встала на обрубок шеи, и ее глаза оказались на одном уровне с глазами Сэвэджа.

Они были открыты.

Потом моргнули.

Сэвэдж, почти не слыша приближающихся шагов, закричал. И вдруг ему показалось, что его собственный затылок разрубили на части.

Все вокруг стало красным.

Сознание стало красным.

Затем белым.

Затем… ничего.

На глаза Сэвэджа навалилась тяжесть, будто их прикрыли монетами. Он с трудом пытался их открыть. Казалось, в жизни не было ничего более трудного. Наконец удалось приподнять веки. От ударившего в глаза света он заморгал. И снова закрыл глаза.

Бьющий свет прожигал даже веки, и Сэвэджу захотелось поднять руку, чтобы защитить их, но он не мог ею пошевелить. Будто наковальнями придавили.

И не только руки. Ноги. Ими он тоже шевелить не мог!

Он постарался размышлять, понять, но в мозгу была сплошная крутящаяся тьма.

От беспомощности Сэвэдж запаниковал. От ужаса сжался живот. Не в силах пошевелиться, он попытался замотать головой из стороны в сторону, но лишь понял, что нечто толстое и мягкое укутывает череп.

Ужас нарастал.

— Нет, — вдруг произнес голос тихо. Мужской голос. Сэвэдж заставил себя снова открыть глаза. Перед ними, заслоняя режущий свет, выросла чья-то тень. Седевший в кресле у окна человек поднялся и повернул штырь, закрывая жалюзи.

Туман в мозгу Сэвэджа начал постепенно рассеиваться. Он понял, что лежит на спине. В кровати. Попытался приподняться. Не смог. С большим трудом задышал.

— Пожалуйста, — сказал мужчина. — Лежите спокойно. — Он подошел к кровати. — С вами произошел несчастный случай.

Пульс заколотился в висках, Сэвэдж раздвинул губы, втягивая воздух, чтобы сказать… В горло будто бетон залили.

— Несчастный случай? — Голос напоминал перекатывающуюся на берегу гальку.

— Вы разве не помните?

Сэвэдж покачал головой и тут же захрипел от нестерпимой боли.

— Пожалуйста, — повторил мужчина. — Не шевелитесь. Даже головой. Она вся в ранах.

У Сэвэджа расширились глаза.

— Вам сейчас нельзя волноваться. Очень серьезный случай. Вы вышли из кризиса, но мне бы не хотелось, чтобы случайность… Вы понимаете? — На мужчине блеснули очки. Его куртка была белой. С его шеи свисал стетоскоп. — Я знаю, что сейчас вы в смятении. И это вас пугает. Все понятно, но постарайтесь взять себя в руки. Кратковременная потеря памяти — нормальное явление после многочисленных повреждений, особенно головы. — Он прижал стетоскоп к груди Сэвэджа. — Меня зовут доктор Хэмилтон.

Доктор говорил слишком много, слишком быстро и слишком сложно. Сэвэдж его не понимал. Вначале надо было вспомнить что-нибудь совсем простое…

— Где? — пробормотал он. Тон врача был успокаивающим.

— В больнице. Понимаю ваше состояние. Вы дезориентированы. Это пройдет. Для выздоровления будет лучше, если вы постараетесь не волноваться.

— Я не то имел в виду. — Сэвэдж чувствовал, что его губы немеют. — Где?

— Не понимаю. Ах, ну да… Вы имеете в виду, где именно находится больница.

— Да, — выдохнул Сэвэдж.

— Хэррисбург, Пенсильвания. Скорую помощь вам оказали в сотне миль отсюда, но в местной клинике не было спецоборудования, в котором вы нуждаетесь, поэтому наша травмкоманда привезла вас сюда на вертолете.

— Да, — веки Сэвэджа затрепетали. — Травма. — Туман вернулся — все заволокло. — Вертолет. Чернота.

Его разбудила боль. Каждый нерв в теле вибрировал от жесточайшей, мучительнейшей, ни с чем не сравнимой боли.

Что-то оттягивало его правую руку. Сэвэдж в панике стрельнул глазами в сторону медсестры, которая вынимала иглу из отверстия в трубке, прикрепленной к вене на тыльной стороне ладони.

— Обезболивающее. — Со стороны наплыла фигура доктора Хэмилтона. — Демерол.

Сэвэдж моргнул, давая понять, что понял; он прекрасно помнил, что кивок головой причиняет одуряющую боль. Но, с другой стороны, она была и полезна. От боли все вокруг начинало восприниматься с необыкновенной ясностью.

Его кровать имела поручни. Справа металлический стержень поддерживал капельницу. Жидкость в трубке была желтой.

— Что это? — спросил Сэвэдж.

— Парентеральное питание, — ответил врач. — Ведь вы находитесь здесь уже пять дней, а обычным способом мы вас кормить не могли.

— Пять дней? — Голова Сэвэджа пошла кругом. Проясненное болью сознание воспринимало и другие факты. Не только голова была замотана бинтами, но руки и ноги тоже находились на вытяжках. А врач — почему все эти детали кажутся такими важными? — лет сорока, блондин, с веснушками под очками.

— Насколько я плох? — Лицо Сэвэджа покрылось испариной.

Врач заколебался.

— Ваши руки и ноги перебиты в нескольких местах. Вот почему мы ввели катетер. С закованными в гипс конечностями мы бы не смогли добраться до вен на руках.

— Моя голова в бинтах…?

— Сломано основание черепа. С правой сторона четвертое, пятое и шестое ребра — тоже.

Сэвэдж внезапно осознал, что его грудь стягивают туго наложенные жгуты. Теперь ему стало понятно, почему так трудно дышать и почему при вдохе его пронизывает страшная боль.

Начал действовать демерол. Мучительная боль несколько поутихла.

Но наркотик притупил и ясность мыслей. Нет! Слишком на многие вопросы он должен получить ответы!

Сэвэдж силился сосредоточиться.

— Это самые страшные раны?

— Боюсь, что нет. У вас отбиты почки. Разрывы аппендикса и селезенки. Внутренние кровоизлияния. Пришлось оперировать.

Несмотря на все возрастающую тупость от демерола, Сэвэдж понял, что через пенис в мочевой пузырь вставлен катетер, трубка от которого выкачивает мочу в невидимый контейнер, подвешенный в ногах кровати.

— Остальные раны — слава богу — совсем ерундовые: многочисленные поверхностные ушибы, — закончил врач.

— Другими словами, меня оттрахали и высушили.

— Неплохо. Чувство юмора — признак скорого выздоровления.

— Жаль, что нельзя сказать еще что-нибудь смешное — смеяться больно. — Сэвэдж прочистил горло. — Так, значит, несчастный случай?

— Вы до сих пор не вспомнили? — нахмурился врач.

— Это все равно, что пытаться разглядеть что-то сквозь туман. Какое-то время назад… Да, вспомнил. Я был на Багамах.

— Какое? — быстро спросил врач. — Помните, в каком месяце?

Сэвэдж поднатужил память.

— В начале апреля.

— То есть примерно недели две назад. Можете ли вы вспомнить, как вас зовут?

Сэвэдж чуть было снова не впал в панику. Под каким же именем он работал в последний раз?

— Роджер Форсайт? Правильно или нет?

— Это имя стояло на водительском удостоверении, которое обнаружилось в вашем бумажнике. А адрес?

Сэвэдж был на пределе возможностей, но попытался сконцентрировать остаток ясных мыслей. Он назвал адрес, который был записан на водительском удостоверении: ферму в пригороде Александрии, штат Вирджиния. Владельцем был Грэм, который записал дом на свой псевдоним и позволял Сэвэджу и другим защитникам, которые на него работали, называть его своей резиденцией.

Грэм? Сердце забилось быстрее. Да. Он отлично помнил Грэма.

Врач покивал.

— Именно этот адрес стоял на правах. Номер телефона мы узнали по справочнику. Звоним не переставая. Но безуспешно. Вирджинская полиция даже послала к вам на дом своего сотрудника, но дома никого не оказалось.

— И не могло оказаться. Я живу один.

— Есть у вас друзья, родственники, с которыми вам хотелось бы связаться?

Демерол погружал Сэвэджа в липучую трясину. Он начал бояться, что напутает что-нибудь.

— Я не женат.

— Родители?

— Умерли. Сестер и братьев нет. — Глаза Сэвэджа начали слипаться. — А друзей я беспокоить не хочу.

— Ну, если вы в этом уверены…

— Да, совершенно.

— Что ж, по крайней мере ваши ответы соответствуют информации, обнаруженной нами в вашем бумажнике. Это доказывает то, что я вам вчера говорил. У вас кратковременная потеря памяти. Это происходит не всегда после черепной травмы, но случается. И в конце концов это кратковременно.

Сэвэдж боролся с наползавшим беспамятством.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос. Что за несчастный случай со мной произошел?

— Вы помните “Мэдфорд Гэпский Горный Приют”?

Несмотря на наползающую дремоту, Сэвэдж почувствовал удар.

— Мэдфорд Гэп? Да. Отель. Странный…

— Отлично. Значит, вы все-таки вспоминаете. — Доктор Хэмилтон подошел ближе. — Вы там гостили. Потом пошли в горы.

Сэвэдж помнил, как брел через лес.

— И упали с клифа.

— Что?

— Хозяин отеля настойчиво повторял, что рядом со ступенями вывешена табличка: “Только для тренированных скалолазов.” А вы по ним полезли. Похоже, ваша нога соскользнула с ледового покрытия. Если бы не уступ в тридцати футах внизу, вы бы падали всю тысячу футов. Вы счастливчик. Когда вы не вернулись в отель к обеду, вас пошли разыскивать. Им посчастливилось обнаружить вас перед закатом и, я бы сказал, перед полной потерей крови и перед тем, как вы умерли бы от гипотермии.

Лицо врача окуталось дымкой.

Сэвэдж упорно старался прочистить мысли и восстановить зрение.

— Упал с…? Но ведь это не…?! — в паническом смятении он понял, почувствовал, что это неправда, что с ним произошло нечто более страшное. Кровь. В померкшем сознании возникла хлещущая кровь.

Сверкание острого, как бритва, металла. Какое-то падение.

И он впал в полное забытье. В черноту.

ИЗУРОДОВАННОЕ ТЕЛО КАМИЧИ РАССЫПАЛОСЬ НА ДВЕ ЧАСТИ. ИЗ ОБЕЗГЛАВЛЕННОГО ТЕЛА АКИРЫ ПОТОКОМ ХЛЫНУЛА КРОВЬ. ГОЛОВА ШМЯКНУЛАСЬ НА ПОЛ И, ОТКАТИВШИСЬ, ВСТАЛА НА ОБРУБОК ШЕИ ПЕРЕД СЭВЭДЖЕМ.

ГЛАЗА АКИРЫ МОРГНУЛИ.

Сэвэдж с криком проснулся.

Все его тело, даже кожа под бинтами и гипсом были скользкими от пота. Несмотря на острую боль в ребрах, во время частого дыхания воздуха не хватало.

В палату вбежала медсестра.

— Мистер Форсайт? С вами все в порядке? — Она быстро проверила его пульс и давление. — Вы встревожены. Я введу дополнительную порцию демерола.

— Нет.

— Что?

— Я не хочу находиться под действием наркотиков.

— Но таковы указания доктора Хэмилтона. — Она выглядела взволнованной. — Я обязана ввести вам демерол.

— Нет. Объясните ему, что мое сознание должно находиться в полной ясности. Скажите, что демерол затуманивает рассудок. И еще, что я начинаю…

— Да, мистер Форсайт? — В палату зашел блондинистый доктор. — Что же вы начинаете?

— Вспоминать.

— Все о вашем несчастном случае?

— Да, — солгал Сэвэдж. Инстинкты защитника подсказали: говори лишь то, чего от тебя ожидают. — Хозяин отеля был прав. Ступени, ведущие вниз по клифу, были предназначены лишь для классных скалолазов — там было написано черным по белому. Но я когда-то был неплохим альпинистом. Мне неприятно об этом говорить, но, похоже, я был слишком самонадеян и самоуверен. Постарался пройти скалу, покрытую льдом. Потерял равновесие. И…

— Упали.

— Мне показалось, будто уступ старается стукнуть меня снизу.

Доктор Хэмилтон скорчил милостивую гримасу.

— Недооценка, достойная сожаления. Но, по крайней мере, вы выжили.

— Он не хочет, чтобы ему вводили демерол, — сказала медсестра.

— Да ну? — Похоже, доктор Хэмилтон был поставлен в тупик. — Это необходимо для вашего же спокойствия, мистер Форсайт. Без обезболивающего…

— Я буду сильно страдать. Это ясно. Но от демерола у меня мозги затуманиваются. А мне кажется, это хуже всего, что только можно представить.

— Я понимаю. Вам необходимо восстановить в памяти события, предшествовавшие несчастному случаю. Но зная размеры ваших повреждений, я думаю, вы просто не подозреваете, о какой боли…

— Когда выветрятся остатки демерола? — Сэвэджу хотелось добавить — и прекратят вредить моей специальности. Но вместо этого — чувствуя, как нарастает боль, — он сказал: — Давайте придем к компромиссу. Полдозы. Посмотрим, как я перенесу. Потому что к тому количеству, что вы прописали, можно возвратиться всегда.

— Пациент торгуется с врачом? Я не привык… — Глаза доктора Хэмилтона сверкнули. — Ладно, поглядим, как вы перенесете. Если мое предположение окажется верным.

— Я — гуттаперчевый мальчик.

— Я в этом не сомневаюсь. А может быть, ваша агрессивность поможет вам слегка подзаправиться?

— Крекеры и куриный бульон.

— Именно это я и хотел предложить.

— Если я удержу пищу в желудке, то в катетере надобность отпадет.

— Совершенно верно. Моим следующим шагом будет снятие вас с капельницы.

— А так как демерол снижает приток мочи, то, не заправляясь наркотиками, я буду способен писать самостоятельно. И мне не понадобится этот чертов катетер, влезающий прямо в…

— Это чересчур, мистер Форсайт. Слишком рано вы взялись указывать, что и как мне делать. Но если вы сможете перенести полдозы демерола и не выкинете крекеры и бульон, я избавлю вас от катетеров. Посмотрим, как вы сможете — выражаясь вашими же словами, — глаза врача снова сверкнули, — писать.

— Хотите еще яблочного?

— Пожалуйста.

Сэвэджа приводило в полное смятение то, что он не мог пользоваться руками. Он медленно потянул из трубочки, протянутой медсестрой.

— Должен сказать, что вы произвели на меня сильное впечатление, — сказал доктор Хэмилтон. — Ну, раз вы смогли переварить и завтрак и обед — завтра попробуем, что-нибудь более солидное. Кусочки мяса. Может быть, пудинг.

Сэвэдж попытался подавить болевой спазм, потрясший все тело.

— Ну, класс. Пудинг. Класс…

Доктор нахмурился.

— Может быть, увеличить дозу демерола?

— Ни в коем случае. — Сэвэдж заморгал. — Со мной все в полном порядке.

— Это понятно. Как же иначе. Ведь цвет хорошо размешанного цемента — нормален для вашего лица, а губы вы закусываете для развлечения.

— Сократите дозу демерола до минимума. Мне необходимо прочистить мысли. — И вновь с ужасающей четкостью он увидел, как катана разрубает Камичи на две половины, а голова Акиры в фонтане крови рушится на пол.

Столько крови…

Падение с клифа? Кто придумал это прикрытие? Что случилось с телами Акиры и Камичи?

Необходимо быть начеку. Нельзя открыться и сболтнуть лишнего, что шло бы вразрез с “легендой”. Необходимо выяснить — что же, черт побери, происходит.

Волна мучительной боли прервала поток панических мыслей. Сэвэдж задержал дыхание, подавляя непроизвольный стон.

Врач, нахмурив лоб, приблизился на шаг к кровати.

Боль отпустила Сэвэджа настолько, что он смог продышаться. Он закрыл глаза, затем вновь открыл их и попросил сиделку:

— Дайте, пожалуйста, еще сока.

Врач вздохнул с облегчением.

— Вы самый стойкий пациент из всех, с кем мне доводилось работать.

— Это все медитация. Когда из меня вытащат катетеры?

— Вполне возможно, завтра.

— Утром?

— Посмотрим. А пока у меня для вас небольшой сюрприз.

— Да ну? — Сэвэдж напрягся.

— Вы говорили о том, что не желаете информировать ваших знакомых о том, что здесь лежите. Но одному из них все же удалось выяснить, что с вами приключилось. Он недавно приехал сюда. Ждет в коридоре. Но я не хотел впускать его до тех пор, пока вы не высказались бы на этот счет — прямо и без обиняков. Могу я впустить к вам посетителя или нет?

— Это мой друг?

— Филипп Хэйли.

— Да вы, что, серьезно? Старина Фил. — Сэвэдж никогда о таком не слыхал. — Давайте его сюда. И — если вы не против — дайте нам поговорить наедине.

— Ну, конечно. А вот после визитера…

— Что-нибудь не в порядке?

— Да уже несколько дней, как… Вам необходимо шевелить конечностями, а при том, что ваши руки и ноги на вытяжках — одному вам явно не справиться.

— Ну, так вы поможете. Лады?

Обрадованный врач вышел. А через некоторое время и медсестра.

Сэвэдж с нетерпением ждал появления друга.

Дверь распахнулась.

Хотя Сэвэдж в жизни не слыхал ни о каком Филиппе Хэйли, все-таки его сознание было ясным, и он с порога узнал стоящего перед ним человека.

Американец. Возраст — за пятьдесят. Дорогая одежда. Оценивающие, зоркие глаза первоклассного бизнесмена или дипломата.

Один из принципалов, с которыми Камичи беседовал в “Мэдфорд Гэпском Горном Приюте”.

Сэвэдж прекрасно знал, что с ним должны будут связаться. Именно поэтому он настаивал на уменьшении дозы демерола. Но хотя мозг работал безотказно, сам он был полностью скован повязками, бинтами и вытяжками. Первоклассный защитник чувствовал себя омерзительно беспомощным. Филипп Хэйли мог убить его одним движением пальца. Укол. Капля яда, уроненная Сэвэджу в губы. Струя, выпущенная из аэрозольной упаковки прямо в нос.

У посетителя в одной руке был букет роз, а в другой — коробка шоколада. И то, и другое могло быть оружием. Мужчина носил усы, а на пальце — кольцо, говорящее о его принадлежности к старейшему университету Новой Англии. В нем мог скрываться шип, пропитанный смертельным и не оставляющим следов ядом. Вокруг глаз мужчины залегли морщинки.

— Думаю, запах роз не вызовет у вас приступа тошноты: хотелось бы на это надеяться, — сказал посетитель.

— Если вы смогли его переварить, то, надеюсь, смогу и я, — ответил Сэвэдж.

— Вы очень подозрительны. — Он положил розы и шоколад на стул.

— Привычка.

— Похвальная.

— Филипп Хэйли?

— Имя ничем не хуже других. Безличное. Чисто американское. Такое же, как и Роджер Форсайт.

— Признаю, что псевдоним я выбрал довольно дебильный. Но, как вы только что сами сказали, — с таким нет хлопот.

— Совершенно верно. Но должен сказать, что человек, выбравший такой псевдоним, не может быть дебилом. У вас есть и мужество, и сильная воля.

— Похоже, что нет. Ведь я все-таки оказался довольно беспечным. И упал. — Сэвэдж внимательно посмотрел на мужчину.

— Жуткая трагедия.

— Ага, прямо на пол коридора в Мэдфорд Гэпском Приюте.

— Ну, все-таки не со скалы… Но все равно трагедия от этого не становится менее ужасной.

— Какое-то время я ничего не мог вспомнить. А когда вспомнил, то удержал рот на замке и никому не сказал правды. “Легенду” поддерживал, как мог, — сказал Сэвэдж.

— Мы на это и надеялись. Приняли во внимание вашу репутацию. Но все равно я навел кое-какие справки. Чтобы не ошибиться.

Сэвэдж, чувствуя нарастающую боль, прикрыл глаза.

— Камичи с Акирой… Что случилось с их телами?

— Их сразу же увезли. Можете не беспокоиться — к ним отнеслись с должным почтением. Были добросовестно исполнены все соответствующие японские церемонии. Пепел вашего принципала и его телохранителя покоится вместе с пеплом их благородных предков.

— А как же полиция? Как вы объяснили?..

— Мы ничего не объясняли, — сказал Филипп Хэйли. В висках и мозгу у Сэвэджа запульсировала кровь.

— Не понимаю.

— Все очень просто. Представителей власти никто не приглашал.

— Но персонал гостиницы должен был…

Филипп покачал головой.

— Были сделаны спецраспоряжения. Такой жесточайший инцидент навсегда бы погубил репутацию подобного отеля. И кроме нас в отеле никого больше не было. Персонал свели к минимуму. И каждый служащий в обмен на обет молчания получил солидное вознаграждение. А теперь, когда они приняли денежное пособие, — даже если у них и появлялись непорядочные мыслишки — они не посмеют обратиться в полицию, ибо таким образом сами станут соучастниками, скрывшими факт преступления. А что самое главное — полиция не отыщет подтверждения их словам.

— Но… кровь. Было слишком много крови.

— Сейчас перекраивают коридор гостиницы, — сказал Хэйли. — Как вам, видимо, известно, классные эксперты смогут отыскать кровь даже на тех участках, которые — по вашему мнению — отчищены тщательнейшим образом. Поэтому заменяют не только напольное покрытие, но и сам пол, стены, двери и даже потолок. Все, что снимают — тут же сжигают. Так что на кровь не останется ни намека.

— Что же, тогда, как мне кажется, остается всего пара вопросов. — Голос Сэвэджа прозвучал на удивление глухо. — Кто, черт побери, с ними разделался и почему?

— Все остальные разделяют с вами ужас и ярость. Но боюсь, что на последний вопрос ответа вам дать не смогу. Мотивы, двигавшие убийцами, тесно связаны с вопросами, обсуждавшимися на конференции. Но они находятся вне сферы вашей компетенции, поэтому я не в силах объяснить вам, почему был убит ваш принципал. Вот, что я могу сказать: я и мои коллеги являемся объектами пристального наблюдения нескольких враждебных группировок. Сейчас проводится тщательнейшее расследование. Мы надеемся вскорости выяснить и наказать тех, кто ответствен за нападение.

— О чем речь? О бизнесе? Разведслужбах? Террористах?

— Я ничего не могу добавить.

— Убийцы были японцами.

— Это мне известно. Видели, как они скрывались. Но даже убийц-японцев вполне мог нанять не японец. Национальность убийц ничего не означает.

— Ничего, если не принимать во внимание, что Камичи с Акирой тоже были японцами.

— И Акира являлся мастером боевых искусств, против которого следовало выставить силу такого же качества, — откликнулся Филипп Хэйли. — Опять то же самое: наниматель мог и не быть японцем. Давайте считать эту тему закрытой. Пожалуйста. Ведь причиной моего визига является лишь желание выразить наше сочувствие и заверения, что будет сделано все возможное, чтобы избежать осложнений. И надежда на то, что вы со своей стороны сделаете то же самое.

— Другими словами: держись от этого подальше.

— С такими-то ранами, разве у вас есть выбор? Но в дальнейшем, действительно… Мы почувствовали, что вы решили не оставлять так просто этого дела, поэтому хотим уверить вас в следующем: ваше задание закончено. — Филипп Хэйли полез во внутренний карман пиджака и вытащил толстый конверт. Показав, что внутри находится пачка стодолларовых купюр, он заклеил клапан и положил конверт рядом с правой рукой Сэвэджа.

— Вы считаете, что я смогу принять деньги за то, что не уберег принципала?

— Как показывают ваши раны, сражались вы героически.

— Недостаточно героически, как видно.

— Без оружия? Против четверых мастеров меча? Вы не бросили принципала на произвол судьбы. И сражались достойно, хотя бы и ценой своей жизни. Мои компаньоны засвидетельствовали вам свое почтение. Эти деньги считайте компенсацией. Ваши медицинские счета уже оплачены. Стимул, так сказать. Демонстрация нашей доброй воли. В ответ мы надеемся на проявление доброй воли и с вашей стороны. Не разочаруйте нас.

Сэвэдж уставился на мужчину.

Дверь распахнулась. На пороге стоял доктор Хэмилтон.

— Прошу прощения, мистер Хэйли, но я должен попросить вас удалиться. Ваш друг и так опаздывает на процедуры.

Хэйли выпрямился.

— Я как раз собирался попрощаться. — Он повернулся к Сэвэджу. — Надеюсь, что порадовал вас. Ешьте шоколад и поправляйтесь, Роджер. Я вернусь, как только смогу.

— Буду с нетерпением дожидаться вас, Фил.

— Как поправитесь, задумайтесь над небольшим отпуском.

— Намек понял. И — спасибо вам, — сказал Сэвэдж. — За заботу. Ласку.

— А разве друзья не для этого созданы? — И Филипп Хэйли вышел.

Доктор Хэмилтон улыбнулся.

— Ну как, получше?

— Нет слов. Вы можете принести сюда телефон?

— Хотите еще поговорить? Превосходно. А я-то уже начал волноваться по поводу вашего отказа от внешних контактов.

— Можете оставить волнения в покое.

Сэвэдж сказал врачу, какие кнопки на телефоне следует нажать.

— Пожалуйста, пристройте трубку мне под подбородок.

Врач повиновался.

— Отлично. Если не возражаете, я бы хотел еще одну минутку провести в одиночестве.

Хэмилтон вышел.

С бьющимся сердцем и стуком крови, отдающимся в ушах, Сэвэдж слушал, как на другом конце провода раздаются гудки.

Мы надеемся на проявление доброй воли с вашей стороны. Не разочаруйте нас, — сказал Филипп Хэйли.

Старине Филу не было нужды добавлять: если вы нам откажете и не оставите в покое то, что уже похоронено, мы смешаем ваш пепел с пеплом Камичи и Акиры.

Сквозь помехи Сэвэдж услышал гудок автоответчика. Никакого текста перед ним не было. Сейчас шла запись.

— Это Сэвэдж. Я нахожусь в больнице города Хэррисбурга, штат Пенсильвания. Немедленно приезжай сюда.

Номер, по которому звонил Сэвэдж, не был номером его телефона на Манхэттене, а связным. Грэм абонировал его из соображений безопасности, потому что клиенты иногда считали неблагоразумным связываться с ним напрямую. Бывали также клиенты, имевшие таких могучих врагов, что Грэм соглашался иметь с ними дело не иначе как на нейтральной основе, чтобы враги клиентов не смогли установить, с чьей защитнической конторой имеют дело, и не стали бы ответно мстить. Один раз в день Грэм выбирал простой телефон-автомат и набирал номер, который оставляла ему служба информации. Он приставлял к микрофону телефонной трубки дистанционное управление, нажимал кнопки и посылал набор звуков, активизирующих магнитофон, и тот выдавал все полученные сообщения. Таким образом, никто не смог бы привязать эти сообщения к нему и его конторе.

Если бы Сэвэдж был способен передвигаться, он бы выбрал платный телефон в холле больницы и позвонил бы не в связной канал, а Грэму домой. Но Сэвэдж не мог пользоваться руками. Ему пришлось просить Хэмилтона, чтобы тот набрал номер, по этому он не мог назвать частный телефон Грэма, чтобы не подвергать его безопасность угрозе извне.

Время. Что если Грэм уже звонил в справочную службу сегодня? И что если Филипп Хэйли — до того, как Грэм снова прозвонит контактный телефон — решит, что надеяться на молчание Сэвэджа нельзя? А что если Грэма сейчас вообще нет в Штатах, и ему потребуется несколько дней, чтобы проверить службу информации? Время.

Потея от боли, Сэвэдж взалкал демерола, понимая, что должен оставаться начеку; Филипп Хэйли вполне мог прислать посыльного, несущего вместо роз и шоколада смерть. Но какая разница, ясный у Сэвэджа ум или нет? Он ведь все равно беспомощен с этими вытяжками на руках и ногах и не сможет защитить себя.

Но я не могу сдаться просто так! Не могу просто валяться, ожидая, когда в дверь войдет убийца.

Сэвэдж никогда ранее не бывал в Хэррисбурге. Знакомств в этом городе у него не было. Но ведь не более чем в ста милях отсюда — Филадельфия.

Когда доктор Хэмилтон зашел в палату, чтобы проверить, закончил Сэвэдж звонить или нет, он попросил врача понажимать еще кнопки.

— Неужто еще один друг?

— Я вдруг почувствовал тягу к общению.

После того, как врач выполнил просьбу Сэвэджа и оставил его наедине с трубкой, раненый с тревогой начал прислушиваться к гудкам: возьмут или не возьмут? Послышалось хриплое рычание:

— Алло.

— Тони?

— Смотря для кого.

— С приветом из прошлого, дружище. Я тот, кто спас тебе на Гренаде жизнь.

— Сэвэдж?

— Слушай, мне нужна твоя помощь. Я нуждаюсь в защите, дружище. Похоже, я вляпался в дерьмо по самые уши.

— Защита? С каких это пор…

— С сегодняшнего дня. Если можешь…

— Для тебя? Даже если бы я трахался, с Рэкел Уэлч, то сообщил бы ей, что у меня есть дела и поважнее. — Тони хохотнул от собственной шуточки. — Когда я тебе понадоблюсь?

— Вчера.

— Что, так фигово?

— Может быть, даже хуже. — Сэвэдж потрогал плотный конверт, который Хэйли оставил лежать рядом с его правой рукой. — У меня под рукой нечто, смахивающее на пятнадцать тысяч долларов за твою помощь.

— Можешь об этом позабыть. Если бы тогда не ты — быть мне покойником. Я просто отдаю долги. Поэтому работаю за бесплатно.

— Я тебя не об одолжении прошу, Тони. Тут я предлагаю дело. Тебе придется зарабатывать каждый доллар. Возьми с собой надежного друга. И главное, не забудь оборудование.

— С оборудованием проблем нет. Но вот с друзьями несколько более напряженно.

— Так всегда. Дуй сюда.

Через три — изматывающих — часа Тони вместе с еще одним итальянцем вошли в палату. У обоих лица заросли щетиной, а грудные клетки бугрились мускулами.

— Здорово, Сэвэдж. Мне нравится, как тебя разукрасили. Выглядишь точно так же, как я после Гренады. Что случилось? Кто?..

— Не нужно вопросов. Наблюдай за дверью. Врач-блондин — в норме. Медсестры работают посменно. Проверь их всех. Если кто-нибудь еще…

— Я все понял.

Чувствуя себя наконец-то в безопасности, Сэвэдж позволил доктору Хэмилтону — который, увидев стражей, нахмурился, — вколоть себе добавку демерола. Он поплыл и утонул в дымке, наконец-то освободившись от боли. Но даже с телохранителями на посту и даже в бессознательном состоянии он не смог избавиться от ужаса. Изуродованная голова Акиры покатилась по полу и, встав перед ним, моргнула.

И вновь Сэвэдж очнулся с криком. Страх пронзил состояние одурения, и Сэвэдж воспринял четыре вещи одновременно. Тони со своим напарником сидели по правую руку. Оба катетера были убраны. Из коридора слышался возмущенный, с сильным английским акцентом голос:

— И вы хотите, чтобы я загасил кубинскую сигару?

Грэм! Наконец-то!

Лысый, дородный, безупречно одетый наставник вошел в палату.

— Ого, — только и произнес он, обозревая спеленатого Сэвэджа.

— Верно, — согласился Сэвэдж. — Я не слишком хорошо выгляжу.

— Твои друзья?..

— Надежны.

— Я приехал сразу же, как только узнал…

— Не сомневаюсь, — сказал Сэвэдж. — А теперь как можно быстрее вытащи меня отсюда.

Коттедж, находящийся к югу от Аннаполиса, возвышался на крутом обрыве, с которого открывался захватывающий вид на Чесапикский залив. Кровать Сэвэджа стояла рядом с окном, и, лежа с приподнятой подушками головой, он мог видеть волнуемые ветром белоголовые волны. Ему нравилось наблюдать за парусниками и за тем, как их из апреля в май становится все больше и больше. Закованный в гипс, Сэвэдж фантазировал, как стоит на навесной палубе одной из таких лодок, положив руки на руль, а в волосах его путается ветер. Представлял вкус соленых брызг на лице и хриплые вопли чаек. И тут же вспоминал катящуюся к нему голову Акиры. Сразу же парусники исчезали, уступая место дерганным образам разваливающихся тел и хлещущей крови. И снова гипс удерживал его на одном месте, не давая убежать.

Рядом с ним все время находились двое охранников, и он чувствовал неудобство от того, что он, защитник, нуждается в защите. Тони с приятелем были заменены. Так как Сэвэдж воспользовался больничным телефоном, чтобы их вызвонить, следовательно, существовала запись номера, по которому он разговаривал. Противник вполне мог узнать номер и по нему легко вычислить и коттедж, и Сэвэджа. Поэтому Грэм организовал другую смену. В то же самое время англичанин изменил номер справочной службы, потому что он тоже мог быть вычислен с помощью больничного телефона.

В дополнение ко всему Грэм нанял верного врача, проверявшего состояние Сэвэджа ежедневно, и не менее верную медсестру, остававшуюся рядом с больным круглосуточно. Каждую пятницу Сэвэджа помещали в фургон и везли к ближайшему рентгенологу, проверявшему сращение сломанных костей.

Грэм приезжал навещать больного каждую субботу, привозил крапчатых устриц, белужью икру и мэнских омаров. И хотя никто не мог воспрепятствовать ему курить сигары, все же он предусмотрительно распахивал окно, и поэтому теплый майский ветерок оставался сладковатым на вкус.

— Этот коттедж и прислуга должны вылиться тебе в копеечку, — заметил Сэвэдж.

Грэм отпил холодного “Дом Периньон” и затянулся сигарой.

— Ты того стоишь. Ты лучший защитник, которого я выпестовал. Расходы — чепуха, так, мелочь, по сравнению с гонораром агента, который я благодаря тебе получаю. Ко всему прочему это вопрос лояльности. Отношения учителя с учеником. Друг с другом. Я бы даже сказал — равного с равным. Ты меня не разочаровал ни разу. Поэтому я не хочу разочаровывать тебя.

— Но ведь я могу попроситься в отставку.

Грэм подавился “Дом Периньоном”.

— Испортил такой хороший, я бы даже сказал, идеальный день…

— Когда гипс снимут, я не смогу гарантировать, что то, что окажется под ним, будет прежним мною. Скажем, я стану медлительным. Или хромым. Или… — Сэвэдж замялся, — не смогу больше рисковать собой.

— Это все проблемы будущего.

— Это просто проблемы… Когда я увидел разрубленное тело Камичи…

— Во время службы в SEALs ты видел вещи и похуже.

— Верно. Ребят, моих друзей, разрывало на части, да так, что потом было не собрать и не узнать, где и чья часть тела. Но там мы противостояли врагу. И если была возможность — приходили друг другу на помощь. Но главная цель была все-таки не в этом.

— Не в защите? Понимаю. Ты впервые не смог защитить своего принципала.

— Если бы я был более осторожен…

— “Если” — словечко из лексикона игроков. А факт в том, что тебе противостояла сила более мощная. Даже самый лучший защитник может погореть.

— Но у меня осталось обязательство.

— И доказательством того, что ты его выполнил, является твое изломанное тело. Оно у меня перед глазами. Ты сделал все, что смог.

— И все-таки Камичи мертв. — Голос Сэвэджа сорвался. — Как и Акира.

— А почему тебя беспокоит телохранитель принципала? У него было такое же обязательство перед хозяином, как и у тебя. В тот момент, когда он его принял, он таким образом принял на себя и все возможные последствия.

— Почему меня тревожат мысли об Акире? — раздумчиво произнес Сэвэдж. — Мне кажется, я чувствовал к нему нечто вроде родственной привязанности.

— Это вполне естественно. Отдай ему почести. Но не вздумай из-за него бросать профессию.

— Мне необходимо обо всем хорошенько подумать.

— Размышления гибельны. Сосредоточься на том, что тебе необходимо вылечиться и полностью восстановить свои силы. Думай о следующей пятнице. В очередной свой визит я буду иметь счастье лицезреть твои руки, ноги без гипсовых доспехов.

— Точно. Вот тогда и начнется настоящая боль.

Если бы у Сэвэджа была сломана одна рука или нога, то он все равно остался бы дееспособным и смог бы тренировать остальные части тела. Но с такими чудовищными ранениями он и без гипса оставался недвижим. Руки, ноги усохли, мышцы, поражавшие когда-то упругой эластичностью и твердостью, совершенно размякли. У него не было сил поднять руку. Что же говорить о том, чтобы ее согнуть… От мучительнейшей боли можно было впасть в агонию. Безысходность ситуации погружала в болото отчаяния.

Ежедневно в течение часа сиделка легонько поворачивала конечности Сэвэджа, а затем начинала их поднимать до тех пор, пока он не съеживался от боли. Колени и локти казались сделанными из дерева. Но разве дерево может чувствовать такую боль?

Увидев это, Грэм сочувственно покачал головой.

— А я подарок привез.

— Резиновые мячи.

— Сжимай их, не переставая. Они помогут восстановить силу в мышцах предплечий. — Грэм поставил к спинке кровати доску. — Прижми к ней ступни. И начинай давить. Это поможет укрепить лодыжки и бедра.

От усилия Сэвэдж моментально вспотел: каждое нажатие отдавалось в груди, дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые мускулы гортани.

— Терпение, — сказал Грэм.

Сквозь распахнутое окно в комнату донеслись голоса. Послышался треск.

— Боже. Что?..

— Не волнуйся. Просто еще один подарок. Я нанял команду, чтобы они установили снаружи горячую ванну. Эти люди не знают о твоем присутствии. Но если бы даже и знали, то им можно доверять — они частенько на меня работали. Ванна или, точнее, горячий бассейн, снабжен водозавихрительным приспособлением. Так что ежедневно, после упражнений, потоки горячей воды будут успокаивать твои ноющие мышцы.

Сэвэдж — все еще размышляющий о судьбах Камичи и Акиры — вспомнил о японском обычае отмокать в чуть ли не кипящей воде.

— Спасибо, Грэм.

— А кроме того, водные процедуры хорошо отражаются на восстановительных способностях организма.

— Ты, как всегда, находчив.

— Продолжай сжимать мячи.[2]

Сэвэдж расхохотался.

— Отлично, — сказал Грэм. — По крайней мере, с чувством юмора у тебя все в порядке.

— Правда, вот смеяться не над чем.

— Ты о боли или о Камичи и Акире?

— И о том, и о другом.

— Я надеялся, что мыслей об отставке не осталось.

— Кто напал, Грэм? Почему? И еще, ты всегда говорил, что обязательства защитника по отношению к клиенту не заканчиваются со смертью последнего.

— Но человек по имени Филипп Хэйли освободил тебя от всех обязательств. И сообщил, что будет проведено расследование, и напавшие на Камичи будут казнены. Гарантировал, что твой принципал будет отомщен. Более того, сказал, что твое вмешательство лишь помешает исполнению приговора.

— А что если Хэйли постигнет неудача?

— Значит, на него падет позор. Твоя единственная забота сейчас — выздоравливать. Отдыхай. Спи. Надеюсь, что сны у тебя покойные.

— Скорее покойницкие.

Медленно, заставляя себя преодолевать мучительнейшую боль, Сэвэдж научился-таки сгибать колени и локти. После агонии, продолжавшейся многие дни, он сумел поднять ноги и сесть. Первые попытки ходьбы с костылями кончились весьма плачевно: он чуть не упал — сиделка едва успела его подхватить.

Сэвэдж попросил охранника прикрепить к потолку над кроватью гимнастические кольца и старался до них дотянуться, а затем с их помощью слезть с кровати. Возрастающая сила рук помогла крепче держать костыли. И вот наконец ноги начали терять ощущение одеревенения. Сэвэджа распирало от гордости в тот вечер, когда, не позвав сиделку на помощь, смог дотащиться до туалета и помочиться самостоятельно.

Каждый день он благословлял Грэма за драгоценнейший подарок — горячую ванну. Отмокая в бурлящей, исходящей паром, воде, он старался сосредоточиться и изгнать из мозга все дурные мысли, ища внутреннюю стабильность. Но воспоминания об Акире и Камичи не давали покоя, и жгучий стыд пронизывал его существо, как и ярость на тех, кто убил принципала. Боль, которую он испытывал со дня нападения в горном отеле, казалась ему недостаточной епитимьей за поражение, которое он потерпел в качестве защитника. И Сэвэдж решил наказывать тело с такой жестокостью, чтобы физическая мука не затихала ни на секунду.

Снова приехал Грэм и опустил свое дородное “я” в шезлонг, стоящий рядом с лоханью, в которой отмокал Сэвэдж. Его костюм-тройка и темные очки “Рэйбан” не вязались с окружающей сельской действительностью.

— Так, значит, твой отец служил в ЦРУ.

Сэвэдж дернул головой, пронзительно посмотрев на своего учителя.

— Этого я тебе никогда не говорил.

— Верно. В первую встречу ты ушел от разговора о нем. Но я надеюсь, ты не думал о том, что я вот так, запросто, оставлю висеть вопрос в пустоте? Мне, разумеется, пришлось, прежде чем взять тебя в ученики, сделать тщательнейшую проверку твоего прошлого.

— Впервые за все это время, Грэм, ты меня здорово рассердил.

— На самом деле я не должен был говорить тебе о том, что сделал. Я бы не стал рисковать, раскрывая подноготную, если бы на это не было определенных оснований.

Сэвэдж поднялся из ванны.

— Погоди-ка… Я сейчас подам тебе костыли.

— Да пошли они — не волнуйся. — Сэвэдж схватился за ограждение. Его тощие ноги задрожали. Мелкими, осторожными шагами он пересек помост и уселся в шезлонг рядом с Грэмом.

— Впечатляет. Я и не знал, что ты достиг таких успехов.

Сэвэдж гневно посмотрел на него.

— А отца я упомянул потому, что он имеет прямое отношение к твоему решению уйти в отставку. Тысяча девятьсот шестьдесят первый. Куба.

— Что с того?

— Болезнь Бухты Свиней.

— Что с того?

— Работая на ЦРУ, твой отец был одним из организаторов высадки американского десанта. Но администрация Кеннеди здорово перетрухала. И изменила план. Вторжение — увязшее в болоте — стало катастрофой. Белый дом не стал признавать свои ошибки. Следовало кого-нибудь обвинить во всех несчастьях. Какого-нибудь чиновника ЦРУ. Козла отпущения, настолько лояльного к власти и службе, чтобы ему и в голову не пришло поставить все точки над “i” и отослать людей к истинным виновникам провала.

— Моего отца.

— На его голову обрушились все громы и молнии господни. Это публично. На самом же деле за молчание он получил довольно приличное вознаграждение.

— Мой замечательный отец. — Голос Сэвэджа стал совсем глухим. — Он так обожал свою страну. Превозносил и чтил обязательства, данные ей. Я-то был мальчишкой. И не мог понять, почему он вдруг стал все дни сидеть дома. Ведь обычно он бывал таким занятым. Ни минуты свободной. Все время в поездках. Можешь себе представить, что когда он прилетал, то старался наверстать все то, упущенное… Задавал вечеринки. Ходил со мной в кино. Покупал пиццу. В общем, обращался со мной по-королевски. “Я люблю твою мать, — говорил он. — Но гордость моя — это ты”. И вдруг все изменилось. Дальше — больше. Ему больше некуда было стремиться, некуда спешить, нечего делать, и он все время только пил пиво и сидел перед телевизором. Затем пиво заменил бурбоном. Потом отказался от телевизора. И, наконец, застрелился.

— Прошу прощения, — сказал Грэм. — Воспоминания, видимо, тебя сильно тревожат. Но выбора у меня не было. Я обязан тебе напомнить о твоем прошлом.

— Обязан? Грэм, да я теперь больше чем рассержен. Я начинаю тебя просто ненавидеть.

— На то есть причина.

— И хорошо бы ей быть по-черт-побери-основательнее!

— Твой отец сдался. Признал свое поражение. Это не самокритично. Без сомнения, он очень хорошо взвесил все “за” и “против”. Но отчаяние превозмогло здравый смысл. В Японии суицид является благороднейшим выходом из безвыходной ситуации. Но в Америке это считается позором. Не хочу показаться неуважительным, но, узнав годы назад о твоем прошлом, я был несколько встревожен тем, что ты, чувствуя собственную ответственность за смерть отца, решил присоединиться к наиболее крутому военному подразделению Соединенных Штатов. К SEALs. И я спросил себя: почему? И пришел к выводу… пожалуйста, прости… что ты стараешься таким образом компенсировать смерть отца, его неспособность вынести поражение.

— Достаточно.

— Нет, не достаточно. Когда я узнал о твоем прошлом, я спросил себя: “А стоит ли подобный кандидат — по всем меркам несомненно достойный — того, чтобы стать защитником?” И пришел к выводу, что твое намерение преуспеть там, где провалился отец, чтобы вымарать из памяти малейшее об этом воспоминание, будет самым побудительным из возможных побудительных мотивов. Потому и принял тебя в ученики. И теперь могу сказать, что еще совсем недавно боялся, что ты покончишь с собой, пойдя по стопам отца и признав уже свое поражение. И заклинаю тебя не впадать в панику. Несколько лет назад ты сказал: “В мире столько боли”. И был совершенно прав. Да. Столько жертв. Людей, нуждающихся в твоей помощи.

— А что случится, если помощь понадобится мне самому?

— Я тебе ее предоставлю. К следующей субботе, надеюсь, твое мировоззрение сильно изменится.

Сэвэдж принялся работать над собой с удвоенной энергией, и не потому, что хотел ускользнуть от отчаяния, а чтобы наказать за причину, которой отчаяние было вызвано: провал защиты Камичи. К тому же боль и усталость позволяли компенсировать шок утраты от воспоминаний об отце.

Но в SEALs, а затем и в защитники, я пошел вовсе не потому, что хотел компенсировать его смерть, думал он. Я делал все это, чтобы проверить себя, чтобы мой отец — пусть он и мертв — мог бы мной гордиться. Хотел показать всей этой сволочи, загнавшей отца в угол, что он научил меня стойкости.

А может быть, все это действительно оттого, что я хочу вычеркнуть из памяти проигрыш отца, и Грэм таким образом опять оказывается прав. Прав еще и потому, что, как и отец, я в проигрыше.

Упражнения по накачке пресса. Начать с пяти. Каждый день прибавлять по одному. Гимнастические кольца над кроватью помогли восстановить в руках кое-какую силу и позволили Сэвэджу начать делать отжимания, опять-таки в определенной прогрессии. На костылях он отправлялся гулять вниз по покрытому травой склону к Чесапикскому заливу. Наезды врача прекратились. Сиделка — так как в ней больше не было нужды — оставила Сэвэджа на попечение его телохранителей.

К тому времени наступил июнь, и Грэм каждую субботу превозносил достигнутый Сэвэджем прогресс. Он, правда, продолжал подкалывать и вызывать ярость ученика, но Сэвэдж решил скрывать депрессию и уверять Грэма в том, в чем тот хотел быть уверенным.

Четвертого июля Грэм привез фейерверки. Ночью учитель с учеником досыта отсмеялись, поджигая “бутыльбахи”, “дамапальцы” и “мортироядра”. Из находящихся дальше по склону коттеджей они видели крутящиеся огненные колеса и салют. С оглушительным треском в небе над заливом взорвалась гигантская ракетища и осыпала воду искрами.

Грэм наконец угомонился, хлопнул пробкой свежей бутылки “Дом Периньона” и плюхнулся прямо на газон, наплевав на росу, вымочившую брюки.

— Очень хорошо.

— Что такое? — спросил Сэвэдж. — Значит, эти фейерверки были не просто подарком, а проверкой?

Грэм нахмурился.

— Не понимаю, о чем ты.

— Взрывы салюта звучат так же, как выстрелы из огнестрельного оружия. Ты хотел проверить, насколько крепки мои нервы.

Грэм громко рассмеялся.

— Я хорошо тебя изучил.

— Ты все-таки здорово умеешь находить нестандартные подходы.

— А что за беда, если это и так?

— Никакой. До тех пор, пока мы друг друга понимаем.

— Просто я хотел убедиться.

— Все правильно. Учитель должен постоянно проверять способности ученика. Но ты заодно проверил крепость нашей дружбы.

— Друзья всегда проверяют друг друга на прочность. Просто никогда в этом не признаются.

— Ты можешь не волноваться. Разве телохранители тебе не сообщили, что я начал упражняться в стрельбе?

— Сообщили. Ты делаешь это в близлежащем тире.

— Значит, ты должен быть в курсе того, что я достиг почти той же меткости, что и раньше.

— Почти! Это не то же самое.

— Будет лучше.

— Ты до сих пор тревожишься по поводу того, что убийцы Камичи или люди Хэйли могут прийти по твою душу?

Сэвэдж покачал головой.

— Они могли напасть на меня, пока я оставался беспомощным.

— Если бы отыскали тебя. Может, они до сих пор тебя ищут.

Сэвэдж пожал плечами.

— Тут главное в том, что я поправился настолько, что вполне смогу за себя постоять.

— Это еще нужно проверить. Завтра я вылетаю в Европу. Придется на время прекратить наши еженедельные встречи. И боюсь, что телохранителей твоих ждут более неотложные задания. Например, в Европе, со мной… Так что, как мне ни печально это сообщать — ты теперь остаешься в одиночестве.

— Ничего, справлюсь.

— Придется. — Грэм поднялся с газона и отряхнул брюки. — Надеюсь, одиночество тебя не страшит.

— Усталость исключает одиночество. Кроме того, летом Чесапикский залив столь прекрасен, что человеку не нужно ничего другого. Поэтому я с нетерпением ожидаю наступления лета. И мира в душе.

— Если все начнут вести себя подобным образом, я лишусь работы.

— Мир. Вот о чем стоит поразмышлять.

— Предупреждаю: не слишком напрягай извилины.

К середине июля Сэвэдж проходил каждое утро по десять миль. К августу начал бегать. Делал по сто отжиманий и упражнений для пресса. Мускулы обрели прежнюю эластичную твердость. Он плавал в заливе, сражаясь с подводными течениями. Купил весельную лодку и продолжил вытяжку и накачку мышц рук и ног. Ежевечерне улучшал меткость стрельбы.

Оставалось единственное — восполнить знания в боевых искусствах. Дисциплина духа была ничуть не менее важна, чем физическая сила. Начальные занятия закончились обескураживающим разочарованием. Ясность души замутнялась злобой и стыдом. Чувства были разрушительны, мысли приводили в смятение, отвлекали от основной задачи. Сэвэджу было необходимо успокоить дух, составив его из огромного количества разрозненных деталей — как головоломку — и привести в равновесие с телом. Раствориться в нем. Таким образом, ведущим оказывался не интеллект, не ум, но инстинкты. Мыслить в бою — значило погибнуть. Действовать рефлекторно — остаться в живых.

Чтобы вновь обрести твердые, как деревяшки, мозоли на ребрах ладоней, Сэвэдж принялся обстукивать их на бетонных блоках. К третьей неделе сентября он был в полной боевой готовности.

Он катался на лодке по заливу, наслаждаясь напряжением, чувствуя запах приближающегося дождя из наползающих серых туч. И тут увидел, что в некотором отдалении от него — ярдах в ста — курсирует моторка и двое мужчин наблюдают за ним.

На следующее утро, делая пробежку по лесу, Сэвэдж засек голубой “понтиак”, припаркованный на том самом месте — на проселочной дороге, где стоял и вчера, а из него глядят двое…

В тот же вечер Сэвэдж, следуя собственному раз и навсегда установленному расписанию, выключил свет в десять тридцать…

А потом выполз из коттеджа.

Небо затянуло тучами. Отсутствие звезд сделало ночь необыкновенно непроницаемой. Одетый во все черное, с руками и лицом, покрытыми маскировочным жиром, Сэвэдж прополз с крыльца мимо ванны, по газону, к неясно вырисовывающимся вдали деревьям.

Укрывшись в кустах, он стал ждать. Стрекотали сверчки. Волны бились о берег. От ветра ветви деревьев терлись друг о друга, скрипели.

Вдруг одна ветка треснула. Но не на дереве. На земле. Слева от Сэвэджа.

Зашелестели ветви кустов. Не соразмерно с качкой, производимой ветром. Это уже справа.

Из-за деревьев появились двое. Соединились еще с двумя, вышедшими из-за коттеджа.

Отворили дверь дома.

Через десять минут трое мужчин вышли на крыльцо, сошли на землю, растворились в темноте.

Сэвэдж покрепче сжал рукоятку пистолета и замер.

На рассвете из коттеджа вышел человек в костюме-тройке, сел рядом с ванной и закурил сигару.

Грэм.

“Ах ты, сволочь”, — подумал Сэвэдж.

Вышел из укрытия и побрел к дому.

— Доброе утро, — приветствовал его Грэм.

— Ты заставил меня переполошиться.

— Прискорбно.

— Хотел, чтобы я увидел твоих мужиков в лодке и машине и наложил в штаны?

— Я должен был убедиться в том, что ты действительно вылечился.

— Да они же выставлялись.

— Только для тренированного наблюдателя.

— Неужели ты не мог поверить?..

— В то, что ты совершенно восстановил все свои способности? Повторяю: я должен был в том убедиться.

— Спасибо за доверие.

— А можно ли тебе доверять? Готов ли ты к очередному заданию?

Напрягая все силы, Сэвэдж старался удержать яхту на плаву. Шторм был кошмарный. Сильный дождь в совокупности с ночной тьмой практически не позволяли ему увидеть выход из гавани. Лишь периодически вспыхивающие молнии позволяли ориентироваться. Постоянно оглядываясь назад, Сэвэдж, щурясь, видел лишь укрытые штормом ослепительно белые дома Миконоса и едва просматривающийся с воды дуговой прожектор в самом конце пирса. Охрана, преследовавшая его от имения Пападрополиса, продолжала смотреть яхте вслед: беспомощно, задыхаясь от ярости на то, что она уплывает, исчезая в водоворотах кипящей воды, и боясь стрелять, дабы не попасть в жену хозяина.

Несмотря на темное, простирающееся между яхтой и причалом пространство, все внимание Сэвэджа было приковано к одному человеку на пирсе. Красивый, жилистый, темнокожий, с самыми печальными на свете глазами. Японец.

— Сэвэдж! — закричал он, подбегая к самому краю причала.

— Акира?

Невозможно!

Охрана бросилась по пирсу назад. Японец наклонился вперед, наблюдая за Сэвэджем, а затем помчался вдогонку за остальными. Их всех поглотила тьма.

Яхта нырнула вниз и накренилась от жесточайшего порыва ветра. Волны хлынули на борт.

Рэйчел приподняла голову от палубы.

— Вам знаком этот человек? — Вспышка молнии осветила ее опухшее, покрытое синяками и ссадинами лицо. Промокшие джинсы и свитер облепляли худощавое тело.

Сэвэдж изучал светящуюся приборную панель управления. От грома содрогнулся свес кормы. Сэвэдж почувствовал тошноту. Но не от качки. Его преследовал призрак Акиры.

— Знаком? Черт побери, похоже, что да.

— Ветер! Ничего не слышно!

— Шесть месяцев назад я видел, как он умер. — Волна вбила крик ему обратно в глотку.

— Я все равно ничего!.. — Рэйчел подползла к Сэвэджу, схватилась за кронштейн и с трудом поднялась на ноги. — Мне показалось, вы сказали!..

— Объяснять нет времени! — Сэвэджа передернуло. Но не от холода. — Да я и не уверен, что смогу. Спуститесь вниз! Переоденьтесь!

Огромная волна разбилась о борт яхты и едва не перевернула ее.

— Задрайте все люки! Проверьте, чтобы ничего не болталось по каюте! Привяжитесь к креслу!

Следующая волна сотрясла яхту.

— А как же вы?

— Я не могу оставить мостик! Делайте, что я сказал! Идите вниз!

И он вперил взгляд в залитое дождем окошко над панелью управления.

Стараясь разглядеть в кромешной тьме хотя бы что-нибудь, Сэвэдж почувствовал рядом с собой какое-то движение, взглянул вправо и увидел исчезающую внизу Рэйчел.

Дождь продолжал полосовать стекло. Яростный блеск молнии внезапно открыл Сэвэджу, что яхта прошла выход из гавани. Впереди, насколько хватало взгляда, было лишь темное бешеное море. От грохота грома дребезжали стекла. Ночь проглотила их.

Левый и правый борта были сейчас абсолютно бессмысленными словами. Перед, зад — не имели значения в бушующем смерче, плясавшем перед глазами Сэвэджа. Он чувствовал полную дезориентацию.

“И что теперь? — думал он. — Куда ты плывешь?” Он порылся на консоли, но не смог отыскать навигационные карты. Сэвэдж не смел оставить управление, чтобы хорошенько поискать, но вдруг понял, что если бы даже нашел их, все равно не смог бы отвлечься, чтобы изучить.

Выбора не оставалось: он должен был положиться на собственную интуицию и проведенные ранее изыскания. Ближайшим островом был Делос, вспомнилось ему: это к югу отсюда. Там их должен ждать вертолет на тот случай, если бы все остальные планы побега с Миконоса провалились.

Делос совсем рядом. В шести милях. Но сам островок был крошечным: полтора квадратных километра. Мимо него можно запросто проскочить и утонуть прежде, чем суметь добраться до следующего острова, лежащего уже в двадцати пяти милях от Делоса. Единственным выходом было направить яхту к острову, лежащему чуть сбоку от Делоса. Этот — Ринея — был побольше и лежал всего в полутора милях дальше. Ход казался вполне разумным.

Но если я промахнусь? Тогда, коли погода не изменится к лучшему, яхта перевернется и утонет.

Сэвэдж посмотрел на светящиеся циферблаты, на компас и крутанул рулевое колесо. Борясь с волнами, яхта помчалась сквозь хаос и шторм на юго-запад.

Она взлетела на верхушку волны и, замерев на какую-то долю секунды, скользнула в разверзшуюся глубину. Удар о воду был настолько силен, что руки Сэвэджа едва удержали руль, когда его самого швырнуло на палубу. Но он не отцепился и с трудом встал, увидев в ту же секунду луч света, пронзивший темноту справа.

Открылся люк. Из каюты под палубой наружу вылезла Рэйчел. На ней был надет желтый непромокаемый плащ. Судя по всему, она таки послушалась Сэвэджа и переоделась в сухое. Наплевав на свое здоровье, он думал лишь о том, что ледяной дождь охладит ее тело, поставив женщину перед опасностью гипотермии. Доходящие до плеч темно-рыжие волосы липли к щекам мокрыми прядями.

— Я же приказал вам оставаться внизу!

— Заткнитесь и возьмите вот это! — Она протянула Сэвэджу макинтош.

В свете огней приборной панели он увидел в ее глазах непримиримый упрямый блеск.

— И наденьте заодно сухую рубаху и свитер. Вы — упрямец… Я отлично осведомлена о гипотермии!

Сэвэдж скосил глаза на плащ и свитер, а затем уставился в опухшее, синюшное лицо.

— Лады, договорились.

— Даже не поспорив? Вот это сюрприз!

— Такой же, как вы для меня. Можете подержать руль? Когда-нибудь яхтой управляли?

— Смотрите. — Она схватила руль. Сэвэдж медлил, но пронизывающий до костей холод заставил его ослабить хватку.

— Держите курс прямо по компасу. Курс — юго-запад.

Под навесом, в углу, частично закрытый от дождя и волн, Сэвэдж постарался переодеться как можно быстрее, и моментально почувствовал прилив новых сил, возблагодарив небеса за удивительные ощущения сухости и тепла. Надев защитный плащ, он взял у Рэйчел руль и проверил направление.

Тютелька в тютельку.

Отменно. Сэвэдж намеревался похвалить женщину, но на яхту в ту же секунду обрушилась громадная волна, обдав их стеной воды. Рэйчел начала падать. Сэвэдж схватил ее руку и поддержал.

Она перевела дух.

— Как понять то, что я вас удивила?

— Я часто работал с богатеями и знаю, что они, практически все, очень испорченные люди. Капризные. Все ожидали от меня услуг. Не понимая…

— Насколько их жизни зависят от вас. Да, от вас зависит мое достоинство. Сейчас я бы сидела в своей роскошной тюрьме и умоляла муженька, чтобы он меня не насиловал. Если бы вы меня не спасли, я бы до сих пор была его “грушей” для отработки боксерских ударов.

И в свете пронзившей тьму молнии Сэвэдж снова с яростью разглядел ее распухшие ссадины.

— Понимаю, что сейчас не время, не место и вообще не тема, но я искренне сожалею, что вам пришлось через такое пройти.

— Увезите меня от него. Это все, что мне нужно.

“Если смогу”, — подумал Сэвэдж. И он взглянул на дергающееся, скручивающееся, пульсирующее море.

— А люди моего мужа?

— Сомневаюсь, что они ринутся за нами в такую бурю. На их месте я бы подождал окончания шторма и вылетел на вертолете.

— Куда мы направляемся?

— На Делос или Ринею. Надеюсь, что компас не соврет. А течение будет не слишком сильным.

— А после?..

— Тихо.

— Что?

— Дайте послушать.

— Что? Я слышу только раскаты грома.

— Нет, — сказал Сэвэдж. — Это не гром.

Рэйчел склонила голову набок и внезапно простонала:

— О, Господи!

Впереди что-то рычало.

— Волны, — выдохнул Сэвэдж. — Они разбиваются о скалы.

Грохот становился все сильнее и сильнее. Ближе и ближе. Оглушительный рев. Руки Сэвэджа скрючились на руле. Глаза саднило. Он безуспешно старался пронзить взглядом темноту. В ушах звенело от похожих на бомбовые разрывы ударов по корпусу судна. Сэвэдж пыталлся повернуть яхту к северу, подальше от рифов. Но с помощью ярой силы ветра и волн корабль бросило вбок и понесло к непрекращающемуся буханью, которого Сэвэдж старался всеми силами избежать.

Яхту накренило в восточном направлении и закрутило в водовороте. Они попали в перпендикулярное течение. На палубу потоком хлынула вода.

— Боюсь, мы перевернемся! — крикнул Сэвэдж. — Соберитесь с духом!

Но Рэйчел внезапно нырнула в нижнюю каюту.

— Нет! — заорал Сэвэдж.

— Вы ничего не понимаете! Я там видела спасательные жилеты!

— Что? Надо было мне раньше сказать! Это же первое дело!..

Женщина сразу же вынырнула обратно и подала Сэвэджу спасательный жилет, застегивая на себе свой.

Яхту накренило еще круче по ветру, сильнее к западу, к Непрерывному буханью волн. На правый борт с планшира хлынула вода, заливая палубу и креня яхту еще сильнее.

— Держитесь за меня! — проорал Сэвэдж. Следующая волна ударила словно снаряд. Верх стал низом. Яхта перевернулась.

Сэвэдж успел вдохнуть воздух, потерял равновесие, грохнулся о палубу, схватил Рэйчел, заскользил и наконец свалился через борт.

Его накрыла волна. Он изогнулся и застонал, захлебываясь.

Рэйчел вцепилась в его спасательный жилет. Сэвэдж поднял голову над водой и жадно задышал.

— Ногами рабо!.. — успел прокричать он, прежде чем следующая волна потащила его вниз.

Надо уплывать от яхты прочь. Нельзя ей позволить накрыть нас. И утащить за собой на дно.

— Ногами!

Рэйчел отпустила его руку. Сэвэдж еще крепче сжал пояс ее спасательного жилета.

“Ногами!” — пронеслось в мозгу.

Он снова погрузился под воду.

Черт побери, ногами же! Он с трудом вынырнул, вдохнул, захлебнулся водой и конвульсивно закашлялся. Тьма вокруг была абсолютной, черный кошмар, бешеное сумасбродство.

Сверкнула, слепя глаза, молния. В ярчайшем свете Сэвэдж увидел вздымающиеся, готовые раздавить его, волны, а за ними — невероятно громадные — настоящие стены из воды.

“Нет! — внезапно понял он. —

Это стены не из воды.

А из камня!

Горы!”

Сильнее сжав пояс Рэйчел, Сэвэдж почувствовал, как в животе все ухнуло вниз, когда волна подкинула его с огромной скоростью вверх, на водяной перевал, и за мгновение до того, как свет погас, увидел валуны у подножия гор с разбивающимися о них валами.

Снова его ослепила темнота. Буря набрала сумасшедшую скорость и выстрелила двумя почти бесчувственными телами в сторону скал.

Рэйчел закричала. Когда Сэвэдж грянулся о валун, то тоже хотел застонать, но его задушила вода.

Он тонул.

Ему казалось, что он снова лежит в хэррисбургской больнице, проваливаясь в укутывающую тьму демерольного сна.

Ему казалось, что он снова в “Мэдфорд Гэпском Горном Приюте”, валится в темноту после повторяющихся и неослабевающих ударов японских деревянных мечей.

Он увидел сверкнувшую сталь меча, острую, как бритва, самурайскую катану, перерубающую шею Акиры.

Увидел хлещущую кровь.

Увидел, как голова Акиры шмякнулась на пол.

Увидел, как она покатилась и встала на обрубок шеи.

Увидел, как моргнули глаза.

— Сэвэдж!

— Акира!

Безумие!

Хаос!

Его накрыли буруны.

— Ш-ш-ш, — прошипел Сэвэдж. — Тихо.

Но Рэйчел продолжала стонать.

Он прижал ко рту женщины ладонь. Она дернулась и очнулась, пытаясь отодрать руку, считая, видимо, что это супруг пришел ее насиловать.

Затем ужас сменился осознанием того, где она, что и как. Рэйчел вздохнула. Перестала биться. Успокоилась.

Сэвэдж отнял ладонь ото рта, но продолжал держать ее в объятиях, прижимая к груди. Они сидели в тени, прислонившись к изрезанной трещинами стене клифа. Укрытие напоминало недостроенную пещеру, валуны укрывал вход. Утреннее солнце стояло достаточно высоко, чтобы огибать их и, проникая в полутемное убежище, сушить одежду Сэвэджа. На небе — ни облачка. Их обдувал легкий ветерок.

— У вас был тревожный сон. Кошмары? — прошептал он.

Она кивнула.

— Вы начали кричать. Пришлось вас стопорнуть, чтобы они не услышали.

— Они!

Сэвэдж указал на проем в завале. В сотне ярдов ниже пологого гранитного склона продолжали колотиться о берег волны. Буря выкинула яхту на скалы, разломив корпус надвое. У кромки воды валялись большие обломки. Двое дородных мужчин — греков в одежде рыбаков — стояли у воды, уперев руки в боки и осматривали место крушения.

— Черт, это люди моего мужа?!

— Не думаю. Конечно, тот факт, что они одеты, как рыбаки, еще ни о чем не говорит. Вполне возможно, охрана решила одеться попроще, чтобы спокойно слиться с местным населением. Но оружия и, что еще важнее, уоки-токи, чтобы рапортовать о любой находке, я у них не вижу. — Сэвэдж обкатал эту мысль. — Осторожность никогда не помешает. Пока я не решил, что мы будем делать, не хотелось бы выставлять напоказ наше здесь присутствие.

— Где мы находимся?

— Понятия не имею. Я тащил вас, но волна выбросила нас на скалы. Когда мы врезались в берег, вы отключились. — Сэвэдж изо всех сил старался не выпустить зажатого в руке пояса спасательного жилета, прекрасно понимая, что, если их разбросает в разные стороны, им будет друг друга не отыскать. Отлив постарался утащить его под воду в море. Но Сэвэджу удалось устоять. Волны разбивались о бедра, поддавали под коленки. Он потерял равновесие, ушел под воду, вновь встал и стал вытаскивать Рэйчел из прибоя. — Я отнес вас сюда и нашел это укрытие. Буря продолжалась вплоть до рассвета. Вы заставили меня поволноваться. Я не был уверен, что вы очнетесь.

Рейчел приподняла голову с его груди, попыталась сесть прямо и застонала.

— Где болит?

— Лучше спросите, где не болит.

— Я промял руки и ноги. Переломов по-моему нет.

Женщина осторожно пошевелила конечностями и зажмурилась.

— Как деревяхи. Но, по крайней мере, работают.

Сэвэдж поднял палец и подвигал им справа-налево, а затем вверх-вниз перед глазами Рэйчел. Она следила за движением. Сэвэдж поднял три пальца.

— Сколько?

Она назвала правильное число.

— А теперь?

— Один.

— Тошноты нет?

Рэйчел покачала головой.

— Конечно, чувствую я себя не лучшим образом, но и блевать не собираюсь.

— Если почувствуете тошноту или в глазах все начнет плыть — сразу скажите мне.

— Вы думаете, у меня сотрясение?

— Не думаю, а знаю точно. Иначе бы вы не потеряли сознание и не остались в этом состоянии так долго. Мы просто должны надеяться на то, что сотрясение нетяжелое.

И в черепе нет трещин, подумал он про себя.

— Они там что-то делают, — сказала Рэйчел. Мужчины вошли в воду и направились к большому, застрявшему в скалах, обломку яхты. Но волны откидывали их назад. Греки повернулись друг к другу и быстро залопотали, подчеркивая сказанное энергичными жестами.

Один из них вдруг закивал головой и, выбравшись на берег, побежал куда-то вправо. Вскоре он исчез за выступом склона. Оставшийся снова взглянул на разбившуюся яхту, затем осмотрел берег слева и повернул к склону за спиной.

— Ищет спасшихся, — сказал Сэвэдж. — Будем надеяться, что моя догадка верна, и эти двое не работают на вашего мужа, и что второй побежал за помощью в близлежащую деревушку. Самый большой обломок яхты от них слишком далеко и им самим не справиться. Но кусок соблазнительный. Кто знает? Может, там сейф, полный денег и драгоценностей.

— Но если тот, второй, приведет сюда помощь…

— Они начнут прочесывать окрестности, — Сэвэдж почувствовал, как участился пульс. — Надо отсюда убираться.

Он поднялся на ноги и скорчился за валуном. Рэйчел, поморщившись, встала на колени рядом.

— Вы уверены, что сможете двигаться? — спросил Сэвэдж.

— Только скажите, что нужно делать.

— Как только он перестанет смотреть в нашем направлении — двигайте за мной. И не просто ползите. Считайте, что вы змея.

— Я буду делать то же, что и вы.

— Двигайтесь медленно. Постарайтесь слиться с землей.

Рэйчел указала пальцем.

— Он снова смотрит на остатки яхты.

— Пошли. — Сэвэдж распластался по полу пещеры и выскользнул в проход между валунами. Рэйчел поползла следом.

— На него не смотрите, — прошептал Сэвэдж. — Часто можно почувствовать, что за нами наблюдают.

— Я наблюдаю лишь за вами.

Сэвэдж пополз вверх по склону. Дюйм. Затем другой. С болезненной осторожностью.

Несмотря на то, что солнце жарило спину, по позвоночнику полз холодок. С каждым движением Сэвэдж ожидал, что с берега до него донесется крик мужчины.

Но секунды превращались в минуты, а окрика, заставившего бы его скорчиться, так и не последовало. Он чувствовал, как Рэйчел хватается за камни рядом с его ногами. Сэвэдж поднялся на гребень холма, перевалился в небольшую впадину с другой стороны и подождал, пока женщина не скользнет рядом, затем задрал голову к небу и жадно вдохнул воздух.

Но отдохнуть он позволил себе всего лишь секунду. Вытерев пот с глаз, он повернулся к гребню холма и тихонько поднял голову. Оглядывая берег, Сэвэдж вдруг услышал голоса: убежавший в деревню мужчина возвращался, ведя за собой женщин, детей и других рыбаков.

Разбитую яхту рассматривали со смесью ужаса и радости. Пока детишки рассыпались по берегу, изучая обломки, женщины затараторили. Несколько мужчин принесли с собой шесты и веревки. Обвязавшись ими, они кинулись в прибой и принялись тыкать шестами в застрявший корпус, стараясь высвободить его из камней. Остальные держали веревки, собираясь, в случае опасности, тут же вытащить своих товарищей на берег.

Человек, стоявший на берегу, пока его приятель бегал за подмогой, принялся отдавать указания женщинам и детям, указывая на находящийся за его спиной склон. Дети и женщины моментально рассыпались по берегу и, осматривая валуны, стали подниматься наверх.

— Они нас скоро обнаружат.

Съежившись, Сэвэдж отпрянул назад, но внезапно остановился.

— В чем дело? — спросила его Рэйчел. Сэвэдж указал куда-то в море: из пещеры со входом, загороженным валунами, он не мог разглядеть все пространство до горизонта. Теперь же с вершины холма ему был виден крошечный островок, находящийся в четверти мили от них на восток.

— Теперь я знаю, где мы находимся. На Ринее. Западнее Делоса.

— Это хорошо или плохо?

— На Делосе нас ждет вертолет. Он нанят мной, чтобы забрать нас в том случае, если уйти на лодке не удастся. Буря была чересчур жестокой, и улететь он не мог. Если мы сможем перебраться через пролив…

— А вдруг пилот уже улетел?

— Ему было приказано оставаться на Делосе в течение сорока восьми часов на тот случай, если я не смогу связаться с ним сразу. Все мое оборудование осталось на яхте, а она… Так что, передать пилоту, где мы находимся, я не могу. Но мы должны во что бы то ни стало до завтрашнего дня добраться до Делоса.

— Но как?

— Единственно возможным для нас способом. Делос чересчур далеко для заплыва, поэтому нужно украсть лодку.

И снова, начав отползать с гребня, он остановился.

Далекий гул.

Сэвэдж вздрогнул.

Жужжание стало слышнее. Сэвэдж попробовал сосредоточиться и определить, откуда оно исходит. Оно нарастало, превращаясь в рев мотора. Над водой появилась точка, маленькое пятнышко, угрожающе растущее и превращающееся в уродливое подобие гигантской стрекозы. От крутящихся винтов отскакивало солнце.

Вертолет направлялся прямо к острову.

— Наверное, нет нужды объяснять вам кто это, — сказал Сэвэдж. — Они облетят берег. Когда увидят людей… Когда обнаружат обломки… Быстрее.

Они поползли и вскочили на ноги лишь тогда, когда гребень холма скрыл их от вертолета. Островок был практически голым. Кроме изредка встречающихся заплат жесткой травы и чахлых цветочков, Сэвэджу попадались на глаза лишь обнаженные, изъеденные временем напластования гранита. Перебираясь через нагромождения скал, он попытался вспомнить то, что знал о близлежащих к Миконосу островах, но так как главная цель находилась не здесь, все они были для него пунктами не первой важности. И вот что Сэвэдж вспомнил.

Ринея — маленький остров. Пять квадратных миль. Жителей — раз, два и обчелся. Туристы на Ринею заезжали нечасто. Основная достопримечательность — местное древнее кладбище. Но даже довольно большое количество саркофагов и старинных могилок с погребальными алтарями не могло сравниться с блестящим великолепием руин Делоса.

На бегу Сэвэдж думал: люди в вертолете увидят всю эту деревенщину на берегу и обнаружат обломки яхты. Вызовут подкрепление и прочешут остров. Но он настолько маленький, что для этого им не понадобится много времени.

Он взглянул на Рэйчел, проверяя, не отстает ли женщина.

А что если из-за сотрясения она сейчас грохнется в обморок?

И где, черт побери, они спрячутся?

Когда Рэйчел споткнулась, Сэвэдж крутанулся на месте и подхватил женщину, прежде чем она упала. Его руки попали на ее вздымающуюся грудь.

— Со мной все в порядке. Просто ногу подвернула.

— Правда?

— Даже вы недавно оступились. — По ее покрытому синяками лицу струился пот. Она в ужасе взглянула через плечо. — Вперед.

Вертолетный рев прекратился пять минут назад: завывание рассекающих воздух винтов эхом отдавалось от гранитного склона ниже гребня. Видимо, пилот обнаружил рядом с местом кораблекрушения посадочную площадку, решил Сэвэдж. В скором времени на катерах и других вертолетах прибудет подкрепление.

Ослепительное солнце поднималось все выше и выше. Впереди расстилались голые холмы.

Рэйчел растянулась на земле.

Господи.

Сэвэдж бросился к ней.

Она сидела, вытянув руки вперед, и от усталости ловила ртом воздух.

— Вы были правы.

— Значит, вы не просто оступились.

— У меня в голове какая-то каша.

— Не обязательно от сотрясения. Может быть, несколько минут отдыха…

— Нет. Такая каша…

Черт, подумал Сэвэдж.

— Меня сейчас вытошнит.

— Это от страха. Но вы должны мне доверять. Положитесь на меня. Я спасу вас.

— Только на это и надеюсь…

— Задержите дыхание. Им все равно потребуется время собраться. Так что поиски начнутся не скоро.

— Но через какое-то время?..

Сэвэдж пожалел, что на это у него ответа не нашлось.

— Простите, — сказала Рэйчел.

— За то, что упали? Да ну, всякое случается.

— Да нет же. За то, что втравила вас в это дело.

— Вы ни во что меня не втравили. Никто и ни к чему меня не принуждал. Я прекрасно понимал, чем рискую. — Сэвэдж помог ей подняться. — Главное — не сдаваться. Ваш муженек пока еще не победил.

Ободренная Рэйчел улыбнулась, на ее покрытом синяками лице обозначилось довольное выражение.

Сэвэдж посмотрел вперед.

И что ты намереваешься делать?

Глубоко дыша, он осматривал территорию, думая, где бы им спрятаться.

Гранитные скалы были испещрены небольшими развалинами. Они располагались по кругу и были сложены из плоских камней. Крыши обвалились, но остатки стен давали понять, что сооружения когда-то напоминали ульи.

Могилы.

Гробницы.

Может быть, там…

Нет, это же так очевидно! Они в первую голову проверят захоронения!

Но мы же не можем просто стоять на одном месте!

Рэйчел сжала Сэвэджу руку.

— Я готова.

Поддерживая женщину, Сэвэдж двинулся вперед.

Внезапно земля вздыбилась. Одна нога ушла вбок. Бедром Сэвэдж стукнулся о гранитную скалу. И провалился. Вниз.

Настолько неожиданным было приземление и удар, что Сэвэдж даже не смог откатиться, чтобы смягчить падение. Лежа на спине в темноте, он отчаянно пытался продышаться. Рядом, со стоном, рухнула Рэйчел. Начала оседать, покрывая губы и отдаваясь резью в глазах, пыль. Восстанавливая зрение, Сэвэдж помотал головой.

Они находились в яме.

А в шести футах наверху из щели посверкивало солнце.

Сэвэдж прокашлялся и наклонился к Рэйчел.

— Вы как?

— Да, вроде, ничего. Подождите-ка, попробую… — Она попыталась сесть. — Да. Все нормально. Я… А что произошло?

— Мы в могиле.

— Где?

Сэвэдж отдышался и постарался объяснить. Древние греки использовали разные виды захоронений. Те руины, что наверху, назывались могилами “голос”, прилагательное, объясняющее улееобразную форму. Но иногда использовались и ямы, стены которых выкладывали камнями, а вместо крышки клали гранитную плиту. Труп сажали в мраморное вместилище с поджатыми коленями и опущенной головой и опускали в яму. Вокруг саркофага раскладывали оружие, украшения, еду и одежду.

Когда было возможно, могильщики закидывали яму землей. Но Ринея — остров каменистый, поэтому могилу не зарыли. Насколько понял Сэвэдж, это место было выбрано для могилы из-за трещины в породе. Только возле верхней части, где трещина становилась шире, ее выложили плоскими камнями, для поддержки покрывающей захоронение плиты.

— Когда-то покрывавшей.

— Грабители могил, — сказал Сэвэдж, — подняли плиту, взяли ценности и положили ее обратно, чтобы никто ни о чем не догадался. Но, похоже, ребята очень торопились, и впопыхах сделали все кое-как. Поэтому тот угол, на который мы наступили, не был задвинут до конца и держался на честном слове.

Сэвэдж указал наверх, где плита висела, открывая вход солнечным лучам.

— Под нашим весом она сдвинулась. Угол соскользнул с камней, поддерживавших ее. И она крутанулась, как люк…

Рэйчел нервно пожала плечами.

— Если бы она соскользнула чуть дальше и угол поехал…

— Тогда бы плита грохнулась в могилу и раздавила нас. — Сэвэдж огляделся, привыкая к полумраку могилы. Единственный пыльный луч пробивался сверху. — А может быть, ее бы придержал саркофаг.

Они приземлились рядом с мраморным вместилищем. Основание его было покрыто грязью и составляло примерно три квадратных фута. Саркофаг стоял в самом центре могилы, вокруг было немного свободного места для плакальщиков, которые когда-то раскладывали вокруг вещи усопшего. По бокам на мраморе были вырезаны образы воинов и коней.

Сэвэдж снова посмотрел вверх, на висящую плиту.

— Похоже, мы нашли таки убежище.

— Убежище! Да оно больше смахивает на ловушку. Они заметят щель, и тут же нас найдут.

— А что, если никакой щели не будет?

Сэвэдж встал и потрогал плиту.

Она заходила вверх-вниз, словно висела на петлях.

— Осторожнее, — отпрянула Рэйчел.

Подобравшись под плиту; Сэвэдж подпер ее плечом и поднял опущенный конец. Она сдвинулась, и солнечный луч стал стремительно уменьшаться. Чувствуя, как колотится сердце, Сэвэдж услышал сквозь оставшийся проем грохот винтов вертолета. И тут плита встала на свое место, и в темноте остался лишь звук напряженного дыхания Рэйчел.

— Надеюсь, вы не больны клаустрофобией, — голос Сэвэджа гулким эхом носился в ограниченном пространстве.

— Думаете, после того, как я перенесла черт знает что, меня испугает какая-то могила?

Сэвэдж усмехнулся.

— По крайней мере, теперь можете отдыхать. Садитесь рядом. — Он обнял женщину за плечи. — В голове все еще каша?

— Уже сварилась. — Рэйчел положила голову ему на плечо.

— Тошнота?

— А вот это есть. Но, мне кажется… Может быть, это оттого, что я ничего не ела?

— Ну, этому помочь нетрудно.

Сэвэдж отомкнул молнию на кармане и вытащил пакет, запечатанный в пластик.

— Это что? — спросила Рэйчел.

— Вяленое мясо.

Она откусила кусочек.

— Видимо, я действительно проголодалась. Вкус просто удивительный. Вовсе не то, что я предполагала…

— А вы раньше никогда не ели вяленого мяса?

— Нет, ведь я богата и разбалована.

Сэвэдж рассмеялся и откусил от своего куска.

— Не сомневаюсь, что вы испытываете жажду, но тут уж я ничего поделать не могу.

— Как долго мы сможем продержаться без воды?

— Без воды? Пару дней. То есть, конечно, это не означает, что вам будет хорошо. Но уже сегодня ночью мы выберемся отсюда.

Он лгал, чтобы ее подбодрить. Запечатанная могила. Вентиляции никакой. Становилось жарковато. По щекам катился пот. В скором времени они начнут мучаться…

Воздух пахнул пылью и чем-то затхлым.

— Мне надо…

— Что?

— Пописать, — сказала Рэйчел.

— Не только вам.

— Но это неприлично.

— А, ерунда. Заползайте за саркофаг. К тому времени, как все это завершится, у нас с вами не останется друг от друга никаких секретов.

Она помедлила, затем отползла в темноту.

Сэвэдж старался не обращать внимания на раздавшиеся интимные звуки. Чувствуя, как теснит грудь, он решил проанализировать предстоящие действия.

К ночи люди Пападрополиса должны будут приостановить поиски. Если, конечно, не решат пользоваться фонарями и факелами. Или прожекторами с вертолетов.

Но даже до ночи они смогут обрыскать весь остров. Ведь он такой крошечный. И будут думать, что либо они нас не отыскали, либо мы утонули, либо убежали.

Так, чего они боятся? — думал Сэвэдж.

Они боятся Пападрополиса. И не сдадутся.

И Акира?

Если это был Акира.

Но Сэвэдж не сомневался, что это был именно он.

Акира…

Который в печали и шоке наблюдал за тем, как Сэвэдж уплывает на яхте…

Который прокричал с причала имя Сэвэджа…

Изуродованная голова которого шесть месяцев назад покатилась по полу и остановилась напротив Сэвэджа…

И моргнула.

Акира пойдет до конца. Он не оставит охоту.

Потому что для него возвращение Рэйчел является не самым главным.

Он умер. И теперь охотится за мной.

Шесть месяцев назад что-то произошло. Но что же, черт побери?

Покрывшись потом, Сэвэдж смотрел на светящиеся стрелки наручных часов. Девять сорок семь. Сейчас солнце уже село. Охотники должны перегруппироваться и обсудить создавшееся положение. Во рту пересохло, мозг окутывали вонючие пары, скопившиеся в могиле. Встряхнув Рэйчел, он встал, покачнулся и наконец прочно поставил ногу.

— Время.

Кроме начального разговора после того, как Сэвэдж закрыл крышку, они хранили практически полное молчание, обмениваясь лишь шепотом замечаниями, узнавая, все ли в порядке. Но даже они могли оказаться рискованными, потому что он не мог с уверенностью сказать, абсорбирует ли шахта звуки или же, наоборот, усиливает их. Находящийся рядом с могилой человек мог ничего не услышать, а мог сразу же засечь местонахождение беглецов.

Почти все время они дремали. И сейчас Рэйчел не хотела просыпаться.

Сэвэдж снова встряхнул ее, менее вежливо, удостоверился, что она ответила, хотя движения женщины были апатичны. Он встревожился: может быть, сотрясение начало проявляться в полной мере?

— Вставайте, — сказал он. — Вам станет легче, когда глотнете свежего воздуха.

Эта перспектива воодушевила ее. Рэйчел с трудом, но все-таки встала.

Сэвэдж подобрался под плиту, и скорчившись, нажал, на дальний конец.

Мраморная крышка не шелохнулась.

Он напрягся изо всех сил и надавил как можно мощнее.

Сэвэджу показалось, что его сердце сдавил кулак.

А что если крышка захлопнулась, когда я ее прикрывал? Что если она больше не балансирует на краю?

Боже, да если она встала на свое место, нам даже вдвоем будет не поднять такую махину! Мы задохнемся!

Трясущимися руками Сэвэдж налег изо всей силы.

Пот выдавился из всех пор. Обезумев от напряжения, он произнес про себя благодарственную молитву, услышав шорох и царапанье.

Плита, сдвинулась на четверть дюйма, один угол ушел вниз, балансируя на стенках шахты.

Сэвэдж продолжал упираться в крышку, и наконец она пошла вверх так же внезапно, как и тогда, когда их сбросило в могилу.

Трехфутовый просвет предъявил им луну и звезды. Но что самое главное — в отверстие хлынул, обвевая потное лицо, свежий ветерок. Сэвэдж жадно вдохнул воздух.

Рядом оказалась Рэйчел: прижавшись к нему, она наполнила легкие ветром.

— Это настолько…

Сэвэдж моментально прикрыл ладонью ее рот и стал напряженно вслушиваться в темноту.

Слышал ли ее кто-нибудь?

Ночь оставалась безмолвной. Ни шороха, ни шепота, ни осторожных шагов.

Сэвэдж выглянул за край могилы, пошарил рукой, отыскал обломок скалы и подпер им крышку, чтобы она, не дай бог, не грохнулась обратно, когда они будут выползать наружу. Он протолкнул в отверстие Рэйчел, подождал, пока она не оказалась полностью свободной и не убедился, что женщина лежит, прижавшись к земле. Затем сам схватился за край шахты и пролез вслед, опасливо косясь на огромную плиту.

Лежа на земле, он обозревал окрестности. Ни одного подозрительного силуэта. Никаких движущихся теней.

Удовлетворенный, он кивнул и, вытащив подпиравший крышку камень, легким пинком отправил плиту на свое место. Если преследователи пройдутся завтра по этим местам, лучше не показывать бывшего убежища, чтобы не дать понять, что они все время были здесь, а не бежали и не обогнали своих охотников.

Если мы обгоним их.

Повернувшись к Рэйчел, Сэвэдж рукой махнул в ту сторону, откуда они вчера пришли. Теперь надо было отправляться обратно. Женщина, все поняв, кивнула.

Он не прополз и нескольких метров, как вдруг остановился. Вытянутая вперед рука обнаружила выемку в граните, наполненную водой, оставшейся от вчерашней бури. Облизав пальцы, Сэвэдж почувствовал, что вода тепловатая, но пить ее можно. Он дал Рэйчел сигнал, намочив пальцы и прижав их к губам.

Она отвернула голову. Но тут же, поняв в чем дело, быстро облизала его пальцы. Сообразив, откуда вода, Рэйчел быстро подползла к Сэвэджу и опустила в лужу лицо.

Он подождал и потом, решив, что на первый раз достаточно, чтобы ей не стало плохо, мягко отстранил женщину от воды. Рэйчел нахмурилась, но затем уступила. Сэвэдж занял ее место, зачерпывая пыльно-песочную воду ладонями. Вытерев губы, он наконец осмотрел темные холмы и потянул женщину за собой.

Через полчаса они остановились на гребне холма, с которого открывался вид на море. Волны отсвечивали лунным светом. Берег, на котором лежала разбитая яхта и утром шныряли рыбаки, был совершенно пуст.

Сэвэдж выглянул из-за края направо. Вчера жители деревушки пришли именно оттуда. Дома находились именно там. Через несколько секунд Сэвэдж понял, что его предположение верно.

Из окон нескольких дюжин сгрудившихся в кучку домишек со сложенными из камня стенами лился свет. Справа от Сэвэджа на берегу, в безопасной дали от волн, отдыхали два вертолета. Среди домишек бродили, патрулируя, мускулистые мужчины с автоматами в руках. Некоторые держали уоки-токи и что-то говорили в микрофоны.

Сэвэдж продолжал осматривать деревню. Слева от него виднелся простенький причал, ощерившийся шестью мощными катерами, каждый из которых был достаточно велик, чтобы везти дюжину человек. Еще дальше влево на покрытом галькой пляже лежали восемь одномачтовых рыбацких суденышек. “Заманчивые суда”, — подумал Сэвэдж.

В том-то и дело.

Возле вертолетов стоит охрана.

Возле рыбацких лодок ее нет.

Значит, это ловушка.

Тогда каким образом выбраться с острова?

Через пять минут он понял, каким именно. С помощью жестов попытался втолковать Рэйчел, что именно нужно делать, но она решительно отказывалась понимать. После нескольких неудачных попыток Сэвэдж решился на тишайший из возможных шепотов.

— Ползите по обрыву направо. Проберетесь мимо деревни и дальше — ярдах в пятидесяти — подождите меня. Я могу сильно задержаться. Услышите стрельбу — не паникуйте.

— Но…

— Вы обещали делать все, что я скажу.

Рэйчел выглядела до смерти перепуганной. Сэвэдж с неодобрением посмотрел ей в глаза и настойчиво потыкал пальцем в нужном направлении. Женщина нерешительно поползла вправо. Сэвэджу стало ее безумно жаль; он прекрасно понимал, что ее терзает страх — страх одиночества.

Но выбора не было. Он не мог брать ее с собой. Принимая во внимание то, что он намеревался сделать, она бы не просто помешала: из-за нее их обоих могли убить.

Сэвэдж подождал, пока Рэйчел не исчезла в темноте, и сосредоточил внимание на деревне. Слева маняще раскинулись рыбачьи лодки. Ловушка была настолько очевидной, что здесь поблизости наверняка скрывались боевики.

В ту секунду, как я покажусь на берегу и постараюсь угнать лодку, меня пристрелят. Может быть, для лучшего прицеливания зажгутся прожектора.

Давайте проверим.

Он скользнул вниз по склону.

“Я могу долго задержаться”, — сказал он Рэйчел, но необходимость соблюдения тишины удержала его от дальнейших разъяснений. А ведь “долго” — это часы. Он должен был двигаться настолько медленно, чтобы его нельзя было отличить от тени, отбрасываемой предметом, когда на него светила луна.

Через тридцать минут, в течение которых Сэвэдж прополз не больше пятидесяти футов, он замер.

Едва различимый звук простимулировал его рефлексы. Еле слышный шорох одежды о скалу. Прямо перед ним. За стеной булыжников.

Сэвэдж осторожно приподнял голову.

Боевик, невидимый сверху, сидел за камнями. Его ружье было направлено в сторону рыбачьих лодок.

Сэвэдж выбросил руки вперед и вниз. Откинул голову мужчины назад.

Крутанул.

Хрустящий щелчок был слишком слаб, чтобы его могли услышать на расстоянии. Мертвец осел на землю.

Сэвэдж перебрался через булыжники и взял в руки винтовку 30—06 с телескопическим прицелом. В карманах он обнаружил револьвер “магнум-357” и кучу патронов.

Забрав оружие, он извиваясь пополз обратно вверх по склону. Остальные снайперы лежали где-то поблизости. Это было и ежу понятно. Но дорога наверх была им проверена, поэтому Сэвэдж полз несколько быстрее.

Поднявшись на вершину, Сэвэдж помедлил, проверяя спокойствие в деревне. Но боевики внизу не прыгали в разные стороны, ища укрытие, и не бежали вверх по склону, как если бы их предупредили о вторжении. Первая часть плана была, таким образом, благополучно завершена. А теперь? Вторая часть казалась настолько опасной, что Сэвэдж чуть было не отказался от нее в последний момент.

Если с первого раза ничего не получится — второго не будет. Мы не сможем задержаться здесь еще на день в надежде на то, что вторично остров прочесывать не станут. Чем дольше мы будем скрываться, тем сильнее будем слабеть от отсутствия пищи. И, возможно, при вторичном осмотре, люди Пападрополиса нас отыщут.

Или, скажем, Рэйчел сорвется от напряжения. Ведь она почти на пределе.

Нет, действовать необходимо сейчас.

Он сказал Рэйчел: “Ждите меня. Услышите стрельбу — не паникуйте”.

Черт побери, Рэйчел, постарайтесь держать себя в руках!

Он выстрелил из винтовки и кинулся вглубь острова. Звук выстрела громоподобно прокатился по голой земле.

Услышав раздавшиеся в деревне вопли, он нажал на курок еще раз. Не снижая темпа бега. Снова крики. Он выпалил третий раз. А через две секунды выстрелил из револьвера.

Ночь наполнилась движением. Сапоги крошили камень, боевики бросились из деревни вверх по склону. Выстрелив дважды из револьвера, Сэвэдж нажал курок винтовки и поменял направление, направляясь уже не вглубь острова, а налево, к берегу.

Крики стали ближе, громче, мужчины приближались к гребню холма. Сэвэдж согнулся пополам. Не сбавляя темпа, он, скорчившись, завернул еще дальше влево.

Боевики рассыпались по всей длине холма. В небе разорвалась сигнальная ракета, освещая местность, где только что стрелял Сэвэдж.

Он пригнулся ниже и рванул еще быстрее, пытаясь убежать от предательского света.

Он правильно предугадал все, что произойдет. Боевики — услышав выстрелы из двух разных видов оружия — решили, что между Сэвэджем и снайпером завязалась перестрелка. Они рассыпались в цепь и, направляясь вглубь острова, принялись прочесывать склон холма.

В самое ближайшее время, пользуясь суматохой, следовало извлечь из нее как можно больше пользы. Сэвэдж под прикрытием ночи добежал до противоположного конца деревни, взбежал на холм и стал искать Рэйчел. Но отыскать не смог.

Двинулся дальше по краю.

И тут на него прыгнула какая-то тень.

Он едва не вспорол ей глаза мозолистыми пальцами, и только тогда увидел, что это Рэйчел. Она затрепетала в его объятиях, но времени успокаивать ее не было.

На берегу, как раз под ними, начал завывать мотор вертолета. Винты медленно вращались.

Одновременно с этим в небе взорвалась еще одна ракета, осветив склон на противоположной стороне деревни.

Поиск принял более интенсивный оборот, с удовлетворением заметил про себя Сэвэдж. Рассредоточившиеся боевики уходили все дальше вглубь острова. Они вызвали по радио вертолет на подмогу. Хотят добавить к осветительным ракетам его прожектора.

Рэйчел плотнее прижалась к Сэвэджу. Он прижал губы к ее уху.

— Без паники, — прошептал. — Пока. Через пять минут мы отсюда выберемся.

И он потащил ее вниз по склону.

Лопасти винтов крутились все быстрее и быстрее, вой стал нестерпимо пронзительным. Лунный свет и блеск приборов панели управления позволяли разглядеть сквозь выпуклую плексигласовую рубку пилота. К вертолету бежал второй.

Сэвэдж потянул Рэйчел за руку.

Второй пилот открыл дверцу кабины. Собираясь влезть, он вдруг откинулся назад, а потом, сломавшись пополам, рухнул на землю от удара прикладом винтовки по челюсти.

Сэвэдж откинул его в сторону, выронил винтовку и направил револьвер на изумленного пилота.

— А ну, вылезай к чертовой матери, или сдохнешь.

Летчик быстро расстегнул привязной ремень, рывком распахнул дверцу со своей стороны и выпал на землю. Сэвэдж, рванув за собой Рэйчел, влетел в кабину.

Но подгонять ее не было нужды. Задыхаясь от волнения, она первая толкнула Сэвэджа:

— Поехали!

Он захлопнул дверцу, не обратив внимания на ремень, вжал ноги в педали, схватившись руками за рычаги управления. В SEALs их не обучали управлению геликоптерами, но Грэм настаивал на том, что защитник обязан управлять любым передвижным средством, включая и воздушные. Конечно, не реактивные истребители и не “боинги”. Для полного обучения потребовалось бы слишком много времени, так как их системы управления были чересчур усложнены. Но пропеллерные самолеты и вертолеты — да. Овладеть техникой управления ими можно было за несколько месяцев в часы досуга.

Слава богу, подумал Сэвэдж, что это не армейский вертолет. Потому что их панели управления приводили его в полное смятение. Этот геликоптер предназначался для гражданских и туристических перелетов. Никаких выкрутасов. Делай так, как написано в инструкции, и ты полетишь. Все было настолько простым, что казалось даже элегантным.

Визг моторов превратился в рев. Винты вертелись настолько быстро, что казались абсолютно недвижимыми.

— Да вперед же! — завопила Рэйчел.

Сэвэдж вдавил педали, потянул за рычаги, и вертолет поднялся. От броска в животе все провалилось вниз. И тут же от возбуждения поднялось вверх, вслед за машиной. Они были свободны.

Сэвэдж направил вертолет вперед и вверх, прорезая лунную ночь над освещенным морем. Напряженно оглянувшись назад, он увидел крошечные, торопящиеся вниз по склону фигурки, и другие, спешащие от деревни и носящиеся взад-вперед по берегу. Они подняли винтовки.

Набирая скорость, Сэвэдж увидел, как из дул выпрыгнуло пламя.

Слишком поздно, подумал он.

Застегнув ремень безопасности, Сэвэдж повернулся к Рэйчел.

— Пристегнитесь.

— Уже.

— Вы, конечно — что-то… — ухмыльнулся он. — Должен признаться, я потрясен. Не многие…

И тут женщина вскрикнула. Он ничего не понял. Вздрогнул. И, поворачиваясь назад, увидел дуло пистолета, направленное ему прямо в голову.

А за пистолетом — Акиру.

— Давайте-ка не будем забывать о том, где находимся. — Глаза Акиры были такими же печальными, какими их помнил Сэвэдж, а английский все так же безукоризнен. — Нет, нет. Не тянись к оружию. Я выстрелю. Ты умрешь. А вертолету требуется постоянное управление. Прежде чем я смогу отбросить твое тело, схватить рычаги и нажать педали, мы разобьемся. Тогда я тоже умру. Но не только я. Твой принципал тоже.

— Каким образом?..

— Я вот как рассуждал: яхта разбилась, интересно, выжил ли кто-нибудь? И если выжил — или выжили — ведь в свое время ты служил в SEALs, а следовательно, был мастером по выживанию — то что бы на твоем месте стал делать я? Предположим, отыщу хорошее укрытие и спрячусь, но все равно необходимо как можно быстрее убраться с острова, пока не потерял силы от голода и жажды. Не сомневаюсь, где-то поблизости тебя ожидает спасательная команда. Предположительно, на Делосе. Кстати сказать, я обнаружил твой вертолет. Итак, рассуждая дальше, я решил, что ты должен будешь обязательно добраться до Делоса, прежде чем спасательная команда снимется с места и уйдет. Какие в этом случае у тебя варианты? Самое очевидное — выкрасть рыбачий баркас, поэтому люди моего принципала раскидали снайперов по всему склону, как горох по грядке. Но у тебя репутация человека, моментально приспосабливающегося к любым обстоятельствам. Отвлекающий удар? Кража вертолета? Я проверил все возможные варианты и спрятался в этом геликоптере. Ведь что я терял в случае ошибки? Ну, полежал бы пару часов без движения — и все. Я могу лежать так несколько дней. Но зато — добрался до тебя.

— Ты не был столь разговорчив во время нашей совместной работы в “Мэдфорд Гэпском Горном Приюте”. — Сэвэдж скосил глаза на пистолет Акиры. Содрогнувшись, он скосил глаза еще больше и встретился со взглядом — грустным и раздумчивым. Взглядом человека, которому — он сам это видел — отрубили голову.

— Горный Приют? Да, именно поэтому я здесь, — сказал Акира. — Поэтому я тебя преследовал. Поэтому здесь спрятался. Мне было необходимо задать тебе вопрос. Почему ты до сих пор жив? Шесть месяцев назад я видел, как ты умер.

Сэвэдж едва не потерял контроль над вертолетом. Машина резко нырнула носом к морю. Он быстро восстановил управление. Геликоптер вновь принялся набирать высоту. Грудные мышцы несколько расслабились. Но разум затмили кошмарные слова Акиры.

— Видел меня мертвым? Но я-то видел тебя!..

— Они послали погоню, — сказала Рэйчел. Получив дополнительную порцию шока, Сэвэдж оглянулся. Акира последовал его примеру.

“Сейчас, — подумал Сэвэдж. — Я выбью пистолет и отниму его”.

Но инстинктивно он понял, что Акиру невозможно полностью отвлечь от чего бы то ни было.

— Отлично, — сказал японец. — Ты подавил в себе соблазн.

— Откуда ты знал, что я не стану предпринимать никаких попыток?

— Я рассчитывал на твое благоразумие. Но будет лучше, если мы все будем поступать благоразумно и станем друг другу доверять. Как показатель моих намерений… — Акира вложил пистолет в кобуру под курткой.

В кабине тут же стало легче дышать.

Сэвэдж попытался пронзить взглядом ночь позади вертолета.

— Я не вижу преследователей.

— Вон там. — Рэйчел указала назад и немного влево. — Огни.

— Катера?

— Второй вертолет, — сказал Акира.

— Черт. А на борту есть оружие?

— У людей автоматы, но сам вертолет — точная копия нашего. Не несет вооружения.

— Если он нас догонит, — сказала Рэйчел, — боевики могут открыть двери и начать стрельбу.

— Но не будут этого делать.

— Откуда такая уверенность?

Сэвэдж нетерпеливо проговорил.

— Оттуда. Они могли сделать то же самое, когда мы убегали из поместья. Они боятся попасть в вас.

— Но это не помешало им стрелять, когда мы сбежали на вертолете.

— Думаю, они были застигнуты врасплох, и не соображали, что делают. У них было время, чтобы понять, насколько глупо они поступили. Если по их вине этот вертолет разобьется, Пападрополис им отрежет…

— Это уж точно. — Рэйчел вздрогнула. — Мой муж и не на такое способен.

— Таким образом, вы являетесь нашей защитой, — сказал Акира.

— Как так нашей? Ведь вы на их стороне, — удивился Сэвэдж.

— Ничего подобного. В поместье я приехал за день до твоего появления. В качестве замены заболевшему охраннику. — Акира повернулся к Рэйчел. — В ту самую секунду, когда я понял, для чего меня наняли — чтобы держать вас в качестве пленницы для того, чтобы ваш муж мог избивать и насиловать вас — стало ясно, что ни под каким предлогом я не стану выполнять столь грязную работу. Если откровенно, у меня были собственные планы по вашему спасению. Так как Пападрополис не сообщил мне истинной цели моего появления в усадьбе — он сказал, что ему угрожают и он нуждается в защите — я решил, что таким образом наше соглашение полностью аннулируется, и посчитал себя освобожденным от каких бы то ни было обязательств с моей стороны.

— Тогда зачем ты держал меня на мушке? — спросил Сэвэдж.

— Чтобы ты сам на меня не напал. Мне было необходимо твое полное внимание, во время объяснений.

— Огни приближаются, — проговорила Рэйчел.

— Они могут попытаться заставить нас сесть. Там, справа — остров. — Сэвэдж указал на бурую массу гор. Избегая приближаться к ней, он увеличил скорость. Мотор загремел с такой силой, что задрожал фюзеляж.

Стрелка указателя расхода топлива метнулась и встала посередине. Сэвэдж покачал головой.

— Такая скорость требует больших затрат горючего.

— У наших преследователей скорость ничуть не меньше, поэтому и расход будет таким же, — сказал Акира. — Я не беспокоюсь. У них в баках бензина было несколько меньше, чем у нас. Поэтому им вскоре придется возвращаться на землю. Будь спокоен. Кстати, видимо, вы двое голодны и хотите пить? — Акира наклонился. С улыбкой, все-таки не погасившей печали в его глазах, он протянул Рэйчел флягу и пакет с бутербродами.

Рэйчел трясущимися руками отвинтила крышечку фляги и, жадно припав к горлышку, сделала несколько долгих глотков. Внезапно она оторвалась от столь приятного занятия и, нахмурившись, посмотрела на обоих мужчин.

— Вы уходите от обсуждения главного вопроса.

Сэвэдж понял, что именно имела в виду женщина. Печальные глаза Акиры сузились.

— Да.

— То, что вы оба говорите, сильно смахивает на бред. О чем разговор?

Сэвэдж с Акирой ничего не ответили. Лишь внимательно рассматривали друг друга.

— “Я видел тебя”, — процитировала женщина. — На причале, когда мы уплывали, вы прокричали именно эти слова, — в смятении повторила она выражение Акиры.

Потом повернулась к Сэвэджу.

— А вы в ответ прокричали то же самое… только поставили ударение на другом слове: “Я видел тебя”. Затем ударил раскат грома, и несколько последующих слов были заглушены, я расслышала только последнее “мертвым”. Помните, я тогда еще спросила, знаете ли вы этого человека. Вы не захотели ответить. А через несколько секунд проговорили: “Помоги мне бог, если знаю”. И голос у вас был такой, словно ничего ужаснее вы в своей жизни не видели. “Шесть месяцев назад я видел, как этот человек умер”. Но ветер был настолько силен, что мне показалось, что я неправильно услышала. Потому что слова попахивали бредом. А теперь этот человек, в свою очередь, говорит, что видел, как вас…

— Обезглавили. Сэвэдж, как тебе удалось выжить?

— Это как тебе удалось? — переспросил Сэвэдж.

— Меч отрубил тебе голову. Она покатилась по полу.

— Потом остановилась, встав на обрубок шеи, — продолжил Сэвэдж. — И глаза моргнули.

— Твои.

— О, черт, — простонала Рэйчел. — Все верно. Вы оба психи.

— Нет, — сказал Сэвэдж. — Но так как мы оба живы, значит, один из нас страшно ошибается. — Приток адреналина зажег пламенем желудок и заставил колени задрожать.

Рэйчел побледнела и покачала головой.

— О, Господи, да неужели вы не понимаете, что это невозможно. Если вы не сумасшедшие, то один из вас лжец. — По взгляду, брошенному на Акиру, можно было понять, что она осуждает незнакомца.

Акира, отводя всякие возражения, лишь пожал плечами и повернулся к Сэвэджу.

— Еще разок, — произнесла Рэйчел. — Прислушайтесь сами к себе. Вы утверждаете, что видели его без головы?

— Именно так, — проговорил Акира, кинув взгляд искоса на Сэвэджа.

— А вы, соответственно, видели без головы его? — спросила она Сэвэджа.

Сэвэдж кивнул. По телу пробежал холодок, будто он увидел в кабине привидение.

Рэйчел вскинула руки вверх.

— Придется повторить. Так как этого не может быть — значит, это ложь.

— Вы мне верите? — спросил Сэвэдж.

— Вы же знаете, что да. Сколько же раз повторять и доказывать? Я ведь поклялась, что последую за вами в ад.

— Похоже, именно там я сейчас и нахожусь. Потому что на то, на чем вы настаиваете, приписывая этому полную невозможность, я сейчас смотрю. Я был там. Я знаю, что случилось. Я это видел. И знаете, Рэйчел, я вам точно говорю… можете считать меня психом, мне все равно… говорю, что видел как японец-убийца отрубил голову этому человеку. Это воспоминание преследовало меня последние шесть месяцев.

— Точно так же, как меня преследовал твой образ, — утвердительно кивнул Акира.

— Твои слова ничего не значат, — отмахнулся Сэвэдж. — Мы с Рэйчел друг другу верим. Но вот могу ли я доверять тебе?

— Чисто профессиональное отношение к проблеме. Профессиональная, я бы сказал, точка зрения. У меня — точно такая же. Я был бы разочарован, если бы ты не оказался как черт подозрительным. Даже больше: я бы сам заподозрил тебя в нечестности, если бы ты сразу же всему поверил.

— Слушайте, вы оба начинаете меня пугать, — пробормотала Рэйчел.

— Только начинаем. Да я напуган с того момента, как увидел Акиру в поместье.

— Можешь себе представить, насколько я сам был шокирован, — сказал Акира, — как я отказывался верить в то, что видел собственными глазами, когда ты проехал мимо в машине… когда преследовал тебя в Миконосе… когда кричал тебе с причала…

— Это все чепуха, не стоящая внимания чепуха, — огрызнулся Сэвэдж. — Самое главное то, что я видел шесть месяцев назад. Лишь в этом я полностью уверен. Ведь я видел, как тебя обезглавили, а это вовсе не то, что, скажем, выстрел в грудь, когда человек может просто казаться мертвым. А после этого приходит врач и воскрешает больного.

— Да? Тогда почему я здесь? Каким тогда образом я могу с тобой разговаривать?

— Черт побери, вот этого я не знаю?

— Прекратите! — крикнула Рэйчел. — Вы меня совсем напугали.

— Я напуган ничуть не меньше вас, — сказал Акира. — Как же мне вас заставить понять? Пойми, Сэвэдж, что последние шесть месяцев ты был моим кошмаром. Пока я поправлялся от ран…

— Оставленных?..

— Боккеном.

Рэйчел взвизгнула:

— По-английски!

— Это такие деревянные мечи, — пояснил японец. — Они сломали мне руки, ноги, разорвали селезенку, аппендикс, раздробили ребра и череп. Мне потребовалось шесть месяцев на то, чтобы выздороветь.

— То же самое случилось и со мной, — кивнул Сэвэдж. — Таким образом, мы вернулись к самому началу. Либо мы оба сошли с ума. Либо ты лжешь. Либо…

— Лжешь ты, — сказал Акира. — Я ведь знаю, что видел. Как тебе удалось выжить?

Сэвэдж понял, что в глазах Акиры за глубочайшей печалью прячется безнадежное смятение.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Согласен. Давай предположим, что мы видели, как оба умерли. Но ведь это невозможно. — Он отчаянно старался отыскать объяснение. — Если мы не сумасшедшие и ни один из нас не лжет…

— Тогда? — Акира наклонился вперед.

— Ты думаешь ничуть не меньше логично, чем я. Существует третья возможность.

— Неизведанная, — кивнул Акира. — И так как мы оба живы…

— В то время как ни ты…

— Ни тем более ты…

В мозгу Сэвэджа все завертелось кувырком.

— Тогда что же на самом деле произошло?

— Предлагаю помочь друг другу это выяснить.

— Похоже, огни справа удаляются, — сказала Рэйчел.

Сэвэдж взглянул: преследовавший их вертолет сделал разворот и направился к находящемуся справа острову.

— У них почти кончилось горючее.

— Слава богу. По крайней мере одной заботой меньше. — Рэйчел в изнеможении закрыла глаза.

— А у нас-то как с топливом? — спросил Акира. Сэвэдж проверил показатель.

— Почти четверть бака.

Глаза Рэйчел резко открылись.

— Этого достаточно, чтобы добраться до материка?

— Да. Если мы полетим прямо по курсу.

— Если? А что нас может сподвигнуть с него свернуть?

— Сэвэдж имеет в виду, что для нас должно быть очевидно то, что пилот, преследовавший нас, обязательно радировал на материк, чтобы наперерез пустили свежие вертолеты, — пояснил Акира. — Они ведь знают, откуда мы прилетим. Поэтому, если мы останемся на этом маршруте, нас найдут.

— Поэтому мы полетим туда, где нас меньше всего жнут. — Сэвэдж поменял курс с северо-западного на западный. — В данных обстоятельствах нам лучше прийти к курсу на север.

— Но ведь таким образом мы окажемся вдали от Афин. И нам ни за что не хватит топлива, — сказала Рэйчел.

— На максимальной скорости двигатель сжигает его без полной эффективности. Чтобы сберечь топливо, нам нужно просто скинуть обороты, — сказал Сэвэдж.

— Хотите сказать, что так его хватит для того, чтобы приземлиться в нужном месте?

Сэвэдж ничего не ответил.

— …А-а, черт! — вырвалось у Рэйчел.

Мотор чихнул; датчик показывал, что горючее почти на исходе, — но Сэвэдж наконец-то добрался до материка. В предрассветном сумраке он приземлился на заброшенной лужайке, где должен был приземлиться вертолет с Делоса, если бы Сэвэдж использовал его для побега. Вместе с Рэйчел и Акирой они быстро побежали к кустам, обрамлявшим лужайку. На долю секунды, вымотавшей его больше, чем весь остальной путь, Сэвэджу показалось, что Акира сейчас выхватит пистолет и скажет, что солгал только для того, чтобы провести Сэвэджа, но ничего подобного не случилось, и японец держал руки по швам, и по его виду было ясно, что он сам опасается того, как бы американец не вытащил оружие.

— За этими кустами — грунтовая дорога, — сказал Сэвэдж. — А в ста ярдах налево будет амбар.

— В котором стоит автомобиль?

Сэвэдж на бегу кивнул.

— Но что будет, если мы не сможем до него добраться?

— Я приготовил две разные посадочные площадки. К тому же есть выбор портов на случай, если бы мы стали бежать морем. Ты ведь отлично знаешь главное правило: если что-то может пойти наперекосяк, значит пойдет. Но следует организовать как можно больше путей отступления.

— Кто бы тебя ни готовил, он сделал это отлично.

Добравшись до дороги, они побежали налево.

— Власти, разумеется, обнаружат вертолет, — сказал Акира. — Если Пападрополис решит заявить о пропаже, эксперты снимут отпечатки пальцев.

— Твои значатся в картотеке?

— У меня никогда их не снимали.

— А мои снимали, — скривился Сэвэдж.

— Значит, Пападрополис использует всю свою власть на то, чтобы установить, кто ты такой. И пошлет людей. Они убьют тебя за то, что ты похитил его жену.

— Прежде чем вылезти, я вытер все, к чему прикасался. А вот твое имя Пападрополису известно.

— Не совсем верно. Ему известен лишь псевдоним.

— Отлично, это одна из первейших вещей, которым меня обучили, — сказал Сэвэдж. — Анонимности. Предупреждать нападки нервных оппонентов.

— У тебя был классный инструктор.

— Он бывал и редкой сволочью.

— Таковы все классные инструктора.

— Я… — Грудь Рэйчел вздымалась, дыхание выходило с трудом. — Я не могу с такой скоростью…

Мужчины обернулись и подхватили женщину под руки. Держа ее на весу, они побежали к вырисовывающемуся в марком утреннем свете силуэту амбара. В котором их ожидал темный “фиат”. Через пять минут они выехали на дорогу: Рэйчел сидела между Сэвэджем и Акирой на переднем сидении.

Крутя баранку, Сэвэдж чувствовал рядом ее пропотевшую одежду.

— Худшее позади. Теперь вы в безопасности. Постарайтесь заснуть. Вскоре у вас будут горячая пища, свежая одежда и очень-очень мягкая постель. Я проверял.

— Главное, — сказала Рэйчел, — ванна.

— Это предусмотрено, — ответил Сэвэдж, — и организовано. И главное — сколько хотите теплой воды.

— Горячей воды.

— Это очень по-японски. — Акира наблюдал за тем, как из серого небо превращалось в ослепительно голубое: рассвет набирал силу. — Куда мы направляемся?

— На ферму, к востоку от Афин. — Глаза Сэвэджа горели от усталости. — Я арендовал заброшенный дом. Владельцу сообщил, что я — писатель. “Мне необходимо уединение. Я провожу исследования, намереваясь написать новую биографию Аристотеля”.

— И что же на это ответил владелец?

— Он подумал, что я имею в виду Аристотеля Онассиса. Взял с меня обещание рассказать ему побольше грязных сплетен об Ари и Джеки.

— И ты обещал?

— Не только пообещал, но и сделал то, о чем он просил. По моим сведениям, Ари мог соревноваться с папой римским за ореол святости. “Эх, вы, профессорня”, — только и ответил этот человек, но деньги взял. Считает меня полным кретином. Так что на его визиты можете не рассчитывать.

Акира хихикнул. Рэйчел прыснула от смеха.

Машину они спрятали за фермой. Залитые солнцем луга обрамляли виноградники. И хотя сам дом казался полуразрушенным, внутри все оказалось чистым и отлично обставленным. За несколько дней до этого Сэвэдж лично проверил, как все подготовлено.

По дороге на ферму Акира с Сэвэджем коротко обсудили свои кошмары, но, прибыв на место, они все внимание уделили Рэйчел. Чего бы ей хотелось? Поесть? Еще поспать? “Принять ванну”, — слышалось в ответ. Сэвэдж лично проверил, чтобы в дом было проведено электричество. Включили на полную электронагреватель. Женщина оставалась в ванне в течение часа и когда вышла в платье от Сен-Лорана, которое для нее выбрала сестра, то выглядела — несмотря на синяки и кровоподтеки на лице — просто великолепно.

Увидев следы мужского насилия, Акира нахмурился.

— В вертолете я было решил, что ваше лицо просто в грязи от двухдневного побега. Не предполагая, что то, что выглядит грязью, является на самом деле… Я знал, что муж вас унижал, но… Каков мерзавец…

Прикрывая наиболее заметные синяки, Рэйчел подняла руку.

— Прошу прощения, — произнес Акира. — Я лишь хотел выразить сочувствие, а отнюдь не напоминать о перенесенном. И главное, запомните: синяки вещь уходящая.

— Вы имеете в виду, уходящие с тела? — переспросила Рэйчел.

— Мне кажется, что вашей души не избить никому.

Рэйчел отняла руку от лица и улыбнулась.

— Благодарю. Подобные напоминания необходимы.

Сэвэдж не мог сдержать удивления. Ее глаза, голубые-голубые, подчеркиваемые цветом “бургунди” платья, сияли силой и гордостью. Зачесав мокрые каштановые волосы за уши, она таким образом напомнила, об элегантных челюсти и скулах, которые теперь, когда опухлость начала спадать, выступили во всем изяществе.

— А я думаю, что нет: даже убив вас, ваш муж не смог бы поранить вашу душу, — сказал Акира. — Я синтоист.

Рэйчел покачала головой.

— Это древнейшая японская религия.

— И все-таки… Я никогда особенно не интересовалась религиями.

— Синтоизм учит, что, когда мы умираем, наши души сливаются с миром, в котором мы жили. Жизнь, таким образом, не заканчивается. А только изменяется. Она растворяется. И все-таки остается индивидуальной. Она воспринимает. Течет вместе с потоком. Ваш муж не смог бы причинить вреда вашей душе, потому что она неуязвима. И должна возродиться в новой жизни.

— Меня интересует только эта жизнь, — сказала Рэйчел.

— Естественно. — Акира пожал плечами. — Синтоизм не настаивает на том, чтобы вы позабыли о той жизни, которая вас интересует больше всего.

— А в этой жизни я голодна.

— Мы готовим, — сказал Сэвэдж, — бараньи котлетки.

— Звучит заманчиво.

И на самом деле оказалось вкусно.

Но во время еды Сэвэдж повернулся к Акире.

— Расскажи еще раз.

— Я уже пять раз рассказывал.

— Расскажи в шестой. Мы оба умерли, а на самом деле не умер ни один. И всякий раз, как я на тебя гляжу, меня оторопь берет. Я вижу…

— Коми.

— Что?

— Привидение. Ну, ладно, я старался понять. Но безуспешно. Итак, если хочешь послушать снова…

— Только более подробно. Всегда есть что-то такое, что можно припомнить. Ты мог об этом просто не подумать.

— Очень хорошо. Меня нанял…

Муто Камичи.

Сэвэдж внимательно слушал и следил за описанием человека, бывшего их принципалом.

Около шестидесяти. Слегка сутул. Выпирающий животик. В черных волосах потеки седины. Ввалившиеся коричневатые щеки.

— Именно таким я его помню, — согласился Сэвэдж. — Где же он тебя нанял?

— В Токио.

— Род его занятий?

— Не имею представления.

— Ну, должна же была тебя посетить хоть какая-нибудь мысль… Опиши его офис.

— Я ведь говорил, что мы встречались на нейтральной территории. В парке.

— Верно, — сказал Сэвэдж, — а затем его лимузин повез вас обоих…

— Точно.

— Опиши шофера.

— Худощав, отлично знает свое дело. Между нами было дымчатое стекло. Поэтому разглядеть его как следует мне не удалось.

— Камичи может быть политиком?

— Может, точно так же, как и бизнесменом. Главное впечатление, которое я вынес, — он выглядел очень усталым.

— Усталый чиновник. Это было моим впечатлением. — Сэвэдж замолчал. — Но “чиновник” может означать что угодно. Опиши его руки.

— Кончики пальцев — мозолисты. Так же, как и ребра ладоней.

— Как твои и мои. Тренировка. Каратэ.

— Таким же было и мое заключение. Но в Японии, где боевые искусства распространены повсеместно, ими занимаются очень многие.

— Какое у тебя было задание?

— Препроводить Камичи-сана в Америку. Он должен был попасть к сроку на какую-то важную встречу — так он сказал. Нападения не ожидалось, тем не менее, на всякий случай ему хотелось обзавестись телохранителем.

— Вот это меня и беспокоит. У него был шофер, значит должны были быть и другие должностные лица, которые могли взять на себя охранительную миссию.

— Это он тоже объяснил, — сказал Акира. — Ему был необходим защитник, знакомый с американским образом жизни и обычаями.

— Ты работал на американцев?

— Я работал на очень многих людей. Но мой беглый английский являлся одним из важнейших факторов найма. Для богатых американцев, приезжающих в Японию. И богатых японцев, ездящих в Америку.

— Он тебе рассказал, что задумал нанять в Америке еще и телохранителя-американца?

— Да. Это меня не смутило. Мне бы все равно понадобился сменщик на то время, пока я ем и сплю, и обычной практикой в подобных случаях является наем местного человека, — сказал Акира.

— Итак, вы вылетели из Токио в…

— Даллас.

— По пути произошло что-нибудь интересное?

— Мой хозяин беседовал с несколькими японцами, летевшими вместе с нами. Затем мы встретились с несколькими американцами.

— Это произошло в аэропорту?

— И очень быстро. Их разговора я не слышал. Потом мы полетели в Нью-Йорк.

— Где мы и встретились, — произнес Сэвэдж. — Поездив с часок в автомобиле, остановились.

— Хозяин сказал, что тебе были даны инструкции. По-японски он сообщил мне недостающие детали.

— Мы остановились у “Ховарда Джонсона”. И обменялись…

— Кейсами. Это меня удивило.

— Как и меня. Затем приехали…

— После многочасового путешествия в самое необычное из виденных мною мест. Здание напоминало несколько строений. Одни были сложены из кирпича, другие из тесаных камней, а кое-какие из бревен. Различались они и по высоте: пять этажей, три, четыре. Каждое представляло свой стиль: городское здание, пагода, замок, шалаш. Одни имели прямые стены, другие закругления. Печные трубы, башенки, фронтоны и балкончики лишь увеличивали, — Акира помедлил, — архитектурную сумятицу.

— Вот именно. Сумятицу.

— Меня волновали проблемы зашиты в настолько незащищенном месте.

— Да нет же, это я был взволнован, а ты сказал мне не беспокоиться, и что все предосторожности приняты.

Акира покачал головой.

— Ведь я же просто повторил заверения моего хозяина. Об организации защиты мне ничего известно не было.

— На обрывах сидели снайперы. Три остальных принципала имели при себе каждый по два защитника, как и Камичи.

— Национальности остальных принципалов? — спросил Акира.

— Американец, испанец и итальянец.

Рэйчел отложила ложку.

— О вашем бизнесе я ничего не знаю.

Сэвэдж с Акирой посмотрели в ее сторону.

— Я просто обыкновенный человек, и, видимо, должна сидеть смирненько, но вот я вас слушала, слушала и подумала…

— А? — прищурился Сэвэдж.

— Может быть, это и не важно, но…

— Скажите нам, — попросил Акира.

— Как с вами связался Камичи?

Акира выглядел растерянным.

— Вы оба просто с ума сходите по анонимности. Не думаю, что вам приходится себя рекламировать.

Сэвэдж рассмеялся.

— Ну, разумеется, нет.

— Так каким образом тогда вы с Акирой попали на это задание?

Акира пожал плечами.

— Стандартная процедура. Работу нашел мой агент.

— Со мной та же петрушка, — сказал Сэвэдж. — Это действительно неважная деталь.

— А ведь пять минут назад вы настоятельно говорили о том, что важно все.

— Она права, — согласился Акира. — Мы должны проверить все возможные нити.

— Но мой агент ничего не знал о Камичи, — удивился Сэвэдж. — Он даже не мог мне с точностью назвать профессию принципала. Бизнесмен, политик… Камичи просто вошел с нами в контакт и сказал, что за пять дней работы все получат приличное вознаграждение.

— Мой агент тоже ничего не знал, — согласился Акира и, повернувшись к Рэйчел, объяснил. — Бизнесмен нуждается в особом роде защиты в отличие от политика. Ведь им угрожают разные опасности: одному похищение, другому убийство. Я помню, от недостатка информации был в полном смятении.

— Ну, уж если вы постоянно просите друг друга повторить все, что с вами произошло, тогда почему бы не устроить допрос и вашим агентам? Может быть, они смогут вспомнить нечто такое, что казалось раньше неважным.

Сэвэдж поднял брови.

— Ну, что ж… — сказал Акира.

— Почему бы и нет? Попытка не пытка. Сами мы пока ни до чего не додумались.

Внезапно Сэвэдж пришел в полное замешательство.

— Но твой агент в Японии, а мой в Америке, а говорить об этом по международной линии нельзя ни в коем случае.

— Значит, мы проедем, — сказал Акира. — Но лишь половину того расстояния, о котором ты думаешь. Лететь в Японию не обязательно. Когда я работаю в Америке, то пользуюсь услугами американского агента.

— Как его зовут?

Акира нахмурился, посмотрел на Рэйчел, словно споря сам с собой по поводу того, сколько можно открыть незнакомцу. Потом застыл, поняв, что необходимость получения ответов является первостепенной нуждой.

— Грэм Баркер-Смит.

— Господи.

Сэвэдж встал настолько резко, что стул с грохотом упал.

— Так зовут моего агента. Сукин сын.

— Грэм твой агент? — Шок, отразившийся на лице Сэвэджа, заставил Акиру тоже вскочить на ноги. — Здесь какая-то ошибка. Я сказал “американец”. Но он на самом деле…

— Англичанин. Около шестидесяти лет. Полный. Лысый. Курит сигары. Всегда одет в костюм-тройку.

— Лучшего качества, — продолжил Акира. — Обожает шампанское и икру.

— Белужью. Шампанское — “Дом Периньон”. Это Грэм. Вот сволочь.

Рэйчел возвела руки вверх.

— Пожалуйста, кто-нибудь!.. Так что же выходит: вы оба имели одного и того же агента и не знали этого?

— Мы и не должны были этого знать, — ответил Сэвэдж. — Наша профессия тайная по определению. Ту работу, что мы выполняем, афишировать нельзя: в таком случае мы становимся мишенями.

— Нашим хозяевам мы гарантируем преданность, — продолжил Акира. — Ни единого лишнего слова: доверие обязывает. Ни единого нескромного вопроса. Но своим хозяевам полностью доверять мы не можем, поэтому скрываем собственные “я” на тот случай, если нас захотят заставить замолчать навсегда. Или, скажем, враги наших хозяев решат нас убрать.

— Вы говорите так, словно появились из другого времени, — тихо произнесла Рэйчел.

— Если вы это поняли, то поймете и все остальное, — уверенно сказал Акира. — Как бы я хотел… Жить триста лет назад.

Сэвэдж в недоумении уставился на Акиру и тут же перевел взгляд на Рэйчел.

— Видите ли, мы просто обязаны параноидально относиться к безопасности. И не только наших клиентов. Но и самих себя. Защитник полностью доверяет своему агенту. Потому что агент является единственной ниточкой, связывающей врага, клиента, задание и…

— Вас, защитников, — докончила Рэйчел и повернулась к Акире. — Итак. Грэм в качестве агента тоже должен быть параноиком.

— На которого полагаешься абсолютно во всем. Он не имеет никакого права предать доверие клиента, — сказал Сэвэдж.

— Или раскрыть анонимность защитников, права которых он представляет? — спросила Рэйчел.

— Именно. Вот почему мы с Сэвэджем ни за что на свете не узнали бы о том; что у нас один и тот же агент. Если бы Грэм хотя бы ненароком назвал мне имя любого защитника, интересы которого он еще представляет, я бы моментально перестал ему доверять, и стал бы подыскивать другого агента.

Сэвэдж обошел вокруг стола.

— Так, значит, Грэм соблюдал этику, не говоря нам о том, что мы страдаем от одних и тех же кошмаров?

— Ты выздоравливал шесть месяцев. И я тоже. Он тебя навещал.

— Каждую субботу, — ответил Сэвэдж. — В доме у Чесапикского залива.

— А ко мне он приезжал каждый четверг. В Виноградники Марты.

— И все это время ему было известно о том, что я считаю тебя убитым?

— Да, в то же время зная, что я считаю убитым тебя.

— Это неоправданно параноидальный агент. Он должен был нам обо всем рассказать!

— Ты считаешь, что он был в этом замешан?

— Это чертовски похоже на то, что я только что собирался сказать. Да, так оно и выглядит, — ответил Сэвэдж.

Лицо Акиры посуровело.

Рэйчел взяла их за руки и сжала.

— Не хотелось бы нервничать ни по какому поводу, друзья, но…

— Мы не собираемся вскакивать на следующий самолет в Штаты и оставлять вас на произвол судьбы, если вы беспокоились об этом, — сказал Сэвэдж. — Вы для нас стоите на первом месте.

— В таком случае… — Плечи Рэйчел опустились. Веки сами собой стали закрываться. — Мне необходимо… — Она уронила голову: — Безумно устала.

— Идите в спальню. Выспитесь.

Рэйчел зевнула.

— А как же вы?

— Не беспокойтесь. Мы с Акирой будем спать по очереди. Один из нас будет охранять вас денно и ношно. Ее голова упала на сложенные на столе руки. Сэвэдж отнес ее в спальню.

Когда Сэвэдж вернулся на кухню, он увидел, что Акира ушел. Стремительная проверка остальных комнат показала, что дом пуст. Нахмурившись, Сэвэдж распахнул входную дверь и обнаружил Акиру: его коричневое лицо было обращено к солнцу. Он сидел на расшатанных ступенях крыльца.

— Что-то не так? — спросил Сэвэдж.

— Надо было оглядеться.

— Ну, и?

Акира указал на виноградники.

— Кажется, все в порядке. Виноград собран. Так что все просматривается насквозь. В полях никого. Ты очень хорошо поступил, выбрав именно этот дом.

— Спасибо. — Сэвэдж сел рядом. — Если принимать во внимание твою подготовку, это высочайшая похвала.

— Простая констатация факта.

Сэвэдж улыбнулся.

— Я чертовски стараюсь выглядеть скромнягой.

Акира, несмотря на то, что его глаза оставались печальными, улыбнулся в ответ.

— У тебя прекрасный английский, — сказал Сэвэдж. — Где ты научился…

— Как-нибудь расскажу.

— Судя по всему, ты не в настроении. Омоте и ура. Верно?

Акира повернулся к нему.

— Частные мысли и общественные мысли? Ты знаком с японской логикой?

— Стараюсь помаленьку.

— Похвально. Но и обидно. Тебе никогда не преуспеть.

— Так я и думал.

— Как женщина? — спросил Акира.

— Она отлично держится. Нет, правда, впечатляет. Заслужила свой отдых. Ты знаешь, она даже не шевельнулась, когда я стал накрывать ее одеялом. Видимо, проспит до вечера.

— Итак. — Акира произнес слово как утверждение.

— Нам тоже поспать не мешает. Если хочешь, я отстою первую вахту. Ты сможешь принять ванну и…

— Ты измотан сильнее, чем я, — оборвал его Акира. — И работал дольше. Так что отдыхай первым.

— Этак мы можем спорить все утро. — Сэвэдж подобрал две гальки, встряхнул между ладонями, взял каждую в кулак и вытянул их перед собой. — Отдыхает маленький камешек.

— Ребячья игра?

— А почему нет? Не хуже, чем любой другой вариант.

Акира с удивлением выбрал левый кулак. Сэвэдж открыл его и сравнил с галькой в правом.

— Ты, похоже, скоро отправишься почивать, — сказал он.

Акира поклонился и рассмеялся.

— Хай.

— Это по-японски “да”?

— А, кроме этого, “разумеется”, “конечно”, “всенепременно”. Все зависит от интонации. — Акира внимательно посмотрел Сэвэджу в лицо. — Таких, как ты, мы называем искренними людьми. Доброжелательными. Серьезными.

— Но с жесточайшей внутренней травмой.

— Это идет вторым номером, — сказал Акира. — Первым же является возвращение нашего принципала к твоему нанимателю.

— Все подготовлено.

— Пока все, что я видел из твоей работы, было сделано безукоризненно. Но, чтобы убыстрить процесс, предлагаю над планом возвращения принципала поработать сообща.

— Это для меня большая честь. — Сэвэдж сложил ладони и поклонился.

— А затем двинем в Нью-Йорк.

Сэвэдж выпрямился.

— И выбьем из Грэма ответы на наши вопросы.

— Но есть кое-что, чего я пока с тобой не обсуждал. Это не имеет касательств к тому, что произошло с нами.

— Я знаю, — сказал Сэвэдж. — Камичи.

Акира выглядел удивленным.

— Сорок семь ронинов.

— Ты и о них знаешь?

— У них месть заняла два года, но в конце концов они добились своего.

— Камичи был единственным принципалом, которого я потерял, — голос Акиры сорвался.

— И единственным, которого потерял я. Если в этом каким-нибудь образом замешан Грэм… — Сэвэдж зло нахмурился. — Это даже не Рэйчел, не наши общие кошмары… то, что произошло с Камичи…

— Он должен быть отмщен, — Акира встал. — Если по данному вопросу мы пришли к согласию, то…

— Могли бы стать друзьями, — сказал Сэвэдж. Акира скосил глаза.

— Друзьями?

“Слишком много я захотел”, — подумал Сэвэдж.

— Временными товарищами, — сказал Акира. — Чтобы показать, что не только ты, но и я уважаю ваши традиции, в обычаях людей Запада…

Они пожали руки. Пожатие Акиры оказалось таким же сильным, как пожатие самураем рукоятки меча.

Сравнение напомнило Сэвэджу о мече, разрубившем тело Камичи и отрубившем голову Акиры.

Он только сжал свою ладонь еще сильнее.

И подумал о Грэме.

Из Афинского аэропорта улетать было нельзя. Там наверняка дежурили люди Пападрополиса. Единственным международным аэропортом поблизости был Салоника, в нескольких сотнях миль к северу от Афин, да еще далее — Корфу. Без сомнения, за этими пунктами тоже установлено наблюдение. Пападрополис — как человек хронически нетерпеливый — наверняка решит, что беглецам необходим наиболее быстрый способ передвижения, даже несмотря на то, что до двух последних аэропортов придется добираться; если понадобится, довольно долго.

Из этого вытекало следующее: из Греции придется выезжать на машине, хотя это и пытка. Чтобы оказаться в безопасности, Сэвэджу, Акире и Рэйчел следовало двинуться на север, к Югославии — стране, в четыре раза превышающей Грецию по площади, — затем через горные массивы Северной Италии и, наконец, на юг через Францию к острову, контролируемому сестрой Рэйчел, лежащему возле Золотого Берега.

Конечно, лучше всего было бы использовать лодку. Даже такой богач, как Пападрополис, был не в силах поставить людей во всех портах Греции, хотя находящиеся близ Афин наверняка просматриваются разведкой, точно так же, как и вокзалы в этом районе. Поэтому Сэвэдж, Акира и Рэйчел поехали в Патрай, находящийся от них в четырех часах езды, на западном побережье Греции. Там они быстренько обсудили вариант подкупа местного рыбака с тем, чтобы он переправил их в Италию. Но можно ли будет довериться ему, ведь он скорее сдаст их властям, чем нарушит международное законодательство? Похоже, легальный переезд выглядел более заманчивым и безопасным.

— Все равно не дело, — высказался Акира. Было восемь вечера. Он стоял вместе с Сэвэджем и Рэйчел на темной аллее рядом с ярко освещенной пароходной кассой возле причала и осматривал поток машин и пешеходов. — Конечно, этот способ намного лучше, чем езда в автомобиле, но намного медленнее, чем полет.

— Который, как мы договорились, не про нас, — напомнил ему Сэвэдж.

— Касса так же ненадежна, как и аэровокзал.

— Без сомнений. Я пойду сам. Конечно, люди Пападрополиса знают о том, что я белый и предположительно американец, но здесь я смогу сойти за европейца. А вот японцу тут делать нечего. Тебя моментально засекут.

Через десять минут Сэвэдж вернулся.

— Наблюдения не заметил.

— Но это не означает, что его не было.

Сэвэдж согласно кивнул и раздал Акире и Рэйчел билеты.

— Вполне возможно, что и паром они держат под наблюдением.

— Или находятся на пароме, — сказал Акира. — Ограниченное пространство. Группа захвата.

— Это может сработать совсем в другую сторону. Потому что уже мы сможем заметить их.

Акира прикинул подобную возможность.

— Верно.

— Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до Италии? — спросила Рэйчел.

— Девятнадцать часов.

— Сколько?

— Паром делает две остановки на побережье, прежде чем начинает пересекать Адриатику, — пояснил Сэвэдж. — Но его медлительность мне импонирует. Пападрополис вряд ли решит, что мы выберем настолько длительный путь к спасению. Мы отплываем через пятьдесят минут. Пошли к машине.

Сэвэдж с Рэйчел выехали на причал и пристроились в конце длинного хвоста машин и небольших грузовичков, готовящихся пройти таможенный контроль и взобраться на паром. В Италии, разумеется, тоже предстояло пройти таможню, но греки тщательно проверяли багаж на предмет вывоза и контрабанды древностей. Несмотря на то, что таможня была не слишком строгой, по крайней мере, не такой строгой как иммиграционный контроль, все же предстояло показать паспорта.

Паспорта. Свой Сэвэдж достал из сейфа в Афинах. Акира со своим никогда не расставался и носил его в непромокаемом пакете повсюду.

Но Пападрополис держал паспорт Рэйчел при себе, не давая ей таким образом возможности улизнуть за границу.

Обычным ходом в таком случае было отправиться в посольство Соединенных Штатов, где Рэйчел посетовала бы на потерю паспорта, с тем, чтобы ей выписали новый. Но весь процесс занял бы несколько дней, а других документов, подтверждавших личность Рэйчел, у нее не было. И наверняка Пападрополис, подозревая подобную возможность, поставил консульство под наблюдение.

Другим решением было достать женщине фальшивый паспорт. Но вся беда состояла в том, что на лице Рэйчел были многочисленные синяки, которые не смогла бы скрыть никакая косметика. Когда бы таможенник сверил лицо на фотографии с лицом стоящей перед ним особы, сразу бы стало понятно, что фотография сделана не далее чем день назад, и, следовательно, паспорт поддельный.

Собираясь спасать Рэйчел, Сэвэдж не подозревал о ее синяках и ссадинах. Но профессиональные привычки заставили его предусмотреть непредвиденный случай и разработать подробный план, базирующийся на невозможности достать для Рэйчел ее паспорт. Джойс Стоун показала ему фотографии своей сестры. Сэвэджа поразило абсолютное сходство между сестрами, хотя Рэйчел и была на десять лет моложе.

Поэтому он предложил Джойс вернуться на свою островную империю и использовать всю свою власть, чтобы заставить чиновников не штамповать ее паспорт по приезде. Спецпосыльный привез его Сэвэджу в Афины. Никому и в голову не могло прийти, что Джойс Стоун уехала из Греции.

Сравнивая фотографию с лицом младшей сестры, Сэвэдж вновь был поражен их невероятным сходством. Лишь две вещи разнили их. У Джойс Стоун были светлые волосы, у Рэйчел — каштановые. И Джойс выглядела кинозвездой, в то время как Рэйчел — побитой женой.

Из этого различия можно извлечь неплохую выгоду, подумал Сэвэдж. На ферме возле Афин он дал Рэйчел краску, чтобы она могла выкраситься из каштанового в блондинистый цвет. И сейчас, ведя автомобиль к таможенному контролю на въезде на паром, он, взглянув на Рэйчел, в изумлении покачал головой. Светлые волосы придали ей полное сходство с ее сестрой, а синяки только добавили лет. Теперь ее было вообще не отличить от Джойс.

Таможенник обыскал машину.

— Чемоданов нет?

— Только эти сумки, — показала Рэйчел, в точности следуя наставлениям Сэвэджа.

— Паспорта, пожалуйста.

Сэвэдж и Рэйчел протянули документы. Вскоре Акира пешком должен был взойти на паром, так что они снова станут единой группой. А пока так меньше шансов попасть под наблюдение.

— Джойс Стоун! — Таможенник в полном обалдении смотрел на Рэйчел. — Прошу прощения. Не узнал… Я являюсь поклонником вашего таланта, смотрел все ваши картины, но…

— Вы имеете в виду синяки?

— Выглядят так огорчительно. Разрушают совершенство. Что за ужасное?..

— Дорожное происшествие возле Афин.

— Мои глубочайшие сожаления. Мои соотечественники неуклюжи как слоны.

— Да нет, это была моя вина. Слава богу, ни я, ни он не пострадали. Серьезно. Я возместила бедняге все затраты на починку автомобиля и оплатила его счета за врачей.

Таможенник встал по стойке “смирно”.

— Ваше величество исключительно добры. Даже с этими ранами вы прекрасны и благородны.

— Могу я просить вас об одолжении?

— Я всего лишь ваш скромный поклонник.

Рэйчел дотронулась до руки офицера.

— Не говорите никому, что я на борту. Обычно я благосклонно принимаю обожание поклонников. Несмотря на то, что я оставила мир кино, я не забыла об обязательствах по отношению к тем, кто все еще меня помнит.

— Ваше великолепие навсегда пребудет в наших сердцах.

— Но не в таком виде. Могут сказать, что я подурнела.

— Вы прекрасны.

— Вы очень добры, — Рэйчел продолжала держать беднягу за руку. — Но на борту могут оказаться фотографы. Если вам нравятся фильмы с моим участием…

— Я их боготворю.

— Тогда, пожалуйста, не разрушайте их магнетизм. — Рэйчел посильнее сжала руку таможенника и отпустила ее.

Он отступил на несколько шагов назад.

— Вы не перевозите древности контрабандой. Так что прикажите вашему шоферу проследовать на борт.

— Благодарю. — Рэйчел наградила мужчину очаровательной улыбкой.

Сэвэдж поехал к парому.

— Вы — актриса, ничуть не хуже вашей сестры, а может даже лучше, — пробормотал он. — Очень, очень недурная.

— Э-э, я всегда ей завидовала, — произнесла Рэйчел, едва шевеля губами. — У нее всегда все получалось лучше. Но сейчас, когда я так напугана, то дошла до такой точки, когда могу доказать, что не хуже Джойс.

— Не собираюсь возражать. — Сэвэдж запарковал автомобиль на пароме. — А теперь подождем Акиру.

Но через двадцать минут, когда паром отчалил, Акира все еще не появился.

— Оставайтесь в машине, — приказал Сэвэдж Рэйчел. Чувствуя, как напряглись плечи, он выбрался наружу и стал внимательно обследовать длинные ряды между линиями автомобилей. В трюме воняло маслом и выхлопными газами. Остальные машины были пусты: пассажиры выбрались на верхние палубы. Они спали, ели, покупали освежающие напитки и восхищались лунными водами и огнями, освещающими береговую линию. Металлический пол трюма слегка вибрировал от приглушенного рыка работающих двигателей парома. Нигде, ничего. Акиры и в помине не было.

— Я передумал, — сказал Сэвэдж. — Выбирайтесь из машины. Держитесь рядом. Если что-то случится — бегите. Наверху должны быть охранники. Держитесь ближе к ним.

Рэйчел быстро встала рядом с Сэвэджем.

— Что-нибудь не так?

— Пока не знаю. — Сэвэдж продолжал осматривать трюм. — Но к этому времени Акира должен был бы к нам присоединиться.

— Или, если его что-то встревожило — проверять пассажиров.

— Возможно… А мог и в беду попасть.

Несмотря на то, что вокруг со всех сторон стояли автомобили, Сэвэдж чувствовал себя беззащитным и голым.

Он взял за привычку не пересекать международных границ с оружием. Конечно, на многих пропускных пунктах, в различных странах, проверка проводилась небрежно, а пистолеты, состоящие по преимуществу из пластика, не отражались на экранах рентгенов, особенно, когда перевозились в разобранном виде. Но у Сэвэджа на этот раз был цельнометаллический револьвер “магнум-357”, не разбиравшийся на части: его можно было лишь избавить от барабана — и все. К тому же, когда Греция и Италия довольно терпимо относились к террористам, фанатики тут же этим воспользовались и преподнесли гостеприимным хозяевам несколько жестоких сюрпризов. После чего те, разумеется, усилили проверку на границах. Поэтому, прежде чем отправиться на паром, Сэвэдж с Акирой выкинули свои пистолеты в канализационный люк.

Но сейчас Сэвэдж жалел, что поступил подобным образом. Шаги звонко раздавались в металлической коробке трюма. На лестнице появился какой-то человек. Сэвэдж молил бога, чтобы это был Акира.

Нет! Человек был европейского типа, белый.

Сэвэдж почувствовал, что ему словно невидимые руки сдавили грудь. Он болезненно выдохнул.

Человек носил униформу. Увидел Рэйчел и Сэвэджа — направился к ним.

— Прошу прощения, сэр. Но пассажирам запрещено здесь находиться.

— Я знаю. Просто жена забыла свой кошелек. Пришлось, вот, вернуться.

Человек подождал, пока Сэвэдж с Рэйчел прошли мимо него. Пока он обходил трюм, Сэвэдж сосредоточился на вершине лестницы.

— Подразумевается, что чем больше народа, тем безопаснее, правда? — Рэйчел старалась говорить уверенно, но у нее ничего не выходило.

— Так, может, сольемся с толпой?

— И отыщем Акиру. Но помните одно, — сказал Сэвэдж, — вашему мужу неизвестно, как я выгляжу, и его люди повсюду ищут рыжую женщину, а не блондинку.

— Но синяки не скроешь.

— Если вы обопретесь на поручни, зароете подбородок в ладони и будете внимательно изучать воду, то в темноте ваше лицо никто не опознает. Ну, что, готовы?

Она на секунду затрепетала, а затем кивнула.

— Только держите меня за руку.

Паром был огромный, и мог перевезти за один раз до шестисот пассажиров. После трюма шли палубы Б и А, на которых были размещены каюты и шеренги шезлонгов. Сэвэдж снял каютку, но пока Акира не был найден, он не мог рисковать и запираться в ней: укрытие могло превратиться в ловушку.

Взбираясь наверх, он услышал многоголосый говор с главной палубы и смесь различных языков и акцентов. Морской ветерок освежал потный лоб. Сэвэдж покрепче сжал трясущуюся руку Рэйчел и шагнул в распахнутый люк. И тут же его охватила волна толкающихся, спешащих и переговаривающихся пассажиров.

Рэйчел вздрогнула.

Сэвэдж обнял её за плечи и повел сквозь толчею подальше от освещенного пространства, к притененным поручням. В тот момент, когда она оперлась о металлические перила локтями и опустила лицо в ладони, Сэвэдж повернулся лицом к толпе.

Где же Акира?

Паром имел прогулочную площадку, обрамлявшую ресторан и бар на средней палубе. Сквозь окна Сэвэдж видел сидящих за столами людей.

Акира.

Где, черт побери, Акира!?

Пять минут. Десять. У Сэвэджа скрутило желудок. Но, несмотря на необходимость поисков, он не мог оставить Рэйчел даже на минуту, даже заперев ее в каюте. Так что их пришлось отложить.

Из толпы европейцев отделился азиат и пошел по палубе к Сэвэджу.

Акира!

— Двое, — шепнул он, приближаясь.

Сэвэдж посмотрел в сторону ресторана и отвернулся, взглянув на море, но при этом уголком глаза не теряя японца.

— Проведи их мимо еще разок, — буркнул он едва слышно.

Когда он снова взглянул на палубу, Акира исчез. Растворился в толпе.

Мимо прошествовали двое: пиджаки были им чересчур тесны. Они не вмещали мускулистых грудных клеток. На лицах мужчин застыли угрюмые ухмылки.

А может, это просто приманка для того, чтобы дать понять добыче, что ее взяли под наблюдение, в то время как другие члены разведывательной группы наблюдают за реакцией Акиры? — подумал Сэвэдж. Такое волнение возможно. Но эти двое не так уж неуклюжи, а мишенью является никак не Акира, а Рэйчел, поэтому, пока Акира не обращает на преследователей внимания, они не могут быть уверенными в том, что отыскали нужного им японца. И еще: ребятки не схватили Акиру и не допросили его с пристрастием, значит, им придется ждать, пока японец не встретится с двумя белыми — мужчиной и женщиной. Только после этого, поняв, что Рэйчел покрасила волосы, они поймут, что обнаружили тех, кто им нужен.

Так, что же нам делать? — думал Сэвэдж. — Играть в прятки по всему парому?

Чувствуя, как колотится пульс, он осмотрел толпу, ища в ней лица, которые бы выказывали интерес к нему и Рэйчел. А когда мимо прошел Акира, а за ним снова потянулась предыдущая парочка, Сэвэдж сделал заключение, что преследователей всего двое.

Но от этого проблема не стала проще.

Черт, что же с ними делать?

Простейшим способом было бы заставить Акиру водить их по прогулочной палубе до тех пор, пока все пассажиры не рассосались и не отправились бы по постелям. Тогда Сэвэдж мог бы начать охоту за охотниками, вывести их из строя и вышвырнуть за борт.

Но что если разведчики имеют приказ, пользуясь телефонами “борт — берег”, через определенное время докладывать своему начальству о своих достижениях, даже если они отрицательные? В SEALs такова была основная стратегия. Если команда не рапортовала в назначенное время, первое, что приходило командиру в голову, — проблемы с технической базой, и ребята направляются в надежное укрытие. Если же не звучало повторного доклада, командир решал, что команда либо захвачена в плен, либо еще того лучше — убита.

Поэтому вполне возможно, что, не дав этим людям отзвониться в нужное время, они тем самым поднесут Пападрополису возможность установить, в каком направлении следует копать.

Пока Сэвэдж анализировал проблему, его встревожил вывод, из нее проистекавший. А что если они уже отрапортовали? Что если они доложили начальству, что обнаружили японца, вполне подходящего под описание Акиры? В таком случае завтра утром на паром сядет компания, несколько большая, чем эти двое. А остановка будет в Игуменице.

Слишком много неизвестностей.

Но данную ситуацию следовало прекратить как можно быстрее.

Надо было что-то делать.

Сквозь окно Сэвэдж увидел Акиру, сидящего в ресторане и опускающего пакетик чая в чашку с водой.

Мужчины ненавязчиво следили за ним, сидя на несколько столиков дальше. Один из них что-то сказал другому. Тот кивнул. Первый поднялся и вышел из ресторана в дверь, противоположную той, рядом с которой стоял Сэвэдж.

Сэвэдж выпрямился.

— Рэйчел, пошли.

— Но куда?..

— Нет времени объяснять.

Он провел женщину через дымный зал бара позади ресторана, вышел на палубу и взглянул вдоль площадки: мужчина стоял у телефонов. Он вставил в прорезь кредитную карточку и нажал ряд, кнопок.

— Рэйчел, обопрись, как раньше, на перила.

Сэвэдж быстро подошел к телефонам и встал рядом с человеком, снял трубку.

— Мы пока не знаем, — говорил тот. Почувствовав прибытие постороннего, он обернулся к Сэвэджу и нахмурился.

Сэвэдж притворился, что не заметил взгляда, и продолжил набирать какой-то номер.

— Именно японец, — говорил мужчина. — По описанию подходит, но нам ведь не были даны специфические детали. Возраст, рост, вес — этого недостаточно для того, чтобы быть полностью убежденным.

— Привет, дорогая, — сказал Сэвэдж в трубку. Номера он набрал наугад и теперь слушал сигнал “занято”. — Нет, я просто хотел предупредить, что попал на паром из Патрая.

— Убедиться? — переспросил человек. — Каким же образом?..

— Ага, в Италию прибудем завтра в пять вечера, — сказал Сэвэдж.

— Спросить его? — Человек снова хмуро зыркнул в сторону Сэвэджа, не имея возможности говорить настолько свободно, насколько бы ему этого хотелось. — Но ведь если это он, то, по-моему, лучше всего подождать и проверить, не встретится ли он со своими приятелями. Из того, что мне известно об этом человеке, нас двоих будет явно недостаточно для того, чтобы заставить его повиноваться.

— И я страшно хочу тебя, дорогая, — промурлыкал Сэвэдж в трубку.

— А-а, эта идея мне кажется получше. Да-да, присылайте побольше посредников на “переговоры”.

— Да нет, все, по-моему, вполне. Всех клиентов по списку я опросил, — продолжал говорить с короткими гудками Сэвэдж. — Мне наобещали черт знает чего.

— Корфу? — Голос мужчины прозвучал озадаченно, — Но ведь это вторая остановка. Почему же им не сесть на паром в Игуменице? А, понятно, понятно. Если команда в Корфу уже подготовлена, то пусть остается на своем месте. Кроме всего, им не уйти с острова в этот час. Они просто не в состоянии пересечь пролив и попасть с Корфу на Игуменицу.

— Я тоже тебя люблю, дорогая, — промурлыкал снова Сэвэдж.

— Хорошо. Увидимся завтра утром в девять, — сказал мужчина. — Если за это время случится что-нибудь экстраординарное, я вам дам знать.

Он повесил трубку и пошел обратно в ресторан.

Сэвэдж: тоже повесил трубку и в темноте отправился к Рэйчел, в одиночестве стоявшей у поручней.

— Планы изменились, — сказал он.

— Не понимаю.

— Похоже, что и я не очень. — Сэвэдж нахмурился. — Я пока лишь разрабатываю детали.

К часу ночи прогулочная палуба практически опустела. Большинство пассажиров отправились на нижние палубы спать, хотя в баре и ресторане еще оставались посетители. Но немного.

Одним из сидевших в ресторане был Акира. Он заказал несколько блюд и так тщательно пережевывал каждый кусок, что две его сторожевые собаки, все еще скучающие за угловым столиком, стали глядеть подозрительно — и выглядели так, словно знали, что смотрят с подозрением.

В любой момент они могли решить, что для наблюдения им следует подобрать более выгодную точку.

— Время, — сказал Сэвэдж Рэйчел. Пока она стояла рядом со входом в ресторан, невидимая изнутри, он периодически заглядывал внутрь. И теперь ему казалось, что он сам выглядит подозрительно. Да, решил Сэвэдж.

Самое время.

— Вы уверены, что это сработает? — Голос Рэйчел дрожал.

— Не уверен. Но это единственное, что я могу на данный момент придумать.

— Не могу сказать, что я безумно счастлива…

— Все будет хорошо. Просто повторяйте про себя: “вот еще одна возможность доказать себе, что я — актриса, намного лучше, чем моя сестра”. — Он умело сымитировал ее дрожащий голос.

— Я слишком напугана, чтобы шутить.

— Ну, же, произведите на меня впечатление. Входите.

Сэвэдж улыбнулся и подтолкнул ее в спину.

Она обернулась, улыбнулась в ответ, глубоко вздохнула и вошла в ресторан.

Из темноты, стоя рядом с поручнями, Сэвэдж наблюдал за двумя мужчинами. Они взглянули на Рэйчел и чуть было не уронили чашки с кофе. Разительно от них отличаясь, Акира продолжал жевать с непередаваемым спокойствием.

Рэйчел присела с ним рядом. Акира положил на салфетку вилку и нож, словно она была именно тем человеком, которого он ожидал здесь увидеть. Он что-то произнес, затем сказал еще какую-то фразу, наклонившись к Рэйчел поближе. Она ответила, затем, видимо, стала развивать свою мысль и указала пальцем куда-то вниз, на нижние, палубы. Акира пожал плечами и кивнул.

На заднем плане человек, звонивший несколько ранее, поднялся со своего места и вышел из ресторана.

Сэвэдж поджидал его в темноте: человек, с глазами, сияющими от предчувствия победного конца, кинулся к телефонам-автоматам.

Быстро взглянув сначала направо, затем налево, Сэвэдж убедился в том, что на прогулочной палубе никого нет. Он схватил мужчину за левую руку, правую ногу, которую перебросил через перила, и кинул человека в море.

Он падал примерно пять этажей. Вода, видимо, была жесткой как бетон. Мужчина был чересчур удивлен, чтобы кричать.

Сэвэдж, оставаясь в темноте, повернулся к окну ресторана. Акира встал, расплатился и вышел из зала с противоположной стороны вместе с Рэйчел.

Второй охотник замялся, не зная, видимо, насколько быстро удастся дозвониться его напарнику. Но он не мог оставить Акиру с Рэйчел — в этом Сэвэдж не сомневался. Как он и предполагал, мужчина, поколебавшись секунду, торопливо кинул на стол деньги и поспешил вслед за добычей.

Сэвэдж пошел вдоль опустевшей палубы. Ему было вовсе не обязательно перебираться на другую сторону парома и следить за наблюдателем. Он прекрасно знал, куда тот отправится.

Он поспешил спуститься по лестнице на палубу А. Ему следовало поспешить. Потому что он абсолютно точно знал, что Акира с Рэйчел дойдут до каюты, которую снял Сэвэдж, наблюдатель увидит, как они входят, услышит, как щелкнет замок, и поспешит к своему напарнику, чтобы сообщить ему, где именно скрывается жена их хозяина.

Пока Сэвэдж якобы спьяну чуть не свалился со ступеней к подножию лестницы и принялся шарить по карманам, не в силах отыскать ключи от каюты, наблюдатель рванулся к нему, стараясь как можно быстрее подняться на прогулочную палубу и отыскать своего партнера. Сэвэдж врезал ему в живот и рубанул мозолистым ребром ладони прямо по скуле, а потом потащил бессознательное (со стороны казалось, что человек просто вусмерть напился) тело по пустому коридору и трижды стукнул в дверь своей каюты. Дверь приоткрылась на дюйм.

— Драку заказывали? — спросил Сэвэдж.

Каютка была крохотная и обставлена резко и решительно: стол, верхняя и нижняя койки, маленький шкафчик и раковина. Рассчитанная на двух человек, она оставляла мало пространства для передвижения четверых. Пока Рэйчел запирала дверь, Акира помог Сэвэджу уложить мужчину на нижнюю койку. Быстро скрутив ему руки за спиной его же ремнем, а ноги — галстуком, они обыскали человека и с удовлетворением отметили, что и он не рискнул пронести через таможню огнестрельное оружие.

— Он безобразно бледен, — произнесла Рэйчел. — Его скула… настолько распухла…

Ударение на последнем слове заставило Сэвэджа повернуться к женщине. Он вдруг понял, что впервые Рэйчел видит следы насилия не на своем теле, а на чьем-то другом.

— А дыхание сильное.

— Не беспокойтесь, — успокоил ее Сэвэдж. — Я ударил его не настолько сильно, чтобы что-нибудь повредить. Он скоро очнется.

— Давайте-ка попробуем ему в этом помочь. — Акира принес стакан воды из раковины и вылил ее мужчине на лицо.

Его глаза заморгали и постепенно стали фокусироваться. Увидев стоящих над ним Сэвэджа, Рэйчел и Акиру, он попытался было подняться, но с ужасом понял, что руки и ноги у него связаны.

— Лежи спокойно, — сказал Сэвэдж. — Не стоит глупить и звать на помощь. Твой приятель тебя не услышит.

— А где?..

— Упал за борт, — оборвал его Сэвэдж.

— Сукин кот, — сказал мужчина.

— Есть предложение, — вступил в разговор Акира. — Нам бы хотелось, чтобы ты хорошо выспался, а утром позвонил.

— Вы не собираетесь меня убивать?

— Такая возможность всегда остается. — Глаза Акиры выражали вселенскую печаль. — Будешь с нами сотрудничать, и не придется тебе так рано уходить к своим предкам.

— Предкам? Что это, японские шуточки?

— Можешь называть их как угодно. Да. — Губы Акиры сложились в тонкую, ледяную улыбку. — Японские шуточки.

— А кому и зачем звонить?

— В семь часов утра паром пристанет в Игуменице. После того, как он отплывет на Корфу, позвонишь своим начальничкам и скажешь, что тебя с приятелем засекли. Скажешь, что мы запаниковали, и сошли с парома в Игуменице. Поехали на восток, в глубь материка, к Иоаннине, по девятнадцатому шоссе.

— А все мы, конечно, останемся на пароме и поедем дальше, на Корфу? — спросил мужчина.

— Точно. Подкрепление, которое должно взойти на борт парома на Корфу, таким образом будет отозвано.

Мужчина стал подозрительно выспрашивать:

— А что дальше? Что будет, когда мы доберемся до Корфу? Поплывем в Италию?

— Наши дальнейшие планы тебя не касаются.

— Я хотел спросить, со мной-то что будет? Зачем мне звонить? Моего напарника вы уже убрали. Почему бы и от меня не избавиться?

— Даем слово, что не причиним тебе никакого вреда, — сказал Акира.

Человек рассмеялся.

— Слово? Слушайте, не смешите. Слова — штука дешевая. Как только мавр сделает свое дело, он сможет преспокойно помереть. Вы же не позволите мне выжить, чтобы рассказать Пападрополису о том, куда вы по-настоящему отправились.

Глаза Акиры сверкнули.

— Мое слово не означает, как ты выразился, дешевизны.

Мужчина повернул голову в его сторону. Потом посмотрел на Сэвэджа.

— Послушай, мы с тобой оба американцы. Это хоть что-то должно значить, а? Неужели, черт, ты не соображаешь, что мне грозит?

Сэвэдж присел рядом с ним.

— Ну, разумеется, понимаю. С одной стороны, ты беспокоишься, что мы будем обязаны тебя убрать, чтобы не волноваться насчет будущего. С другой — что Пападрополис сдерет с тебя шкуру, если узнает, что ты помог нам скрыться. Ему наплевать на твое практичное поведение, когда ты спасаешь жизнь. С его точки зрения ты — предатель. И он тебя накажет. Страшно. Поэтому у тебя возникает комплекс проблем. Согласен. Но вопрос состоит лишь в том, что ты предпочтешь: немедленную смерть или ее отсрочку?

— И можешь не сомневаться, если откажешься нам помочь — через секунду окажешься в компании своего бывшего приятеля, — пообещал Акира. — А у нас, чтобы уйти из ловушки, и другие пути имеются.

— Тогда, ради всего святого, используйте их.

— Но что нам тогда с тобой-то делать? — задумчиво спросил Сэвэдж. — Сейчас наша забота не Пападрополис. А ты. Как с тобой-то поступить?

Человек испуганно стрельнул глазками сначала в сторону Акиры, затем снова взглянул на Сэвэджа и наконец посмотрел на Рэйчел.

— Миссис Пападрополис, не позволяйте им…

— Ненавижу это имя, — оборвала его женщина. — Не называйте меня так. Я никогда не принимала его. И не хочу его снова слышать. Моей последней фамилией была фамилия Стоун.

— Мисс Стоун, не позволяйте им меня убивать. Я видел, как вы побледнели, когда услышали, что этот человек, — он кивнул в сторону Сэвэджа, — убил моего напарника. И вы почувствуете себя в тысячу раз хуже, если позволите ему меня прикончить. Я ведь вот, рядом с вами. Вы со мной разговариваете. Зовут меня Пол Фэррис. Мне тридцать четыре года. Я дипломированный телохранитель, а не убийца. У меня жена и дочурка. Живем мы в Швейцарии. Если вы позволите этим людям меня убить — даже не видя этого своими глазами — вы все равно будете раскаиваться в этом до конца своей жизни.

Рэйчел нахмурилась.

— Неплохо, — сказал Сэвэдж, — но перед тем, как тебя разбудить, мы покопались в твоих карманах. И проверили твои документы. Зовут тебя не Пол Фэррис. А Хэролд Траск. Ты не соврал лишь насчет возраста. Рэйчел, не стоит ему сочувствовать.

— Неужели вы думаете, что во время работы я таскаю с собой настоящее удостоверение личности? — спросил мужчина. — Те, за кем мне приходится наблюдать, очень мстительны, и если они докопаются до того, кто за ними следит, они, чтобы сравнять счеты, достанут моих жену и ребенка. Я уверен на сто процентов в том, что вы оба тоже не носите с собой настоящих удостоверений.

— Убедительно, — сказал Акира. — Но не по делу. Ты ведь так и не захотел нам помочь. Даже если Рэйчел нам прикажет тебя не убивать — это не будет иметь решающего значения. Ведь ее жизнь вне опасности. Если Пападрополис… или она сама решит к нему вернуться…

— Никогда! — заявила Рэйчел. — Я к нему ни за что не вернусь!

— …муж, конечно, ее изобьет и не сомневаюсь, что очень жестоко — но ведь не убьет. А вот нас — если узнает, о том, кто мы и где — обязательно. Если поймает. Так что заставить тебя замолчать — это всего лишь мера самозащиты.

— Соображай, — сказал Сэвэдж. — Будешь помогать?

— То есть буду ли звонить начальству? А вы меня потом отпустите?

— Мы уже пообещали.

Человек колебался.

— Будем считать, что вы меня заставили.

— Какой умница, — подивился Акира. В глазах мужчины замелькали цифры. — Но даже так…

— Меня это начинает утомлять.

— Мне необходим дополнительный стимул.

— Деньги? Не стоит так сильно испытывать судьбу, — предупредил его Сэвэдж. В разговор вступила Рэйчел.

— Заплатите ему.

Сэвэдж, нахмурившись, повернулся к ней.

— Ведь он рискует, — продолжила женщина. — Мой муж будет в ярости, узнав, что этот человек ему солгал.

— Все верно, мисс Стоун. Мне необходимо будет забрать жену с дочкой и на время исчезнуть. А это дело недешевое.

— Это в том случае, если жена и дочь у тебя действительно имеются, — прервал его тираду Сэвэдж. — И сколько же ты хочешь?

— Четверть миллиона.

— Что за бред.

— Ну, хорошо, давайте остановимся на двухстах тысячах.

— Будем считать, что я подобрел, настолько, чтобы предложить тебе пятьдесят тысяч.

— Но откуда мне знать, что они у вас имеются?

Сэвэдж с отвращением покачал головой.

— У тебя, что, есть выбор?

Мужчина побледнел.

— Не зли меня, — продолжил Сэвэдж.

— Хорошо, — мужчина сглотнул. — Договорились. Только вот еще одно.

— Ты просто невозможен, — печально произнес Акира.

— Нет, послушайте. Нужно, чтобы вы помогли как-то избавить меня от Пападрополиса.

— Утро вечера мудренее, — сказал Сэвэдж.

— Могли бы по крайней мере развязать мне руки и ноги.

— Знаешь, единственное, чего мне по-настоящему хочется, так это заткнуть тебе пасть, — рявкнул Акира.

— Ну, мне же надо в туалет сходить.

Акира озлобленно вскинул руки к потолку.

— Не думаю, что смогу выдержать этого парня даже до завтрашнего утра.

— Это и по лицу видно, — сказала Рэйчел и расхохоталась.

Следующее утро: десять минут восьмого. Паром только что отчалил от пристани Игуменицы и направился к острову Корфу; Сэвэдж, Акира и Рэйчел напряженно стоят рядом с мужчиной, говорящим по телефону.

— Слушайте, я понимаю, что все пошло насмарку, не стоит напоминать. Но, черт побери, это не моя вина. Мой напарник подошел к нему слишком близко. Японец заметил. И как раз перед самым заходом в Игуменицу. Он побежал. Нам, чтобы его засечь, потребовалось некоторое время. К тому времени к японцу присоединился американец вместе с миссис Пападрополис. Видимо, они спали в одной из кают. Черт, а что я мог поделать? Стучаться в каждую дверь и орать: “Миссис Пападрополис, вы тут?” Японец, судя по всему, был просто приманкой — они хотели выяснить, есть ли на пароме группа наблюдения или нет. Если бы все было покойно, вся троица преспокойно отправилась бы на Корфу.

Мужчина прекратил говорить. Сэвэдж услышал, как на другом конце провода кто-то орет.

— Нет, остановить их перед выездом с парома мы не могли, — продолжил мужчина.

Снова крики в трубке.

— Послушайте, я же говорю, это не моя вина. Мой напарничек так перегадился насчет того, что все испоганил, что сбежал. Решил, что Пападрополис его прикончит.

Человек вздрогнул: вопли на другом конце провода стали настолько громкими, что он отнял трубку от уха.

— На его, а не мою задницу. Я же остался, хотя, надо признаться, следить за ними в одиночку чертовски тяжело. Едва смог перехватить их при выезде из Игуменицы. Направляюсь на восток по шоссе номер девятнадцать. Почему не позвонил раньше? Да каким образом? Я бы их тогда точно потерял из виду. Да я бы и сейчас не звонил, если бы они не остановились заправиться. Я в ресторанчике дальше по улице. Вижу их сквозь стекло. Они не понимают, что… минутку. Черт, они уже собираются отъезжать. Слушайте, мне кажется, они гонят к границе. К Иоаннине. Отсюда до югославской границы не больше часа езды. Передайте всем, чтобы следили за пограничными постами. Черт, они отъехали! Больше не могу говорить! Позвоню позже!

Задыхаясь, мужчина грохнул трубку на рычаг.

Сэвэдж отпустил его руку.

Пленник вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Потом прислонился спиной к телефону и содрогнулся.

— Нормально?

— Весьма правдоподобно, — сообщил Акира.

— И что теперь? — Человек, видимо, подозревал Сэвэджа с Акирой в самых дурных намерениях. Наверное ждал, что они сейчас же его прикончат.

— Расслабимся и насладимся путешествием, — сказал Акира.

— Что, в самом деле?

— Ты выполнил свою часть сделки.

Мужчина выдохнул и выпрямился.

— Похоже, Пападрополиса со своей шеи я подснял. Они будут искать моего напарника.

— Которого им никогда и ни за что не найти, — произнес Акира. — Да, похоже, что на этом твои треволнения закончились.

— И наши тоже, — сказала Рэйчел. — На Корфу нас никто ждать не будет. Они будут стараться перехватить нас на пути в Югославию.

— Куда нам совершенно незачем ехать, — усмехнулся Сэвэдж и повернулся к мужчине. — Главное тебе — сразу, как только сможешь, вернуться на материк. Притворишься, что преследуешь нас. Звони им. Продолжай посылать лживые донесения.

— Это само собой. Если я не встречусь с командой на контрольно-пропускном пункте — на одном из пунктов — то моей легенде никто не поверит. Но я к тому времени, естественно, потеряю вас из вида.

— Совершенно верно.

— Так что осталась всего одна крошечная формальность.

— Да? Какая же?

— Вы забыли дать мне деньги.

Через полтора часа, когда паром пристал на Корфу, они увидели, как мужчина выехал на причал и слился с потоком автомобилей.

— Он все-таки может нас предать, — сказал Акира.

— Не думаю, — откликнулся Сэвэдж. — У Рэйчел правильно сработали инстинкты, когда она сказала, что ему следует заплатить. Он понимает, что если скажет, где мы на самом деле находимся, то мы его заложим. А Пападрополис за взятку его просто убьет.

— Значит, отправляемся в Италию? — спросила Рэйчел.

— А зачем? — улыбнулся Сэвэдж. — Теперь аэропорт Корфу совершенно безопасен: наблюдение с него снято. Давайте ближайшим рейсом вылетим во Францию. Сегодня же вечером вы встретитесь со своей сестрой.

Но Рэйчел выглядела встревоженной.

Но почему? Недоумевал Сэвэдж.

— А после этого мы полетим прямо в Нью-Йорк, — сказал Акира Сэвэджу, и печаль в его глазах смешалась с яростью. — Мы вынудим Грэма расколоться. Заставим его рассказать, почему мы видели друг друга мертвыми!

— Рада? Ну, разумеется… Еще бы… А почему я, собственно, должна горевать? — спросила Рэйчел.

Машину они оставили в аэропорту Корфу, сели на рейс компании “Алиталия” до Рима, где перебрались на самолет “Эйр Франс”, летящий до Ниццы.

Полдень. Погода чудесная. Рэйчел сидела у окна и, разговаривая с Сэвэджем, смотрела на Корсику, проплывающую на востоке, и Средиземное море раскинувшееся от края до края сверкающей голубизны.

Но Сэвэдж чувствовал, что ее страсть к обозрению прелестей Средиземноморья заключается не во влечении к прелестям природы, а в желании скрыть выражение лица.

— Потому что еще там, на пароме, вы были не слишком обрадованы сообщением о том, что сегодня вечером будете сидеть вместе со своей сестрой.

Рэйчел продолжала, не отрываясь, смотреть в окно.

— А вы думали, я от радости прыгать начну? Это после всего того, что со мной приключилось? Да я выжата, как лимон. Контужена, понимаете? Онемела. Все еще не могу поверить в то, что спасена.

Сэвэдж взглянул на ее руку, лежащую на колене. Пальцы были словно судорогой сведены, костяшки побелели.

— Рэйчел…

Кулак сжался еще сильнее.

— Я хочу, чтобы вы на меня взглянули.

Женщина еще ближе придвинулась к окну.

— Мечтаете снова взглянуть на мою сестру? Ну, еще бы. Она мне больше чем сестра. Она мой ближайший друг. Если бы не она… и не вы… мне бы ни за что не выбраться с Миконоса. Муж продолжал бы меня избивать.

Она содрогнулась.

— Рэйчел, пожалуйста. Посмотрите на меня.

Она замерла, затем потихоньку повернулась к нему. Синяки лишь подчеркивали мрачное выражение ее лица. Сэвэдж взял ее за руку.

— Что с вами?

— Я старалась представить, что ждет меня в будущем. Сестра. Счастливое воссоединение. Возможность отдохнуть и вылечиться. Ну, конечно, меня будут баловать и все такое. Холить, лелеять. Будут давать самое-самое. Но затем — что? Клетка есть клетка, неважно, позолоченная она или нет. Я так и останусь пленницей.

Сэвэдж ждал продолжения, внезапно вспомнив об Акире, сидевшем в самом конце салона и разглядывающем пассажиров.

— Мой муж не успокоится, пока не заполучит меня обратно. Когда он узнает, где именно я нахожусь, то будет денно и нощно наблюдать за имением сестры. И вылететь из этой клетки мне не удастся никогда.

— И да, и нет. Всегда есть возможность улизнуть.

— Улизнуть. Ну, еще бы. Только вне стен имения сестры я никогда не почувствую себя в безопасности. Куда бы я не пошла, мне придется брать другое имя, маскироваться, стараться не выказывать подозрительности ко всем и каждому. Улизнуть. Всю оставшуюся жизнь придется убегать…

— Ну, не так уж это страшно, как вам представляется.

— Нет так. — Рэйчел быстро оглядела ряды пассажиров впереди и с боков, досадуя на то, что повысила голос. И зашептала, делая ударение чуть ли не на каждом слове: — Я просто в ужасе. Скажите, что случалось с людьми, которых вы спасали до меня?

Сэвэджу пришлось солгать. Потому что, как только требовались его услуги, он совершенно точно знал, что сможет лишь на время предотвратить опасность, но не избавить от нее целиком и полностью.

— Они продолжали жить. Нормально существовать.

— Фигня. Хищники не отстают.

Сэвэдж ничего не ответил.

— Я права?

Сэвэдж глянул в проход.

— Эй, послушайте, я с вами разговариваю, извольте смотреть на меня. Ведь я же на вас смотрела!

— Ну, хорошо. Если хотите знать мое мнение — ваш муж чересчур заносчив и высокомерен, чтобы признать свое поражение. Так что вам придется соблюдать осторожность.

— Ах, ты, блин, какая радость! — Рэйчел выдернула свою руку из руки Сэвэджа.

— Вы сами настаивали на том, чтобы я сказал вам правду.

— И я ее сполна получила.

— Обычный путь уладить конфликты — переговоры.

— Хватит разговаривать со мною как с девчонкой! Да и вы не адвокат.

— Так чего же вы хотите?

— Последние несколько дней — какими бы жуткими они не были — я чувствовала себя в вашем обществе, как никогда раньше. В полной, я бы так это назвала, безопасности. Вы относились ко мне… уважительно, со вниманием, старались, чтобы я чувствовала себя человеком. Обращались со мной так, словно я для вас означаю в жизни — все.

— Так оно и было.

— Я была для вас просто клиентом, — отозвалась Рэйчел с горечью. — После того, как вы доставите меня к ней, и вам заплатят…

— А вы обо мне ничего не знаете, — сказал Сэвэдж. — Я рискую жизнью не только из-за денег. А потому, что во мне нуждаются люди. Но я не могу навсегда остаться…

— С каждым, кто в вас нуждается?

— Раньше или позже, но расставаться приходится. Вас, например, ждет не дождется ваша сестра.

— И вы меня сразу забудете?

— Я никогда вас не позабуду, — резко сказал Сэвэдж.

— Тогда возьмите меня с собой.

— Что? В Нью-Йорк?

— Без вас я не буду чувствовать себя в безопасности.

— Рэйчел, да через три недели вы, попивая шампанское в бассейне на вилле вашей сестры, обо мне и не вспомните.

— К хорошему человеку я всегда буду чувствовать самые теплые чувства.

— Подобные разговоры я уже проходил, — сказал Сэвэдж устало, — И не единожды. Человек, меня обучивший…

— Грэм.

— Верно. Так вот, он постоянно повторял: “Никогда не позволяй себе опускаться до личных чувств к клиенту”. И был прав. Потому что чувства мешают трезвому расчету. Из-за них происходят все ошибки. А ошибаться — значит подвергать себя смертельному риску.

— Для вас я сделаю все.

— Что? Пойдете за мной в ад?

— Я ведь пообещала.

— И выжили. Но у нас с Акирой свой собственный ад, и нам необходимо выяснить, кто, черт побери, нам его создал. Поверьте, вы только помешаете. Лучше плавайте в бассейне… И вспоминайте о двух мужчинах, старающихся найти объяснение кошмару.

— Секундочку, не двигайтесь.

— Что?

Рэйчел наклонилась к нему и взяла его лицо в ладони.

Сэвэдж поежился.

— Нет, — сказала Рэйчел. — Сиди спокойно.

— Но…

— Тихо. — Она поцеловала его. Ее губы слегка коснулись его губ, и Сэвэдж почувствовал, будто его пронзили тысячи иголок. Постепенно наращивая давление, Рэйчел вжала свой рот в его, и Сэвэдж ощутил, как ее язык вливается ему в горло, и лижет, пробует…

Жалит…

Сэвэдж не сопротивлялся, но, даже чувствуя нарастающее возбуждение, не подталкивал и никак не воодушевлял этот поцелуй.

Рэйчел медленно отстранилась.

— Ты прекрасна.

Она гордо взглянула на него. Сэвэдж провел пальцем по ее щеке. Ее передернуло.

— Не могу, — сказал Сэвэдж. — Это против правил. Я отвезу тебя к сестре. А затем мы с Акирой двинемся в Нью-Йорк.

Рэйчел отшатнулась, словно ее ударили.

— Не могу дождаться, когда увижу Джойс.

Они приземлились возле Ниццы около четырех часов пополудни. Прежде чем Сэвэдж, Акира и Рэйчел улетели с Корфу, американец позвонил из аэропорта Джойс Стоун. И вот, когда они прошли к иммиграционному и таможенному контролю, к ним подошел стройный человек в безукоризненном сером костюме. На лацкане пиджака у него была приколота идентификационная булавка, хотя Сэвэдж и не знал, что означают полосы нескольких цветов. За спиной мужчины маячил человек в форме.

— Мсье Саваж? — спросил на французский манер безукоризненно одетый мужчина.

— Да.

— Прошу вас и ваших спутников следовать за нами.

Акира не выказал ни малейшей напряженности, и лишь мельком, слегка нахмурившись, взглянул на Сэвэджа, но американец ободряющее кивнул и взял Рэйчел под руку.

Они вошли в боковую комнатку. Охранник запер дверь. Безукоризненно одетый мужчина присел за стол.

— Мсье, как вы, наверное, знаете, приезжие должны ставить во Франции не только паспортную, но и иммиграционную визу.

— Да, мы это знаем. Надеюсь, у нас все в полном порядке. — Сэвэдж положил на стол паспорт и визу. Перед тем, как пойти на задание и зная, что ему придется переправлять Рэйчел к сестре во Францию, он заказал визы для себя и для нее.

Чиновник проверил документы.

— А вот паспорт мисс Стоун, — сказал Сэвэдж. Так как Рэйчел была вынуждена использовать вместо своего паспорт сестры, а сестра являлась французской подданной, в ее случае иммиграционная виза не требовалась.

Чиновник проверил паспорт.

— Великолепно. — Он, казалось, вовсе не удивлен тем, что перед ним, по идее, стоит весьма влиятельная и, можно сказать, властительная особа.

Сэвэдж подозвал Акиру.

— У моего друга с паспортом все в порядке, но боюсь, что визу ему получать не приходилось.

— Да, так меня и проинструктировала ваша влиятельная покровительница. Но пока вы находились в пути, это недоразумение было исчерпано. — Чиновник положил визу на стол и протянул руку за паспортом Акиры.

После беглого просмотра он проштамповал все документы и вернул их.

— У вас есть что-нибудь, что следовало бы заявить в таможенной декларации?

— Нет, ничего.

— Пройдите, пожалуйста, за мной.

Они вышли из кабинета, прошли через контрольно-пропускные пункты, запруженные народом, и подошли к выходу из аэропорта.

— Приятного пребывания во Франции, — пожелал безукоризненно одетый мужчина.

— Благодарим за сотрудничество, — ответил Сэвэдж. Чиновник пожал плечами.

— Ваша влиятельная покровительница была крайне настойчива. Правда, делала это с неподражаемым шармом. Когда есть возможность, я всегда с удовольствием выполняю ее желания. Она просила меня передать, что организовала все для вашего переезда. Сюда, пожалуйста, вот в эту дверь.

Озадаченный Сэвэдж вышел. Вслед за ним вышли и Рэйчел с Акирой. Их встретил ослепительный солнечный свет. Перед ними развернулась стоянка, на заднем плане которой покачивались пальмы. То, что он увидел, его ужаснуло.

Джойс Стоун — позабыв об афинском предупреждении Сэвэджа по поводу незаметной машины — прислала за ними “роллс-ройс”. А за рулем сидел один из телохранителей, которых Сэвэдж видел в номере гостиницы возле Акрополя.

— Мне это не по душе, — сказал Акира. Рэйчел моментально напряглась.

— Почему?

— Все не так, черт, — прошипел Сэвэдж. — Не хватает лишь знака на дверце: “Особо Важные Персоны”. Мы моментально становимся мишенями.

Плотный водитель выбрался из машины, расправил плечи и ухмыльнулся Сэвэджу.

— Значит, удалось все-таки. Когда я услыхал, то, ей-ей, держал кулаки.

Сэвэдж еще больше испугался.

— Вам сказали? Вы, что, знали, что мы будем вашими пассажирами?

— За последние три дня хозяйка все ногти поизгрызла. И не смогла сдержаться, чтобы мне не рассказать. — Ухмылка расползлась еще шире.

— Черт.

— Э, да все же нормально, — удивился человек.

— Нет, — вступил Акира, — ненормально.

Охранник перестал ухмыляться.

— Э, а ты кто, черт возьми, такой?

Акира не обратил на него внимания и повернулся у Сэвэджу.

— Мы сможем достать другую машину?

— А эта-то чем плоха? — поразился охранник.

— Тебе не понять.

— Да прекратите вы, она укомплектована всем, что нужно, под завязку.

— На данный момент стереосистемы и кондиционеры с холодильниками не имеют особого значения, — сказал Акира.

— Нет, я имел в виду полный комплект.

Сэвэджу стало не по себе, когда он увидел поток выезжающих из ворот аэропорта машин и выходящих из дверей людей. Поэтому для того, чтобы осознать значение слов телохранителя, ему потребовалась одна секунда.

— Укомплектована?

— Под передними крыльями — автоматы. Стреляют сразу в оба ствола. С каждой стороны — ослепляющие гранаты. Позади — канистры с жидкостью для дымового заслона. Полностью пуленепроницаема. Бронированный топливный бак. Но если — конечно, по случайности — в бак и попадет мина, стальная плита отгородит его от салона, и пламя отсечется. Так что — по полной схеме. Укомплектована. Противотеррористическое барахло, в которое так верит хозяйка.

Акира, нахмурившись, смотрел на Сэвэджа.

— Ну, что ж, может быть…

— Если не принимать во внимание претенциозность этой чертовой игрушки, — ответил Сэвэдж.

— Но здесь, в Южной Франции, может быть, это и не так уж плохо? Пока мы разговаривали, я видел, как мимо проехало с пяток похожих, совершенно вульгарных автомобилей.

— Подцепил. Соблазняешь… — заколебался Сэвэдж.

— Вульгарных? — переспросил здоровяк. — Ничего она не вульгарна. Это же сказка, мечта…

— Смотря для кого, — сказал Сэвэдж. Рэйчел поежилась.

— Не нравится мне стоять здесь.

— Хорошо, — сдался наконец Сэвэдж. — Воспользуемся. — Он прикрыл Рэйчел, открывая заднюю дверцу, и быстро впихнул ее в машину. — Акира — сядешь рядом. — Он развернулся к здоровяку. — Поведу я.

— Но…

— Садись рядом, или можешь отправляться пешком.

Казалось, телохранитель оскорблен в своих лучших чувствах.

— Обещайте, что не выдадите.

— Договорились.

— Что?

— Не выдам. Всю ответственность беру на себя. В машину! — Пока Сэвэдж усаживался за рулем, охранник обежал автомобиль и сел рядом, хлопнув дверцей.

— Где кнопки управления? — спросил Сэвэдж.

— Все автоматическое.

— Я говорю об осветляющих гранатах, дымовой завесе, автоматах.

— Поднимите консоль слева от коробки передач.

Сэвэдж увидел ярко высвеченные кнопки. Он повернул ключ в замке зажигания и поспешил выехать со стоянки аэропорта.

Несмотря на название, целью Сэвэджа было вовсе не движение на восток, к Ницце, а на запад, но шоссе № 98 — прибрежной полосе, вьющейся по всей длине Золотого Берега, которая должна была привести их к Антибу, Антибскому Мысу, откуда до Канн оставалось несколько километров. В море, возле этого блистательного города, лежал архипелаг островов, на одном из которых находилась столица не менее блистательных владений Джойс Стоун, которыми она правила от лица своего не слишком сурового и не слишком принципиального мужа.

— Ага, — буркнул здоровяк, — по этой дороге прямо к…

— Я уже бывал в Южной Франции.

Полтора года назад Сэвэдж сопровождал американского продюсера на Каннский международный кинофестиваль. В то время террористы угрожали напасть на “поставщиков пропаганды расистской тирании”. Почувствовав нагнетание внутренней атмосферы, Сэвэдж согласился с принципалом использовать вместо каннской какую-нибудь деревенскую гостиницу. Пока принципал спал, Сэвэдж находился вне зоны принципиального насилия. Готовясь к этому заданию, он приехал на несколько дней раньше своего хозяина и провел разведку Канн и близлежащих окрестностей, изучая расположение магистралей, главных и боковых улиц на тот случай, если придется удирать.

— Так что, на юге Фракции я бывал, — повторил Сэвэдж. — И дорогу к твоей хозяйке отыскать сумею.

Чем дальше они отъезжали от аэропорта Ниццы, тем меньше видели машин — большинство поворачивало на северный суперхайвэй. Эта магистраль шла параллельно шоссе, по которому ехал Сэвэдж, и привела бы его в Канны намного быстрее, но он не намеревался въезжать в город. Джойс Стоун поставила в полукилометре перед въездом в Канны, на пляже, идущем параллельно дороге, мощную моторку, которая должна была довезти их до яхты, которая, в свою очередь, доставила бы их на остров, которым правила Джойс. Надежный, тайный путь доставки Рэйчел к сестре.

— Не хотелось бы тебя огорчать, — вдруг произнес Акира. — Но, похоже, к нам кое-кто присоединился.

Сэвэдж взглянул в зеркальце заднего обзора.

— Фургон?

— Едет за нами от самого аэропорта.

— Может быть, ему к одной из вилл, что стоят на побережье.

— Он пропускает машины и остается все время сзади. Если бы он торопился, то и нас бы обогнал.

— Давай-ка проверим.

Сэвэдж сбросил скорость. Притормозил и фургон.

Мимо них промчался “порш”.

Сэвэдж наддал газу. Фургон не отставал.

Сэвэдж взглянул на сидящего рядом здоровяка.

— Наверное глупо с моей стороны надеяться на то, что ты привез с собой пистолеты?

— Никто бы не подумал, что они могут понадобиться.

— Если нам удастся выжить, я из тебя дерьмо-то повыколачиваю.

Рэйчел была в полной панике.

— Но как им удалось нас обнаружить?

— Твой муж мог решить, что именно твоя сестра организовала спасательную операцию.

— Но ведь он считал, что мы поехали в Югославию!

— Верно. Видимо, большая часть его команды рыскает именно в тех местах, — сказал Сэвэдж, наращивая скорость. — Но здесь, на юге Франции, он мог просто на всякий случай — вдруг нам посчастливится уйти от преследования и добраться сюда — держать несколько человек. За аэропортом следили.

— Я не заметил наблюдения, — сказал Акира.

— Не в аэропорту, а снаружи. Ну, а когда этот кретин подрулил в своем “роллсе”…

— Эй, думай, кого называешь кретином, — оскорбился здоровяк.

— …они захлопнули ловушку. Так что они не одни. Где-то впереди их должна ждать другая машина, с которой они связываются по рации. А ты, — тут Сэвэдж взглянул на здоровяка, — если не закроешь пасть, будешь иметь дело с Акирой. А он тебя задушит.

Сэвэдж обогнал медленно ползущий грузовик, набитый цыплятами. Фургон сделал то же самое.

Слева, ниже по спуску, Сэвэдж увидел раскинувшийся у моря Антиб. Курорт был заполнен благоухающими садами, издали виднелись старинные романские церкви и узенькие, мощенные булыжником, улочки. Справа склон устилали стоящие впритык друг к другу богатейшие к импозантнейшие виллы.

Сэвэдж добрался до поворота и на полдороги нажал на акселератор. Скорость нехотя, но все-таки сменилась.

— Автоматика, — с неприязнью сказал Сэвэдж. — Просто не могу поверить. — Он снова зыркнул на здоровяка. — Тебе разве неизвестно, что, когда уходишь от погони, обыкновенная коробка передач работает гораздо эффективнее?

— Знаю, но зато автоматическая намного удобнее в городе, когда постоянно приходится останавливаться. А улицы здесь просто запружены машинами. Так что стандартная коробка лишь мешает продвижению…

Сэвэдж выругался и сделал разворот. Теперь противоположный от вилл склон оказался усеянным различными отелями до такой степени, что моря было практически не видно.

Преследующий фургон подобрался ближе.

— Может быть и другое объяснение, — внезапно сказал Акира.

— Тому, что нас засекли? — Сэвэдж вывел “роллс” из виража.

— Телефонный звонок. Из Корфу. Этот молодчик, который ничего ни в чем не понимает, а теперь сидит возле тебя, только что сказал, что твоя нанимательница в открытую говорила о спасении сестры.

— Эй, что значит “ничего и ни в чем”?

— Если будешь вмешиваться, — сказал Акира, не повышая голоса, — придется в самом деле тебя задушить.

Увидев следующий поворот, Сэвэдж нахмурился.

— Судя по всему, телефоны твоей нанимательницы прослушиваются, — продолжил Акира. — А в доме, наверное, полным полно шпионов.

— Я ее предупреждал, — сказал Сэвэдж, — прежде чем пошел на задание, что безопасность Рэйчел будет зависеть от того, насколько она станет соблюдать секретность.

— Прежде чем пошел. После того, как ты ушел, она решила отбросить все подозрения и избавиться от тревог.

Сэвэдж, прищурившись, наблюдал за зеркальцем заднего обзора. Фургон подъехал еще ближе.

— Думаю, ты прав. Кто-то из персонала Джойс Стоун работает на Пападрополиса. Вот почему команда в аэропорту была наготове.

— Так что вы намерены предпринять? — спросил здоровяк.

— Мне бы хотелось, — с наслаждением сказал Сэвэдж, — выкинуть тебя из машины.

— Впереди! — рявкнул Акира.

Сэвэджу сдавило грудь при виде появившегося спереди фургона.

Он тормознул, вильнул и развернулся боком, перегораживая узкую дорогу.

— Рэйчел, проверь, надежно ли ты пристегнута.

Преследовавший их фургон надвигался сзади. Сэвэдж одной ногой нажал на тормоз, а другой на акселератор, одновременно крутанув рулевое колесо. Маневр был трудный. Если бы он нажал на тормоз чересчур сильно, то задние колеса заклинило бы. А ему было необходимо балансировать между торможением и акселерацией задних колес во время разворота. Следствием этого баланса был вращательный момент. И когда Сэвэдж крутанул руль, машина развернулась вокруг своей оси. Разворот на сто восемьдесят градусов заставил шины завизжать и задымиться. Ремень безопасности впился Сэвэджу в грудь.

Теперь перегораживающий дорогу, фургон находился сзади “роллса”, а преследовавший их — впереди. Сэвэдж резко убрал ногу с тормоза и нажал на акселератор. “Роллс” рванулся навстречу надвигающемуся фургону. Шофер вильнул в сторону. Сэвэдж пролетел мимо. В зеркальце заднего обзора он увидел, как фургон резко затормозил. За ним тот фургон, что перегораживал дорогу, теперь снова двигался, продолжая погоню.

— По крайней мере, теперь они оба у нас сзади, — вздохнул Сэвэдж с облегчением. — Если мы сможем добраться — въехать — в Антиб, то попробуем оторваться.

В живот будто въехали ледяным сапогом, когда он увидел выворачивающий из-за поворота третий фургон.

— Черт, — пробормотал здоровяк. — У этой компании было прикрытие.

Фургон развернулся и перегородил дорогу. В заднее зеркало Сэвэдж увидел, что один из фургонов перегородил дорогу сзади, пока второй продолжал лететь по направлению к “роллсу”.

— Ловушка захлопнулась, — сказал Сэвэдж. Дорога была слишком узкой для Сэвэджа, чтобы он смог обогнуть перегораживающий ее автомобиль. Теперь слева от него был пологий, поднимающийся вверх склок, а с другой стороны — еще более пологий, опускающийся вниз.

Сэвэдж нервно потянулся к кнопкам на консоли.

— Лучше бы этим штуковинам сработать.

Система была придумана для кокаиновых королей Южной Америки. Сэвэдж нажал кнопку. Из-под фар поднялись “крылышки”. Он нажал следующую, и “роллс” сотрясла автоматная пальба. Автоматы стреляли в два ствола, сквозь крупную решетку над фарами.

Передний фургон содрогнулся от непрекращающихся попаданий крупнокалиберных пуль. Огонь продолжался стекла в кабине и в самом фургоне взорвались миллионом осколков. Пули прошивали металл, оставляя множество дыр, образовывая трехфутовые, загибающиеся в кольцо, следы, сходившиеся по спирали, пока “роллс” подлетал ближе. Непрекращающийся огонь раздирал фургон на куски.

Сэвэдж отпустил кнопку и нажал на тормоз. “Роллс” вильнул задом и едва успел остановиться, чтобы не врезаться в разбитую на части машину.

Сэвэдж обернулся, чтобы посмотреть на то, что творится сзади. Пока один из оставшихся фургонов все еще перегораживал дорогу, второй остановился. Из него, поднимая оружие, выпрыгивали люди.

— Рэйчел, закрой глаза, зажми уши.

Сэвэдж нажал на консоли еще две кнопки и последовал своим же собственным советам, быстро захлопнув глаза и прижав ладони к ушам. Несмотря на эти меры предосторожности, он вздрогнул. Будто ад разверзся.

Началось светопреставление.

Нажатые им кнопки освобождали две ослепляющие гранаты, выпрыгнувшие с каждого бока “роллса” и взорвавшиеся, как только они долетели до земли. Эти снаряды были скромно названы “салютом”, вызывая в памяти ассоциации с фейерверком. Но вспышки и грохот, производимые этими небольшими, не больше спичечного коробка, игрушками, вполне могли ослепить и оглушить целую дюжину человек. Даже одной бы хватило, чтобы совершенно дезориентировать группу людей. Несколько дюжин таких взрывов давали устрашающие результаты.

Сидя в “роллсе”, Сэвэдж сквозь плотно прикрытые глаза видел резкие слепящие вспышки. Давящие, отрывистые удары грома прорывались сквозь прижатые к ушам ладони. Он слышал смазанные вопли охотников, корчащихся возле огромной машины. А может быть, это были крики людей, сидящих в “роллсе”. Может быть, это он сам кричал… “Роллс” встряхнуло. В ушах зазвенело.

И внезапно хаос прекратился.

— Все из машины! — крикнул Сэвэдж.

Он выскочил наружу и оказался плотно укутанным курящимся густым дымом. Не от “салюта”, а от канистр с дымовой завесой, кнопку которой он нажал после “салюта”.

Слепящие гранаты и дымовая завеса были призваны облегчить задачу побега от нападающих. К тому же “салют” мог оказаться смертельным, в том случае, если бы взорвался прямо перед противником. В густом дыму Сэвэдж не мог с уверенностью сказать, убило ли по случайности кого-нибудь из команды Пападрополиса, или нет. Но он был уверен в том, что следующие полминуты они будут валяться на дороге, вереща от боли.

С трудом рассматривая то, что творится впереди, Сэвэдж обежал “роллс”, врезался в здоровяка, отпихнул его в сторону и обнаружил поддерживающего Рэйчел Акиру. Никому не потребовалось никаких объяснений. Они с Акирой великолепно знали, что единственно возможным путем к спасению является пологий спуск, ведущий к обрамлявшим море отелям.

Укрытые дымом, они соскочили с дороги и, подхватив Рэйчел под руки, помчались вниз. По траве и камням прокладывали дорогу в густом дыму. И внезапно вылетели в ослепительный солнечный день.

— Бегом, — только и произнес Сэвэдж. Рэйчел нужды подгонять не было. Она вырвалась вперед и, не раздумывая, прыгнула с уступа, приземлившись четырьмя футами ниже. Удар о землю вывел ее из равновесия. Она покатилась, остановилась на спине, выпрямилась и продолжила бег.

Сэвэдж с Акирой прыгнули следом. В любую секунду их противники могли очнуться и восстановить утерянные ненадолго чувства.

Они попытаются сориентироваться, выскочат из дыма, увидят жертвы и продолжат погоню.

Рэйчел запнулась, и потеряла несколько секунд. Сэвэдж с Акирой ее нагнали. Спускаясь все ниже, они пробежали мимо расположенных на склоне теннисных кортов. Игроки прекратили играть и смотрели на облако дыма, расползающееся на дороге наверху. Некоторые заметили беглецов, но тут же вновь переключили внимание на дымовую завесу.

Склон начал переходить в горизонталь; отели казались теперь больше, выше. Сэвэдж остановил Рэйчел и Акиру возле каких-то служебных помещений, находящихся возле пальм и бассейна. По склону над ними пока никто не спускался.

Правда, Сэвэдж с неудовольствием заметил приближающегося к ним тяжело дышащего и оступающегося здоровяка.

— О, черт, чуть было вас не потерял. Спасибо, что подождали.

— Мы тебя вовсе не ждали, — сказал Акира. — По правде сказать, тебя здесь никто не ждал. Мы просто стараемся придумать, что делать дальше. Единственно, что мы совершенно точно знаем…

Мужчина вытер потное лицо.

— И что же это? Давайте, поскорее…

— Ты нам не нужен. Куда бы мы ни отправились, ты пойдешь в противоположном направлении.

— Слушайте, кончайте хохмить. Мы должны держаться друг за друга.

— Нет, — отрезал Акира.

— Наверху, — сказал Сэвэдж. Акира проследил за взглядом американца, вперившимся в спешащих по склону охотников.

— Хочешь, чтобы я за тебя подержался? — спросил Акира и, схватив здоровяка за шею, нажал ему пальцем за левым ухом.

От боли человек осел на землю. Застонав, он стал извиваться, стараясь ослабить хватку японца.

Акира поднажал еще чуток.

— Ты не пойдешь с нами.

Лицо человека побелело.

— Хорошо. Я исчезаю.

— Исчезай. — Акира подтолкнул его в спину.

Здоровяк кинул на Акиру последний испуганный взгляд и, пошатываясь, кинулся к отелю.

Вдали послышались завывания приближающихся сирен.

— Нам тоже пора, — сказал Сэвэдж. Он указал на преследователей, покрывших уже четверть расстояния, затем схватил Рэйчел за руку и потащил за собой.

— Но куда? — задохнулась женщина.

Пробежав мимо двух гостиниц, они выскочили на оживленную, идущую по периметру пляжа, улицу. Сэвэдж замахал руками, увидев приближающееся такси. Машина остановилась. Они быстро вскочили в салон.

Сэвэдж повторил вопрос Рэйчел:

— Куда? Я здесь работал полтора года назад. Тут живет один человек, который мне кое-чем обязан.

Он повернулся к шоферу и принялся давать инструкции на французском.

— Мы на вечеринку опаздываем. Удвою счет, если довезешь за пять минут.

— Благодарю покорно, мсье. — Автомобиль рванул с места и поспешил к Антибу. Таксист взглянул на дымное облако на верхней дороге. — Что там произошло?

— Авария.

— Серьезная?

— Пустяки.

— Все равно жалость.

— Дальше по этой дороге, а потом покажу, куда свернуть.

— Хорошо, мсье, хорошо. — Шофер перестал глазеть на Сэвэджа и взглянул на дорогу. Как раз вовремя, чтобы избежать столкновения с грузовиком.

Сидя на заднем сидении, Сэвэдж обернулся и стал смотреть в окно. Преследователи пока еще не выскочили на обсаженную пальмами улицу. А когда выскочат, то будут не в силах определить номер такси.

В Антибе проживало больше шестидесяти тысяч человек. И хотя в октябре туристский сезон шел на убыль, все-таки на узеньких улочках было достаточно людей, чтобы забить их до отказа. И когда такси принялось двигаться с раздражающей медлительностью, Сэвэдж приказал водителю остановиться, заплатил обещанную премию и вместе с Рэйчел и Акирой выбрался из машины.

Они скрылись в переулке: с веревок, протянутых поперек, свисало белье. Справа доносился шум разбиваемых о берег пляжа волн. Слева же, возвышаясь над проулком, виднелся замок тысячелетней давности.

Рэйчел торопливо бежала по улочке, загроможденной мусорными баками. На ходу она обернулась к Сэвэджу и, нахмурившись, произнесла:

— Но ты назвал водителю адрес. Если люди моего мужа допросят его, он назовет место, куда мы отправились.

— Адрес фальшивый, — ответил Сэвэдж.

— Стандартная процедура, — пожал плечами Акира. Они дошли до конца аллеи. Рэйчел остановилась и перевела дух.

— Так, что, значит, все ложь?

— Нет, — сказал Сэвэдж. — Правда то, что мы пообещали тебя защитить.

— Пока я могу платить.

— Я уже говорил раньше: деньги не важны. Важна ты сама.

Сэвэдж потянул Рэйчел к другому проулку.

— У вашего мужа длинные руки. Он подослал шпиков на остров к вашей сестре, — сказал Аккра. — Если мы попытаемся доставить вас туда, то попадем еще в одну ловушку, затем в следующую… И вас в конце концов поймают.

— Значит, все безнадежно, — прошептала Рэйчел.

— Не все, — произнес Сэвэдж. — Ты должна мне верить.

Они пересекли улицу, смешавшись с толпой, и вошли в следующий проулок.

— Полтора года назад, — начал рассказывать Сэвэдж, — когда я работал в этом районе, мне потребовалось несколько усовершенствовать машину. В Антибе я отыскал человека, способного справиться с подобной работой. Но деньги для него значили мало. Потому что — говорил он — ни за какие деньги нельзя купить то, чего он хочет. Ему требовались дополнительные услуги. Какого рода? — спросил я. Угадайте, чего ему хотелось? Он увидел несколько рекламных плакатов кинофильмов, которые мой клиент оставил в автомобиле, и решил, что я имею какое-то отношение к кинофестивалю. Каннскому. И ему захотелось встретиться с величайшим кумиром его жизни — Арнольдом Шварценеггером. Да, ответил я, такое вполне возможно. Но если я устрою встречу, ты не будешь ни о чем с ним разговаривать, а лишь пожмешь ему руку. А я когда-нибудь объявлюсь у твоей двери и попрошу об услуге. Ну, разумеется, ответил этот человек. Обмен любезностями, только и всего. И одно другого стоит.

— Итак, теперь настала твоя очередь просить его оказать тебе услугу, — кивнул Акира.

— Да. Машину.

— А что потом? — спросила Рэйчел.

— Влияние обстоятельств на наши планы, — произнес Сэвэдж. — Мы подвержены ночным кошмарам, но ты — наша первейшая обязанность. Так что, похоже, твое желание, исполнить которое ты пыталась заставить меня в самолете, наконец, сбывается.

— Вы возьмете меня с собой? — выдохнула женщина. — В Нью-Йорк.

— К Грэму, — добавил Акира. — Но теперь я должен подумать о своем согласии.

— Почему? — спросил Сэвэдж.

— Потому, что теперь мы не просто охраняем эту женщину. Но и самих себя. Решаем нашу общую проблему, справляемся с нашим общим кошмаром. С твоей и моей смертями. И если промеж них встанет эта женщина…

— Ты будешь ее защищать, — сказал Сэвэдж.

— Ну, разумеется. — Глаза Акиры окрасились печалью. — Аригато, за напоминание. Теперь мы повязаны. Все трое. Но тропы наши идут в разных направлениях.

— Выбора нет, — сказал Сэвэдж.

Через тридцать шесть часов они прибыли в нью-йоркский аэропорт Кеннеди. Перед этим проехали через Марсель, из которого перелетели в Париж, где Сэвэдж, наконец, решил, что синяки Рэйчел поблекли настолько, что с помощью косметики их вполне можно скрыть, и настала пора сделать приемлемую фотографию на паспорт. Дальше рисковать, притворяясь своей же сестрой, Рэйчел не могла. Используя проверенного человека в Париже, Сэвэдж организовал для нее полный пакет первоклассных фальшивых документов на имя Сьюзан Портер. И если бы кто-нибудь — в особенности какой-нибудь дотошный иммиграционный чиновник — стал искать в ее внешности сходство со знаменитой кинозвездой, Рэйчел следовало бы всего лишь поблагодарить его за сделанный комплимент. Когда так и произошло, Сэвэдж, научивший Рэйчел держаться, как следует, без труда провел ее через проверочные пункты.

Акира, державшийся от нашей пары подальше, чтобы, не дай бог, не решили, что он путешествует вместе с ними, вскоре, после контроля в аэропорту Кеннеди, присоединился к Сэвэджу с Рэйчел.

— Я наблюдал за толпой. Похоже, нашими персонами никто не заинтересовался.

— Мы на это и надеялись. Пападрополис не может знать и даже предполагать, куда отправилась Рэйчел. Вполне возможно, он думает, что мы все еще на юге Франции и стараемся переправить ее к сестре на остров.

Они шли через шумный, переполненный зал ожидания.

— Так, значит, теперь я свободна? — спросила Рэйчел.

— Давай назовем это временной передышкой, — сказал Сэвэдж. — Я хочу быть с тобой откровенным. Твоя проблема всего лишь отложена в дальний ящик. На время. Но не решена.

— Я с радостью принимаю эту передышку и надеюсь, что будущее даст возможность справиться с любой бедой. Ведь мне радостен даже тот факт, что не нужно постоянно оглядываться, чтобы проверить, не стоит ли кто-нибудь за спиной.

— Или впереди, — добавил Акира. — А теперь настала пора решать, что делать с Грэмом.

— Поняла. Я вишу у вас на шее. Прошу прощения. Но должна сказать, что, если бы не вы… Я не знаю, как мне… Понимаю, что этим словом невозможно выразить то, что я чувствую, но все же… Спасибо.

И она обняла обоих.

Они доехали в такси до Центрального железнодорожного вокзала, вышли на Лексингтон-авеню и взяли другое такси до Сентрал-Парка, от которого прошли пешком два квартала до находящегося в тихой улочке возле Пятой авеню отеля.

Номер, который Сэвэдж заказал по телефону, оказался огромным.

— Рэйчел, — обратился к ней Сэвэдж. — Спальня в твоем распоряжении. Мы с Акирой попеременно будем спать на этом диване.

Они распаковали дорожные сумки, купленные перед отлетом из Парижа.

— Есть кто-нибудь хочет? — Сэвэдж принял пожелания и заказал сэндвичи с копченой лососиной, салаты, фрукты и воду в бутылках. Вскоре коридорный принес все это в номер.

Несколько последующих часов все отдыхали, принимали ванну и ели. Несмотря на то, что они спали в самолете, все еще чувствовалась усталость после перелета. Был сделан следующий звонок, и коридорный принес кофе и чай. Стимулянты очень помогли, впрочем, как и смена одежды. Около пяти часов вечера Сэвэдж вышел в ближайший магазин и прикупил куртки и перчатки, потому что прогноз погоды по телевизору пообещал сырую и промозглую ночь.

Подождали девяти часов вечера.

— Готовы? — спросил Сэвэдж.

— Еще нет, — ответил Акира. — Осталось несколько не обсужденных вопросов. Ответы на них я уже знаю, но все равно не стоит обходить их молчанием. Может быть, все-таки лучше оставить Рэйчел до нашего прихода здесь?

— Мы думаем, что слежки за нами не было, — ответил Сэвэдж, — но полной уверенности все же нет. Если мы ее оставим беззащитной, она может попасть в опасную ситуацию.

— Может.

— Риск нежелателен.

— Согласен, — сказал Акира.

— В чем тогда дело?

— Есть одно “но”, о котором я только что подумал. Только-только. Твоя задача сейчас — защищать Рэйчел, — продолжил Акира.

— Что с того?

— А моя — ее мужа. На Миконосе я появился за день до тебя. Гонорар организовал Грэм. Он же отослал тебя спасать Рэйчел. Тебе не кажется несколько странным то, что человек, организовавший охрану Камичи, отослал двух его бывших охранников для поездки на Миконос, который стал для нас первым заданием после выздоровления?

— То есть мы должны были встретиться! — По спине Сэвэджа пробежал холодок.

— Гарантии того, что мы обязательно встретимся, не было никакой. Но я таки за тобой погнался.

— Точно так же, как я бы погнался за тобой, если бы нас поменяли ролями, — произнес Сэвэдж. — Грэм отлично знал, что на наши обязательства перед мертвым хозяином он может положиться.

— И на мои умение и выучку. Неважно, сколько для этого потребовалось бы времени, но я бы тебя в конце концов отыскал.

— В мире существуют несколько человек, которые смогли бы это сделать, но я хочу сказать тебе — да, ты бы смог меня отыскать. Поэтому выходит, что нас хотели свести лицом к лицу, — сказал Сэвэдж.

— И заставить сравнить наши кошмары.

— Кошмары, которых не было. Но почему нам кажется, что так оно и происходило на самом деле? Зачем было Грэму сводить нас полгода назад, а затем делать это еще раз?

— Вот почему я и спросил. Так как мы не знаем, что нас ожидает, нужно ли втягивать в это дело Рэйчел? Мы можем вовлечь ее в историю, намного худшую, чем та, которая донимает ее сейчас.

— Что нам тогда делать? Остаться здесь? Не копать дальше?

— Я лишь хочу узнать, почему видел мертвым человека, который сейчас целехонький сидит передо мной.

— И я хочу, — ответил Сэвэдж.

— Значит, нужно идти, — сказала Рэйчел. Сэвэдж с Акирой удивленно повернулись к ней.

— И мне с вами.

Прогноз погоды оказался на удивление точным. По Пятой авеню лупил холодный влажный ветер, выдавливая из глаз Сэвэджа слезы. Он протер их, застегнул верхнюю пуговицу на куртке и стал наблюдать за тем, как исчезают в глубине Гринвич-Вилледжа огни отпущенного такси.

Рэйчел стояла рядом. С бока ее прикрывал Акира.

— Еще разок, — сказал Сэвэдж. — Если мы попадем в неважно какую неприятность — бега. О нас с Акирой не беспокойся. Возвращайся в отель. Если мы не вернемся до полудня — выписывайся. Уезжай из города. Я дал тебе десять тысяч долларов. Этого на первое время хватит. Как связаться с родителями и сестрой, чтобы получить деньги и чтобы об этом не пронюхал твой муж, я объяснил. Город для жительства выбери наугад. И начинай жизнь заново.

— Наугад? Но как же вы меня отыщете?

— Никак, зато никто другой тоже не найдет. В этом вся штука. Пока ты остаешься в стороне от своей прошлой жизни, мужу тебя не найти. И ты будешь в безопасности.

— Звучит настолько, — она содрогнулась, — одиноко.

— Альтернатива намного хуже.

Все трое отправились по Пятой авеню. Через три квартала, возле Вашингтон-Сквер, они увидели аллею между улицами. Ее перегораживала цельнометаллическая ограда, увенчанная поверху остриями пик, в которой имелись запертые железные ворота. Под ручкой виднелась замочная скважина. Сэвэдж нажал на ручку. Как он и предполагал, было закрыто. Это его не удивило.

Он взглянул на прутья решетки. Высоко. Машин, как и пешеходов, достаточно для того, чтобы выразить удивление по поводу того, что двое мужчин и женщина перебираются через ограду.

Несмотря на бытующий повсеместно миф о безразличных ко всему нью-йоркцах, не влезающих в чужие дела, все-таки Сэвэдж решил, что полицию обязательно вызовут.

— Прошу, — сказал он Акире. — Сделай одолжение.

По пути они заехали в таверну в Ист-Сайде, где хозяин — один из доверенных лиц Сэвэджа — продал им набор отмычек.

Акира справился с замком так легко, словно открывал его ключом. Из предыдущих визитов мужчины знали, что ворота датчиками не снабжены. Акира открыл створку, подождал, пока Рэйчел и Сэвэдж проскользнут внутрь, затем осторожно закрыл ее. На тот случай, если придется поспешно отступать, он не стал запирать замок. Любой, оказавшийся на этой аллее и обнаруживший, что ворота отперты, просто посетует на нерадивца, забывшего их закрыть.

Они стояли, наблюдая за улицей, простиравшейся перед ними. За век до сего дня по обеим ее сторонам шли конюшни и каретные дворы. Сейчас внутренности домов были слегка модифицированы, но фасады остались в неприкосновенности. Узкие входы сменялись старинными дверями, выводившими когда-то к стойлам. Аллея вымощена булыжником. Электрическое освещение выполнено в форме газовых фонарей, усиливавших впечатление застывшего времени.

Исключительно дорогостоящее местоположение жилища.

Улица оказалась широкой. Предназначенные для стоянок карет дворы позволяли жителям держать в заново оборудованных гаражах мощные современные автомобили. Из окон лился свет. Но единственные огни, привлекшие внимание Сэвэджа, мерцали в четвертом доме слева.

Вместе с Рэйчел и Акирой он двинулся к нему. Остановившись у входа, Сэвэдж нажал на кнопку интеркома.

Дубовая дверь была изнутри обшита металлическими полосами. Сэвэдж помнил. Но, несмотря на это, он услышал, как внутри зазвонил звонок. Очень-очень тихо. Через десять секунд Сэвэдж повторил прозвон и еще через десять секунд — снова. Он ждал голоса Грэма, отвечающего по интеркому.

Ответа не последовало.

— Спит, что ли? — удивился Сэвэдж.

— В десять вечера? С включенным светом?

— Значит, не хочет, чтобы его беспокоили, или же куда-нибудь вышел.

— Проверить можно единственным способом, — сказал Акира. — Если он дома, то должен наряду с замками закрыть дверь на засов.

В двери было два “мертвых” замка. Акира моментально открыл их. Попробовал дверь. Она поддалась.

Сэвэдж проскользнул внутрь. Он бывал здесь так часто, что отлично помнил специфику защиты Грэма. Окна были не только забраны решетками, но и оборудованы датчиками. Так же, как и гаражная дверь. Как и эта. Как только замки открывались, следовало тут же открыть шкаф слева и нажать на находящейся в нем консоли серию кнопок, отключающих сирену, которая бы не только перебудила всю округу, но и полицейских в ближайшем участке. Поэтому отключить сигнал тревоги следовало не больше чем за десять секунд.

Сэвэдж рывком распахнул дверцу шкафа. Год назад после нескольких попыток ему удалось, по профессиональной привычке, засечь порядок, по которому следовало нажимать кнопки.

Он быстро повторил операцию, которой обычно занимался Грэм. Красная лампочка перестала мигать.

Сирены не раздалось.

Сэвэдж оперся спиной о дверцу шкафа.

В двери показался силуэт Акиры.

— Этот этаж я проверил. Его нет.

Сэвэдж был настолько занят сигналом тревоги, что поначалу не заметил буханья: резкая пульсирующая музыка врезалась в уши.

— Хэви-металл?

— По радио, — сказал Акира. — Наверное, Грэм его не выключил, когда выходил. Если бы кто-нибудь захотел вломиться в дом, он услыхал бы музыку, решил, что хозяин внутри, и пошел бы искать другую мишень.

— Но зачем это Грэму? Ведь сирены испугали бы взломщика намного сильнее, чем любая музыка. Кроме того, стоя на улице, я звонок едва услышал, не то, что музыку. Так что особого смысла в хэвиметаллической пугалке не усматриваю.

— Да и на Грэма это не похоже — уйти и забыть выключить радио. Хэви-металл? Он же ненавидит рок, а слушает только классику.

— Что-то здесь не так. Проверь верхние этажи. А я — подвал. Рэйчел, оставайся здесь.

Когда Акира стал взбираться вверх по лестнице, Сэвэдж почувствовал, как ему скрутило внутренности. Он пересек огромную, занимающую пространство всего этажа, комнату. Здесь находился кабинет Грэма, хотя это подчеркивалось одним столом из хромированного металла и стекла, стоящего в дальнем углу. А так комната казалась обычной гостиной. Справа от Сэвэджа книжные полки обрамляли вместительный камин. Слева — стереооборудование; колонки выведены с обеих сторон шкафчика: именно из них изливалась оглушительная музыка. По центру — кофейный столик, хром и стекло, как и рабочий стол, разделял комнату пополам, а перед ним раскинулся удобный кожаный диван. Из-под него выливался огромный афганский ковер, покрывавший большую часть пола, а на границе с паркетом сияло полированное темное дерево. В каждом углу — огромные горшки с папоротниками. Ослепительно белые стены, украшенные редкими картинами — сплошь Моне, — усиливали впечатление простора, создаваемого малым количеством мебели.

Человек, не знакомый с укладом жизни Грэма, — в отличие от Сэвэджа, — не мог знать, что тот хранит деловые бумаги в нишах за книжными полками, а стереосистема должна была убедить немногочисленных клиентов, удостоенных чести побывать в этом доме, в том, что мощные каденции величественной бетховенской “Эроики” надежно заглушают разговор от случайных невыявленных микрофонов.

Проходя мимо кофейного столика, Сэвэдж увидел на нем три пустые бутылки из-под шампанского. Подойдя к столу в дальнем углу, он осмотрел набитую сигарными окурками пепельницу и высокий, на длинной ножке, бокал, в котором, на самом донышке, оставалась какая-то жидкость.

Сэвэдж подошел к находящейся слева от стола двери и осторожно ее приоткрыл. Темные ступени вели в укрытый тенями подвал. Расстегнув куртку, он вытащил из кармана пистолет сорок пятого калибра, который хозяин кабака в Ист-Сайде продал ему вместе с отмычками. Акира купил себе точно такой же.

Взяв его за рукоятку одетой в перчатку рукой, Сэвэдж принялся шарить другой по стене, пока не обнаружил выключатель и не зажег в подвале свет. Чувствуя на теле холодный пот, он сделал шаг вниз. Затем еще. И еще.

Задержав дыхание, он прыгнул на пол и, взяв пистолет двумя руками, напряженно прицелился.

Три стола. Аккуратные кучки проводов, батарей, овальных и круглых предметов — подслушивающие устройства в разных стадиях монтажа.

Плавильная печь. Держа 45-й наготове, Сэвэдж заглянул за нее — никого. Со лба каплями отрывалась влага. Нигде больше спрятаться было нельзя. Он полез наверх.

Но облегчения не почувствовал.

Когда к нему присоединился обследовавший верхние этажи и не обнаруживший ничего особенного Акира, Сэвэдж все еще чувствовал себя не в своей тарелке.

Рэйчел рухнула на диван.

Акира сунул пистолет в кобуру. Электрогитары продолжали завывать.

— Может, мы чересчур подозрительны? Может, столь необычному выбору музыки есть какое-нибудь простое объяснение?

— Ты сам этому не веришь.

Рэйчел зажала уши руками.

— Может, ему нравится над собой измываться?

— Давайте-ка сделаем самим себе одолжение. — Сэвэдж нажал на кнопку на стереотюнере, и хэвиметаллическая радиостанция благополучно замолчала.

— Слава богу, — вырвалось у Рэйчел. Она изучала кофейный столик. — Кстати, вы заметили пустые бутылки?

Акира кивнул.

— Шампанское. Грэм его обожает.

— Так много? Три бутылки за вечер?

— Грэм достаточно дороден, чтобы позволить себе столько алкоголя, — ответил Сэвэдж. — Но ты права — это довольно странно. Я ни разу не видел, чтобы он так пил.

— Может, у него были гости? — предположил Акира.

— Бокал один, — сказала Рэйчел. — Если у него были гости, и он убрал их бокалы, то почему оставил свой и пустые бутылки? И еще одно. Вы видели этикетки?

— Нет, — пробормотал Сэвэдж. — А что с ними такое?

— На ферме возле Афин, где вы обсуждали Грэма, ты сам сказал, что он пьет “Дом Периньон”.

— Верно, он может пить только эту марку, — сказал Акира.

— Так вот: две из трех бутылок — “Дом Периньон”. А вот третья — “Асти Спуманте”

— Что? — Сэвэдж выпрямился.

— Что это за шум? — спросила Рэйчел. Сэвэдж резко обернулся. После оглушительной музыки его слух восстанавливался постепенно. И вот теперь он услыхал приглушенное гудение.

— Точно, — произнес Акира. — Слабая вибрация. Откуда она?

— Может, из холодильника?

— У Грэма кухня на втором этаже, — ответил Акира. — Отсюда нам никакого холодильника не услышать.

— Может, включена печь? — снова спросил Сэвэдж. Акира приставил руку к вентиляционной трубе.

— Тока воздуха нет.

— Тогда что.?..

— Похоже, это… — Рэйчел, нахмурившись, прошла мимо Сэвэджа, — … из той двери, что возле книжных полок.

Она распахнула створку и отпрянула — огромное сизое облако окутало ее. Легкое гудение превратилось в рычание. От ядовитого дыма женщина моментально зашлась кашлем.

Только это не дым, — вдруг понял Сэвэдж.

Гараж Грэма! Сэвэдж нырнул в дверной проем. В гараже было темно, но свет из гостиной немного разгонял дымную тьму, в которой он двигался. Сэвэдж увидел “кадиллак” Грэма. Его мотор работал, а за рулем виднелась обмякшая фигура с лысой головой.

Сэвэдж быстро подскочил к открытому окну возле сидения водителя и, просунув руку, выключил зажигание. Мотор заглох. Стараясь не дышать, он рывком распахнул дверцу автомобиля и, схватив Грэма под мышки, поволок его тело по бетонному полу в гостиную.

Рэйчел тут же захлопнула дверь, чтобы газы более не врывались в комнату, но их и так было достаточно, и Сэвэдж, наконец, вдохнув воздух, сломался пополам и закашлялся.

Акира встал рядом с Грэмом на колено, пытаясь нащупать пульс.

— Лицо багрово-красное, — сказала Рэйчел.

— Одноокись углерода, — Акира приложил ухо к груди Грэма. — Сердце не бьется.

Сэвэдж встал на колени напротив Акиры: Грэм лежал между ними.

— Искусственное дыхание — рот в рот. Я буду работать с его сердцем.

Пока Акира дышал Грэму прямо в рот, Сэвэдж сначала довольно легко, а затем со все возрастающей силой принялся резкими толчками давить на грудь Грэма, положив ладони на сердце.

— Рэйчел, позвони “Девять-Одиннадцать”, — буркнул Сэвэдж, нажав на грудь Грэма, отпустив и нажав снова.

Рэйчел, пошатываясь, направилась к телефону, взяла трубку и стала нажимать кнопки.

— Не надо, Рэйчел, — отозвал ее Акира. — Нет смысла. — Он посмотрел на лицо Грэма и медленно поднялся.

— Не останавливайся! — рявкнул Сэвэдж. Акира в отчаянии покачал головой.

— Ты разве не чувствуешь, какой он холодный? Взгляни на его ноги. Когда ты положил его на пол, они так и не разогнулись, он словно все еще сидит в машине. Грэм давно мертв. Оживить его мы не в состоянии.

Сэвэдж искоса посмотрел на согнутые колени Грэма и перестал делать массаж сердца.

Рэйчел положила трубку.

Несколько секунд никто не двигался.

— Господи. — Руки Сэвэджа тряслись. Поднимался на ноги он с большим трудом.

Шейные мышцы Акиры были так напряжены, что смахивали на натянутые веревки.

К ним, стараясь не смотреть на труп, подошла Рэйчел. Внезапно Сэвэдж увидел, насколько она бледна. Он подхватил ее как раз в тот момент, когда ее колени подогнулись. Он помог ей добраться до дивана, который стоял спинкой к телу Грэма.

— Опусти голову между колен.

— Я просто на мгновение потеряла равновесие.

— Я понимаю.

— Мне уже лучше.

— Ну, разумеется. Я принесу воды, — сказал Акира.

— Да нет, правда, я нормально себя чувствую. — Краска постепенно возвращалась на ее лицо. — Просто на какую-то секунду комната поплыла. А теперь… Да, — Она собралась с силами. — Я в полном порядке… Не беспокойтесь. Я не грохнусь в обморок. Ведь сама себе пообещала, что не буду вам мешать. И не повисну непосильным грузом на ваших шеях. — Ее голубые глаза — упрямые, гордые — зло сверкнули.

— Мешать? Да наоборот, — сказал Сэвэдж. — Если бы не ты, мы бы, наверное, так и не обнаружили… — Он прикусил нижнюю губу и повернулся, смотря на тело Грэма. — Бедняга. А ведь я пришел сюда с твердым намерением его задушить. Но если бы он был жив сейчас, я бы его обнял. Черт, мне будет его недоставать. — Он сжал кулаки, стараясь подавить нахлынувшие чувства. — Так что же за чертовщина тут произошла?

— То есть, ты, наверное, хочешь сказать, что нам пытаются внушить об этом происшествии? — переспросил Акира.

— Именно. — Рэйчел ничего не понимала.

— Три бутылки из-под шампанского, — сказал Акира.

— Ага. Пьяный мужчина решает пойти — или поехать — освежиться. Заводит машину и — прежде чем успевает открыть дверь гаража — выключается. Его убивают выхлопные газы.

— Коронеру не понравится подобное объяснение.

— Разумеется, — хмыкнул Сэвэдж.

— Ничего не понимаю, — помотала Рэйчел головой.

— В гараже было темно, а дверь, ведущая из гостиной, оказалась запертой, — сказал Акира. — Даже алкоголик, очутившись в полнейшей темноте, и тот поймет, что дверь в гараж не открыта. И первое, что он сделает, — распахнет ее.

— Если, конечно, у него нет дистанционного управления дверьми.

Но в гараже Грэма на самом деле две двери. Как в конюшне, которую этот гараж должен напоминать, и открываются они вручную — распахиваются в обе стороны.

— То есть двери гаража были специально оставлены закрытыми.

— Либо я чего-то не понимаю, — пробормотала Рэйчел, — либо вы хотите сказать, что… Грэм покончил жизнь самоубийством.

— Он сидел в одиночестве, орало радио, а он сидел, пил, курил, размышлял. Когда выпил довольно и решил, что ему ничто помешать не сможет, сел в машину. Даже радио не потрудился выключить. А чего о нем беспокоиться? Убедился в том, что дверь в гостиную надежно закрыта и гараж, таким образом, запечатан. Повернул ключ в замке зажигания. Выхлопные газы воняют ужасно, но после нескольких глубоких вдохов его глаза налились свинцом. Веки закрылись, и он отъехал. Умер. Ни шороха, ни звука. Да-а, — сказал Сэвэдж. — Вот на это коронер купился.

— Именно таким образом Грэм и поступил бы. Он слишком заботился о своей внешности и о внешней стороне дела, чтобы портить картинку, пустив пулю в голову. Ведь кровь может попортить “тройку”, — произнес Акира.

Рэйчел было не по себе.

— Но ведь для самоубийства необходима причина, — сказал Сэвэдж.

— Здоровье? — предположил Акира. Сэвэдж пожал плечами.

— В последнюю нашу встречу, три недели назад, он казался вполне здоровым. Полноват, разумеется, но оживлен, как никогда. Даже если бы он узнал, что болен раком, то сначала бы перепробовал все возможные средства и операции, и лишь узнав, что конец неизбежен — покончил бы с собой. Таков был Грэм. Но опережать события он бы не стал.

— Значит, бизнес.

— Это уже лучше, — откликнулся Сэвэдж.

— Я все-таки ничего не понимаю, — упрямо повторила Рэйчел.

— Вряд ли денежные проблемы, — произнес Акира. — Грэм был достаточно богат. Он вкладывал деньга в надежные акции. Поэтому тут должен быть замешан клиент, решивший ему отомстить, или враг клиента, разоблачивший Грэма как человека, пошедшего ему наперекор.

Сэвэдж обдумал этот вариант.

— Отлично. Может сработать. В расцвете сил Грэм служил в английских коммандос и вызов, брошенный опасности, всегда его восхищал. Но, выйдя в отставку, набрав вес и размякнув от непомерного количества шампанского и икры, он понял, что потерял способность к выносливости, и не может больше выносить боль. Он вымуштровал меня, понимая, что его личные способности остались в далеком прошлом. Как-то раз он признался мне, что, буде выпадет такая возможность, он не выстоит против хорошо тренированного оппонента. И если бы Грэм был уверен в том, что за ним охотятся и смерть будет жестокой, он мог выбрать тихий уход.

— В особенности, если в качестве охотников выступали бы мы с тобой, — добавил Акира.

— Но не стоит отбрасывать и того факта, что, посылая нас на Миконос с определенной целью, Грэм должен был догадываться, что уж коли мы с тобой встретимся, то обязательно придем к нему выпытывать ответы на мучающие нас вопросы и что — как бы злы мы не были — не станем его убивать. К тому же коронер о нас понятия не имеет. Он, видимо, даже не предполагает о нашем существовании.

— Согласен, — кивнул Акира. — Но все-таки коронер должен подозревать, что за Грэмом кто-то охотится. Иначе весь сценарий гроша ломаного не стоит. Где-то здесь, вполне возможно, за этими книжными полками, где Грэм держал свои файлы, полиция обязана обнаружить доказательства того, что Грэм опасался за свою жизнь.

— И знал, что смерть его будет мучительной.

— И выбрал благородный способ ухода из жизни. — Акира поднял вверх брови. — Очень по-японски.

— Может быть, кто-нибудь из вас двоих все же потрудится мне объяснить… — в который раз начала Рэйчел.

— Не убивал он себя, — оборвал ее Акира.

— Но по вашему разговору можно предположить…

— Мы просто поставили себя на место коронера, — ответил Сэвэдж. — Выносится вердикт — самоубийство. Но коронер ни за что бы не догадался, что Грэм не выбрал бы станцию, передающую хэви-металл. И что он ни за что не стал бы смешивать “Дом Периньон” с “Асти Спуманте”. Грэма убили. Его заставили — я считаю, тут работало несколько человек — выпить шампанское, которое у него было. Но двух бутылок оказалось недостаточно. Поэтому послали человека купить еще одну. Но выбрал ее он сам, а не Грэм. Когда Грэм отключился, его посадили в машину, включили двигатель, заперли дверь в гостиную, подождали, пока он умер, а затем преспокойно ушли.

— Но прежде чем уйти, эти люди для времяпрепровождения слушали радио, — сказал Акира. — И тут на первый план выходит их выбор станций. Видимо, им казалось, что с включенным приемником сцена самоубийства будет выглядеть реалистичнее, поэтому они оставили его работать, а сами задействовали внешнюю сигнализацию и смылись.

— Практически без сучка, без задоринки, — прошипел Сэвэдж. — Гады. Я бы…

— Отплатил им? — Глаза Акиры сверкнули. — Это и без слов понятно.

Сэвэдж поднял Грэма за руки, а Акира за ноги. Рэйчел распахнула дверь, и мужчины отнесли тело в гараж. Густое облако дыма окутало женщину.

Они посадили Грэма за руль “кадиллака”. Ядовитые газы были настолько густы, что. Сэвэдж старался не дышать в то время, когда проверял положение тела за рулевой колонкой: оно должно было быть точно таким, как и раньше. Ведь после того, как кровь перестала циркулировать по сосудам, она под действием земного притяжения оттекла вниз, заполнив определенные дивертикулы в животе, бедрах и ногах и придав этим местам лиловато-красноватый оттенок. Если бы коронер заметил окрас в местах, находящихся в верхней половине туловища, он бы понял, что тело передвигали.

Тело действительно передвигали, но труп не так уж долго лежал в гостиной, чтобы кровь могла оттечь в район шеи. Поэтому вряд ли коронер что-нибудь заподозрит.

Сэвэдж повернул ключ в замке зажигания и услышал рычание мотора “кадиллака”. Он хлопнул дверцей, закрывая ее, и вместе с Акирой выбежал в гостиную.

Комната была окутана удушливым дымом. Сэвэдж, услышав, как Рэйчел хлопнула дверью, закашлялся.

— Окна, — произнес Акира.

Они разбежались по комнате, нажимая кнопки, отключающие сигнализацию в окнах, и, подняв рамы, принялись жадно глотать свежий воздух.

Холодный ветер, задирая шторы, ворвался в комнату, вытесняя ядовитый газ. Серые клубы дыма поднялись к потолку, расползлись в тонкие пленки и вылетели в распахнутые окна.

В тонком завывании ветра Сэвэдж прислушивался к приглушенному ворчанию автомобильного двигателя. Затем повернулся к двери, которая вела в гараж.

— Прости, друг.

— Но был ли он нашим другом? — спросил Акира. — Друг вряд ли бы нас предал. Так почему же он позволил себе это?

Злость врезалась в скорбь, и голос Сэвэджа охрип.

— Давай попробуем выяснить. — Он пересек комнату и потянул книжные полки на себя.

Стена поехала вбок, открывая следующий ряд полок. С металлическими контейнерами — документами Грэма.

Сэвэдж с Акирой стали быстро их просматривать.

Рэйчел встала за ними.

— Вы сказали, что коронер вовсе не должен знать и даже предполагать о вашем существовании. Что именно вы имели в виду?

— Все уж как-то нарочито случайно. Убийство Грэма. Наш приход сюда с целью вытянуть из него ответы. Это не простое совпадение. События как-то связаны. — Сэвэдж просматривал страницы.

— Доказать это вы не в состоянии.

— А вот, — сказал Акира, — и нет. — Он принялся просматривать следующую коробку с бумагами. — Эти документы Грэм хранил только для подачи налоговых деклараций. Если бы не налоги, его страсть к секретности никогда бы не позволила ему оставлять в целости деловые записи. Разумеется, он принимал меры предосторожности и использовал псевдонимы для обозначения как оперативников, так и клиентов. Поэтому даже если бы противник и обнаружил эти файлы, ничего особенно страшного не произошло бы. Код к псевдонимам лежит в сейфе банка. Открыть его можно только в присутствии Грэма, а также его адвоката, поэтому мы можем считать, что код в безопасности. Но нам-то с Сэвэджем не нужен никакой код — мы прекрасно осведомлены, под какими псевдонимами фигурируем в файлах Грэма. Потому что выбирали их сами. Кстати сказать, имена, под которыми ты нас знаешь, и являются нашими псевдонимами.

Они стали рыться в других ящиках.

— А что вы ищете? — спросила Рэйчел. Грэм держал два комплекта документов, один из которых был предназначен для оперативников. Этот содержал сведения о работе, которую они когда-либо выполняли и которую им предстояло выполнить. Другой — для клиентов, заказывавших услуга.

— Ты их нашел?

Акира проверил последний ящик.

— Нет.

— Я тоже.

— Нашел что? — спросила Рэйчел.

— Наши досье, — ответил Сэвэдж. — Они исчезли.

— Псевдоним, который Грэм дал Камичи, нам неизвестен, точно так же, как псевдонимы твоей сестры и твоего мужа, — сказал Акира, — но так как здесь нет наших файлов, то думаю, что нет также и остальных. Вот недостающее доказательство. Тот, кто убил Грэма, унес наши файлы. Коронер о нас не знает и не знает наших псевдонимов — это понятно. Грэма убили, чтобы он не рассказал нам, почему мы видели друг друга мертвыми.

— А вот и предсмертная записка, которую, как и полагал Акира, мы должны были обнаружить. Напечатана, конечно. Потому, что Грэм ее, разумеется, не писал.

— Оставлена убийцами. Все ясно, — сказала Рэйчел. — Вы меня убедили. Но откуда вы знаете, что полиция обязательно отыщет этот потайной шкаф?

— Оттуда, что полки не были задвинуты до самого конца.

— Пора отсюда убираться, — сказал Акира. — Соседи Грэма могут поинтересоваться, почему из его гаража идет непрекращающееся гудение, и вызвать полицию.

Они сгрузили файлы обратно в контейнеры и поставили их в нужном порядке.

Сэвэдж задвинул полки на место, оставив — как сделали убийцы Грэма — небольшой зазор.

Акира снова включил радио. Завыли гитары.

— Комната достаточно проветрена. По-моему, газами больше не пахнет. — Рэйчел закрыла окна.

— Все, как было до нашего прихода? Мы все в перчатках. Отпечатков не будет, О’кей.

Акира вышел из дома, проверил, нет ли кого на улице, и подал знак Рэйчел.

Сэвэдж включил в шкафу систему защиты, закрыл дверцу шкафа, вышел на улицу, закрыл за собой дверь и подождал, пока Акира не запер ее на оба “мертвых” замка.

Ступая по вымощенной булыжником мостовой, Сэвэдж взял Рэйчел под руку. Ее трясло.

— Не забудьте закрыть замок на воротах.

— Не беспокойся. Мы бы не забыли. Но спасибо за напоминание, — сказал Акира. — Это впечатляет. Ты учишься не по дням, а по часам, Рэйчел.

— Такими темпами я под конец стану, черт побери, настоящим мастером вашего дела.

Они шли по вечерней Пятой авеню мимо фонарей, направляясь к затененной Вашингтон-Сквер. Холодный, сырой ветер продолжал налетать, выжимая из глаз Сэвэджа непроизвольные слезы.

— Убийцы ушли?

— Судя по всему, да. Свою работу они завершили, — сказал Акира.

— А завершили ли? Если они хотели заставить Грэма замолчать навсегда, следовательно, должны были подозревать, что мы там появимся.

— Как они могли о нас узнать?

— Единственно, что приходит в голову…

— Говори.

— …то, что Грэм работал с… и, вполне возможно, на тех людей, которые его убили, — пробормотал Сэвэдж.

— Но почему он стал им помогать? В деньгах Грэм не нуждался. Он очень ценил верность. Почему он пошел против нас?

— Эй-эй, — встряла Рэйчел. — Дайте-ка сообразить. Вы хотите сказать, что убийцы Грэма сейчас наблюдают за нами? — Она оглянулась вокруг. — Они и нас попытаются убить?

— Они будут следить, — ответил Акира. — Но убивать? Нет, не думаю. Кто-то нагородил порядочный огород, только лишь для того, чтобы убедить нас с Сэвэджем, что мы видели друг друга мертвыми. Зачем — не знаю. Но для кого-то мы, видимо, очень важны. Кем бы он не оказался, ему придется защищать свое капиталовложение.

Сэвэдж остановил проезжавшее такси. Они забрались в салон.

— Таймс-сквер.

Весь следующий час они перескакивали с одного такси на другое, ездили в метро, снова в такси, и наконец пробежались по Сентрал-Парку.

Рэйчел удивилась, увидев, сколько в парке любителей побегать трусцой.

— А я-то считала, что ночью в парк лучше не соваться.

— Бегают обычно компаниями. Видишь? Наркоты их не беспокоят.

Удивление женщины возросло вдвое, когда она увидела, что Акиры рядом с ней нет и в помине.

— А где?..

— За деревьями, валунами, он прячется, возвращаясь по тому пути, которым мы сюда шли. Если за нами следили, он с ними разберется.

— Но он не объяснил, что собирается делать.

— В этом нет нужды.

— Вы читаете мысли друг друга?

— Просто знаем то, что должно быть сделано.

Через десять минут Акира возник из темноты.

— Если за нами и следили, то не стали глупить до конца и бегать по парку в полночь.

Темная тропа раздвоилась.

— Рэйчел, сюда, — позвал Сэвэдж, направляя ее вправо. — Так возвращаться в гостиницу безопаснее.

Четвертый мужчина крутанул катаной. Лезвие свистнуло в воздухе и, попав на талию Камичи, продолжало движение, словно сквозь пустоту, разрубив его надвое. Верхняя и нижняя части туловища Камичи распались в разные стороны.

Хлынула кровь. Изуродованные внутренности выпали на пол.

Акира в ярости закричал, пытаясь ребром ладони перерубить человеку горло, пока убийца не замахнулся вторично.

Слишком поздно. Убийца увидел новую жертву и взял катану обеими руками.

Сэвэдж лежал на полу, и с его точки казалось, будто Акира успел отскочить вовремя и увернуться от сверкающего лезвия. Но человек с мечом не стал замахиваться в третий раз. Он просто безразлично наблюдал за тем, как голова Акиры падает с плеч.

А кровь фонтаном бьет из изуродованной шеи.

А тело японца, постояв на ногах три секунды, падает на пол.

Голова Акиры с глухим стуком разбившейся тыквы брякнулась на пол, покатилась и встала прямо перед лицом Сэвэджа.

Глаза мертвой головы были открыты и смотрели прямо на Сэвэджа.

А потом подмигнули.

Сэвэдж закричал.

Он неистово старался превозмочь боль в перебитых руках и ногах, заставить их двигаться и подняться с пола. Ему не удалось защитить Камичи и помочь Акире. Но все-таки оставалось обязательство отомстить за них, прежде чем его убьют.

Сэвэдж заставил неистово ноющие конечности отвечать, бросился вверх, почувствовал, как на него давят руки, и стал биться. Ладони стали руками, обхватившими и обнявшими его. Они захватили его собственные руки, завели их за спину и выдавили воздух из легких.

— Нет, — произнес Акира. Сэвэдж забился.

— Нет, — повторим японец.

Сэвэдж моментально остановился. Заморгал. Несмотря на то, что по лбу катились горячие капли пота, кожа покрылась пупырышками и была холодной на ощупь. Сэвэдж содрогнулся.

Акира…

Не может быть!

…крепко сжимал его в объятьях.

Нет! Он же мертв!

Лицо Акиры маячило всего в нескольких дюймах и глаза — печальнее которых Сэвэдж не видел — сверкали тревогой, глаза, подмигнувшие Сэвэджу, когда изуродованная голова остановилась на обрубке шеи перед его лицом.

Акира вновь, на этот раз шепотом, повторил:

— Нет.

Сэвэдж медленно огляделся. Видение залитого кровью коридора в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте стало размываться и исчезать, а вместо него появилась со вкусом обставленная гостиная, номер в гостинице на Пятой авеню.

Комната была погружена в темноту, и только из-под двери пробивался тусклый луч света. Акира, спавший, пока Сэвэдж стоял на часах, сейчас занял его место.

Сэвэдж вздохнул.

— Порядок. — И расслабился.

— Уверен? — спросил Акира, не отпуская его.

— Кошмар.

— Наверняка тот самый, что преследует и меня. Подбери ноги.

Сэвэдж кивнул.

Акира отпустил его.

Сэвэдж рухнул на диван.

Дверь в спальню распахнулась. В проеме возникла Рэйчел, глубоко вздохнула, увидев Сэвэджа и Акиру и быстро двинулась к ним. Она была одета в доходящую до бедер голубую ночную рубашку. Груди оттопыривали хлопчатобумажную ткань. От быстрых шагов края рубашки задирались вверх.

Но Рэйчел не выказала ни малейшего смущения. Да и Сэвэдж с Акирой не придали этому значения. Теперь она была частью команды.

— Ты кричал, — сказала она. — Что случилось?

— Кошмар.

— Тот самый?

Сэвэдж кивнул, повернулся и взглянул на Акиру.

— Меня он тоже мучает, — сказал японец, — Еженощно.

Сэвэдж в болезненном смятении изучал лицо Акиры.

— А я думал, что теперь, когда мы вторично встретились, это безумие уйдет в небытие.

— Я тоже. Но этого не произошло.

— Я старался не думать, — от расстройства Сэвэдж сделал неопределенный жест рукой. — Я все еще не могу избавиться от уверенности, что видел тебя мертвым. Я видел тебя перед собой! Слышал твой голос! Мог до тебя дотронуться. Но все бесполезно. Мы уже несколько дней вместе. И все-таки я уверен, что видел тебя мертвым.

— А я видел мертвым тебя, — сказал Акира. — Каждый раз, когда я начинаю сомневаться в себе, я вспоминаю о шести пыточных месяцах выздоровления и смотрю на свои шрамы на руках и ногах: они не могут лгать.

Сэвэдж расстегнул рубашку и продемонстрировал два операционных шрама: один ниже левой реберной клетки, второй возле правой тазовой кости.

— Вот. Это от удаления аппендикса и селезенки. Они были разорваны в результате ударов деревянными мечами.

— Мои тоже были удалены, — Акира обнажил мускулистую грудь и показал два шрама, идентичных сэвэджским.

— Итак, мы знаем… можем доказать… что вы оба были изувечены, — сказала Рэйчел. — Но, судя по всему, ваши “смерти” — эта часть вашего кошмара — является именно тем, чем является: кошмаром.

— Неужели ты не понимаешь, что это не имеет значения? — спросил Сэвэдж. — Тот факт, что Акира на самом деле жив, не может изменить того, что я знаю, что видел. Это хуже, чем де жа вю, чем то жутковатое ощущение, что со мной это когда-то происходило. Все с точностью до наоборот. Не знаю, как это чувство обозвать. Видимо, жамэ вю, ощущение, что то, что я видел, на самом деле никогда в действительности не происходило. И все-таки так было, а то, что я вижу сейчас — невозможно. И я должен выяснить, почему смотрю на стоящий передо мной призрак.

— Мы оба должны это выяснить, — сказал Акира.

— Но Грэм мертв. А кто еще может нам объяснить, что, черт побери, происходит? Как нам отыскать ответ? Откуда начать расследования?

— А почему бы… — Голос Рэйчел затих.

— Да? Продолжай, — повернулся к ней Сэвэдж.

— Это просто предположение.

— Пока все твои предположения были к месту, — сказал Акира.

— Ну, это, конечно, очевидно. — Рэйчел пожала плечами. — Я знаю, что вы оба об этом думали и отвергли подобное начало.

— Какое? — спросил Акира.

— Начните оттуда, откуда все ваши неприятности. Эти шесть месяцев. С этого места, о котором вы продолжаете вспоминать.

— С Мэдфорд Гэпского Горного Приюта.

Они съели завтрак, принесенный в номер обслугой, и выписались из отеля в начале восьмого. С бесконечными предосторожностями пришли в агентство по прокату автомобилей через час после открытия. Вначале Сэвэдж хотел было взять автомашину у одного из своих сотрудников, но потом, издергавшись, решил, что чем меньше людей будет знать о том, что он в городе, тем лучше. Особенно теперь, когда Грэм мертв.

Рэйчел призналась, что ее тоже измучил кошмар: ей привиделось, будто она увидела Грэма, сидящего за рулем своего “кадиллака”, окутанного бензиновыми выхлопами, и правящего прямо в вечность. У “кадиллака” вполне могло закончиться горючее, объяснила она свою тревогу. И если соседи не услышат приглушенного рокота мотора до того, как это произойдет, то возможно, что Грэм просидит за рулем несколько дней, распухая, разлагаясь, покрываясь мухами, откладывающими личинки, пока вонь из гаража не заставит кого-нибудь вызвать полицию. Так вот, забитые личинками ноздри Грэма и завершили очаровательный кошмар, с чем она и проснулась.

— Не могли бы мы позвонить в полицию, притворившись, будто это соседи, и сказать, что озабочены тем, что творится в его гараже? — спросила Рэйчел.

— Нет. Потому что полиция теперь компьютерно записывает и определяет все поступающие звонки. На тот случай, если кто-нибудь позвонит и сообщит о чем-нибудь срочном и не оставит номера своего телефона. Если бы мы позвонили из дома Грэма или уличной будки, полиция бы сразу поняла, что никакой это не сосед. Так как нам неизвестно, чего добиваются убийцы Грэма, то лучше оставить все, как есть, и пустить все по их сценарию.

Сэвэдж вел арендованный “таурус” прочь из города.

Рэйчел погрузилась в раздумчивое молчание. Акира спал на заднем сидении.

Собираясь воссоздать предыдущее путешествие в Горный Приют, Сэвэдж выехал из Манхэттена по мосту Джорджа Вашингтона и, попав в Нью-Джерси, отправился вперед по шоссе “Интерстейт-80”. Через двадцать минут он начал разглядывать мотели, особенно пристально наблюдая за въездом.

“Холидей Инн”. “Вест Уэстерн”.

— Вот, — наконец произнес он. — “Ховард Джонсон”. Именно здесь Камичи попросил меня обменять чемоданчик. И это меня озадачило.

Октябрьский день был на удивление чист, и солнце рассеяло холод прошедшей ночи. Выехав из Нью-Джерси в Пенсильванию, они увидели, что шоссе начинают обступать скалы. Через полчаса клифы сменились горами.

Рэйчел стала успокаиваться.

— Всегда любила осень. Листья меняют цвет.

— Последний раз, когда я здесь проезжал, на деревьях даже почки не набухли. Везде лежали заплаты снега. Покрытого грязью снега. Стояли сумерки. Облака казались угольной пылью. Поднимайся, Акира. Просыпайся. Скоро свернем с шоссе.

Сэвэдж повел “таурус” к выездному уклону. Он ехал точно так, как шесть месяцев назад, выискивая путь в лабиринте узеньких дорожек, и, наконец, обнаружил дорожный знак: МЭДФОРД ГЭП.

Городок был маленький. Убогий. Движения на дорогах практически никакого. Несколько пешеходов. На большинстве витрин магазинов — ставни.

— Акира, по-моему, мы ехали этим путем, а?

— Мы приехали сюда после наступления темноты. Кроме горящих фонарей, я практически ничего не видел. После главного перекрестка мы свернули налево.

— Вот этот знак. — Сэвэдж ударил по тормозам и свернул на трехполосную горную дорогу. Она завернула, выводя их обратно к Мэдфорд Гэпу.

— Судя по всему, это не главный перекресток, — Сэвэдж проехал дальше. — Здесь. Ага. Вот он.

Возле светофора он повернул налево и стал подниматься по пологой извилистой дороге. Шесть месяцев назад грязь и снег на обочинах испугали его: как бы не встретились едущие навстречу автомобили — свернуть было некуда. Дорога была настолько узкой, что он рисковал быть опрокинутым к придорожным деревьям.

Но сейчас, как и тогда, сверху не спустилась ни одна машина. Слава богу, что, как и полгода назад, грязная дорога была суха и укатана. А в дневном свете он видел, куда свернуть, если бы кто-нибудь и поехал наперерез.

Он проехал крутой поворот, вывернув к одиноким домишкам, опоясанным густым лесом.

— Ну, Рэйчел, сейчас ты увидишь. Такое необычное здание… В нем намешано столько стилей. И тянется примерно на пятую часть мили.

Он перевалил за гребень горы, завернул за скалу и нажал на тормоз, почувствовав, как ремень безопасности впился в грудь. “Таурус” занесло.

Он смотрел, не веря глазам.

Дорога закончилась. Дальше за ней ничего не было. Только валуны и яркие, как игрушки, деревья.

— Что?

— Ты снова поехал не по той дороге, — сказал Акира.

— Нет. Это именно та дорога. — День против ночи. Ты не можешь быть уверен на сто процентов. Попробуй еще разок. Сэвэдж попробовал.

А когда перепробовал все дороги, сворачивающие налево после Мэдфорд Гэпа, остановился у придорожной таверны.

Возле входа стояла компания мужчин. Они поправляли шляпы и кепки и сплевывали на дорогу коричневую от жевательного табака слюну.

— Эй, как добраться до Мэдфорд Гэпского Горного Приюта? — спросил у них Сэвэдж.

— Горного Приюта? — Сухопарый мужик прищурился. — Никогда о такой хреновине не слышал.

Сэвэдж гнал машину, чувствуя необходимость бежать отсюда как можно быстрее. Видя перед собой лишь щербатую белую полосу деревенской дороги, он не замечал ярких цветов — оранжевого, красного и желтого — деревьев на возвышающихся по бокам склонах.

— Но ведь он был тут! — Сэвэдж прибавил скорость. — Мы с Акирой оба его видели. Мы ведь там спали. Ели. Проводили Камичи по всем коридорам! Жили там три дня и три ночи!

— Такой старый, — произнес Акира. — Канделябры в виде фургонных колес. Древняя лестница. Я до сих пор чувствую залах плесени в вестибюле. И дыма в огромной гостиной на первом этаже.

— Но его здесь нет, — сказала Рэйчел. “Таурус” проскрежетал шинами на повороте. Сражаясь с рулем, Сэвэдж внезапно понял, что выдает больше семидесяти миль в час. Он ослабил давление ноги на педаль газа. За голым склоном — на котором красовалась табличка: НЕ ПОПАДИТЕ ПОД ОБВАЛ — он увидел заброшенную бензоколонку со скрипящей на ветру вывеской, выбитыми стеклами и вывернул с дороги, остановившись на бетонных постаментах, на которых раньше находились колонки.

— Мы расспросили дюжину самых разных людей. — Хотя Сэвэдж больше не вел автомобиль, он все еще крепко сжимал руками руль. — И ни один из них не понял, что за место мы имеем в виду.

Он задыхался. Рывком распахнув дверцу, он выскочил из автомобиля, жадно втянув в легкие свежий воздух.

Рядом моментально очутились Акира и Рэйчел.

— И ведь это не какой-то там задрипанный отелишка, находящийся в миллионе километров от Мэдфорд Гэпа, так далеко, что старожилы могли о нем не знать. — Сэвэдж смотрел на обрывы за бензоколонкой, но его мозг был слишком занят другими мыслями, и он попросту их не замечал. — Это местная приманка для туристов, и Мэдфорд Гэп является частью его названия.

— Мы проверили каждую из дорог, ведущих на вершину горы, — сказал Акира.

— И даже прокатились назад по той дороге, по которой — ты в этом уверен — вы ехали шесть месяцев назад, — проговорила Рэйчел. — Обследовали деревья на тот случай, если в этих местах был пожар. Обгорелых останков не обнаружили. А полгода для леса — не срок, он бы не смог с такой скоростью вырасти.

— Да, — сказал Сэвэдж. — Лес не мог бы замаскировать даже небольшую избушку, не говоря об огромном отеле. Да и пожар для местного населения стал бы притчей для чесания языками на многие годы. Но даже если бы пожар и произошел, он не смог бы высушить озеро возле гостиницы. Но ведь и озера никакого нет!

— И все-таки мы уверены, что и отель, и озеро там находились, — произнес Акира.

— Уверены? — переспросил Сэвэдж. — Так же, как и то, что видели друг друга мертвыми? Но мы ведь живы.

— А… — Акира замялся. — Горного Приюта никогда не существовало в природе.

Сэвэдж, кивнув, выдохнул воздух.

— Я чувствую, словно… словно то, что описал ночью в отеле. Жамэ вю. Нет ничего настоящего. Я не могу доверять собственным ощущениям. Будто с ума схожу.

— Что с нами происходит? — спросил Акира.

— И произошло. И где? И почему? — Сэвэдж скривился.

— Идите дальше по своим же следам, — сказала Рэйчел. — Куда вас отправили отсюда?

— В больницу, — откликнулся Сэвэдж.

— Моя находилась в Хэррисбурге, — сказал Акира. — В ста милях отсюда к югу. Везли на вертолете.

— Хэррисбурге? — Сэвэдж почувствовал, как онемели его руки. — Ты никогда об этом не говорил…

— Да мне просто в голову не приходило. Что ты так смотришь? Только не вздумай сказать, что тебя и туда тоже везли по воздуху…

— А врач был, случайно, не блондином?

— Блондином.

— А веснушки?

— А очки?

— И звали его.?..

— Хэмилтон.

— Черт, — сказал Сэвэдж. Они снова сели в машину.

— Что она там копается? — спросил Акира.

— Всего десять минут. — Когда Сэвэдж не смог отыскать места для парковки, он выпустил Рэйчел из машины. А сам стал кружить, объезжая квартал по часовой стрелке. И, несмотря на заверения Акиры, что прошло не так много времени, потребность Сэвэджа в защите Рэйчел — спаянная с растущим к ней расположением — заставляла его нервничать по поводу ее отсутствия.

Полдень. Машин становится все больше и больше. Сэвэдж доехал до перекрестка, повернул направо и выпрямился в водительском кресле, указывая пальцем.

— Ага, — сказал Акира. — Вот и она. Отлично. Почувствовав облегчение, Сэвэдж смотрел, как Рэйчел выбежала их Хэррисбургского библиотечного фонда, заметила “таурус” и, быстро подскочив, забралась в салон. Он тут же снялся с места.

— Проверила телефонную книгу, — сказала она. — Вот фотокопия карты города. И список больниц в данном районе. Просто времени понадобилось чуть больше, чем ты рассчитывал. Их оказалось несколько. Ты уверен, что не помнишь названия той, в которой лежал?

— Никто его не упоминал, — покачал головой Акира.

— Но оно должно было быть отпечатано на простынях и халатах.

— От демерола я ничего не соображал, — Сэвэдж пожал плечами. — Если название там и было, я его попросту не заметил.

Акира просмотрел список и зачитал его Сэвэджу.

— Общественная остеопатическая больница, Хэррисбургская больница, Хэррисбургская государственная больница.

— Остеопатическая? — переспросил Сэвэдж. — Это что-то типа хиропрактической, да?

— Нет, остеопатическая медицинская теория базируется на том утверждении, что большинство болезней происходит от давления стоящих не на тех местах костей и поврежденных мышц, — пояснил Акира.

Сэвэдж подумал над этим изречением и покачал головой.

— Давайте попытаемся…

— Прошу прощения, сэр, — сказала пожилая женщина в приемной Хэррисбургской больницы, — но у нас в штате нет доктора Хэмилтона.

— Пожалуйста, — нервно проговорил Сэвэдж, — проверьте еще разок.

— Но я уже трижды проверяла. Компьютер показывает, что у нас нет никакого Хэмилтона.

— Может быть, он и не состоит в штате больницы, — произнес Акира, — а занимается частной практикой, присылая сюда своих пациентов.

— Такое, конечно, возможно… — неуверенно произнесла женщина в окошке справочного.

— Нет, — отрезала Рэйчел.

Сэвэдж с Акирой повернулись к ней.

— Когда я проверяла телефонную книгу, то просмотрела практикующих частных врачей. Его в списке не было.

— Значит, он работает в другой больнице, — сказал Акира.

И сквозь запруженный народом вестибюль они направились к выходу.

— Что меня действительно беспокоит, — пробормотала Рэйчел, — так это то, что доктора Хэмилтона и на белых страницах нет.

— Значит, у него незарегистрированный номер телефона.

— А зачем практикующему врачу тайный номер телефона?

Двери с шипением разъехались в разные стороны.

Очень полный мужчина в справочном окошке Хэррисбургской государственной больницы покачал головой, быстро пробежался по клавиатуре компьютера, взглянул на экран и поджал губы.

— Неа. Нет такого Хэмилтона. Извините.

— Но ведь это невозможно, — прошептал Сэвэдж.

— После Мэдфорд Гэпа нет ничего невозможного, — заявил Акира.

— Должно быть хоть какое-нибудь объяснение. — Сэвэджу внезапно пришло в голову: — Это произошло шесть месяцев назад. Значит, он мог оставить работу здесь, переехать в другой город и начать практиковать в другой больнице.

— А как отыскать такую информацию? — спросила Рэйчел толстяка за конторкой.

— Вам нужно поговорить с начальником отдела кадров. В компьютер заложены только имена врачей, работающих на данный момент.

— А где?..

Мужчина показал, как пройти в отдел кадров.

— Вам лучше поторопиться. Сейчас почти пять. Они скоро закрываются.

— Я проверю, — быстро сказал Акира, — Сэвэдж, позвони в отделы кадров остальных больниц.

Японец помчался по коридору.

Стараясь не налететь на запрудивших вестибюль больных, Сэвэдж кинулся к платным телефонам-автоматам на другом конце зала.

— Встретимся здесь! — крикнула ему вдогонку Рэйчел.

— А где?..

— Поняла!

Продолжая бег к телефонам, Сэвэдж услышал, как она нетерпеливо задала вопрос толстяку в справочном:

— Как мне попасть в бизнес-офис?

Сэвэджу стало интересно, зачем это ей. Но его занимало лишь то, что на данный момент все телефоны оказались занятыми. Он взглянул на часы: без шести пять. Встревоженный, он вытащил из кармана пригоршню мелочи, просмотрел список адресов и телефонов, которые ему дала Рэйчел, увидел, что какая-то женщина повесила трубку, и кинулся к аппарату. Нажимая кнопки, он оглядел вестибюль. Рэйчел ушла.

Они сидели в кафе Хэррисбургской госбольницы, уставясь в чашки.

— В отделе кадров мне сообщили, что за последние пять лет не был зарегистрирован ни один доктор Хэмилтон, — сказал Акира.

— Зато в другой больнице доктор Хэмилтон все-таки был, — сказал Сэвэдж. Акира выпрямился.

— Три года назад, — продолжил Сэвэдж. — Женщина. Пожилая. Умерла от сердечного приступа.

Акира снова рухнул на спинку стула.

— Похоже, что доктор Хэмилтон существует не больше, чем Мэдфорд Гэпский Горный Приют, — мрачно подытожил Сэвэдж.

— Это неполный список несуществующих вещей и людей, — внезапно вступила в разговор Рэйчел. — Вы, конечно, можете считать себя живыми, но на самом деле вас нет.

— О чем это ты? — удивился Акира.

— По крайней мере, если принимать во внимание Хэррисбургские больницы. Я зашла в бизнес-офис. Пока они проверяли мой запрос, я позвонила в другую больницу, чтобы не терять времени — до его закрытия, как вы помните, оставалось совсем немного. И там попросила выдать мне необходимую информацию.

— Какую информацию? — нажал голосом Акира.

— Бизнес-офис — контора, рассылающая пациентам счета за пребывание. Несколько раньше вы называли мне имена, под которыми лечились. Я назвалась страховым агентом. И сказала, что моя компания заплатила несколько месяцев назад за ваше лечение. А теперь с вашей стороны поступают жалобы. В каждой больнице я спрашивала, почему они высылают уведомления на суммы, превышающие уплаченные нами. Люди, с которыми я разговаривала, отнеслись ко мне сочувственно. Эту проблему решить крайне просто, сказали они. И проверили компьютерные файлы. И вы себе представить не можете: информации о вас на компьютерах — ноль. Ни в одном из госпиталей о вас нет никакой информации.

Сэвэдж так сжал чашку, что едва ее не раздавил.

— Так где же мы, черт побери, лежали?

— Может, в остеопатической, — пожала плечами Рэйчел. — Но завтра, когда мы начнем проверять ее, я подозреваю, что…

— Мы получим те же результаты, — сказал Акира. — Нет отеля “Мэдфорд Гэпский Горный Приют”. Мы не видели друг друга мертвыми. Никогда не встречались с доктором Хэмилтоном. Не лежали в Хэррисбургской больнице. Что еще не происходило?

Сэвэдж с трудом поднялся и пошел от них прочь.

— Ты куда? — Рэйчел вскочила и помчалась следом, за ней шел Акира.

— В справочное.

— Но зачем? — Рэйчел старалась приноровиться к широким шагам Сэвэджа, вышедшего в вестибюль. — По-моему, мы узнали здесь обо всем.

— Нет. Осталась одна вещь, о которой мы не спросили. Дорогу в пункт неотложной помощи.

В ярко освещенном вестибюле усталая медсестра оторвалась от бумаг и посмотрела на них из-за стола.

— Да, сэр? Чем могу.?..

Увидев застывшее от напряжения лицо Сэвэджа, она нахмурилась. И перевела встревоженный взгляд на Рэйчел и Акиру.

— Мне нужен врач, — сказал Сэвэдж.

— Произошел несчастный случай? — Она встала. — Ран что-то не заметно. Может, помощь требуется не вам?

— Я сказал, что хочу повидаться с врачом.

Медсестра пораженно заморгала.

— Разумеется, сэр. — Она нервно отступила на шаг назад. — Пожалуйста, подождите здесь. — И исчезла в длинном коридоре.

— Спокойнее, — предупредил Акира.

— Я стараюсь, но пользы от этого — с гулькин нос. Мне необходимо знать точно.

Внезапно появилась медсестра, рядом с которой в больничном хирургическом халате шел высокий мужчина.

— Слушаю вас, сэр. — Молодой человек замедлил шаги, осторожно приближаясь к Сэвэджу. — Меня зовут доктор Рэйнолдс. Главврач этого отделения. Я смогу чем-ни…

— Мне необходимо сделать рентген.

— Но зачем? — Врач напряженно изучал фигуру Сэвэджа. — Вы чувствуете боль?

— Можете в этом не сомневаться.

— Где? В груди? В руке?

— Везде.

— Что?

— Я хочу… мне необходимо сделать… полное просвечивание тела рентгеновскими лучами.

— Всего тела?.. Зачем вам это?.. Опишите симптомы.

— Боль от макушки до пяток. Выносить ее я больше не в силах. Мне необходимо знать, что со мной. Пожалуйста, сделайте мне рентген — это единственное, о чем я прошу.

— Но мы не можем просто так…

— Я заплачу.

— И все-таки мы не можем… Ваш семейный врач знает о вашей боли?

— Я много путешествую. Семейного врача у меня нет.

— Но без диагноза…

— Я же сказал, что способен заплатить за услугу.

— Дело не в деньгах. Мы не можем безо всякого повода делать рентген. Если ваша боль столь сильна, как вы говорите, то лучше бы вам пройти в отделение и дать себя осмотреть.

— Ваше имя, пожалуйста, — сказала молоденькая девушка.

Сэвэдж повернулся к женщине, заменившей в окошке справочного усталую медсестру. Она была одета в гражданскую одежду.

— И название вашей страховой компании.

— Я передумал, — сказал Сэвэдж быстро. Врач нахмурился.

— Вы отказываетесь от обследования?

Сэвэдж покачал головой. Подозрительный взгляд главврача насторожил его.

— Я-то думал, что если попрошу об… Да, мой друг был абсолютно прав. Я должен успокоиться.

— Но с вами что-то происходит.

— В этом вы правы. Но вот, что именно? Главное, не беспокоиться. И вам тоже незачем. Я принимаю предложение, и вскоре заведу семейного врача.

Пожилой врач с седоватыми усами, носящий подтяжки и не имеющий ничего против того, чтобы сделать любому полное просвечивание рентгеновскими лучами, если этот любой заплатит пять тысяч долларов, вышел из двери, на которой висела табличка: “Только для технического персонала”. Вместо того, чтобы посылать пациентов в больницы, он выбрал частную клинику, называемую Радиологической. Увидев, как он двигается по приемной, Рэйчел, Сэвэдж и Акира поднялись на ноги.

— Итак? — сказал Сэвэдж.

— Пленки получились превосходные. Даже не нужен повторный заход. Я внимательно их изучил.

Сэвэдж не смог скрыть тревоги.

— И что обнаружили?

— Вы так щедро заплатили за то, чтобы сделать себе рентген, так почему бы самим не посмотреть?

Врач провел их в другую комнату. Она была едва освещена. Справа стоял шкаф, над ним висели полки. Слева на экране, подсвеченном сзади люминесцентными лампами, висели прикрепленные рентгеновские снимки.

Различные части скелета в серых тонах.

— Вот ваши, — сказал врач, махнув рукой на Сэвэджа. — А те, что дальше, — ваши. — Он указал на Акиру.

Они наклонились к пленкам. Через тридцать секунд Акира покачал головой и взглянул на врача.

— Не имею понятия, как их читать.

— Вы просили меня определить, насколько хорошо залечились ваши раны. Мой встречный вопрос: какие раны?

— Боже, — прошептал Сэвэдж. — Я был прав.

— Не совсем понимаю, что именно вы хотели сказать, зато хорошо понимаю вот это. — Врач карандашом провел по костям на нескольких снимках. — Избавлю вас от медицинской терминологии. Это правое бедро. Правая икра. Левая нога — верх и низ. Правая сторона грудной клетки. Левая. Черепная коробка в нескольких ракурсах.

Врач подошел к снимкам Акиры и таким же образом назвал все кости, что были засняты.

— Абсолютно целые. Ни малейшего следа калийных отложений. То есть кости не сращивались. Почему вы мне сказали, что каждый из вас пострадал и у каждого из вас были сломаны руки, ноги, ребра и поврежден череп, когда ни одно из подобных повреждений не обнаружено?

— Мы думали, что так оно и было, — сказал Акира.

— Думали? Травмы подобных размеров вряд ли заставили бы вас сомневаться. Страдания, причиненные ими, были бы невыносимы.

— Такими они и были, — сказал Сэвэдж. Он задрожал. Рэйчел сжала ему руку.

— Каким образом вы могли страдать? — спросил врач. — Если вы были совершенно здоровы?

— Недурной вопрос. Можете мне поверить, я постараюсь отыскать на него ответ.

— Пока вы станете этим заниматься, попытайтесь ответить еще на один вопрос, — продолжал врач. — Мне не по вкусу совпадения. Вы оба заявляете об идентичных ранах, которых на самом деле у вас не было. Ладно. Но у вас обоих есть следы от хирургических операций, — он карандашиком провел в тех местах, где это было отмечено на снимках, — которые не являлись результатом сломанных костей.

— Да, нам обоим вырезали селезенку и аппендикс, — сказал Акира.

— Вы мне эти шрамы показали, — махнул рукой врач. — Они выглядят в точности так, если бы эти органы в действительности были вырезаны. Конечно, ваши рентгеновские снимки не настолько детализированы, чтобы полностью подтвердить мое заключение. Только еще одна операция сможет установить истину. Но я сейчас говорю не об этом. Операция, о которой я говорю, была проведена не на ваших телах. Операции были проведены на черепах.

— Что? — спросил Сэвэдж.

— Это понятно. Из-за проломов, — сказал Акира.

— Нет. — Врач продолжал указывать на два разных снимка. — Видите эти крошечные кружочки? У каждого из вас над левым ухом? Они являются безошибочными доказательствами.

— Чего?

— Вторжения в левую височную долю головного мозга. — Врач повернулся к Сэвэджу и Акире, — И ни один из вас не имеет представления об этой операции?

Сэвэдж смутился.

— Я, кажется, вопрос задал?

— Нет, — сказал Сэвэдж, — не имели.

— В это трудновато поверить.

— Было бы совсем легко, если бы вы побыли с нами последние несколько дней. Пожалуйста. — Сэвэдж сглотнул подкатившую желчь. — Помогите нам.

— Каким образом? Я сделал все, что мог.

— Да нет, я о том, куда нам можно обратиться. Куда отсюда отправиться?

— Все, что я вам могу сказать, — врач вновь повернулся к снимкам, — это то, что такую операцию мог произвести лишь настоящий гений. Я всего лишь пенсильванский врач, в скором времени собирающийся на покой, и все-таки даже я читал последние статьи о новейших достижениях в нейрохирургии. И не знаю ничего столь сложно-утонченного. Соединения между отдельными частями черепа и сами черепа закамуфлированы просто великолепно. Великолепная работа. Куда вам отсюда отправиться? — говорите вы. Туда, где за деньги покупают суперзвезд. К лучшим нейрохирургам в самых крупных институтах.

Нейрохирурга звали Антонио Сантицо. Энтони — по-английски.

У него была густая темная шевелюра, смуглая кожа и удивительно умные глаза. Красивые черты лица казались какими-то изможденными — последствия усталости, решил Сэвэдж, знавший, что врач только что закончил сложнейшую семичасовую операцию. По контрасту, тело врача было изумительно подтянутым — следствие неумеренного пристрастия к рэкетболу, одна из партий которого — объяснил доктор — должна была начаться через час.

— Я знаю, насколько вы заняты, — сказал Сэвэдж. — И мы благодарим вас за то, что вы нашли время нас принять.

Сантицо пожал плечами.

— Обычно я такого не делаю. Но нейрохирург, с которым ваш терапевт разговаривал в Хэррисбурге, оказалось, знает моего старого школьного приятеля — из Гарвардского медицинского колледжа. В Хэррисбурге есть отличные терапевты, но, судя по тому, что сказал по телефону мой приятель, тамошний нейрохирург правильно сделал, что послал вас ко мне, сюда.

А сюда — это в Филадельфию, в больницу при Пенсильванском университете. Всего в ста милях на восток от Хэррисбурга, она находилась в два раза ближе, чем второй по величине Пенсильванский университет в городе Питтсбурге.

— Меня занимает все таинственное, — сказал Сантицо. — Шерлок Холмс, Агата Кристи. Удивительные разгадки, ключи. Восхитительные загадки. Но мозг является наиудивительнейшей загадкой природы. Ключ к двери, ведущей нас к тайнам того, почему мы становимся людьми. Вот почему я избрал эту специальность.

В чистенький кабинет вошла секретарша, неся на подносе чашки и кофейник.

— Замечательно, — сказал Сантицо. — Как раз вовремя. Вы думаете, это кофе? Нет. Чай из трав. Не желаете?..

— Спасибо, — ответил Акира, — Немного, если позволите.

— Боюсь, что он несколько крепче того, к какому вы привыкли в Японии.

Акира кивнул головой.

— Но не сомневаюсь, что достаточно освежающ.

Сантицо поклонился в ответ.

— Я учился в Гарварде с одним из ваших земляков. Никогда не забуду его слов. Мы тогда только-только начинали интернатуру. Бесконечные, беспощадные часы сводили меня с ума, выматывали до конца. Мне казалось, я не выдержу. А ваш соотечественник говорил: “Если ты не на работе — найди упражнение по вкусу”. Я сказал, что не понимаю. “Я и так устал, думаешь, мне захочется делать еще какие-то упражнения?” Знаете, что он мне ответил? “Усталость гнездится у тебя в мозгу. Ее следует забивать усталостью физической. И последняя избавит тебя от предыдущей”. Тогда я не понял. И сказал ему об этом. А он произнес единственное слово.

— Ва, — сказал Акира. Сантицо расхохотался.

— Верно! Вот дела — как вы мне напоминаете вашего соотечественника!

— “Ва”? — переспросила Рэйчел, раздумывая и нахмурясь. Когда все повернулись в ее сторону, она полупроизвольно потянулась за чашкой.

— Это означает “равновесие”, — пояснил Акира. — Мозговая усталость нейтрализуется…

— …упражнениями. Физическими, — закончил Сантицо. — Как все-таки был прав ваш земляк. Очень трудно отыскать для них время, и после бесконечных операций мне вовсе не хочется ими заниматься. Но нужно. Потому что именно рэкетбол делает меня лучшим нейрохирургом. — Спохватившись, он взглянул на часы. — И через пятьдесят минут меня будут ждать на корте. Так покажите же мне эти, как их назвали, затруднительные снимки.

Он взял большой конверт.

— Эй, не стоит кукситься. Не забывайте о “ва”. Рэкетбол и нейрохирургия. Шерлок Холмс.

— Ммммммм…

Сантицо стоял в углу кабинета и смотрел на снимки черепов, развешанные в профиль на флуоресцентных экранах.

Эти снимки он изучал уже в течение нескольких минут, скрестив руки на груди, слушая объяснения Сэвэджа. Американец излагал факты, приведшие их сюда.

— Исполнительные защитники? — Сантицо продолжал изучать снимки. — Похоже, вы оба обладаете восхитительной профессией. Но даже если это так…

Он повернулся к Сэвэджу с Акирой, вынул из нагрудного кармана узенький фонарик, больше смахивающий на карандаш, и по очереди осмотрел левую сторону головы у каждого мужчины.

— Ммммммммм…

Он сел за свой стол, отпил из чашки травяного чая и на мгновение задумался.

— Хирург проделал классную работу. Произведение искусства. Упреждаю сразу: я касаюсь лишь косметической процедуры. Великолепная маскировка самого факта операции. Минимальная кальцификация вокруг каждой части черепа, из которой были удалены кусочки кости, а затем восстановлены. Видите ли, стандартный метод — просверливание дырочек вокруг той части, которую предстоит удалять. Эти дырочки просчитываются настолько тщательно, что дрель не ранит мозговой ткани. Затем очень тонкая и особо прочная проволока вводится в одну такую дырку и протягивается под черепной коробкой до тех пор, пока не выходит в следующую дырку. Затем хирург берется за концы проволоки и тянет ее на себя, вынимая ту часть черепа, которая ему необходима. Конечно, проволока очень тонкая, но не настолько, чтобы в конечном итоге избавить череп от кальцификации. Но даже без кальцификации подобные дырочки невозможно скрыть от просвечивания рентгеновскими лучами. Но в данном случае, — Сантицо потер подбородок, — никаких дырочек нет, а лишь небольшой кружочек, который был вынут из черепа, а затем снова поставлен на место. Линия между черепом и этим кружочком настолько тонка, что кальцификации как таковой просто нет. Я удивлен, что обыкновенный врач, к которому вы обратились с самого начала, вообще что-то заметил. Человек необученный мог пропустить данную метку.

— Но если стандартная техника не была использована, то какая была? — спросил Сэвэдж.

— Вот мы и добрались до насущного вопроса, не так ли? — сказал Сантицо. — Чтобы сделать дырку такого размера, как эта пломба, хирургу следовало пользоваться дрелью со сверлом в пять миллиметров. Но он пользовался приспособлением, которое не оставляет видимых следов. Единственное, что приходит в голову, это… Кусочек черепа был удален с помощью лазерного луча. Лазеры уже используются в медицине, с их помощью восстанавливаются артерии и сетчатки глаз. Чтобы к ним привыкли и стали использовать в остальных видах хирургических операций, необходимо, чтобы прошло совсем немного времени. Я лично экспериментировал. Поэтому и сказал: операция — произведение искусства. Нет сомнения в том, что хирург был изумительным и тонким знатоком своего дела. Но не уникальным, не единственным в своем роде. Потому что среди лучших нейрохирургов я могу назвать по крайней мере дюжину — включив в нее и себя, — которые вполне могли бы справиться с подобной задачей. Но это превосходство внешнее. А главной же проверкой действий хирурга является факт — добился ли он своей цели, а так как мы не знаем, зачем была проведена операция, то я не могу выносить окончательных суждений о данной работе.

— Но… — Акира колебался, — …может ли операция прояснить?..

— Вашу тайну? Это вполне возможно, — ответил Сантицо. — А может, и нет. Какой вы использовали термин? Противоположный де жа вю.

— Жамэ вю.

— Точно. Нечто, что вы думали, что видели, но на самом деле не видели никогда. С данной концепцией мне не приходилось иметь дела. Но я люблю учиться. Так что, эту фразу я запомню. Вы понимаете, — продолжил он, ставя чашку с чаем на стол, — что если бы не эти ваши снимки, я бы вас принял за психопатов.

— Я понимал, что то, что собирался рассказать, звучит необычно, — сказал Сэвэдж. — Но нам, в любом случае, следовало рискнуть. Как и вы, мы с Акирой — прагматики. Наша задача — собрать факты. Мы имеем дело с физическими проблемами. Как доставить принципала в целости и сохранности к месту назначения. Как предугадать полет пули наемного убийцы. Как избежать столкновения с несущейся наперерез машиной. Но внезапно физические факты перестают соотноситься с реальностью. Или с нашим осознанием реальности. Мы находимся в таком смятении, что не просто нервничаем — для нас это стало нормой. Мы напуганы.

— Это я знаю, — сказал Сантицо. — Прочел в ваших глазах. Давайте будем откровенны. У меня настолько перегруженное расписание, что единственное, почему я вас принял, — просьба моего бывшего одноклассника. Он подумал, что это меня заинтригует. И оказался прав. Я заинтригован.

Сантицо взглянул на часы.

— Осталось полчаса до встречи по рэкетболу. Я все-таки должен придерживаться установленного порядка. Давайте встретимся здесь же через, — он подсчитал, — два с половиной часа. Постараюсь организовать вам встречу с еще одним коллегой. А пока мне нужно, чтобы вы сходили в Радиологический институт. — Он поднял телефонную трубку.

— Еще рентген? Чтобы убедиться, что эти снимки точны? — спросил Сэвэдж.

— Нет. Сделайте магниторезонансные фотографии.

Болезненного вида мужчина, с бородкой с проседью, носящий чуть великоватую, спортивного покроя куртку, сидел рядом с Сантицо.

— Это доктор Уайнберг, — представил его нейрохирург.

Они пожали руки.

— Доктор Уайнберг — психиатр, — сказал Сантицо.

— Вот как, — Сэвэдж выпрямился и сел очень прямо — напряженно.

— Вас это беспокоит? — вежливо осведомился Уайнберг.

— Нет, разумеется, нет, — ответил Акира. — У нас возникло затруднение, и нам хотелось каким бы то ни было образом его разрешить.

— Любыми способами, — добавил Сэвэдж.

— Великолепно. — Из своей спортивной куртки психиатр вытащил записную книжку и ручку. — Не возражаете?

Внезапно Сэвэдж почувствовал себя совершенно больным. В любых обстоятельствах он старался делать так, чтобы разговоры оставались незадокументированными, но все-таки отыскал в себе силы сказать.

— Делайте любые заметки, которые могут вам помочь.

— Замечательно. — Уайнберг нацарапал несколько слов. Сэвэдж со своего места видел, что они похожи на “время” и “место”.

— Ваши МРС должны доставить сюда, — сказал Сантицо. — Думаю, пока мы ждем, доктору Уайнбергу захочется задать вам несколько вопросов.

Сэвэдж жестом предложил психиатру начать.

— Жамэ вю. Насколько я понял, вы являетесь изобретателем данного термина.

— Верно. Больше ничего другого для описания собственного смятения придумать не мог.

— Развейте, пожалуйста, вашу мысль.

Сэвэдж сделал то, о чем просили. Время от времени Акира дополнял его рассказ разными деталями. Рэйчел внимательно слушала.

Уайнберг царапал что-то в своей книжке.

— Итак, подведем итоги, — наконец сказал психиатр, — Вы оба думали, что видели друг друга мертвыми, так? И не смогли отыскать гостиницу, в которой произошли подразумеваемые смерти? А также больницу, в которой вас лечили, и врача, который вас пользовал?

— Верно, — сказал Сэвэдж.

— А события, травмировавшие вас и вашу психику, произошли полгода назад?

— Да, — отозвался Акира. Уайнберг вздохнул.

— На мгновение… — Он отложил ручку. — Подойдем к вашей дилемме гипотетически.

— Подходите, как угодно, — сказал Сэвэдж.

— Я не собираюсь нападать.

— А я об этом не думал.

— Давайте объясню. — Уайнберг откинулся на спинку кресла. — Обычно пациентов ко мне направляют. Вместе с ними приходят документы, подтверждающие их личность, истории болезни и так далее. Если необходимо, я провожу беседы с родственниками, начальством. Но в данном случае я о вас ничего не знаю. Лишь с ваших слов я знаю о вашем необычном — если к этой истории применимо подобное безобидное словцо — прошлом. Нет никакого способа проверить то, в чем вы пытаетесь нас убедить. Также, как и возможности вам поверить. Все, что приходит в голову: первое — вы оба патологические лгуны, а второе — репортеры, проникшие сюда с целью проверить, действительно ли психотерапевты настолько легковерны, как про то толкуют.

Глаза Сантицо сверкнули.

— Макс, я же говорил, что их рассказ — и их рентген — заинтриговал меня. Предложи теорию.

— Лишь как логическое упражнение, — откликнулся Уайнберг. — Чисто в порядке рассуждения.

— Ну, это и так понятно, ты ведь по-другому не можешь, — сказал нейрохирург.

Уайнберг снова вздохнул и развел руками.

— Наиболее вероятным представляется такое объяснение: вы оба пострадали от взаимной мании из-за вам нанесенных смертельных побоев.

— Каким образом? На рентгеновских снимках показано, что никаких побоев не было, — сказал Сэвэдж.

— Не согласен. Рентген показал, что, как вы тому и верили, у вас не были сломаны ни руки, ни ноги, ни ребра, а также не повреждены черепа. Но это не означает того, что вы не были избиты. Давайте восстановим то, что предположительно произошло. Вас обоих наняли для того, чтобы защищать одного человека.

— Да.

— Который отправился на какое-то совещание, проходившее в сельской гостинице. И там был убит. С особой жестокостью. Мечом, которым его разрубили пополам.

Акира кивнул.

— Вы пытались его защитить, и были избиты до бессознательного состояния, — продолжил Уайнберг. — Уже отключаясь, вы упали и с этой, не очень удобной точки ошибочно увидели смерть другого. Так как вы оба живы, то что-то должно явиться причиной подобной галлюцинации. Я считаю, что ею вполне является комбинация дезориентации и невероятной боли.

— Но почему у них обоих появилась одна и та же галлюцинация? — спросила Рэйчел.

— Чувство вины.

— Боюсь, не совсем вас понял, — нахмурился Сэвэдж.

— Насколько я понял, профессия является для вас больше, чем обычным делом, занятием. Я имею в виду, что ваша личность базируется на защите, спасении жизней. Это моральные обязательства. Вас, таким образом, можно сравнить с преданными своему делу врачами.

— Верно, — отозвался Акира.

— Но ваше отличие от врачей, которые неизбежно теряют своих пациентов, и, соответственно, обязаны зарываться в скорлупе, не пропускающей внутрь никаких эмоций. Вы достигли уникальных успехов. Вы никогда не потеряли ни одного клиента. Поэтому рейтинг вашего успеха приближался или равнялся — как угодно — ста процентам.

— Если не считать…

— Событий, происшедших шесть месяцев назад в сельской гостинице, — закончил Уайнберг. — Вы впервые потеряли своего клиента. Такой удар по вашей личности. Никогда не проигрывая, вы не были к нему готовы. К тому же шок усилил кошмарный способ, которым умертвили вашего клиента. Единственной реакцией на подобные события является чувство вины. Потому что вы выжили, а ваш клиент — нет. Потому что жизнь клиента для вас означает абсолютно все, и вы готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы его спасти. Но этого не произошло. Он умер. А вы — все еще живы. И ваша вина стала невыносимой. Подсознание пытается как-то уравновесить это чувство. И строит защиту на неясном видении, стараясь уверить вас, что вы якобы видели смерть напарника. Оно настаивает, настойчиво подсовывает мысль о том, что вашего хозяина вовсе нельзя было спасти, так как и его, и вашего напарника убили, и вас самих едва не отправили на тот свет, хотя вы геройски, правда безуспешно, старались выполнить свой долг. Так как вы очень похожи друг на друга, то, соответственно, ваши галлюцинации оказались схожими, и их нетрудно предугадать.

— Ну, хорошо, а почему тогда мы не смогли отыскать сельскую гостиницу? — спросил Сэвэдж.

— Потому что в глубине души вы стараетесь уверить себя в том, что ваша неудача вообще никогда не происходила. Разве существует лучший способ уверить себя в этом, чем просто доказать, что не существует самой гостиницы? Или врача, который вас лечил? Или больницы, в которой вы поправлялись? Но они существуют, по крайней мере в том случае, если все вами изложенное — правда. Но тут же исчезают, когда необходимость в опровержении самих себя заставляет вас идти на поиски.

Сэвэдж с Акирой переглянулись. И, как будто по команде, кивнули.

— А почему, — в голосе Акиры прозвучал скептицизм, — мы оба знали, где должен находиться отель? Или врач? Или больница?

— Это объяснить легче легкого. Вы друг друга поддерживали. И то, что говорил один, сразу же подхватывал другой. Для увековечения мании и освобождения от чувства вины.

— Нет, — сказал Сэвэдж. Уайнберг пожал плечами.

— Я ведь говорил, что все это чисто гипотетические соображения.

— А почему, — не сдавался Акира, — мы лежали в гипсе, если наши кости не были переломаны? Почему столько месяцев продолжалась пытка восстановления двигательной системы?

— Гипсе? — переспросил Уайнберг. — А может, это были просто иммобилизаторы, помогавшие сращиваться порванным связкам? Может быть, повязки на груди не были вовсе уж такими плотными и лишь защищали избитые, но не поломанные грудные клетки? А может быть, в черепах все-таки были повреждения, но настолько грамотно вылеченные, что это нельзя проверить даже с помощью рентгена? Вы ведь признаете, что вам вводили демерол. А он устраняет чувство реальности и вполне способен создать свою реальность.

— Ну, разумеется, — вступила в разговор Рэйчел. — И, конечно, там не было меня. И я не чувствовала их боли. Признаюсь, мне нравятся оба эти мужчины. Мы много вместе пережили. Но я отнюдь не идиотка и из нас троих имею больше шансов оставаться беспристрастной. Мои друзья не поддерживали иллюзию друг у друга.

— Тогда вы, наверное, слыхали о стокгольмском принципе, — сказал Уайнберг. — Люди в состоянии стресса стараются идентифицировать себя с теми, от кого зависит их собственная безопасность.

— А вы, разумеется, слыхали о принципе страуса, — быстро отреагировала Рэйчел. — Психиатр, столкнувшись с проблемой, о которой раньше не слыхал, засовывает голову в песок.

Уайнберг подался вперед, осклабился и внезапно расхохотался.

— Ты был прав, — обратился он к Сантицо. — Это действительно забавно.

— Макс, ты придаешь этому возвышенный характер. Признайся. Ведь она тебя рассердила.

— Чисто гипотетически.

На сей раз засмеялся Сантицо.

— Ну, разумеется. Давай напиши гипотетическую статью. О феномене гипотетической злости.

— Слушайте, что тут происходит? — спросил Сэвэдж. Сантицо наконец-то перестал смеяться.

— Тест. Я должен был проверить, что вы не психопаты. Выбора у меня не было. А Макс, конечно, великолепен. Очень одаренный человек, с гибчайшим умом и талантом актера.

— Я не играл, — сказал Уайнберг. — Я услышал настолько ошеломительные вещи, что хочу послушать еще.

Кто-то постучал.

— Войдите. — Сантицо повернулся в кресле. Секретарша, которая раньше сервировала чай, принесла большой коричневый конверт.

— МРС, — Сантицо встал.

Через две минуты он оторвался от пленок.

— Макс, большое тебе спасибо. С этой минуты это касается меня одного.

— Уверен?

— Да. Обед с меня. — Сантицо снова взглянул на МРС. — Потому что вот это никакая психиатрия не способна объяснить. Это уже мое дело.

Сэвэдж вместе с Рэйчел и Акирой стояли, рассматривая размытые очертания на снимках. На каждом было по двенадцать кадров, расположенных в четыре ряда и три колонки. Они практически ни о чем ему не говорили, даже меньше, чем предыдущие рентгеновские однокадровые снимки.

— Великолепно, — произнес Сантицо. — Лучшего качества нельзя пожелать.

— Вы, наверное, хотите меня надуть, — сказал Акира. — Это же чернильные пятна.

Сантицо хихикнул.

— Я понимаю, откуда у вас такое впечатление. — Он снова взглянул на пленку. — И вот почему: чтобы помочь вам понять, придется начать с основ, хотя и они могут показаться чересчур техничными. МРС — новая техника фотографии, основанная на магнитном резонансе, которая позволяет нам приоткрыть вашу черепную коробку и заглянуть в мозг. До сего времени мы могли получать снимки мозгов, используя совершенно иную, но крайне скупо детализированную технику, в то время как МРС позволяет впрямую взглянуть на мозг. Мы делаем такую прорву снимков под разными углами, что действительно можно подумать, будто перед нами трехмерное изображение.

— И что же вы из них узнали? — спросил Акира.

— Позвольте мне еще немножечко вас помучить, — попросил Сантицо. — Мозг состоит из множества частей, — он указал на различные кадры МРС. — Правое полушарие. Левое полушарие. Что интересно: правое полушарие контролирует левую часть тела, и наоборот. Наша способность мыслить пространственно исходит из правого полушария, а способность говорить — из левого. Полушария разделены на доли. Передняя доля. Теменная доля. Затылочная доля. Височная доля. Они, в свою очередь, делятся на множественные подчасти. Зрительная кора. Обонятельный тракт. Область физических, соматических ощущений. Гипофиз. И так далее. Такому безобразно сложному органу позволяет работать присутствие в нем биллионов связующих нервов, через которые передаются энергия и информация. Эти нервы называются нейронами. Их можно сравнить с электропроводами и телефонными кабелями, но это, разумеется, упрощение. Их невозможно пояснить с помощью какой бы то ни было аналогии… Кстати, у вас в роду эпилептиков не было? Сами припадками не мучились?

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Сэвэдж удивленно заморгал.

— Эпилептиков? Припадки? Нет. А в чем дело? Что вас заставило спросить об этом?

— Просто стараюсь как-то объяснить вот это. — Сантицо указал на темное пятнышко на более светлом участке снимка. Оно находилось с левой стороны, ближе к центру. — Это вид вашего мозга сзади. Пятнышко находится в медиальной височной доле. В области амидгала гипокампальной зоны. Находится на одной линии с кусочком кости, вынутой из виска, а затем снова восстановленной.

Сэвэджу показалось, что он проглотил сосульку, вставшую поперек горла.

— Пятно? Боже ты мой, какое?..

— Поражение. Материи. Вот почему я спросил у вас об эпилепсии. Аномалия в данной зоне иногда приводит к подобным заболеваниям.

— Вы хотите сказать, что в моем мозгу что-то растет?

— Нет, — Сантицо повернулся к Акире и указал на другой кадр. — В вашем мозгу точно такое же пятно. Совпадение, я бы даже сказал — идентичность, подводит меня к мысли, что это не опухоль.

— Тогда что же? — спросил Акира.

— С научной точки зрения? Заживающий шрам. От проведенных на ваших мозгах операций.

Сэвэдж в шоке слушал Сантицо, вновь усевшегося за свой стол.

— Еще несколько основополагающих моментов, — говорил врач. — Первое: откиньте само собой разумеющееся. Причина операций, проведенных на ваших мозгах, — не удаление опухоли. Подобная операция требует вторжения в мозг. И, следовательно, большая часть черепной коробки должна была быть удалена.

— Но не была, — сказала Рэйчел, — за исключением кусочка кости пяти миллиметров в диаметре.

— Совершенно верно. Единственный способ, которым можно было удалить столь ничтожную часть черепа, — Сантицо колебался, — это вживить в мозг электрод, который можно было бы впоследствии вынуть.

— Зачем? — Сэвэджу с трудом дышалось.

— Если брать во внимание уже знакомые, но серьезные обстоятельства? Можно сказать так: для этого много причин. Я вот упомянул эпилепсию. Вживленный в мозг электрод может соизмерять электрические импульсы, исходящие из различных групп нейронов. При эпилепсии различные мозговые уровни передают как нормальные, так и ненормальные потоки импульсов. Если нам удастся установить исток ненормального потока импульсов, мы сможем прооперировать определенный участок, и исправить положение.

— Но мы не эпилептики, — сказал Сэвэдж.

— Я просто привожу пример, — пожал плечами Сантицо. — А вот вам другой. Пациент с нарушением зрения, слуха или вкуса — эти нарушения имеют непосредственное отношение к мозгу и не зависят от внешних рецепторов — иногда может быть вылечен, если внутренние, находящиеся в мозгу, рецепторы стимулируются электродами.

— Но мы отлично видим и слышим, — сказал Акира.

— И все-таки считаете, что видели друг друга мертвыми. И не можете отыскать гостиницу, в которой вас покалечили. А также больницу, в которой лечились. И врача, наблюдавшего за вашим выздоровлением. Кто-то нарушил ваши мозговые функции. Особенно ваши возможности к вос…

— …поминаниям, — сказал Сэвэдж.

— Или, что еще более интересно, кто-то заставил вас помнить то, чего на самом деле никогда не было. Жамэ вю. Вы изобрели изумительный термин.

— Вспомнить то, чего на самом деле не происходило? Но я ведь это не в прямом смысле… Я бы ни за что не поверил…

— Могу свести вас в анатомичку, — предложил Сантицо. — Рассечь мозг трупа и показать любую его часть. Могу объяснить, почему вы видите, слышите, ощущаете, нюхаете и почему чувствуете боль. Хотя сам по себе мозг чувствовать боли не может. Но вот чего я сделать не в состоянии, так это показать вам мысль. И уж, разумеется, не смогу отыскать в мозгу определенную часть, в которой прячутся воспоминания. Я изучаю память вот уже в течение десяти лет, и чем больше узнаю, тем больше сбиваюсь с толку… Опишите мне, что происходит, когда вы вспоминаете о каком-то прошлом событии.

Сэвэдж и Акира наморщили лбы.

Рэйчел выпалила:

— Ну, это напоминает крутящийся в голове фильм.

— Большинство людей так это и описывают. Происходит какое-нибудь событие, и кажется, что мозг работает, словно камера, фиксирующая череду событий, словно кадры на пленку. Чем больше событий происходит, тем больше фильмов накапливается в мозгу. Когда наступает определенная необходимость и требуется что-либо вспомнить для того, чтобы понять настоящее, мы просто выбираем нужную бобину и проецируем фильм на ментальный экран. И, разумеется, для нас является непреложным тот факт, что воспоминания неизменны, как фильмы.

Рэйчел кивнула.

— Но кинопленки не являются неизменными. Они рвутся. Выцветают. Из них можно вырезать некоторые сцены, затрепанные до неузнаваемости. В общем — куда уж дальше… Аналогий не хватает. Так вот: в нашем мозгу нет никаких фильмов. Нет никакого экрана. Мы просто представляем, что они там есть, сами их выдумываем. А еще труднее описать память, когда мы переходим от конкретных событий к заученным абстракциям. Когда я думаю о математической величине “пи”, то никакого фильма в голове не вижу. Каким-то образом, интуитивно, я понимаю, что означает “пи”. А когда думаю об абстрактном понятии “честь”, то тоже не вижу никакого фильма. Я просто знаю, что означает данное слово. Почему я могу вспоминать и понимать подобные абстракции?

— У вас есть ответ на этот вопрос? — У Сэвэджа ныла грудь.

— Основной теорией является нижеследующая: воспоминания каким-то образом закодированы в нейронах головного мозга. Эти биллионы нервов — так выходит по данной теории — не только передают электричество и информацию, но и сохраняют информацию, которую передают. Процесс частенько уподобляют работе компьютера, но, опять-таки, аналогия — как и в случае с крутящимися в наших головах кинофильмами — не является объяснением. Наша память куда сложнее самого сложного компьютера. Да, действительно, кажется, будто нейроны способны передавать информацию от одной инфосети к другой, защищая таким образом наши воспоминания, если какой-то участок мозга поврежден. С другой стороны, существует два типа памяти — короткая и длинная, и их взаимосвязь является абсолютно парадоксальной. Короткая память относится к разряду краткосрочных — она имеет дело с недавно полученной, но незначительной информацией. Например — телефонный номер моего зубного врача. Если мне необходимо заказать номерок, я смотрю номер в книжке, запоминаю его ровно настолько, чтобы дозвониться в офис, а затем незамедлительно забываю до тех пор, пока снова не потребуется звонить и повторять заново весь процесс. Длительная память имеет дело с продолжительными воспоминаниями необходимой информации: телефонный номер моего дома. Какой физический механизм заставляет меня быстро и легко забывать телефонный номер зубного врача, а номер дома помнить? И почему пациенты, страдающие определенными видами амнезии и неспособные запомнить недавние события любой важности, великолепно вспоминают о незначительных фактах, имевших место несколько десятков лет тому? Никто не может этого понять.

— А вы-то во что верите? — спросил Акира.

— В мюзикл Лернера и Леви.

— Не…

— Морис Шевалье и Гермиона Джингольд пели замечательную песню: “Я хорошо это помню.” Их персонажи, по действию, являлись бывшими любовниками, вспоминающими при встрече: “Мы ходили туда”, “Нет, по-моему, сюда”, “Ты носила то платье”, “Да нет, вот это”, “Ах, да, как же, помню прекрасно”. Но они ничего не помнили. Нет, я понимаю, что песенка была о том, что старость — не радость, и поневоле за столько времени все забывается. Но боюсь, все мы тоже не намного отстаем от этих стариков. Существует огромное количество специфических деталей. Их больше, чем мы можем себе представить. У нас с доктором Уайнбергом есть довольно сентиментальная традиция. Каждую субботу, вечером, если мы не на дежурстве или нет вызовов, вместе с нашими женами смотрим какой-нибудь фильм, а затем идем ужинать. После всех недельных стрессов нам хочется хоть как-то развлечься. Вчера Макс милостиво припомнил фильм, который мы смотрели вчетвером. “Но, Макс, — сказал ему я, — этот фильм я смотрел по кабельному телевидению, никак не в кинотеатре.” “Да нет, же, — продолжал настаивать он, — мы вчетвером видели его в городе”. “Прекрати, — отвечал я. — Я вообще на той неделе сидел на конференции. Ты с нашими женщинами ходил в кино без меня.” Спросили жен, но они не смогли припомнить ничего конкретного. И так до сих пор не выяснили, кто же из нас прав.

— Ну, разумеется, — сказал Сэвэдж. — Вы только что сами сказали, что короткая память долго в голове не держится.

— Но где заканчивается короткая и начинается долгосрочная память? И как убедиться в том, что долгосрочная память действительно продолжается? Главный вопрос — в ограниченности сознания. Мы способны помнить только в том случае, если способны запоминать. То, что нами забыто, не имеет субстанции. Мы не можем понять то, что по-настоящему забыто… Опишите нам будущее.

— Не могу. Его не существует. — Пожал плечами Сэвэдж.

— Как и прошлого, хотя память оставляет нам иллюзию того, что оно на самом деле есть — в нашем мозгу. Мое мнение таково: после того, как воспоминания закодированы в мозгу, они вовсе не остаются неизменными. Я считаю, что они меняются, причем постоянно, и различные детали прибавляются, убираются и передвигаются с одного места на другое. В результате каждый из нас создает свою версию прошлого. Несоответствия обычно незначительны. Ну, в самом деле, разве имеет какое-нибудь значение тот факт, смотрели мы с Максом фильм раздельно или вместе? На самом же деле различия имеют решающее значение. У Макса как-то раз была пациенткой одна невротичка, с которой в детстве очень скверно обращался отец. Издевался над ней. Так вот, она придала своей юности возвышенный характер, и создала в воображении совершенно идиллические картинки жизни с добрым, нежно любящим ее отцом. Чтобы вылечить невроз. Максу пришлось разрушить фальшивые воспоминания и открыто признать все те кошмары, которые она пережила в детстве.

— Фальшивая память, — сказал Сэвэдж. — Жамэ вю. Но наша фальшивая память создана отнюдь не психологическими проблемами. Снимки мозга указывают на то, что нечто было введено хирургическим путем и это нечто создает в мозгу совершенно иную реальность. Такое возможно?

— Если вы хотите узнать, смог бы я сделать нечто подобное, то ответом будет — нет. Ни я, ни другие известные мне нейрохирурги не смогли бы такого сделать. Но существует ли подобная возможность? Да. Теоретически. Но даже если бы я знал, как это совершить, я бы не стал этого делать. Название данной области — психохирургия. Она видоизменяет сущность, личность и — за исключением нескольких случаев — иссечение мозговой ткани для прекращения у больного эпилептических припадков или лоботомия для прекращения саморазрушительных импульсов — она является крайне неэтичной областью медицины.

— Но теоретически как бы вы ее сделали? — спросила Рэйчел.

Сантицо явно не хотелось говорить.

— Пожалуйста.

— Я превозношу свое любопытство как врача, но иногда, поступая вроде бы вопреки своей природе, отказываюсь изучать любопытнейшие церебральные феномены. При необходимости я вживляю в мозг пациента электроды. Да. И прошу людей описывать то, что они чувствуют.

— Подождите, — прервал его Акира. — Как же они могут описывать ощущения, если у них обнажены мозги? Они же находятся в бессознательном состоянии.

— Ах, да, — вздохнул Сантицо. — Я чересчур увлекся и забыл о том, что вам многое неизвестно. Привык, понимаете, что обычно такие проблемы мы обсуждаем лишь в кругу своих, нейрохирургов. Вы, видимо, считаете, что обнажить мозг — значит то же самое, что и обнажить сердце. Я напомню вам свою предыдущую ремарку: мозг — то есть наш рецептор чувств — сам по себе чувствительного рецептора не имеет. Он не чувствует боли. И, используя местную анестезию для того, чтобы боль не распространялась далее определенного участка, я могу удалить довольно солидный кусок черепной коробки и обнажить величайшую из тайн природы. Введя в мозг пациента электрод, я могу заставить его чувствовать запах несуществующих апельсинов. Заставить услышать музыку своего далекого детства. Чувствовать, что он ест яблоко. Заставить его кончить. Таким образом, манипулировать чувствительными рецепторами, пока он не решит, что плывет в лодке, что в лицо ему светит солнце, ветер развевает волосы, он слышит грохот разбивающихся волн, и что это его давнишняя мечта — австралийский Большой Барьерный Риф, встречу с которым он пережил во время отпуска несколько лет назад.

— Но будет ли пациент помнить те иллюзии, которые вы ему внушили? — спросила Рэйчел.

— Разумеется. Точно так же, как и любую другую конкретную операцию.

— Таким образом, это объясняет нам, что именно это произошло, — сказал Сэвэдж.

— С вами и вашим другом? Ничего подобного, — отозвался Сантицо. — Я вам только что описал активизацию памяти пациента с помощью электронной стимуляции различных нейронов. У вас же идут воспоминания о событиях, вообще…

— …никогда не происходивших, — закончил фразу Акира. — Тогда почему мы их помним?

— Я же вам сказал, что все это голая теория, — продолжил Сантицо. — Но если бы я обнажил левую височную долю вашего мозга… и простимулировал нейроны электродами… если бы подробнейшим образом описал, что вы должны будете вспомнить, показал бы вам пленку, на которой все было запечатлено, или, что еще лучше, заставил бы нанятых актеров разыграть фиктивные события… если бы накачал вас амфетаминами для того, чтобы процесс запоминания прошел быстрее… а по окончании всего этого с помощью электрода запаял кое-какие нейроны, чтобы воспоминания об операции начисто стерлись… тогда бы вы помнили то, чего никогда не происходило, и забыли о настоящих событиях.

— Так нам устроили промывание мозгов?

— Нет, — покачал головой Сантицо. — Промывание мозгов — довольно грубое выражение, и впервые появилось во время войны в Корее. Оно применяется для описания процесса, когда пленника вынуждают согласиться с глубоко противными ему политическими убеждениями. Методология разработана в СССР и базируется на теориях Павлова о стимуле и реакции на него. Подвергните пленника непрекращающимся пыткам, опустите его в пучину боли, сломайте его дух, а затем предложите награду, если он согласится предать свою горячо любимую страну. Как мы знаем, некоторые не смогли противостоять пыткам. Но что самое странное и чудесное — большинство справилось с бедой. Особенно когда к павловской теории обработки добавлялись психосуттестивные наркотики. Но если вы просмотрите сводки новостей из далеких пятидесятых, то увидите, что пленников, которых обрабатывали подобным образом, всегда можно было отличить от остальных, потому что они и выглядели как обрабатываемые. Изможденные лица. Трясущиеся руки. Остекленелые глаза. И их признания в совершенных военных преступлениях казались неубедительными. Ни у одного из вас подобных симптомов не наблюдается. Вы напуганы — да, это видно. Но вы дееспособны. Никаких внешних проявлений. Совершенно здоровые во всех отношениях личности. Не собираетесь сдаваться и оставлять свою профессию. Нет, обработке вас не подвергали. Проблема ваша устремлена отнюдь не в будущее. Вас не программировали для совершения каких бы то ни было поступков в будущем. Что-то произошло в вашем прошлом. Или не произошло. А что произошло на самом деле — этого вы не помните.

— Но зачем с нами все это сделали? — спросил Сэвэдж.

— Зачем? Единственное, что приходит в голову…

Тренькнул телефон. Сантицо схватил трубку.

— Алло? — Внезапно он напрягся, вслушиваясь в голос на другом конце провода. Лицо его помрачнело. — Сейчас буду.

Он положил трубку.

— Несчастный случай. Мне нужно бежать в операционную. — Встав, он повернулся к книжной полке. — Вот вам. Несколько стандартных текстов. “Программы мозга” Юнга. “Психология памяти” Бэдделея. “Память, закрепление образов и мозг” Хорна. Изучите. Завтра позвоните моей секретарше. Она подберет нам время для встречи. Мне действительно пора.

И Сантицо быстро направился к двери. Акира выскользнул из кресла, в котором сидел.

— Но вы начали объяснять, что думаете…

— Зачем все это с вами проделали? — Сантицо обернулся. — Ничего не могу придумать. Я хотел лишь сказать, что единственный, кто мог бы ответить на ваш вопрос, это тот, кто делал вам операцию.

Им удалось получить номер в гостинице неподалеку от больницы. Заходящее солнце закрывали облака смога. После заказа — рыба и рис — для Акиры, по бифштексу с жареной картошкой — для Сэвэджа и Рэйчел — каждый из них взял по книге и в полном молчании сели читать.

Когда прибыла еда, они отложили тексты и решили использовать то, что Сэвэдж называл “подзаттравкой” для обсуждения.

— Мне очень трудно свыкнуться с медицинскими терминами и понять, что именно они означают, — сказал Акира. — Очень неприятно в этом сознаваться, но мое знание английского, боюсь, имеет свои пределы.

— Нет, — возразила Рэйчел, — твой английский идеален. Могу с чистой совестью признаться, что эти термины для меня самой звучат по-японски.

— Комплимент принят. Ты очень добра. Аригато, — ответил Акира.

— Это означает.?..

— Спасибо.

— А как мне ответить? Каков эквивалент.?..

— “Всегда пожалуйста”? Очень простой. Домо аригато. Очень приближенный и грубый перевод — “большое спасибо.”

— Прекрасно, — посветлела Рэйчел. — Домо аригато.

Несмотря на стоящую в глазах печаль, Акира улыбнулся.

— Итак, — встрял Сэвэдж, — пока вы двое упражнялись в любезностях и пополняли культурный запас…

— Не будь занудой, — оборвала его Рэйчел. Сэвэдж пронзительно взглянул на нее, восхитился ею и не смог подавить улыбку.

— Видимо, я действительно им стал. Но, как мне кажется, какую-то часть моей книги я все-таки понял, и она меня сильно напугала.

Рэйчел с Акирой обратились во внимание.

— Память оказалась более сложной штукой, чем я предполагал. И не только из-за того, что никто так и не понял, каким образом мозговые нейроны удерживают и накапливают информацию, но что меня действительно испугало, так это смысл значения способности запоминать. — В голове начал пульсировать огненный шар. — Память мы считаем ментальной записью прошлого. Но вся беда в том, что — по определению — прошлого не существует. Это фантом того, что обычно называют настоящим. И это касается не только прошлого года, прошлого месяца или вчерашнего дня. Но и того, что произошло двадцать минут назад. Мгновение назад. То, что я говорю, уже является прошлым, так как отпечаталось в нашей памяти.

Рэйчел с Акирой молча слушали.

— В этой книге изложена теория о том, что когда мы видим яблоко, падающее с яблони, слышим как оно опускается на землю, поднимаем его, нюхаем или кусаем, то не переживаем все эти события одновременно с ощущениями. Существует временная лакуна, отставание — возможно, длящаяся одну миллионную долю секунды, — в течение которой импульс достигает мозга. К тому времени, как мы почувствовали вкус яблока, все, что мы называем настоящим, оказывается в действительности прошлым. Лакуна объясняет де жа вю. Мы заходим в комнату, и у нас появляется странное ощущение того, что мы в ней уже когда-то побывали, хотя точно знаем, что этого не было. Почему? Да из-за одной миллионной доли секунды, в течение которой мозг получает сообщение от глаз и говорит нам о том; что мы видим. Если оба полушария головного мозга работают с небольшой асинхронностью, то одно из них получает информацию намного позже другого. И мы видим комнату дважды. А думаем, что подобное ощущение уже когда-то случалось, потому что так оно и было на самом деле. Только не в далеком прошлом, как нам кажется. А за долю секунды до этой мысли, потому что одна доля мозга получила информацию чуть позже другой.

— Но наша проблема не де жа вю, а жамэ вю. — сказал Акира. — Почему ты так разволновался?

— Да потому, что теперь я не могу быть уверенным в настоящем. О прошлом и не говорю. Потому что настоящего — по крайней мере соответственно с мозговыми ощущениями — просто не существует. Все, о чем оно говорит, — отсроченная реакция на событие.

— Это может и быть правдой, — сказала Рэйчел, — но на данный момент, из практических соображений. Даже принимая во внимание временную лакуну, мы воспринимаем, грубо говоря, настоящее. Твоя проблема и без других преувеличений достаточно сложна.

— А я разве что-то преувеличиваю? Я напуган, потому что считал, что сражался с ложной памятью, которую мне имплантировали в мозг шесть месяцев назад. А что если это было вовсе не шесть месяцев тому? Откуда мне знать, что операция не произошла совсем недавно? Может быть, вчера или сегодня утром? — Сэвэдж повернулся к Рэйчел. — Во Франции, когда ты узнала о наших псевдонимах и “легендах”, то сказала, что похоже, что все касательно нас — ложь. И теперь я склоняюсь к тому, о чем раньше и подумать не мог: к тому, что ты вполне можешь оказаться правой. Сколько в моей голове ложных воспоминаний? Откуда мне знать, кто я на самом деле? Как мне убедиться в том, что вы с Акирой именно те, кем мне кажетесь? А вдруг вы актеры, нанятые для того, чтобы обмануть меня и лишь усилить манию?

— Но этого не может быть, — ответил Акира. — Мы слишком долго были вместе и слишком через многое прошли. Спасение Рэйчел. Погоня на вертолетах. Паром в Грецию и обратно. Фургоны, старавшиеся убрать нас во Франции.

— Я вот о чем хочу сказать: а вдруг ничего этого не было? Мои ложные воспоминания могли быть имплантированы только сегодня. Мое прошлое — все, что я о себе знаю — может быть ложью от начала до конца, о которой я даже не подозреваю! Встречался ли я когда-нибудь с сестрой Рэйчел? А может быть, Грэм в действительности вовсе не умирал?

— Если будешь так думать, — сказал Акира, — то точно свихнешься.

— Именно, — отрубил Сэвэдж. — Я об этом и говорю — мне страшно. Мне кажется, я смотрю сквозь плотный туман, или пол качается, или лифт летит в шахту. Я полностью дезориентирован. Моя личность строилась на защите людей. Но каким образом мне защитить себя самого от собственного мозга?

Рэйчел обняла его одной рукой.

— Ты должен поверить в то, что мы не актеры. Мы — все, что у тебя есть. Верь нам.

— Верить вам? Да я даже себе не верю.

Этой ночью, маясь судорогами от кошмаров, Сэвэдж внезапно проснулся оттого, что чья-то рука гладила его по щеке. Пораженный, он перехватил ее и вскинулся на диване, готовый защищаться.

Но тут подавил импульс. В мягком свете лампы, стоящей в углу комнаты, он увидел рядом с собой обеспокоенное лицо Рэйчел. Она стояла на коленях.

— Что такое? — Сэвэдж осмотрел комнату. — Где Акира?

— В коридоре. Я попросила его оставить нас наедине.

— А почему он.?..

— Потому что я его попросила, — повторила женщина, и ее светлые волосы обозначили силуэт светящегося нимба от лучей лампы.

— Да нет, почему ты попросила его уйти?

— Потому что мне необходимо побыть с тобой.

— И все-таки это не ответ на вопрос…

— Ш-ш-ш-ш. — Рэйчел прикоснулась к его губам. — Ты слишком много думаешь. И задаешь чересчур много вопросов.

— Вопросов не может быть чересчур много.

— Правильно, но иногда намного мудрее вообще их не задавать.

Сэвэдж почувствовал запах ее духов.

— Я не мог представить…

— Знаю, — ответила она, — что не мог. Ты так долго был защитником, что автоматически начинаешь подозревать всех и вся. А вопросы являются мерой предосторожности. Ответы же — спасением. Лишь спасение является для тебя абсолютной ценностью. — Она дотронулась до его щеки. — Я так давно никому этого не говорила.

— Не говорила чего?

— Что люблю тебя.

Сэвэдж съежился и стряхнул ее руку со щеки.

— Не будь идиоткой. Это абсурд.

— Именно это говорил Кьеркегор в “Страхе и трепете”: “Авраам верил в Бога из-за нравственности абсурда”. Вера абсурдна. Как и любовь. Потому что ни вера, ни любовь не измеряются здравым смыслом. Бога может не существовать, а человек, которого ты любишь, может тебя предать.

— Что ты этим хочешь сказать?..

— С того самого момента, как ты вошел в мою спальню на Миконосе, ты обращался со мною так, словно я значила для тебя все на свете. Такого со мной не случалось. Я понимаю, что любить тебя глупо, потому что мы вместе лишь потому, что тебя наняли меня защищать. Мне бы следовало быть умнее. И не любить тебя. Но я ничего не в силах поделать… Потому что нравственность бессмысленна.

— Не забывай о словах Уайнберга: люди в состоянии стресса стараются идентифицировать себя с теми, от кого зависит их собственная безопасность.

— Верно, я полагаюсь на тебя, — сказала Рэйчел. — И идентифицирую себя с тобой. Но, что самое важное, я хочу заняться с тобой любовью.

— Да нет, я…

— Не нет, а да.

— Но…

— Черт же тебя побери, лежи спокойно.

Она целовала его и одновременно расстегивала ремень на брюках.

И, к своему собственному удивлению, он позволил ей это.

Во сне он занимался любовью с сестрой Рэйчел, и сцена была практически один к одному схожа со знаменитой сценой из лучшего фильма Джойс Стоун “Кошачья Лапа”. Актриса играла богатую американку, живущую на Французской Ривьере. Обаятельнейший вор, крадущий драгоценности, на протяжении всего фильма упорно пытается ее соблазнить. И вдруг, собираясь завоевать доверие и выудить информацию, — она соблазняет его. У вора на протяжении всего фильма крепнет уверенность в том, что он никогда в нее не влюбится. Но он оказывается неправ, и женщина похищает его душу.

Джойс Стоун и Рэйчел Стоун. Во сне Сэвэдж видел, как одна сливается с другой. Он занимался любовью не только с легендарной кинозвездой, но и с клиенткой, которую поклялся защищать. И даже тогда, когда он поглаживал ее груди с затвердевшими сосками, гладкие, длинные руки и твердый вогнутый живот, сползая ниже, дотрагиваясь до треугольника волос, он повторял, что это неверное решение, совсем не профессиональное, безумное — в общем, почти инцест. Все годы своей работы он ни разу не поддался на ухищрения женщин и не подпадал под их чары. Грэм постоянно ему повторял: никогда не позволяй себе сексуальных отношений с клиентом. Это в пух и прах разобьет твою объективность. Сделает тебя беспечным. И таким образом ты сам подведешь женщину к погибели.

Но во сне Сэвэдж снова и снова переживал эти вдохновенные мгновения, когда он вонзался в нее, выгибался и не мог остановиться. Чувство вины боролось с необходимостью. Замешательство размывало правила. Страх требовал подтверждения. Когда он кончил и Рэйчел застонала, поднимаясь ему навстречу, бесконечно повторяя “люблю тебя”, Сэвэдж почувствовал опустошение — а женщина путалась пальцами в его волосах, — почувствовал, что предал самого себя, разбил свою душу глубочайшей печалью, хранящейся на самом дне его “я”. “Нет! — хотелось кричать. — Мне нельзя! Есть же обстоятельства, по которым я должен сопротивляться! Почему я не сопротивлялся сильнее?”

И внезапно сон изменился. Эякуляция вырвалась из него с ошеломляющим звуком выстрела кольта сорок пятого калибра, и он проснулся, пытаясь встать — как ребенок, который чувствует, что днями, неделями в его доме происходит что-то дурное, и спит с постоянно напряженными нервами, вываливается из своей спальни и бежит по лестнице вниз к кабинету отца и прежде, чем его мать кидается к нему, стараясь не допустить в комнату, он фокусирует свой взгляд и смотрит в приоткрытую дверь. Кровь. Сколько крови! И тело отца на деревянном полу кабинета — левая часть головы замотана полотенцем, чтобы свести к минимуму выброс крови из входного пулевого отверстия, хотя выходное делает применение полотенца совершенно бесполезным — словно омерзительная куча тряпья.

Чувствуя, как слезы льются по щекам, Сэвэдж закричал, с удивлением услышав голос маленького мальчика, которому совершенно не подходили вырывающиеся из него слова: “Ты — сволочь, ты пообещал, что больше никогда-никогда от меня не уйдешь. Будь ты проклят!”

И удар матери по лицу.

На какое-то мгновение Сэвэдж забыл, что находится не около отцовского кабинета и не разглядывает поджидающий его кошмар. В следующую секунду он решил, что видит элегантный номер на Французской Ривьере, где Джойс Стоун соблазнила бриллиантового вора. И в полном смятении он рассмотрел Акиру, сидевшего в углу филадельфийского номера, откладывающего журнал, затем поднимающегося, бросающего взгляд в сторону запертой двери спальни и двигающегося к нему.

— Сон не принес тебе отдыха. Мне очень жаль.

Сэвэдж протер глаза.

— А ты думал, что он мог быть отдохновенным, если Рэйчел меня трахнула?

— Я ничего не думал, — Акира присел рядом. — Она попросила меня понаблюдать за коридором. Сказала, что у вас с ней личный разговор.

— Да уж личнее некуда, можешь не сомневаться.

— Детали меня не интересуют.

— А зачем они тебе? Раз она уже все и так рассказала.

— Ничего она не говорила. Только попросила вернуться из коридора, и все. Затем прошла в свою спальню. Насколько я знаю — сейчас она спит.

— Ей повезло больше, чем мне.

— Меня совершенно не касается то, что между вами произошло. Ты вел себя безукоризненно.

— Ну да, ну еще бы.

— Ясно, что ты страшно нравишься нашему принципалу. И — если будет позволено мне сказать — она нравится тебе.

— А ночное происшествие является доказательством того, что этого быть не должно.

— В обычных обстоятельствах — да, — сказал Акира. — Но у нас сейчас обстоятельства навряд ли можно назвать обычными. Ты относишься к себе чересчур самокритично… Ты запуган и…

— Это не оправдание моему поведению. Ты ведь тоже чувствуешь страх, но держишь себя в руках.

— Моя культура предписывает скрывать отчаяние, и столько лет меня этому учили, что… Позволь кое-что тебе рассказать, — Акира на мгновение умолк. — Во время Великой Восточноазиатской войны мой отец служил в авиации. Был пилотом.

Сэвэджа смутило незнакомое название.

— Вы так называете Вторую мировую войну, — пояснил Акира. — После капитуляции моей страны отец вернулся домой и увидел, что как такового дома больше не существует. Его город назывался Хиросимой. Родители, жена, двое детей были уничтожены атомной бомбой, сброшенной вашей страной. Годами он горевал, не в силах примириться с потерей. Единственной отрадой для него было восстановление Японии, в котором он принял посильное участие. Великолепный механик, он переделывал военные самолеты для гражданских нужд и вскоре достиг финансовых успехов. Потом снова женился. Я оказался единственным, кто родился от этого союза, потому что моя мать — его вторая жена — оказывается, во время взрыва атомной бомбы находилась рядом с Хиросимой. Ее левая рука была вся покрыта шрамами от лучевых поражений, и в скором времени от последствий радиации она умерла. Костный рак. Горе отца было просто невыносимым. Он смог выжить только благодаря тому, что всю оставшуюся жизнь посвятил мне.

Акира на секунду прикрыл глаза.

— Япония столь часто подвергалась разрушительным ударам тайфунов, приливных волн, землетрясений, что фатализм стал общенациональной чертой характера, а безопасность — общенациональной одержимостью. Отец сказал мне, что уж коли нам не дано контролировать бедствия, обрушивающиеся на наши головы и крыши нашей многострадальной родины, то по крайней мере мы можем контролировать достоинство и порядок, с которыми должны принимать все эти бедствия. Поэтому он отослал меня в распоряжение самого требовательного сэнсея в самую лучшую додзе, которую только мог отыскать. Я выучился дзю-до, айкидо, различным типам каратэ и, разумеется, обращению с мечом. Через некоторое время я решил употребить знания в ответ на нападки враждебной вселенной и стать защитником, хотя и узнал, что даже тренировки и достоинство невозможно противопоставить судьбе и что абсолютной защиты не существует. Моего отца, например, сбила машина, и он умер от ран. А ведь он всего лишь переходил улицу.

— Мне очень жаль, — произнес Сэвэдж. — Твоя семья пострадала больше, чем она того заслужила. Я начинаю понимать, почему ты так редко улыбаешься и почему даже в эти случайные мгновения твои глаза остаются печальными.

— Мой сэнсей называл меня “человек без капли радости”, — Акира пожал плечами. — Но несчастья, выпавшие на долю моей семьи, — лишь одна из причин тому, что я редко улыбаюсь. Как-нибудь объясню и остальные. Но на данный момент я приоткрыл тебе частицу своего “я” лишь для того, чтобы показать, что точно так же, как и ты, я — напуган. То, что произошло с нашей памятью, заставляет меня ежесекундно спрашивать себя о том, кто я такой на самом деле. Ведь, возможно, во всем моем рассказе нет ни капли правды. И подобная возможность не просто пугает меня: она меня ярит. Неужели я горевал по отцу, матери и предкам, которых вовсе не существовало? Я должен это выяснить.

— Верно, — согласился Сэвэдж. — Я тоже хочу узнать, что из того, что сделало меня тем, чем я стал, произошло на самом деле.

— Предположим, это невозможно.

— Значит, должно стать возможным.

— Но как?..

— Завтра едем в Балтимору. Там живет кое-кто, кого я обязан повидать. Объяснить пока не могу. Не заставляй меня сейчас об этом говорить.

— Но ты сказал “едем”, — голос Рэйчел раздался совершенно неожиданно. — Означает ли это, что ты снова готов нам поверить?

Сэвэдж повернулся к ней: Рэйчел стояла в проеме двери, ведущей в спальню. На ней была голубая ночная рубашка, облеплявшая груди. Его тело отозвалось на воспоминание о том, как они занимались любовью. И, несмотря на то, что выглядела Рэйчел так же, как и Сэвэдж, — то есть, что сон ее тоже был не раз потревожен, — все-таки она была прекрасна.

— Давайте лучше скажем это таким вот образом, — примирительно поднял он руки. — Я очень хочу вам доверять.

Балтимора находилась к юго-западу от Филадельфии — девяносто минут бешеной езды. Когда Сэвэдж остановил “таурус” возле двухэтажного дома в неплохо ухоженном районе городских окраин, он увидел наголо подстриженные кусты в тщательно продуманном ландшафте вокруг здания и наконец выключил двигатель. Несмотря на прохладную октябрьскую погоду, его лоб взмок от пота.

— Кто здесь живет? — спросила Рэйчел.

— Недурной вопрос, — отозвался Сэвэдж. Он вышел из автомобиля и поежился.

— Помощь не потребуется? — Акира взялся за ручку двери.

— Нет, — Сэвэдж решительно остановил его. — Я должен выяснить все сам.

— Выяснить что? — спросила Рэйчел.

— Если я скажу, вы сочтете меня сумасшедшим. Если все пройдет нормально, я позову вас в дом. В любом случае проверка не займет много времени. Каким бы ни оказался ответ.

Сэвэдж приосанился и пошел по дорожке мимо вспаханных газонов, добрался до крыльца, прошел дальше и, слушая отдающие в пустоте тяжелые шаги, взялся за ручку входной двери.

На какое-то мгновение он решил постучать, но под конец сдержался и подумал, что следует вести себя естественно, так, как всегда. Просто войти.

Вестибюль — затененный — пахнул плесенью. Дальше — запахи тушащегося мяса с чесноком в красном вине. Справа от Сэвэджа появилась гостиная, в которой стояло чересчур много мебели, укрытой пластиковыми листами от раздирающих в клочья жадных кошачьих когтей.

Из дальнего конца коридора слышались интонационные переливы актерских голосов, лепечущих диалог в очередном популярном телесериале. Точно так же слышались ни с чем не сравнимые щелчки и удары деревянной ложки о края металлической посудины — готовилось жидкое тесто.

В отличие от затемненного вестибюля, кухня оказалась ярко освещенной. Сэвэдж вошел и увидел морщинистую, сутуловатую, седовласую женщину, смотрящую на экранчик маленького цветного телевизора, стоящего рядом с микроволновой печью. Она месила тесто.

Подходя к столу, на котором разделывалось мясо и рядом с которым стояла женщина, он улыбнулся:

— Ма, сюрприз.

Она резко дернула головой, посмотрела на Сэвэджа и уронила деревянную ложку.

— Ты…

— Знаю, что приезжал не так уж часто, как положено примерному сыну, но пойми, у меня масса работы. По крайней мере я ежемесячно посылал деньги. Я вижу, ты неплохо управляешься с домом. Выглядит он замечательно, — Сэвэдж продолжал улыбаться.

— Что ты здесь делаешь?

— Я же сказал: извини, что не приезжал. Прошу прощения, ма. Постараюсь исправиться.

— Отвечай на вопрос. Что ты здесь делаешь?

— Да нет, не подумай ничего такого — со мной ничего страшного сейчас не происходит. Тебе не придется меня прятать и посылать за врачом, как в последний раз. Я просто заехал на минуточку. Поболтать о днях минувших. О папе, — Сэвэдж сделал шаг вперед, намереваясь ее обнять.

Женщина отпрянула.

— Не надо так, ма. Не злись. Я же попросил прощения за…

— Не подходи. Ты кто такой?

В это мгновение Сэвэдж понял, что все то, чего он опасался, обрело плоть и кровь. Голова болезненно закружилась. Колени подогнулись.

Он постарался сделать еще один шаг.

— Твой сын.

Женщина закричала.

— Нет, пожалуйста, не надо…

Крик стал более сильным, напряженным, хриплым, отчаянным.

По ступеням лестницы из подвала загрохали шаги. Рослый мужчина в годах, в рубашке с закатанными рукавами, с мускулистыми руками, ворвался в кухню. Волосы у него были белые и редкие. На лице виднелись пятна от перенесенной печеночной болезни. Несмотря на пожилой возраст, он дышал силой и энергией.

— В чём дело, Глэдис?

Женское лицо стало белее теста, которое она взбивала. Прислонившись к столу возле раковины, она стояла молча и с прерывистым дыханием указывала своим костлявым трясущимся пальцем на Сэвэджа.

— Ты кто, черт побери, такой? — зарычал мужчина.

— Фрэнк, он говорит… — она задохнулась. — Открыл дверь, зашел прямо сюда. Перепугал меня до смерти. Назвал меня… Он думает, что он — наш сын.

Щеки мужчины покраснели. Он рванулся к шкафчику, рывком выдвинул ящик и вытащил молоток.

— Надо тебе сказать, приятель, что наш единственный сын умер двадцать лет назад от кистозного фиброза, — он поднял молоток и двинулся к Сэвэджу. — А во-вторых, у тебя есть всего семь секунд, чтобы убрать отсюда свой зад, прежде чем я размозжу тебе башку и только после этого вызову копов.

Сэвэдж, сдаваясь, поднял руки. Он чувствовал, что живот распирает от свернувшихся в нем клубком змей. Он не мог сдерживать охвативший его ужас.

— Нет, послушайте. Происходит нечто чудовищное. Вы просто не понимаете. Вы должны позволить мне объяснить.

— Происходит, говоришь? А ведь действительно: ты вломился в мой дом и испугал мою жену. И произойдет нечто еще более чудовищное, если ты не уберешься отсюда к чертям собачьим.

Женщина рванулась к висящему на стене возле холодильника телефону.

— Подождите! — закричал Сэвэдж. Она нажала на три кнопки.

— Пожалуйста! Выслушайте! — попросил Сэвэдж.

— Полиция! Срочный вызов!

— Убирайся! — заревел мужчина.

Мужчина начал поднимать молоток, и Сэвэдж отшатнулся назад, наткнувшись спиной на дверную ручку. Он вдруг понял, что не в силах шевельнуться, что его парализовало от жути.

От кошмара.

Потому что плотный пожилой мужчина, который сейчас шел на него, был его отцом, не тем, которого Сэвэдж помнил по детским воспоминаниям, каким он был за несколько часов до того, как застрелился, а каким бы он стал, будь у него шанс состариться. Сэвэдж узнал ямочку на квадратном подбородке, небольшую щель в нижнем ряду зубов, шрам на тыльной стороне правой руки.

Женщина, трясясь, бормотала по телефону адрес.

— Не-ет! — закричал Сэвэдж. — Вы же мои родители! Я же ваш сын!

— Ты псих, вот кто ты такой! — проревел мужчина. — Может быть, удар по голове выбьет из нее…

— Почему вы меня не помните!

Сэвэдж увернулся от молотка, пронесшегося возле головы и со свистом грохнувшего по ручке двери. Удар оказался настолько оглушительным, что у Сэвэджа заложило уши.

— Хватит!

Мужчина снова замахнулся.

Сэвэдж, запинаясь, стал отступать по коридору. Прошел мимо кабинета, в котором застрелился отец. Внезапно из ниоткуда выпрыгнул кот и вцепился когтями Сэвэджу в ногу.

— Не-ет! — человек продолжал наступать, размахивая молотком.

— Если вы не мой отец, тогда кто вы? — Сэвэдж в отчаянии стал шарить руками за спиной, пытаясь открыть входную дверь. Кот продолжал драть ему ногу. Сэвэдж дернулся и отшвырнул зверя подальше. — Ради бога, скажите, кто же я?

Он повернулся и выскочил из дома, пролетев по крыльцу, чуть не потерял равновесие и скатился по ступеням.

Возле тротуара, стоя рядом с машиной, Акира и Рэйчел пораженно наблюдали за разворачивающимися событиями.

Сэвэдж добежал до машины, и все трое вскочили в кабину.

— Сволочь! — мужчина продолжал бежать следом и, видя, что догнать врага не сможет, резко швырнул молоток — тот грохнулся в дверцу.

Сэвэдж ударил по педали акселератора. Завизжав шинами, “таурус” рванул с места. Вдалеке завыла сирена приближающейся полицейской машины.

— Что случилось? — изумился Акира.

— Просто я увидел мертвеца, — Сэвэдж поднес руку к горлу и принялся массировать его, чувствуя, насколько хрипло звучит его голос — будто хорошенько придушили.

— В твоих словах не очень много смысла, — сказала Рэйчел.

— В том-то все и дело. Ни в чем я не вижу смысла. Господи, помоги. Что же они с нами сделали?

— Я лишь фантазировал о том, что это может оказаться правдой, но никогда не думал о том, что так оно и будет. — Сэвэдж яростно вел автомобиль, обгоняя все машины, попадавшиеся на пути и не обращая внимания на объявления, давившие лесистые пригороды. — Логическое завершение жамэ вю. Ужасающая возможность. Итак, я должен убеждать самого себя, что мои страхи оказались в действительности тем, чем они оказались — страхами. Я старался привыкнуть к мысли, что моя ложная память заканчивается Мэдфорд Гэпским Горным Приютом и хэррисбургской больницей. Но теперь? Черт побери, ведь эти мужчина с женщиной действительно были моим отцом и матерью. Я вырос в этом доме. Я видел свою мать год назад. И она выглядела именно так, как выглядела сегодня эта женщина. А мой отец — если бы он остался в живых — выглядел бы точно так, как этот мужчина.

Рэйчел с Акирой промолчали.

— Вы мне не верите? — спросил Сэвэдж. — Думаете, я выбрал наобум дом и зашел?

— Нет, — сказал Акира, — я тебе верю. Просто это…

— Ну, что? Ты же знаешь, что мы видели друг друга мертвыми. Придется поверить и в остальное.

— Похоже, я поняла, что имеет в виду Акира, — произнесла Рэйчел. — Он не хочет тебе верить. То, что ты говорил вчера вечером… я считала, что ты просто переутомился, ситуация действительно была шоковой. Но теперь я наконец-то поняла. Нет — даже сильнее — я это чувствую. Если твоя память была полностью переделана, то тебе действительно не на что больше положиться. Все, во что ты верил, теперь должно вызывать твои сомнения.

— Вот почему мы и направляемся в Литтл-Крик, штат Вирджиния, — сказал Сэвэдж. — Нужно выяснить, на что еще я не могу положиться.

Лесополоса начала вырождаться, уступая простор вначале топям, а затем пляжам.

Возле южной губы Чесапикской бухты Сэвэдж с шоссе № 60 повернул на запад и через две мили выехал к военно-морской базе самолетов-амфибий — Литтл-Крик.

— О, Господи, какая громадина, — вырвалось у Рэйчел.

За периметром базы проглядывались административные и жилые кварталы, поле для гольфа на восемнадцать лунок, две лужайки для пикников, центр отдыха, морской бассейн, бассейн на открытом воздухе и озеро с каноэ и водными велосипедами. Впечатление усиливалось огромным количеством персонала и стоящими в бухте тридцатью двумя кораблями.

— И сколько же здесь моряков? — спросила пораженная Рэйчел.

— Девять тысяч. Также три тысячи человек обслуживающего персонала, — ответил Сэвэдж. — Но “моряк” — слишком общее понятие. Большинство, конечно, принадлежит к традиционным формированиям. Но есть и подразделения спецназначения. Здесь расформированы восточные подразделения SEALs.

Он с гордостью обозревал базу.

— Именно такой я ее и помню, — в голосе вдруг зазвучали нотки ужаса. — Я хотел добраться сюда как можно быстрее. А теперь не хо…

Он заставил себя выйти из машины и пройти к часовому, стоящему у ворот. Солнце стояло в небесах совсем низко. Сердце бухало в груди.

— Да, сэр? — часовой стоял совершенно неподвижно.

— Мне бы хотелось встретиться с капитаном Джеймсом Макинтошем.

— По какому вопросу, сэр?

— Мы друзья. Я его несколько лет не видел. Просто проезжал мимо. Дай, думаю, загляну, увижусь…

Часовой подозрительно покосился на Сэвэджа.

— Я не собирался заходить на базу, — поспешил заверить его Сэвэдж. — Не нарушу системы безопасности. Просто передайте, что я здесь. Если он не захочет со мной встретиться — что ж, ладно.

— Какое подразделение, сэр?

Пульс Сэвэджа забился сильнее.

— Так, значит, он все-таки находится здесь?

— Этого, сэр, я вам сказать не вправе, пока вы не назовете подразделение.

— Тренировочная команда SEALs.

И снова охранник покосился на него.

— Минутку, сэр, — он зашел в здание, находящееся за воротами. Сквозь открытую дверь Сэвэдж видел, как он поднял телефонную трубку. Через минуту часовой вернулся.

— Сэр, капитан Макинтош с базы ушел. У него увольнительная на двадцать четыре часа.

— Вам не сказали, куда он отправился?

Часовой напряженно застыл.

— Нет, сэр.

— Ну, разумеется. Большое спасибо. Попробую зайти завтра. — Сэвэдж подавленно поплелся обратно к автомобилю и объяснил, в чем дело, Акире и Рэйчел.

— У меня нет ни малейшего желания ждать. Думаю, что знаю, где его искать. — Сэвэдж: задумчиво помчался прочь от базы, к Вирджиния-Бич.

Таверна “С-Борта-На-Берег” отстояла от моря на целый квартал. Несмотря на это, здесь все равно вовсю пахло морем и орали чайки. Сэвэдж втянул в себя пропитанный солью воздух и тут же уловил запах сигаретного дыма и услышал элвисовскую версию знаменитой “Джонни, будь паинькой”. Они свернули с залитой солнцем улицы и вошли в полутемный бар.

Когда глаза привыкли к полумраку, Сэвэдж увидел, что столики заняты молодыми подтянутыми людьми, явно не привыкшими к цивильной одежде. Они много пили и говорили. Стеклянные витрины по стенам показывали модели авианосцев, линейных кораблей, эсминцев, подводных лодок, тральщиков, десантных ботов на воздушной подушке и патрульных катеров. Тут же стояли модели “Меримака” и “Монитора” — первых вооруженных кораблей Соединенных Штатов, которым пришлось по иронии судьбы сражаться друг против друга в Гражданской войне.

— Владелец этого заведения — бывший сержант SEALs, — пояснил Сэвэдж Акире и Рэйчел, протискиваясь мимо столика, за которым шла ожесточенная борьба по армрестлингу, к небольшому свободному пятачку возле стойки. — После отставки он не смог примириться с гражданской жизнью, и чтобы хоть как-то удержаться возле базы, открыл этот кабачок. Сюда приходят матросы и почти все ребята из SEALs.

Бармен направился прямо к ним. Ему было за пятьдесят: короткая стрижка “ежиком”, телосложение — как у футболиста, рубашка с обрезанными рукавами, открывающими на мускулистом предплечье татуировку морского котика.

— Ну, ребята, что берем?

— Сельтерскую.

Рэйчел с Акирой присоединились.

Бармен пожал плечами.

— Хэролд, ты меня не узнаешь? — спросил Сэвэдж.

— Да вроде как нет, — бармен сосредоточился. — А что, должен?

— Я частенько во времена увольнительных сюда захаживал.

— Да здесь столько народа перебывало, что всех и не упомнишь. А как давно?..

— Октябрь тысяча девятьсот восемьдесят третьего.

— Извини, приятель. Столько лет, тут через год все начинают выглядеть на одно лицо. Да и память у меня не то, что раньше.

— Я тебя понимаю.

Бармен неодобрительно покосился на Акиру и отправился за сельтерской.

— То, что он меня не помнит, еще ничего не значит, — сказал Сэвэдж. — Но то, что я его знаю и помню этот кабак — для меня значит многое.

Рэйчел, казалось, его слова не убедили.

— Хочешь сказать, что этот вариант тот же, что и с моей матерью? — спросил Сэвэдж. — Так?

Но ответить ей так и не удалось. Вернулся бармен с заказанными напитками.

— Три семьдесят пять.

Сэвэдж дал пятерку.

— Оставь сдачу себе.

— Спасибо, приятель.

— Скажи, а капитан Макинтош до сих пор здесь бывает?

— Мак? Ну, конечно. Я вижу его по крайней мере несколько раз в месяц.

— А сегодня вечером он не приходил?

— А вот этого я не знаю. Если и приходил, значит, его обслуживала одна из официанток, — бармен опять неодобрительно зыркнул на Акиру и отправился к кассе.

— Мне кажется, он не слишком жалует японцев, — сказал Акира.

— А может быть, японцев здесь никогда и не было. Он не единственный, кто на тебя смотрит, — сказала Рэйчел.

— Я заметил.

— Может быть, они смотрят на тебя, — усмехнулся Сэвэдж Рэйчел. — Будь ты здесь в единственном числе, думаю, матросов сто стали бы оспаривать друг у друга честь предложить тебе выпивку.

— Уж не знаю, что это — комплимент или угроза, — глаза Рэйчел сверкнули.

— Расскажи о капитане Макинтоше, — попросил Акира.

— Мы с ним вместе служили в SEALs. После Гренады я подал в отставку. Он остался на службе и стал тренировать новичков. — Сэвэдж покачал головой. — Мы были друзьями. Близкими. Я очень хорошо его помню. Он как живой стоит у меня перед глазами. Мы вместе тренировались. Плыли в бой вместе. Сюда ходили, пили, бузили… Боже, неужели все это — ложная память? Не может быть… Да, кстати, — плечи Сэвэджа свело судорогой, — вот и он собственной персоной.

Отлично сложенный светловолосый человек лет тридцати — тридцати пяти вошел в таверну. Высокий, с точеными чертами лица, загорелый, он был одет в джинсы, кроссовки и джинсовую, с тремя расстегнутыми верхними пуговицами, открывающими волосатую грудь, рубашку. На руке — часы для подводного плавания.

Он помахал рукой компании людей, сидящих за одним из столиков, и направился к ним. Сэвэдж оторвался от стойки и нырнул в толпу.

— Мак!

Мужчина в недоумении остановился, стараясь определить, откуда идет голос.

— Мак, — сказал Сэвэдж, протянув ему руку. — Как дела?

Мак смотрел на него, и по его лицу ничего нельзя было прочесть.

Сэвэдж постарался свести на нет неловкость, пустив в ход самую дружественную и дружелюбную улыбку.

— Да в чем дело? После всего, сквозь что мы прошли вместе, неужели ты меня не признаешь?

— Признаю? — Мак продолжал смотреть на него, сильно наморщив лоб.

“Нет! — подумал Сэвэдж. — Только не это! Только не снова!” Он почувствовал свинцовую тяжесть, дурноту, подступившую к самому горлу, пустоту в желудке и онемевшие руки и ноги.

Мак фыркнул и повернулся, намереваясь уйти.

Сэвэдж бросился ему наперерез.

— Подожди. Пожалуйста. Ты что, в самом деле?..

— Говорю тебе, что получил, получил деньги. Черт бы тебя побрал, держи твою двадцатку. И перестань меня преследовать. Вали отсюда.

Сэвэдж, нахмурившись, смотрел на деньги, которые мужчина совал ему в ладонь. Голова закружилась.

— Но…

И снова Мак решительно направился прочь.

— Ты же мне ничего не должен… — Сэвэдж в полном недоумении побрел за Маком следом. — Что все это значит?

Мак остановился, наклонился к уху Сэвэджа и напряженным шепотом прошипел:

— А вот это действительно неплохой вопросик. Что ты здесь делаешь? Ты что, Дойль, совсем спятил? Ты что позабыл, что нас не должны видеть вместе?

— Что?

— Убирайся.

— Но…

Голос Мака был едва слышен.

— В проулке. Через пятнадцать минут.

Пока Сэвэдж моргал, ничего не понимая, Мак наконец-то добрался до столика, за которым сидели его приятели.

— Парень одолжил мне как-то двадцатку и решил, что я ее никогда не верну. Вот так и играй со шпаками в карты, — услышал Сэвэдж голос Мака.

Говор в зале внезапно показался Сэвэджу невыносимо громким, а воздух — тяжким. Он почувствовал себя в ловушке, ему казалось, будто его скручивают в бараний рог, выворачивают внутренности. Сжимая грудь рукой, он махнул Рэйчел и Акире, чтобы те шли к выходу.

Сумерки превратились в темноту. На шумной, многолюдной улице Сэвэдж покачал головой: он был настолько поражен, что едва мог говорить.

— Он назвал меня Дойлем.

Рэйчел испытующе посмотрела на него.

— Значит, он все-таки тебя вспомнил!

— Нет, ты не поняла, — сказал Сэвэдж. — Мое настоящее имя не Дойль. Зачем он?.. О, черт, неужели у меня даже имя украли и дали взамен другое? — в висках колотилась буря. — Да кто я, черт побери, такой?

Проулок оказался забитым грудами коробок, мусорных бачков и пустых ларей. На полпути к оконцовке тусклая лампочка над дверью справа старательно пыталась разогнать тьму.

— Это черный ход из кабака, — сказал Сэвэдж. Вместе с Рэйчел и Акирой он стоял на тихой улочке рядом и обозревал диспозицию. — Если я это знаю, значит, я бывал здесь раньше.

— Или…

Сэвэдж понял, о чем не договорил Акира.

— Еще одно ложное воспоминание? Но ведь что-то должно оказаться настоящим. Мак меня узнал. В этом я уверен, несмотря на то, что он назвал меня именем, о котором я не имею представления. — Сэвэдж втянул в легкие воздух. — Он сказал: через пятнадцать минут. Почти время. Мне нужны ответы.

Сэвэдж ступил в проулок.

— Подожди, — сказал Акира. Сэвэдж нервно оглянулся.

— Что такое?

— Я не могу отпустить тебя одного.

— Но Рэйчел…

— Верно. Ее нельзя оставлять без охраны и присмотра, — Акира нахмурился. — Но если она пойдет вместе со мной в проулок и начнется заваруха, то станет помехой. Еще в Нью-Йорке, когда ты решил взять ее с нами в путь, я знал, что подобный момент рано или поздно наступит. Я не могу прикрывать тебя и в то же время охранять ее.

— Я решил? Но ведь ты со мной согласился!

— Неохотно.

— Я ведь пообещала, что не стану путаться под ногами, — сказала Рэйчел. — Акира, иди с ним. Со мной ничего не случится.

— Нет. Пока ты с нами, мы за тебя отвечаем, — произнес Акира.

— Но ведь мой муж не знает, где я нахожусь. Мне ничего не грозит.

— В настоящее время меня беспокоит отнюдь не твой муж. В общем, так: что бы с нами ни произошло, если эта встреча превратится в то, что вы, американцы, называете кисляком…

Даже в темноте Сэвэдж увидел, как вспыхнули глаза Рэйчел.

— Я точно так же, как ты, беспокоюсь за безопасность Сэвэджа, — выпалила она. — По крайней мере, больше, чем за свою собственную. Если тебе не хочется оставлять меня здесь — бери с собой. Альтернативы нет.

— Боюсь, она права, — сказал Сэвэдж.

— А если непредвиденное? — спросил Акира.

— Я не стану вмешиваться. Спрячусь где-нибудь.

— А если мы разбежимся в разные стороны?

— Значит, необходимо назначить место будущей встречи. Так, для начала — парковка, где стоит наша машина. Если мы не сможем до нее добраться — я сниму комнату в “Холидей Инн”, находящемся в данном районе. Я знаю псевдонимы ваших кредитных карточек. Теперь мое — Сюзанн Портер. Будем обзванивать все гостиницы, пока не обнаружим друг друга. Если — после двухдневных поисков — не найдем, значит, поймем, что произошел худший из возможных случаев. Тогда начинаем действовать независимо друг от друга.

— Недурно, — пробурчал Сэвэдж. Неохотно признавая его правоту, Аккра поднял брови вверх.

— У меня отличные учителя, — сказала Рэйчел. — Твои пятнадцать минут на исходе, — обратилась она к Сэвэджу. — Твой друг в любую секунду может появиться.

Сэвэдж, ожидая реакции Акиры, взглянул в его сторону.

Японец поморщился.

— Очень хорошо, — вздохнув и держась поближе к Рэйчел, он пошел за Сэвэджем к проулку. — Вот, — сказал он Рэйчел. — Спрячемся в этой нише.

Сэвэдж пошел дальше, к черному ходу из таверны.

Дверь распахнулась, и в проулок полетели обрывки фраз, смех и мелодия “Эверли Бразерс” — “Прощай, пока, любовь”. Сэвэдж стоял на границе света и тьмы, около тусклой лампы и видел, как Мак появился в проеме двери и стал быстро осматривать улочку. За его спиной узкий коридор вел в главный зал кабака. Справа выглядывала табличка: “Мужской туалет”.

Наконец, Мак прекратил осматривать проулок, взглянул на Сэвэджа и, выйдя из проема, прикрыл за собой дверь, заглушив голоса и музыку.

— Те ребята, с которыми я сижу, думают, что я пошел отлить. Так что долго разговаривать я не могу. В чем дело, Дойль? Черт побери, какого ты сюда приперся? Если тебя кто-нибудь узнал…

— Все не так легко объяснить. Нужно поговорить. О многом. Так что понадобится время. Здесь мы ничего сделать не можем.

— Но я ведь только что сказал, что вышел ненадолго. Только представь, что будет, если нас здесь засекут!

— Да почему нас должны засечь?

— Блин, Дойль, тебе ведь прекрасно известны правила. Ты же сам их устанавливал и настаивал на том, чтобы их выполняли безукоризненно. Чтобы встретиться, нам необходимо воспользоваться кодами и явочными квартирами, которые ты выбрал.

— Да о чем ты говоришь?

— Дойль, с тобой все в порядке?

— Я тебя еще внутри спросил — ты меня помнишь?

— Бред какой-то.

— Что за ерунда с деньгами?

— Чтобы объяснить твое поведение остальным, я должен был хотя бы что-нибудь придумать — а на это у меня не было времени. Так что пришлось соображать. Я мог бы, конечно, вышибить тебя из кабака. Кстати, надо было так и поступить. Это бы прекрасно вписалось в “легенду”. Но тогда кто-нибудь мог вызвать военную полицию, гражданскую полицию и… Подожди минутку, Дойль. Ты этого хотел? Чтобы я снова с тобой подрался?

— Боже, я тебя вообще не понимаю. Почему ты меня “Дойлем” называешь?

Мак напрягся, расправил плечи и развернул грудь. Глаза моментально стали подозрительными, а голос стал напоминать рычание.

— Лады, где они?

— Кто?

— Блондинка и японец, которые вышли вслед за тобой. Ясно, как божий день, что вы вместе. В чем дело? Чего ты хочешь? Выставиться? Чтобы все обратили на тебя внимание? Черт, да если у тебя есть план, почему бы не предупредить меня заранее?! Не могу же я тебе помогать, не зная… Я сказал: где они?

Сэвэдж подал знак. На полпути к концу аллеи из теней выступили Акира с Рэйчел.

— Ну, конечно, — ярость перекосила черты лица Мака. — Смотрят. Слушают. Проверка, так? Хочешь узнать, как я выполняю приказы? И что теперь? Ты и так вытянул из меня больше, чем я мог сказать. Каким будет наказание? Заставишь меня чистить сортиры? Или, может, мне подать в отставку? Сволочь ты все-таки, Дойль. Даже несмотря на то, что мы предположительные враги, я думал, что мы остались друзьями.

— Я не имею понятия, о чем ты говоришь! Послушай, Мак: со мной что-то сотворили — что, не знаю! Я говорил, что объяснить это чертовски трудно. Я помню то, чего со мной никогда не происходило! И не знаю, что произошло на самом деле! Не знаю, почему ты называешь меня Дойлем! Не знаю!..

Сэвэдж замер и мгновенно обернулся, почувствовав тревогу. Услышав вой могучего мотора, он увидел, как огромная машина въехала в проулок. С того самого конца, с которого зашел он сам. Форма машины казалась уморительной. Фары слепили глаза. Остолбенев, он поднял руку, чтобы закрыть лицо, и увидел, как Акира с Рэйчел нырнули обратно во тьму ниши, и понял, что у него самого места, где можно спрятаться, — нет. Скорчившись и едва подавив настойчивый позыв моментально убежать, Сэвэдж повернулся лицом к Маку и положил руку на пистолет сорок пятого калибра, заткнутый за пояс у самого позвоночника. И только тогда распознал, что за уродина тащится в его сторону.

— Да это же мусоровозка, — сказал Мак. — Да, Дойль, с тобой действительно что-то случилось. Нервишки ни к черту. Тебе поэтому прицепили телохранителей? Или это наблюдатели, жаждущие глянуть, как ты себя поведешь в той или иной ситуации? Так что ты там сказал? Что помнишь то, чего на самом деле никогда не происходило? Что случилось? Чересчур много выполненных заданий? Чересчур много срывов? У тебя что — стресс? Расскажи, Дойль. Я хочу тебе помочь.

Грузовик, рыча, приближался все ближе. “Спокойно, — говорил себе Сэвэдж. — Не спеши. Не теряй головы. Невозможно за пятнадцать минут расставить ловушку. То, что он будет в этом проулке, не было известно никому. Никому. Кроме Мака”.

Сэвэдж с подозрением уставился на человека, которого помнил как друга. Мог ли Мак позвонить, пока Сэвэдж ждал его на улице?

Нет! Нужно доверять инстинктам! Верить в то, что он был — остался — другом! И даже в том случае, если Мак действительно позвонил — непонятно, правда, зачем ему это — все равно времени на доставку сюда мусоровозки не было.

Пока грузовик неуклюже приближался к ним, Сэвэдж разглядел, что в кабине сидит водитель — и больше никого. Усталый мужчина вгляделся в бак, к которому подъехал, нажал на панели кнопку, и вилки, до сих пор отдыхавшие на крыле машины, поехали вниз, нацеливаясь в два отверстия на каждом из металлических баков.

Мусоровозка была уже около груди Сэвэджа. Он вжался в кирпичную грязную стену проулка.

Мак протиснулся к нему и проговорил, хотя в реве мотора грузовика его было практически не слышно.

— Ты меня, дружище, встревожил. Кто же эти люди? Блондинка и японец — соглядатаи? Из Управления?

Сэвэдж задыхался от вони выхлопных газов.

Он еще сильнее вжался в стену.

— Управления? Центрального Разведывательного, что ли?

— А какое еще может быть? Дойль, ты что, серьезно? Тебе кто-то действительно протрахал мозги?

— Да почему ты меня Дойлем все время называешь? Ведь это не мое имя!

— Да нет, твое! Имя — Роберт. В нашей компании было два Боба. Так что во избежание путаницы мы называли вас по фамилиям. Неужто не помнишь?

— Нет! Расскажи, почему мы притворяемся врагами.

— Потому, что это твоя “легенда”.

— Что?

Рев грузовика стал просто оглушающим. Вилки подняли бак и вывалили его содержимое внутрь мусоровозки. От вони Сэвэдж непроизвольно задержал дыхание. Которое сперло. С грохочущим воем вилки бросили бак на асфальт. Затем, снова взревев, мусоровозка подняла “пальцы” и покатила дальше по проулку.

— Легенда?

— Черт! — указал Мак пальцем.

Сэвэдж повернулся в сторону, в которую указывал Мак: грузовик больше не загораживал обзор. Перед нишей, в которой Акира прятался вместе с Рэйчел…

Акира и высокий европеец рубили, наносили удары ногами, отпрыгивали и кружили друг против друга. А дальше по проулку еще двое белых тащили извивающуюся и кричащую Рэйчел к машине, блокирующей выход из улочки.

Нападающие подкрались за мусоровозкой, понял Сэвэдж. Использовали шум и огромные размеры. Невидимые Сэвэджу, застали Акиру врасплох.

Мужчины подтащили Рэйчел к самому автомобилю. Она закричала изо всех сил.

Отбив удар, Акира закружился с быстротой танцующего дервиша. В последовавшем за этим вихре мелькающих рук и ног, за которым глаз просто не в состоянии был уследить, он проломил своему противнику нос, пробил грудную клетку и сокрушил его гортань. Человек в агонии грохнулся на землю.

В тот момент, когда Сэвэдж только увидел какое-то движение, он побежал, сорвавшись с места. Но не к Акире. Для него само собой разумелось то, что Акира справится сам, и помощь ему не потребуется. Но даже если бы она и понадобилась, все равно Сэвэдж подоспел бы только после того, как убедился бы, что их принципалу больше ничего не угрожает.

Рэйчел. Единственное, что сейчас имело значение. Принципал. Клиент, которого они поклялись защищать.

К Сэвэджу присоединился Акира. В конце проулка шофер завел мотор. Два человека — по одному с каждой стороны — потащили Рэйчел к распахнутой задней дверце.

Сэвэдж был от них слишком далеко, чтобы поспеть. Выхода не оставалось. Он знал, что сделать это все равно придется.

Резко остановившись, он вытащил пистолет. Акира замер одновременно с ним, потянувшись к своему оружию. Словно тренировались вместе, словно много часов провели, координируя действия в определенных условиях, — каждый сразу же взвел собачку пистолета, и резкие металлические щелчки слились воедино, отдавшись в ушах эхом. Совершенно идентично выпрямившись, каждый из них повернулся слегка вправо, расставив ноги — отставив одну ступню под углом к другой — для равновесия. Каждый держал пистолет обеими руками. Поднимая оружие, они выпрямили левые руки, а правые слегка согнули — локти закреплены для устойчивого положения.

Держа оба глаза открытыми, принимая во внимание и сравнивая передний и дальний планы, сфокусировали зрение на переднем плане, оставив мишени слегка размытыми в глазах, они одновременно выстрелили. Выстрелы, слившись эхом, отозвались, прогрохотав, от стен проулка. От контузии в ушах зазвенело. И несмотря на то, что пули ударились в грудь каждой из намеченных жертв, Сэвэдж и Акира на всякий пожарный случай выстрелили еще по разу. Пули пробили лбы, взорвавшись в кости. Разлетелись кровяные сгустки, и мишени шмякнулись на землю.

Рэйчел перестала кричать. Она знала достаточно и была в последнее время хорошо обучена, чтобы, сея панику, не носиться вокруг да около. Вместо этого она упала на асфальт, прижалась и распласталась, держась подальше от линии огня.

Шофер вскинул руку.

Даже на приличном расстоянии Сэвэдж различил очертания пистолета.

Сэвэдж прицелился.

Шофер выстрелил первым. Пуля просвистела мимо головы Сэвэджа, и он кинулся вправо, а Акира влево.

Ударившись об асфальт, приземлившись на животы, они тут же вытянули руки вперед, целясь из лежачего положения.

Слишком поздно. Шофер ударил по педали дросселя. Взревев, машина ринулась к выходу из проулка. И на месте автомобиля оказалось лишь вонючее облачко выхлопных газов.

Сэвэдж вскочил на ноги и бросился к Рэйчел.

— Ты в порядке?

— Они мне едва руки из суставов не повыдергивали, — она потерла их. — Но несмотря… да я… А ты-то как?

Сэвэдж с Акирой переглянулись. Дрожа и тяжело дыша, обменялись утвердительными кивками.

— А что с… — незаконченный вопрос Рэйчел перерос в протяжный стон.

Мак лежал рядом с черным ходом в бар, и тусклая лампа отсвечивала свет в увеличивающуюся лужу крови.

— Нет! — Сэвэдж подбежал к нему.

Глаза друга были широко распахнуты. Они не мигали.

— Боже мой, — сказал Сэвэдж. Он потрогал запястье

Мака, приложил ухо к его груди и подержал палец у неподвижных ноздрей. — Нет.

— Пожалуйста, — напомнил о своем существовании Акира. — Сейчас — да и после — мы для него уже ничего не сможем сделать. Прошу прощения, но нам лучше отсюда двигать.

Дверь таверны с грохотом распахнулась.

Сэвэдж, развернувшись, прицелился.

Мужчина с короткой стрижкой, телосложением напоминавший футболиста, с вытатуированным на предплечье морским котиком посмотрел на тело Мака, на Сэвэджа, Акиру, Рэйчел и остальные тела.

Хэролд. Владелец “С-Корабля-На-Берег”.

Сэвэдж опустил пистолет.

— Я так и знал, что от тебя нужно ждать неприятностей. Знал, как только ты вошел, — сказал Хэролд и осклабился в сторону Акиры. — А вы, сволочи, моего отца грохнули на Иводзиме.

И поднял руки.

— Я, конечно, не сразу… Но вспомнил наконец-то — Дойль. Давай, пристрели меня, сучий потрох. Я умру героем. Как Мак. Ты, свинячье отродье, чума на лице наших ребят. И не заслуживаешь того, чтобы называться даже бывшим SEALs.

Он прыгнул вперед.

Сэвэдж стоял, словно парализованный.

Акира встал на пути Хэролда, ударил его в пах и, схватив Сэвэджа за руку, поволок его прочь.

Хэролд свалился на асфальт, а Рэйчел, помогая Акире, потащила Сэвэджа за другую руку.

Взяв себя в руки, Сэвэдж стряхнул с себя помощников.

— Лады, — сказал он. — Поехали.

В ночи выли сирены. Несмотря на тревогу, Сэвэдж заставил себя ехать в рамках разрешенной скорости, скромненько двигаясь вместе с потоком автомобилей. Рэйчел с подогнутыми коленями и пригнутой головой сидела на полу возле переднего пассажирского сидения. Акира лежал сзади.

— Не думаю, что кто-нибудь видел нас возле машины, — сказал Сэвэдж. — Так что знать номер они не могут. И марка им опять-таки не известна.

— Но двое мужчин и женщина. Блондинка и японец, — пробормотала Рэйчел. — Хэролд сообщит полиции, кого именно нужно искать. И если полицейский подойдет к машине поближе, то увидит нас, скрючившихся на полу.

— В дневное время это возможно, — успокоил ее Сэвэдж. — Но ночью?.. Если не станет светить фонариком, то ничегошеньки не заметит.

Сэвэдж старался, чтобы его речь прозвучала поубедительнее. На самом же деле фары автомобилей, несущихся навстречу и рядом, фонари, витрины неплохо высвечивали Рэйчел. Голову Сэвэдж держал совершение прямо и слегка шевелил губами, стараясь не производить на проезжающих мимо впечатление идиота, разговаривающего с самим собой. Или, что того хуже, — болтающего с кем-то, спрятанным в машине.

— Разумеется, Хэролд все расскажет полиции, — раздался приглушенный голос Акиры с пола. — Надо было его прикончить. Раньше я так не думал, а вот теперь понимаю, что сплоховал.

— Нет, — сказал ему Сэвэдж. — Ты поступил правильно. Мы ведь защитники, а не убийцы! Нам пришлось уложить двоих, чтобы спасти Рэйчел. Даже троих, вместе с твоим. Перед нами стоял этический выбор. Но убийство Хэролда было бы…

— Не нужным? — спросил Акира. — Беспричинным? То, что он видел — и что расскажет полиции, — нас пугает. И уж если ты ради спасения Рэйчел оправдываешь убийство тех троих, мог бы заодно оправдать и меня за то, что я хочу спасти и нас самих.

— Это не одно и то же, — ответил Сэвэдж. — Не могу сказать, почему я в этом настолько уверен. Но я уверен. Хэролд мог услышать выстрелы. Почему он был один? Кто знает? Может быть, он как раз выходил из туалета или что-нибудь в этом роде. Вот он распахнул дверь черного хода и обнаружил нас. К несчастью, оказалось, что лучше бы он не выходил. Потому что, скажем, наемный убийца-мафиози пристрелил бы его, не раздумывая. Но я повторюсь. Мы не убийцы. И не стреляем в невинных людей только потому, что они вышли из неподходящих дверей в неподходящее время.

— Я с этим полностью согласен. И потому все-таки его не прикончил.

— Я благодарен тебе за это.

— Все это моя вина, — сказала Рэйчел. Ее голос в ограниченном пространстве звучал утробно, как в могиле. — Если бы я с вами не напросилась…

— Мы тебя приняли, — сказал Сэвэдж. — Мы согласились. Тема закрыта.

— Дай мне досказать, — проговорила женщина. — Если бы я не напросилась и не пошла в тот проулок, там бы не появились люди моего муженька и не пытались бы меня отбить. Вам бы не пришлось их убивать. Неправильно пущенная пуля не попала бы в вашего друга. Он бы рассказал тебе то, что ты хотел узнать. Тебе не пришлось бы горевать. Не пришлось бы скрываться от полиции. Так что все — все — это моя вина.

— Если бы? Боже мой, — отозвался Сэвэдж. — Так ты это так себе представляешь? Винишь во всем себя? Неужели ты не поняла, что именно произошло? Напавшие на тебя не имеют к твоему мужу никакого отношения.

— Что?

— Твой муж ни за что бы не узнал, где мы находимся, — сказал Акира из-за заднего сиденья. — Мы идеально замели следы. С того самого момента, когда на нас напали на юге Франции, мы сделали все, от нас зависящее, чтобы запудрить мозга твоему мужу. Его люди не могли нас здесь обнаружить.

— Но, быть может, они несколько круче, чем вы это себе представляете.

— Если так, они бы выбрали более подходящий момент, чтобы тебя отбить, который наступил бы несколько раньше. В любом из отелей, где мы останавливались. Около всех тех больниц, где мы тщетно взывали о помощи. Мне видится не меньше дюжины классных мест для засады. Если люди твоего мужа действительно хотели схватить тебя — почему они так долго выжидали? И выбрали настолько неудобную ситуацию?

— Чтобы воспользоваться этим самым неудобством и застать вас врасплох, — не сдавалась Рэйчел. Сэвэдж прервал ее реплику.

— Но люди твоего мужа не могли знать, что я соглашусь встретиться с Маком в проулке! Для того, чтобы поддержать твою версию, пришлось бы согласиться с тем, что эти суперпрофессионалы, выследившие нас с континента, вдруг начали действовать наобум, без всякого плана, надеясь только на то, что в самый подходящий момент в проулок заползет мусоровозка и закроет меня с Маком.

— Они очень неплохо справились со своей задачей, — сказала Рэйчел. — Им удалось отбить меня у Акиры.

— Меня в этом отношении вот что тревожит, — произнес японец. — Они ведь должны были бы прикончить меня прежде, чем забрать тебя. Такая возможность у них была. Вместо этого один из них стал меня отвлекать, пока остальные поволокли тебя по улочке. Шанса вытащить оружие у меня не было. Мне пришлось сражаться голыми руками.

— Они действовали соответственно моменту.

— Какому еще моменту? Если мусоровозка действительно была частью их плана, то мы с Сэвэджем действительно оказались застигнутыми врасплох. Мы, а не люди твоего мужа. Они-то должны были быть наготове. И сделать то, что должно было сделать. То есть убить меня.

— Но они не стали, — продолжил Сэвэдж. — Таким образом, выходит, что они не хотели убивать Акиру, не имели подобного приказа.

— А ведь твой муж настолько спесив, что приказал бы казнить нас с Сэвэджем незамедлительно. За свое унижение. Унижение великого человека… — Акира помолчал. — Тактика была абсолютно неверной. Прежде, чем отбить тебя, им следовало убить нас.

— Так было бы проще. Надежнее, — сказал Сэвэдж. — Но вместо этого погибает Мак. Да поможет ему Господь. Я, конечно, отпрянул, и пуля, конечно, попала в него. Но если бы шофер хотел попасть в меня — он бы попал. Ведь он выстрелил прежде; чем я увернулся. Мишенью был именно Мак. Не знаю, что происходит, но он не должен был заговорить. И вот еще что, Рэйчел: именно ты стоишь поперек дороги, ты в этом плане не запланирована. Ты не должна путешествовать с нами. Но ты путешествуешь. Поэтому тому, кому мы нужны, хотелось разом решить обе проблемы. Убрать тебя с дороги и заткнуть Маку рот. Ну и заодно продолжать сбивать нас с Аккрой с толку.

— Но зачем? — удивилась Рэйчел.

Номер мотеля в Северной Каролине был маленьким и грязноватым. Так по крайней мере казалось, хотя на самом деле в нем было чисто, а вход находился в коридоре возле черного хода, откуда Рэйчел с Акирой смогли вполне беспрепятственно проскользнуть. Поздно ночью Сэвэдж смог обнаружить всего один ресторанчик, торгующий исключительно пиццей. Сидя на полу в мотеле, они безо всякого воодушевления вгрызались в сильно хрустящую пятиингридиентную “удивительность”, совсем не голодные, но понимающие, что поддерживать в себе силы необходимо. Шестибаночная упаковка коки помогала глотать переперченную, пережаренную пиццу. Акира, чья культура не позволяла ему есть что-либо, кроме овощей, риса и рыбы, снимал с теста кусочки колбасы.

— Давайте все проанализируем еще разок, — предложил он. — Мак полагал, что ты осведомлен о каких-то вещах, о которых ты на самом деле не имел ни малейшего представления. Поэтому он ничего не объяснял и не распространялся о вещах, ему известных. На самом деле все, что он сказал, представляется криптограммой. Но даже в этом случае: ты в чем-либо уверен?

— Мак меня узнал, — ответил Сэвэдж.

— Несмотря на то, что он назвал тебя “Дойлем” — хотя это и не твое имя.

— А может, и мое, — сказал Сэвэдж. — Ложная память. Откуда мне знать, что правда, а что ложь? Тот, кто проводил операцию на моем мозге, мог заставить меня забыть настоящее имя и внушить, что один из моих псевдонимов — имя, с которым я родился и вырос.

— Все ложь, — сказала Рэйчел. Она с отвращением швырнула недоеденный кусок пиццы в коробку.

Сэвэдж внимательно посмотрел на нее, затем продолжил.

— Что не показалось мне ложной памятью, так это то, что мы с Маком на самом деле были друзьями. Это он сказал несколько раз. Так же, как и то, что мы, к тому же, — враги. Или предполагаемые враги. Есть определенные правила, сказал он. При необходимости следует пользоваться кодами и явочными квартирами.

— Эти фразы из лексикона разведывательных оперативников, — сказал Акира.

— Верно, и Мак считал, что вы с Рэйчел мои — как он назвал — “наблюдатели”, следящие, чтобы я чего не натворил в состоянии стресса. То есть проверяющие: как я поведу себя в ситуации незамаскированного контакта? Как поведет себя он? Мак продолжал говорить о правилах и о том, что он им все еще подчиняется. Казалось, он напуган тем, что вы можете его проверить.

— На кого же мы работаем? — удивилась Рэйчел.

Сэвэдж заколебался.

— На ЦРУ.

— Что?

— Он разозлился, решив, что его накажут за то, что он якобы нарушил все правила и вытащил меня в проулок.

Акира выпрямился.

— Мак служил в ЦРУ?

— Не могу сказать с полной уверенностью. Вряд ли SEALsовец стал бы работать на гражданскую разведку. Может быть, на военно-морскую разведку — это предпочтительнее. Но он явно не был оперативником из Лэнгли. Нет, — сказал Сэвэдж, — впечатление сложилось такое, будто Мак решил, что я рассказал вам о том, что работаю на Управление.

— О Господи, — выдохнула Рэйчел. — Неужели такое возможно?

— Последние несколько дней убедили меня в том, что невозможного не существует. Но если ты меня спрашиваешь: “Помнишь ли ты, что был оперативником, разведчиком”, — ответ будет: “Нет”. Разумеется, можно предположить, что я лгу.

Акира покачал головой.

— В Филадельфии ты говорил, что настолько уверен в том, что есть правда, а что — ложь, что боишься доверять нам с Рэйчел. Может быть, мы совсем не те, кем представляемся. Подосланы, чтобы тебя облапошить. Мы же настаивали на том, что ты должен верить. Потому что альтернативой является ступор. Теперь я воспользуюсь своим собственным советом и скажу: друг мой, я тебе доверяю. И отказываюсь даже думать о том, что ты можешь солгать.

— “Авраам верил нравственности абсурда”, — сказала Рэйчел.

Не понимая, Акира наморщил лоб.

— Это я сказала вчера ночью в Филадельфии. — Рэйчел встала. — Сказала Сэвэджу. Акт веры.

— Так, теперь нужно узнать, правильно ли я все запомнил, — сказал Сэвэдж. — Доктор Сантицо объяснил, что ложная память полностью стирает настоящую. Иначе я бы себя вел по-другому. Быть может, я действительно был — есть — оперативник ЦРУ, но просто об этом не знаю.

— “Может”, “возможно”… Этак мы ни до чего не доберемся, — проговорил Акира. Сэвэдж растер саднящий лоб.

— Мак сказал еще кое-что. “Что мне, снова с тобой драться?” Именно так и сказал. Ерунда какая-то. Снова драться? То есть, выходит, я с ним когда-то дрался. Но почему — если мы друзья? И еще: когда я с ним заговорил в баре, он притворился, будто я ему одолжил деньги: “Или мне вышвырнуть тебя на улицу? Черт, надо было бы так и сделать. Это отлично вписывается в твою “легенду”.

— “Легенду”? — нахмурился Акира.

— Мак не раз употребил это слово.

— Друзья, которые на самом деле оказываются врагами, или наоборот. “Легенда”. ЦРУ… — проговорила Рэйчел. — Я начинаю… Когда Хэролд выскочил в проулок, он вдруг тебя вспомнил. Сказал, что ты — позор для SEALs. И настолько обезумел, что не придал значения тому, что ты вооружен. Сказал, что, напав на тебя, умрет героем. “Легенда”.

— Не понимаю, — пробормотал Сэвэдж.

— Теория. Предположения. Если ты работал на ЦРУ — тебе была необходима соответствующая “легенда” для того, чтобы убедить оппозицию в том, что ты ненавидишь Соединенные Штаты. Значит, Управление тебя нанимает. Ты увольняешься из SEALs. Становишься защитником. Охраняя своих клиентов — важных, имеющих власть и очень влиятельных, а также богатых, в общем, готовых и могущих заплатить, — собираешь о них информацию. Потому что они имеют власть. Потому что их тайны имеют стратегическую ценность или же могут оказаться настолько изобличающими, что Управление склоняет их к сотрудничеству.

Сэвэдж сидел, уставившись в пол, и как ни растирал лоб, чувствовал, что еще немного, и он взорвется от тягучей боли.

— Но каким образом убедить клиентов в том, что ты работаешь сам по себе? — продолжила Рэйчел. — Надо отречься от этого правительства. Но как?

— Да очень просто. Я был в первой волне солдат, выброшенных на Гренаду, — ответил Сэвэдж. — И то, что я там увидел, убедило меня в том, что марксистское правительство на этом островке — каким бы психанутым оно ни было — никак не угрожало Америке. Все вторжение было уловкой для средств массовой информации, дабы публика забыла о двухстах тридцати американских морских пехотинцах, уничтоженных в Бейруте взрывом террористической бомбы. А с помощью Гренады президент надеялся поднять рейтинг популярности. Столько моих товарищей погибло зря. И я с отвращением подал в отставку.

— И подрался со своим другом из SEALs, который был с тобой не согласен и решил, что ты предал их подразделение или память своих товарищей? — спросил Акира. — При большом стечении народа? Друзья становятся врагами? Очень убедительная “легенда”.

Сэвэдж поднял голову, продолжая массировать виски.

— Особенно, если учесть тот факт, что мой отец покончил с собой, считая, что его страна предала его, потому что Белому дому был нужен козел отпущения для объяснения провала десанта в Бухте Свиней. Черт бы их побрал, — Сэвэдж яростно сверкнул глазами. — А ведь вторжение на Кубу провалилось лишь потому, что американские политики в последний момент наложили в штаны и почему-то перенесли место высадки десанта с городской территории на болото.

— Твое прошлое очень последовательно, — покачала головой Рэйчел. — Два вторжения. Куба. Гренада. Первое казалось необходимым, но не оказалось успешным. Второе оказалось ненужным…

— Но прошло успешно, — закончил Сэвэдж. — И оба вторжения основывались на…

— Лжи?

— Дезинформации. Концепция восхищала Грэма. Никогда не происходившие события меняют картину мира. Гитлер отсылал в Польшу своих солдат. Переодевал их в польскую форму и приказывал стрелять в направлении германских укреплений для того, чтобы оправдать немецкое вторжение. Соединенные Штаты послали эсминец поближе к северо-вьетнамскому заливу Тонкий, провоцируя тем самым вьетнамцев открыть огонь, а затем заявили, что, мол, их спровоцировали, и таким образом оправдали вторжение в Южный Вьетнам. Очень убедительные трюки.

— Ложная память, — сказал Акира. — Целые народы помнят то, чего на самом деле не происходило. Но нам сейчас важна твоя ложная память. Давай-ка предположим, что твой отец — не тот человек, с которым ты столкнулся в Балтиморе, а настоящий — покончил с собой. Таким образом, становится действительно убедительным тот вариант, что ты мог подать в отставку из-за гренадского вторжения, объясняя это тем, что оно было ни к чему и в нем погибло очень много твоих товарищей по SEALs. Похоже, ты действительно агент-одиночка, работающий на правительство, — закончил он.

— Ложная память. “Легенда”. Ложь. Мы не знаем и не можем быть уверены…

— Ни в чем, — сказала Рэйчел. — В этой пицце, например… Хотя меня от нее тошнит. Голова… Я слишком устала, чтобы размышлять, — она потянулась за пакетом, приобретенным Сэвэджем в ночном универмаге. — Но вот что мне известно наверняка, так это то, что мне следует перекраситься. Так что стану снова шатенкой. А не блондинкой. И перестану, наконец, быть собственной сестрой. А уж опосля… — и она указала на узенькую кровать.

— Один из нас будет караулить, пока другой отоспится на полу, — сказал Акира.

— Никаких таких, — отрезала Рэйчел. — Распределите вахты. Второй ляжет со мной. Мне не нужен защитник с онемевшей спиной. А чтобы у кого-нибудь не возникли непотребные мечты, я положу между нами подушку. Мы ведь одна семья — верно? Так что вполне можем спать в одной постели. Только вот, Акира, я надеюсь, ты не будешь в обиде, когда настанет очередь Сэвэджа, если я во сне буду ворочаться и невзначай его обниму…

Утро в Северной Каролине выдалось чистое и ясное. Рассмотрев парковку мотеля, Сэвэдж вышел черным ходом и, перейдя через улицу, зашел в “Макдональдс”, чтобы взять упакованные завтраки. Возвращаясь, он купил в автоматах несколько газет.

Акира запер за ним дверь и стал рассматривать стиропенковые контейнеры с едой, которые Сэвэдж поставил на стол возле привинченного к полу телевизора.

— Рубленое мясо? Сосиски? Омлеты? Английские оладьи?

— И земляничный джем. Боюсь, это не лучшая замена твоей обычной диете, но — единственное, что я смог отыскать, — ответил Сэвэдж. — Честно сказать, мясо выглядит вполне аппетитно.

— Для тебя, — Акира поднял крышечки с исходящих паром стаканчиков. — Кофе? А чай?

— Вот, пожалуйста, друг мой, — Сэвэдж протянул Акире пакетик с чаем и отодрал крышечку со стаканчика с горячей водой.

— Аригато. — После того, как он отпил чай и откусил несколько кусочков мяса, добавил: — Может быть, предки меня и простят. Разврат, разврат… Вкус — восхитительный.

— Не надо церемониться, — усмехнулся Сэвэдж. — Эта еда придаст тебе сил, чтобы выстоять.

— Что верно, то верно, — поддакнула Рэйчел.

Акира нахмурился.

— Как вас понимать?

С отливающей бронзой дикой шевелюрой и абсолютно хмурыми глазами, Рэйчел сидела на постели, разложив газеты. Возле рта застыла вилка с куском омлета.

— Вам это не понравится, — в полном отчаянии она опустила вилку.

Сэвэдж с Акирой подошли к ней и встали сзади. Женщина указала на первую страницу.

— “Вирджиния-Бич”. Четверо мужчин убиты в таверне “С-Борта-На-Берег”. Трое — выстрелами из огнестрельного оружия. Один — ударом по горлу.

— Еще бы, — осклабился Сэвэдж. — Столько смертей. Мы теперь популярны.

Рэйчел продолжала зачитывать отрывки из статьи.

— Точно. Хэролд опознал в тебе некоего Роберта Дойля. Он рассказал, что вы с Маком когда-то были друзьями, но затем поссорились, публично подрались и стали врагами. Еще в восемьдесят третьем. Ты был несогласен с вторжением американцев в Гренаду. И все время повторял, что смерти твоих друзей из SEALs ни к чему не привели. Хэролд описал меня — блондинку — и тебя, Акира, — японца. Так что даже с перекрашенными волосами мы трое — американская парочка и японец — будем постоянно привлекать к себе внимание и вызывать подозрение.

Сэвэдж напряженно глянул на часы и резко повернулся к телевизору.

— Почти двадцать пять восьмого. Может быть, утренние новости расскажут нам больше, чем газета.

Ему удалось отыскать станцию Вирджиния-Бич. Как раз заканчивался первый сюжет: “С добрым утром, Америка!” Джоан Ланден улыбалась в камеру. В следующие полчаса Тони Беннет должен был предстать в качестве художника.

Рекламный ролик зубной пасты с улыбающимися детишками, которые хвастались родителям, что у них все зубы целехонькие, казался бесконечным.

У Сэвэджа свело плечи. Он внезапно понял, что не дышит.

На экране появилась сводка местных новостей. Кадры с полицейскими и машинами “скорой помощи”, заливающими экран светом мигалок; врачи и санитары, вывозящие из проулка каталки на колесиках, на которых лежали покрытые с головами тела — телекомментатор сурово поясняя, что произошло, и давал описания Сэвэджа, Акиры и Рэйчел.

Рассказ занял девяносто секунд.

— Очень скупо. Мы не узнали ничего нового, — сказал Акира. — Значит, не узнали и они, — он двинулся, чтобы выключить телевизор.

— Подожди, — остановил его Сэвэдж. — Давай посмотрим, нет ли нас на общенациональной сети. Дождемся выпуска международных новостей.

— По крайней мере, у них нет еще набросков наших лиц, основанных на описании Хэролда, — сказала Рэйчел.

— Полиция наверняка сейчас над ними работает. — Сэвэдж потянулся к чемодану. — Давайте-ка упаковываться. После выпуска межнациональных известий придется по-быстрому линять.

— Но что потом? — спросила Рэйчел. — Даже если нам удастся незамеченными убраться отсюда, этим мы отнюдь не решим наших проблем. Полиция нас все равно будет разыскивать.

— Нас. В том-то и беда, — проговорил Сэвэдж. — Рэйчел, ты за наши дела не ответчица. Но если останешься, и если нас схватят, то пойдешь по делу как соучастница. Значит, так: когда выйдешь из этого здания, то пойдешь вперед. Не оглядывайся. Отыщи автобусную станцию. И удирай как можно быстрее и дальше. Начни новую жизнь.

— Нет! Ну как же мне заставить тебя понять, что я тебя люблю!

Сэвэдж не произнес ни слова.

— И не брошу тебя, — продолжила женщина. — Ведь если я все сделаю по-твоему, то никогда больше тебя не увижу. Так что я повторяюсь: после того, как уедем отсюда, — куда отправимся? Что станем делать? Как нам… Слушайте, я вот что… Предположим, Мак был прав. И ты работаешь на ЦРУ. Оно нам помочь не сможет?

Сэвэдж покачал головой.

— Если даже и правда, что я работаю на Управление, то все равно связаться с ними нет никакой возможности. Я ведь не знаю посредников, с которыми работал. Не в курсе, где и как переправить письмо, по какому телефону позвонить. Не могу же я набрать номер Лэнгли и сказать оператору, что разыскиваюсь по подозрению в нескольких убийствах и, вполне возможно, работаю на правительство. Что, предположительно, имя и фамилия у меня вот такие и, пожалуйста, помогите мне, по-быстрому. С кем бы ни пришлось разговаривать, человек решит, что я чокнутый. Даже если в Управлении действительно меня знают, то откажутся от такого знакомства. Черт, теперь, когда все так запуталось и передергалось, мне кажется, что за всем этим должен стоять кто-то из ЦРУ. Нет уж, — закончил он. — Мы обязаны действовать на свой страх и риск.

— Снова новости, — сказал Акира.

Сэвэдж повернулся и посмотрел на экран телевизора. Сверкнула улыбкой Джоан Ланден. Она вместе со своим гостем в студии пропела: “С добрым утром, Америка!” В следующие полчаса к ним должен был присоединиться Шон Коннери, а также Тони Беннет со своими картинами, а еще зрители должны были увидеть специальный репортаж о травмах в высших учебных заведениях, связанных с тяжелой атлетикой, и завязать дискуссию по поводу того, является ли поклонение святым в Хэллоуин данью дьяволу. Но сначала — новости.

Разрушительный ураган пронесся над Центральной Америкой. Серьезный скандал в верхах. Пожар в нью-йоркском небоскребе.

Сэвэдж посмотрел на часы.

— Новости длятся пять минут. Значит, еще минута. Похоже, что до общенациональной сводки дело еще не дошло.

— Слава богу, — выдохнула Рэйчел. — Если мы сможем проехать по морскому побережью в Южную Каролину или даже Джорджию…

— Именно, — согласился Сэвэдж. — Полиция в тех местах не будет искать нас так тщательно, как здесь.

Акира внезапно ткнул пальцем в сторону телевизора. Его коричневая кожа стала бледно-желтой. Изо рта вылетела очередь коротких японских слов — таким образом он показал, что находится в состоянии шока.

Когда Сэвэдж увидел, на что именно указывал Акира, его тело заледенело. Сердце сделало несколько неверных ударов и замерло, двинувшись после этого не в такт с дыханием: Сэвэджу показалось, что сейчас он потеряет сознание. Он рухнул в кресло, не отрывая взгляда от творившегося на экране кошмара.

Это был репортаж из Токио. Токийский дипломат подстрекал тысячи японских студентов на то, чтобы они яростно скандировали лозунги; у молодежи в руках были зажаты антиамериканские плакаты. Дело происходило у входа в американское посольство. Дипломату было хорошо за пятьдесят, скорее, около шестидесяти; у него была седоватая шевелюра и резкие черты лица. Небольшого роста, слегка полноват. Его зовут — сказал комментатор — Кунио Шираи. Несмотря на то, что его внешность была вполне заурядном, он являлся лидером антиамериканской фракции, столь стремительно набиравшей силу и популярность, что она грозила вскоре расколоть основную политическую группировку — либерально-демократическую партию — на несколько независимых организаций.

Но необычным этот репортаж делала не свирепость студентов, обычно готовых по любому поводу проявлять крайнюю нетерпимость и жестокость, хотя в репортаже упоминалось о том, что с середины семидесятых в Японии не происходило ничего подобного. А то, что японские политики обычно являли собой пример сдержанности — спокойные, собранные, все в себе. Демонстрируя враждебность по отношению к Соединенным Штатам, Кунио Шираи держался, скорее, как американец, нежели японец.

Через секунду Джоан Ланден уступила место метеорологу, тут же начавшему объяснять, какие стрелочки на карте что обозначают.

Сэвэдж с Акирой, словно загипнотизированные, смотрели в телевизор.

— В чем дело? — спросила Рэйчел.

— Кунио Шираи, — произнес Сэвэдж.

— Его зовут вовсе не так, — добавил Акира.

— Или его нам представили под вымышленным именем, — добавил Сэвэдж. Он повернулся к Рэйчел. — Муто Камичи. Вот как зовут его на самом деле. Мэдфорд Гэпский Горный Приют. Человек, которого нас наняли охранять. И которого разрубили пополам.

— Мы — хотя и видели смерть друг друга — выжили, — продолжил Акира. — Но сомнений в том, что мертв Камичи, — не возникало. Я об этом даже не задумывался. В кошмарах я до сих пор вижу перерубившую его надвое катану. И то, как его тело разваливается на куски. И кровь. Столько крови…

Черты лица Акиры посуровели.

— Теперь мы знаем, что делать.

— Да, — прорычал Сэвэдж. — И куда ехать.

— Не понимаю, — сказала Рэйчел.

— В Японию.

Сэвэдж ехал из мотеля, надеясь, что никто не видел, как они садились в машину.

И снова Акира лежал сзади на полу, а Рэйчел сидела рядом с Сэвэджем: ее рыжеватые волосы служили гарантом их безопасности. Она изучала дорожную карту.

— Ближайший аэропорт находится в Рэлее. Это в ста пятидесяти милях к западу.

— Нет, из Рэлея лететь нельзя, — сказал Сэвэдж. — Из него вылетает так мало азиатов, может быть, вообще ни одного, что Акира моментально привлечет к себе внимание. — Выехав на хайвэй, он двинул на северо-запад. — Эта дорога идет в объезд Вирджиния-Бич?

Рэйчел сверилась с картой.

— Совершенно верно, но куда мы?

— В Вашингтон. Международный аэропорт Даллеса. Можно быть уверенным, что там японцев предостаточно. Акиру вряд ли приметят.

Через несколько миль Сэвэдж остановился на парковке грузовиков. Он осторожно отъехал подальше от других машин, чтобы никто по случайности не смог заглянуть на заднее сидение “тауруса”. Зайдя в телефонную будку, он позвонил в несколько авиакомпаний. Конечно, звонки вполне можно было сделать из номера мотеля, но ему не хотелось оставлять следов.

— Нам везет, — сказал он, садясь обратно в машину. — Удалось забронировать три места в компании “Америкен Эрлайнз”.

— Когда вылет? — спросил Акира.

— Завтра утром. Без десяти восемь.

— Но аэропорт Даллеса находится…

— В четырехстах милях отсюда, не считая того, что придется ехать в объезд, чтобы не зацепить восточную часть Вирджинии, — согласился Сэвэдж. — На трансконтинентальных перелетах уходит больше времени на проверку багажа. А у нас только ручная кладь. Это сбережет драгоценные минуты. Но даже несмотря на это, для того, чтобы взять билеты и гарантированно сесть на самолет, необходимо быть в аэропорту в пять утра. И это самое позднее.

— А мы успеем? — спросила Рэйчел. Сэвэдж взглянул на часы.

— За двадцать один час необходимо проехать четыреста миль. Элементарно. Даже если дороги будут перегружены, мы все равно прибудем в Вашингтон ночью.

Несмотря на то, что он говорил так уверенно, Сэвэдж рефлекторно наддал газу. Но тут же передумал и решил строго придерживаться установленных на шоссе ограничений скорости. Ему вовсе не улыбалось встречаться с дорожным полицейским.

— Времени уйма.

— Тогда проведем его с пользой, — сказал Акира, — Вам многому нужно научиться.

— Чему, например? — удивился Сэвэдж.

— Ни один из вас прежде не бывал в Японии.

Сэвэдж и Рэйчел согласно покивали.

— Вот именно, — повторил Акира. — Вам придется многому научиться.

— Я читал о Японии, — сказал Сэвэдж.

— Думаю, ни одна книга не дала тебе самых необходимых сведений на данный момент, — проговорил Акира. — А Рэйчел, по-видимому, о моей стране вообще ничего не знает.

— Верно, — согласилась женщина.

— А вы должны быть подготовлены. Потому что вскоре встретитесь с совершенно иной культурой. Совершенно естественное поведение может быть принято за грубость. А проявление — по вашему мнению — неуважения, наоборот, способно оказаться знаком отличительного внимания и признательности. На Западе я стараюсь вести себя как западный человек: принимаю системы ценностей, образы мышления. Вы могли решить, что единственное различие между американцами и японцами заключается в еде, которую мы предпочитаем, в цвете кожи, не говоря, разумеется, о языке. Но на самом деле различия куда сильнее. И лежат глубже. Если хотите выжить, вам придется перенять мой образ мыслей, как здесь я перенимал ваш. Или хотя бы попытаться перенять — потому что времени на обучение почти не осталось.

“Боинг-747” летел над Тихим океаном на высоте четырех тысяч футов. Вспоминая все, что рассказывал ему Акира в автомобиле, Сэвэдж думал о том, что было бы неплохо предложить японцу обучение во время долгого полета. Столько необходимо запомнить, узнать… Но места оказались разбросанными по всему самолету, поэтому Сэвэдж не мог не только разговаривать с Акирой, но даже видеть его.

И не только Акиру, но и Рэйчел.

Не видя ее, он страшно нервничал, ясно ощущая свою изолированность. Инстинкты защитника заставляли его корчиться от того, что он находится в такой дали от принципала. И больше: кроме чисто профессиональной необходимости видеть своего клиента, Сэвэдж с большим неудовольствием понимал, что где-то внутри зарождается необходимость совершенно другого рода. Привыкший к тому, что он должен волноваться о безопасности других людей, Сэвэдж никогда не боялся за себя — до сего дня. Страдая от повторяющегося кошмара, Сэвэдж чувствовал, что теряет почву под ногами. Как можно доверять чувству реальности? Возникла необходимость зацепиться хотя бы за что-нибудь. И этим чем-то для него стала любовь. Она давала надежду.

Он выглянул в иллюминатор. На протяжении многих часов под ними была сплошная водная гладь, и теперь он понимал, почему Акира как-то заметил, что к востоку от Японии находится только запад. Теперь Сэвэджу стало ясно, почему Япония так часто ассоциировалась с солнцем. В древние времена ежедневно восстающий из необозримых вод сияющий шар имел на людей удивительное влияние. Страна восходящего солнца. Символ, проявившийся на национальном флаге. Как сказал Акира: “Япония — единственная страна, в которой по традиции люди считаются наследниками и потомками богов. В особенности богини Аматерасу, Богини солнца.

Сэвэдж почувствовал давление на уши и понял, что реактивный самолет пошел на снижение. Он разинул рот и, услышав щелчок за барабанными перепонками, прильнул к иллюминатору. Небо было безоблачным, не считая легкой дымки у горизонта. И пока “боинг” снижался, в районе дымки внезапно проявилась довольно четкая береговая линия. Сэвэдж заметил веснушки кораблей на чистом лице океана и через пятнадцать минут увидел скопище зданий, покрывших побережье.

— В Японии проживает сто двадцать пять миллионов человек, — сказал Акира. — Таким образом, японцы являются шестой из самых многочисленных рас на Земле. Все географическое пространство страны эквивалентно одному штату Монтана, но три четверти всей земли занимают горы, поэтому большинству приходится жить на побережье, и поэтому чистая жилая площадь страны равна штату Коннектикут.

Самолет снизился и оказался совсем рядом с берегом. Сэвэдж удивленно смотрел на перегруженную береговую линию: зданий здесь было невпроворот. Более трехсот лет назад, рассказал им Акира, японцы задумали решить проблему перенаселенности, расширив границы. Используя проекты намывания береговой линии, они стали увеличивать земельный массив, и процесс этот, продолжаясь до сих пор, позволил отвоевать у моря огромный кусок территории. Более сорока процентов береговой линии было намыто за это время.

Дымка, к которой все ближе и ближе подлетал самолет, оказалась не облаками и не туманом, а смогом, вдруг понял Сэвэдж. Но несмотря на это, ему удалось рассмотреть смутные пики иззубренных скал и подавляющие все вокруг города, переливающиеся из одного в другой. От него не ускользнула ирония ситуации: народ, знаменитый тем, что больше всего поклоняется природе, живет в урбанистическом упадке. Хорошим примером подобного несоответствия являлся международный аэропорт Нарита, к которому сейчас подлетал “Боинг-747”.

В 1966-м, когда быстро набирающая обороты экономика Японии решила, что ей необходим новый аэропорт, правительство использовало под его застройку часть невозместимых пахотных угодий совсем рядом с Токио. Вместо того, чтобы торговаться со строптивыми фермерами, правительство просто ликвидировало хозяйства и скупило землю по бросовым ценам. Фермеры начали яростно протестовать. К ним присоединились и крестьяне близлежащих земель, спокойствие которое было бы навсегда нарушено пролетающими мимо реактивными самолетами. Студенты и антиправительственные группировки включились в забастовки и подняли такой шум, что после постройки аэропорт Нарита не мог действовать еще целых семь лет. Демонстрации продолжались и до сей поры. Мины и вооруженные нападения ранили за это время более восьми тысяч и убили тринадцать тысяч человек. Для безопасности совершающие визиты в страну главы государств и важные чиновники были вынуждены приземляться в старом токийском аэропорту Ханэда. И даже сейчас, отметил Сэвэдж, когда “Боинг-747” приземлился, полиция патрулирует баррикады и заставы, вокруг стоят сторожевые вышки, а здание окружено несколькими рядами ограждений. Сэвэдж увидел водометы и броневики. А за всем этим безобразием продолжалось строительство зданий и служб, еще больше портящих то, что когда-то выглядело идиллическим ландшафтом. Прогресс.

После семнадцатичасового перелета ноги Сэвэджа отчаянно ныли. Местное время было 16.05, но внутренние часы подсказывали, что сейчас час ночи. Сопровождаемый тычками и толчками вываливающихся из самолета пассажиров, он вышел на улицу. Уставший донельзя. Акира и Рэйчел — выглядевшие просто кошмарно — ждали его в вестибюле, и прежде, чем он осознал, что делает, Сэвэдж обнял женщину.

— Боже, как я устала, — пробормотала она. — Чувство такое, будто я поправилась фунтов на десять одним махом. Стоило мне только заснуть, как меня тут же будили для очередной порции еды.

Акира — хотя глаза его остались печальными — улыбнулся.

— Иммиграционный и таможенный контроль вот здесь.

Вся процедура заняла довольно много времени, но прошла без сучка и задоринки. Наконец, направившись к переполненному выходу из аэровокзала, Сэвэдж почувствовал себя более чем одиноко. Окруженный тысячами японцев, он понял, что никогда еще не ощущал себя настолько не на своем месте, насколько белым. Кожа казалась ненатурально бледной, тело — чересчур большим, движения — чересчур неуклюжими. Несмотря на то, что японцев явно восхищала его наружность, было заметно, что они старались избежать столкновения с Сэвэджем и даже пытались лишний раз не задеть его плечом. Интересно, подумал Сэвэдж, Акира, оказавшись на Западе, тоже чувствует себя подобным образом?

— Я возьму такси, — сказал Акира.

— А куда поедем? — спросила Рэйчел. На мгновение обычную печаль в глазах японца сменила неподдельная гордость.

— В самое удивительное место на всем белом свете.

Одетый в кожу водитель такси уверенно вел машину сквозь лабиринт забитых автомобилями улочек Северного Токио. Шум и мельтешение казались ужасающими даже для привыкшего к Нью-Йорку человека. Выхлопные газы обжигали Сэвэджу ноздри. Во время сорокаминутной поездки в центр города он заметил культурную шизофрению строений, возвышающихся возле хайвэя: гостиницы в западном стиле и деловые здания сменялись типично японскими храмами и вишневыми садами. Но в самом городе преобладала западная архитектура: небоскребы, торговые центры, дома в наем, напоминающие бетонные капсулы, наваленные одна на другую, шпиль из стальной паутины, чем-то похожий на Эйфелеву башню.

— Во время последних месяцев Великой Восточно-азиатской войны, — Акира тут же поправился, — которую вы называете Второй мировой, налеты американской авиации и непрерывный артиллерийский огонь повергли большую часть Токио в руины. Погибло более ста тысяч гражданских лиц. Хаос оказался настолько настоящим, а необходимость реконструкции — настолько безотлагательной, что никто и не пытался восстанавливать город в обычном порядке. Главным делом было выживание, а не логическое мышление. Поэтому запутанный лабиринт токийских улиц — наследство послевоенных лет. Вместо традиционной архитектуры стала нормой западная, да другого и быть не могло — все-таки семилетняя американская оккупация оказала громадное влияние на все виды искусства и стороны жизни.

Сэвэдж наблюдал за многолюдными тротуарами. Каждый прохожий был одет по-западному. Ресторанчик, торгующий жареными цыплятами по-кентуккийски, стоял рядом с баром, в котором подавали суси. Вывески, написанные японскими иероглифами, тут же переводились на английский.

Акира стал давать шоферу более детальные указания. Такси завернуло в какую-то улочку, проехало мимо нескольких американизированных магазинов и многоквартирных домов и остановилось возле высокой каменной стены, в центре которой находилась дверь из полированного дерева.

Пока Акира расплачивался, Сэвэдж недоумевал, зачем японец привез их сюда. Он чуть было не взялся за ручку дверцы, но вовремя вспомнил, что во всех японских такси введено замечательное устройство, и стал ждать, когда шофер нажмет на рычаг, открывающий все дверцы машины одновременно. Вежливость соседствовала с эффективностью, Сэвэдж улыбнулся.

Но улыбка его поблекла, когда он вслед за Акирой и Рэйчел вылез из машины. Они вытащили из дистанционно открывшегося багажника свои чемоданы и встали лицом к каменной стене.

Она была раза в два выше Сэвэджа. “Что это за место?” — недоумевал он, едва заметив, что такси уже укатило. Нахмурившись, Сэвэдж взглянул на Рэйчел, которая — тоже в смятении — лишь покачала головой.

Акира подошел к интеркому, вмонтированному в стену возле деревянной двери. Нажал на кнопку. Через некоторое время чей-то слабый голос произнес несколько слов по-японски. Акира ответил. Женщина моментально защебетала: в голосе чувствовались уважение и радость одновременно.

Акира повернулся к Сэвэджу и Рэйчел.

— Отлично. А то я было на мгновение решил, что привез вас в еще одно ложное воспоминание.

— Это и есть самое удивительное место на всем белом свете?

Акира кивнул.

За дверью что-то зашуршало и клацнуло. Дверь распахнулась, и Сэвэдж изумленно уставился на пожилую японку в сандалиях и ослепительно ярком кимоно — это был первый национальный костюм, который ему пришлось здесь увидеть.

На кимоно были вышиты цветы. Материал — гладкий блестящий шелк. Сэвэдж услышал, как у Рэйчел от восхищения перехватило дыхание.

Волосы женщины были убраны в тугой узел, который поддерживал тяжелый бамбуковый гребень. Она поставила к стене мощный деревянный брус, запирающий дверь, и, сложив ладони, поклонилась Акире.

Он ответно кивнул и что-то сказал. Фраза вызвала у женщины улыбку, а Акира, повернувшись к Сэвэджу и Рэйчел, пригласил их войти.

Они прошли в ворота с чувством настороженного удивления.

Японка подняла деревянный брус и вставила его в металлические скобы, поставив засов на место. Сэвэдж был настолько ошеломлен увиденным, что остановился и поставил чемодан на землю.

Вид был поистине волшебным: полная гармония. Каждый предмет был поставлен на свое место так, что не привлекал к себе внимания больше, чем остальные детали картины. Сэвэдж довольно смутно анализировал свои ощущения. Он стоял на тропинке, выложенной белыми гальками-гладышами. Справа и слева золотистый песок был разровнен граблями таким образом, что зубцы оставили на нем волнистые завитушки, обрамляющие вулканические камни, размещенные через приятные глазу промежутки. Камни были различных размеров и форм, каждый — причудливых контуров, со странными, но изумительно подходящими ко всей картине углами, краями и обломками. Справа и слева каменного сада располагались два низкорослых кедра с кустарником. Высокая стена настолько хорошо заглушала исходящие с улицы шумы, что Сэвэдж слышал звук капающей воды. Сумерки сгущали тени.

В конце тропы, имитирующей волнистые следы грабельных зубьев на песке, Сэвэдж увидел одноэтажный дом. Деревянный, четырехугольный, с покрытой черепицей крышей, образующей с каждой стороны навесы. Края крыши были слегка загнуты кверху и напомнили Сэвэджу об изгибающейся тропке и волнистом песке. Каждый угол снизу был подперт столбом, и вся картинка образовывала идеальную геометрическую пропорцию: посредине дверь, а на равном расстоянии до столбов справа и слева — по окну, завешенному бамбуковыми жалюзи, за которыми горело по лампе.

Чистота, гармония, красота, порядок.

— Да, — произнесла Рэйчел и, подняв взор кверху, осмотрела нависающие над стенами бетонные небоскребы. Затем снова взглянула на сад и дом.

— Самое удивительное место на всем белом свете.

— Мне кажется, был такой фильм: “Провал во времени”, — сказал Сэвэдж.

— Да. Японский. Причем, одна моя часть находится в настоящем, а другая…

— В прошлом, — проговорил Акира печально. — За этими стенами прошлое является источником нескончаемого потока проблем. Здесь же — оно успокаивает.

— Но каким образом?.. Где?..

— Этот дом принадлежал моему отцу. Я как-то рассказывал, что после войны он достиг финансового благополучия, переделывая военные самолеты для гражданских нужд. Кучу денег он вложил в эту недвижимость. Было это в пятьдесят втором, а участок находился в пригородах Токио. Но даже тогда земля стоила дорого, и этот клочок был всем, что отец смог себе позволить. Никакой улицы здесь, разумеется, не было, да и домов, что стоят теперь вокруг, тоже. Отец видел будущее, а тосковал по прошлому, по мирной жизни, которую вел мальчиком на ферме перед войной. Поэтому построил дом в старинном стиле и после завершения строительства замкнулся в этих стенах, каждый раз приходя домой после работы и сочиняя сад. Это заняло у него пятнадцать лет кропотливых аранжировок, перестановок, медитаций, изучения. Иногда он часами изучал композицию, затем становился на колени и, подползая, чуть-чуть сдвигал несколько голышей в сторону. Перед смертью отец сказал, что жалеет лишь об одном: о том, что не успел закончить сочинение сада. Я до сих пор над ним работаю.

Рэйчел прикоснулась к его руке.

— Он прекрасен.

— Аригато, — Акира судорожно сглотнул, стараясь подавить нахлынувшие чувства, и, выпрямившись, указал на пожилую японку. — Это Эко. Она была домохозяйкой еще у моего отца.

Затем, обратившись к женщине, сказал ей несколько слов по-японски.

Сэвэдж уловил свое имя и имя Рэйчел.

Эко поклонилась.

Сэвэдж с Рэйчел сделали то же самое.

По тропе прохрустели шаги. Сэвэдж увидел подходящего к ним молодого человека. У него было узкое лицо и высокий лоб. Он, как и Эко, носил сандалии и был одет в белое ги каратиста, повязанное коричневым поясом.

— Это Кури, внук Эко, — представил молодого человека Акира. Ответно улыбнувшись и поклонившись, Акира заговорил с юношей и представил ему двух своих спутников.

Кури поклонился.

И снова Сэвэдж с Рэйчел ответили тем же.

— Когда я приезжаю домой, — сказал Акира, — то стараюсь быть сэнсеем для Кури. В боевых искусствах он достиг отменных результатов, хотя его владение мечом нуждается в доработке. Ни Кури, ни Эко по-английски не говорят, но я уверен в том, что они будут полностью удовлетворять ваши нужды.

— Мы благодарим вас за гостеприимство, — сказала Рэйчел.

— У тебя японская душа. — Акира одобрительно посмотрел ей в лицо, а затем что-то быстро приказал Кури и Эко, которые тут же исчезли. — Для меня большая честь, — обратился он к Сэвэджу и Рэйчел, — пригласить вас в свой дом.

В тени на низком крыльце под нависающей над ними крышей Сэвэдж снял ботинки, успев скинуть их до того, как Акира снял свои. Ему хотелось показать Акире, что он помнит все, что тот ему говорил перед отлетом из аэропорта имени Даллеса. Рэйчел последовала его примеру. Акира одобрительно кивнул, поставил свою обувь рядом с ихней, открыл дверь и отступил в сторону, пропуская вперед гостей. Лампы на окнах освещали комнату теплым светом. Вдыхая аромат благовоний, Сэвэдж восхищенно смотрел на полированные кедровые балки, проходящие под самым потолком: пространство между и над ними как бы расширяло границы небольшой комнаты, и она казалась большой. Белые стены с решетчатой структурой были сделаны из бумаги, на которую предметы из другой комнаты отбрасывали тени. Пол был покрыт прямоугольными матами из рисовой соломы, которые, как объяснил им Акира, назывались татами. Их упругая ребристая поверхность массажировала ноги Сэвэджа.

Рэйчел подошла к нарисованной тушью картине, висящей на стене. С точностью и яркой четкостью она воспроизводила сидящего на голой ветке голубя.

— Не думаю, что когда-нибудь видела что-либо столь же… — когда она повернулась к мужчинам, ее глаза блестели.

— Шестнадцатый век, — сказал Акира. — Мое хобби. Коллекционирую классическое японское искусство. Можете не сомневаться — очень дорогостоящее хобби. Но зато я им полностью удовлетворен, — протянув руку, Акира отодвинул в сторону участок стены, открыв таким образом своеобразную дверь в другую комнату. — Не желаешь взглянуть на другие?

— Если можно.

Следующие двадцать минут Сэвэдж бродил по дому, пораженный открывшейся ему красотой. Странное ощущение перемещения во времени все возрастало, когда Акира переводил их с Рэйчел из комнаты в комнату, открывая изумительные произведения искусства. Шелковые ширмы, скульптура, керамика, картины, нарисованные тушью. Элегантная простота изображений — природы, бьющихся насмерть воинов — заставляла Сэвэджа время от времени задерживать дыхание, словно оно могло развеять хрупкость изящества.

— Все, что я вам показал, имеет одну общую черту, — наконец подвел итог Акира. — Эти произведения были созданы самураями.

Рэйчел удивленно взглянула на него.

— Военные люди посвящали себя мирным искусствам, — сказал Акира.

Сэвэдж вспомнил, что Акира говорил по этому поводу раньше. В двенадцатом веке самураи заняли особое место в культуре нации. Местечковые военачальники, или даймио, нуждались в абсолютно преданных и свирепых воинах-защитниках для контроля над регионами владения. В следующем веке из Кореи в Японию проник дзен-буддизм. Эта религия, настаивающая на тотальной дисциплине души и тела, очень подошла самураям, которые поняли практическую ценность регламента, делающего руку, держащую меч, продолжением души. Действовать бездумно — отвечать лишь на пульсацию инстинкта — значило ускорить победу над врагом, планирующим каждый ответный удар. Дополнительным подспорьем дзен-буддизма было то, что религия поощряла медитацию, дабы очистить мысли и постичь суть вещей.

Самураи воспитывали в себе пренебрежение к смерти и безразличие к победе, входя в каждую битву с нейтральной внимательностью, индифферентные — но подготовленные — к жестоким требованиям каждой секунды боя.

— Какое-то время правящий класс презирал грубых воинов за то, что приходилось прибегать к их профессионализму, — объяснял Акира. — Самураи отвечали тем, что изучали судебные законы и искусство юриспруденции и время от времени смещали снобистскую элиту, которая над ними насмехалась. Эти рисунки, скульптуры и керамика — изумительные примеры самурайской преданности культуре дзен. Они успокаивают душу, приносят мир и сосредоточенность, источая их во вселенную. Но основное искусство самураев — это их мечи.

Акира распахнул еще одну перегородку и подвел Сэвэджа с Рэйчел к стене, увешанной вложенными в ножны мечами.

— Прежде чем создать орудие своей профессии, самурай долго медитировал. После самоочищения убирал место будущей работы, надевал белый халат и начинал медленный, спокойный, очень длительный процесс наслоения стали на сталь, постоянно нагревая, фальцуя и отбивая слои, пока не достигал идеальной ударной вязкости, чтобы меч не ломался и не тупился — это походило на закалку самурайского духа. Длинный меч использовался в битвах. А вот такой, короткий, — Акира снял со стены и вынул из ножен, держа его таким образом, чтобы свет отражался от лезвия, — для совершения ритуального самоубийства. Сеппуку. Если самурай проигрывал битву или оскорблял неосторожным замечанием господина, он должен был вспороть себе живот. Таков обычай, проверка преданности кодексу чести. — Акира вздохнул, вложил клинок в ножны и снова повесил его на стену. — Веду себя, как человек с Запада. Простите за болтовню.

— Не за что. Меня все это восхищает, — сказала Рэйчел.

— Ты очень добра, — Акира, похоже, хотел еще кое-что добавить, но тут вошла Эко, поклонилась и произнесла несколько слов, — Отлично. Ванна готова.

Они по очереди ополоснулись в душевой кабинке, находящейся в задней части дома, обвернулись полотенцами и встретились на заднем крыльце, залитом мягким светом ламп.

— Обмывка тела — лишь предисловие к принятию ванны, — сказал Акира. — Чтобы было понятнее, в ней следует мокнуть.

— Горячая ванна? — Рэйчел была поражена.

— Еще один компромисс с двадцатым веком, — сказал Акира. — Электричество полезно для поддержания постоянной температуры воды.

Снаружи ванная была отделана кедровым деревом, хотя внутри оказалась пластиковой. Стояла она на крыльце слева, и нависающая над ней крыша придавала картине уют и уединение. От воды поднимался пар.

Рэйчел поднялась по лесенке на платформу и, попробовав воду ногой, отдернула ее.

— Кипяток!

— Так кажется поначалу, — согласился Акира. — Входи как можно медленнее. Тело привыкнет к жару. Похоже женщину эта речь не убедила.

— Ванна должна быть очень теплой, — продолжил свои заверения Акира. Дабы доказать свою точку зрения, он без колебаний забрался в воду и погрузился по шею.

Закусив губу, Рэйчел сошла следом.

Сэвэдж присоединился к ним, но, поскользнувшись, плюхнулся очень быстро и тут же пулей вылетел обратно.

— Черт, очень горячо!

Рэйчел разразилась хохотом.

Этот взрыв заставил Сэвэджа рассмеяться. Он плеснул на нее водой. Тогда засмеялся и Акира, но Сэвэдж обрызгал и его.

Он опустился обратно в ванну и после того, как смех затих, вдруг понял, что температура уже не кажется такой высокой. А вода проникает в закрученные узлами мускулы, расслабляет сведенные судорогами мышцы и уносит прочь усталость семнадцатичасового перелета. Он откинулся на деревянный край ванны и, позволив успокаивающей горячей воде убаюкивать его, восхитился Рэйчел.

Ее волосы — мокрые после душа — были зачесаны назад за уши, подчеркивая благородную форму головы и изящные обводы лица. На щеках поблескивал оседающий пар, придавая им яркость и свежесть. Голубые глаза еще сверкали от смеха и больше всего напоминали сапфиры. Сэвэдж почувствовал, как большим пальцем ноги она толкнула его. Улыбнулся и посмотрел на сад, находящийся с другой стороны здания.

Несмотря на то, что сумерки превратились в темноту, лампы, стоящие на окнах, и освещенное крыльцо позволили Сэвэджу узреть неясные формы камней и кустов.

Где-то дальше в глубине сада булькала и журчала вода.

— В темноте невозможно разглядеть пруд, — сказал Акира, словно прочитав мысли Сэвэджа.

— С золотыми рыбками, кувшинками и лилиями?

— Какой же пруд без всего этого?

— Никакой, — Сэвэдж улыбался.

— Здесь настолько… Как ты можешь отсюда уезжать? — спросила Рэйчел.

— Но ведь я нужен.

— В том-то и беда. Каша общая, — вздохнул Сэвэдж.

— Не только наша, — добавил Акира и разрушил чары, возвратив Сэвэджа из прошлого в настоящее. — И не единственная. Я не был в Японии с тех самых пор, как Муто Камичи нанял меня.

— С тех самых пор, как ты думал, что он нанял тебя, — поправил его Сэвэдж. Акира согласился.

— Ложная память.

— И как мы выяснили, его зовут вовсе не Муто Камичи, а Кунио Шираи.

— Воинствующий неонационалист. Политик. Те месяцы перед самым заданием, когда я еще жил в Японии или думал, что жил, я о нем ничего не слышал. У нас есть ультраконсервативные политические группировки, которые проповедуют антиамериканизм, но они слишком малы и не имеют никакого влияния. А тот человек, которого мы видели по телевидению, пользовался поддержкой тысяч студентов. Телекомментатор сказал, что силовая база Шираи так велика, что вполне способна расколоть на несколько частей правящую партию Японии. Для меня это полная бессмыслица. Кто этот человек? Откуда он появился? Каким образом достиг такого влияния?

— И что вам обоим с ним делать? — добавила Рэйчел. — Кто поверит в то, что вы видели, как полгода назад его разрубили на две половины?

— Завтра мы получим некоторые ответы, — сказал Акира.

Сэвэдж метнул на него косой взгляд.

— Каким образом?

— Поговорим с мудрым, святым человеком.

Сэвэдж ничего не понял, но, прежде чем успел спросить Акиру, что именно он имел в виду, на веранду вышла Эко, поклонилась и что-то сказала.

— Она спрашивает, не голодны ли вы, — перевел Акира.

— Нет, нет, — простонала Рэйчел. — Я все еще перевариваю ту тонну пищи, которую в меня запихнули во время перелета.

— Я тоже, — присоединился Сэвэдж. Акира отослал Эко.

— Такая жара, — Рэйчел зевнула. — Вода успокаивает. Я, наверное, прямо здесь засну.

— Мы все должны выспаться, — сказал Акира. Он выбрался из ванны. Мокрое полотенце прилипло к его мускулистым бедрам, и тут, словно по сигналу, вернулась Эко, неся в руках три махровых халата. Японец облачился в один, а оставшиеся протянул Рэйчел и Сэвэджу, когда те вылезли из ванны. — Я покажу вам комнаты.

Войдя в дом и выйдя в узкий коридор, Акира распахнул две перегородки, открывая смежные комнаты. В каждой из них на низком столике стояла, отбрасывая золотистые тени, лампа. Матрас — футон, который, как объяснил Акира, весь день пролежал скатанным в шкафу, был расстелен на татами и покрыт простынями и покрывалом. В изголовье лежала подушка. Дорожная сумка Рэйчел находилась в правой, а Сэвэджа — в левой комнате.

— Моя комната напротив, — сказал Акира. — В доме поставлены электронные детекторы вторжения, оборудованы такими же приспособлениями и стены вокруг дома. Я попросил Кури встать сегодня ночью на страже. На него можно положиться, он умеет защищать и защищаться. Спите спокойно. О-ясуми насаи, или, как говорите вы, спокойной ночи.

Акира поклонился, вошел в свою комнату и задвинул перегородку.

После того, как Сэвэдж ответно поклонился Акире, он повернулся к Рэйчел.

Он чувствовал себя несколько неловко.

— Увидимся утром.

Рэйчел тоже как-то неуклюже пробормотала:

— Ага.

Сэвэдж поцеловал ее. Под халатом ее груди казались одновременно мягкими и упругими. Почувствовав, как тело отозвалось на женский призыв, Сэвэдж уже хотел было пригласить Рэйчел разделить с ним постель, но в доме витала атмосфера храма, святилища, а так как Акира расположил их в отдельных комнатах, то было бы неделикатно с их стороны отменять его распоряжения. Да к тому же стены были бумажными. И Акире могло быть неприятно слышать, как они занимаются любовью.

У Рэйчел перехватило горло, и голос прозвучал совсем глухо:

— Спокойной ночи, любимый. О-ясуми насаи.

Сэвэдж погладил ее по щеке. Едва слышно он повторил японскую фразу.

Они испытующе смотрели друг на друга. Сэвэдж неохотно зашел в свою комнату и задвинул перегородку.

Стоя совершенно неподвижно, он ждал, когда дыхание придет в норму, а сердце перестанет прыгать как бешеное. На столике лежала черная пижама. Надевая ее, он заметил на полке зубную щетку, маленький одноразовый тюбик зубной пасты и стакан воды рядом с керамическим кувшином и тазиком.

Продуманы мельчайшие детали, подумал Сэвэдж.

Навалилась усталость. Сэвэдж апатично почистил зубы. В туалет он сходил до того, как принял душ. Оставалось выключить лампу и свалиться на футон. В темноте он увидел в соседней комнате слабый огонек и движущуюся тень Рэйчел. Затем свет погас, и Сэвэдж услышал, как она ложится.

Уставившись в темноту, он стал думать о том, что привело их сюда, что ожидает завтра и каковы шансы выжить.

Выбора нет. Им следовало рискнуть. Они обязаны двигаться вперед. А если выживут, что станет с ним и Рэйчел? Неужели она всего лишь хочет чувствовать себя в безопасности, и поэтому кидается на шею защитнику?

Неужели это и есть любовь? Может быть, все хотят чувствовать себя в безопасности — все, и каждый в отдельности? Но не стоит забывать, что у нее был шанс расстаться с ним. А тем не менее, она рискует вместе со мной, только для того, чтобы не расставаться…

Что за сложности? Что тебя гложет?

Я боюсь влюбиться еще сильнее… Ведь возможно такое, что, когда она поймет, что ее защитник такой же человек, как и остальные, с похожими недостатками, ей надоест, и она исчезнет, испарится…

Сэвэдж покачал головой. Не надо напрягаться. Как там говорит Рэйчел? Авраам верил из-за нравственности абсурда… Абсурдна вера. Абсурдна любовь. Ты должен довериться…

Не беспокойся о будущем. Сейчас главное — настоящее.

Он повернулся в сторону разделявшей их с Рэйчел перегородки. Сэвэдж внезапно понял, что их футоны находятся друг напротив друга. И если бы не перегородка, он мог бы протянуть руку и дотронуться до нее.

Стена. Перегородка. Пульс участился, когда Сэвэдж понял, насколько деликатен был его друг. Не поднимая нескромного вопроса по поводу того, хотят они жить в одной комнате или нет, он оставил выбор за ними. Сэвэджу нужно было всего лишь…

Протянув руку, он отодвинул перегородку в сторону. И увидел под стеганым одеялом контуры женского тела. Рэйчел находилась от него в трех футах, и так как глаза Сэвэджа освоились с темнотой, он видел, что она лежит на боку лицом к нему.

Что глаза ее открыты. И что она улыбается.

Душа заныла. Он приподнял одеяло. Женщина выскользнула из-под своего и нырнула к нему. Когда Сэвэдж опустил одеяло, покрыв их с головами, то ему представилось, будто они лежат в палатке, в спальном мешке.

Ее губы отыскали его рот. Сердце заколотилось быстрее. Они держали друг друга в объятиях, вжимались друг в друга, извивались. Сначала он оказался на ней, затем она на нем. Поцелуй стал перерастать во что-то более чувственное. Они сражались с пуговицами пижам, спустив мягкую ткань к бедрам, затем ниже — к коленям и лодыжкам. Сэвэдж пробежался пальцами по ее ноге, погладил живот и, отыскав грудь, взял ее в руку.

— Пожалуйста, — пробормотала женщина.

Не высовывая головы из-под одеяла, Сэвэдж приподнял пижамную куртку и стал целовать ее соски, чувствуя, как они наливаются упругой силой и разбухают под его губами.

— Пожалуйста, — прошептала она.

Когда он вошел в нее, она чуть не задохнулась. Его потрясло, и он нежно погладил ее тело, стараясь вонзиться настолько глубоко, чтобы слиться, стать с Рэйчел единым целым. Она воткнула ногти ему в спину. Затем запуталась пальцами в его волосах. И снова поцеловала Сэвэджа в рот, открыв свой и яростно жаля языком.

Когда они кончили, то поцелуй стал настолько глубоким, что Акира вряд ли мог их услышать, так как они проглотили стоны друг друга.

Сэвэдж очнулся в кромешной темноте. Лампы в коридоре и в остальных частях дома были погашены, и их отсвет более не проникал сквозь тонкие бумажные стены. Но всюду стояла тишина. Рэйчел лежала рядом: ее рука была протянута к нему, голова покоилась возле его головы. Сэвэдж почувствовал запах волос, сладость кожи. Вспомнив, как они занимались любовью, он улыбнулся. Он чувствовал себя гордым оттого, что такая женщина лежит с ним рядом, — и даже более того: полностью удовлетворенным.

Вытянув ноги и наслаждаясь удобством футона, он взглянул на светящийся циферблат часов. Семнадцать минут четвертого. Он проспал больше шести часов. Обычно этого вполне хватало для нормального отдыха, но после утомительного перелета через океан и занятия любовью Сэвэдж удивился, что не проспал дольше. Может быть, биологические часы еще не привыкли к новому времени, подумал он. Может, он подсознательно помнил о том, что в Америке сейчас утро, несмотря на то, что в Японии глухая ночь.

Рэйчел вздохнула во сне и прижалась к нему. Сэвэдж снова улыбнулся. “Да спи же ты, бога ради, — сказал он себе, — отдыхай, сколько будешь в состоянии. Пока есть такая возможность”. Сдаваясь перед теплым и удобным одеялом, он зевнул и закрыл глаза.

Но тут же снова открыл их.

Слева, с задней стороны дома, а возможно, что снаружи, раздался приглушенный кашель. Напрягшись, Сэвэдж сел. Затем он понял, что кашлять мог Кури, стоящий на страже.

Напряженно вслушиваясь, Сэвэдж прождал минут пять, но больше ничего не различил. Расслабься, говорил он себе. Но в голову упрямо лезла мысль о том, что Кури, которого обучал Акира, вообще позволил себе кашлянуть. Ведь это должен был быть такой сильный позыв организма, что кашель был слышен в доме. Но Акира наверняка объяснял молодому человеку, чтобы тот ни под каким видом не выдавал своего присутствия.

Правда, Акира предупреждал о том, что Кури обучен не до конца. Видимо, юноша на мгновение избавился от постоянного самоконтроля.

Сэвэдж стряхнул, как воду, дурные предчувствия и поплотнее прижался к Рэйчел, впитывая ее тепло. Но тут же вскинул голову вверх.

Тихий сухой звук, шорох рисовых татами из-за давления на волнистую поверхность матов заставили Сэвэджа взглянуть на перегородку, отделявшую комнату от коридора. Услышав следующий шорох, он больше не сомневался — шаги. Очень осторожные. Медленные и аккуратные. Ступали босые или в носках ступни. Если бы стена не была сделана из бумаги, их было бы не слышно.

Акира? Решил освежиться?

Нет, тут же решил Сэвэдж. Не было звука раздвигаемой перегородки.

Может, Кури проверял коридор?

Зачем? Дом защищали детекторы вторжения. Кури был необходим лишь для наружного наблюдения.

Эко? Может быть, она — как многие пожилые люди — встает очень рано… Захотела прибраться или сделать еще какую-нибудь домашнюю работу, скажем, приготовить праздничный завтрак?

Нет, оборвал себя Сэвэдж. Несмотря на то, что ее комната дальше, в самой глубине дома, все-таки он был уверен в том, что перегородка не шуршала. И никто в коридор не выходил.

И самое главное: шаги направлялись не ко внутренним покоям, где находились кухня и туалет, а прямо к комнатам Сэвэджа и Акиры.

Сэвэдж чуть было не разбудил Рэйчел, чтобы предупредить ее. Но потом решил этого не делать. Даже прижав руку к ее рту, он не сможет полностью заглушить слабый вскрик, который предупредит находящегося в коридоре человека. Осторожно, бесшумно Сэвэдж поднял одеяло и положил его на груди Рэйчел. Нервы дрожали, как натянутые струны. В кровь впрыснули ударную дозу адреналина, и она от конечностей огненной волной прилила к животу. Сэвэдж напряг мышцы груди, подавив рефлекторный позыв дышать быстро и неглубоко, а затем осторожно встал на четвереньки.

Но сойти с футона не рискнул. Встав на маты, он зашуршит ими, а ведь именно таким звуком его и разбудил незнакомец. Надо было оставаться в полной неподвижности, приведя рефлексы в боевую готовность, пока дальнейшие события не заставят действовать.

Пистолета у Сэвэджа не было. До того, как они добрались до аэропорта Даллеса, он выбросил свое оружие в канализацию, потому что не надеялся, что его удастся пронести через металлодетекторы и рентгеновские лучи незаметно. Если незваный гость ворвется в комнату Сэвэджа, ему следовало подобраться к нему как можно ближе, чтобы иметь возможность вступить в рукопашную схватку.

Мышцы застыли. Услышав легкое царапанье, он уставился на темную стену — перегородку кто-то очень осторожно отодвигал.

Но не в комнату Сэвэджа. А в ту, что была рядом. С другой стороны коридора. Кто-то входил в комнату Акиры.

Сейчас. Сэвэджу необходимо было действовать прежде, чем Акиру застанут врасплох.

Желудок будто взорвался от прилившего адреналина: Сэвэдж сделал шаг прямо к стене и тут же увернулся от двух тел, влетевших через перегородку в комнату: бумага порвалась, и хряснуло треснувшее дерево. Люди тяжело шмякнулись на пол, и человек, который оказался внизу, хрюкнул от удара — из него выдавился воздух.

Двое.

Тот, что сидел сверху, оказался Акирой: он рубил ребром ладони лицо незнакомца. Незваный гость был одет в черное, на голове — капюшон. Снова хрюкнув, теперь уже от удара, он выстрелил из пистолета с глушителем. Пуля вонзилась куда-то в потолок, и Сэвэдж нырнул вперед.

Но не к Акире. Он не собирался ему помогать, так как прекрасно понимал, что тот вполне способен справиться с угрозой самостоятельно. Вместо этого Сэвэдж рванулся вправо, перепрыгнул через Рэйчел, приземлился с ней рядом и поволок в следующую комнату. Когда прорвалась очередная перегородка, и в комнату ввалились какие-то люди, Рэйчел закричала. Сэвэдж в отчаянии старался оттащить ее с линии вражеского огня.

Несмотря на удары Акиры, нападавший выстрелил снова.

Пуля ударилась в стену возле Сэвэджа.

Рэйчел захлебнулась криком. Задыхаясь и подвывая, она вскочила на четвереньки и рванулась вслед за Сэвэджем. В полном отчаянии, потеряв в темноте ориентиры, она добралась до стены и прежде, чем сообразила, что это, врезалась по инерции в бумажную перегородку и распласталась на матах в соседней комнате.

Сэвэдж рывком поставил ее на ноги и толкнул дальше.

— Бегом! К выходу! Держись как можно ниже!

Как только женщина двинулась прочь, Сэвэдж бросился на помощь Акире. В висках стучала кровь. И тогда он вспомнил, что в этой комнате висели самурайские мечи. Американец подскочил к стене, схватил один, высвободил его из ножен и, удивившись, насколько же он, оказывается, длинен, поднял клинок острием кверху. И тут же ринулся в пролом в стене.

Пистолет пришельца снова плюнул. Пуля прорвала перегородку в тот момент, когда Сэвэдж выскочил из комнаты Рэйчел в свою. В отчаянии он увидел, как Акира в очередной раз рубанул ребром ладони мужчине по лицу, и тот, наконец, замер.

Сэвэдж выдохнул.

И тут же крикнул:

— Акира, сзади!

Появилась еще одна темная фигура. Она заполнила пролом в стене и, вытянув руку, прицелилась.

Акира кувыркнулся по полу.

С приглушенным чмоканьем пуля прошла мимо его шеи и впилась в неподвижного человека на полу.

Сэвэдж все еще держал меч так, что тот острием был направлен в потолок. Перехватив рукоять обеими руками и вложив в удар всю силу, он рубанул, поведя лезвием вниз, затем отпустил рукоять и швырнул меч в сторону человека в коридоре.

Острие было направлено гостю в грудь. В кромешной тьме Сэвэдж не видел, куда летит меч. Надеясь услышать звук рвущейся материи и разрезаемой плоти, вместо этого он услышал клацанье металла о металл.

Лезвие попало противнику в пистолет.

Оружие упало на пол.

Вторженец нырнул вниз, и его неясный силуэт исчез из поля зрения. По коридору простучали шаги. Человек бежал в глубину дома.

Сэвэдж услышал звук столкнувшихся тел, придушенный вопль Эко, чье-то падение. И ринулся к пролому в стене.

На его пути оказался Акира, который, пригнувшись, шарил руками по полу.

— Где пистолет? — когда ему не удалось его нащупать, он резко выругался по-японски. Затем, отрывисто выплюнув еще одно ругательство, подобрал меч и нырнул в дыру.

Сэвэдж выскочил из комнаты в тот момент, когда вторженец наклонился к поверженному телу, подхватил второй меч и выбежал в распахнутую дверь черного хода.

В дверном проеме лежал Кури — лицом вниз, ногами на крыльце.

Акира с воем перепрыгнул через тело юноши, опустился на крыльцо, подняв меч для удара, затем скатился на землю и бросился во тьму сада.

Сэвэдж внезапно остановился, когда его подошва натолкнулась на какой-то предмет. Это был тот самый пистолет, который Акира тщетно старался отыскать. Сэвэдж поднял его и бросился вперед.

Из своей комнаты, пошатываясь, вывалилась Эко: после столкновения с убийцей она не пришла в себя.

Сэвэдж едва успел увернуться, и, перепрыгивая через тело Кури, заметил на его шее темное пятно. Он встал на крыльце и направил пистолет в сад.

По его форме Сэвэдж понял, что это девятимиллиметровая “беретта” — пистолет офицеров НАТО и армии Соединенных Штатов. Дуло ширилось глушителем. В магазине было пятнадцать патронов.

Он нервно повернулся в сторону лестницы, продолжая уголком глаза следить за темным садом и не опуская “беретту”. Почти полная луна и огни фонарей, бьющие из-за стены, позволяли видеть в саду несколько лучше, чем в доме, Сэвэдж рассмотрел на золотом песке тени камней и кустов.

И две цепочки следов там, где Акира преследовал противника.

Как Сэвэдж ни напрягался, все равно дальше тридцати шагов ничего не видел — будто черное облако опустилось на сад. Он слышал звуки проезжающих за стеной машин, далекий сигнал клаксона, едва различимый визг шин, а в темноте сада — клацанье металла о металл — резкий, мрачный звон: сошлись клинки мечей.

И еще раз — почти машинально после первого удара. И еще — яростно и неумолимо.

Сэвэдж спрыгнул со ступеней. Чувствуя, как теснит грудь, он побежал к саду. Босые ноги увязали в холодном песке — он увернулся от камня, перепрыгнул через куст. Чем ближе подбегал к центру, тем лучше становилось видно. Лунный свет отскакивал от сверкающих мечей. Удары становились резче, быстрее, звон — сильнее и оглушительнее. Сэвэдж резко остановился: прямо на него спиной пятилась какая-то темная фигура — с поднятым мечом, блокируя нападение, увертываясь вправо и нанося ответный удар.

Движение из темноты оказалось настолько неожиданным и резким, что Сэвэдж поначалу не узнал человека: он бы не мог с уверенностью сказать, Акира это или наемный убийца. Он поднял “беретту” и приготовился стрелять.

Фигуры начали кружить, держа мечи обеими руками, отводя клинки вбок и вверх.

Акира! Сэвэдж наконец его узнал.

Акира оказался человеком, который пятился на Сэвэджа из тьмы. Американец прицелился в его противника, но прежде, чем смог выстрелить, обе фигуры ринулись навстречу друг другу, нанесли по удару, парировали их, еще раз рубанули и снова стали кружиться.

Сэвэдж сосредоточился на мушке “беретты”. Со лба струился пот. Палец напряженно застыл на курке. Да прекратите вы кружить, думал он, стойте! Это все, что нужно! Секунда! Не больше!

Но противники продолжали обмениваться ударами, ускользать, меняться местами. Внезапно вторженец оказался на линии огня. Но прежде, чем Сэвэдж успел нажать на курок, его место занял Акира.

Мечи бились с бешеной скоростью.

Сэвэдж продолжал целиться.

— Сэвэдж, оставь! Он мой! За Кури!

Сэвэдж неохотно опустил пистолет. Если он пристрелит вторженца и таким образом отберет у Акиры законное право отомстить за ученика — японец ему этого никогда не простит.

Выйдя из бойцового круга, Сэвэдж следил за битвой. В животе окислялась беспомощность.

Лезвие меча Акиры сверкнуло возле груди противника. Убийца отпрянул и тут же нанес удар по голове Акиры. Так, по крайней мере, казалось, потому что цели выпад не достиг — японец увернулся. Но оказалось, что удар был ложным: отбивая меч, Акира понял ошибку, но поздно — меч вторженца свистнул и врезался ему в бедро.

Таким ударом можно было бы перерубить ногу, но, яростно отдуваясь, Акира отскочил назад. Рухнув на песок, он тут же откатился влево, избежав очередного, невидимого для глаза, удара. Пока клинок свистел, Акира снова встал на ноги и нанес ответный удар. Отпрыгнул в сторону. Снова рубанул, заставляя противника отступить. Нырнул и снова ударил, предвидя, что враг увернется влево.

Но вторженец изменил направление и напал. Акира легко увернулся и пошел в атаку. Казалось, он наносит одновременно несколько десятков ударов, меч слился в единую сверкающую дугу — вверх, вбок, вниз — все время наступая; скорость и изящество движений были совершенно поразительными.

Внезапно он отскочил в сторону и согнул левую руку у самой груди. Положив острие клинка на предплечье, взяв рукоять меча одной рукой, он направил его прямо перед собой и маленькими, легкими, быстрыми шажками начал приближаться к противнику.

Тот стал отступать.

Акира шел вперед.

Отступая, убийца неожиданно двинулся влево и стал обходить по кругу Акиру, который поворачивался на одном месте, не отрывая взора от кружащегося врага.

Убийца ринулся вперед. Уворачиваясь, Акира стал падать и ударился о декоративную скалу. Заморгав от удивления, он услышал стон Сэвэджа.

Чувствуя, как рвется из груди сердце, американец резко дернул “беретту” вверх и прицелился.

Наемный убийца рубанул мечом.

Акира увернулся. Меч убийцы высек из камня искры и в стороны полетели мелкие осколки: Акира ринулся вперед и разрубил тело противника справа сверху — по диагонали. Со звуком открывающейся молнии меч прошел по внутренностям, животу и грудной клетке.

Кровь хлынула фонтаном. Вывалились истерзанные внутренности и органы. Убийца, засопев, выронил меч, отпрянул назад, нелепо дернулся и рухнул в находящуюся позади черную кляксу.

Это был пруд. Убийца тяжело грохнулся в воду, подняв выплеснувшуюся на берег волну. Вскоре рябь улеглась, и он закачался на поверхности лицом вверх — с распахнутыми глазами, неподвижный.

Сэвэдж, онемев, подошел ближе. В ночи не было видно алой крови, расползавшейся по воде, но он себе ясно ее представил. На поверхности плавали кишки. Несмотря на годы, в течение которых он постоянно видел смерть, его затошнило.

Акира смотрел на труп. Его грудь тяжело вздымалась. Громко сглотнув слюну, он повернулся к Сэвэджу.

— Спасибо за то, что не стал вмешиваться.

— Это было нелегко.

— Но я знал, что смогу на тебя положиться, — в лунном свете на лбу Акиры блестел пот.

— Послушай, — сказал Сэвэдж. — Там, в доме… Я не пошел к тебе на выручку сразу, потому что…

— Ты был обязан в первую очередь позаботиться о безопасности нашего принципала.

— Верно. Нашего принципала. Я все сделал инстинктивно. Это никак не касалось тех чувств, которые я к ней испытываю.

— А если бы она не была нашим принципалом, а просто твоей любимой?

Сэвэдж не знал, что ответить.

— В этом случае, я думаю, нам повезло.

— Да, — Сэвэдж был в отчаянии, но чувствовал глубокую признательность к Акире за то, что он выручил его из тяжелого положения. — Исключительно повезло.

— Каким же образом им удалось проникнуть в дом? На всех стенах — детекторы вторжения, — Акира прошел мимо пруда, не глядя на плавающий в нем труп. Дойдя до задней стены, он пошел вправо.

Сэвэдж дошел вместе с ним до угла. Стена завернула.

Через пятнадцать секунд они добрались до веревки, вкопанной в песок. Веревка тянулась к крыше четырехэтажного дома, видневшегося из-за стены. Акира стал раскапывать песок. В земле появился короткий болт.

— Выстрелили из арбалета с крыши дома, — сказал Акира. — Хотя, нет, арбалет бы тут не потянул… Видимо, устройство имело звукопоглотитель. Либо это, либо очень мощную систему, что-то вроде катапульты, которую Кури не услышал.

— Они спустились, не коснувшись стены, — продолжил Сэвэдж. — Но ведь и в доме есть детекторы вторжения. Как им удалось забраться?

Акира уныло пошел к дому.

— Кури их сам впустил.

— Что? А я думал, он у тебя на доверии.

— Без сомнения. — Они подошли к заднему крыльцу. Акира указал на тело Кури. — Заметь, как он лежит. Дверь открыта. Кури наполовину в доме, наполовину на крыльце. На животе. Головой в коридоре, — они подошли к телу ближе. — На спине — кровь. Дырка от пули.

— Значит, когда он входил в дом, ему выстрелили в спину, — сказал Сэвэдж.

Акира встал на колени и потрогал Кури за плечо. Голос был глух от печали и горя.

— Это лишь подтверждает мое предположение. Возле ванны на крыльце есть выключатель, отключающий детекторы. После нескольких часов непрерывного стояния Кури решил войти в дом, видимо, в туалет. Когда он отключил датчики и открыл дверь — его пристрелили.

А последний, отчаянный вдох, видимо, и был тем кашлем, который я услышал, подумал Сэвэдж. Звуки отпираемой двери и падения тела Кури разбудили меня, но спросонья я не был уверен в том, что их слышал.

— В Японии ведется очень строгий учет огнестрельного оружия, — сказал Акира. — Вот почему Кури был вооружен мечом, который впоследствии забрал человек, который теперь плавает в пруду. Судя по всему, Кури намеревался после того, как войдет в дом, снова задействовать датчики. Обрати внимание на пятно мочи вокруг его бедер, — Акира погладил Кури по голове. — Друг мой, мой маленький дружок, почему ты так сглупил? Сколько раз я повторял, чтобы ты не смел покидать свой пост. Перед тем, как заступить на стражу, сходи в туалет, а если нужда станет нестерпимой — мочись в одежду. Бесшумно. То неудобство, что ты испытаешь, — ничто по сравнению с нуждой выполнить свои профессиональные обязательства защитника. Как же так, Кури? Неужели я так плохо тебя обучал? Неужели я был недостоин называться твоим сэнсеем? — плечи Акиры тяжело вздымались. Он всхлипнул, наклонился и поцеловал Кури в шею.

Сэвэдж смотрел, понимая, что ничем помочь нельзя. Он ничего не мог ни сделать, ни сказать. Любые успокаивающие слова казались в данном случае патетически бестактными.

Наконец, сострадание все-таки подсказало нужный ход. Никаких речей. Никаких объяснений. Никаких попыток принизить значение потери или подойти к ней неразумно. Два идущих из глубины слова объяснят все, что он чувствует.

— Мне жаль, — и Сэвэдж сжал вздымающиеся плечи Акиры руками.

Вытирая слезы, пытаясь обрести утерянное дыхание, Акира постарался сказать как можно более твердо:

— Домо аригато.

Какое-то движение в коридоре привлекло внимание Сэвэджа. Оторвав взгляд от Акиры, он увидел стоящую над телом Кури Эко. По лицу ее катились слезы. Медленно опустившись на колени, а затем сев на пол, она положила на руки голову внука и стала его убаюкивать.

Сэвэдж почувствовал, что воздух… ему не хватает воздуха.

Но тут, словно сомнамбула, из темноты дальней комнаты вышла Рэйчел. Ее лицо было неестественно бледным, черты лица, казалось, осели вниз, а глаза остекленели от шока.

Она, ничего не понимая, смотрела прямо перед собой и, похоже, не замечала находящихся прямо перед ней Эко, Акиру, гладящего Кури по волосам, Сэвэджа, держащего Акиру за плечи.

Невидящие глаза, не моргая, смотрели в сторону сада.

“Боже мой, — подумал Сэвэдж. Он содрогнулся, увидев повисшие по бокам руки, и вдруг понял, что в одной из них пистолет и что его глушитель направлен ей прямо в правую ступню. — После того, как мы с Акирой выскочили из дома, она, видимо, зашла в мою комнату. И обнаружила возле второго трупа пистолет.

А ведь я ей приказал находиться возле дома.

Почему она не послушалась? Что делала с этим пистолетом?”

Чувствуя за ушами какое-то неприятное давление, Сэвэдж осторожно выпрямился. Опасаясь, что напугает Рэйчел, а она дернется и инстинктивно выстрелит, он двигался медленно. Аккуратно прошел мимо Акиры, Кури и Эко и осторожно взял ее руки в свои. Подняв пистолет так, что он дулом уперся в стену, Сэвэдж снял палец Рэйчел с курка и разжал захват на рукоятке.

— Вот так, — сказал он. Расслабив плечи, положил пистолет на пол. — Так-то лучше. Я понимаю, ты испугалась, но брать пистолет не стоило. Ты могла нечаянно выстрелить в себя. Или в кого-нибудь из нас.

Она ничего не ответила, даже не подала знака, что слышит, продолжая смотреть в ночной сад.

— Прежде, чем ты снова возьмешься за пистолет, — продолжал Сэвэдж, — я обучу тебя, как с ним надо обращаться.

— Знаю, — прошептала Рэйчел.

— Знаешь?

— Как с ним обращаться.

— Ну, конечно, конечно. — Сэвэдж надеялся, что фраза не прозвучала издевательски.

— Отец обучал, — несмотря на то, что она стояла совсем рядом, шепот Рэйчел звучал словно из дальней дали.

Сэвэдж ждал, обняв ее за плечи. Ее спина была очень странно и неприятно напряжена.

— Винтовки, пистолеты, дробовики. Каждое воскресенье — стрельба по тарелочкам. Однажды он заставил меня убить фазана, — ее передернуло.

— Это было давно, — стал успокаивать ее Сэвэдж. — То, что произошло сегодня ночью — кончено. Теперь ты в безопасности.

— Всего лишь на мгновение. Но преследование никогда не закончится. Придут следующие. За ними следующие.

— Ты ошибаешься, — сказал Сэвэдж. — Когда-нибудь это закончится. Мы заставим их исчезнуть. Я буду тебя защищать.

— Пришлось… взять оружие. Трое.

— Я не понимаю, что…

Когда до Сэвэджа дошло, что именно Рэйчел имела в виду, его потрясло с такой силой, как и ее.

— Трое?

Она стала медленно поворачиваться, примерно на дюйм за секунду. Казалось, движется не она, а секция пола под ней. Рэйчел безжизненно уставилась в черноту коридора.

Потрясенный, Сэвэдж взял пистолет и двинулся в дом. Обнаружив выключатель, он зажег свет. Зажмурившись от внезапной вспышки, он вошел в свою комнату через дырку в стене. Труп в темной одежде: работа Акиры. Кровь пропитала грудь, но этот выстрел был сделан напарником, когда тот стрелял в Акиру, но промахнулся.

Трое?

Сэвэдж заглянул в комнату Рэйчел, но никого не увидел. Чувствуя дурноту, зашел в следующую комнату, но она оказалась пустой. Несколько секунд он смотрел на стену, на которой висели самурайские мечи, и на пустое место, откуда он снял один.

Сэвэдж открыл перегородку и вышел в коридор. В дальнем конце, не шевелясь, стояла Рэйчел. Словно в трансе, она повернулась к нему и встала спиной к Акире и Эко, которые горевали над телом Кури.

— Рэйчел, ты уверена?

И тут он увидел пустые гильзы на матах между своей комнатой и комнатой Акиры. Держа пистолет наготове, Сэвэдж подошел к распахнутой перегородке.

В комнате на спине лежал человек в темной одежде: его глаза были удивленно раскрыты. Везде — кровь, грудь изодрана в клочья. Возле ступней — пустые гильзы.

Некоторые были выпущены из пистолета убийцы, когда тот стрелял в Акиру.

“Сколько раз он выстрелил?” — думал Сэвэдж.

Четыре, может быть, пять раз. В тот момент происходило так много, что Сэвэдж просто не запомнил. Чувствуя онемение от сделанного открытия, он медленно вытащил магазин из рукоятки пистолета.

Он оказался пустым.

Оттянул затвор. Патронник тоже оказался пустым. Пистолет был смоделирован таким образом, что, когда вылетала последняя гильза, затвор назад не вставал. Вот, что его провело. Рэйчел, видимо, нажала на кнопку, затвор встал на место, и Сэвэджу показалось, что пистолет заряжен.

“Боже, — подумал он. Он осмотрел след, оставленный пустыми гильзами, ведущий в его комнату, в коридор и дальше, в комнату Акиры. — Видимо, третий убийца прятался, в этом доме. Он понял, что налет не удался. Рэйчел вошла в мою комнату, — размышлял Сэвэдж, — подняла пистолет и тут увидела или услышала его. И начала стрелять в него, и стреляла, пока пистолет не выплюнул последнюю пустую гильзу; она передвигалась из комнаты в коридор, а затем, уже в комнате Акиры, стояла над ним, продолжая стрелять”.

“Боже, — повторил про себя Сэвэдж. — Она была так напугана, что потеряла осторожность. Ничего удивительного, что бедняжка смахивает на зомби. Но не оттого, что на нас напали. А…”

Сэвэдж вышел в коридор и крепко прижал женщину к себе.

— У тебя не было иного выхода.

Ее руки не пошевелились. Тело не расслабилось.

— Рэйчел, тебе пришлось защищаться. Подумай об этом. Тебя бы он точно убил. Ты спасла жизнь Акире, Эко и мне. Ты все сделала правильно.

Ее грудь тяжело вздымалась, терлась о его грудь.

— Трупы. Куда бы мы не приехали, начинают умирать люди… Теперь и я убийца.

Добавлять — из-за тебя, из-за того, что я осталась с тобой, из-за того, что полюбила тебя — ей не пришлось.

“Вот плата за любовь”, — подумал Сэвэдж.

— Я ведь не просто его убила, а разнесла на части, — продолжила Рэйчел.

И наконец ее прорвало: она заплакала. Ее слезы мочили пижамную куртку Сэвэджа, прожигали кожу насквозь.

“Потому что я позволил тебе остаться, — думал Сэвэдж. — Это моя вина. Я позволил вовлечь себя в нормальные человеческие отношения. Кури — не единственный, кто совершил ошибку.

Черт, я нарушил столько правил!..

Если бы Рэйчел была моим принципалом, а не любовницей, тогда бы я знал, как поступить! Я был бы обязан оставаться с ней! Акира знал, какому риску он подвергался. Но так как я не знал, кого защищаю — принципала или любовницу, — то почувствовал себя виноватым по отношению к Акире.

Акира. Вот еще одно нарушенное правило. Защитник не должен дружить с другим защитником! Потому что тогда становится непонятно, кого защищать: принципала или друга!

Черт, что за каша.

Я не должен был бежать на помощь к Акире. Следовало обыскать весь проклятый дом и убедиться, что в нем не осталось живых убийц. Рэйчел была вынуждена застрелить его только потому, что я все изгадил”.

Рэйчел забилась в конвульсиях.

Сэвэдж сильнее прижал ее к себе.

— Рэйчел, мне очень жаль.

“Да, за одну ночь я вторично произношу эти слова”, — подумал он.

Сколько еще раз их придется говорить?

— Все это произошло по моей, и только по моей вине, — сказал он ей.

Сэвэдж собирался добавить, что чем скорее ты от меня уберешься, тем для тебя же будет лучше. Но она его удивила, обвив шею руками.

— Это из-за тех, кто послал сюда этих людей. Они заставили меня убить, — сказала она. — Боже, помилосердствуй, я хочу, чтобы они заплатили. Я так зла, что могла бы убить еще многих.

Этот взрыв поразил Сэвэджа. Нахмурившись, он смотрел из-за плеча женщины, как в конце коридора Акира и Эко осторожно притрагивались к телу Кури.

Акира поднялся на ноги, дрожа от горя, и, встав лицом к саду, произнес глубоким прочувствованным голосом:

— Пятнадцать лет мой отец бился над тем, чтобы создать этот сад. Я почти столько же продолжал это дело. Посмотрите. Следы разрушили идеальные волны песка. Везде кровь. Пруд загажен. Усилия половины человеческой жизни сведены на нет. Пославший сюда этих трусов лишен благородства, и не заслуживает того, чтобы с ним обращались как с достойным противником. Когда я его отыщу, то убью с презрением в душе, разрублю на куски и брошу в море. И не будет его душе покоя, и не воссоединится она с душами его предков. Клянусь, что сделаю это за то, что они сделали с садом моего отца. — Акира выдохнул воздух. — И с Кури.

Ярость Акиры, смешанная с яростью Рэйчел, тяжестью легла на сердце Сэвэджа. Клятвы мести застудили кровь в его жилах. Как сказала Рэйчел? Трупы… Где бы мы не появлялись, там сразу начинают умирать люди. Да, столько смертей, думал он. Мы как в ловушке. Когда-то я верил тому, чему меня учил Грэм, в то, что месть — дело благородное. А теперь? Эта горечь в голосе Рэйчел. Свирепость в лице Акиры. То, что мы делаем для того, чтобы выжить в этом кошмаре, — убьет нас.

Слыша всхлипывания Рэйчел у своей груди, он прижал ее к себе еще крепче.

Они сидели за низким черным столом на подушках в комнате, которую убийцам не удалось осквернить.

— Кто послал сюда этих людей? Откуда они знали, что застанут нас здесь? — вопрошал Сэвэдж.

Обычно меланхоличные черты лица Акиры потемнели от ярости.

— Это не просто совпадение: мы прилетели сегодня, и на нас сразу же напали, следовательно — поджидали.

— Значит, кто-то предполагал, что мы прилетим в Японию из Америки, — сказала Рэйчел. — …Сначала Вирджиния-Бич, а теперь это…

— Не думаю, что эти два нападения связаны между собой, — сказал Сэвэдж. — В Вирджиния-Бич главной задачей нападавших было убить Мака, чтобы он не рассказал нам правды, и увезти тебя, чтобы… Чтобы что? Чтобы ты не стояла на пути? Не мешала развитию событий? Не старалась разгадать вместе со мной и Акирой тайну ложной памяти? Ведь тебя не должно быть рядом с нами.

— Сегодняшнее нападение оказалось смазанным, — проговорил Акира. — В моем доме жили люди, которым я полностью доверял. Вы — мои гости — тоже пользуетесь моим доверием. Эко никогда и никому не рассказала бы о приготовлениях, ведущихся в доме. Как и Кури. Убийцы должны были точно знать, какая спальня моя, а какие гостевые. Мы не были их целью. Ведь если бы им было нужно похитить Рэйчел, они бы выбрали контролируемую спальню, где бы могли хорошо ее видеть. Но пробираться в дом? Похоже, они пришли с единственной целью — убить нас всех.

Глаза Рэйчел сузились.

— Кто бы ни нанял людей в Вирджиния-Бич — это не тот, кто послал сюда этих троих.

— Похоже, — согласился Сэвэдж. — Оба нападения организовывали разные люди, и цели у них были разные. Одни хотят, чтобы наши поиски продолжались. Другие — чтобы закончились. Но кто? Кто они? Что, черт побери, происходит?

Рэйчел повернулась к Акире.

— Ты упоминал человека, с которым хотел поговорить. Назвал его мудрым и святым.

Акира кивнул.

— Я думал встретиться с ним утром. Но боюсь, теперь придется отложить визит… из-за Кури… — Сухожилия на шее Акиры натянулись, как веревки. — Необходимо сделать приготовления.

Из дальних комнат дома послышался протяжный плач Эко, и Сэвэдж представил себе, как женщина убаюкивает мертвого внука. Труп внесли в комнаты, а дверь заперли.

— Если бы убиты были только нападавшие, я бы постарался избавиться от их тел, — сказал Акира. — Но у меня нет машины, а к тому времени, как я смог бы ее достать, улицы бы настолько забило народом, что мы не смогли бы вытащить их незаметно. Еще одним альтернативным решением было бы воспользоваться темнотой и похоронить останки в саду. Но подобное решение неприемлемо. Я не могу окончательно рушить сад отца. Да, убийцы меня не волнуют. Меня волнует Кури. Он должен быть погребен достойно. С почетом. Для меня и Эко очень важно посещать его могилу, молиться на ней. Так что долг ясен и понятен. Я вызываю полицию.

Сэвэдж пристально посмотрел на него.

— Да.

— К их приезду вас здесь быть не должно, — сказал Акира. — Если в убийстве будут замешаны двое американцев, полицейские начнут тщательное расследование. Обнаружат, что вы въехали в страну с поддельными паспортами. Вас арестуют. Даже если полицейские ничего не выяснят, к делу будет привлечено такое внимание общественности, что оно сильно помешает нашему собственному расследованию.

— Но что ты скажешь полиции? — спросила Рэйчел.

— Трое грабителей ворвались в дом, чтобы украсть коллекцию древнего искусства. Во время взлома пристрелили Кури. Звуки разбудили меня, что привело к рукопашному бою. Одного я убил голыми руками, затем взял его пистолет и пристрелил второго — использовав при этом полную обойму, схватил меч и погнался за третьим, который тоже был вооружен мечом. То, что я обнажил клинок, будет считаться геройством, и зачтется в мою пользу.

Сэвэдж поразмыслил над сказанным.

— Вроде все детали сходятся. Должно сработать. — “Лучше бы ему сработать”, — добавил он про себя.

— Сработает, если я вытру пистолеты, которые вы с Рэйчел держали в руках, — продолжил Акира. — После этого приложу руку мертвеца к твоей спальне и того, что в саду, — к рукояткам. Затем сам выстрелю из пистолетов, чтобы на ладонях осели частицы пороха, на тот случай, если полицейские захотят проверить, действительно ли я пользовался огнестрельным оружием… Что-нибудь еще?

— Да, — сказал Сэвэдж. — Мои отпечатки сохранились на одном из мечей.

— Ясно, сделаем. А теперь вам следует уходить. Чтобы состояние тел не показало медэксперту, что между боем и вызовом полиции прошло довольно много времени.

Рэйчел с неохотой проговорила:

— Но куда же мы отправимся? Каким образом свяжемся с тобой? Я настолько привыкла к тому, что мы путешествуем втроем, что мысль о расставании…

— При первой же возможности я присоединюсь к вам, — сказал Акира. — Дам вам номер домашнего телефона, но воспользуетесь им лишь в случае крайней необходимости. И еще дам адрес моего любимого ресторана. Будьте там в полдень. Если я не появлюсь, то позвоню. Владелец меня знает. Я ему доверяю.

— А если у тебя не будет возможности позвонить? — голос Рэйчел сильно дрожал.

— Вернетесь в ресторан в шесть часов вечера. — А если и тогда мы не сможем встретиться?

— Будьте на том же месте в девять утра следующего дня. Если, опять-таки, я не смогу с вами связаться, звоните сюда. Если Эко снимет трубку и произнесет “моши, моши”, что означает “алло”, значит, моему отсутствию есть разумное объяснение. Позвоните позже. Но если она скажет “хай”, то есть “да”, очень резким голосом, значит, что-то пошло наперекосяк. Тогда бросайте трубку и как можно быстрее улетайте из Японии.

— Этого я сделать не смогу, — сказал Сэвэдж. Акира покосился на него.

— Почему?

— Потому, что слишком далеко все зашло. Слишком много всего произошло. С тобой или без тебя, но я должен докопаться до истины.

— Сами по себе, без знания японского, вы вряд ли преуспеете. Помни, что я говорил. Япония — островное племенное сообщество. Среди ста двадцати миллионов жителей американцев не больше пятнадцати тысяч. Чужаки вызывают мгновенную подозрительность. Поэтому содействия поискам вы не получите. Да и где вы намереваетесь искать?

— Там же, где намеревался искать ты сам, — ответил Сэвэдж. — Как мне встретиться со святым, о котором ты упоминал?

— С тобой он разговаривать не станет.

— Вполне может быть. Но так, на всякий случай, чтобы, как говорится, черт не пошутил — где мне его искать?

— Твоя настойчивость заслуживает похвалы, — но в голосе Акиры, как и в движениях, застыла неуверенность, когда он вынул из лакированного футляра ручку и бумагу и написал ряд чисел и указания, — Святой — это мой сэнсей. Он должен находиться вот в этом месте. — Акира постучал по листку. — Но сначала вам надо будет прийти в ресторан.

Сэвэдж взял бумагу.

— Совершенно верно, — сказал он.

— Постараюсь одеться как можно быстрее, — сказала Рэйчел.

Сэвэдж вышел за ней в коридор.

В дальнем конце на коленях стояла Эко, поглаживая мертвые волосы внука, и слезы капали на его застывшее лицо.

“Помоги ей бог”, — подумал Сэвэдж.

Помоги бог всем нам.

Через пятнадцать минут Сэвэдж с Рэйчел тащили свои сумки по притененной тропинке, выложенной белой галькой. Мирный когда-то сад казался разоренным. У двери Сэвэдж остановился и поклонился Акире.

Тот ответил тем же.

— Сайонара.

— Сайонара. Будем надеяться, что ненадолго.

— Я разберусь с полицией и присоединюсь к вам, как только смогу, — Акира вдруг сделал настолько неожиданный жест, что несколько секунд Сэвэдж не мог понять, что именно хочет его друг.

Акира протянул руку. Это было невероятно, но он хотел пожать Сэвэджу руку.

Грудь Сэвэджа потеплела от нахлынувших чувств, когда их ладони встретились. У Акиры было нежное, но твердое пожатие, деликатное, но с внутренней силой человека, привыкшего управляться с мечом.

Через секунду Акира вынул деревянный брус из железных скоб. Сэвэдж осторожно приоткрыл дверь, выглянул и осмотрел темную пустынную улицу. Не заметив внешней опасности, он нервно двинулся по тротуару, держась так, чтобы Рэйчел находилась за ним. Под курткой у него был пистолет одного из убийц.

За их спинами с шорохом закрылась дверь. Глухой стук показал, что брус вновь вложили в скобы. Заворачивая за угол, Сэвэдж, несмотря на присутствие Рэйчел, чувствовал какую-то пустоту.

Незавершенность.

Одиночество.

Просматривая улицы и убеждаясь в том, что за ними никто не следит, Сэвэдж с Рэйчел прошли, несколько миль. К тому времени солнце встало, а улицы заполнились народом и шумом. Переходя через перекрестки, Сэвэдж постоянно напоминал себе смотреть не налево, как обычно делаешь в Америке и большинстве стран Европы, а направо, потому что в Японии, как в Англии, машины ехали по левой стороне и, следовательно, появлялись справа от пешеходов.

Сначала Сэвэдж хотел взять такси, но потом вспомнил, что пока ехать некуда. Даже если бы у них была цель, все равно незнание обычаев и японского языка сделало бы ее достижение невозможным. Они бы просто не смогли дать указания водителю. Частично Акира решил проблему, написав на листке инструкции, как лучше добраться до ресторана и его сэнсея — по-английски и по-японски. Но эти инструкции сейчас были бессмысленны, и Сэвэдж с Рэйчел почувствовали себя абсолютно потерянными.

И все-таки им следовало куда-нибудь отправиться. Бродить без цели было не только глупо, но и утомительно. Багажные сумки превратились в обузу.

— Может, сядем в автобус? — предложила Рэйчел неуверенно. — Посидим, по крайней мере.

Но все автобусы были так забиты народом, что в них нельзя было не только сидеть, но и стоять.

Сэвэдж остановился перед входом в метро.

— Поезда будут переполнены ничуть не меньше, — вздохнула Рэйчел.

— Наверное, но давай все же глянем.

Они спустились в навевавший клаустрофобию лабиринт. Мимо проносились обеспокоенные люди, не обращая ни малейшего внимания на двух белых. Чемодан Сэвэджа больно колотил его по ноге. Американец внезапно услышал где-то впереди рев приближающегося поезда. Выйдя на перрон, он очутился перед оглушительной, забитой толпой пещерой. Но, контрастируя с нью-йоркской подземкой, на станции было чисто и светло. На стене висела схема, на которой пересекались и расходились несколько разноцветных линий. После японских иероглифов Сэвэдж с радостью увидел английский перевод.

— Это схема, — сказала Рэйчел.

С огромным трудом они разгадали карту и выяснили, что линия, на которой они находятся, называется Шийода. Она зеленой тропой вела в центр Токио, к востоку от которого чернела полоса с названием ГИНЗА.

Сэвэдж сверился с листком бумаги, данным ему Акирой.

— Ресторан находится как раз в Гинзе. Если сесть на поезд здесь, то выйдем ближе к центру города и таким образом окажемся рядом с местом встречи с Акирой.

— Или вконец запутаемся.

— Надо хоть во что-то верить! — усмехнулся Сэвэдж. — Разве ты не это твердишь?

Люди выстраивались в очереди перед автоматами и покупали билеты. Сэвэдж постарался проделать те же манипуляции, что и остальные, пользуясь японской валютой, обменянной в аэропорту. Когда подошел поезд, толпа ринулась к распахнувшимся дверям, втолкнув в вагон Рэйчел с Сэвэджем. Рывок поезда — и толпа вдавила в Сэвэджа ее груди.

Через несколько остановок они вышли и поднялись по перегруженным народом ступеням лестницы в разбухающий грохотом город. Конторы и магазины возвышались перед ними. Толчея пешеходов и поток машин закрутили их в своем водовороте.

— Нельзя больше таскать с собой эти чемоданы и сумки, — сказала Рэйчел.

Сначала они хотели зайти в какой-нибудь отель, но внезапно увидели перед собой огромный железнодорожный вокзал. Внутри кипящего людского водоворота они отыскали автоматические камеры хранения, куда сложили багаж, и, наконец-то разгрузившись, почувствовали себя ожившими.

— Сейчас девять, — сказал Сэвэдж. — До встречи в ресторане — целых три часа.

— Тогда давай осмотрим достопримечательности.

“Оживление Рэйчел несколько искусственное, — подумал Сэвэдж, — видимо, ей хочется как можно быстрее забыть о прошедшей ночи”. Но оно закончилось, как только они вышли из вестибюля и узрели на газетном стенде фотографию: это был тот самый японец, которого они видели по телевизору в мотеле Северной Каролины.

— Муто Камичи. — Сэвэдж вздохнул с огромным трудом; он не мог подавить внезапного видения Камичи, разрубаемого самурайским мечом. И тут же поправился, назвав японца, как и телекомментатор: Кунио Шираи.

На фотографии седовласый японец воодушевлял возбужденную группу студентов.

“Зачем меня все время заставляют думать о том, что я видел его мертвым? — думал Сэвэдж. Странный холодок прополз по его спине. — А не видел ли он мертвыми нас?”

— Давай отсюда выбираться, — произнес он. — Попробуем отыскать местечко потише. Мне необходимо подумать.

От вокзала они направились на запад и вскоре добрались до огромной площади, которая называлась Кокио Гайен. За крепостным рвом сверкал Императорский Дворец. Шагая рядом с Рэйчел по широкой, покрытой гравием дорожке к южному крылу, Сэвэдж старался привести мысли в некое подобие порядка.

— Похоже, нас с Акирой с помощью разных манипуляций заставили приехать в Японию.

— Не знаю, как можно было заставить вас это сделать. Мы двигались сознательно, выбирая собственные пути следования. Из Греции на юг Франции, затем в Америку и теперь вот сюда.

— Но ведь кто-то поджидал нас здесь, и только поэтому напал на дом Акиры. Команда была наготове. Кто-то думает на ход вперед нас.

— Но каким образом?

Они вышли на улицу и снова направились на запад. Слева возвышалась Парламентская Палата, справа — опять-таки за рвом — виднелись Императорские Сады. Но Сэвэдж был слишком погружен в себя, чтобы придавать значение достопримечательностям.

Какое-то время он брел в беспокойном молчании.

— Если двое мужчин считали друг друга мертвыми, а затем встретились, — наконец пробормотал он, — что они станут делать?

— Проще простого, — пожала плечами Рэйчел. — То же самое, что и вы с Акирой. Они бы как психованные стали докапываться до сути.

— А если бы они узнали, что их общий знакомый подстроил эту встречу?

— Они направились бы к этому человеку и потребовали бы от него объяснений.

— Все очень логично и очень предсказуемо. Итак, мы отправились к Грэму и обнаружили, что он мертв. Ответов — ноль. Но они нам необходимы. Где еще можно их искать?

— Только в одном месте. Там, где вы думали, что видели друг друга мертвыми. В Мэдфорд Гэпском Горном Приюте.

— Которого, как мы выяснили, на самом деле не существует. Итак, вполне предсказуемо, что мы станем узнавать, чего еще не происходило. То есть отправимся в Хэррисбург, где, как считали, лечились и где каждый из нас помнил одного и того же врача. Так?

— Но после этого хода твоя теория распадается на куски. Потому что предугадать, что ты решил сделать рентген для того, чтобы узнать, был ли ты на самом деле ранен, — невозможно. И уж никто не мог знать, что ты решишь переговорить с доктором Сантицо из Филадельфии.

Они прошли мимо двух похожих на исследовательские институты зданий. Их внимание привлек заросший деревьями парк. Японский знак на воротах имел внизу английский перевод: “ВНУТРЕННИЙ САД ХРАМА МЭЙДЗИ”.

— Но команда наблюдения могла поджидать нас в больнице, — сказал Сэвэдж. — Или еще того лучше — в Мэдфорд Гэпе, где нас вообще было легко засечь. В Нью-Йорке мы убедились, что за нами не следят. Но после Мэдфорд Гэпа вполне могли не заметить за собой хвоста. Оставив без присмотра машину возле хэррисбургской больницы, мы позволили противникам посадить “жучка”, и после этого они совершенно спокойно следовали за нами в Вирджиния-Бич, где убили Мака, чтобы тот не проболтался. А теперь, когда я об этом думаю, то понимаю, что смерть Мака была выгодной не только для сокрытия информации, но и как дополнительное средство нажима — ведь нас обвинили в его убийстве, следовательно, мы вынуждены бежать.

— А когда увидели по телевизору Кунио Шираи, то поняли, куда именно, — сказала Рэйчел. — В Японию, — она покачала головой. — Вот здесь и провал в логической цепи. Откуда они могли знать, что мы увидим его по телевизору?

— Да оттуда, что мы должны были проверить все газеты, для того, чтобы прочитать об убийстве. И если не по телевидению, то в газетах или журналах мы бы обязательно наткнулись на его фотографию.

— …Согласна.

Сэвэдж нахмурился.

— Но команда, убившая Мака, работала не на тех, которые послали сегодня убийц в дом к Акире. Одни хотели, чтобы мы продолжали поиски, другие — нас остановить, — он зло и пространно выругался.

Широкая тропа вывела их в огромные, сделанные из кипарисового дерева, ворота: высокие столбы подпирали огромный брус, на который были положены другие. Вся постройка напоминала огромный японский иероглиф. По обеим сторонам дорожки были густо насажены деревья и кусты, и встревоженный взгляд Сэвэджа метнулся к трехэтажной пагоде, изящный корпус которой был подчеркнут стоящими справа и слева длинными приземистыми зданиями: Храм Мэйдзи. Крыша пагоды была плоской, опускаясь по краям вниз, затем круто шла вверх, создавая цепь между землей и небом. Сэвэджа поразила элегантность и гармония всего комплекса.

Как и голос, говоривший по-английски. Рэйчел вцепилась в его рукав. Сэвэдж нервно повернулся на одном месте и вдруг увидел нечто столь неожиданное, что заморгал, опешив.

Американцы!

И не один, а несколько дюжин. И хотя Сэвэдж приехал в Японию всего лишь вчера, он настолько привык к толпам, состоящим практически исключительно из восточных людей, что на мгновение толпа неуклюжих белых показалась ему настолько же чуждой, как, наверное, он с Рэйчел казался тем японцам, среди которых они шли к храму.

Но голос, говорящий по-английски, принадлежал привлекательной двадцатилетней японке. На ней была юбка цвета “бургунди” и блейзер, что напоминало какую-то униформу. Держа в руке папку с приклеенными к ней листами бумаги, она повернулась лицом ко всем этим американцам и пригласила их следовать за собой.

“Туристическая группа”, — вздохнул Сэвэдж с облегчением.

— Храм Мэйдзи — один из наиболее популярных среди паломников храмов Японии, — объясняла гид с очень недурным произношением, хотя и делала ошибки. У нее, например, получалось “паромники”.

Она остановилась в том месте, где дорожка перешла во внутренний двор храма. Группа встала полукругом.

— В 1867 году, — сказала японка, — после двух с половиной веков, в течение которых сегун был абсолютным властителем Японии, император вновь взял власть в свои руки. Имя Его Императорского Высочества было Мэйдзи, — она поклонилась, — а возвращение власти в руки императора было названо Реставрация Мэйдзи и было признано одной из четырех величайших культурных перемен в истории Японии.

— Каковы же были остальные три? — спросил мужчина в голубых в полоску брюках. Гид ответила автоматически:

— Влияние Китая в пятом веке, установление сегунаты в 1600-м и оккупационные реформы Соединенных Штатов после Второй мировой войны.

— А разве Мак-Артур не заставил императора признать то, что он не является божеством?

Улыбка гида натянулась, как пластиковая и готовая порваться.

— Да, ваш уважаемый генерал потребовал от Его Высочества отказа от принадлежности к божествам, — девушка улыбнулась еще суровее и указала на пагоду. — Когда император Мэйдзи умер в тысяча девятьсот двенадцатом, этот храм был возведен в его честь. Оригинальные строения были уничтожены в тысяча девятьсот сорок пятом. Точная копия создана в пятьдесят восьмом, — она тактично умолчала о том, что уничтожили храм американские бомбардировщики, совершавшие налеты на японскую столицу.

Сэвэдж наблюдал за тем, как девушка вела туристическую группу через двор. Собираясь войти в храм, он обернулся — инстинктивно — и увидел, чувствуя, как сжался в тугой комок живот, что несколько американцев не пошли с группой. Они слонялись ярдах в тридцати от них на обрамленной деревьями дорожке.

Сэвэдж снова перевел взгляд на храм.

— Пошли-ка, — сказал он Рэйчел, — вместе с группой, — он старался, чтобы в голосе ничего не проскользнуло, но не смог скрыть настойчивости тона.

Женщина резко повернулась к нему.

— В чем дело?

— Смотри прямо перед собой. Иди рядом со мной. Не отставай. Притворись, что настолько восхищена рассказом гида, что не в силах от нее отстать.

— Но что?..

Сердце Сэвэджа болезненно сжалось.

— Когда говорю, чтобы не оглядывалась, — не оглядывайся.

Они подошли к группе. Огромный двор купался в солнечных лучах. Позвоночник Сэвэджа совсем замерз.

— Хорошо, хорошо, не буду оглядываться, — успокоила его Рэйчел.

— На дорожке пятеро мужчин. На несколько секунд я поверил, будто они из туристической группы. Но все они одеты в костюмы, и, похоже, больше интересуются кустарником, растущим вдоль дорожки, чем самим храмом. И, кроме того, нами. Они очень интересуются нами.

— О Господи…

— Не знаю, как они нас обнаружили, — пальцы Сэвэджа онемели, когда адреналин пошел в кровь мышц. — Мы ведь были чертовски осторожны. И в метро было слишком много народа, чтобы спокойно за нами наблюдать…

— Тогда, быть может, это действительно простые туристы? Бизнесмены, у которых есть несколько свободных часов до самолета? И, разумеется, тогда им совершенно неинтересен должен быть этот храм, потому что они с большим удовольствием пошли бы в бордель к гейшам.

— Нет, — пульс в голове Сэвэджа бухал стальным молотом. Они наконец-то добрались до туристской группы. Он старался говорить как можно более низким голосом. — Одного из них я узнан.

Рэйчел вздрогнула.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Как и в том, что видел мертвыми Акиру и Камичи. Один из этих людей был в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте.

— Но ведь Мэдфорд Гэпский Горный Приют…

— Фикция — знаю. Но я говорю, что помню, что он там был. — Голова Сэвэджа разрывалась на куски. В мозгу кружились неясные образы, навеянные жасмином.

Хотя он тщетно пытался скрыть напряжение; но голос выдал его, и члены группы повернулись к Сэвэджу, хмурясь. Женщина лет пятидесяти с синими волосами сказала:

— Ш-ш-ш-ш-ш.

Девушка-гид запнулась, вглядываясь в толпу в поисках причины такого поведения людей.

Сэвэдж пробормотал извинения и, взяв Рэйчел под руку, повел ее вокруг группы, взволнованно направляясь к храму.

— Да, именно, ложная память, — сказал он Рэйчел. — Но это не исключает факта, что она находится в моей голове. Для меня она абсолютно реальна. Мы оба с Акирой помним, что Камичи совещался в Горном Приюте с какими-то тремя мужчинами. Один смахивал на итальянца, другой — на испанца или, может быть, на мексиканца… Третий же был явно американцем! И я видел его сейчас за нашими спинами на дорожке!

— Но совещания не происходило в природе.

— Я видел его еще раз.

— Что?

— В больнице. Пока поправлялся.

— В Хэррисбурге. Но ты никогда не лежал в хэррисбургской больнице. Каким образом ты узнал человека, которого никогда не видел?

— А каким образом мы с Акирой узнали Кунио Шираи, человека, известного нам под именем Муто Камичи?

— Ты и с Камичи никогда не встречался.

Сэвэджа охватил ужас. Ему потребовалась вся самодисциплина, выдержка, приобретенная под огнем, и годы тренировок, чтобы удержаться и не запаниковать. Реальность — храм, возвышающийся перед ним, — казалось, начала расплываться и терять очертания. Ложная память настаивала на том, что она и только она является истиной. “Но если то, что я помню, — ложь, — думал Сэвэдж, — то как мне быть уверенным в том, что это — правда?”

Они вошли в храм. В слабо поблескивающем коридоре, протянувшемся и направо, и налево, Сэвэдж увидел отполированные деревянные двери, украшенные изображениями золотых ящериц. Снабженные петлями, находящимися посередине, двери стояли распахнутыми, открывая преддверие того, что, судя по всему, и являлось храмом. Святыней. Поручни не давали прохода внутрь.

— Сюда, — сказал Сэвэдж Рэйчел и, схватив ее за руку, повел влево, расталкивая погруженных в медитацию японцев, смотрящих внутрь храма на выстроившиеся там древние артефакты, символизирующие доблестные традиции, существовавшие до американской оккупации, до Второй мировой.

Осматривая открывающийся впереди коридор, Сэвэдж быстро взглянул налево в ведущую наружу дверь. Пятеро американцев, ведомые своим лидером — человеком, которого Сэвэдж помнил по Горному Приюту и хэррисбургской больнице, — огромными легкими шагами пересекали заполненный народом дворик храма. “Единственное, почему они не бегут, — подумал Сэвэдж, — потому, что их кожа — вернее, ее цвет, — и так привлекает чересчур много внимания. Беспорядки в таком месте будут означать моментальное прибытие полиции”.

Пахнущий жасмином коридор повернул направо. Стараясь избежать столкновения с другими группами медитирующих японцев, Сэвэдж с Рэйчел двигались зигзагообразно, пробирались бочком, изгибались, стараясь как можно быстрее добраться до выхода, видневшегося слева.

Они выскочили из храма в ослепительный день, заливавший еще один огромный двор, услышали недовольные голоса японцев сзади, извинения, рассыпаемые американцами, и бросились бежать.

За двором открывалась еще одна дорожка, обсаженная по бокам деревьями.

— Я уверен, — сказал Сэвэдж, — хорошо одетый мужчина — тот, который с усами, ну, который похож на начальника всей этой своры… Лет пятьдесят пять… Песочного цвета волосы… Глаза еще, как у прожженного политика…

— Я видела его через двери храма, — откликнулась Рэйчел.

— Помню, что он пришел навестить меня в хэррисбургскую больницу. Представился…

Не произнесенные на самом деле слова заставили Сэвэджа вздрогнуть.

Филипп Хэйли.

— Имя ничуть не хуже остальных. Безликое. И крайне американское.

— Камичи и Акира. Что стало с их телами?

— Их увезли.

— Полиция?

— Ее не поставили в известность.

— …Но столько крови…

— Сейчас коридор отеля переделывают заново.

— Кто же, черт побери, убил их и почему?

— Мотив убийства связан с совещанием, но цель совещания — не вашего ума дело. Мы собираемся узнать, кто ответствен за нападение. Считайте, что дело закрыто. Я пришел сюда, чтобы выразить наши соболезнования и заверить вас в том, что будет сделано все возможное, чтобы отомстить за столь зверское нападение.

— Другими словами — не суй свой нос куда не следует.

— А разве у вас есть иной выбор? Считайте эти деньги компенсацией. Ваши больничные счета также оплачены. Прогрессивка, так сказать. Демонстрация нашего к вам доброго отношения. В ответ мы ожидаем проявления вашего к нам расположения. Смотрите, не разочаруйте нас.

И старому приятелю Филу не пришлось добавлять: “А если ты не послушаешься и не перестанешь вынюхивать то, что не следует, мы смешаем твой пепел с пеплом Акиры и Камичи”.

Подгоняемый ужасом, Сэвэдж помчался еще быстрее. Японские паломники растекались в стороны при виде столь грубого попирательства мирной атмосферы храма. Туфли Рэйчел на низком каблуке гремели по бетонному покрытию двора.

Казалось, что обсаженная деревьями дорожка становится все шире по мере приближения к ней. Десять ярдов. Пять. Исходя потом, он нырнул в ее раструбообразную воронку, слыша, как Рэйчел тяжело дышит за его спиной.

А еще он услышал крики. Бросив через плечо безумный взгляд, Сэвэдж увидел, что из храма вылетели пятеро мужчин, предводительствуемые Филиппом Хэйли, и кинулись бегом через двор.

— Форсайт! — закричал Хэйли. — Остановись! Форсайт?

Сэвэджа едва не парализовало от шокового воспоминания. Псевдонимом Форсайт он пользовался в больнице. Роджер Форсайт. Но я никогда не лежал в больнице! Никогда не встречался с Филиппом Хэйли. Так откуда же ему известно…

— Черт возьми, Форсайт, стой!

И снова предметы вокруг него стали мерцать и расплываться, словно дорожка, деревья, кусты — все было нереальным. Но настойчивые шаги позади, топот мужчин, пересекающих двор храма, были на удивление настоящими.

Сэвэдж попытался прибавить скорость.

— Рэйчел, с тобой все в порядке? Ты можешь сохранять такой темп?

— Эти туфли… — выдохнула она, — …не предназначены для марафонцев… — она скинула обувь и моментально очутилась рядом — длинные прыжки приподнимали ее свободную юбку.

— Форсайт! — снова заорал Хэйли. — Дойль! Ради Бога, остановись!

“Дойль? В Вирджиния-Бич Мак говорил, что это его настоящее имя, — подумал Сэвэдж. — Роберт Дойль! Это тот, кто, по словам бармена, давал показания полиции, застрелил Мака”.

Впереди тропа заворачивала направо, но прямо перед поворотом ее пересекала другая.

Сэвэдж замедлил бег. Он не мог знать, что находится там, за поворотом. Может быть, препятствие. В отчаянии просматривая дорожку вправо, он увидел, что пересекающая ее тропа очень прямо уходила вдаль. И на ней практически никого не было. “Мы останемся на открытом пространстве, — думал он, — и, соответственно, станем хорошими мишенями”. Тогда Сэвэдж повернулся влево и увидел, что в ту сторону тропа даже в линии видения делает несколько поворотов и имеет ответвления.

Потянув Рэйчел за руку, он рванулся налево, увидев, что Хэйли с людьми подбежали совсем близко.

— Дойль!

Сэвэдж чуть было не выхватил из-под куртки “беретту”, но пока Хэйли с помощниками не угрожали ему оружием. Несмотря на явное намерение прекратить поиски Сэвэджем ответов на интересующие его вопросы, мог ли он быть уверен в том, что именно они ответственны за ночной налет на дом Акиры? — эти люди явно были не глупы, так как не собирались устраивать здесь прилюдно пальбу, сеять панику среди паломников и позволять управляющим вызывать власти. “Хэйли с командой должны убить нас, — думал Сэвэдж, — тихо, с глазу на глаз, не то им ни за что не выбраться из парка до того, как полиция перекроет все выходы. Если будет перестрелка, то каждого европейца не только в самом парке, но и в нескольких кварталах от него будут ловить и допрашивать”.

Пробегая мимо кустов, Сэвэдж увидел справа следующую дорожку, а двадцатью ярдами дальше — еще одну слева. Но дорожка слева приведет их обратно к храму. На единственное беспощадное мгновение Сэвэдж вспомнил миконосский лабиринт, но которому они с Рэйчел убегали от преследования убийц, нанятых ее мужем.

Лабиринт. Осматривая тропу справа, Сэвэдж увидел, что на ней слишком много ответвлений. Густой кустарник и деревья ограждали ее по обеим сторонам.

— За мной! — крикнул он Рэйчел, сворачивая направо.

— Дойль!

Еще перекресток. Куда теперь? Справа — другие дорожки. Впереди — крутой, тоже ведущий направо, поворот. Слева — ничего. Тупик. Заграждение из деревьев и кустов.

“Нельзя попадаться в ловушку, — подумал Сэвэдж, и рванулся было вперед, но тут ему в голову пришла мысль о том, что Хэйли будет размышлять так же, как и он. — Продолжать движение. Не позволять загонять себя в угол”.

Но почему деревья и кусты должны обозначать ловушку?

Сэвэдж резко переменил направление и нырнул налево, подтаскивая Рэйчел за собой. Дорожка оказалась коротенькой. Тупик пугал. Заметив среди кустов прогалинку, Сэвэдж пропихнул в нее женщину и стал сам протискиваться следом, согнувшись в три погибели. Он продирался среди деревьев, проползал под ветвями, поднимался но небольшому склону, огибал, как змея, огромные валуны и, наконец, забрался в полную глушь, погрузив ботинки в глубокую, мокроватую, неприятную сырость. Их окружали кусты. Со всех сторон. Парк представлял собой превосходное сочетание упорядоченности и хаоса, идеально расчищенные и проведенные дорожки контрастировали с бесформенностью природы. Глухомань в центре Токио.

Укрытый листвой, чувствуя щекотание папоротников, Сэвэдж вдохнул в себя мергельный аромат мульчи и вытащил “беретту”. Груди Рэйчел тяжело вздымались, пот капал с ее лба, глаза были широко распахнуты — она предчувствовала дурное. Сэвэдж сказал ей: молчок. Она быстро и преувеличенно понятливо закивала. Держа пистолет наготове, он взглянул вниз по склону, но деревья росли столь плотно, что дорожки сквозь них видно не было.

Клонившиеся вниз листья заглушали звуки. Быстрые шаги, тяжелое дыхание, пространные ругательства, казалось, доносятся из далекого далека.

Но преследователи были всего лишь в двадцати ярдах внизу от Сэвэджа.

— Каким засранным…

— …путем. Откуда мне было знать, куда они…

— …могут побежать…

— …сюда. Нет…

— …туда. Они не могли…

— …выбрать тропу в западню. Вот эта дорожка…

— …ведет к другой, которая…

— …приводит к западному выходу. Черт побери, дайте мне радио. Боже…

Перетруженный голос принадлежал Хэйли. Но с ужасающей ясностью он вспомнил этот голос не по тем крикам, что преследовали его в парке, а по цивилизованным, угрожающим, таким уверенным фразам властного аристократа, пытавшегося подкупить Сэвэджа в больнице, а затем намекнуть на смертный приговор в том случае, если американец не отступится.

“Ложная память. Да! Но это уже, в общем-то, все равно. Потому что я не отступился, сукин ты сын, — думал Сэвэдж. — И если ты хочешь поговорить о смерти, — он покрепче сжал “беретту”, — давай обсудим это дело”.

Внизу, за плотным переплетением кустов и деревьев, раздался голос Хэйли:

— “Бета”, говорит “Альфа”, — следовательно, он просил через передатчик послать одного из своих людей. — Мы их упустили! Передайте всем подразделениям! Перекройте все выходы из парка!

Вдали завыли сирены — явная альтернатива преследователям; перекаты с высокого на низкие тона указывали на приближение полицейских машин. Видимо, переполох, поднятый в храме, вынудил дирекцию вызвать местные власти.

— Черт! — выругался Хэйли. — “Бета”, отставить! Прекратите все контакты с…

Сирены подняли вой на страшную высоту и начали постепенно умолкать.

— Подождите! — тут же сказал Хэйли. Вой удалялся, сделавшись едва слышным.

— “Бета”, отставить приказ об отступлении! Установите на всех выходах посты наблюдения! Укрыться! Конец связи! — Тон понизился, стал более спокойным, словно Хэйли обращался к людям, стоявшим поблизости. — Пошли.

— Куда? — спросил один из его команды.

— Откуда мне, черт побери, знать? Распределитесь! Проверьте все дорожки. Может быть, они тоже разбежались или вернулись каким-то образом назад. Единственное, в чем можно быть уверенными, — это в том, что они не могли выйти и что они будут привлекать к себе внимание.

Звуки шагов рассыпались в разные стороны, люди разбредались в разных направлениях.

— А что, если они забрались в чащобу? — спросил удаляющийся голос.

— Будем надеяться, что этого не произошло! — голос Хэйли звучал совсем тихо. — Сто восемьдесят акров! Нам понадобятся Тонто и какая-нибудь Рин Тин Тин, чтобы их отыскать!.. Но нет — они чувствуют себя загнанными в ловушку! И захотят выбраться отсюда как можно скорее! Прежде чем мы сможем перекрыть все выходы.

Ветерок зашуршал в ветвях. Пели птицы. На этом участке парка установилась полная тишина.

Сэвэдж медленно и мягко выдохнул из себя воздух и опустил “беретту”. Повернувшись к скорчившейся в кустах за его спиной Рэйчел, Сэвэдж увидел, что она открыла рот, намереваясь заговорить. Он быстро зажал ее губы пальцами и сильно замотал головой. Затем указал пальцем на дорожку, что пробегала внизу, и пожал плечами, словно говоря, что один из людей Хэйли вполне мог остаться на ней.

Рэйчел мигнула глазами, давая понять, что все поняла. Сэвэдж отнял руку от ее губ и опустился — стараясь не производить ни малейшего шума — на землю. По лицу каплями стекал пот. От теней деревьев становилось несколько прохладнее.

Но страх холодил внутренности. Как долго их будут искать? Кроме тех, кто их преследовал, сколько еще у Хэйли людей? Кто он такой? Почему я для него являюсь угрозой? Каким образом он нас отыскал?

Назойливые вопросы отдавались в голове Сэвэджа ударами молота по наковальне.

Форсайт. Он назвал меня Форсайтом, затем Дойлем. Но почему обоими именами? И почему фамилиями? Почему не позвал меня Роджером или Бобом?

Потому что по имени зовут друзей. А по фамилии — человека, которого не перевариваешь, ненавидишь или…

Вот именно. Или что? Которого держишь под контролем. Во время спецтренировок в лагерях SEALs, приближенных к боевым действиям, инструкторы все время называли нас по фамилиям, стараясь произнести их так, словно говоря “говнюк”.

Но ведь здесь не SEALs. Хэйли похож скорее на чиновника какой-нибудь корпорации или политика, но ему необходимо любым путем заставить меня отказаться от своих планов докопаться до правды.

Внезапно услыхав на дорожке внизу голоса, Сэвэдж нахмурился. Он не понимал, что именно они говорят, и вначале подумал, что кусты сильно заглушают слова, и только через секунду до него дошло, что голоса говорят по-японски. Разговаривающие не казались раздосадованными или озлобленными, скорее они были приведены в состояние экстаза видом парка. Сэвэдж ослабил хватку на вспотевшей рукоятке, пистолета.

Взгляд, брошенный на Рэйчел, заставил его улыбнуться. Она вытащила блузку из юбки и старалась обмахнуться ею, подсушить пот, стекающий ей на груди. Сэвэдж отвел глаза от двух кружков, обозначивших ее соски, оттянул свою влажную рубашку от вспотевшей спины. Сбил с рукава насекомое и изобразил крайнюю степень брезгливости. Трюк удался. Голубые глаза женщины просветлели, и напряжение стало медленно покидать ее.

Но вдруг она что-то вспомнила, стукнула себя по лбу и указала на свой “ролекс”. Сэвэдж знал, что именно Рэйчел имела в виду. Было почти одиннадцать часов утра. А в двенадцать они должны были сидеть в ресторане в Гинзе и ждать звонка от Акиры.

В том случае, если у Акиры появится возможность позвонить. Может быть, полиция не поверила его истории о самозащите и битве с тремя грабителями. Его вполне могли отвезти в участок для дальнейшего, более тщательного допроса.

Могли.

А могли и поверить. Если же Акира позвонит в ресторан в назначенное время, тогда как Сэвэджа и Рэйчел там не окажется, он может…

Позвонить в шесть, как и было договорено. Таков был основной пункт плана — оттяжка во времени.

“Но что, если мы не сможем прийти и в шесть?” — думал Сэвэдж. Следующее время — девять утра, но если и на тот случай все провалится и им не удастся уйти от

Хэйли…

Акира решит, что произошло наихудшее. И заляжет на дно. И единственно возможным вариантом выманивания его на белый свет станет звонок Сэвэджа прямо ему на дом. Но Эко по-английски не говорит. Единственными инструкциями, полученными ею от Акиры, было сказать “моши, мощи” — то есть “алло”, в том случае, если Акира находится в безопасности, или же резким голосом произнести “хай”, то есть — “да”, в том случае, если Акире угрожает опасность, и он хочет, чтобы Сэвэдж исчез с горизонта совершенно.

“Черт, не додумали, — подумал Сэвэдж. — Хоть мы и профессионалы, но привыкли защищать других, но не себя. Нам самим требуются защитники. Потому что, стараясь защититься, мы стали относиться к делу чрезвычайно небрежно, и таким образом попали в переделку. Думали-то, что в беду может попасть один Акира. А теперь…”

“Возьми себя в руки, — сказал себе Сэвэдж. — На данный момент мы в безопасности, и если уж у нас нет возможности добраться до ресторана к полудню, до шести вечера еще далеко”.

“Да, именно это меня и волнует, — думал он. — Может случиться все что угодно. Если Хэйли со своими людьми заупрямятся — а Сэвэдж предполагал, что так оно и будет, — то нам до темноты не выбраться отсюда.

А что затем?

Мы не сможем запросто выйти из парка. Придется перебираться через стену, потому что в городе с населением в двенадцать миллионов японцев находятся всего несколько тысяч американцев, и мы привлечем к себе внимание не хуже Годзиллы”.

“Черт!” — Сэвэдж собрал все свои силы, чтобы избавиться от копящегося отчаянья, и потому, что надо было держаться, снова повернулся к Рэйчел. Листья на ее юбке. На щеках — пыль. Волосы прядями свисают на лицо. Но несмотря на все эти изъяны, она выглядела такой красивой… такой вдохновенно изящной, изумительно точеной и сияющей… какой могла выглядеть только Рэйчел.

“Люблю тебя”, — думал Сэвэдж и изо всех сил крепился, чтобы не высказать это вслух. И, нарушая напряженное молчание, он наклонился к ней поближе и поцеловал в кончик носа, почувствовав на губах привкус пыли и соли. Она закрыла глаза, вздрогнула, снова приоткрыла веки, нервно моргнула и погладила Сэвэджа по волосам.

“Запомни, — сказал самому себе Сэвэдж, — до тех пор, пока все не закончится, она — твой принципал, а не любовница. И Акира ждет. Наверное. А там внизу поджидают люди Хэйли. Наверняка”.

— Так что же ты собираешься делать?

— Двигаться дальше!

Сэвэдж сжал локти Рэйчел и поцеловал ее… И, повернув, указал ей на заросли за их спинами. Она что-то произнесла немыми губами. Он понял, но только через секунду. То, что она сказала… казалось чертовски знакомым… как припев любимой песни…

Потому что это… …было…

Я пойду за тобой в ад. Они поползли сквозь мульчу, сквозь тяжелый лес.

Парк состоял из многочисленных небольших холмов. Иногда заросли кустарника расступались, и на их место вставали площадки папоротников высотой до пояса, которые Сэвэдж и Рэйчел огибали, боясь потерять в них тропу, по которой Хэйли со своими людьми могли бы их выследить. Оставаясь среди деревьев, Сэвэдж ориентировался по солнцу, в точности повторяя его путь, держа курс на запад. Он боялся, что, когда им придется пересекать дорожку, на ней может оказаться часовой, но, судя по всему, этот участок парка был исключительно дикий, потому что им ни разу не пришлось пересекать тропинки. Несмотря на то, что температура была примерно градусов шестьдесят, что соответствовало октябрю в Новой Англии, и Сэвэдж, и Рэйчел исходили потом от напряжения и усталости. Грязные одежды цеплялись и рвались о сучья. У Рэйчел порвалась юбка. Но, что было еще хуже, ей пришлось скинуть туфли, чтобы не отстать от Сэвэджа и обогнать Хэйли и его команду, и теперь ее ноги — несмотря на то, что они двигались по мульче, — были исцарапаны и кровоточили. Сэвэдж снял свои ботинки и отдал женщине носки. Он бы и ботинки отдал, но они ей были чересчур велики, и только бы добавили новых ссадин и мозолей. Но без носков теперь уже он получал ссадины. Иногда, в местах, где мульча оказывалась чересчур глубокой, Сэвэдж брал Рэйчел на руки и нес. Идти становилось все труднее. И к часу дня они свалились в полном изнеможении на землю.

— Этот парк просто огромен, — сказала Рэйчел. — А японцы все жалуются, что у них места мало. Я бы на их месте не рискнула, — она принялась массировать ступни. — Хэйли бы нас уже схватил, если бы… — она наклонила голову. — Это что, дорожное движение?

Сэвэдж сконцентрировал внимание. Плотно растущие вокруг деревья заглушали все звуки, но где-то вдали за ними, ему показалось… Прилив энергии заставил его встать.

— Проверю, — он прошел сквозь мульчу и деревья, обрадовался тому, что увидел, и быстро повернул назад, — впереди, ярдах в пятидесяти отсюда — стена. Мы подошли к улице.

— Слава богу, — но тут же выражение озабоченности скользнуло по ее лицу. — Но теперь-то что? Наверное, люди Хэйли нас все еще ищут. И наверняка уж они решат, что мы сможем додуматься до того, чтобы перелезть через стену.

— Где бы Хэйли сейчас ни находился, его команда все-таки не бесчисленна. И его людям придется широко разойтись, чтобы проверить каждый участок стены парка. Но ты права: если нас увидит хоть один, он тут же передаст по радио, что засек наше местонахождение. А так как у тебя болят ноги, мы не сможем их обогнать, — Сэвэдж поразмыслил. — Давай пройдем по периметру стены.

Не имея никаких преимущественных позиций, Сэвэдж все-таки решил пойти на север. Стена оказалась достаточно высокой, чтобы скрывать их, но достаточно низкой для того, чтобы — если понадобится — они смогли через нее перебраться. Пока они шли возле, избегая растущих по дороге кустов, Рэйчел хромала. Сэвэдж представил себе тревогу Акиры, если у него появилась возможность позвонить в ресторан в полдень. Не имея возможности установить с ними контакт, интересно, что он подумал? Что могло у Сэвэджа и Рэйчел не получиться? Как японец будет реагировать на создавшуюся ситуацию? Что станет делать до следующего по расписанию звонка в шесть вечера?

Стена ушла вначале на восток, затем снова двинулась на север. Через шестьдесят ярдов Сэвэдж услышал голоса японцев — напряженные, низкие, они с трудом пробивались сквозь нависшие ветки, и увидел дорожку, ведущую с востока на запад. Шум города слышался намного отчетливее. Слева в стене открывался проем — выход, за которым по тротуару спешили люди, а за ними — машины.

Сэвэдж посмотрел на туманную от выхлопных газов улицу и вернулся к Рэйчел. Они двинулись назад и шли до тех пор, пока Сэвэдж не решил, что теперь они смогут свободно разговаривать. Нависающие пуки ветвей давали достаточно тени для прохлады.

— Американцев я не заметил, — сказал он. — Но это не имеет особого значения. Они, естественно, будут сидеть где-нибудь в укрытиях. Мы можем подозревать, что они будут стоять по обе стороны от выходов с той стороны стены. А могут сидеть в фургоне по другую сторону улицы или…

— Другими словами, ничего не изменилось. Мы все еще не можем отсюда выбраться.

Сэвэдж поколебался.

— В общем — да. — Тогда что же мы…

— Ожидать темноты.

Рэйчел округлила глаза.

— Но тогда мы пропустим следующий звонок Акиры в ресторан.

— Мы не можем пытаться выбраться отсюда. Все шансы против нас. Люди Хэйли… Нас задержат, и мы не сможем добраться до ресторана, — сказал Сэвэдж. — Уж не знаю, зачем это мы так понадобились Хэйли, но уж скорее я положусь на терпение Акиры, чем на его отсутствие у Хэйли.

— Я чувствую себя настолько… Неужели это твоя нормальная жизнь? Ежедневная?

— Нормальная? Ну, можно и так назвать.

— Я с тобой меньше двух недель, а чувство такое, будто мы вместе уже несколько лет. Как ты это выносишь?

— Вот сейчас, после того, как я тебя полюбил, — Сэвэдж вздохнул, — даже и не знаю, как я это выносил. Чего я хочу, что заставляет меня продолжать движение вперед, это…

— Говори.

— Это такая глупость, что и говорить об этом не стоило бы. Пляж возле Канкуна. Мне бы хотелось снять с тебя купальник. И заняться с тобой любовью, качаясь в волнах при луне.

— Дальше, дальше. Опиши ощущение от волн.

— Не могу. То есть, я хочу сказать, не посмею.

— Заняться со мной любовью?

— Не посмею довести тебя до безумия, — пробормотал Сэвэдж. — Потому что моя к тебе любовь может сделать тебя настолько беспечной, что это приведет к твоей гибели.

— В настоящее время… Как долго нам придется ждать?

— До темноты.

— Ну, тогда у нас куча времени. И если я закрою глаза, то услышу шум прибоя.

Она пододвинулась к нему.

И оказалась права. Потому что, когда он закрыл глаза, то, обняв ее — нежно, томно — услышал шум прибоя.

Сэвэдж стоял на часах, пока Рэйчел спала. Тени загустели. Около захода солнца она проснулась: красивая, несмотря на то, что после сна ее лицо немного припухло.

— Теперь твоя очередь, — сказала женщина.

— Нет, я должен…

— Поспать, — отрезала она. — От тебя мало проку, пока ты измотан, — ее голубые глаза сверкнули.

— А вдруг люди Хэйли…

Рэйчел мягко вытащила из его ладони “беретту”, и Сэвэдж — вспомнив предыдущую ночь — понял, что она без колебания ею воспользуется. В то же время он прекрасно осознавал глубокую травму, которую Рэйчел сейчас хотела залечить. Ее рука дрожала от напряжения на рукоятке пистолета. Сделав невероятное усилие, она подавила дрожь и взяла пистолет твердо.

— Ты уверена? — спросил он.

— А каким еще образом мы сможем добраться до Канкуна?

— Если ты чего-нибудь опасаешься…

— Если что — разбужу тебя. Наверняка у тебя будет время прицелиться, потому что в этой глуши и при этом освещении…

Сэвэдж вздрогнул.

— Если ты думаешь, что я снова потерял голову… выстрелю… буду стрелять… и может быть в никуда…

— Нет, — сказал Сэвэдж. — Я просто не думаю, что ты заслужила чести попасть в мой личный ад.

— Да пошел он к черту, твой личный ад. Я хочу принадлежать тебе. Положи голову сюда, — сказала Рэйчел. Он сопротивлялся.

— Давай же, — настаивала женщина. — Мне на колени. Ведь если ты утомлен, то начнешь совершать ошибки. Не сопротивляйся. Сюда. Да, именно. Вот так. Да, Да. Так, хорошо, — она содрогнулась. — Прямо сюда.

— Сейчас седьмой час. Мы пропустили следующий звонок Акиры. Он…

— Будет нервничать, это правда, но его следующий звонок — завтра в девять утра, не забывай.

— Это в том случае, если у него не будет до тех пор неприятностей. Не следовало нам расставаться.

— Выбора не было, — вздохнула Рэйчел. — Ты так о нем говоришь… между вами такая прочная связь… Я прямо-таки начинаю ревновать.

Сэвэдж хихикнул.

— Не забывай о том, где покоится моя голова.

— Ты лучше глаза закрой и лежи спокойно.

— Боюсь, мне не заснуть.

— Заснешь… Главное, думай о том пляже рядом с Канкуном. Представь себе ритмическое движение волн. Даже если ты не заснешь, то релаксация пойдет тебе на пользу. Р и Р. Ты, по-моему, так это называешь? И подготовишься к тому, что нас ожидает.

— Как только стемнеет…

— Я тебя разбужу, — пообещала Рэйчел. — Обещаю. Можешь мне поверить: я очень хочу отсюда выбраться.

Зубы Рэйчел стучали — скорее от холода, чем от страха, решил Сэвэдж. В темноте температура медленно, но верно понижалась. Сэвэдж набросил женщине на плечи свою куртку и повел ее вдоль стены. Он решил, что попытка выбраться из парка по дорожке ночью будет еще более опасной, чем днем. У людей Хэйли, спрятавшихся в удобных для засады местах, будет отличная возможность спокойно пристрелить их и скрыться в неоновом лабиринте Токио.

Ступая в противоположном направлении тому, которым они сюда пришли, Сэвэдж и Рэйчел отправились на юг, добрались до западного выступа стены, повернули, пошли под углом к стене. Невидимые ветви цеплялись за рубашку и угрожали ранить глаза. Если бы не было отражений фар машин за стеной — Сэвэджу ни за что бы не отыскать дорогу в этой тьме.

— Хватит, — наконец сказал он. — Хэйли меня здорово напугал. Это место ничем не лучше, но и не хуже других. Если пойдем дальше, то вполне можем обойти парк по периметру. Пошли они… Давай перебираться.

Сэвэдж поднял руки, зацепился за кромку стены, подтянулся так, чтобы глаза оказались над краем, и стал осторожно осматривать улицу, проходящую внизу. Мимо проносились фары автомобилей. Мимо по тротуару прошел японец под руку с японкой. С другой стороны тоже шли пешеходы.

Сэвэдж снова опустился на землю.

— Не увидел никого, кто бы мог изменить мое намерение. Ты готова?

— Как обычно, — женщина была полна решимости. — Подсади-ка…

Сэвэдж обнял ее ноги и поднял, ощущая щекой ее юбку и сквозь материю — бедра. Через мгновение она подтянулась и освободила его руки. Как только она перевалила за край стены, Сэвэдж тут же последовал за ней. Приземлились с другой стороны они одновременно. Сэвэдж подставил руки и помог ей опуститься, как можно аккуратнее, так, чтобы пораненные ступни не слишком болели от соприкосновения с бетоном.

Их сердца грохали с такой силой, что Сэвэдж испугался, как бы на этот стук не сбежалась вся команда его приятеля Хэйли.

Быстро осмотрев тротуар по обе стороны, Сэвэдж скомандовал:

— Скорее, на ту сторону улицы!

Из тени ярдах в ста от них на тротуаре появился какой-то человек. Ударивший ему в лицо свет фар осветил его: европеец. Он что-то гавкнул в передатчик, зажатый в кулаке, и кинулся к Сэвэджу и Рэйчел, путаясь в кармане, их которого хотел что-то достать.

— Давай же! — закричал Сэвэдж. — Беги на ту сторону!

— Не…

Сияющий поток машин не давал просвета, образуя единый, нескончаемый, барьер.

— Здесь нельзя оставаться, — справа от них, с другой стороны, появился еще один белый, бросившись наперерез.

— Нас же…

— Вперед! — крикнул Сэвэдж. Он схватил Рэйчел за руку, увидел в потоке машин слабенький просвет и кинулся с тротуара, как пловец с подкидной доски.

Фары стремительно приближались, жаля. Завизжали тормоза. Сэвэдж не сбавил темпа. Он все еще держал Рэйчел за руку, хотя больше она в понукании не нуждалась.

В следующем ряду какая-то разогнавшаяся машина заставила женщину грязно выругаться. Она ринулась впереди Сэвэджа.

Взвыли клаксоны. Вонь выхлопных газов забила ноздри Сэвэджа. Его бег стал больше походить на полет.

Они добрались до середины улицы. Ветер, поднимаемый проносящимися мимо автомобилями, поднимал юбку Рэйчел. Тяжело дыша, Сэвэдж оглянулся и увидел двух белых, мчащихся по тротуару. Просматривая движение машин, они только и ждали пробела, чтобы рвануться вслед за беглецами.

Сэвэдж махнул водителям, едущим по встречной полосе, показывая, что они с Рэйчел собираются перебегать. “Тойота” замедлила ход. Сэвэдж рискнул и кинулся вперед, чувствуя присутствие Рэйчел рядом. Они увернулись от очередной машины и добрались до тротуара.

Ярко сверкали витрины магазинов. Прохожие разинули рты. Проулок манил. Сэвэдж кинулся в его разинутую пасть и, напоследок оглянувшись, увидел двух европейцев, соскочивших с тротуара. В ту же секунду он почувствовал, что на него надвигается какой-то предмет. Развернувшись в полном обалдении, Сэвэдж увидел, как из потока автомобилей на него выруливает фургон. И направляется прямо в их переулок.

Он было повернулся, собираясь бежать, но вдруг заметил, что ветровое стекло в фургоне зазвездилось. Его прошили дырки, и засвистела стеклянная крошка. Дырки от пуль.

Фургон врезался в кромку тротуара. С грохотом он завис над прохожими, упал обратно и, продолжая крутиться вокруг своей оси, въехал в витрину находящегося слева от проулка магазина.

Завизжал металл. Грохнуло стекло. Несмотря на взрывной по мощности удар, Сэвэджу показалось, что изнутри фургона послышались людские вопли. И, что уж было совсем понято, тут же заорали прохожие. А заодно с ними — двое мужчин, перебегавших улицу.

Несколько машин с размаху притормозили.

Рэйчел, застыв от шока, начала мелко дрожать.

— Бегом! — заорал Сэвэдж.

И потянул ее за собой.

Приток ужаса заставил паралич отступить. И женщина кинулась в темную аллею, за мусорные баки.

“Но что, если проулок — ловушка? — внезапно подумал Сэвэдж. — Предположим, что люди Хэйли находятся и там.

Нет, не могут же они быть везде?

Но кто же стрелял по фургону? И кто сидел за рулем фургона? — Сэвэджа охватила паника. От смятения он, казалось, сейчас потеряет рассудок. — Кто-то мечтает нас остановить. Кто-то другой хочет, чтобы мы продолжали поиски.

Кто? Почему?

Что же, черт побери, нам делать?”

Они добрались до следующей улицы. Подъехавшее такси заставило грудную клетку Сэвэджа болезненно сжаться. Он подозвал машину, толкнул Рэйчел на заднее сидение, сел следом и сказал:

— Гинза, — надеясь на то, что водитель все-таки сообразит, что им нужно попасть в этот район.

Водитель в каскетке и белых перчатках, нахмурившись, разглядывал двух встрепанных европеоидов. Казалось, он был не уверен, можно везти таких оборванцев или нет. Но Сэвэдж моментально помахал перед его носом несколькими тысячеиеновыми банкнотами.

Водитель кивнул, отъехал от тротуара и лихо влился в автомобильный поток, мгновенно смешавшись с другими машинами.

Сэвэдж услышал нарастающий звук сирен, на этот раз не сомневаясь, куда именно они направляются. Стараясь не показать того, что он сильно волнуется, он думал лишь о том, чтобы шофер не заподозрил, что его пассажиры могут быть каким-то образом связаны с этим неприятным воем.

Такси завернуло за угол. Полицейские машины приближались по встречной полосе, мигая огнями.

А затем они исчезли. И хотя таксист смотрел на них, он все-таки не остановился. Сэвэдж коснулся руки Рэйчел. Ее пальцы дрожали.

Плывя среди плотного потока машин, который все-таки умудрялся каким-то образом двигаться, они наконец добрались до района Гинзы. Акира объяснял, что Гинза означает “серебряное место” и название восходит к тем временам, когда несколько сот лет назад на этом месте находился государственный монетный двор. С тех пор прошло много времени, и двор превратился в главный токийский торговый центр с рядами бесконечных магазинов, баров и ресторанов.

Эквивалентом Гинзе мог послужить Таймс-Сквер в Нью-Йорке, до того, как его площадь заразили наркоманы, проститутки и порнозаведения. Неон. Сэвэдж никогда раньше не видел столько неона. Всюду, куда только не падал взгляд, бриллиантовые огни превращали ночь в день. Пугающие комбинации электрических цветов. Некоторые еще и мигали. Другие пульсировали и посылали вам сообщения целому ряду сильно освещенных, и вся эта иллюминация сильно смахивала на невероятный торжественный парад непонятного героя. Хорошо одетые прохожие заполняли тротуары перед магазинами.

У Сэвэджа не было намерения показывать водителю записку Акиры, потому что таким образом был бы установлен ресторан, в котором они должны были бы ждать его звонка. Полицейские могли допросить всех водителей, подбиравших белых пассажиров в районе парка, а Сэвэдж хотел оставить место встречи вдали от подозрений. Кроме того, они с Рэйчел вовсе не собирались там появляться вплоть до следующего звонка Акиры в девять утра завтра.

Но у Сэвэджа были и другие причины, по которым он хотел добраться до этого района. Например, практически все приезжающие в Токио туристы с континента обязательно стекались именно сюда, а им с Рэйчел только и нужно было, что смешаться с толпой. Еще одно: им была необходима свежая одежда, но они понимали, что под столь плотным наблюдением возвращаться на вокзал более чем опасно, потому что возле автоматических камер хранения, в которых они оставили свои чемоданы и сумки, могла дежурить команда наблюдения.

— Аригато, — обратился Сэвэдж к водителю, указывая, чтобы тот подрулил к тротуару. Таксист в белых перчатках сосчитал деньги, предложенные ему Сэвэджем, удовлетворенно кивнул, нажал на рычаг, открывающий задние двери, и выпустил Сэвэджа и Рэйчел на улицу.

Когда таксист укатил, Сэвэдж вдруг осознал, насколько же вокруг светло. Шум движения и вопли музыки, раздававшейся из баров, оглушали. Выхлопные газы забивали легкие. Пикантные запахи острой еды выплывали из дверей ресторанов.

Им хотелось бежать, но пришлось, дабы не вызывать подозрений и не привлекать внимания, приноравливаться к движению толпы. Но, несмотря на все их усилия казаться спокойными, внимание они все-таки привлекали. Проходящие мимо японцы глазели на них. “Неужели даже в районе Гинзы европейцы настолько в диковинку?” — недоумевал Сэвэдж. Или же потому, что их лица грязны, а одежда порвана? А тут еще и хромота Рэйчел и ее ноги в мужских носках…

Сэвэдж повел ее к сверкающим витринам магазинов.

— Нужно найти…

Он резко остановился перед магазином электротехники, пораженный увиденным в телевизоре, выставленном в витрине. Сквозь стекло не доносилось ни звука. Но это не играло особой роли. Слова, дополнявшие и без того поразительную для Сэвэджа картинку, были бы ему совершенно без надобности, потому что звучали бы на японском языке.

Но для того, чтобы постичь поразительное значение увиденного, Сэвэджу не нужен был переводчик. Чувствуя, как ухает вниз сердце, он смотрел на привидение. Муто Камичи… Кунио Шираи… человек, разрубленный напополам в несуществующем Мэдфорд Гэпском Горном Приюте… воодушевлял сотни японских демонстрантов, поднимающих антиамериканские лозунги перед американской военно-воздушной базой. За оградой стояли, нервно сжимая оружие в руках, американские пехотинцы.

Репортаж был идентичен виденному Сэвэджем три дня назад по американскому телевидению.

Лишь с двумя значительными различиями. Бывшие раньше протесты происходили у гражданских зданий, а толпы демонстрантов — и так довольно многочисленные — возросли не только численно, но и интенсивно.

Мрачноглазые лица американских руководителей появились на телеэкранах. Сэвэдж узнал госсекретаря — болезненного, с наморщенным лбом — которого интервьюировал Дэн Рэтер. Кадр показал пресс-секретаря президента, напряженно отвечающего на вопросы журналистов.

И тут же на экранах снова появилось лицо Камичи-Шираи. Он опять воодушевлял демонстрантов. Как бы он ни назывался, но этот седовласый, со вторым подбородком человек примерно пятидесяти пяти лет, так напоминавший по виду уставшего чиновника, перед толпой вдохновлялся, и внезапно откуда-то появлялось обаяние, и какая-то божья искра вспыхивала в его глазах. Подчиняющие себе все и вся глаза, властные жесты превращали его в воинствующего и очаровательного зелота. С каждым рубком его мозолистых от занятий каратэ рук толпа со все нарастающим запалом отвечала воем и проявлением все более и более агрессивного настроения.

— Наверное, сегодня днем, пока Хэйли со своими людьми держали нас запертыми в парке, произошли новые демонстрации, — сказал Сэвэдж. Он повернулся к Рэйчел: ее бледность заставила его нахмуриться. — Ты как?

Она пожала плечами, нетерпеливо, будто кровь, пропитавшая носки, сейчас играла мало роли.

— Что же происходит? Какова причина всего этого?

— Может быть, какой-нибудь нам не известный инцидент? — спросил самого себя Сэвэдж и тут же покачал головой. — Я думаю, что Камичи, — он тут же поправился, — Шираи не нужен никакой инцидент. Я думаю, все дело в Америке… Америке в Японии.

— Но Америка и Япония — друзья!

— Если верить этим демонстрантам, то — нет, — Сэвэдж почувствовал за спиной какое-то движение и обернулся. Возле телеэкранов сгрудились проходящие японцы.

— Давай-ка отсюда выбираться, — сказал он. — Мне неприятен интерес, который мы вызываем.

Они пробрались сквозь все увеличивающуюся толпу. Кровь застыла у Сэвэджа в жилах. Сократившиеся мышцы прекратили ныть только после того, как они вышли на нормально запруженную народом площадку перед магазином и пошли по тротуару.

— Но так внезапно, — сказала Рэйчел. — Почему? Демонстрации набирают силу, становятся мощнее.

— Их катализирует Камичи.

— Шираи.

— Никак не могу привыкнуть к этому имени, — сказал Сэвэдж. — Это ведь тот самый человек, которого я вез в Пенсильванию.

— В несуществующий отель.

— В моей реальности — я его туда вез. И для меня этот отель существует. Но, хорошо, — мысли, Сэвэджа закрутились, пойманные в ловушку жамэ вю, — пусть будет Шираи. Именно он — причина всех этих демонстраций. Не знаю, почему. Я просто не могу представить себе источника его могущества. Но он, Акира и я — все мы каким-то образом связаны.

Внезапная мысль заставила Сэвэджа повернуться к Рэйчел.

— Бывший император Хирохито умер в январе 1989-го.

Рэйчел не замедлила шаг.

— Да. И что с того?

— После того, как Япония проиграла вторую мировую войну, император Хирохито получил от генерала Мак-Артура приказ создать новую Конституцию. Но еще перед этим, в то время, когда японцы были окружены в сорок пятом, Америка настояла на том, чтобы Хирохито выступил по радио и не только сообщил народу о безоговорочной капитуляции, но и отказался от своей божественной сущности и заявил о том, что он человек, а не бог.

— Помнится, я что-то об этом читала, — отозвалась Рэйчел. — Это заявление потрясло всю Японию.

— И помогло Мак-Артуру перестроить и преобразовать страну. Одним из главнейших пунктов новой Конституции было то, что церковь и государство разъединяются. По закону, религию и политику нельзя было смешивать.

— А при чем здесь смерть Хирохито?

— Все дело в его похоронах. Вопреки Конституции, но без возражений со стороны Америки, на похоронах политические и религиозные обряды были смешаны. Из-за экономической мощи Японии на похороны приехали высокопоставленные государственные деятели разных стран. Самые крутые люди из международного правительства. И все они стояли под проливным дождем, наблюдая за тем, как японские почетный часовой сопровождал гроб Хирохито в храм, где за ширмами обряды сипто — традиционные японские религиозные обряды — были совершены. И ни один из прибывших не сказал: “Эй, минутку, все это противозаконно. Именно так началась война на Тихом океане”.

— Да они просто отдавали дань уважения такому великому человеку, — произнесла Рэйчел.

— Или же просто так обгадились из-за того, что если бы они воспротивились синтоистским обрядам, то Япония в ярости прекратила бы поставлять кредиты. Черт, ведь Япония по большинству своему покрывает американский бюджетный дефицит. И ни одна страна не возопит, если Япония решит вернуться к своей предыдущей Конституции. Пока Япония обладает деньгами — а следовательно, и властью — ее правительство может поступать так, как ему заблагорассудится.

— Вот, где хромает твоя аргументация, — сказала Рэйчел. — Ведь японское правительство отвечает за свои поступки.

— Пока устанавливает свои собственные правила игры — да. Но что будет, если Камичи-Шираи возьмет власть в свои руки? Представь себе, что вернутся старые времена, и сипа перейдет к радикальной партии! Знаешь ли ты, что Япония — предположительно немилитаризованная страна тратит на оборону денег больше, чем любая страна, входящая в НАТО, за исключением Америки? А мы в чем-то еще подозреваем Южную Корею! Японцы тоже. И Китай их страшно волнует! И…

Сэвэдж внезапно понял, что слишком громко разговаривает. Проходящие мимо японцы хмуро смотрели на него.

И Рэйчел продолжает хромать.

— А ну-ка, пошли. Пора что-то сделать с твоими ступнями.

Ярко освещенный спортивный магазин привлек внимание Сэвэджа. Они с Рэйчел вошли внутрь. Покупателей почти не было. Когда два продавца — молодые мужчина и женщина — поклонились, приветствуя посетителей, они удивленно посмотрели на обутые в носки ноги Рэйчел.

Сэвэдж с Рэйчел быстро поклонились в ответ и прошли в магазин. В дополнение к спортивной одежде для тренировок в магазине продавались джинсы, футболки и нейлоновые куртки. Рэйчел набрала покупок в обе руки и вопросительно посмотрела на продавщицу, которая правильно интерпретировала ее взгляд и повела женщину в комнату для переодевания.

Это была небольшая каморка в дальнем конце комнаты, в которой занавеска заменяла дверь. Прихватив по дороге пару толстых белых носков для занятий бегом и “рибоки”, Рэйчел скрылась за занавеской.

В это время Сэвэдж взял пару коричневых носков, потому что свои отдал Рэйчел. Его брюки стояли колом от грязи, а рубашка пропиталась потом. Он взял смену. Когда из каморки вышла Рэйчел, одетая в джинсы “стоунуош”, футболку цвета “бургунди” и голубую нейлоновую куртку, подчеркивающую кобальтовый цвет ее глаз, Сэвэдж занял ее место в кабинке, время от времени выглядывая из-за занавески и стараясь рассмотреть, не входит ли кто-нибудь, кто мог бы оказаться угрозой для незащищенной Рэйчел. Через восемь минут они расплатились и вышли, таща свои грязные шмотки в пакете, который выкинули в мусорный ящик несколькими кварталами дальше.

— С этими кроссовками — совсем другое дело, — вздохнула Рэйчел облегченно. — Так приятно не хромать!

— А главное, мы больше не выглядим так, будто переночевали в канаве, — на Сэвэдже были штаны цвета “хаки”, желтая рубашка и светло-коричневая ветровка. Эта комбинация подчеркивала зелень его глаз, придавая им немного коричневого. В раздевалке ему удалось причесаться, точно так же, как и Рэйчел. — На наших лицах все еще видны следы грязи. Но в любом случае — неплохо. И если честно — выглядишь ты просто обворожительно.

— Льстец — но так приятно слушать комплименты. Но настоящей наградой за наше переодевание станет то, что теперь, когда мы изменили цвет шкурки, нас будет не так-то просто опознать, как людей, выскочивших из сада, как людей, за которыми охотится полиция.

Сэвэдж в восхищении посмотрел на нее.

— Ты действительно быстро схватываешь.

— Дайте мне хорошего учителя и правильную мотивацию — я имею в виду страх — и научишься с такой скоростью… — она наморщила лоб. — Тот фургон, рядом с парком. Мне показалось, что он вывернул из потока машин и направился к проулку, прямо на нас.

— Видимо, у Хэйли возле парка были расставлены автомобили, и его люди, заметив нас, сообщили по радио о том, что надо прислать подкрепление… На нашу беду, фургон оказался совсем близко.

— Нашу беду? Похоже, что не повезло как раз сидевшим в фургоне, — перебила его Рэйчел. — Ветровое стекло покрылось “звездочками” от пуль, когда машина стала надвигаться на нас. Ведь это были действительно следы от пуль?

Сэвэдж сложил губы, надул их и кивнул.

— Похоже на то, что кто-то решил остановить людей Хэйли и не дать им остановить нас.

— Но кто, и как он узнал о том, где мы находимся?

— Меня вот что беспокоит: каким образом люди Хэйли смогли выследить нас в метро? Ведь мы были очень осторожны. Я с самого нашего ухода с вокзала продолжал проверять, нет ли за нами хвоста. Но затем внезапно и как-то вдруг люди Хэйли появились в парке. Создается впечатление, что они либо думают так же, как и мы, либо на несколько шагов вперед.

— Ты раньше сказал… — Рэйчел задумалась, — что очень многие наши действия предсказуемы, что создает кучу дополнительных проблем, которые приходится решать не самым лучшим образом. Но сцена в парке не имела никакого отношения к нашим проблемам. Мы ведь отправились туда случайно.

— Правильно, — согласился Сэвэдж. — Наши пути с противником пересекались слишком много раз. Не понимаю, как им все время удается с нами сталкиваться?

— Боже мой, — Рэйчел повернулась к нему, — я вот о чем только что подумала: мы все время принимаем как данность то, что именно Хэйли пытается нас остановить, так?..

— Так.

— А что, если все это наоборот? Что, если именно Хэйли старается нас защитить? Что, если команда, сидящая в фургоне, подчинилась тем, кто хотел нас убить, а человек Хэйли прострелил ветровое стекло для того, чтобы мы смогли продолжить поиски?

На какое-то мгновение Сэвэдж ничего не понял, перевертыш оказался слишком тяжел для мгновенного восприятия. И тут же почувствовал давление за ушами. Будто что-то впилось ему прямо в мозг. Зрение замутилось, сознание разрывалось между двумя необоримыми противоречиями. Казалось, ничему нельзя верить. Все стало зыбким, нереальным. Ложным. Жамэ ею боролось с истиной. Но ведь что-то должно быть правдой! Должен быть выход, решение загадки! Он больше не в силах выносить…

Нет! Три недели назад его личная трудность состояла в том, чтобы доказать самому себе, что он не до конца выжат. А теперь?

Полное смятение!

Он пошатнулся.

Рэйчел схватила его под руку. Широко распахнув глаза, она изучала его лицо.

— Ты побледнел.

— Я думал… на какое-то мгновение… я… сейчас все в порядке… нет… несколько туманно…

— Я сама себя чувствую не совсем в своей тарелке. Мы ведь со вчерашнего дня ничего не ели, — она ткнула пальцем. — Вот сюда, в ресторан. Нужно сесть, отдохнуть, что-нибудь закинуть в желудки и постараться прочистить головы.

На сей раз не Сэвэдж вел Рэйчел, а она его. Он чувствовал себя настолько беспомощным, что даже не стал сопротивляться.

Официантка — с набеленным лицом, в кимоно и сандалиях — принесла меню. Открыв его, Сэвэдж снова почувствовал полную дезориентацию. Названия в меню были напечатаны не горизонтально, как на Западе, а вертикально, и этот контраст лишь усилил чувство того, что все извращено, что его мозг не справляется с такой нагрузкой. Но рядом с японскими иероглифами милостиво оказались напечатанными английские переводы. И все-таки Сэвэдж настолько ничего не понимал в японской кухне, в которой не было ничего американского, что едва смог ткнуть пальцем в левую колонку, где было указано, что это рекомендация ресторана обеда на двоих.

— Сакэ? — спросила официантка с поклоном. Сэвэдж покачал гудящей от напряжения головой. Алкоголь был ему сейчас совсем ни к чему.

— Чай? — спросил он, сомневаясь, что удастся добиться ответа.

— Хай. Чай, — спокойно ответила официантка с улыбкой и отошла, часто семеня ногами в узком кимоно, которое вдобавок ко всему подчеркивало форму ее бедер.

На заднем плане, в безумном коктейль-зале ресторана японский певец в стиле “кантри вестерн” исполнял изумительную версию песни Хэнка Уильямса “Я так одинок, что только и плачу”.

Сэвэджу стало интересно: понимает ли певец слова или же просто повторяет заученное.

“Полуночный поезд…”

— Если мы в беде, а думали, что в беде может оказаться лишь Акира… — Сэвэдж покачал головой.

— Знаю. Мне жутко даже представить, что может с ним сегодня случиться или уже случилось. — Рэйчел нагнулась над столом. — Но мы ничем не можем ему помочь, по крайней мере, сейчас. Еще раз говорю тебе — отдохни. Скоро подоспеет заказанное. Ты должен постараться расслабиться.

— Ты хоть понимаешь, насколько все идет шиворот-навыворот?

— Имеешь в виду, что я о тебе забочусь, а не ты обо мне? — переспросила женщина. Сэвэдж кивнул. — А мне так нравится.

— Не нравится мне ощущение…

— Выхода из-под контроля? У тебя будет еще ох как много возможностей обрести его. И делать то, что ты делаешь лучше всего. И очень скоро. Но, слава небесам, не сейчас.

“Слышишь ли ты зааавыыываааниииеее?” Ресторан покачивался в сигаретном дыму, и воздух был насыщен забивающими все запахами острых соусов. Сэвэдж с Рэйчел сидели на подушках перед низеньким столиком с углублением под ним для того, чтобы, не нарушая японских традиций, длинноногие иностранцы могли спокойно вытягивать конечности.

— Камичи… Шираи… Мы должны с ним встретиться, — сказал Сэвэдж. — Мы с Акирой должны выяснить: видели ли мы друг друга мертвыми и видели ли мы мертвым его.

— На его месте, если бы я вела демонстрации к американским военным базам, то обзавелась бы такой охраной, что даже ты не смог бы сквозь нее прорваться, — откликнулась Рэйчел. — С ним будет нелегко встретиться. А так как ты вдобавок ко всему американец, то вряд ли сможешь запросто позвонить ему в офис и назначить встречу.

— Ну, то, что мы с ним поговорим, в этом как раз можешь не сомневаться, — махнул рукой Сэвэдж. — Могу поспорить на что угодно.

Официантка принесла теплые влажные салфетки. Затем подоспели и заказанные блюда: прозрачный бульон с кусочками лука, грибов и заправленный перетертым имбирем; яме в соевом соусе, смешанном со сладким вином; рис с соусом Кэрри; вареная рыба с овощами терияки. Различные соусы очень хорошо оттеняли всевозможные блюда, придавая им неповторимый вкус. Сэвэдж даже не предполагал, что так проголодался. И хотя порции были более, чем достаточны, он съел все с таким аппетитом, что лишь потом сообразил, что был слегка неуклюж с палочками.

Но во время еды его не покидали мысли об Акире и о том, что за восемнадцать часов, которые они провели врозь, все настолько круто переменилось, что теперь все их расписания встреч и возможности войти друг с другом в контакт кажутся совершенно неприменимыми к данному моменту.

— Я не могу ждать до девяти утра, — сказал он наконец. Он одним глотком допил остаток чая, оставил плату, хорошо сдобренную чаевыми, и встал. — Я тут видел в вестибюле телефон.

— Что ты намерен…

— Позвонить Акире.

Телефон находился в углу, вдалеке от входа, рядом с раздевалкой. Наполовину скрытый ширмой с блестящими летними цветами, Сэвэдж кинул в прорезь монетки и набрал номер, который ему написал Акира.

Телефон прозвонил четыре раза.

Сэвэдж ждал, плотно обхватив трубку пальцами.

Пятый гудок.

И тут ответила женщина. Эко. Сэвэдж не мог не узнать ее голос.

— Хай. — Чувствуя, как подгибаются колени от этого резкого, грубого голоса, Сэвэдж понял, что Акира в опасности, и ему следует как можно быстрее улетать из Японии.

Сердце колотилось, как сумасшедшее. Сэвэджу отчаянно хотелось задать женщине несколько вопросов, но Акира в свое время подчеркнул — Эко не знает английского.

“Но я не могу вот так запросто прервать контакт! — думал Сэвэдж. — Мне нужно как-то попытаться связаться с Акирой! Должен же быть хоть какой-нибудь…”

Он услышал шорохи в трубке. И вдруг в ней зазвучал другой голос. Мужской. Он сказал что-то по-японски.

Сэвэдж чувствовал, что сердце заколотилось еще сильнее, что он теряется от того, что не может понять, что именно говорит мужчина.

С внезапной легкостью голос переключился на английский.

— Дойль? Форсайт? Черт, да как бы ты себя не называл, слушай, приятель. Если ты знаешь, что нужно сделать, чтобы выбраться из этой передряги и спасти свой зад, ты бы лучше…

Сэвэдж среагировал совершенно бездумно. Инстинктивно, получив удар, он грохнул трубку на рычаг. Колени продолжали трястись.

Безумие.

В баре-кантри японец продолжал тянуть свое бесконечное: “Так одинок, что умираю”.

— Кто это был? — спросила Рэйчел.

Они двигались в толпе по залитым неоновым светом улицам. Жар от сплошной стены света был, как от кварцевых ламп.

У Сэвэджа сводило живот. Он боялся, как бы не выблевать еду, которую он только что проглотил.

— Этого голоса я никогда раньше не слышал. Не могу судить о его японском акценте, но английский был идеален. Или так — американский. Мы никак не могли проверить, на чьей он стороне. Он был зол, нетерпелив и угрожал. Я не рискнул остаться на проводе. Если звонок прослушивался, они могли бы прочесать Гинзу. Одно лишь я понял окончательно. Акира в свой дом не допустил бы посторонних, а Эко без надобности не стала бы рявкать “хай”.

— Полиция?

— У них не работают американцы. И откуда ему знать, что ко мне следует обращаться либо “Форсайт”, либо “Дойль”? Акира бы им этого не сказал.

— Может быть, и не сказал бы. По своей воле. Сэвэдж знал, какой эффект оказывают некоторые химические препараты на несговорчивых информаторов.

— Таким образом, мы знаем, что Акира попал в беду. Но как ему помочь, я не знаю.

Сирена заставила его вздрогнуть. Повернувшись и намерившись бежать, он увидел проехавшую мимо “скорую помощь”.

Он выдохнул воздух.

— Мы не можем больше слоняться по улицам, — твердо сказала Рэйчел.

— Но где бы мы могли спокойно, не дергаясь, провести ночь?

— Я все равно не засну, — покачала головой Рэйчел. — Я настолько перевозбуждена, что…

— Выходов у нас два. Найти безопасное место, переждать до утра и тогда отправиться в ресторан в надежде, что Акира все-таки позвонит. Но в ресторане может оказаться засада.

— А второй?

— Изменить планы. Я ведь говорил Акире, что даже в том случае, если Эко предупредит меня по телефону, я все равно не уеду из Японии. Мне нужны ответы на мои вопросы, — удивленный угрозой, прозвучавшей в голосе, Сэвэдж развернул бумажку с инструкциями, данными ему Акирой. — Акира сказал, что это мудрый и святой человек. Его сэнсей. Человек, с которым Акира хотел поговорить. Так. Давай-ка проверим этого святого, насколько он свят.

Контрастируя со сверканием района Гинзы, эта часть Токио была темна и угнетающа. Несколько фонарей да редкие, стоящие на окнах лампы практически не разгоняли нависшую мглу. Расплатившись с таксистом и выбравшись с Рэйчел из машины, Сэвэдж, несмотря на темноту, почувствовал некоторое напряжение.

— Похоже, что заехать сюда — была не лучшая идея, — поежилась Рэйчел.

Сэвэдж стал изучать темную улицу. Шум движения, доносящийся издалека, лишь подчеркивал нависшую над этим районом тишину. Несмотря на то, что тротуар казался вымершим, даже в такой темноте Сэвэдж обнаружил несколько выступов и ниш, в каждой из которых могли прятаться зоркие глаза, которые…

— Такси уехало. Других я не вижу. Слишком поздно что-либо изменять.

— Чудно… Откуда нам знать, что водитель привез нас именно туда, куда нам нужно? — спросила Рэйчел.

— “Авраам верил…” и так далее, — вспомнил Сэвэдж любимую цитату Рэйчел. — В этом нам придется ему довериться.

— Чудненько, — повторила Рэйчел, и слово прозвучало в ее интерпретации как ругательство.

Сэвэдж, понимая тщетность поиска ответа, развел руками.

— По инструкции мы должны были бы оставить такси в нескольких кварталах от места назначения, а затем осторожно, проверяя, нет ли засады, подойти к нужному дому, — он огляделся по сторонам. — Но в Токио названий улиц практически нет. Без подсказки таксиста я навряд ли отыскал бы это место, даже если бы находился всего в нескольких кварталах от него.

Они стояли перед пятиэтажным грязноватым бетонным зданием. Без окон. Оно напоминало склад, попавший ни с того, ни с сего в район многочисленных многоквартирных комплексов с крохотными окошками. Хотя и они казались достаточно грязными.

Здание было не освещено.

— Не могу поверить, что здесь кто-нибудь живет, — сказала Рэйчел. — Наверное, это ошибка.

— …У нас есть способ в этом убедиться, — и снова Сэвэдж осмотрел темную улочку. Положив руку на “беретту”, заткнутую за пояс брюк под курткой, он подошел ко входной двери.

Она была сделана из стали.

Сэвэдж осмотрел все, но так и не смог отыскать кнопки звонка или интеркома. Да и замка на двери не было.

Он попробовал повернуть ручку. Она повернулась. Причем, с легкостью.

— По крайней мере, здесь не боятся непрошеных посетителей, — сказал Сэвэдж. Он не мог скрыть, удивления. — Держись ко мне поближе.

— Эй, если я встану еще ближе, то придется залезать тебе в белье.

Сэвэдж чуть улыбнулся.

Но ее шутка не сняла охватившего его напряжения. Он толкнул тяжелую створку вперед и, нахмурившись, оглядел скудно освещенный коридор.

— Быстро, — сказал он и, потянув Рэйчел за собой, выскочил из дверного проема, чтобы их силуэты не стали легкими мишенями.

Так же быстро он захлопнул дверь и с удивлением заметил, что и с этой стороны задвижки не было. Пораженный, он стал рассматривать раскинувшийся перед ними коридор.

Он заканчивался в десяти футах впереди. Никаких дверей. Ни с одной, ни с другой стороны. В дальнем конце наверх вела лестница.

— Что это за… — начала было спрашивать Рэйчел. Но Сэвэдж приложил палец к губам, и она замолкла. Он знал, что именно она хочет спросить, и кивнул понимающе. Он никогда не видел склада или жилого дома с такой планировкой. На стенах не было никаких указателей с направлениями или того, где кто сейчас находится. Никаких почтовых ящиков с именами, никаких звонков. Никаких дверей с охранной системой, преграждающей путь в дальнюю часть здания.

Лестница оказалась бетонной. Сэвэдж с Рэйчел стали осторожно подниматься; они морщились, слыша, как отдаются эхом вверху их шуршащие шажки.

Следующий этаж оказался также слабо освещенным: коридор был коротким, без дверей, в конце его наверх вел следующий лестничный пролет.

И снова они стали подниматься. Нервозность Сэвэджа возрастала. “Почему инструкции, данные Акирой, оказались настолько неполными? — думал он. — Каким, черт побери, образом я смогу кого-нибудь отыскать, если здесь нет ни одной двери с фамилией?..”

И тут он понял, что инструкции Акиры были достаточно полными.

Отсутствие дверей исключало возможность ошибки. Оставалось лишь подниматься. И после того, как они с Рэйчел прошли безжизненные третий и четвертый этажи, у них оставалась единственная возможность проверить свои догадки — пятый этаж.

Где лестница, наконец, закончилась. Как и на других этажах, коридор оказался коротким. Но в самом его конце их поджидала стальная дверь. Сэвэдж колебался, положив руку на “беретту”. Чем ближе они подходили, тем, казалось, огромнее становилась дверь. И снова, как и в случае со входной дверью внизу, на этой не было ни кнопки звонка, ни интеркома, замка или задвижки.

Глаза Рэйчел, уловив изумление и дурные предчувствия Сэвэджа, сузились.

Сэвэдж — желая подбодрить женщину — сжал ее руку и потянулся к дверной ручке. Ощущая молотящийся в висках пульс, он внезапно передумал, решив, что эта дверь — хоть она и кажется незащищенной, все равно выглядит как вход в чье-то жилое помещение или даже квартиру. Поэтому вот так запросто входить ему, пожалуй, не к лицу.

Поэтому, затаив дыхание, он поднял руку и постучал костяшками пальцев.

Стальная дверь отозвалась гулкими ухами.

Сэвэдж снова постучал, на сей раз сильнее.

Стальная дверь завибрировала, и за ее панелью послышалось гулкое эхо.

Пять секунд. Десять.

Пятнадцать. Никакого ответа.

Никого нет дома, решил Сэвэдж. Или же за дверью просто нет никакой квартиры. А может, сэнсей Акиры слишком крепко спит и не слышит или…

Но сэнсей Акиры должен быть самым лучшим. А профессионалы не спят настолько глубоко.

Черт бы тебя побрал!

Сэвэдж взялся за ручку, повернул ее, толкнул дверь и вошел.

Несмотря на то, что Рэйчел шла следом, уцепившись за его куртку, он не обращал на нее внимания, оказавшись среди приглушенных огней в огромном зале.

Хотя, нет, это были вовсе не приглушенные огни. Тусклые лампочки под планкой, которые тянулись по всему периметру потолка, светили настолько слабо, что “приглушенные” огни — совсем не то, что можно было бы о них сказать. Сумерки. Ложный закат. Но даже эти эквиваленты не передают ощущения, появившегося у Сэвэджа и Рэйчел. Освещение было настолько слабым, что даже свечи, и то, наверное, горели бы ярче, но его хватало как раз на то, чтобы пришельцы смогли увидеть огромный додзе и бесконечные ряды татами на полу, полированные поверхности кипарисового дерева на потолочных балках и панелях стен и потолка.

Словно лунный свет.

С темными провалами между каждой, отделенной от других, едва светящейся и едва видимой лампочкой.

Сэвэдж почувствовал подавленность и ужас, словно при входе в святыню, в храм. Додзе, хоть и был в полутьме, изливал определенную ауру. Святость. Или торжественность.

Он пропитался потом и болью… одержимостью и унижением… мистицизмом восточных боевых искусств. Разум и тело, душа и мускулы слиты в единое целое. Священное место. И когда Сэвэдж вдохнул в себя священный аромат и шагнул вперед, сталь скользнула, по отполированному металлу.

Ни скрипа, ни щелчка, а лишь мягкий, масляный, скользящий шип, который вызвал у Сэвэджа мгновенный шок и от которого его скальп мгновенно съежился.

И не одно шипение, но множество. Вокруг. Казалось; темные стены оживают, разбухают и рождают что-то из себя. Показались светящиеся, отражающие тусклый свет разбросанных по потолку ламп. Длинные, загнутые, блестящие лезвия словно повисли в воздухе. Затем стены снова разродились, появились какие-то тени, превратившиеся в фигуры мужчин, одетых во все черное, с капюшонами и масками, закрывающими лицо. Возле стен их нельзя было различить, и каждый теперь держал вынутый из ножен меч.

Сэвэдж, развернувшись на месте, увидел, что окружен со всех сторон. По спине поползли мурашки. Он вытащил “беретту”.

Рэйчел застонала.

Взглянув на дверь, Сэвэдж отчаянно размышлял о том, как лучше сосредоточиться на борьбе и в то же время не отвлечься настолько, чтобы не дать хотя бы волосу упасть с головы Рэйчел. “В “беретте” пятнадцать патронов. Но здесь, конечно, больше пятнадцати противников. Выстрелы будут оглушающими, а вспышки пламени, вылетающего из дула пистолета, — ослепляющими в полутьме. Так что, я вполне смогу задержать меченосцев на несколько секунд, а этого будет достаточно для того, чтобы броситься к двери и далее вниз по ступеням”, — подумал Сэвэдж.

Но пока он так размышлял, дверь с грохотом затворилась. Перед ней сразу же встало несколько воинов. У Сэвэджа внутри все оборвалось. В отчаянии он прицелился в загораживающих дверь меченосцев.

И тут зажглись ярчайшие огни; они ослепляли — темный додзе моментально превратился в солнцеподобный храм. Сэвэдж резко вскинул руку к глазам, стараясь защитить их от режущих лучей. В то же мгновение единственным предупреждающим звуком стал быстрый, едва слышный шелест одежд, а затем невидимый меченосец оказался у Сэвэджа за спиной. “Беретту” вырвали у него из руки. Сильные пальцы нажали на нервы на руке американца, парализовав ее, чтобы он не смог выстрелить. Ошеломленный Сэвэдж заморгал, стараясь сосредоточить взгляд и избавиться от образа раскаленных добела солнц, закрывавших ему обзор.

Наконец зрачки привыкли к свету. Он опустил руку и с высоко вздымающейся грудью, в холодном, несмотря на жару, исходящую от ламп, поту начал разглядывать своих противников, захвативших его в плен. Теперь-то он понял, что их маски помогали не только скрываться в полутьме, но что прорези в них удерживали носивших их от дезориентации во время внезапного включения света.

Рэйчел снова застонала, но Сэвэдж постарался не обращать внимания на ее панику, сфокусировав внимание и все свои инстинкты на противнике. Безоружным он не мог даже мечтать о том, чтобы воевать с ними и пытаться пробиться к двери. В этом случае их с Рэйчел порубят на кусочки!

“Но тот, кто вырвал из моей руки пистолет, мог спокойно перерубить меня, когда внезапно включили свет, — подумал он. — Но вместо этого он отступил назад и поднял — как и остальные в додзе — меч вверх. Не означает ли это, что они не знают, что с нами делать: убить или.?..”

Словно по команде — хотя Сэвэдж не заметил, чтобы кто-нибудь подавал сигналы — меченосцы одновременно ступили вперед. Казалось, что додзе уменьшился в размерах, съежился. Затем мечи уперлись остриями в грудь Сэвэджу и Рэйчел, и зал уменьшился еще больше.

И еще один шаг вперед — многочисленные шаги на татами не слышны, лишь едва различимые вздохи, словно тростниковые маты выдохнули из себя воздух под навалившимся на них весом.

Сэвэдж медленно поворачивался на месте, оглядывая комнату, высматривая выходы, стараясь обнаружить хотя бы маленькую проплешину во флангах. “Но даже, — думал он, — если я и увижу коридор или какой-нибудь возможный из него выход, то все равно не смогу протащить Рэйчел мимо этих мечей без оружия!”

Фигуры в капюшонах с масками на лицах снова приблизились на шаг, и лезвия мечей направились совсем в грудь Сэвэджу и Рэйчел. Американец продолжал поворачиваться на месте, и глаза его жестоко сузились, когда он увидел стену, противоположную той, сквозь которую они прошли в зал. В то же мгновение очередной неслышный сигнал остановил неумолимое приближение меченосцев. Додзе — и так тихий, если быть откровенным, — стал молчаливым как могила. Ни единого звука… кроме непрекращающихся постанываний Рэйчел…

…не раздавалось в нем.

Меченосцы, стоявшие в дальнем конце додзе, расступились, открывая проход, по которому шел человек, до сих пор скрытый за их спинами. Он тоже держал в руках меч и тоже был одет в черное — в маске и капюшоне. В отличие от остальных, он был небольшого роста, сухопарый, хотя и подтянутый, а его легкие шажки выдавали хрупкость. Он сорвал маску и опустил на шею капюшон, открыв лицо старого японца, практически голый череп: седые усы и темные, хотя и сверкающие глаза казались единственными отличительными чертами этого человека. Во всем остальном он сильно смахивал на мумию.

Но у Сэвэджа появилось предчувствие, что старческая осторожная походка — уловка, а хрупкость старика очень обманчива, и что этот древний японец в этой комнате наиболее опасный из всех.

Хмуро глядя на Сэвэджа и Рэйчел, старик взмахнул мечом, словно намереваясь рубануть по пленникам.

И тут же рванулся вперед, делая шаги, неуловимые для глаза.

Но меч был направлен не на Сэвэджа.

На Рэйчел!

Сэвэдж прыгнул, загораживая ее, намереваясь отвести удар руками, надеясь блокировать лезвие, поднырнуть под него и рубануть по кажущимся очень ломким шейным позвонкам старика. Он не раздумывал, отметая варианты того, что сможет сделать с ним меч в случае провала. Его жизнь не значила ничего. Жизнь Рэйчел — вот что имело значение!

Жест Сэвэджа был рефлекторным, инстинкты перекрыли ему все пути, кроме одного — он должен был выполнить свой профессиональный долг — защищать.

В мгновение ока он оказался на пути старика, стараясь предотвратить его жестокий удар, но мерцающее острие рубящего воздух лезвия оказалось настолько быстрым, что было почти неуловимо для глаза. Он парировал удар рукой, хотя и понимал — еще до того, как начал движение, — что это бесполезно.

“Но не могу же я просто так сдаться! Не могу предоставить незащищенное тело Рэйчел на милость меча!”

Ему представилось, как лезвие проходит сквозь его предплечье, как обрубок руки и кисть взлетают в воздух, а артерии начинают фонтанировать алым. Но он не отступил и, видимо, неправильно рассчитал время, за которое старик нанесет удар, и слишком рано парировал его, выставив — как и предполагал в мыслях — свою руку вперед и вверх.

Он тупо смотрел на то, как лезвие, словно остановленное невидимой силой, застыло возле его плоти. Полированное, сверкающее острие меча незыблемо нависало над рукавом куртки Сэвэджа. От страха все в его глазах стало преувеличенно четким, и он даже увидел несколько ниток, вплетенных в ткань.

“Боже!..”

Сэвэдж выдохнул, почувствовав, как порция адреналина вспрыснулась в кровь, и как вулканический жар поднимается к груди.

Старик покосился на Сэвэджа, опустил подбородок вниз — резкий поклон — и крикнул. Судя по всему, задал какой-то вопрос.

Но обращался он не к Сэвэджу, а к кому-то, стоящему за его спиной, хотя Сэвэдж совсем не был в этом уверен, потому что непроницаемый взгляд старика ни на мгновение не оторвался от расширенных зрачков американца.

— Хай, — ответил кто-то сзади, и сердце Сэвэджа расширилось, потому что он узнал этот голос.

— Акира? — Сэвэдж ни разу в жизни не задавал вопросов таким напряженным и таким жаждущим ответа голосом.

— Хай, — повторил Акира и прошел в проем расступившихся меченосцев. Так же, как и они, он был одет в черную одежду, напоминавшую пижаму, но несколько потрепанную. Даже не несколько, а порядочно. Но в отличие от них, он не носил ни маски, ни капюшона. Его прямоугольное лицо казалось еще более прямоугольным из-за того, что короткие черные волосы были зачесаны на пробор слева направо, и на нем застыло выражение суровости, из-за которого Сэвэджу стало совсем не по себе. Печаль в глазах Акиры стала еще более неизбывной, более задумчивой и более бесконечной.

— Что происходит? — спросил Сэвэдж.

Акира сжал губы, и мышцы щек напряглись. Но когда он открыл рот для ответа, его оборвал старик, который моментально выстрелил в него еще одним непонятным вопросом.

Акира так же непонятно ответил.

Старик обменялся с Акирой еще двумя замечаниями — быстрыми резкими фразами, которые Сэвэдж даже не попытался интерпретировать.

— Хай, — на этот раз уже старик употребил двусмысленный положительный ответ. Он снова резко опустил подбородок вниз — езде один быстрый кивок — и поднял меч, коснувшись нескольких разрубленных ниток на рукаве Сэвэджа.

Лезвие, сверкнув, поднялось с такой скоростью, что Сэвэдж не успел проследить за тем, как старик сунул его в ножны, заткнутые за повязанный узлом грубый холстяной пояс. При этом лезвие издало шипящий звук.

Акира вышел вперед: его чувства были полностью подчинены самоконтролю, в глазах осталась лишь неизбывная печаль — общественное “я” было полностью отделено от внутреннего. Остановившись возле старика, он поклонился Сэвэджу и Рэйчел.

Весь день Сэвэдж чувствовал пустоту, незавершенность своего “я” без Акиры, но лишь сейчас он понял, насколько ему недоставало друга. Будь они в Америке, он бы не сдержался, и протянул Акире руку для пожатия, а в еще менее официальной обстановке даже похлопал бы его по плечу, чтобы показать свое расположение и радость. Но он подавил этот западный порыв. Так как Акира вел себя в соответствии с теми представлениями, которые ему внушали обстоятельства, Сэвэдж решил подчиниться японскому правилу этикета, и поклонился — как и Рэйчел — в ответ.

— Очень рад тебя видеть снова, — сказал Сэвэдж, пытаясь подавить излияние чувств, чтобы не поставить Акиру в неловкое положение перед соратниками, — и узнать, что ты в безопасности.

— А я — тебя. — Акира, заколебавшись, сглотнул. — Не думал, что мы еще раз свидимся.

— Из-за того, что Эко подала сигнал к отступлению?

— Из-за этого, — согласился Акира. — …И по другим причинам.

Загадочное предположение заслуживало вопросов, во Сэвэдж подавил их в зародыше. Он, разумеется, хотел узнать, что произошло с Акирой, и рассказать ему, что произошло с ними, но на повестке дня стояли ничуть не менее важные вопросы.

— Ты мне так и не ответил, — сказал Сэвэдж, обведя рукой меченосцев. — Что тут происходит?

И снова старик что-то крикнул по-японски. Голос у него был низкий и шершавый.

— Позволь представить тебе моего сэнсея, — сказал Акира. — Савакава Таро.

Сэвэдж поклонился и повторил имя, прибавив к нему уважительную приставку:

— Таро-сэнсей, — он ожидал, что в ответ получит очередной резкий кивок, и был удивлен, увидев, что старик расправил плечи м повторил его глубокий поклон.

— Он говорит, что получил удовольствие от твоей храбрости, — объяснил Акира.

— Потому, что мы пришли сюда? — Сэвэдж пожал плечами, показывая, что это как раз не самый умный поступок. — Принимая во внимание то, что произошло, это скорее глупость, а не доблесть.

— Нет, — сказал Акира. — Он имел в виду твою попытку защитить принципала от меча.

— Это? — Сэвэдж поднял брови, — Но ведь правила известны. Я об этом даже не подумал. Просто инстинктивно ответил — и все.

— Вот именно, — кивнул Акира. — Для Таро-сэнсея доблесть означает строгое, неукоснительное подчинение правилам, а не разуму.

— И это все, что нас спасло?

Акира покачал головой.

— Вы были в полной безопасности. По крайней мере был один довольно жутковатый момент, да и то лишь когда вы вошли. После того, как дверь заперли, Таро-сэнсей узнал вас по моему описанию и понял, что опасности вы никакой не представляете.

— Что? Ты хочешь сказать… Что все эти люди, смыкавшие вокруг нас кольцо… Что этот сукин сын меня проверял?

Резко щелкнул старый голос Таро:

— Не сукин сын и даже не сволочь.

Сэвэдж задохнулся, и кожа съежилась от изумления.

— Ты разочаровал меня, — сказал старик. Несмотря на то, что он на полтора фута был ниже Сэвэджа, казалось, что он возвышается над ним подобно башне, — Я ожидал от тебя большего. Не считай, что раз незнакомец обращается к тебе на своем родном языке, то он не знает твоего, — глаза Таро сверкнули.

Лицо Сэвэджа вспыхнуло.

— Прошу прощения. Я был глуп и груб.

— И самое важное — беспечен, — сказал Таро. — Непрофессионален. Я было хотел похвалить твоего учителя. Но теперь…

— Порицайте ученика, но не учителя, — сказал Сэвэдж. С горечью он вспомнил труп Грэма, сидящий за рулем “кадиллака”, ядовитые пары, заполнившие гараж, — поездку учителя в вечность. — Это моя вина. Моему поведению нет прощения. Надеюсь на вашу снисходительность, Таро-сэнсей.

Старик напоследок сверкнул глазами, но его взгляд тут же потух.

— Может быть, ты заслужишь прощение… Ты научился у своего учителя быстро исправлять ошибки.

— В этом случае, — сказал Сэвэдж, — инструктором по вашей стране был Акира. Но опять-таки: порицайте ученика, никак не учителя. Он предупреждал, чтобы я был осторожен и не лез на рожон. Я, как мог, старался вести себя по-японски.

— Это точно, — проговорил Таро. — Старался. Но удача ускользнула из твоих рук. Ни один незнакомец, гайдзин, не способен до конца осознать… и, более того, вести себя… как японец.

— Меня нелегко запугать.

Морщинистые губы Таро поджались, сложившись в некоторое подобие улыбки. Он что-то сказал Акире по-японски.

Акира ответил.

Таро повернулся к Сэвэджу.

— Мне сообщили, что ты человек серьезный. Тот, которых мы называем “откровенными” — слово, которое не следует смешивать с западным, обозначающим странную уверенность и притворство ваших народов, старающихся показать, что общественные и личные мысли могут быть идентичными, — старик, казалось, размышлял. — Наверное, я был неосторожен. Твой промах прощен. Приглашаю вас присоединиться к нам и узнать наше скромное гостеприимство. Может быть, вы с принципалом выпьете чаю?

— Да, с большим удовольствием, — откликнулся Сэвэдж. — Обычно от страха у меня всегда пересыхает во рту, — он жестом показал на меч Таро, изо всех сил постаравшись сделать так, чтобы его глаза сверкнули и заискрились, а в голосе прозвучало уважение, скромность и ирония.

— Хай, — Таро так выдохнул слово, что оно напомнило смех. — Пожалуйста, — пригласил он, — пройдемте.

Таро повел Сэвэджа, Рэйчел и Акиру по направлению к меченосцам в дальнем конце додзе и слегка махнул рукой. Мгновенно, единым движением, воины вложили мечи в ножны. И снова странный звук, высокий металлический свист полированного металла о металл заставил кожу Сэвэджа болезненно сжаться.

— Таро-сэнсей, один вопрос, — сказал он. — Я обеспокоен. Но, пожалуйста, не подумайте, что я хочу кого-то оскорбить этим вопросом.

— Ты можешь говорить, — разрешил старик.

— Когда мы вошли, и вы поняли, что мы не враги, — он колебался. — Я понимаю, почему вы решили нас проверить. Вам было необходимо узнать, как мы станем реагировать на прямую угрозу нашим жизням и, таким образом, — можно ли нам доверять. Ведь мы пришельцы. Гайдзин. Но даже так… — Сэвэдж нахмурился. — Ведь у вас не было никакой гарантии того, что я не запаникую. А вдруг бы я сорвался и начал палить, хотя и не имел плана отступления, и таким образом не мог бы позволить себе тратить амуницию, которая могла бы понадобиться мне позже. Ведь тогда многие из ваших людей погибли бы.

— Очень правильный вопрос, — отозвался Таро. — Но эта проверка проходила под контролем.

— Да ну? Каким же? Не сомневаюсь, что эти люди идеально обучены, их мечи неуловимо быстры, но ведь не быстрее пули.

— Если бы ты поднял оружие…

Таро не пришлось заканчивать предложение. Сэвэдж уже подходил к дальнему концу додзе и видел двух человек, стоявших позади ряда меченосцев…

У каждого из этих воинов в руке был сильно натянутый бамбуковый лук, готовый к стрельбе.

“Да, — подумал Сэвэдж. — Если бы я решил выстрелить, то не успел бы нажать на курок”.

И тут же возник следующий вопрос, но Сэвэдж подавил его, не став задавать. Холодный пот заструился по спине. Интересно, стали бы лучники стрелять только в вооруженную руку?

Или — в сердце?

— Здание Таро-сэнсея — автаркическое, — объяснил Акира.

Они сидели по-турецки на подушках возле небольшого столика из кипарисового дерева. Небольшая комната была разгорожена тонкими, как бумага, стенами с изысканными картинами, написанными тушью. Вся обстановка напоминала Сэвэджу дом Акиры.

Но, показывая, в чем состоит отличие, Таро не стал пользоваться услугами слуги, и налил чай сам в маленькие, тоненькие керамические чашечки с изящными рисунками, изображающими природу (водопад, цветущую вишню), сделанными минимальным количеством мазков кистью.

Акира продолжал объяснение:

— Пятый этаж — это додзе. На других этажах находятся опочивальни, храм, библиотека, столовая и кухня, тир… В общем, все, что необходимо ученикам Таро-сэнсея для идеализации и сведения в одно целое разума, духа и плоти.

Акира прервал объяснения, чтобы отпить глоток чая: он взял чашку, подставив левую руку под донышко, а правой поддерживая ее сбоку. Отпив глоток, он похвалил напиток:

— Идеально, Таро-сэнсей.

Сэвэдж внимательно наблюдал за Акирой, стараясь копировать все его движения. Перед тем, как улететь из Америки, Акира постарался объяснить тонкости чайной церемонии. Священная традиция ее восходила к четырнадцатому столетию. Вдохновленная дзен-буддизмом ритуальная церемония должна была вызывать чувство чистоты, спокойствия и гармонии, известной у японцев как ваби. Настоящая церемония длилась несколько часов подряд и включала в себя несколько перемен, сервировок, сопровождаемых различными съестными блюдами. Каждую сервировку церемониймейстер начинал с добавления в чай горячей воды и помешивания его в бамбуковом чайничке. Разговор сводился к ненавязчивым, приятным темам. Участники церемонии чувствовали себя освобожденными от бремени и давления окружающего мира.

Но на сей раз церемония была сведена к минимуму. Чисто по необходимости. Но уважение к ритуалу все равно осталось. Уловив серьезность Акиры и его сэнсея, Сэвэдж отложил до времени вопросы и поднес к губам прозрачную чашку, вдыхая аромат дымящегося чая и отпивая чистую, изумительно пахнущую жидкость.

— Мой дух чувствует успокоение, Таро-сэнсей, — сказал Сэвэдж и поклонился.

— Чай успокаивает мою душу, тушит пожар жажды, — добавила Рэйчел. — Аригато, Таро-сэнсей.

Таро усмехнулся.

— Мой высокочтимый ученик, — кивнул он в сторону Акиры, — неплохо вас подготовил.

Коричневое лицо Акиры залилось красной краской. Он униженно опустил голову.

— Так редко можно встретить цивилизованного гайдзина. — Таро улыбнулся и поставил чашку с чаем. — Вот тут Акира упомянул, что в этом здании есть библиотека. Большинство сэнсеев не дозволяют своим ученикам читать. Мысли препятствуют действиям. Слова заражают рефлексы. Но незнание само по себе является врагом. Факты могут стать оружием. Я бы никогда не позволил своим ученикам читать фантастику. Романы, — он сделал рукой пренебрежительный жест, — тоже. А вот поэзия — дело другое, и я всячески поощряю в учениках стремление к композиции, предлагаю им самим сочинять хокку, изучать произведения таких классиков, как, например, Мацуо Басе. Но мои ученики больше всего читают вещи информативного толка. Исторические книги — в большинстве своем историю Японии и Америки. Сочинения по оружию — как древнему, так и современному. Строения замков, детекторов вторжения, электронного наблюдения и различных инструментов их непосредственного ремесла. Еще — языки. Я настаиваю на том, чтобы, кроме японского, мои ученики знали еще три языка, один из которых обязательно дожжен быть английским.

Сэвэдж украдкой глянул на Акиру, наконец, поняв, почему его соратник настолько хорошо знает его родной язык. “Но почему такой упор на английский? — удивился Сэвэдж. — Потому, что это общенациональный язык, на котором разговаривают во всем мире? Или же потому, что Америка победила Японию во Второй мировой войне? Почему выражение лица Акиры стало таким печальным, стоило Таро упомянуть о знаниях его учеников американской истории и английского языка?” Таро замолчал и отпил чай.

Акира пристально наблюдал за своим сэнсеем. Решив, что на данный момент его учитель не собирается больше ничего говорить и что вставить в молчание свою реплику будет вполне уместным, он решил предложить свое объяснение услышанному.

— Когда мне было десять лет, — сказал Акира, — отец привел меня к Таро-сэнсею и отдал к нему, чтобы я изучал боевые искусства. Пока я учился в высшей школе, я приходил сюда пять раз в неделю на двухчасовые занятия. Дома я благоговейно повторял то, чему меня научили здесь. Большинство студентов мужского пола совмещают занятия в высшей школе с интенсивной домашней подготовкой, полностью отдавая себя стремлению сдать приемные экзамены в университет. Это начинается в феврале или марте и называется “экзаменационным адом”. Провалиться на экзаменах в университет, в особенности в Токийский, — означает покрыть себя несмываемым позором. Но когда мои занятия с Таро-сэнсеем стали чрезвычайно интригующими и захватывающими, я понял, что вовсе не стремлюсь попасть в университет и что его институт вполне способен стать моим университетом. Несмотря на всю мою ничтожность, Таро-сэнсей принял меня для дальнейшего обучения. В свои девятнадцать лет я вступил сюда с несколькими необходимыми вещами и не выходил из этого здания в течение четырех лет.

Пальцы Сэвэджа сильно сжались на чашке. Повернувшись к Рэйчел, он увидел, что удивление, написанное на ее лице, выражает и полностью передает и его чувства.

— Четыре года? — он был очень удивлен.

— Умеренное количество времени, если припомнить главную цель, — пожал плечами Акира. — Стремление стать самураем. В наш продажный и бесчестный двадцатый век единственная возможность для японца посвятить себя благородным традициям своей нации и стать самураем — присоединиться к пятой профессии. Стать современным эквивалентом самурая. Исполнительным защитником. Потому что сейчас, как и в прошлом, самурай без хозяина — это воин, у которого нет цели, несостоявшийся, бесцельно слоняющийся бродяга, попросту говоря, ронин.

Сэвэдж еще сильнее сжал чашку, но, опасаясь раздавить хрупкий фарфор, несколько ослабил хватку.

— И все эти мужчины в додзе…

— Лучшие, ученики Таро-сэнсея. Многие из них вскорости должны сдать выпускные экзамены — после четырехлетнего обучения у моего учителя, — ответил Акира. — Ты вправе сравнить их с монахами. Или отшельниками. Кроме бакалейщиков и других торговцев, поставляющих сюда необходимое, аутсайдерам не разрешен вход в это здание.

— Но ведь входная дверь открыта, — сказал Сэвэдж. — Так же, как и дверь, ведущая в додзе. Если честно, то я даже замка не видел. Сюда любой может зайти.

Акира покачал головой.

— На каждой двери есть скрытый замок, управляемый электронно, хотя сегодня — это правда — двери были оставлены открытыми. На тот случай, если бы моим врагам захотелось отправиться за мною в это здание. Приманка. Чтобы их можно было захватить в плен и допросить. Сама лестница является ловушкой, стоит только запечатать дверь.

Сэвэдж поджал губы и кивнул. Таро тихо вздохнул.

Акира поверялся к нему, поняв, что наставник хочет говорить.

— Несмотря на то, что мои ученики отделены от внешнего мира, — сказал он, — они живут, все о нем зная. Пользуясь средствами печати — журналами, газетами — и телепередачами, они узнают обо всех текущих событиях. Но в этом уединенном месте они учатся постигать настоящее с такой беспристрастностью, как и прошлое. Они отстоят от него — наблюдатели, но не участники событий. Потому что лишь объективный защитник эффективен. Сущность самурая — оставаться нейтральным, без надежд, поддерживая спокойствие своей сущности.

Таро поразмыслил над собственными словами, склонив на бок голову, а потом отпил чай, дав таким образом остальным сигнал к продолжению разговора.

— Прошу прощения, Таро-сэнсей. Но у меня возник очередной потенциально неделикатный вопрос, — сказал Сэвэдж.

Таро кивнул, дав разрешение на продолжение.

— Вот тут Акира упомянул продажный век, в котором мы живем, — заговорил не без усилия Сэвэдж. — В этом случае несколько молодых людей — даже японцев — пожелают закрыться, отгородиться от него стенами и посвятить себя такой трудной задаче.

— Да, их несколько. Но зато очень способных, — ответил Таро. — Путь самураев по самому определению оставлен для самых и наиболее непреклонных. Ты ведь сам, как мне рассказывали, полностью отдался службе в самых жесточайших условиях команды SEALs — американской армии.

Сэвэдж напрягся. Он изо всех сил старался не нахмуриться и не бросить недовольного взгляда на Акиру. Что еще открыл о нем своему учителю Акира? Взяв себя в руки и постаравшись ничем не выдать тревоги, он ответил:

— Но от мира меня ничто не отгораживало, а военное министерство платило за мое обучение. Эта же школа… Четыре года в изоляции… Думаю, что заплатить за подобное обучение могут лишь немногие…

Таро усмехнулся.

— Правильно. Ты меня предупредил. Вопрос действительно неделикатный. Американцы говорят то, что думают, — веселый тон едва скрывал неодобрение. Он посерьезнел. — Ни один из моих учеников не несет финансовых нагрузок, придя сюда. Единственными критериями отбора являются способность к обучению, упорство и непреклонность. Вооружение, еда, принадлежности — все, что им требуется, дается бесплатно.

— Но как вы можете себе такое… — Сэвэдж почувствовал, как у него захватывает дух, и постарался удержаться от того, чтобы не задать еще более неделикатный вопрос.

Таро не собирался ему помогать, и лишь молча изучал его лицо.

Молчание тянулось, как патока.

Его прервал Акира.

— С вашего позволения, Таро-сэнсей.

Сверкнувшие глаза показали: да.

— Мой учитель является также и моим агентом, — сказал Акира. — Как и для всех остальных учеников, у которых хватило терпения и упорства закончить курс обучения. Таро-сэнсей организует мои назначения на работу, продолжает наставлять меня и получает часть моего заработка — до конца жизни.

Сэвэдж почувствовал удар. Мысли метались в голове. Если Таро был агентом Акиры…

Значит, он должен был, по идее, иметь информацию о Кунио Шираи, которого Сэвэдж знал как Муто Камичи — человеке, которого он видел разрубленным напополам в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте.

Акира говорил, что в Америке он пользовался услугами американского агента, Грэма. Но главным агентом был не Грэм. А Таро. Значит, у Таро могут оказаться необходимые Сэвэджу ответы. “Но Камичи-Шираи никогда не был в Горном Приюте. Он был там не больше, чем мы с вами”, — подумал Сэвэдж.

Он вздрогнул. И снова закрутилась, завертелась, захватила и подчинила его существо проклятое жамэ вю.

“А если мы никогда не встречались с Камичи, то, значит, нас не могли нанять для его защиты! — думал Сэвэдж. — Таким образом, Таро о нем ничего не известно.

Но ведь кто-то все подстроил, кто-то сделал так, чтобы мы с Акирой представили себе, что нас нанимали. Но кто? И когда? В каком месте жамэ вю пересеклось с реальностью?”

Но в чем теперь был уверен Сэвэдж, так это в том, что Акира придерживал информацию, не раскрывая ее до конца. Подчеркивая то, что его агентом был Грэм, он тем самым уводил расследование от Таро.

Мог ли Акира быть врагом? Сэвэджа снова охватило все то же старое подозрение — душа заледенела. Чувство реальности было настолько сильно поколеблено, что ему казалось, что он больше никому и ничему не сможет доверять.

“Даже Рэйчел? Нет, я должен ей верить! Если я смогу на нее положиться, то остальное значения не имеет!”

И снова он оказался перед дилеммой: стараясь защитить себя, так же, как и Рэйчел, он словно стал своим собственным принципалом. И ему теперь, как никогда, был необходим не вовлеченный со стороны защитник, но на данный момент подобная роскошь была ему недоступна.

— Боюсь, что я окажусь грубым и бестактным, — сказал наконец Сэвэдж. — Я знаю, что разговор за чаем обязан быть успокаивающим. Но я слишком обеспокоен, чтобы действовать по правилам и повиноваться установкам. Акира, что, черт побери, произошло с того самого момента, как мы расстались?

Вопрос повис в воздухе. Акира, в тот момент потягивавший чай, никак не показал, что его слышал. Он отпил очередной маленький глоток, прикрыл глаза и стал смаковать вкус, затем поставил чашку на стол и взглянул на Сэвэджа.

— Полиция быстро прибыла на место, — он говорил отрешенно, и это создавало странное впечатление, словно все происшедшее касалось не его самого, а кого-то другого. — Вначале одна машина, затем вторая, третья — с расширением информации о серьезности дела. Прибыл коронер. Полицейские фотографы. Судебные исполнители. Высшие полицейские чины. Одновременно я насчитал в доме двадцать два следователя. Они выслушали мою версию. Заставили меня повторить ее несколько раз. Вопросы, которые они задавали, касались все более и более мелких деталей, их лица становились все более и более мрачными. Перед их приездом я хорошо отработал и запомнил историю. Я приготовил сцену к приему гостей, и она стала соответствовать моему рассказу о том, что воры пришли в ярость, и их реакция оказалась губительной. Для них самих. Но здесь не Америка, где одновременное убийство нескольких человек не считается чем-то из ряда вон выходящим. Здесь жестокое убийство с использованием огнестрельного оружия — редкость. Поэтому следователи были угрюмы и дотошны. К моему счастью, то, что я, хотя и применил пистолет одного из грабителей, чтобы его обезвредить, все-таки воспользовался мечом, защищая собственный дом, и это — как я и предполагал — пробудило высокие чувства, заставило вспомнить о традициях и сделало меня в их глазах настоящим героем.

В полдень меня все еще допрашивали. Предполагая, что вы станете волноваться, если я не позвоню в назначенное время в ресторан, я попросил извинения у следователей и позвонил с тем, чтобы отменить запланированную встречу. Поймите мое удивление и тревогу, когда я узнал, что вас в ресторане даже не было. Скрыв обуревавшие меня чувства, я продолжал отвечать на вопросы. Потом тела были увезены. Эко собралась с силами и, скрывая горе, поехала в морг, дабы подготовить и организовать все к похоронной церемонии. После этого следователи решили, что я должен отправиться с ними в полицейское управление и написать формальное заявление. На улице полицейские машины привлекли огромное количество репортеров. Стараясь не производить впечатления человека, которому есть что скрывать, я все-таки постарался избежать съемок, но по крайней мере одному удалось меня сфотографировать.

Голос Акиры стал мрачнее, и Сэвэдж отлично понял, почему. Защитник должен быть безлик. Если фотографию Акиры напечатают, это может повредить его работе, потому что возможный убийца сможет опознать его и напасть на него прежде, чем на основную добычу — принципала. В подобном случае потенциальные сложности становились еще более серьезными. Газетное фото Акиры сможет привлечь внимание его и сэвэджских охотников и расстроить все их планы расследования.

— Тут уж ничего не поделаешь.

— В полицейском управлении, пока я делал заявление, следователи проверяли мое прошлое. Я сказал, что я специалист по защите. Несколько промышленных предприятий, на которые мне доводилось работать, дали мне отличные оценки. Но я чувствовал, что полицейские проверяют и другие источники. Но с кем бы они ни переговорили, полицейские вскоре стали относиться ко мне совершенно иначе. С почтительностью. Их реакции я не понял, но, разумеется, спорить, когда мне разрешили уйти, не стал. Правда, мне посоветовали далеко не уезжать. Пояснили: мы захотим побеседовать с вами еще раз.

— А после? — спросила Рэйчел полусознательно напряженным голосом. Это был первый вопрос и ее первая реплика за довольно продолжительное время.

— Противник совершенно спокойно мог следить за полицейской машиной, везущей меня в управление, — сказал Акира. — Когда полицейские проявили ко мне столько почтения, что даже предложили отвезти меня обратно домой, я вежливо, но твердо отказался, ссылаясь на то, что хочу для проветривания мозгов пройтись. Совершенно озадаченный их волнением, я вышел из полицейского управления с черного хода и попытался смешаться с толпой. Но вскоре обнаружил сопровождающего. Японца. Обученного вести слежку, хотя и недостаточно хорошо. Потом я заметил еще людей. В общем, в течение последующих нескольких часов я старался от них оторваться. Приближались шесть неумолимых часов. Мне удалось использовать платную телефонную будку, чтобы позвонить в ресторан, и вы можете понять, насколько я был шокирован, узнав, что вас снова нет в ресторане. Явно что-то пошло наперекосяк!.. Что с вами случилось?

— Узнаешь, — сказал Сэвэдж, — сначала сам закончи свой рассказ.

Акира угрюмо поглядел в свою чашку.

— Пока я искал убежища на людях — в каком-нибудь не слишком переполненном баре, в котором я смог бы засечь входящих преследователей, — я увидел за стойкой телевизор, а по нему — новости. Кунио Шираи. Очередная демонстрация, — он в отчаянии покачал головой. — Но на сей раз она оказалась намного многочисленнее и интенсивнее, чуть ли не бунт. Перед американской военно-воздушной базой. Что бы Шираи ни делал, он все драматизировал.

— Мы видели этот репортаж, — лоб Рэйчел пошел глубокими морщинами.

— Мы каким-то образом с ним связаны, — сказал Сэвэдж, — С ним или с человеком, которого мы знали как Муто Камичи и с которым никогда не встречались.

— Но видели его разрубленным напополам в несуществующем Мэдфорд Гэпском Горном Приюте. — Вены пульсировали на висках Акиры. — Безумие. — Его глаза горели двумя страшными огнями. — Я знал, что выход у меня один — искать убежища у моего учителя, — он посмотрел на Таро, — Я не рискнул возвращаться домой. Но я не мог оставить Эко на произвол судьбы. Я перед ней в долгу. Поймав момент, когда она вернулась из морга, я позвонил из бара домой и вдруг, к своему удивлению, услышал “хай” — сигнал к бегству. Я быстро спросил у нее: “Почему?” И услышал в ответ булькающее: “Незнакомцы”. А затем: “Гайдзин. Пистолеты”. И тут кто-то вырвал трубку из ее руки. Американец говорил по-японски. “Мы хотим тебе помочь. Возвращайся”. Прежде, чем им удастся засечь, откуда я говорю, я бросил трубку. Американцы с огнестрельным оружием? В моем доме? И они еще говорят, что хотят помочь? Ну, уж, нет! Ведь полиция должна была поставить возле дома охрану на тот случай, если непоседливым репортерам захочется пробраться внутрь. Каким образом американцам удалось проникнуть в дом? — Акира вспыхнул, выпустив, наконец, свои чувства на свободу. — Если бы я смог добраться до Эко и спасти ее…

— Мы ей тоже звонили, — сказал Сэвэдж. — В одиннадцать вечера. Она успела предупредить нас прежде, чем американец выхватил у нее трубку. Она им нужна. Ее допросят, но она ничего не знает. Они будут ее запугивать, но она нужна им в качестве заложницы. Не думаю, что ей причинят вред.

— “Не думаю” меня не устраивает, — крикнул Акира. — Она мне как мать!

Таро поднял изборожденные морщинами руки, призывая к молчанию. Затем заговорил с Акирой по-японски.

Акира ответил. Его печаль сменилась спокойствием, и с просветленным взором он повернулся к Сэвэджу.

— Мой сэнсей поклялся спасти Эко. Его наиболее способные ученики пройдут выпускной экзамен несколькими неделями раньше. Сегодня их ночь. И — освобождение для Эко.

“Это уж точно, — подумал Сэвэдж. — Похоже, что для этих ребят нет и не может быть никаких препятствий. Кто бы ни сидел в доме Акиры, они даже не поймут, что это их стукнуло”.

Сэвэдж поклонился Таро.

— Благодарю вас за моего друга.

Таро нахмурился.

— Ты называешь Акиру своим другом?

— Мы вместе перенесли очень много бед.

— Но эта дружба невозможна, — сказал Таро.

— Почему? Из-за того, что я гайдзин? Тогда называйте это уважением. Мне нравится этот человек.

Таро загадочно улыбнулся.

— А мне — как это по-твоему — нравишься ты. Но нам никогда не стать друзьями.

— Вам же хуже, — пожал плечами Сэвэдж.

Таро в мятежном смятении поднял голову вверх. Акира вмешался и что-то успокаивающе заговорил, обращаясь к наставнику по-японски. Таро кивнул.

— Верно. Непочтительная попытка пошутить. Очень по-американски. Забавно. Вот тебе еще одна причина, почему нам не быть друзьями.

— Давайте скажем так. Я — защитник. И даже неплохой. И прошу оказать мне профессиональную любезность, — Сэвэдж не дал Таро возможности ответить. Быстро повернувшись к Акире, он спросил: — И значит, ты пришел сюда?

— Где и ждал… на тот случай, если сюда заявятся мои враги. Я не мог даже предположить, почему вы не пришли в ресторан, как мы условились. Я боялся, что, позвонив утром, я снова вас там не застану.

— Так же, как мы боялись за тебя после предупредительного сигнала Эко.

— Так что же случилось?

Сэвэдж сосредоточился, пытаясь унять эмоции, объективно оценить все, через что им пришлось пройти: погоню в храме Мэйдзи, бегство из парка, атаку на улице.

— Но мы не знаем вот чего: сидели ли в фургоне люди Хэйли или же они по нему стреляли? — голос Рэйчел в отчаянии заглох, чтобы снова возродиться. — Возникает вопросов больше, чем ответов.

— Может быть, в этом и состоит определенная цель, — сказал Акира, — заставить нас запутаться. Выбить из равновесия.

— Гонки с препятствиями и охота за грязью, — сказал Сэвэдж.

Акира не понял.

— Так Грэм видел жизнь. Тут все, мне кажется, правильным. Пока мы ищем ответы, мы стараемся избежать тех, кто хочет нас остановить.

— Но мы не знаем, кто, с кем и где? — сказал Акира. И повторил слово, которое уже говорил сегодня. — Безумие.

— Может быть, я смогу быть вам полезным, — подал голос Таро. — Относительно Кунио Шираи.

Сэвэджу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что именно сказал Таро. Чувствуя, как стеснилась грудь, он с удивлением посмотрел на обманчиво хрупкого старика.

— Прежде, чем я начну объяснять, мне кажется, — сказал он Сэвэджу, — вы нуждаетесь в гарантиях. Я никогда не был представлен ему под тем именем, под которым он представился вам… или ложно помнили, что он представляется вам… в Америке. Кажется, вы называете это жамэ вю.

Сэвэдж нахмурился, выпрямился, напрягся.

— Не стоит волноваться. Мой лучший ученик, — он кивнул в сторону Акиры, — немного раньше описал мне невероятные события, которые произошли с вами в несуществующем Горном Приюте. Вы видели смерть друг друга. Видели, как некоего Муто Камичи — которого вы сейчас называете Кунио Шираи — перерубили катаной пополам. Но ничего этого на самом деле не происходило. Жамэ ею. Правильно. Описание, не хуже любого другого. Я буддист. Я верю в то, что мир — это иллюзия. Но также верю в то, что землетрясения, морские приливы и извержения вулканов — реальны. Так что, мне приходится через силу, но держать себя на грани иллюзорного и реального. Кунио Шираи — реален. Но я никогда и не под каким видом не просил своего ученика сопровождать его в Америку. Я никогда с ним не встречался. Никогда не имел с ним дела через посредников. Прошу поверить мне в этом на слово.

Сэвэдж прищурился, почувствовав, как расслабились мышцы плеч, и кивнул. Захваченный в плен тошнотворным, зыбким помрачением рассудка, он лишь повторил про себя любимое изречение Рэйчел: “Авраам верил…”

— Очень хорошо, — откликнулся Таро и повернулся к Акире. — За последние шесть месяцев твоего отсутствия здесь произошло множество различных событий. Здесь, я имею в виду — в Японии. Или по крайней мере в незримом мире Японии. — глаза старика изменили выражение: зрачки расширились, словно сосредоточились на каком-то далеком-далеком предмете. — Тайная сила постепенно стала набирать мощь. Это началось, разумеется, не полгода назад, а раньше. В январе тысяча девятьсот восемьдесят девятого. Со смертью нашего уважаемого императора Хирохито, когда в погребальный ритуал были вовлечены запрещенные синтоистские ритуалы.

Сэвэдж с Рэйчел переглянулись за его спиной, вспомнив разговор в Гинзе.

Внезапно взгляд Таро посветлел и сосредоточился, переместившись с далекого воображаемого предмета, на них и, словно лазеры, стали просвечивать Сэвэджа.

— Религия и политика. Послевоенная конституция разделила их, настаивая на том, чтобы никогда больше воля бога не довлела над правительством этого народа. Но слова на документе, составленным гайдзином, не отменили традицию и не подавили народный дух. Все делалось по старинке. В карманах люди показывали завоевателям фиги. Все это происходило между настоящими патриотами, одним из которых был Кунио Шираи. Его предки восходят к зениту японской культуры, началу сегуната Токугавы в шестнадцатом веке. Богатый, целеустремленный, ненавидящий и презирающий наше современное коррумпированное положение в мире, он хотел возвращения старых традиций. Другие разделяли его убеждения. Очень могущественные другие. Они верили в богов. Верили в то, что Япония — земля богов. В то, что каждый японец — потомок богов. Верили в Аматерасу.

— Что?

— АД.

Это имя, воскрешающее в памяти какой-то странный мрак, заставило Сэвэджа вздрогнуть. Он попытался вспомнить, где слышал его раньше, и тут же оно всплыло: его упоминал на пути в аэропорт Даллеса Акира, когда учил Сэвэджа и Рэйчел тому, как следует вести себя в Японии.

— Аматерасу, — кивнул Сэвэдж. — Точно. Богиня солнца. Предок всех императоров. Вечная и единственная мать японцев с незапамятных времен…

Таро склонил седую голову: он явно не ожидал от Сэвэджа, что тот вспомнит это имя.

— Лишь некоторые из гайдзинов могли… Позволь выразить комплимент за знание нашей культуры.

— Все поздравления — Акире. Он такой же превосходный учитель, как и ученик… Аматерасу? И что это такое?

Старик заговорил с явным уважением.

— Она символизирует величие Японии, нашу чистоту и достоинство до того времени, как нашу нацию развратили. Кунио Шираи выбрал ее для возведения в ранг святыни своего дела, источника своего вдохновения. В общественном смысле он назвал свое движение Традиционной Японской Партией. Среди своих же он со своими ближайшими соратниками назывался Силой Аматерасу

Сэвэдж резко выпрямился.

— О чем мы говорим? Об империализме? Неужели Шираи старается воскресить то, что было здесь в тридцатых годах? Соединение религии, патриотизма и морали с тем, чтобы постараться захватить власть в тихоокеанском регионе…

— Нет, — оборвал его Таро. — Совсем наоборот. Он хочет закрыть Японию от всего остального мира.

Объяснение оказалось настолько потрясающим, что Сэвэдж не смог подавить напора, прозвучавшего в его голосе, когда он наклонился вперед:

— Это идет вразрез со всем, что…

— Япония после оккупации завершила свой жизненный цикл. — Таро жестом руки выразил свое отношение к этому. — Экономическое чудо. Япония стала самой могущественной в финансовом отношении страной в мире. То, что ей не удалось сделать с помощью военной силы в тридцатых и сороковых, свершилось в семидесятых и восьмидесятых. Она подчинила экономически другие страны. В тысяча девятьсот сорок первом мы бомбили Гавайи, но не смогли их захватить. Теперь же мы их покупаем. Точно так же, как и другие куски американской земли, да и земли других народов тоже. Но за ценой, оплачиваемой деньгами, стоит другая — все возрастающее разрушение надпей культуры.

— Я все еще не… — Сэвэдж сжал руками колени и растерянно проговорил: — Чего же хочет Шираи?

— Я упомянул, что его родословная восходит к шестисотым годам нашего тысячелетия, к началу сегуната Токугавы. Может быть, Акира объяснил вам, что происходило в те времена? — спросил Таро.

— Очень кратко. Слишком много приходилось заучивать, и слишком мало было времени для этого… Расскажите лучше вы.

— Надеюсь, ты признаешь значимость истории.

— Меня обучили верить в то, что на ошибках можно чему-то научиться, если вы имеете в виду это, — сказал Сэвэдж.

— Не только на ошибках, но и на успехах. — Таро расправил плечи. Несмотря на хрупкость тела, казалось, он стал более статным. Глаза его снова стали разглядывать нечто, находящееся в далекой дали. — История… В средние века наша страна не раз наводнялась иноземными захватчиками. И на нее влияли разные культуры. Китайцы, корейцы, португальцы, англичане, испанцы, голландцы. Если по-честному, не все эти культуры были так уж плохи или оказывали дурное влияние. Китайцы принесли нам буддизм и конфуцианство. Так же, как и систему письма и администрирования. Негативными проявлениями я считаю влияние португальцев, познакомивших нас с огнестрельным оружием, очень быстро распространившимся в Японии и практически разрушившим бусидо — древний и благородный путь воина с мечом. Испанцы принесли с собой христианство, которое, по их мнению, должно было заменить наших богов, и таким образом отринуть мнение, что все мы — потомки Аматерасу.

— В шестнадцатом веке Токугава Иеяцу победил много японских военных правителей и взял власть над Японией. Он и его потомки вернули Японию японцам. Одного за другим они выставляли иностранцев — англичан, испанцев, португальцев — всех, всех из страны. Единственным исключением стала небольшая почтовая голландская станция на одном из юго-восточных островов возле Нагасаки. Христианство было уничтожено. Воспрещено путешествовать в другие страны. Корабли, на которых можно было достигнуть азиатского побережья, — разрушены. Разрешалось строить лишь небольшие рыбацкие лодки, само строение которых вынуждало рыбаков жаться к японским берегам. А последствия? — Таро улыбнулся. — Более чем на двести лет Япония оказалась отрезанной от остального мира.

— Мы пережили, наслаждаясь, продолжительный мир и величайший расцвет японской культуры. Райскую жизнь.

И тут лицо старика вновь помрачнело.

— Но все это закончилось в тысяча восемьсот пятьдесят третьем, когда один из твоих соотечественников, коммодор Перри, завел эскадру американских военных кораблей в залив Иокогамы. Их до сих пор называют по их унылым пророческим бортам: черные корабли Перри. Он потребовал, чтобы Япония открыла свои порты для международной торговли. Вскоре сегунат пал. Император, формально содержащийся в изоляции в Киото, был переведен в Эдо, вскоре переименованный в Токио, где в скором времени стал пешкой в руках ненасытных до власти политиков. Это назвали Реставрацией Мэйдзи. Я верю в императора, но из-за реставрации заразное влияние гайдзин стало возрастать… шириться… и наше положение ухудшаться.

Таро замолчал, наблюдая за произведенным эффектом.

Рэйчел выдохнула:

— Значит, Кунио Шираи хочет вернуть Японию в карантин, установленный когда-то Токугавским Сегунатом?

— Его намерения понять легко, — ответил Таро. — В качестве племени мы больше не подчиняемся древним законам. Наша молодежь не уважает старших и с пренебрежением относится к традициям. Нас окружает сплошная мерзость. Западная одежда. Западная музыка. Западная еда. Гамбургеры. Жареные цыплята. Тяжелый рок. — Губы Таро поджались от отвращения. — К несчастью, Япония, словно губка, готова впитывать в себя все самое отвратительное, что есть в других культурах, и вскоре одни лишь деньги — никак не Аматерасу — будут нашим богом.

— Похоже, вы согласны с Шираи, — сказал Сэвэдж.

— Я согласен с его мотивами, но не методами. Это здание, четыре года изоляции, через которые должны пройти все мои ученики… это моя версия токугавского карантина. Я презираю все, что вижу за пределами этих стен.

— И вы присоединитесь к нему?

Таро прищурился.

— Как самурай, защитник, я обязан быть объективным. Я слежу за событиями. А не создаю их. Моя цель — оставаться вдали от всего наносного и служить моим хозяевам, не вовлекая свое “я” — и никого не осуждая. Токугавский Сегунат настаивал на таком отношении нанимаемого и нанимателя. Но я не надеюсь на то, что Шираи преуспеет в своих начинаниях. Судя по всему, конечно, нет. Ход истории не повернуть вспять, он будет двигаться только вперед. Шираи может использовать свое богатство, влияние и власть на то, чтобы подкупать, принуждать и посылать сотни демонстраций. Но по телевидению я вижу лица, глаза демонстрантов. Они вовсе не живут славой прошлых лет. Их захватывает ненависть к современным чужакам, к тем, кто не принадлежит к их племени. Но не ошибитесь. Их сдерживает гордость. Долго подавляемая ярость. Потому что Америка выиграла войну на Тихом океане. Потому что на наши города обрушились атомные бомбы.

Завороженный Сэвэдж с тревогой наблюдал за неизбывной печалью, заполнившей глаза Акиры. В отчаянии, испытывая глубочайшее сострадание, Сэвэдж вспомнил, что отец Акиры потерял первую жену… родителей… братьев и сестер… во время атомного удара по Хиросиме. А вторая жена отца Акиры — его мать — погибла от рака. Радиационного рака.

Резкий голос Таро заскрипел снова:

— Не ошибитесь. С кем бы из японцев вы не говорили, все равно, насколько покладистыми и вежливыми они вам ни кажутся, все они помнят бомбы, прозванные “Толстяк” и “Парнишка”. И эта долго подавляемая ярость и является той силой, на которую опирается Шираи. Он мечтает о возвращении ослепительного, сияющего прошлого. А они — о слишком долго откладываемом нападении на долю земли богов. О господстве.

— Этого не произойдет, — сказал Сэвэдж бесцветным голосом.

— В данных обстоятельствах — нет. Жажда наживы возрастает, и если Шираи просчитается, все те тысячи людей, которых он вдохновляет сейчас, могут выйти из-под его контроля. Земля, имущество, деньги. Вот чего они хотят. Не мира и спокойствия. Не гармонии. Шираи был прав, протестуя против американского присутствия в Японии. Всех вон! Всех вас — вон! Вон! Но в вакууме, который образуется в ваше отсутствие, Сила Аматерасу станет не благом, а проклятьем.

Сэвэдж почувствовал, что его мышцы одрябли. Сидя по-турецки на подушках около низенького столика из кипарисового дерева, он попытался откинуться назад, чтобы ослабить давление на мускулы.

— Откуда это вам известно? — его напряженный голос скорее напоминал шепот.

— Я отделился от них. Но множество моих бывших учеников продолжают контактировать с Шираи. У них имеются надежные источники информация. Кунио Шираи… мотивами его действий я восхищаюсь… но у него такой потенциал, который может причинить нашей стране неисчислимые беды. Агрессия, а не консолидация. Я же хочу единственного — мира. Но если Шираи будет продолжать свои агрессивные действия, если отыщет способ привлечь на свою сторону еще большие силы, еще более фанатичных приверженцев…

Сэвэдж повернулся к Акире.

— Не имеет ли происходившее… или не происходившее… в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте… к тому, о чем сейчас мы говорим?

Акира поднял на него свои удивительно печальные глаза.

— Таро-сэнсей решился на уединение. В доме моего отца, когда удается, я наслаждаюсь миром прошлых лет, хотя такое случается нечасто. Как бы мне хотелось, чтобы это произошло сейчас. Потому что после всего происшедшего я больше не верю в защиту других людей. Я должен защищать самого себя. Отойти. Как Таро-сэнсей. Как в сегунат Токугавы.

— Тогда, мне кажется, мы, черт побери, просто обязаны поговорить с Шираи, — кинул Сэвэдж. — Мне надоело, когда мною манипулируют, как куклой, — он взглянул на Рэйчел и обнял ее. — И мне надоело, — добавил Сэвэдж. — быть прислужником, сторожевой собакой, щитом. Пришло время позаботиться мне о той, кого я люблю, — и он с нескрываемой нежностью взглянул на Рэйчел.

— В этом случае ты потеряешь свою душу, — сказал Таро. — Путь защитника, пятая профессия — это наиболее благородный…

— Хватит, — оборвал его Сэвэдж. — Я всего лишь хочу… Что ты мне скажешь, Акира? Поможешь докончить это дело?

— О чем они кричат? — спросил Сэвэдж.

Безумствующая толпа заревела во всю мощь легких; кое-кто потрясал плакатами, кто-то кулаками. Яростное ее волнение напоминало Сэвэджу мутные воды горной реки. Было десять часов. Несмотря на смог, солнце ослепляло, и Сэвэдж поднял руку, пытаясь защитить глаза от его света. Он изучал огромную толпу, заполнившую улицу на несколько кварталов; ее ярость была направлена на посольство Соединенных Штатов. Сколько их всего? Сэвэдж понял, что людей сосчитать невозможно. Хотя бы примерно, принимая во внимание занимаемую ими площадь. Примерно двадцать тысяч демонстрантов. Они ритмично скандировали все тот же короткий лозунг — со все возрастающей ненавистью, пока эхо — отраженное стенами домов — не вонзилось болезненной иглой Сэвэджу в уши.

— Они кричат: “Черные корабли”, — ответил Акира. Но в этот момент перевод перестал быть необходимостью, потому что демонстранты перешли на английский. Из ночного разговора с Таро Сэвэдж понял, к чему относятся эти слова. Черные корабли. Армада, которую коммодор Перри поставил на якоря в заливе Иокогамы в 1853-м. В качестве ненависти демонстрантов ко всему американскому это был превосходный, полный смысла, образ. Кратко. И по существу.

Но словно не надеясь, что данное послание американскому правительству будет правильно истолковано, толпа начала скандировать нечто совершенно новое:

— Америка — вон! Гайдзины — вон!

Рев болью давил на уши, Сэвэдж зажал их руками и, хотя стоял в дверном проеме на самом краю толпы, он почувствовал тяжесть в груди, удушье, страх. Осознание себя как личности — момент, когда он прибыл в аэропорт Нарита, один из немногих белых в толпе азиатов, — усиливалось у него тем, что желудок и легкие разрывались и горели от приливающего к ним адреналина.

“Боже, — думал он. — Телерепортажи показывали многочисленность демонстрантов, но они не могли выявить чувства, охватывающего их, слепую ярость — критическую массу, которая должна вот-вот взорваться”. От толпы веяло злобой, потом — как озоном перед бурей.

— Между нами и ним столько народа, что мы никогда до него не доберемся, — сказал Сэвэдж.

С ним — это с Кунио Шираи, который стоял дальше по улице на передвижной платформе, накручивая демонстрантов перед посольством. Через определенные промежутки времени толпа переставала кричать для того, чтобы Шираи мог выплеснуть новую порцию дающей ненависти на американцев.

— Если будем держаться на периферии, то можем попробовать рассмотреть все получше, — сказал Акира.

— Надеюсь, что здесь никто не обернется в нашу сторону. Если толпа увидит за своими спинами американца…

— Большего мы пока сделать не сможем. Или, если хочешь, давай возвратимся к Таро-сэнсею и подождем.

Сэвэдж угрюмо покачал головой.

— Я ждал и так достаточно. Теперь я хочу посмотреть на этого парня.

Всю ночь проворочавшись на футоне в спальне на третьем этаже здания, принадлежащего Таро-сэнсею, Сэвэдж безрезультатно пытался уснуть. Короткие обрывки сна были перенасыщены кошмарами. Различные версии перерубания тела Камичи, когда изуродованные органы выпадали на пол, в лужи крови, которые становились глубокими — по колено, — и начинали извиваться, словно змеи. Меч, беспрестанно отрубающий голову Акиры, и его тело — стоящее на ногах, пока голова катилась по полу — множество голов, накатывающихся одна на другую, — безобразная многократная экспозиция — и останавливающихся перед Сэвэджем, подмигивающих ему.

Сон Рэйчел тоже был тревожным. Просыпаясь с криком в полнейшей темноте, она хриплым шепотом описывала, как ей снилось, что муж беспрестанно бьет и насилует ее. И пока они с Сэвэджем обнимались, стараясь успокоить друг друга, Сэвэдж пытался размышлять. Предчувствуя дурное, он думал о том, насколько успешно продвигаются дела у команды, ушедшей в дом Акиры спасать Эко. Он попросил Таро — как только выпускники вернутся — тут же прислать ему гонца, но к рассвету никто не пришел, и за завтраком суровость Таро была проявлением — впервые за долгие годы — того, что личные мысли смешались с общественными.

— Не могу поверить в то, что их могли схватить, — говорил старик. — Они бы не пошли внутрь, если бы не были уверены в том, что преуспеют в своем начинании. Значит, они должны…

— Ждать, — решил Таро, пока они — с Рэйчел, Сэвэджем и Акирой — сами прождали все утро.

— Все бесполезно, — сказал Акира. — Эти люди свое дело знают. И когда могут — делают его. А пока мы должны делать свое.

— Установить местонахождение Кунио Шираи, — чувствуя, как желудок борется с легким — лапша в соевом соусе — завтраком, Сэвэдж положил палочки для еды на стол. — И найти путь, как с ним встретиться. Лицом к лицу. Допросить его. Наедине. Видел ли он мертвыми нас так же, как мы видели мертвым его?

Но оказалось, что связаться с Шираи практически невозможно, и это ошеломляло. Домашнего адреса в книге не было. Звонок в его корпорацию — конгломерат фабричных и издательских предприятий — выявил, что Шираи, по идее, должен находиться в своем политическом штабе, а на звонок туда получили загадочный ответ, что, мол, Шираи застать вовсе нетрудно, если звонящий знает, по какому адресу следует обратиться. Этот адрес они вскоре узнали — улица возле американского посольства.

— Еще одна демонстрация? — черты лица Акиры посуровели от яростного возбуждения.

— Оставайся здесь, Рэйчел. — Сэвэдж поднялся на ноги и махнул рукой Акире, чтобы тот следовал за ним.

— Но…

— Нет. Ситуация изменилась. Ты не можешь идти со мной, — Сэвэдж был непреклонен. — До настоящего момента мои обязательства делились на два фронта. Выяснить, что же в действительности произошло со мной и Акирой… и в то же самое время — защитить тебя, — он вздохнул. — Но наконец-то ты в безопасности. Здесь, с Таро-сэнсеем, с оставшимися в этом здании его учениками ты можешь быть спокойным — эту крепость никто не захватит. Мое сознание больше не раздвоено. Я могу заняться своей работой. И не отвлекаться.

Рэйчел это явно задело, она почувствовала себя всеми преданной, покинутой.

— Рэйчел, я делаю это для тебя. Ведь мне нужны всего две вещи. Я хочу избавиться от кошмара, — он вернулся и поцеловал ее. Нежно, с любовью. И потрепал по подбородку, — и провести с тобой остаток своих дней.

Акира с Таро отвернулись, смущенные столь откровенным проявлением чувств.

— Но я должен сделать это в одиночку, — сказал Сэвэдж. — Нет, разумеется, не совсем в одиночку. Я хотел сказать — с Аккрой.

Ее голубые глаза полыхнули пламеней. “Что это — ревность? — подумал Сэвэдж. — Да нет. Блажь”.

Но следующее заявление Рэйчел показалось Сэвэджу действительно исполненным ревности.

— Пока я тебе только помогала, — проговорила она. — Предлагала варианты… у Грэма… в хэррисбургской больнице…

— Все правильно, Рэйчел. Тут — без вопросов. Ты действительно помогала. Но то, что мы собираемся сделать с Акирой, может привести к нашей смерти… и твоей, если ты отправишься с нами. А ты мне нужна живой, чтобы если… когда… я вернусь, мы…

— Да иди ты, черт бы тебя побрал! — вскипела она. — Но знай, если придешь обратно мертвым… Больше я тебя не хочу слушать! — она воздела руки, словно обращаясь к богам. — Запомни, что я сказала. Потому что я такая же психованная, как и ты. Убирайся.

Через час, слушая припев толпы: “Американцы — вон! Гайдзин — вон!”, Сэвэдж чувствовал себя опустошенным, ибо за последнее время привык, что во время стресса рядом находится Рэйчел. Но зато с ним рядом был Акира, и в этих незнакомых землях, в этой непонятной стране, вслушиваясь в гомон японских демонстрантов, Сэвэдж чувствовал себя странно, но — в безопасности: комитатус и самурай одновременно.

Продвигаясь по краешку толпы, осторожно приближаясь к Кунио Шираи, оба профессионала могли делать свою работу так, чтобы о самой работе можно было позабыть и стать, наконец, самими собой — не ведомыми, не слугами, а самими собой.

Столпотворение было ужасающим, спины протестующих яростно вдавливали Сэвэджа в стену. Он протиснулся чуть дальше и немного освободился, но тут же снова оказался зажатым уже спинами других демонстрантов. Казалось, что мертвые волны странного моря бьют его о прибрежные скалы. Мертвые, но человеческие волны выдавливали из его легких последние остатки воздуха. Несмотря на то, что он никогда не страдал клаустрофобией, кожа его стала липкой от усилия нормально дышать и от ощущения полной беспомощности. Он добрался до Акиры, которому посчастливилось занять свободное место в дверном проеме.

— Мы сделали ошибку, — пробормотал Сэвэдж… Ближайшие демонстранты, услышав американца, яростно повернулись в его сторону.

Акира поднял руку, словно давая понять, что держит гайдзина под своим контролем.

Демонстранты продолжали скандировать: “Гайдзин — вон!” И тут Кунио Шираи сделал рубящее движение своими мозолистыми от занятий каратэ ладонями. Его голос загремел — страшный от гнева, возвышаясь даже над самыми громкими воплями, — призывая демонстрантов к усилению протеста.

— Так мы никогда до ничего не доберемся, — продолжил Сэвэдж. — А если эта толпища начнет волноваться, нас могут раздавить.

— Вполне с тобой согласен, — ответил Акира. — Но нам нужно посмотреть на него с близкого расстояния. Я не доверяю газетным фотографиям, а еще меньше — телекадрам. Камеры лгут. Мы должны увидеться с ним лицом к лицу. Удостовериться в том, что это действительно Камичи.

— Но каким же путем… Как?

Дальше по улице из громкоговорителей вырвался поток хрипоты и, отразившись от стен, придал рыку Шираи нечеловеческий оттенок.

— По голосу он здорово напоминает Камичи. Если бы только мы смогли пробраться в толпе еще на квартал вперед, — сказал Акира, — то этого было бы вполне достаточно для того, чтобы…

— Подожди, — прервал его Сэвэдж, — я тут подумал о… Должен быть путь попроще. Акира молча ждал.

— Шираи здорово рискует, неосмотрительно находясь на виду у всех, — продолжил Сэвэдж. — Понятно, что перед платформой выставлены телохранители, а толпу окружают полицейские — мы их видели. Но ему потребуется целая армия в том случае, если все эти люди выйдут из повиновения, и набросятся на него самого. Знаю, знаю они его боготворят. Но все-таки угроза существует. Если все одновременно захотят поднять его на руках или коснуться его плеча — его просто раздавят. Ему не выжить в такой толчее.

— Тогда как он планирует отступать в случае угрозы? — спросил Акира. — Лимузина поблизости не видно, но, даже предположив, что он стоит рядом с платформой, Шираи не может быть на сто процентов уверен в том, что сможет до него добраться, а если сможет, то толпа вполне может сомкнуться и не пропустить машину. Так как же он думает отступать?

— В этом все дело, — кивнул Сэвэдж. — Смотри, как сконструирована платформа. Вокруг — перила. Лестницы нет. Как он на нее взобрался? И платформа стоит на тротуаре, не на проезжей части, рядом с задним проходом в здание.

Глаза сверкнули — Акира все понял.

— Там находится лестница и ведет она из дверей здания. Вот как Шираи взгромоздился на платформу. Именно так собирается и уходить, вниз по ступеням, в здание…

— Через здание? — переспросил Сэвэдж, чувствуя, как сердце забилось от волнения. — Если он все подготовил как следует, если не привлек к себе внимания, подъехав на другую улицу, значит, там не будет поджидающей его толпы. Тогда ему удастся проскочить через здание, выйти с другой стороны и сесть в машину, пока охрана будет держать тоннель, по которому он пойдет и поедет. Тогда демонстранты вообще не поймут, куда он подевался.

Акира выпрямился, и его мышцы напряглись.

— Пойдем быстрее. Неизвестно, сколько он еще проговорит.

Прилагая усилия, стоившие им болезненных ощущений во всем теле, друзья вернулись на прежнее место. Сэвэдж заметил фотографа и вовремя увернулся. Избежав столкновения с полицейским, он внезапно пошатнулся, почувствовав напор толпы, сильно ударившись плечом о стену. Еще несколько шагов, попытка избежать очередной волны человеческих тел, которая чуть было не вдавила его в огромное окно.

Вспотев, Сэвэдж представил себе, как, истекая кровью, его тело корчится от бесчисленных порезов стеклом. Он толкался и кидался вперед, продираясь сквозь то, что казалось ему цунами демонстрантов. Шесть месяцев назад, находясь на грани ненавистного кошмара, он знал, что не поддастся панике. Но тогда же, шесть месяцев назад, ему пришлось признать, что еще никогда в жизни он не попадал в подобную, вышедшую из-под его контроля, ситуацию. Тошнотворное чувство жамэ вю изменило его, разрушив и ослабив его здравый смысл. Он превратился в жертву, стал защитником в меньшей степени, чем тот человек, которому позарез необходим защитник.

“Черт, я должен отсюда выбраться!” И в последнем отчаянном рывке он вывалился из толпы, судорожно хватая ртом воздух, стараясь подчинить контролю свои трясущиеся мышцы.

У него оказалось не больше полсекунды на то, чтобы хорошенько отдышаться. Впереди него Акира обернулся, чтобы удостовериться, что Сэвэдж выполз из толчеи, и мгновенно кинулся бегом через улицу. Капли пота срывались с его лба, но Сэвэдж поспешил присоединиться к товарищу. Они зигзагами бросились сквозь толчею автомобилей, остановленных демонстрацией. Так как внимание людей было приковано к протестующим, никто не заметил отчаянного рывка Сэвэджа и Акиры. Добежав до боковой улочки, они рванулись по ней, стараясь как можно скорее добраться до улицы, параллельной той, на которой Шираи воодушевлял своих поклонников.

На углу Сэвэдж ринулся направо, с облегчением увидев, что здесь нормальное скопление машин и пешеходов, а не очередная угрожающая волна манифестантов. Но даже здесь слышалось отраженное от стен домов яростное скандирование: “Гайдзин — вон!” с параллельной улицы.

Крайняя необходимость придала сил Сэвэджу. Длинными резкими прыжками он догнал Акиру. Как один человек — комитатус и самурай — они взглянули друг на друга, кивнули, сжали губы в некоем подобии улыбки. И, наращивая скорость, уворачиваясь от пешеходов, пробежали один квартал, затем второй, быстро приближаясь к зданию, из которого должен был, по идее, появиться Шираи.

Акира показал рукой. В полуквартале перед ними возле тротуара был припаркован длинный черный лимузин. Мускулистые японцы в солнцезащитных очках, двубортных голубых костюмах и белых галстуках стояли кучкой на тротуаре: некоторые наблюдали за входной дверью здания, возле которого они находились, другие же — за проезжающими автомобилями и пешеходами.

Сэвэджу не нужно было спорить с Акирой по поводу следующего шага. Он почувствовал себя так, словно внезапно проглотил пригоршню льда, и резко остановился.

Акира повторил его движения и неспешно направился к лимузину, вглядываясь в витрины магазинов, смешавшись с толпой прохожих.

— Не похоже, что они нас заметили, — сказал Сэвэдж. — А если засекли, то настолько классно, что не подали виду и тем самым не упредили нас.

— Семейка, что плетется впереди, хорошо нас закрывает, — отозвался Акира. — В любом случае все, что могут подумать о нас телохранители, — что мы — двое бизнесменов, опаздывающих на совещание. У них нет повода для волнений.

— Если исключить то, что я американец, — сказал Сэвэдж. — А это подозрительно.

— Тут уж ничем не поможешь. Пока мы не представляем прямой угрозы — они нас не будут замечать. А нам нужно всего лишь поближе посмотреть на Шираи. И если мы пойдем с такой скоростью, что окажемся у лимузина в нужное время, — трудностей это не представит. Если же охрана не заартачится, можно будет с ним говорить.

— Эти голубые костюмы похожи на униформу, — фыркнул Сэвэдж.

— Двубортные. А еще очки и белые галстуки. Действительно униформа. Это якудза.

— Что? Но ведь это не…

— Вы называете их японской мафией. В Америке мафиози исключены из общественной системы. У нас же обычной практикой является наем гангстеров политиками и бизнесменами в качестве охраны.

Сэвэдж тупо смотрел на Акиру.

— И населению все равно?

Акира пожал плечами.

— Такова давняя традиция. Даже премьер-министры нанимают якудза в качестве охраны, а на заседаниях бизнесменов и глав могучих корпораций гангстеры присутствуют для того, чтобы никто не посмел задать ненужных вопросов. Они орут. Кидаются стульями. Это общепринятая процедура. Власти терпят гангстеров, а они, отдавая должное, не вмешиваются в перевозки наркотиков и не используют оружия для своих разборок.

Сэвэдж покачал головой, чувствуя, как мир покачивается под его ногами. Как и все прочее, что он узнал о Японии, этот симбиоз истэблишмента и криминального мира вызвал у него состояние, близкое к шоку. И даже больше того: то, что эти якудза-защитники были одеты в некое подобие униформы, казалось полной бессмыслицей, противоположностью тому, чему его всегда учил Грэм, — одеваться так, чтобы ничем не выделяться из толпы, стать хамелеоном.

Но в тот момент его больше всего встревожило напоминание Акиры об огнестрельном оружии. Оно живо напомнило Сэвэджу, что он чувствует себя ущербным, неспокойным, так как оставил “беретту” у Таро. Сэвэдж не мог позволить себе рисковать на тот случай, если произойдет какой-нибудь неприятный инцидент, и в дело вмешается полиция, и его обыщут, обнаружат пистолет. Это и так очень сильный проступок, а тут еще ношение оружия на политической демонстрации — полная “труба”.

— Означает ли твое замечание то, что охрана Шираи не носит пистолетов?

— Это вполне возможно. Хотя есть вероятность обратного, потому что Шираи поднял такую волну по всех стране, что его могут захотеть убрать.

— Другими словами, мы не знаем, с чем нам придется столкнуться…

— Конечно, — ответил Акира. — Это, в конце концов, Япония.

Приближаясь к телохранителям, нахмурясь и слушая рев протестующих на параллельной улице, отражающийся от домов, Сэвэдж с Акирой действовали как единое целое. Словно читая мысли друг друга, они вынырнули из пешеходного движения и остановились у цветочного магазина — надо же было протянуть время, пока Шираи не закончил ораторствовать на демонстрации. В то время как Акира выбирал хризантему, которая ему приглянулась, Сэвэдж встал поближе к двери. Оглушительные крики толпы доносились даже сквозь стекло. Сэвэдж вслушивался, пытаясь уловить различия в скандировании, изменения ритма и громкости, в общем, чего-нибудь такого, что указало бы на то, что Шираи покидает своих приверженцев.

Почувствовав, как покалывают кончики пальцев, он напрягся, поняв, что наконец это услышал. А может быть — не услышал. За последние тридцать секунд Шираи не смог остановить вопли толпы, чтобы закончить свою тираду. Сэвэдж почувствовал, что нервы натянулись, как струны.

Он кивнул Акире и быстро вышел из магазина. Когда японец присоединился к нему, они вместе пошли направо, прямо к охране, и тут увидели, как гангстеры поправляют очки, одергивают пиджаки и становятся “на стражу”. Большинство из них обратили взоры к двери здания, двое открыли ее, встав по бокам. Двое других открыли дверцы лимузина. Лишь несколько человек продолжали осматривать улицу.

“Непрофессионально”, — с облегчением подумал Сэвэдж. Эта ситуация напомнила ему отсутствие дисциплины, позволившее Джону Хинкли-младшему подобраться настолько близко к президенту Рейгану, что он смог выстрелом ранить главу государства, его пресс-секретаря, агента Секретной Службы и вашингтонского полицейского в 1981-м. Рейган выступал с речью в городском отеле округа Колумбия. Кордон охранников ожидал его выхода, выстроившись в линию. Но когда президент вышел из отеля, направился к автомобилю, охранники не смогли удержаться, и обернулись, дабы увидеть своего высокопоставленного киноактера. И пока их внимание было отвлечено, Хинкли и выскочил, несколько раз подряд нажав на курок пистолета.

Сэвэдж, волнуясь, вспомнил интенсивную подготовку, которую он проходил под руководством Грэма после того, как вышел из состава SEALs. Грэм заставлял Сэвэджа раз за разом просматривать кинокадры этого и других — закончившихся более трагически — покушений на высокопоставленных политических чиновников.

— Не смотри на своего принципала! — повторял Грэм. — Ты прекрасно знаешь, как он выглядит! Каким бы высокопоставленным он ни был, твоя задача — не глазеть на него, хотя бы и очень хотелось восхищаться знаменитостью! Назначение защитника — наблюдать за толпой!

Чего как раз и не делали мужчины в двубортных голубых костюмах и белых галстуках.

“Может быть, нам повезет”, — думал Сэвэдж, понимая весь комизм ситуации, по которой он как защитник должен применять тактику наемных убийц.

Мышцы шеи у Сэвэджа раздулись. Артерии набухли, кровь быстрее заструилась в них. Из здания вышла группа охраны: в центре ее шел Шираи. Все защитники на тротуаре повернулись к нему лицом, что дало возможность Сэвэджу и Акире подойти к главному объекту на расстояние нескольких футов.

Сэвэдж глубоко вздохнул, сбрасывая с пережатого горла выдуманные им самим руки. Он-то думал, что достаточно подготовился к отчаянно желаемому им самим противостоянию. Но воспоминание добило его. Реальность билась с иллюзией насмерть.

В обалдении он вспомнил бойню — видимый даже в ярком свете дня кошмар в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте. Сомнений больше не осталось. Хотя бы фотокамеры и лгали, а газетные фотографии и телерепортажи могли выявить только то, что Шираи лишь походит на Камичи — человек, которого он видел сейчас перед собой, без сомнений, был тем самым принципалом, которого он видел разрубленным надвое в коридоре гостиницы. Даже окруженный толпой охранников, он все равно был очень близко к Сэвэджу, и его лицо оказалось совсем рядом. Шираи и был Камичи. А Камичи — Шираи!

Но Камичи был мертв! Как он мог… Реальность пошла трещинами. Память, оказывается, как и фотокамера, могла солгать.

Шираи — седовласый, сутулый, пятидесяти пяти лет, несколько низковатый и толстоватый, но, несмотря на все это, удивительно очаровательный — потел от прилива энергии, возникшего в результате только что законченной страстной речи. Быстро, но с большим трудом двигаясь по направлению к лимузину, вытирая платком лоб и шею, он осматривал толпу, собравшуюся за спинами охранников.

И вдруг он застыл: коричневая кожа стала смертельно бледной, когда он перевел изумленный взгляд с Сэвэджа на Акиру.

Он закричал, выплевывая пропитанные ужасом фразы, — по-японски. И отступил, указывая на двух человек. Это был кошмар.

Телохранители крутанулись на месте.

— Нет! — крикнул Сэвэдж.

Шираи продолжал вопить, отступать назад и тыкать в них пальцем.

Разглядев добычу, охрана заняла исходную позицию, насторожилась.

— Мы должны с вами поговорить! — закричал Сэвэдж. — Вы нас знаете? Узнаете? Мы вас знаем! Мы должны поговорить, задать вам несколько вопросов! Узнать, что же произошло в…

Шираи пролаял какую-то команду. Телохранители кинулись вперед.

— Да послушайте же! — завопил Сэвэдж. — Пожалуйста! Мы ведь…

Охранник ударил. Сэвэдж уклонился.

— Мы не причиним вам зла! Мы просто хотим поговорить о…

Телохранитель рубанул покрытой мозолями рукой. Отпрыгнув назад, Сэвэдж избежал удара. Охрана наступала клином, напоминая Сэвэджу команду “Далласские ковбои”, которые, по какой-то идиотской прихоти, вырядились в голубые двубортные костюмы, нацепили солнцезащитные очки и решили с ним покончить. Он отступил еще на полдюжины шагов и увидел перепуганное лицо Шираи, когда тот, кого он привык называть Камичи, быстро-быстро полез в автомобиль.

— Нет! Давайте поговорим! — крикнул Сэвэдж ему вслед.

Нанеся ближайшему нападающему короткий удар по корпусу локтем, Сэвэдж угодил ему в солнечное сплетение. Отдача была чудовищной, будто бы американец попал в бетонный блок. Но силы удара оказалось достаточно для того, чтобы гангстер хрюкнул, задыхаясь, сломался пополам и повалился назад, столкнувшись при этом с другим охранником. Лимузин Шираи рванулся от тротуара — завизжали и задымились шины.

Охрана продолжала наступать на Сэвэджа: некоторые достали кастеты. Акира развернулся в прыжке и саданул одного ногой. Нога телохранителя загнулась в другую сторону. У следующего повисла рука, и кастет из нее вывалился.

В отчаянии Сэвэдж ударил и попятился назад, прикрываемый с фланга Акирой. Они услышали, как позади раздались чьи-то шаги и злобные возгласы. Перебегая через перекресток, Сэвэдж почувствовал, как запнулось сердце. Потому что слева от них расходившиеся с демонстрации протестующие начали заворачивать за угол!

“Боже!” — набирая скорость, подумал Сэвэдж. Кинутый в прострации кастет просвистел мимо его головы. Но это оказалась металлическая, обтянутая кожей дубняка, и, издав тупой стук, она успокоилась на асфальте. Но Сэвэдж вздрогнул, представив, что бы она могла сделать, если бы попала ему по черепу.

Легкие горели. Ноги — как натянутые струны. Сердце — как паровой молот. Сэвэдж надеялся лишь на то, что охрана достаточно тренированна, чтобы остановиться вовремя: ведь свою задачу — охрану принципала — она до конца выполнила. Ведь, по идее, они должны думать, что мы являемся отвлекающей группой, тогда как основной удар будет нанесен совсем с другой стороны. Дальше, где-то по улице, может быть, за углом.

“Но троих из якудза мы вывели из строя. И охранники могут взъяриться до такой степени, что будут гнаться за нами до тех пор, пока не поймают и не расколотят наши головы о мостовую. Чтобы сравнять, так сказать, счет.

Или же им может прийти в голову блажь узнать, кто мы такие! Ведь защитник должен знать, кто именно угрожает его клиенту!

Но как заставить их понять, что мы не хотим причинять Шираи никакого вреда? Что мы просто хотим с ним поговорить?!”

Охранники дышали уже где-то совсем рядом. Когда Сэвэдж огибал очередного ошеломленного прохожего, ему в плечо ударился какой-то предмет. Тяжелый предмет. Еще одна кинутая наугад дубинка. Удар оказался настолько сильным, что Сэвэдж, споткнувшись, сделал несколько заплетающихся шагов вперед. И поморщился. Подавив стон, он заставил себя обрести утраченное равновесие, собраться, выровнять шаги кинуться вперед с удвоенной скоростью, слыша, что шага за спиной приблизились.

Акира кинулся через улицу, сквозь застывший поток автомобилей, в видневшуюся отсюда боковую улочку, подальше от демонстрации. Сэвэдж старался не отставать: грудь его быстро вздымалась, ноги выпрямлялись, сердце глухо ухало в своей клетке. Пот насквозь пропитал его рубашку. Плечо пульсировало от боли.

Но тут ему на ум пришла спасительная мысль: им с Акирой намного легче маневрировать в плотной толпе, чем охранникам, несущимся кучей, разбрасывая пешеходов по сторонам, и таким образом замедляя свой и без того небыстрый бег.

Но он оказался неправ. Огибая прохожих, Сэвэдж внезапно почувствовал, как ему в рукав впилась чья-то рука. Он вывернулся. Но в ту же секунду следующая ладонь рубанула по плечу, и в животе Сэвэджа разлился свинец. Боже милостивый! Он думал, как человек с Запада, словно здесь — Нью-Йорк! В Манхэттене прохожие рассыпались бы по сторонам, прижимаясь к домам, видя, что преследуют двоих человек. Но здесь — совсем другое дело. Сэвэдж. совершенно забыл о том, что говорил ему Акира! Ведь японцы — самые угодливые и законопослушные люди на земле. Верные своему племени. Группировки против индивидуалистов. Статус-кво, гармония, порядок значат для них все. Если двое мужчин убегают от гангстеров, в особенности, если один из преследуемых — американец, значит, они должны быть в чем-то повинны, и являются угрозой обществу, потому что здесь считается так: кого больше — тот и прав.

Третья рука впилась в Сэвэджа. Акира обернулся, схватил его за одежду и впихнул в ближайшую дверь. Они оказались в ярко освещенном магазине. Снаружи телохранители врезались в прохожих, создав свалку у двери, и таким образом перегородив самим себе проход. Пробегая мимо прилавков и остолбеневших продавцов, Сэвэдж увидел слева выход. Он вел на другую улицу. Сэвэдж задыхался настолько сильно, что едва мог говорить, но, собрав остатки сил, выпалил на бегу, обращаясь к Акире:

— Мы должны разбежаться.

— Но…

— Ты сможешь раствориться в толпе! Ведь они гонятся за японцем и — американцем. Если ты исчезнешь из виду, они продолжат гнаться за мной, потому что я выгляжу подозрительно.

— Как?

— Мой вид бросается в глаза!

Они добрались до бокового выхода и вывалились на улицу, слыша, как в то же самое время охранники Шираи ворвались в магазин, в тот самый вход, через который прошли Акира с Сэвэджем.

— Я ни за что не брошу тебя, — заявил Акира.

— Хватит разглагольствовать! Делай, что сказано. Встретимся у Таро!

— Нет! Я тебя не брошу!

Заметив почтальона в форме, который собирался сесть на мотоцикл “хонда”, Сэвэдж прыгнул, вышвырнул парня из седла и вскочил на его место.

— Места мне не хватает! — заорал Акира и, прыгнув следом за Сэвэджем, приземлился за его спиной и, как клещами, вцепился в куртку американца. Потом обхватил его руками.

Нажав на педаль и выжав дроссель, Сэвэдж, огибая встречные автомобили, вырулил на улицу. Больше он не слышал за спиной вопли и крики охранников. Чувствуя, как распирает грудную клетку, он услышал внезапно успокаивающий рев дорожного движения, вой мотоцикла и оглушительный шум — настолько привычный и неожиданно умиротворяющий — Токио.

— Нам лучше поскорее избавиться от этого мотоцикла, — сказал Акира, когда Сэвэдж на огромной скорости завернул за угол. — До того, как заявят о его краже, и полиция примется нас преследовать.

— Понимаешь, сейчас меня больше всего волнуют эти охранники.

— Благодарю за то, что предложил стать приманкой, чтобы я смог исчезнуть.

— Так, наверное, поступают все настоящие друзья…

— Да, — голос Акиры показался Сэвэджу несколько странным и непонятным. — Друзья, — он был явно озадачен.

Через три квартала они бросили мотоцикл на тротуаре около входа в метро, надеясь на то, что полицейские решат, что Сэвэдж с Акирой настолько спешили уйти от погони, что сели сразу же на первый попавшийся поезд. Быстро и напряженно оглядываясь, друзья перебежали перекресток, взяли такси — причем, не сговариваясь, — первое из многочисленных — которое стало первым из многочисленных пересадочных, долженствующих доставить их обратно к Таро.

— Боюсь, что посыльный больше никогда не увидит своего мотоцикла, — сказал Сэвэдж.

— А вот это неверно, — отозвался Акира. — Кто-нибудь передвинет его таким образом, что он перестанет мешать движению прохожих. Но его никто не украдет. Ты же в Японии.

— Я не понял. Что сказал Шираи? — спросил Сэвэдж.

Он сидел на стуле в небольшом изоляторе на четвертом этаже дома Таро. Рубашку он снял, и старик внимательно осматривал его плечо. Акира с Рэйчел стояли сбоку, и прищуренные глаза женщины показывали Сэвэджу, что синяк от брошенной дубинки довольно приличный.

— Подними руку, — приказал Таро.

Сэвэдж, прикусив губу, сделал то, что было ведено.

— Подвигай вперед — назад.

Ему это удалось, но не на полную длину и не без усилий.

— Опиши боль.

— Глубокая. Ноет. В то же самое время пульсирует.

— Нет. Не думаю, что какая-нибудь кость, сломана.

— Все равно тебе лучше сходить в больницу и сделать рентген.

Сэвэдж покачал головой.

— Я и так уже довольно внимания привлек к себе сегодня.

— Хай, — сказал Таро. — Я дам тебе лекарство, снимающее опухоль. Знаешь, твое плечо вряд ли можно будет использовать в исключительных случаях.

— Если придется — можете мне поверить — я использую все, что смогу.

Морщинистые губы Таро сложились в улыбку. Он принялся тереть комком хлопчатобумажной ткани, намоченный в спирте, плечо Сэвэджа.

Сэвэдж почувствовал, что его кто-то ужалил. Таро вытащил иглу.

— Новокаин, эпинефрин и стероид, — объяснил старик. — Сядь, положи руку на бедро и дай ей покой.

Плечо стало неметь. Сэвэдж выдохнул воздух из легких и взглянул на Акиру.

— Но, все-таки, что именно сказал Шираи? Ведь он говорил по-японски. Ни слова не понял, хотя намерение было вполне понятно. Ведь он ужаснулся от одного нашего вида.

Акира нахмурился.

— Да… Ужаснулся. И вовсе не от того, что мы могли быть какими-то неизвестными убийцами. И не потому, что после своей зажигательной антиамериканской речи обнаружил подле себя американца. Он явно нас узнал. “Вы? Нет! — крикнул он. — Не может быть!” — И дальше: “Это же немыслимо… Вы ведь… Не подпускайте их ко мне!”

— Это все, что он сказал?

— Еще несколько обрывков фраз, и он впрыгнул в автомобиль. Повторение было тем же самым: “Вы… Как же?.. Отойдите. Не подпускайте их ко мне”.

Сэвэдж задумался: инъекция подействовала. Боль в плече сменилась полным отсутствием каких бы то ни было ощущений. Но и мозг тоже, несмотря на столько утренних происшествий, казался онемевшим.

— Так каковы же будут предположения? Мы в конце концов оказались правы?

— Я не могу придумать объяснений, — сказал Акира. — Кроме одного, — он вздохнул, — Шираи знает нас точно так же, как и мы знаем его.

— Несмотря на то, что мы раньше не встречались, — пожал плечами Сэвэдж. — Как и мы, он помнит то, чего на самом деле не происходило.

— Но что именно? — спросил Акира. — То, что он нас узнал, не говорит о том, что он видел нас мертвыми, так же, как и мы видели мертвым его. Мы не можем считать его ложную память идентичной нашей! Нам известно только одно: в его версии мы были убийцами, от которых он с трудом спасся!

К ним подошла Рэйчел.

— Вот это может объяснить ужас, с которым он смотрел на вас, и отчаяние, с которым пытался от вас скрыться.

— Может быть, — поморщился Сэвэдж. — Но он мог себя вести точно так же, увидев мужчин, которых в недавнем прошлом лицезрел мертвыми! Озабоченный, измотанный, он — идя с демонстрации — хотел лишь одного: сесть в свой лимузин. Увидел привидения, и запаниковал. Как бы вы поступили на его месте: остановились поговорить или сорвались бы с места и первым делом как можно быстрее убрались с улицы?

Рэйчел подумала, затем повела рукой.

— Видимо, последнее. Но к данному моменту, если бы я решила, что видела привидения, мой шок сменился бы изумлением. Мне бы захотелось узнать, почему вы все еще живи, как вы выжили и что делали возле моей машины? И была бы в гневе на своих телохранителей за то, что они не смогли вас поймать, и я теперь не знаю ответов на собственные вопросы.

— Отлично, — похвалил ее Сэвэдж. — Правильная точка зрения. — Он поднял брови и повернулся к Акире. — Так что ты думаешь? Может быть, теперь он согласится с нами поговорить?

— Может… Мы это можем проверить.

— Правильно… Давай позвоним.

Сэвэдж встал, и его рука безжизненно повисла. Он потер ее и с озабоченностью вспомнил, что у них есть еще и другие проблемы.

— Таро-сэнсей, а ваши ученики все еще не возвратились? От них так и не поступало сообщений о том, как идет операция по спасению Эко?

Лицо старика казалось еще более морщинистым, в тело словно съежилось и истончало, потерявшись в складках каратэ-га. На сей раз его хрупкость уже не была кажущейся.

— Прошло почти двенадцать часов, а они так и не объявились.

— Это ничего не значит, — сказал Акира. — Таро-сэнсей приучил нас не идти на задание, пока не будет полной уверенности в том, что мы сможем его выполнить. Они находятся на боевой позиции и выжидают удобный момент для нанесения удара.

— Но разве они не должны отчитываться о своих действиях? — спросил Сэвэдж.

— Нет, в том случае, если план предусматривает присутствие на месте всех для нанесения скоординированного удара, — отозвался Таро. — Нам неизвестно, с чем им пришлось столкнуться.

— Я должен был отправиться с ними, — покачал головой Акира. — Эко освобождают по моей просьбе. И я должен был разделить риск с ними.

— Нет, — сказал Таро — Ты не должен корить себя. Они пошли для того, чтобы ты не чувствовал себя обязанным Шираи. Чтобы твоя миссия не была замарана. Ведь в конце концов нельзя же выполнять несколько дел одновременно.

Губы Акиры задрожали. Он выпрямился и поклонился старику.

— Аригато, Таро-сэнсей.

Таро махнул рукой. Казалось, он сбросил с плеч Акиры тяжелейший груз.

— Иди же. Звони.

— Но не отсюда, — сказал Сэвэдж. — Мы не можем позволить Шираи проследить, откуда звонят.

— Ну, это понятно, — сказал Таро. — Я не сомневался, что вы не станете делать этого в открытую, — он прикрыл морщинистые веки. Несмотря на отсутствие лучших учеников, он изобразил очередное подобие улыбки. — Ведь… А-а… В общем, твой сэнсей заслуживает уважительной оценки.

— Он мертв, — сказал Сэвэдж. — Я не знаю, какую именно роль он играл во всем этом, но могу сказать — да, он действительно заслуживает уважения. — Сэвэдж изобразил гримасу. — У меня есть просьба.

— Всегда пожалуйста.

— “Беретта”. Я хотел бы получить ее обратно.

Акира для предосторожности выбрал телефонную будку в другом районе Токио. Телефон стоял в дальнем конце пачинко — залитого ярким светом зала, заставленного рядами автоматов. Как выяснил Сэвэдж, пачинко был одним из популярнейших развлечений в Японии, и по всей стране более десяти тысяч залов были оборудованы миллионами автоматов. Игроки стояли плечом к плечу. Беспрестанный грохот металлических шаров, катающихся в автомате, не позволял никому, кроме Сэвэджа, стоящего возле телефона, подслушать разговор Акиры.

Несмотря на то, что Акира говорил по-японски, Сэвэдж отлично его понимал, потому что перед звонком мужчины договорились, какими именно будут фразы японца.

Первый звонок был сделан в штаб-квартиру Шираи, но секретарша заявила, что босс после демонстрации не возвращался. Следующий — в корпоративный совет, но опять-таки никого там не оказалось. Пока Сэвэдж с Акирой были на демонстрации, Таро через своих людей выяснил незарегистрированный номер дома Шираи, но когда Акира позвонил, ему ответили, что хозяин не появлялся.

Акира положил трубку и объяснил:

— Разумеется, кто-то из них мог солгать. Но я оставил просьбу: “Двое мужчин, которых он видел сегодня утром у машины, очень обеспокоены и хотят побеседовать. Пожалуйста, передайте ему эту информацию”. Я сказал, что буду перезванивать через каждые пятнадцать минут.

— Итак, снова ждать, — грудь Сэвэджа ныла от беспокойства. Ему хотелось двигаться, что-то делать, встать лицом к лицу с кошмаром и уничтожить его. — Может быть, пойдем к другому телефону-автомату?

Акира пожал плечами.

— Каждый звонок занимал не более сорока секунд. Так что, засечь, откуда велся разговор, они не могли.

— И все-таки…

— Хай. Пошли.

Следующий звонок был сделан из будки, находящейся напротив детской площадки в небольшом тенистом парке, контрастировавшем с пролегавшим впереди хайвэем. Секретарша в политической штаб-квартире повторила, что Шираи не вернулся с демонстрации. Настойчивый Акира набрал номер корпорации и после обмена фразами его лицо напряглось, хотя голос остался совершенно спокойным. Тяжело задышав, Сэвэдж подошел ближе.

Акира нажал на рычаг.

— Шираи в своей конторе. Назначена встреча. Через час.

Сэвэдж почувствовал, как пульс забился быстрее. С легкой головой выдавил улыбку.

Но тут же его настроение изменилось. И улыбка превратилась в перекошённую гримасу.

— В чем дело? — спросил Акира. На заднем плане машины зашумели, как стадо рассерженных верблюдов.

— Все так просто? — удивился Сэвэдж. — Он не стал объяснять, почему был так перепуган, почему быстро вскочил в лимузин и рванул прочь? Или почему, несмотря на весь ужас, все-таки решил с нами встретиться?

Акира вышел из будки и зашагал рядом с Сэвэджем.

— Не объяснил, потому что у меня не было возможности задать ему все эти вопросы. Я получил ответ от секретаря.

Сэвэдж нахмурился еще больше.

— Нет.

— Что-то я не пойму, — удивился Акира. — В чем дело?

— В том-то и загвоздка, так? Это и мне бы хотелось знать. Потому что получается несуразица. После демонстрации реакция Шираи на наше появление оказалась настолько странной, что я бы ни за что не поверил, что он сможет так быстро оправиться и встретиться с нами.

— Но именно поэтому все и становится на свои места, — сказал Акира. — Он был обеспокоен. Напуган до такой степени, что потерял контроль. Что бы он ложно ни вспомнил… это было примерно так: либо он видел нас убитыми, либо и мы пытались убить его… В общем, что бы там ни было, на его месте я бы тоже — как и мы — стал отчаянно искать ответы на возникшие вопросы. Мне бы лично захотелось узнать: почему мертвые воскресли или же, если идти по последнему предположенному сценарию, почему мои защитники оборотились против меня?

— Отчаянно, — Сэвэдж продолжал идти, осматривая улицу. — Вот именно. — Он искал любую возможную опасность, инстинкты защитника напряжены до предела. Никогда ранее он не чувствовал себя столь уязвимым. — Вот почему я так насторожен. Если ты сообщил секретарше, что будешь звонить каждые четверть часа, почему она сказала, что встреча назначена через час? Вместо того, чтобы рисковать, встречаться с нами лицом к лицу, он мог просто-напросто попробовать засечь разговор и выйти на нас… чтобы поставить нас в опасное положение, а сам бы мог говорить с безопасного расстояния.

— Я думаю, что присутствие на встрече его охраны — факт само собой разумеющийся, — сказал Акира. — Не станет же Шираи рисковать.

— А как насчет нашей безопасности? Если его охранники — те самые ребята, что гнались за нами после демонстрации, то вполне возможно, что они будут поджидать нас с улыбками во всю морду и дубинками наготове. — Сэвэдж потер пульсирующее болью плечо. Болеутоляющее постепенно рассасывалось. Он снова чувствовал себя так, словно его хорошенько огрели бейсбольной битой. — Не знаю, какой такой вред я причинил первому мужику, который на меня кинулся, но я слышал, как одному из них ты сломал руку. Так что, особо счастливыми их не назовешь.

— Они профессионалы. И делали свое дело. Но через час у них будет другая работа, и эмоции здесь ни при чем. Первым делом они станут выполнять желания своего принципала.

— А что, если желания Шираи полностью совпадают с их желаниями? Может, он тоже хочет нас убрать? — спросил Сэвэдж.

— Логично, — Акира задумался. — Но мне все-таки кажется, что Шираи нужна информация.

— Ты хочешь сказать, что информация нужна нам, и что мы должны подготовиться к тому, что придется поверить человеку, которого мы видели мертвым?

— “Авраам верил в бессмысленность добродетели”. Или что-то в этом роде…

— Другими словами, вера — это загадка. Иногда, когда мы находимся в полном смятении, — приходится верить.

— Грэм назвал бы меня полным идиотом. Верить? Это идет вразрез со всем тем, чему меня учили. И если бы Таро услышал сейчас твои слова, он бы тебя проклял.

Акира колебался. Качая головой, он вдруг хихикнул.

— Сэнсей будет настаивать на моей переподготовке.

— Переподготовка нам ни к чему. Нам необходимо отступить на шаг назад и посмотреть на вещи объективно, притвориться, будто мы защищаем не себя, а кого-то другого.

— А-а, таким, значит, образом…

— Именно таким. Притвориться, что нашими клиентами являемся не мы, а совершенно незнакомые нам люди.

— Совершенно внезапно первым делом стали почему-то не самолеты и даже не ответы на вопросы, а безопасность, — ухмыльнулся Акира.

— Так что, давай делать то, что мы умеем делать лучше всего и знаем как.

Голос Акиры напомнил Сэвэджу жуткий шип, с которым полированная сталь самурайского клинка выезжала из ножен.

— Изучать опасную зону.

Корпоративное здание Шираи — одно из многоэтажных домов в подверженной землетрясениям Японии — было выполнено из сверкающего стекла и стали, но с инновациями, понял Сэвэдж, не позволяющими так просто в него проникнуть. Эквивалент кодексу исполнительных защитников. Он изучал сияющий фасад с расстояния в несколько кварталов, постепенно подходя к зданию с юга, и все-таки нервничал, понимая, что сколько бы экивоков не совершал, все равно будет выглядеть, как бельмо в глазу. Потому что он — гайдзин.

Но он также знал, что с другой стороны к нему продвигается Акира, внимательно высматривая места, где могли бы стоять замаскированные ловушки. В случае опасности они решили возвращаться по своим следам. Отходных путей было на самом деле несколько. Осторожность, с которой они спланировали наблюдение за корпорацией Шираи, заставила Сэвэджа гордиться собой. Впервые с момента приезда в Японию он чувствовал себя на месте, держащим все события под контролем, в общем, учеником Грэма — настоящим учеником, — а не жертвой.

В квартале перед зданием, в котором заседал Шираи, Сэвэдж остановился. Мимо проезжали машины и шли прохожие, а он все смотрел на главный — огромный — вход и находящийся чуть сбоку — поменьше. Улицы были так запружены автомобилями, что парковка запрещалась, хотя машины, останавливающиеся ненадолго и по делу, попадались то тут, то там. Например, фургон, доставивший что-то прямо к парадному подъезду. Под иероглифами на его боку был нарисован букет цветов, поэтому цель приезда была ясна. Возле бокового входа был припаркован грузовик, и утомленный человек в кепи и комбинезоне, прислонившись к переднему бамперу и читающий газету, бегло посматривал на часы, а затем на дверной проем, словно ожидая, что вот-вот должен появиться напарник. Он вздыхал и покачивал головой. Все это было вполне естественно.

Выглядело естественно.

Но вот вместо тяжелых рабочих башмаков у водителя грузовика почему-то были надеты сияющие ботинки.

“А, черт”, — подумал Сэвэдж и, повернувшись, быстро зашагал на юг, в ту сторону, откуда заявился. Через некоторое время он перешел забитую машинами и людьми улицу, завернул за угол и пошел на север к зданию корпорации Шираи, собираясь высмотреть, что творится сзади, а заодно и с того бока, который открывался с новой позиции.

На сей раз возле черного хода был припаркован черный лимузин с тонированными стеклами. А сбоку стоял грузовик с рисунком телефона на борту.

Сэвэдж стиснул кулаки. Намереваясь изучить все досконально, он вторично обследовал все здание и вернулся к месту встречи с Акирой.

Длинная очередь людей с билетами выстроилась в кинотеатр. Сэвэдж в толпе притворно разглядывал афишу американского боевика. Его изумляло то, что страна с самым низким уровнем преступности в мире восхищается мускулистым, обнаженным по пояс американцем с гранатометом в руках.

Возле его плеча появился Акира и вполголоса проговорил:

— За всеми входами в здание ведется наблюдение.

Сэвэдж, не отрываясь, рассматривал плакат.

— По крайней мере, Шираи не скупится на наблюдателей. Видимо, не хочет мешать нам: вторично осматривая здание, я заметил уже другие грузовики, фургоны и лимузины.

— Надо принять во внимание и то, что в каждой машине находится по несколько человек.

— Да, разумеется, — ответил Сэвэдж. Он быстро обернулся и взглянул на улицу, желая убедиться, что от здания Шираи за ним никто не следил. — Вопрос вот в чем: простая ли это предосторожность, или Шираи намерен захватить и устранить нас?

Акира развел руками.

— Ты готов зайти в здание?

— Я потерял веру, — вздохнул Сэвэдж.

— Я тоже.

— Снова Авраам? Нет уж — хватит, — отрезал Сэвэдж.

— Что тогда делать?

— Позвонить Шираи в офис. Сказать секретарше, что извиняемся, потому что задерживаемся. Попросим позволения поговорить с самим Шираи.

— Ничего из этого не выйдет. Смотри, какую он нам ловушку подготовил. Поэтому явно решит заманить нас и откажется разговаривать по телефону.

— Я тоже так считаю, — согласился Сэвэдж. — Но попробовать стоит. Если откажется, постарайся перенести встречу на более позднее время. Я думаю, он согласится.

— Без сомнения. Но это лишь отложит нашу проблему. А не решит ее. Говорить нам все-таки придется, а заходить в здание мы не имеем права.

— Так назначим встречу где-нибудь в другом месте, там, где он этого не ожидает. Пока я обходил здание, у меня появилась одна идейка. Но она не сработает, если мы не придержим Шираи в его офисе до той поры, пока все не подготовим. Поэтому будем звонить, откладывать встречу, а в перерыве проинформируем Таро.

— О чем?

— О том, что выпускной экзамен у других учеников тоже переносится.

Трещали разряды помех. Сэвэдж выпрямился, напряг мышцы, он сидел во взятой напрокат “тойоте”, тщетно пытался приспособиться к незнакомому японскому языку. Ему показалось, что он вычленил из треска мужской голос, который что-то прокаркал. По крайней мере, Акира все понял.

С трудом ведя автомобиль в потоке транспорта, продолжай объезжать по периметру в двух кварталах от здания Шираи — на север, восток, юг и запад, — Акира взял уоки-токи. Он быстро что-то сказал по-японски, прослушал трескучий от помех ответ и снова проговорил несколько слов. Услышав очередной ответ, его лицо посуровело.

— Хай. Аригато.

Выключив уоки-токи, Акира положил задубевшие от занятий каратэ ладони на руль и, заметив открывшийся проулок, вывернул из потока автомобилей. Он снова повернул, на сей раз за угол, пробился сквозь поток движения и направился к корпорации Шираи.

Хотя Сэвэджа и распирало от вопросов, он сделал героическое усилие, и не стал мешать профессиональной сосредоточенности Акиры.

Но японец сам прервал замешательство Сэвэджа, ответив на незаданный вопрос:

— Они его видели.

— А-а, — сказал Сэвэдж и откинулся назад. Но напряжение не спало. Он представил себе классно подготовленных учеников Таро, мастеров камуфляжа, рассыпавшихся по улицам, смешавшихся со спешащей толпой и наблюдающих за всеми входами и выходами из здания, в котором заседал Шираи. Акира описал его лимузин и его номер, который запомнил, когда утром машина рванула от них прочь. Таро снабдил своих учеников фотографиями Шираи, которые обнаружил в журналах. Те, в свою очередь, вспомнили, что видели Шираи по телевидению во время репортажей о новой консервативной политике, помнили его веру в Силу Аматерасу и настойчивость, с которой он пытался вернуть Японию к карантину, наподобие того, который был установлен сегунатом Токугавы. И теперь точно знали, кого им искать.

— Значит, лимузин Шираи выехал из подземного гаража?

Акира настороженно перебрался на другую полосу и, не потрудившись ответить, въехал в очередную брешь в движении.

— Беда в том, — сказал Сэвэдж, — что лимузин Шираи… мы должны подумать об этом, несмотря на то, что должны во все верить… может быть, пуст.

— Нет, он там. Это точно, — сказал Акира. Его глаза рассматривали поток машин. А руки отвечали на мозговые сигналы — “тойота” вильнула в бок.

— Точно?

— Его видели.

— Что? Но каким образом? Ведь это невозможно. Задние стекла занавешены, а ученики Таро вряд ли могли пробраться в подземный гараж, чтобы увидеть, кто именно сел в лимузин.

— Именно так. Видели, как Шираи уселся в машину. Но это было не в подземном гараже.

— Тогда как?

— Две минуты назад, — сказал Акира, — лимузин появился у северного выхода из здания. Сразу же после этого появилась охрана и образовала кордон. Шираи вышел из здания и сел в лимузин. И теперь направляется на запад.

И снова из уоки-токи послышался треск. Акира поднял передатчик, выслушал едва различимый из-за шумов голос и сказал:

— Хай.

— Они направляются на запад. Позади и впереди машины едут набитые охраной автомобили.

— Стандартная процедура. — Сэвэдж представил себе, как ученики Таро на мотоциклах преследуют лимузин, держась от него на безопасном расстоянии. Они будут продолжать наблюдение и докладывать по радио о передвижении Шираи до тех пор, пока Акира не сможет приблизиться к ним и сам не поведет преследование. Неважно, по какой именно улице поедет Шираи, — Акире тут же передадут направление.

— Как мы и предполагали, Шираи не выдержал, — сказал Акира. — Понял, что мы не намереваемся появляться.

— Он, видимо, ошеломлен или в ярости. Главное, что мы заставили его ответить — так, а не иначе. — Сэвэдж говорил и, успокаиваясь от этого диалога, наблюдал за тем, как Акира объезжает угол и пытается пробиться сквозь поток плотно движущихся автомобилей. — Но в том случае, если Шираи отправится куда-нибудь в общественное место, нам не удастся застать его одного и переговорить в спокойной обстановке.

— Это неважно, — ответил Акира. — Мы будем продолжать наблюдение. В конце концов такая возможность появится. И это будет место, в котором он нас не ждет. Где у него не будет ни охраны, ни оружия.

— Другими словами, хочешь сказать — расслабься, успокойся и наслаждайся поездкой.

— Успокойся? — Акира взглянул на Сэвэджа, и его брови поползли вверх. — Никогда не привыкну к вашим американским шуточкам. — Из уоки-токи раздался мужской голос. Ответив, Акира снова посмотрел на Сэвэджа. — На следующей улице, повернув налево, я окажусь в двух кварталах позади лимузина.

— В таком дорожном хаосе мы не сможем увидеть автомобиль.

— Ученики Таро-сэнсея будут продолжать наблюдение. Их мотоциклы стоят на всех параллельных улицах. Если водитель Шираи повернет, мы будем наготове.

Они продолжали пробиваться сквозь уличное движение на запад, иногда сворачивая на параллельные улицы, получая инструкции по уоки-токи от учеников Таро. Наступали сумерки. Машин становилось меньше. Они добрались до хайвэя, набрали скорость и увидели лимузин, который защищали два “ниссана”. Акира прорадировал наблюдательной группе, что теперь почти все могут быть свободны и возвращаться к Таро. Для того, чтобы продолжать наблюдение за Шираи, осталось несколько человек. Оставив в промежутке между “тойотой” и автоколонной пару автомобилей, Акира настороженно двигался следом.

Сэвэдж потер ноющее плечо.

— Куда бы Шираи ни направлялся, похоже, в скором времени он выедет из города.

Акира пожал течами.

— Тут много городков-спутников.

— Несмотря на это, он едет столько времени, что тому должна быть удивительная причина. — Подумав, Сэвэдж добавил: — Эти люди на демонстрации… Ты знаешь, я удивлен тому, что у него столько поклонников.

Акира, не отрываясь, смотрел на едущего впереди противника.

— Не ошибись. Его битва не окончена. Несмотря на то, что его влияние день ото дня возрастает, большинство японцев с ним не согласны. Экономическое чудо, новый класс богатеев, благосостояние — все это радует моих соотечественников и движет ими при заключении сделок с иностранцами. Им нравится иметь дело с зарубежными фирмами, пока сделка выгодна. Культурное поражение — заражение — как бы не ярило Шираи, для послевоенного поколения японцев всего лишь заманчивая перспектива выхода в мир — ничего больше.

— Тогда почему демонстрации столь многочисленны? — спросил Сэвэдж.

— Многочисленны по сравнению с чем? В шестидесятых годах нашего столетия сотни тысяч вышли на улицы, протестуя против возобновления оборонного договора с Америкой. Политика с проамериканской направленностью поведения публично зарубили мечом. Демонстранты требовали выгнать американцев лишь потому, что не хотели на своей земле атомного оружия. Как говорил ночью Таро, мы никогда не забудем того, что являемся единственной нацией на земле, которая пережила атомную бомбардировку. В 1965-м американский бомбардировщик потерял водородную бомбу возле японского побережья. Ваше правительство не признавалось в этом вплоть до 1981-го, но и тогда заявило, что бомба упала в пятистах милях от берега. Ложь. В 1989-м мы наконец узнали, что бомба залегла в восьмидесяти милях. Подобные инциденты и предательства со стороны правительства лишь подбавляют жара и питают правое крыло антиамериканских оппозиционеров… Ты что-нибудь слышал о Мисиме?

— Конечно, — отозвался Сэвэдж.

Мисима был одним из знаменитейших романистов Японии. Если говорить о его личности и темах романов, то ближайшим его американским эквивалентом являлся Хемингуэй. Кодекс послушания Мисимы привлек к нему огромное количество поклонников, сформировавших что-то вроде частной армии. В особых случаях они носили тщательно продуманный вариант японской военной одежды — костюмы, покрой которых разработал сам Мисима. Из-за славы и влияния романиста офицеры одной из наземных баз Японской Самозащиты позволили Мисиме и его людям практиковаться у них в боевых искусствах.

В 1970-м году Мисима с горсткой ближайших почитателей прибыл на базу, попросил разрешения переговорить с командиром, обработал беднягу, захватил командный пункт и потребовал, чтобы солдаты базы выстроились на плацу, чтобы Мисима мог произнести речь. Власти — неспособные освободить заложника — согласились с условиями романиста. Речь превратилась в яростное разглагольствование по поводу того, что Япония разваливается как страна, что ей необходимо вернуть былые чистоту, величие, выполнить благородный божественный дож: в общем, чистой воды милитаризм, смешанный с очень похожими на Шираи воплями по поводу необходимости создания сил, напоминающих по строению Силу Аматерасу. Солдаты, отказавшись всерьез воспринимать тираду Мисимы, обложили его и начали гоготать.

Униженный и оскорбленный Мисима вернулся на командный пункт, вытащил меч, который носил при себе — крупица самурайской традиции, — и встал на колени… И произвел сеппуку — вспорол себе живот. Но перед этим он приказал наиболее верному из своих почитателей встать рядом и по завершении ритуала отсечь ему голову.

— Этот прецедент повлек за собой дискуссию, — сказал Акира. — Многие японцы восхищались принципами и отвагой Мисимы. Но в то же время сомневались в пользе самоубийственной ярости. Какая польза от ритуального самоубийства? Социальное давление было не столь велико, чтобы делать сеппуку. Неужели он не мог отыскать более эффективный и конструктивный способ выразить свое отчаяние? Или действительно верил в то, что самоубийство заставит приверженцев отправиться по его пути?

Сэвэдж искренне не знал, как ответить на эти вопросы. Он думал об отце — не том незнакомце, которого помнил с детства, которого любил и который однажды ночью пустил пулю себе в голову. Да, какая-то часть сэвэджской души сочувствовала Мисиме.

Она чувствовала его отчаяние.

Но Сэвэдж вырос в Америке и привык к американской системе ценностей. Прагматизм. Выживание, несмотря на позор. Долготерпение, даже за счет гордости. Так вот. Не позволять всякой сволоте себя прикончить.

Боже!

Акира прервал затянувшееся молчание.

— Мисима — это идеальный пример. Символ. Его помнят через двадцать лет после самоубийства. Уважают. Так что, быть может, он достиг желаемого. — Акира снял с руля руку, рубанув воздух. — Не тогда, когда резал себе живот, не мгновенно. Как надеялся. Но через определенный промежуток времени. Ты должен понять. В Японии демонстрации левых подавляют. Их — левых — приравнивают к коммунистам, а коммунистов ненавидят. Чтобы все стали равны? Нет. Япония основана на кастовой системе. Сегун приказывает даймио, тот — самураю, тот… Страна иерархична. Но демонстрации правого крыла — совсем другое дело. Власти их терпят, позволяют проведение, а все потому, что они защищают систему контроля, общественного подчинения, порядка. Они хотят, чтобы каждый винтик стоял на своем месте: хозяин — слуга, муж — жена, отец — сын, наниматель — служащий.

— Можно подумать, — нахмурился Сэвэдж, — что ты с ними согласен.

— Я просто стараюсь объяснить, что правых у нас меньшинство, но они не беспомощны, и составляют основное ядро последователей Шираи. Ему, разумеется, хочется превратить умеренных в экстремистов, но пока это не удается. Так вот: большинство японцев наблюдают за демонстрациями с интересом и симпатией… но недостаточной для присоединения и активных действий.

— Пока недостаточной.

Акира пожал плечами.

— Мы можем поучиться у истории, но не можем повернуть ее вспять. Несмотря на то, что я ненавижу “черные корабли” коммодора Перри и то, что они сотворили с моей страной, я не верю, что Шираи сможет вернуть чистоту культуры, возникшую во времена сегуната Токугавы. Ему нужен выход, вдохновляющая идея, но пока он не может ее отыскать, так же, как не смог ее найти и Мисима.

— Но это не говорит о том, что он не ищет.

Темными от печали глазами Акира показал: да — и вновь взглянул вперед, на лимузин Шираи. В потемках проносящиеся навстречу фары высвечивали автоколонну. Лишь изредка просветы в несущихся по шоссе машинах позволяли Акире увидеть задние огни лимузина и “ниссанов”. Он держался на безопасном от них расстоянии.

Сэвэдж не увидел тревожащих признаков того, что колонна заметила преследование.

— Что же касается твоего замечания, — возобновил разговор Акира, — то я отвергаю тактику Шираи, но уважаю его ценности. И мне это не нравится. Это меня тревожит. Человек, с которым я в нормальных обстоятельствах идентифицировал бы… А обстоятельства данного дня заставляют меня относиться к нему, как к потенциальному врагу.

— Может быть, он — жертва. Как и мы.

— Мы это вскоре выясним. Его кошмар может нам объяснить наш.

Автоколонна съехала с хайвэя. С еще большей осторожностью Акира направился следом, набрав дистанцию с лимузином. Время от времени мимо проезжали машины, не давая охране Шираи засечь неотступно следующую за ними пару фар.

Дорога перешла в другую, затем в третью, они извивались, сворачивались в кольца. “Словно в лабиринте”, подумал Сэвэдж, чувствуя, что совершенно запутался и потерял ориентиры. Сияние городов сменилось редкими огнями да стоящими на подоконниках деревенских домов лампами. Сэвэдж встревоженно высунулся в окно. В ночи перед ним возвышались какие-то огромные силуэты.

— Это, что, горы? — Черви дурных предчувствий зашевелились в кишках.

— Мы въезжаем в японские Альпы, — сказал Акира. С еще большей тревогой Сэвэдж, прищурившись, стал смотреть на массивные пики. Он напрягся, когда “тойота” переехала узенький мост, под которым луна отражалась в стремительно бегущей речушке. Вверх, круто извиваясь, уходило ущелье, поросшее по сторонам лесом.

— Альпы?

— Ну, это я преувеличил. Они не похожи ни на скалистые горы Европы, ни на высоченные холмы востока Соединенных Штатов.

— Но ты не… Я внезапно почувствовал… Черт побери, так, словно мы опять очутились в Пенсильвании, — Сэвэджа затрясло. — Темень. Не апрель, а октябрь. Вместо набухающих листьев — листопад. Деревья выглядят так же голо, как и…

— Тогда, когда мы отвезли в Мэдфорд Гэпский Горный Приют.

— Чего на самом деле мы никогда не делали.

— Верно, — сказал Акира.

Сэвэдж содрогнулся.

— Я это тоже чувствую, — голос Акиры прозвучал совсем глухо. — Жуткое ощущение того, что я здесь раньше был, хотя это и бред.

“Тойота” проехала очередное обрывистое ущелье. Почувствовав головокружение, Сэвэдж постарался взять себя в руки.

Но на этот раз его преследовало не жамэ вю, а де жа вю. Или комбинация, при которой первая привела в действие последнюю. В кишках заурчало от страха, и с ужасающим ощущением наползающей нереальности Сэвэдж стал разглядывать Акиру — человека, которого он видел обезглавленным.

Дорога продолжала виться, подниматься вверх, прокладывая себе путь сквозь странно знакомые поросшие деревьями склоны гор.

Япония. Пенсильвания.

Шираи. Камичи.

Ложная память.

Призраки.

Ужас в душе Сэвэджа сковал все остальные чувства. Ему страшно захотелось схватить Акиру за руки, заставить его остановиться и повернуть обратно. Все инстинкты защитника требовали позабыть о поисках правды, вернуться назад, к Рэйчел, и научиться жить с кошмарами.

Потому что Сэвэдж нутром чуял, что предстоит увидеть нечто еще более ужасное.

Акира, судя по всему, прочитал его мысли или же почувствовал точно такой же, вырывающий кишки, ужас.

— Нет, — сказал японец, — Мы слишком далеко зашли. Мы столько вынесли. И не можем остановиться. Мне необходимо знать. Я не хочу всю оставшуюся жизнь убегать от призраков.

И когда Сэвэдж вздрогнул, вспомнив, как сверкнуло лезвие, отсекшее японцу голову, иное чувство взорвалось где-то внутри. Его заполнил новый импульс, пересиливший чувство страха, и он захватил и впился в его тело, руки, ноги, вены, кровь.

Ярость. Настолько сильная, что он не помнил, чувствовал ли он в жизни что-нибудь подобное. Это было колоссально.

Никогда он не испытывал подобной злости. Грэм был бы в шоке. “Не позволяй чувству захватить себя, — говорил учитель. — Это непрофессионально. Иначе не сможешь объективно оценивать ситуацию. А это, в свою очередь, приведет к ошибкам”.

— “Но в этот раз все будет по-другому! — думал Сэвэдж. — Ярость убережет меня от ошибок! Я буду держать ее под контролем! Я ее использую! С ее помощью я избавлюсь от страха! Она придаст мне сил!”

— Ты прав, — сказал Сэвэдж Акире. Вонзив ногти в ладони, он почувствовал, что из боли вырастает новая сила. — Кто-то вмешался в мою память, и я, черт побери, желаю знать, кто это сделал и почему. И этот кое-кто, дьявол его возьми, заплатит.

Сворачивая на повороте, Акира внезапно ткнул пальцем вперед. Затем ударил по тормозам. Дорога впереди была подозрительно темна. Задних фар не было. Сэвэдж ощутил легкую дрожь.

Автоколонна исчезла.

Сэвэдж вытащил “беретту”.

— Ловушка. Они поняли, что за ними следят.

— Нет-нет, я был осторожен.

— Но за последние десять минут мы единственные следовали за ними. Может быть, просто из любопытства или принципа они решили проверить, кто за ними едет. Съехали с дороги, выключили фары и теперь поджидают. Если мы проедем мимо, машины охраны возьмут нас в клеши, заставят свернуть на обочину и выяснить, кто мы такие.

Акира смотрел в темноту, распростершуюся за фарами “тойоты”.

— Если твое предложение верно, значит, сейчас они наверняка знают, что за ними следили. Потому что, как только исчезли их хвостовые огни, мы сразу же остановились.

Сэвэдж опустил стекло.

— Выключи мотор.

Акира послушался, не спрашивая, что именно намеревается делать Сэвэдж.

Во внезапно наступившей тишине Сэвэдж напряг слух: не раздастся ли впереди, на дороге или возле нее, порыкивание двигателей, хруст шагов по гравийной обочине или потрескивание веток в кустах, посаженных вдоль дороги.

Но услышал лишь естественные звуки ночи — потрескивание сверчка, редкое похлопывание крыльев, покачивание рассекающих воздух сучьев.

— Я тоже могу выключить фары, — сказал Акира. — Нет необходимости изображать из себя мишень.

Через диск почти полной луны пронеслось облачко. Затем его закрыла туча. Наступила кромешная тьма.

От дурноты во рту у Сэвэдж пересохло. Он сильнее сжал рукоятку “беретты”.

— Они даже без зажженных фар знают, где мы находимся.

— Если действительно нас поджидают.

— Это легко предположить. А если у них есть оружие, они могут вообще обстрелять этот участок дороги.

— Ну, это будет неточно, а следовательно, непрофессионально.

— Зато отменное отвлечение внимания, пока кто-нибудь будет пробираться по лесу и опустошать магазин своего пистолета сквозь это открытое окно.

Акира завел машину, подал ее назад, заехал за поворот. Остановившись, он не стал выключать подфарники, зато убедился в том, что машину не видно с прямого участка дороги. Потенциальные охотники остались за поворотом. Припарковавшись на обочине, он снял ногу с педали, выключил подфарники и снова выключил двигатель. Их вновь окружила тьма.

— Может быть, мы переусердствовали, — сказал Акира. — Ведь я двигался на довольно значительном расстоянии от автоколонны. Ведь они могли завернуть за следующий поворот, в то время как мы еще не повернули сюда. Этим можно объяснить отсутствие задних огней.

— Угу, — голос Сэвэджа дрожал от напряжения. — Такое вполне могло быть. — Затем голос стал очень глухим. — Все дело в том, хочешь ли ты попасться даже в предполагаемую ловушку, которую они могли нам подстроить, или нет.

— Ты не совсем прав. — Акира барабанил пальцами по рулю. Затем меланхолично кивнул и взялся за уоки-токи. Сказал что-то по-японски. Через минуту получил статистически точный ответ. Видимо, горы сильно затрудняли радиосвязь. Акира сосредоточился, снова что-то сказал, выслушал ответ, сказал еще одну фразу и положил уоки-токи на место.

Затем повернулся к Сэвэджу.

— Они дадут нам знать.

— И чем скорее, тем лучше, — ответил Сэвэдж.

Два часа назад Акира попросил двоих учеников остаться на случай неожиданностей.

Тактика, которую они разработали, заключалась в следующем: мотоциклисты должны были проехать вперед, обогнать лимузины Шираи и автомобили охраны. А затем быстро исчезнуть вдали — обыкновенные молодые люди, торопящиеся до ночи приехать в пункт назначения. Сейчас Акира приказал им остановиться и поехать назад, чтобы проверить, действительно ли автоколонна просто-напросто оторвалась и все еще находится на дороге.

Разумеется, мотоциклисты должны были вызвать подозрения, когда бы мчались обратно.

И еще того хуже: их могли поймать в ловушку, которую — как подозревал Сэвэдж — должны были устроить на обочине, сразу за поворотом.

Но он подавил неуверенность, напомнив, что мотоциклисты — слишком мелкая, очень подвижная и очень маневренная цель. В случае опасности у молодых людей была великолепная — будь с собой откровенен, — подумал американец, ты ведь считаешь ее всего лишь скромной — возможность развернуться перед самым носом у телохранителей Шираи и рвануть в обратную сторону, особенно если у них будут выключены фары.

Он восхищался их отвагой. И понял, что находился у этих ребят в неоплатном долгу. И помолился за их спасение.

“Какова альтернатива?” — думал Сэвэдж.

Ее нет.

Он сглотнул слюну с хорошей порцией желчи и открыл дверцу.

— Будем ждать…

Акира открыл дверцу со своей стороны.

— В лесу ждать намного безопасней.

Выйдя, Акира мягко притворил дверцу, точно так, как это сделал Сэвэдж.

Угадывая мысли друг друга, оба защитника пригнулись, сползли к кювету и исчезли в кустарнике. Безмолвно, напрягая слух и зрение, Сэвэдж ждал, сомкнув пальцы на рукоятке пистолета. Акира тоже.

Эхо за поворотом превратилось в жужжание.

Сэвэдж поднял голову.

Жужжание стало громовым. Мотоциклы.

В темноте Сэвэдж напрягся, замер, боясь, что каждое мгновение — вот сейчас! — он может услышать выстрелы, крики, визг шин, царапанье сминающегося металла и стон плоти, вместе с железом скользившей по бетону.

Но рев нарастал, становился ближе, громче.

Вскоре мотоциклисты должны появиться из-за поворота! Пригнувшись, Акира сквозь лес помчался к дороге. Он забрал из машины уоки-токи и что-то быстро и отрывисто рявкал в передатчик.

В то же самое время Сэвэдж, добежав до “тойоты”, рывком распахнул дверцу и повернул рычажок передних фар. Раз! Два!

Удовлетворенный молниеносными вспышками — впереди, на дальнем вираже поворота, огонь отразился от деревьев, — Сэвэдж решил, что их увидит тот, кто будет подъезжать, нырнул за “тойоту” и сжал “беретту”, на тот случай, если мотоциклисты окажутся уловкой, подставными.

В поле зрения показались двое. Когда свет фар отразился от бортов автомобиля, мотоциклисты снизили скорость, а затем остановились, порыкивая. Сэвэдж осторожно выглянул, все еще оставаясь за “тойотой”. Мотоциклисты выключили двигатели, но оставили горящими фары, направив свет на кусты. Его хватило для того, чтобы увидеть на мотоциклах двоих молодцов, лица которых были скрыты шлемами с плексигласовыми окошками. Правда, Сэвэдж все равно их не узнал — они носили маски и капюшоны в первый и последний раз: ночью, в додзе Таро.

Когда люди сняли шлемы, Акира что-то сказал по-японски. Один ответил, и Акира вышел, сказав Сэвэджу:

— Все в порядке. Это наши.

Сэвэдж опустил “беретту”. Мотоциклисты выключили фары.

Подойдя к ним, Акира снова заговорил по-японски. После того, как он выслушал ответы, японец повернулся к Сэвэджу.

— На обратном пути они не видели автоколонны Шираи.

Сэвэдж напрягся.

— Значит, мы были правы. Колонна остановилась на дороге за этим поворотом. Охрана Шираи раскусила нас, поняв, что за ними кто-то следит, и расставила ловушку. Сейчас они, видимо, устали ждать и идут по направлению к нам. Нам следует…

— Нет, — голос Акиры прозвучал озадаченно. — Ребята искали машины, высматривая их на обочине, особенно за этим поворотом. Но там было совершенно пусто.

— Но как же?.. Ведь это невозможно. Люди Шираи должны были спрятать автомобили. Ученики Таро просто их не заметили.

— Мотоциклисты уверяют, что были очень внимательны. Они совершенно точно уверены. Никаких машин не было спрятано на обочине.

— Но колонна не могла испариться! Она должна где-то быть! — едва не закричал Сэвэдж. — Я, конечно, доверяю твоим людям, но мы должны сами все проверить. Другого выхода нет.

Сэвэдж, пригнувшись, перебежал на другую сторону дороги. За ним следом помчался Акира. Оставаясь возле кустов, они осторожно пошли за поворот и дальше по дороге, готовые в любой момент отскочить в лес и скрыться.

Но чем дальше они двигались, тем яснее становилось Сэвэджу, что ученики Таро, оказались правы. Добравшись до следующего поворота, он уже был совершенно в этом уверен. Автоколонны на обочине не было.

Но как же тогда, черт побери!..

Внимание Сэвэджа было настолько приковано к другой стороне дороги, что он не понял, что именно заставило взглянуть вверх. Может быть, подсознание вступило в игру и направило его взор на неясные очертания какой-то фигуры в зоне периферийного видения. В общем, каков бы ни был резон, Сэвэдж посмотрел вверх, на гору, возвышающуюся впереди, и почувствовал трепет и холод в позвоночнике, когда увидел отражение фар, поднимающихся по обрыву. Три пары фар — столь крошечные и едва различимые, что больше напоминают огни фонариков. Завернув сначала направо, затем налево, они поднялись еще выше.

— Боже!

Акира смотрел в ту же сторону. Его бормотание в переводе не нуждалось — он ругался по-японски.

Они быстро побежали через дорогу. Была еще такая возможность: охрана осталась в лесу, а фары на склоне горы — приманка, которая должна заставить Акиру и Сэвэджа потерять бдительность, поспешить, и нарваться на засаду, — поэтому Сэвэдж продолжал целиться из “беретты” в темную чащу леса, готовый стрелять при первом же признаке опасности.

Но вместо нападающей из леса охраны они обнаружили — на полпути к следующему повороту — узенькую дорожку, обсаженную по бокам густым кустарником, со столь изумительно замаскированным въездом, что он полностью сливался с окружающим ландшафтом. Нахмурившись, Сэвэдж наблюдал за чернотой, открывшейся в проеме, затем перевел взор к вершине горы, хотя с этой точки деревья загораживали слабые, призрачные, уменьшающиеся в размере огоньки, которые сделали поворот и приблизились к перевалу.

— Ясно, как божий день, что они не на прогулку выехали, — сказал Сэвэдж.

— Может быть, на встречу. Причем, представь себе ее уровень, если для этого пришлось забраться в подобную глушь.

— В самом центре пустоты? Ночью, в лесу, на вершине горы? Даже я не столь параноидален, — фыркнул Сэвэдж. — Шираи слишком занятой человек, чтобы терять уйму драгоценного времени на то, что можно сделать быстрее, проще и надежнее — в более удобной обстановке. А вдруг ему в туалет захочется? Не могу представить заносчивого политика, писающего в лесу… А затем долгая дорога в Токио. Он, конечно, может и в машине поспать. Но все равно будет измотан…

— Но эта дорога… — сказал Акира.

— У всего есть свое назначение. Ее невозможно заметить, а если кто-то и разглядит, то не обратит внимания. А зачем ее так камуфлировать? Неужели только для того, чтобы никто не смог полюбоваться с горы потрясающим видом?

— Значит, что-то есть там, наверху.

— Здание, — предположил Сэвэдж.

— Это единственное, что приходит в голову. — Акира нажал на кнопку часов, и высветились цифры. — Сколько сейчас? Чуть больше одиннадцати. Значит, Шираи планирует остаться там ночевать.

У Сэвэджа набухли вены.

Словно подстегнутые электрическим кнутом, мужчины рванули по дороге, обогнули поворот и помчались к охранявшим “тойоту” мотоциклистам.

И хотя от бега Сэвэдж вспотел, по спине — правда, не от промозглого октябрьского горного ветерка — пробежал холодок. Де жа вю заставил его зашататься от слабости.

— Чуть больше одиннадцати? Но разве не в это же время мы подъехали к…

— Мэдфорд Гэпскому Горному Приюту, — докончил за него бегущий рядом Акира. — Все это ложь. Мы никогда…

— Там не были, — выдохнул Сэвэдж.

— Но я настолько…

— Хорошо его помню… — Сэвэдж мчался вперед. Сердце колотилось так сильно, что ему стало плохо… Плохо от страха. От ярости. — Это происходит…

— Снова. — Акира набрал скорость.

— Но ведь в первый раз этого не было! — Предчувствие ошпарило Сэвэджа.

— Сегодня… — выдохнул Акира.

— Мы узнаем почему.

Они забежали за поворот, направляясь к “тойоте”. Из кустов вышли мотоциклисты. Акира дал им инструкции на японском, одновременно открыв багажник автомобиля.

Зажегшийся под кожухом свет обозначил два рюкзака. Еще в Токио, когда Таро снабдил их этой машиной, Акира объяснил Сэвэджу, что сэнсей всегда кладет в багажник все необходимое. Оружие. Микроволновые, инфракрасные и вольтовые датчики, предназначенные выявлять детекторы вторжения. Темная одежда. Тюбики с маскировочной краской.

— Пойдем по дороге? — спросил Сэвэдж, быстро облачившись в похожую на пижаму одежду, натянув ее поверх своей.

— Не стоит забывать о том, что она может просматриваться телекамерами, — отозвался Акира.

— Верно. — Сэвэдж обеими руками размазал камуфляжную грязь по лицу. — Дорога чересчур заманчива. Мы на открытом пространстве. Удивительно простая ловушка… Придется выдумать путь посложнее.

— Ты думаешь, другой путь все же имеется? — Акира усмехнулся. — А разве, кроме тяжелых путей, имеются другие? И были ли они на твоей памяти? — Он выудил из рюкзака пистолет и начал его внимательно проверять.

— На моей памяти — нет. Ну, что, наверх? Да? Полезем на гору?

Акира проверил магазин.

— Да. Наверх. Полезем. Ты сможешь выдержать такой подъем?

— Может, еще гонку устроим? И на сколько забьемся?

Акира оттянул затвор и послал патрон в патронник.

— На наши жизни.

— Ну, в этом случае — я все равно тебя перегоню — предлагаю подниматься очень осторожно.

— Хай. — Акира сунул пистолет в кобуру.

— Готов? — спросил Сэвэдж.

— Нет. — Акира повернулся к ученикам Таро и что-то быстро сказал им по-японски.

Сэвэдж, чувствуя, как тренькают натянутые нервы, ждал.

Ученики кивнули. Акира тоже.

— Что такое? — спросил Сэвэдж.

— Я приказал им ждать, — сказал Акира. — Но вначале, пока мы карабкаемся на гору, один из них отведет “тойоту” в ближайшую деревушку. И оставит ее там. На тот случай, если люди Шираи захотят проверить дорогу. Второй поедет за ним следом на мотоцикле, на котором они вернутся сюда и спрячутся. Если мы не появимся здесь к завтрашней ночи, они доложат обо всем Таро.

— Который за нас отомстит, — сказал Сэвэдж.

— Он мой сэнсей. Он мне как отец. И он уничтожит, — Акира тяжело вздохнул, — тех, кто меня убьет.

— Все, хватит разговоров о смерти. Сейчас главное — забраться наверх, а это нелегко. А все остальное…

— Я не христианин. Но воспользуюсь вашим западным словечком, — Акира произнес: — Спасение.

— Да, — отозвался Сэвэдж. — Конец нашего общего кошмара. Начало спокойной жизни.

Сэвэдж закинул рюкзак на плечи. На какой-то безумный момент ему показалось, что он бывал здесь — но уже не Мэдфорд Гэпский Горный Приют мерещился Сэвэджу, а усадьба мужа Рэйчел. Нахлынувшая волна ужаса показала американцу, что все возвращается на круги своя. Он снова ощутил прилив ярости. Если круг завершен и все эти месяцы он бродил по лабиринту, то лабиринт этот не похож на миконосовский. Он возник в его измученном мозгу.

И сегодня он из него выберется.

Они вошли в лес. Облака открыли диск луны, свет которой высветил ближние деревья. Но Сэвэджу с Акирой он был не нужен. Потому что они шли в инфракрасных очках, высвечивая дорогу инфракрасными фонарями. Лучи, невидимые невооруженному глазу, для человека в очках окрашивали деревья в зеленый цвет. Деревья были потрясающе похожи на те, которые росли в горах Пенсильвании: орешник, дубы, клены; все почти опавшие. Поднявшись выше, Сэвэдж увидел сосны и почуял их смолистый скипидарный запах. Но из низинки тянуло суглинистой, перебивающей все остальное, вонью. Ноздри Сэвэджа широко раздулись.

Земля была податливой, покрытой мертвой листвой и сосновой хвоей, но, несмотря на то, что все это ослабляло давление, стало трудно ступать, не производя ни звука. Где была возможность, Сэвэдж вставал на обломки скал. Вначале подъем был довольно пологим, но через некоторое время резко пошел вверх, и тогда Сэвэдж почувствовал, как груз рюкзака тяжело повис на его плечах. Правое — то плечо, по которому ударила дубинка, — страшно ныло. Американец подумал о том, что в случае боя онемение может принести ему массу неприятностей, поэтому остановился и проглотил несколько таблеток болеутоляющего из пузырька, который дал ему Таро. Поднимаясь все выше и выше, он чувствовал, как пот начинает струиться за шиворот. И в то же самое время из разверстого рта стали вырываться клубы пара — прохлада горной ночи конденсировала дыхание.

Акира шел впереди. Выйдя из-за деревьев, они обнаружили, что находятся на поросшем травой плато. Быстро миновав его, мужчины добрались до следующей заплатки леса. Участок оказался труднее, вертикальнее: валуны и завалы мешали подниматься. Так как ни компаса, ни карты местности у них с собой не было, пришлось время от времени останавливаться, высматривать проем в чаще и через него наблюдать за вершиной горы, корректируя курс. Ландшафт стал более раздерганным. Сэвэдж с Акирой пробирались через ледяные потоки, перемахивали через острые, как бритва, склоны, карабкались по каменным стенам. Наконец остановились.

Возле вершины виднелся бугор на фоне закрытого облаками беззвездного неба… Сэвэдж снял инфракрасные очки, чтобы вытереть пот с глаз, и был поражен тем, что луна оказалась настолько яркой. Верхушка горы была окружена сиянием. Иллюзия заставила Сэвэджа нахмуриться. Но он вдруг понял, что гало было вызвано не отражением лунных лучей, а светящимися предметами, находящимися на самой горе. Это были огни. На вершине горы сияли огни. “Мы оказались правы, — подумал Сэвэдж, — там — здание!”

Акира тоже это заметил. Собравшись с силами, словно получив дополнительный заряд бодрости, он указал наверх. Как бы Сэвэджу хотелось, чтобы в рюкзаках у Таро лежали туристские ботинки для ходьбы по горам, но, к сожалению, никто не знал, куда именно они отправятся. Они не думали, что выедут за город. Зато ботинки, которые носил сейчас Сэвэдж, не оставляли следов на земле. Но иногда гладкие кожаные подметки подводили на ровной каменной поверхности, и он заваливался назад. Приходилось выбирать место для ступни очень осмотрительно. Несколько раз им попадались, словно специально проложенные, тропы, беспрепятственно позволявшие ускорять шаг. Но они так же внезапно исчезали, и им снова приходилось продираться сквозь кустарник.

Под пижамообразными одеждами остальные шмотки насквозь промокли от пота. Но после длительной поездки в автомобиле такая нагрузка была даже приятна, и мышцы наливались новой силой. Сэвэдж вспомнил, что подобное восхождение показалось бы ему легкой прогулкой в последнюю, “адову” неделю заключительных, перед выпуском, тренировок в SEALs. Он заставил себя подняться выше, побороть усталость. И действительно: чем ближе становилась вершина, тем сильнее в кровь впрыскивался адреналин. Необходимость достичь цели, отчаянная нужда отыскать ответы, прекратить кошмар придавали ему недюжинную силу.

Он снова остановился, на сей раз рядом с Акирой: они сняли рюкзаки и подготовили детекторы. Сэвэдж кивнул, увидев, что в вольтметрах и микроволновых мониторах нет светящихся циферблатов — сигналов снайперам. Они были оборудованы наушниками. Если бы приборы зафиксировали микроволны или впереди появилось бы электрическое поле, то в наушниках раздался бы приглушенный писк, а позиция наблюдателей осталась бы вне поля зрения противника.

Несмотря на удовлетворение от профессионализма Таро, Сэвэдж ощущал растущую тревогу. Потому что оборудование оказалось точно таким же, какое он использовал для проникновения в усадьбу мужа Рэйчел. Казалось, он был здесь раньше, и уже проделывал все это. Облака сгустились. В лесу зашипел дождь, похожий на тот, который шел в ночь спасения Рэйчел. Воспоминания — настоящие и ложные — преследовали Сэвэджа. Усадьба на Миконосе. Мэдфорд Гэпский Горный Приют. Дрожа, он искоса уставился на сияние на вершине горы.

“Время. Точно. Именно время, — думал он. — Плевать на прошлое — чтоб его! Сейчас самое главное — настоящее. И будущее. Рэйчел.”

С яростной решимостью он закинул рюкзак на плечи и вставил в ухо наушник микроволнового детектора. Акира сделал то же самое, только в ухе у него торчал наушник вольтметра. Сквозь инфракрасные очки Сэвэдж смотрел на него — затем махнул инфракрасным фонарем. Неестественно зеленый Акира стиснул челюсти.

Сэвэдж резко кивнул, поняв то, что хотел сказать напарник:

— Пора с этим кончать.

Восхождение заняло два часа. Неумолимое, напряженнейшее, оно наконец-то осталось позади, и мужчины увидели, что находятся на прогалине в сотне ярдов от цели. На смену стремительности пришла осторожность. Сэвэдж с Акирой, не сговариваясь — потому что каждый был прекрасно тренирован, — поняли это. Они прекрасно знали, что теперь нужно не бежать, а ползти, изучать каждое препятствие, прежде чем через него перебираться. Напрягаться, предвидеть и предугадывать возможные угрозы. Было, например, яснее ясного, что сияние на вершине горы должно быть “обсажено” датчиками, как веснушками. Также там должны находиться охранники — может, и с собаками — и патрулировать все подходы.

Мышцы застыли, напоминая бугры: Сэвэдж вытянул левую руку, и направив вперед микроволновый детектор, стал прослушивать прогалину, ступая рядом с деревьями, обходя возможные ловушки. Дождь стал более холодным, тяжелым. Акира держался рядом, приноравливаясь к шагам Сэвэджа, вытягивая вперед вольтметр, готовый в любой момент, как только американец, услышав в наушнике вопль сигнала, резко дернет рукой, застыть на месте.

Подходя ближе, Сэвэдж заметил, что сияние усилилось. Сквозь инфракрасные очки он изучал деревья, пытаясь обнаружить на них камеры с трансфокаторами, и “светил” инфракрасным фонарем сквозь лесную чащу. Сэвэдж подошел к ограде, напоминавшей ему ограду на Миконосе. Он почувствовал, как неизбежность обрушивается ему на плечи, как прошлое цепляется за него когтями, не желая отпускать добычу.

Ограда — зеленая сквозь инфракрасные очки — была голой: ни ящиков на столбах, ни проволоки, ни вибрационных датчиков. Сэвэдж, чувствуя в душе неприятное ощущение, перевалил через нее. Акира приземлился рядом. Дождь стал сильнее. Они поползли выше.

Внезапно Сэвэдж понял, что будет дальше, и дурные предчувствия усилились. И он оказался прав! Впереди, сквозь деревья, проглянула следующая ограда, а на ней — коробки на столбах, от которых провода тянулись от одного к другому!

“Та же система, что и на Миконосе, — подумал Сэвэдж. Человек, устанавливавший ее для мужа Рэйчел, работал и на Шираи! Мог ли Шираи знать Пападрополиса? Может быть, это простое совпадение?

Нет! Совпадение исключено! Все взаимосвязано! Миконос! Мэдфорд Гэп! Камичи! Шираи! Пападрополис! Все это — звенья одной цепи!

Де жа вю и ложная память! Мы-то считали свой выбор свободным, но, оказывается, каждое наше движение контролировалось. Каждый шаг был предопределен.

Мы — как крысы в лабиринте. В лабиринте. И в каждом тупике, в который мы упирались, мы были обязаны поворачивать и бежать — под контролем — туда, где сопротивление было наименьшим.

Сюда. На эту гору.

Как в усадьбу к мужу Рэйчел. Или в Мэдфорд Гэп… И…”

Сэвэдж подскочил к Акире, намереваясь схватить его за руку, повернуть и заставить отступить обратно — вниз, вниз! Мы должны отсюда убраться! Это ловушка! Мы делаем именно то, чего от нас хочет Шираи! Нас заманили сюда обманом! Это…

Акира почувствовал и, крутанувшись, вывернулся из сэвэджского захвата. Даже сквозь инфракрасные очки Сэвэдж заметил на лице друга выражение страшного замешательства. Он раскинул руки. Он хотел знать, что случилось…

Сэвэдж не мог рисковать, заводя разговор. В отчаянии он показал, что им следует как можно быстрее отсюда убираться.

Акира снова развел руками. И покачал с досадой головой.

Сэвэдж едва не прошептал: нужно убираться отсюда.

Но звуки за оградой заставили его замереть на месте.

На вершине.

В сиянии.

Выстрелы. Треск автоматов. Бах, бах, бах — пистолетов. Грохот обрезов. Вопли людей. Они пронизывали ночь.

Вымокший до нитки Сэвэдж повернулся в сторону ограды. Выстрелы — хриплые вопли — не смолкали, становясь все яростнее. Боже! Сэвэдж прыгнул к ограде. На Шираи напали! Если он умрет, если мы не доберемся туда вовремя и не сможем его защитить, то никогда не узнаем…

Тявкнул пистолет. Огрызнулся автомат. И снова крики.

Нет!

Сэвэдж с трудом подавил желание схватиться за ограду. Держи себя в руках! Ты должен продолжать…

Остановившись на расстоянии вытянутой руки от ограды, Сэвэдж уставился на нее. На столб. Ближайший к нему.

И сжался от страха. Коробка, вибрационный датчик. Провода, тянущиеся от одного столба к другому. Перерезаны! “Кто-то проник туда перед самым нашим приходом! — подумал Сэвэдж. — Группа захвата прошла!.. Мы добрались и должны..!”

Сэвэдж подпрыгнул, схватился, подтянулся, перевалился. В шипящем дожде и звоне цепей услышал, что рядом с ним повис Акира. Свалившись на землю, они перекатились, смягчая удар, и встали на ноги. С пистолетом наготове и сердцем, готовым выскочить из груди, Сэвэдж помчался на выстрелы и дикие вопли, раздававшиеся впереди.

И тут ночь провалилась в бездонную пропасть тишины.

Тишина оглушила. Казалось, время замерло.

Сэвэдж с Акирой моментально легли на землю, уткнувшись лицами в грязь. Осторожно подняв пистолеты, чтобы не забить их глиной, они поползли вперед, добираясь до света, бьющего из-за края обрыва.

Очередной склон был совершенно голым. Он напомнил Сэвэджу склон, по которому он полз, добираясь до усадьбы мужа Рэйчел. И снова понял, что следующим препятствием будет ряд столбов, среди которых невидимыми нитями тянутся микроволны и включают сирену, как только между столбами проходит человек. Невидимая ограда. Но даже с микроволновым датчиком можно было отыскать способ их миновать. Так, например, как это сделал Сэвэдж на Миконосе. Ползя по грязи вверх, поводя инфракрасным фонариком, он почувствовал, как по коже пробежали мурашки, когда впереди показались столбы.

Наверху разорвал тишину лай очередного выстрела. Замерев, Сэвэдж направил “беретту” на левый гребень пика — туда, откуда послышался звук. Дождь мочил спину. Грязь — живот и грудь. Прищурившись, он попытался разглядеть что-нибудь, в то же самое время прислушиваясь, не движется ли кто-нибудь в его сторону.

Но вместо шагов или шороха он услышал, как за гребнем пика хлопнули дверцы машины и взревел мотор.

А затем рев еще одного мотора. Звук нарастал, по гравию визжали, пробиваясь сквозь грязь, шины.

Акира ткнул Сэвэджа в бок и показал рукой: дальше, влево, загорелись фары, отражаясь от падающих капель и двигаясь по дороге вниз. Ревя моторами, вниз к долине проскочили две машины и исчезли среди деревьев.

Грохот замолк: дождь стучал не переставая. Через тридцать секунд Сэвэдж не смог разобрать даже отдаленного жужжания.

Он медленно встал на четвереньки. С него полилась грязь. Он задрожал — нервы и холод. Сэвэдж очень осторожно подошел к ряду столбов, каждую секунду ожидая воя в наушнике. Но не услышал ни звука.

Сэвэдж, нахмурившись, колебался. Правильно ли считать, что система обезврежена?

“А какая, собственно, разница? — подумал он внезапно. — Кто ответит, даже если сигнал тревоги все-таки прозвучит? Ведь никто не палил по автомобилям, когда они мчались по дороге вниз. Значит, группа вторжения свою работу сделала. Последний выстрел, сразу перед тем, как завелись двигатели обоих автомобилей, — был, так сказать, смертельным ударом. Там — все мертвы!”

Он прошел мимо столба и, чувствуя рядом присутствие Акиры с пистолетом, пошел вверх по размытому дождем склону, а затем, встав на четвереньки, последние десять футов полупрополз и выглянул из-за хребта.

Его настолько поразило то, что он увидел, что сердце екнуло. Рядом в изумлении ахнул Акира.

Шок. Хотя, взбираясь на гору и преодолевая охранительные барьеры, он помнил и Миконос и то, как проникал на территорию Пападрополиса, сейчас Сэвэдж почувствовал прилив дурноты от воспоминания о другом здании. И с ужасающей ясностью понял, что смотрит на Мэдфорд Гэпский Горный Приют.

Нет! На страннейшее его японское подобие!

Площадка была огромной, удивительно длинной, примерно в восьмую часть мили. Горели дуговые фонари, каждое окно было освещено и закрыто дождем. Центральный портик напомнил Сэвэджу японский вариант замка — пять этажей в высоту, на каждом — парапет и опускающийся вниз карниз с загибающимися вверх краями. Но с каждого края к нему примыкали секции иной высоты и совершенно других стилей. Традиционный, покрытый тростником деревенский дом соединялся с храмом в восточном стиле. Домик для чайных, церемоний упирался в пагоду со стенами из кипариса.

Сэвэдж покачал головой, стараясь прогнать головокружение, атаковавшее психику. Большинство секций — их назначение — у него не было информации… он не мог опознать. Но в единственном Сэвэдж был уверен — все здания были снабжены общим знаменателем. Вся сюрреалистическая постройка была памятником, дотошнейшим воспроизведением различных степеней японской архитектуры.

Потрясенный, он опустил глаза, не в силах смотреть на огромный, бессвязно сцепленный дом. Чувствуя, что отчаяние возрастает, Сэвэдж прищурился, чтобы свет дуговых фонарей не бил в глаза, и, увидев тела, раскиданные по газонам, нахмурился так сильно, что даже лоб заболел.

Мужчины.

Японцы.

Одни были облачены в костюмы, другие в одежду для занятий боевыми искусствами. И у каждого в груди кровавые дыры… или в спине — смотря куда попадали пули и какую позу принимал труп во время падения на землю.

Сэвэдж насчитал десять.

Все японцы. Рядом с каждым валялся пистолет или автомат.

Ни один из них не шевелился. Сэвэджу показалось, что ему во внутренности вонзились огромные рыболовные крючки и раздирают кишки.

Несмотря на освежающий дождь, вонь пороховой гари продолжала отравлять воздух. И другой запашок: газы, выходящие из тел сквозь пулевые отверстия, и вонь смертельных судорог становились все более и более отчетливей, пока Сэвэдж, приблизившись к полю битвы, стоял и покачивался от шока.

Медноватый привкус крови окислился у Сэвэджа во рту.

Акира, нахмурившись, кивнул на дорожку из простроченных насквозь трупов.

— Некоторые, — сказал он, — те, у которых деловые костюмы, — охранники. Когда поднялась стрельба, они побежали на звук, стараясь предотвратить атаку. Остальные, у которых каратэ-га, видимо, выскочили на помощь из здания.

— Их всех застали врасплох. — Подавив дрожь, Сэвэдж поднял пистолет и понюхал ствол оружия. — Не стрелянный.

Акира осмотрел “узи”.

— Этот тоже.

— Отряд нападения был отлично организован. Он был очень эффективно сбит. Люди — классные профессионалы.

— Выскочили из-за деревьев.

Сэвэдж кивнул.

— Сделали дело и, воспользовавшись машинами из автоколонны, отступили.

— Но на дороге мы не видели других машин, — сказал Сэвэдж. — Как же они сюда добрались?

— Может быть, приехали за несколько дней до этого. Если они были уверены в том, что противник рано или поздно пожалует сюда, они бы терпеливо ждали. Я однажды стоял на страже в течение сорока восьми часов.

— А меня выдрессировали так, что я мог сутками неподвижно лежать в джунглях, — откликнулся Сэвэдж. — Да. — Горло жгло от желчи. — Мы знаем только то, что они проникли сюда довольно давно. Спрятались и… Дисциплина — больше ничего.

— Но кто был их даймио?

Сэвэдж с отвращением передернул плечами.

— Какая-нибудь фанатеющая левофланговая группировка. Японская “Красная Армия”. Кто знает? Мы упустили свой шанс. Пришли… но слишком поздно. И нам никогда, черт, ничего не узнать. — Он переводил взгляд с одного трупа на другой.

— Правда, вот, пожалуй, что. — Сэвэдж сглотнул накопившуюся, отдававшую желчью, слюну. — Эти люди стояли на нашем пути, были барьером между нами и Шираи. И насколько велика была наша нужда пробиться сквозь него и допросить Шираи, настолько они были готовы его защищать. Пятая профессия. Они повиновались правилам. Знали свой долг. Они изо всех сил старались выполнить свои прямые обязанности. Умерли с честью. И я…

— Да. — Акира вытер дождь с печальных глаз, выпрямился, встал навытяжку и поклонился. Забормотал, произнося слова молитвы

— О чем ты? — спросил Сэвэдж.

— Я отправляю их души к предкам. Обещаю уважать их до своей собственной смерти. Клянусь, что буду изо всех сил стараться почувствовать их ками — в ветре и дожде.

— Очень хорошо, — сказал Сэвэдж. — Американским же эквивалентом твоей молитвы будет — по крайней мере, если ты католик, — “Господь, благослови. Господь, упокой”.

— Их духи поймут.

Сэвэдж коротко кивнул. Затем добавил:

— Шираи… Может быть, он жив! — От надежды сердце застучало как паровой молот. — Может, убийцы его только ранили? Или ему удалось спрятаться. — Он пошел, а затем побежал к зданию. — Мы должны его отыскать.

Акира вынырнул рядом с его плечом.

— Не слишком надейся. Я, конечно, тоже хочу получить ответы на вопросы… Но думаю, все тщетно. Убийцы свою работу знали. Им не нужно было спешить убегать. И они бы не ушли отсюда, не выполнив задания.

— Но шанс всегда остается!

Они добежали до центральной части здания, той, пятиэтажной, с загнутыми карнизами на каждом этаже, так отчетливо напомнившими Сэвэджу японский замок. Дверь была открыта. Из нее лился свет.

Сэвэдж отпрянул в одну сторону, Акира — в другую и они перекрестно осмотрели вестибюль на тот случай, если не все члены ударной команды ушли или же кто-нибудь из людей Шираи выжил, и теперь был готов стрелять в любого, кто покажется в проеме.

Не заметив угрозы, Сэвэдж прыгнул вперед под углом, чувствуя, что Акира зеркально повторил его движение. Они в полуприсяде целились в разные стороны, крутясь на одном месте, проверяя все направления и чувствуя, как напрягаются мышцы.

Опасности никакой.

Потому что все были мертвы. Комната — огромный вестибюль, выполненный из полированного тика и увешанный канделябрами в виде японских фонариков, — был усеян трупами.

Сэвэдж съежился и опустил пистолет. И снова медноватый запах крови и экскрементов, выливающихся и вываливающихся из расслабленных сфинктеров мертвецов, чуть было не застал его врасплох. Тошнило.

Справа, возле распахнутой перегородки, плавали в лужах крови пять трупов. Еще трое распростерлись позади. Четверо были срезаны прямо на лестнице слева — в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте, в том же самом месте тоже была лестница, — которая шла, пересекаясь с противоположной.

— Боже милостивый, — выдавил Сэвэдж. Он заставил себя пройти дальше в холл и, подавив тошноту, уставился на кровавую бойню. — Скольких же еще мы найдем?

В прострации и ужасе они обыскали смежные комнаты, обнаружив следующие трупы.

— Этого слишком, слишком мно… — Сэвэдж: ударился спиной о стену, привалившись к гладкой поверхности. Рядом с ним висели картинки тушью — мечи. Искусство войны и мира. Он вытер лоб: пот с дождем. — Я столько раз бывал на боевых позициях, что всех и не упомню. Стольких убил, что иногда мне снятся легионы трупов. Но это… — Сэвэдж в гневе потряс головой, словно отрицание очевидного могло заставить мертвецов исчезнуть. Он плотно сжал веки, затем снова неохотно открыл их и вздрогнул от ужаса. — Слишком много. Когда это закончится, когда мы в конце концов можем прекратить все это, отойти, отступить, я буду приветствовать то, что ты называешь…

— Спасением.

— Я хочу всего лишь…

— Мира? — спросил Акира.

— Я устал от неясных кошмаров и угроз.

— От этого никуда не денешься, — сказал Акира. Его печальный голос совсем пропал. — Такова наша жизнь.

— С той лишь разницей, — выдохнул Сэвэдж, — что я больше не смогу рисковать жизнью ради незнакомых людей. Только ради Рэйчел.

— Выучка тебя все же не совсем отпускает. Ты должен кого-то охранять. А вот я с этого мгновения становлюсь своим собственным принципалом. И начинаю охранять самого себя.

— Тебе будет очень одиноко.

— Но не рядом с тобой, друг мой.

Сэвэдж почувствовал внезапный, словно электрический импульс, разряд.

— Неужели я не ослышался? И ты действительно произнес это слово — “друг”?

Акира сделал рукой отметающий жест, закрывая тему.

— Нужно отыскать Шираи. Это все не закончится…

— Пока мы его не найдем. — Сэвэдж рывком оторвался от стены. — Но где нам?.. Ведь мы проверили эти… Его здесь…

Они повернулись к лестнице. Окруженный смертью, удрученный, Сэвэдж прошел через вестибюль, взглянул на струящуюся со ступеней кровь и стал — перешагивая через тела — подниматься. Наверх.

Добравшись до площадки следующего этажа, они повернули, следуя за загнувшимися в другую сторону ступенями.

Голос Сэвэджа, словно посыпанный гравием, проскрипел в пересохшей глотке.

— Тебе это ничего не напоминает?

— Лестницу в Горном Приюте.

Они осторожно дошли до следующего этажа.

И снова обнаружили трупы.

— Этому конца не будет, — прошептал Сэвэдж.

— Если его нет в этом здании, придется обыскивать остальные, — сказал Акира. — Мне плевать на то, сколько для этого потребуется времени.

Сэвэдж повернулся, целясь, сначала в одну, затем в другую сторону, обнаружив с каждой стороны по бесконечному коридору.

— Они могут простираться в другие здания, — произнес Акира.

Тишина смерти уплотняла воздух. Она вжималась Сэвэджу в лицо. Дышалось с трудом.

— Видишь комнаты вдоль коридора?.. Не двери, а отодвигающиеся перегородки… Но…

— Расстановка такая же, как в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте, — согласился Акира.

— Я знаю, где мы его отыщем. Камичи. Шираи…

— Где?

— Там, где он был всегда! В моем кошмаре! Там, куда мы его приводили! Хотя мы его никуда не приводили! — Сэвэдж указал на лестницу. — На третьем этаже. В его комнате. Там мы его и отыщем. Где он был. Где будет.

Они полезли наверх.

И дальше — тела. У Сэвэджа сжалось сердце. Кровь. Пол был… Он не мог не ступать по… Везде… Скользко. Подошвы ботинок издавали чавкающие звуки. Казалось, в груди застыла глыба льда. Со все возрастающими дурными предчувствиями Сэвэдж щупал пульс мертвых мужчин. Которого не было. Он поднимал оружие, валявшееся рядом с телами, и нюхал стволы.

— Из них не стреляли.

— Что? Но…

Сэвэдж кивнул.

— Можно понять, каким образом охрану на улице застали врасплох. Но…

— Эти охранники должны были услышать выстрелы, прозвучавшие снаружи.

— И в тех комнатах, что находятся внизу, и на лестнице. Команда должна была убить сначала всех охранников снаружи и лишь затем добралась бы до этих.

— А здешние не сделали ни единого выстрела.

— Что-то тут не так, — сказал Сэвэдж. Спина к спине они напряженно целились в противоположные концы коридора. Потом взяли немного вправо.

Сэвэдж оставлял на полу кровавые следы. Дойдя до правого крыла коридора, внимательно пересчитывая перегородки, они остановились у пятой комнаты справа, где…

…если бы на месте перегородки стояла дверь…

…и если бы это был Мэдфорд Гэпский Горный Приют…

…они бы добрались до комнаты Камичи.

— Выстрел из прошлого, — сказал Сэвэдж.

— Не понимаю.

Сэвэдж вдруг понял, что мямлит. Трясясь, он постарался взять себя в руки.

— Готов?

— Всегда готов.

— Прикрывай меня. — С высоко вздымающейся грудью Сэвэдж схватил край панели, рывком послал ее в сторону и отпрянул к стене, целясь в открытую дверь.

Отскочивший к другой стороне двери прицеливавшийся Акира — задохнулся.

У Сэвэджа глаза полезли на лоб.

Камичи… Шираи…

Имена смешались. Прошлое и настоящее стало реальностью. С единственной разницей.

Одетый в черное каратисткое ги, Камичи-Шираи сидел, скрестив ноги перед низеньким столиком, и пил чай. Пятидесятилетний, седовласый, несколько полноватый, с мягковатой линией нижней челюсти, бизнесмен-политик поднял голову и внимательно взглянул на пришедших. При их внезапном появлении он даже не вздрогнул. Он не был ни удивлен, ни поражен, ни смущен. А просто вздохнул, поставил чашку и кивнул.

Положив на стол покрытые мозолями от постоянных занятий каратэ руки, он подался вперед и медленно встал.

— Наконец-то, — произнес он.

— Но как?.. — Сэвэдж вошел в комнату. — Где?.. Вам же было необходимо скрываться. На нашем месте могли оказаться наемные убийцы, вернувшиеся, чтобы…

Окаменев, Сэвэдж растерялся и замолчал. Он внезапно понял, что Камичи-Шираи говорил по-английски, и с еще большим изумлением осознал, что вопросы его бесполезны, никчемны. Потому что Камичи-Шираи ни секунды не был в опасности, и, следовательно, не было причины прятаться от кого-либо.

— О, черт, — только и смог выдавить Сэвэдж.

— Примите, пожалуйста, мои скромные поздравления. — Камичи поклонился. — И мое величайшее уважение. Вы действительно настоящие профессионалы. И вы до конца исполнили долг, следуя кодексу чести.

Сэвэдж выдохнул, указывая пистолетом:

— Нас вели сюда.

— Правильно.

— Но зачем?

— Если вы опустите оружие, я объясню, — сказал Камичи.

Но Сэвэдж продолжал целиться.

— Ну уж, нет. Говорите, не то я вас…

— Пристрелите? — Камичи поразмышлял над этим и пожал плечами. — Не думаю. Потому что в таком случае вы никогда не…

— Говорите! — пальцы Акиры дрожали на рукоятке и курке. — Мы когда-нибудь раньше встречались?

— В каком-то смысле.

— В каком еще, черт побери, смысле? — палец Сэвэджа стал медленно давить курок.

— Опустите, пожалуйста, оружие, — сказал Камичи. — Нам многое необходимо обсудить. — Он покачал головой. — Но я не чувствую себя… разговаривающим? Разговаривательным?.. Как бы получше выразиться… в общем, не предрасположенным к разговору в таких экстремальных условиях.

— А вот мне, знаете ли, как-то все равно, — сказал Сэвэдж. — Может быть, если я вас пристрелю, мои кошмары…

— Нет — Камичи пошел вперед. — Они не закончатся. А наоборот — станут преследовать вас еще яростнее. Без ответов на ваши вопросы вас всегда будут раздирать на куски. Сомнения. Бред. Это касается вас обоих. До конца жизни.

Сэвэдж спокойно направил пистолет в грудь приближающегося Камичи.

— Зато вы умрете.

— И вы будете удовлетворены? — Камичи почти уперся в дуло сэвэджского пистолета.

— Ни с места.

— Неужели, убив меня, вы обретете покой? Подумайте хорошенько. Что вам нужно больше всего? — Камичи схватил пистолет Сэвэджа. — Ответы?

— Да. Но сейчас мне первым делом нужно, чтобы вы убрали руку с моего пистолета! До того, как я!.. — Сэвэдж выдернул дуло из пальцев Камичи, посмотрел в его темные немигающие глаза и опустил пистолет, краем глаза заметив, что Акира все еще целится. — Итак, ответьте на вопрос. Мы раньше встречались?

— Я бы предпочел ответить на другой вопрос, на тот, который вы не задали. — Камичи повел Сэвэджа в коридор. — Вас зовут…

Окруженный фантомами, призраками, Сэвэдж позволил Камичи вести его, понимая, что Акира пятится перед ними, направив пистолет японцу в грудь.

— Вас зовут… Хотите узнать, как вас зовут? — спросил Камичи, когда они дошли до коридора.

Сэвэдж решил поверить слову друга и бывшего напарника по SEALs, убитого в проулке Вирджиния-Бич.

— Меня зовут Роберт Дойль.

Камичи выглядел разочарованным.

— Вы знаете больше, чем я думал.

— Я мог бы еще сказать: “Роджер Форсайт”, но это вряд ли, потому что этим именем я пользовался в кошмаре, а все, что происходило в кошмаре — точнее, не происходило, — неправда.

— Ага, вы пользовались именем Роджера Форсайта по надобности. Как псевдонимом.

— Это я тоже принял во внимание, — ответил Сэвэдж. — Человек, которого я видел в кошмаре, — он назвался Филиппом Хэйли — гнался за мной в Токио. Преследуя меня в храме Мэйдзи, он не переставая называл меня Роджером Форсайтом. А когда я не отозвался на это имя, он крикнул: “Дойль!” Я тогда решил, что если бы он попытался позвать меня на публике, то сначала использовал бы ненастоящее имя, а уж после того, как увидел, что я на него не реагирую, рискнул бы крикнуть настоящее.

— Проницательно, — сказал Камичи.

— Так кто он такой?

— Его настоящее имя, разумеется, не Филипп Хэйли. Точно так же, как и Роджер Форсайт — это его псевдоним.

— Я спросил, кажется, кто он?

— Ваш связной из ЦРУ.

— Кто?

Когда Сэвэдж задохнулся, услышав ответ Камичи, один шок наложился на другой. Потому что он услышал звук трения дерева о дерево. Повторяющийся. Частично совпадающий. По всему коридору открывались перегородки. Из комнат выходили люди — японцы — в костюмах, с оружием.

— Положите, пожалуйста, на пол ваши пистолеты, — сказал Камичи.

Акира резко гаркнул что-то по-японски. Камичи ответил очень спокойно и повернулся к Сэвэджу.

— Ваш товарищ говорит, что скорее пристрелит меня.

— И в этом он не одинок, — сказал, Сэвэдж прицеливаясь. — Если эти люди сделают хотя бы шаг, вы станете трупом.

— А я-то думал, вам нужны ответы, — покачал головой Камичи. — И, кроме того, если вы меня убьете — они убьют вас. И какой в этом будет прок? Нет, думаю, вам будет лучше подчиниться.

Японцы сделали вперед очень осторожный шаг. Сэвэдж прыгнул за спину Камичи. Чувствуя оглушительный стук крови в висках, он прижался спиной к стене и упер ствол пистолета Камичи в череп. Акира моментально оказался рядом, направив пистолет на приближающихся людей.

— Значит, Хэйли — мой связной из ЦРУ? — спросил Сэвэдж.

— Значит, вы не знаете, что работаете на Управление?

— А разве по моим вопросам не заметно?

— Отлично. Уловка удалась, — сказал Камичи. — А вы? — спросил он Акиру. — Вы-то хоть поняли, что работали на японскую разведку?

Акира совершенно обалдел.

— Ага, — сказал Камичи. — Интересно. Значит, план остается неизменным.

— Сукин ты сын, что ты с нами сотворил? — Сэвэдж со всей силы вдавил дуло пистолета в череп Камичи. Мечтая раскрошить его в мелкие кусочки.

— Вы сами ответили на свой вопрос. Несколько раньше.

— Когда? Как?

— Я привел вас сюда, — ответил Камичи.

— Начинаю понимать, — произнес Акира. — Сегодня. Вам ничего не грозило.

— Верно. А можете объяснить, почему?

Голос Акиры звучал так, словно его тошнило.

— Трупы. Столько… Это место… не подвергалось нападению. Убийцы не расстреливали всех этих людей. Потому что это были не убийцы. Эти люди… — Отвращение задушило Акиру, и он оборвал свою речь.

— Умерли по собственному желанию. Добровольно. Отважно. С честью, — сказал Камичи. — За своего даймио… за свою страну… за древние национальные традиции. И, разумеется, в первую очередь — за Аматерасу.

— Боже, — сказал Сэвэдж. Сознание завертелось. Казалось, коридор пошел полом вверх. — Черт, да ты ведь сумасшедший!

Японцы сделали еще шаг и подняли оружие. Сэвэдж схватился за костюм Камичи и потащил его к лестнице.

Акира нервно целился.

— Прикажите вашим людям остановиться. Иначе я вас убью. И их тоже.

— Но вы не понимаете! — Камичи казался странно спокойным, тревожно участливым. — Они готовы умереть, отдать свои жизни за даймио, за дух своего народа, за землю богов. Они хотят выполнить свое назначение, и соединиться с ками своих товарищей-самураев.

Сэвэдж задрожал. Он с ужасом понял размах безумия этого человека. И вспомнил резню в Джонстауне и последователей безумного вождя, которые были готовы сделать для него все, что угодно, даже заставили своих детей проглотить отравленный лимонад, а затем выпили его сами.

И тут же сдвинул перспективу, поменял свою логику на логику Камичи, напомнив, что абсолютно сумасшедшие и безнадежные психи уверяют самих себя в том, что они — единственные совершенно нормальные люди.

Но напомнил себе еще обо одном. Что здесь не Запад, а Восток. И вспомнил Мисиму, вспоровшего себе живот после того, как он призвал солдат вернуть страну к старым временам и выполнить долг перед богами.

Сэвэдж думал о сорока семи ронинах, которые ждали целых два года, выбирая время для мести за своего мертвого хозяина, и которые, после того как отрубили голову врагу своего даймио и положили ее на могилу, совершили сеппуку. В Америке джонстаунский фанатик считался чудовищем. В Японии Мисиму вспоминали с любовью, как человека, умершего за свои принципы. А сорок семь ронинов почитали за абсолютную преданность своему даймио.

И каким-то образом гайдзин Сэвэдж это понял, потому что его отец тоже пустил пулю себе в голову.

Но подобные мысли ничуть не убавили ужаса, творившегося вокруг.

— Теперь понятно, почему охрана не стреляла. Она добровольно… — Сэвэдж покачал головой. Несмотря на шок, он чувствовал уважение к этим людям, представляя их отвагу, их ошеломляющую уверенность, веру в Аматерасу, их убежденность, пересилившую страх смерти.

Сэвэдж заставил себя продолжить разговор, потому что чувствовал, как першит в горле и как звуки с трудом — словно его кто-то душит — вырываются изнутри.

— Они самостоятельно встали по стойке “смирно”. И позволили себя расстрелять. Совершенно спокойно отдали свои жизни… с честью приняли уникальный эквивалент сеппуку. Чтобы ваш народ думал, что это — ваши — враги их убили.

— Для гайдзина вы неплохо разбираетесь в наших традиционных ценностях, — признал Камичи.

— Кто же их застрелил? — спросил Акира. — Вы?

— Их товарищи-самураи, которых, в свою очередь, застрелили следующие, пока не осталась одна последняя группа.

Охранники сделали еще шаг вперед, прицеливаясь. Сэвэдж отчаянно потянул Камичи вдоль стены к лестнице, держа пистолет у его головы, пока Акира целился в телохранителей.

— Но наш разговор оказался весьма полезным, — сказал Камичи, чудовищно размеренным голосом, — потому что я понял, что ошибся.

— Вот уж что правильно, то правильно, — заявил Сэвэдж. — Эти люди не должны умереть, по крайней мере не за ваши бредовые…

— Я имел в виду их оружие, — произнес Камичи. Сэвэдж еще сильнее вжал дуло пистолета в череп Камичи, чувствуя, как на его хрупкую психику совершается очередной бандитский налет.

— Оружие?

— Я-то думал, что предусмотрел все детали, — продолжил Камичи. — Но теперь понял, что им следовало стрелять перед собственной смертью для пущего драматического эффекта. Подчеркнуть таким образом их преданность и стремление во что бы то ни стало меня защитить.

Сэвэдж чуть было не выпустил пулю в голову Камичи.

Это было настолько заманчиво.

“Нет, — прозвучал призрачный голос Грэма. — Не поддавайся эмоциям. Иначе ошибешься. Профессионал обязан быть объективным, разумным и держать себя в руках.”

“Разумным? — подумал Сэвэдж. — Как Камичи? Да, он, гаденыш, такой разумный, сволочь, психопат проклятый!”

“Но ведь ты нормальный. Терпи. Помни о своих обязательствах. Перед собой. Перед пятой профессией.”

“А вот это верно!” — согласился Сэвэдж.

Он слишком хорошо знал, что до сих пор жив только потому, что охрана Камичи не рискует напасть на них, когда их даймио угрожает прямая опасность.

Несмотря на соблазн, он знал, что невозможно… а ведь как хочется, черт, как хочется! Это было бы справедливо, правильно и, главное, порадовало бы душу, если бы он сейчас нажал курок.

Кошмарно разумный, нестерпимо рациональный голос Камичи вывел Сэвэджа из задумчивости.

— Об этой незадаче я побеспокоюсь позже. Лично удостоверюсь в том, чтобы из оружия были произведены выстрелы. Пальцы трупов моих верных сторонников будут положены на курки во время стрельбы, чтобы на случай судебно-медицинской экспертизы на руках остались следы пороховой гари. Каждый аспект разработанного плана должен быть идеальным.

— Чего вы хотите этим достичь? — спросил Акира. Камичи повернулся, сопротивляясь нажиму пистолетного дула.

— Я разочарован. Вы оказались способны предусмотреть так много, но не смогли понять главной цели моих действий.

— Видимо, мы чересчур тупы, — сказал Акира.

— Так просветите нас, — поддакнул Сэвэдж. — Покажите двум дурням, насколько вы умны.

Камичи выпрямился.

— Все записано в анналах и… история все записывает…

— Просто сообщите, в чем дело, — оборвал его Сэвэдж.

— Сегодня вечером, — произнес Камичи горделиво, — мы покажем, что наемные убийцы, собранные врагами Аматерасу, решили, что я являюсь настолько сильной угрозой для них, что устроили резню, дабы до меня добраться. Но у них ничего не вышло… Отряд преданных мне самураев отразил атаку и обратил их в бегство, уничтожив перед этим основных главарей. Вас, — указал он на Сэвэджа, — агента ЦРУ. И вас — еще один жест, теперь уже в сторону Акиры, — работника японской разведки.

— Мне был необходим прецедент столь драматичный, столь символичный, столь национально выверенный, чтобы он смог вдохновить и взволновать моих сторонников, заставить их самостоятельно принять решения о начале нового похода против сил Японии и чтобы, как магнит, притянул в Силы Аматерасу новых приверженцев. Сцена побоища в этом японском храме лишь подчеркивает всю важность этого решения. Важность…

— Чего? — спросил Сэвэдж.

— Американское правительство подослало наемных убийц, и ему помогало японское коррумпированное общество. Этот инцидент вызовет такую бурю негодования, такую ярость, такую…

— Вам никто не поверит, — оборвал его Сэвэдж.

— В Америке — конечно. Но в Японии? Можете в этом не сомневаться. Несколько следующих дней повернут ход истории этого народа вспять. Я смою ошибку Реставрации Мэйдзи и верну страну к культурной чистоте и очищающему карантину Токугавского Сегуната. Все иностранцы будут изгнаны, и их заразное влияние сойдет на нет.

— А вы, насколько я понимаю, будете тем самым великим человеком, который возглавит Сегунат, — усмехнулся Сэвэдж.

— Я буду управлять от имени императора, которому больше не придется отказываться от своего божественного происхождения.

— Вы настолько безумны, — Сэвэдж подтащил Камичи поближе к лестнице, — что остаток своих дней проведете в “мягких покоях” сумасшедшего дома.

— Но что самое странное, — сказал Акира, продолжая целиться в охрану, — так это то, что я с ним согласен.

— Что? — задохнулся Сэвэдж.

— Тогда присоединяйтесь ко мне, — сказал Камичи. — Я могу изменить план, и умрет один лишь гайдзин. Будет произведено новое свидетельство связи этого человека и его нанимателя из ЦРУ с японской разведкой. Ваши таланты мне еще пригодятся.

— Согласен с вами. Да, — Акира продолжал целиться. — Жаль, что я не живу в другом времени. Как бы мне хотелось повернуть историю вспять — убрать из нее не только американскую оккупацию и навязанную нам конституцию, но и саму войну на Тихом океане, милитаризм, что ее породил, Реставрацию Мэйдзи и прежде всего — “черные корабли” коммодора Перри. Сегунат Токугавы. Наш прекраснейший цветок. Когда мы были оставлены на произвол судьбы, отринули весь остальной мир, всматривались вглубь и оттачивали свой дух. Как бы мне хотелось, чтобы нас ничто не связывало с Америкой. Сброшенные атомные бомбы были современными вариантами “черных кораблей”. Из-за них мы сейчас стараемся взять экономическую власть над миром, а не военную, как в тридцатые-сороковые. Жадность, жажда власти, жестокость рабочей этики, не оставляющие нам времени для созерцания, — эти пороки пришли к нам из Америки. Они уничтожают красоту нашего духа. Япония не является землей богов. Мы позабыли о богах.

Сэвэдж не мог с уверенностью сказать, действительно ли Акира говорит то, что думает, или же он просто-напросто пытается отвлечь внимание, и таким образом отделить Камичи от его людей. В последовавшей за этими словами суматохе он подтянул Камичи еще ближе к лестнице.

Акира продолжал целиться в охрану.

— Так присоединяйтесь ко мне, — повторил Камичи.

— Нет! — рявкнул Акира. — То, что вы сегодня сделали с этими… — В его голосе прозвучало отвращение, — омерзительно. Из этого плана ничего путного не выйдет. Не должны были все эти люди умирать. Вы вывернули наизнанку кодекс чести. И, следовательно, вы — не спаситель. А чудовище.

— Тогда умри вместе с гайдзином.

— Черта с два. — Сэвэдж наконец-то добрался до лестницы, подтаскивая Камичи к себе поближе. — Мы уходим.

Камичи сказал что-то своим людям по-японски.

Они выпрямились и поклонились.

— Акира, что он сказал?

— Он сказал: “Вы знаете, что следует делать. Выполните клятву. Я благословляю вас. И передаю вас в руки Аматерасу.”

— Блин, — только и сказал Сэвэдж.

Внезапно он услышал над собой скрип ступеней и, быстро взглянув, увидел восьмерых поднимающихся к нему снизу и целящихся в него мужчин.

— Это охрана, разыгравшая из себя убийц и уехавшая на автомобилях, — объяснил Камичи. — Им было приказано после вашего появления вернуться. Один из моих людей держал с ними связь по рации.

— Прикажите им держаться от нас подальше, — сказал Сэвэдж.

— Или вы меня пристрелите? Это уже не имеет особого значения. Видите ли, начинается последняя стадия операции.

— Последняя стадия операции?

Человек, стоявший внизу на лестнице, выстрелил в Сэвэджа.

Съежившись от звона пули, пронесшейся мимо его головы, американец отвел пистолет от Камичи и выстрелил в ответ.

Стрелок повалился навзничь.

Но в то же самое время остальные телохранители стали палить: коридор наполнился оглушительным звоном, пули расщепляли перила лестницы, разбивали стены.

Сэвэдж продолжал нажимать на курок… снова и снова… из пистолета вылетали пустые гильзы, и с воплями падали охранники. Рядом слышались другие выстрелы — из коридора в коридор — это был Акира. Но пока Сэвэдж стрелял, он вдруг почувствовал…

Что-то было не так! Пули вонзались в стену позади его головы! Акира продолжал палить. Телохранители с криками валились на пол, на ступени. Кровь продолжала хлестать. И наконец упал последний…

…коридор и лестница — кошмарные руины — пороховая вонь — кровь — блевотина — экскременты, испускающие жуткий запах, — все это вокруг…

…И тут Сэвэдж понял, что именно было не так, что он в ужасе осознал во время перестрелки.

Не мог я остаться в живых! Эти люди стояли в десяти футах от меня!

Когда началась пальба, Камичи нырнул вниз, поэтому его нельзя было использовать в качестве щита.

И во всем этом кошмаре, среди пулевых туч нас с Акирой даже ни разу не задело?

Невозможно!

Если только…

Его передернуло.

Если только телохранители и не пытались в нас попасть!

Боже правый, да ведь они вынуждали нас стрелять в них!

Это было самоубийство!

Сумасшествие накладывалось на сумасшествие. И это продолжалось слишком долго, и было чересчур. Сэвэдж сомневался, выдержат ли его бедные мозги очередную атаку. Ему хотелось кричать. Он чувствовал, как психика выворачивается наизнанку, как здравый смысл трещит по швам, собираясь расползтись!

Но тут в дело вступила ярость.

— Ты, мерзкий сукин сын, Камичи!

Сэвэдж развернулся, намереваясь встать к нему лицом к лицу и целясь в пол, где Камичи должен был лежать.

Но там никого не было.

— Где же?

— Вот он! — крикнул Акира. — Бежит по коридору!

Перепрыгивая и лавируя между валяющимися на полу телами, Сэвэдж погнался за Камичи.

Акира, бурча под нос то, что должно быть японскими проклятьями и ругательствами, мчался рядом.

Когда Сэвэдж оказался у входа в комнату Камичи, все вдруг внезапно замедлилось в действии, жаме вю и де жа вю слились в единое целое. “Я был здесь раньше! И знаю, что дальше!..”

Прежде чем он сумел остановиться и отреагировать на предчувствие, яростный удар омертвил нервы его правой руки и выбил “беретту”. За спиной раздался сухой щелчок сломанной кости, вопль Акиры и стук упавшего на пол пистолета.

Он обернулся, и тут кошмар его вступил в завершающую фазу.

Он стоял лицом к лицу с тремя мужчинами. Мускулистыми. Тридцатилетними. Японцами.

В темных костюмах.

Это был убийцы из Мэдфорд Гэпского Горного Приюта. Они выскочили в коридор из комнаты, находящейся напротив той, в которой сидел Камичи, и молниеносно разоружили Сэвэджа и Акиру деревянными мечами.

И тут Сэвэдж вспомнил, что на самом деле мужчин было не трое, а четверо!

Только четвертый вместо боккена держал в руке самурайский меч!

Его смятение было рассеяно, когда появился Камичи с поднятым сияющим мечом.

— Круг завершен, — сказал он. — Конец будет вашим началом.

Убийца взмахнул мечом — боккеном. Дабы избежать удара, Сэвэдж крутанулся на месте, но было слишком поздно. Деревянное лезвие врезалось ему в руку с такой силой, что его вмазало в стену.

— Я ведь пообещал, что вашему кошмару настанет конец, — сказал Камичи.

Второй мужчина ударил Акиру, который сломался пополам, получив тупым концом боккена в живот. Акира, стараясь держать себя тем не менее в руках, рухнул на колени.

— Ответы? — произнес Камичи. — Вы этого хотели?.. Я сделал так, чтобы вы застрелили всех моих телохранителей, для того, чтобы власти убедились — а средства массовой информации раструбили об этом по всему миру — в том, что здесь произошла настоящая битва, в которой мои люди стойко меня защищали. Пули из ваших пистолетов поразили их. Следы пороха обнаружат на ваших руках. А когда вы наконец-то встали со мной лицом к лицу, на моей стороне остались только трое этих самураев, вооруженных деревянными мечами.

— А вы сами, — прорычал Сэвэдж, — остались не с боккеном, но с катаной, потому что вы — сегун — герой всей этой истории.

— Как я уже говорил, мне был необходим инцидент, столь драматичный и символический, чтобы он вдохновил весь народ на следование моим путем. А вы станете частью легенды. Народ станет вспоминать эти мгновения через тысячу лет — о том, как хитрый гайдзин и подлый японец привели убийц, чтобы расправиться со мной. И действительно, вы перебили всех моих людей. Но в конце концов мои доблестные, но умирающие самураи прогнали команду убийц, и вот мы с вами остались лицом к лицу: вы — с огнестрельным оружием, и я — с катаной.

— И кто же победит? — Сэвэдж нырнул вниз, стараясь схватить пистолет, и закричал, когда деревянные мечи рубанули его по черепу, шее, рукам и ногам.

Опять!

Все повторилось! Он чувствовал себя беспомощным!

Все было предопределено!

Нет, заопределено! Время повернулось вспять! Он жил в обратную сторону!

А историю изменить невозможно! Он снова закричал, но уже не от боли, причиненной ему деревянными мечами, но от великой ярости, которую он испытал в своей жизни. — Сволочь!

Перекатившись, Сэвэдж ударил ногой. И услышал с радостью хруст переломанной кости. Охранник завопил. Сэвэдж продолжал катиться. Рядом просвистело лезвие боккена, едва не задев ему голову.

Деревянный меч врезался в пол. Сэвэдж выбросил ногу вперед, услышал хрюканье и, схватив “беретту”, ринулся вперед.

Но следующий боккен со звериной силой впился ему в плечо — правое — рядом с огромным синяком, оставленным дубинкой. Рана наложилась на рану, и рука потеряла силу, мышцы парализовало, и “беретта” выскользнула из бесполезных пальцев.

Мучительная боль усилила ярость. Он рубанул левым локтем назад, стараясь попасть в охранника, почувствовал хруст, щелканье сломанных ребер и понял, что мужчина согнулся пополам.

Сэвэдж развернулся, намереваясь ударить третьего телохранителя, но тот ушел от удара в сторону и, крутанув боккеном, попал Сэвэджу в бок прямо над левой почкой. Боль оказалась настолько оглушительной, что Сэвэдж почувствовал глухоту, а потом едва не потерял сознание. Его разворот продолжился, но теперь он не знал, куда бить, и врезался в стену. Телохранитель нанес ему удар в голову. Сэвэдж поднял руку, отчаянно стараясь закрыться, прекрасно понимая, что кость будет сломана.

Но какое-то размазанное движение остановило боккен. Акира! Он стоял, согнувшись на коленях, держась за живот, стараясь утихомирить боль от острия деревянного меча, попавшего ему в кишки. Охранники, видимо, решили, что Акира выведен из строя, и полностью сосредоточили внимание на Сэвэдже.

Они оказались неправы. Выкинув вверх мозолистую от занятий каратэ руку и направив ее под кисть третьего охранника, когда тот ударил Сэвэджа по черепу, Акира задержал удар, рубанул ребром другой ладони телохранителя по переносице, развернул его и ударил коленом в пах. Тот упал. Из его носа полилась кровь.

Сэвэдж изо всех сил старался восстановить сознание. Ему удалось на какое-то время понять, что Акира рвется к Камичи, и когда понял, что нужно помочь товарищу, ноги его подкосились. Это охранник с перебитой коленкой подполз к боккену и ударил Сэвэджа. Он упал. Пол с огромной скоростью понесся ему навстречу. Челюсть врезалась в дерево. На мгновение потеряв сознание, он понял, что ничего не видит.

Затем зрение вернулось, и, взглянув вверх… ошеломленный… он увидел, что Акира нападает на Камичи. Камичи поднял катану.

“Нет!” — крикнул про себя Сэвэдж. Жамэ вю стало реальностью. То, что никогда не происходило, теперь проявлялось словно на фотопленке! Круг завершился. Жизнь потекла вспять. В конце — ваше начало. Если не считать того, что начало было ложным, зато конец вполне реальным.

Словно наблюдая за фильмом, увиденным не единожды… кошмаром, от которого он столько страдал, Сэвэдж съежился, увидев, что Акира атакует Камичи. Четвертый убийца. Человек со сверкающим мечом. Если настоящее стало прошлым, — продолжал внутренне кричать Сэвэдж, — тогда вполне можно предсказать будущее!

Нет! Акира! Не надо!

Распростертый в агонии на полу, Сэвэдж увидел сквозь пелену, застившую глаза…

И почувствовал, как сердце остановилось, распухнув от надежды, когда понял, что после того, как Акира отразил удар в голову Сэвэджа, он поднял деревянный меч, выпавший из руки охранника.

Никогда не существовавшее прошлое неточно повторяло сегодняшние события! В кошмаре Сэвэджа Акира не был вооружен боккеном. Значит, круг замкнулся не до конца! Реальность не подчинилась ложной памяти! Камичи взмахнул сияющим мечом. Акира увернулся. И парировал удар боккеном. И Камичи снова ударил. И снова Акира парировал удар. Они шли по кругу, делая выпады, крутясь на месте, прыгая то вперед, то назад.

Акира уклонился влево, затем вправо и увидел открытое пространство! И когда ударил, охранник, лежавший на полу, швырнул свой боккен. Он отскочил от плеча Акиры, не дав донести удар до цели.

Меч Камичи разрубил боккен Акиры пополам. И тогда Сэвэдж закричал.

Акира отскочил назад. Свистнул меч Камичи. Острое, как бритва, лезвие, казалось, не дотронулось до шеи Акиры.

Сэвэдж молился. Я неправ! Пожалуйста, боже! Пусть я не живу!..

Отчаянная мольба осталась неуслышанной.

Акира выронил боккен. Его голова рухнула с плеч. Она упала на пол со стуком тыквы, покатилась и остановилась на обрубке шеи прямо перед глазами Сэвэджа.

Его глаза моргнули.

И Сэвэдж потерял все самообладание — что в данном случае означало, что он им обладал, и шок, потрясший мозг, превозмог боль, разливающуюся по телу.

Он поднялся на колени, затем встал, пошатываясь и истерически визжа, поплелся по направлению к Камичи.

Но и Камичи тоже завизжал.

Потому что безголовое туловище Акиры продолжало двигаться к Камичи, схватило его за руки и вырвало катану. Импульсы, посланные отрубленной головой, казалось, превозмогли вселенную, и ненависть Акиры к этому человеку оказалась сильнее смерти. И в тот же самый момент кровь фонтаном хлынула из перерубленной шеи. Тело плевало пурпуром. Кровь ручьями покатилась по лицу Камичи, ослепляя его, утяжеляя одежду.

Испустив отчаянный вопль, как выжившая из ума старуха, Камичи высвободился из объятий трупа, выхватил из его рук залитую кровью катану, оттолкнул обезглавленное тело как можно дальше от себя.

И вот тогда-то Сэвэдж закончил, шатаясь, двигаться по коридору. Он с легкостью выхватил меч из рук Камичи, увернувшись от падающего тела…

…и со всей возможной силой крутанул мечом, завопил в восторге победы, когда лезвие вошло, прошло и вышло с другой стороны живота японца. Камичи заскулил.

Брызнула кровь.

Поток нарастал.

Туловище развалилось на две части, верхняя упала вправо, нижняя…

Зрение Сэвэджа покрылось тьмой. Удар по голове опрокинул его навзничь.

Охрана! Значит, один из них встал, дотянулся до боккена и ударил его сзади!

Сэвэдж, пошатнувшись, удержался на ногах, но тут же рухнул на колени. Прояснившимся взором он увидел отступившего телохранителя. Сэвэдж пополз на коленях, потерял равновесие и упал.

Он рухнул прямо напротив головы Акиры. Он не мог двигаться. Беспомощно, морщась от боли, он постарался сосредоточить взгляд на голове.

Мне будет тебя недоставать.

Мы старались, друг мой.

И получили ответы.

Но их оказалось недостаточно.

Еще столько предстоит узнать.

Последний электрический импульс заставил глаза Акиры моргнуть еще раз. Печальные, как всегда, правда, уже покрытые дымкой смерти. И из них хлынули слезы — посмертный рефлекс — и все-таки… невозможное… прощай… сказали глаза.

Охранник ударил мечом. Сознание Сэвэджа взорвалось.

Но перед этим он услышал выстрелы.

Кошмар Сэвэджа удвоился, стал омерзительной двойной экспозицией. Акира был убит не единожды, но дважды. Как и Камичи. Распростертый в луже крови, смотря на изуродованное лицо и печальные, наполненные слезами, глаза, Сэвэдж увидел, как они моргнули, и, заорав, рванулся вверх.

Его подвели руки. Он почувствовал, как другие руки удержали тело на месте. А успокаивающий голос начал тихо что-то говорить. На мгновение Сэвэдж решил, что находится в филадельфийском отеле, где его успокаивал Акира. Но надежда тут же сменилась страхом, потому что Сэвэдж отупело понял, что если он находится в Филадельфии, то, значит, решающей схватки с Шираи еще не было. Настоящее стало прошлым, и ужасу будущего было суждено продлиться.

Эта мрачная мысль заставила Сэвэджа застонать. Заботливые руки и успокаивающий голос продолжали свое нелегкое дело. И тут Сэвэдж понял, что голос принадлежал Рэйчел, что он, обмякнув, сидит на футоне, что повязки опоясываю череп, что правая рука закована в гипс, а грудную клетку стягивает эластичный бинт. И содрогнулся, вспомнив больницу Хэррисбурга, в которой никогда не был, скованное гипсом тело и несуществующего врача-блондина.

— Тебе нельзя возбуждаться, — говорила ему Рэйчел. — Не двигайся. Не пытайся вставать. — Она мягко уложила его обратно на футон. — Отдыхай. — Она наклонилась и поцеловала его в заросшую жесткой щетиной щеку. — Ты в безопасности. Я ведь обещала, что буду тебя защищать. Так что — успокойся. И спи.

Когда туман в мозгу Сэвэджа начал рассеиваться, он понял весь комизм новой ситуации: Рэйчел защищает его. И, несмотря на смятение, едва не улыбнулся. Но в голову будто кол вогнали, и, почувствовав оглушающую боль, Сэвэдж закрыл глаза.

— Где я?

— У Таро, — ответила Рэйчел. Сэвэдж удивленно взглянул на нее. Попытался сказать:

— Но каким образом?..

— Тебя принесли сюда те, двое мотоциклистов.

— Я все-таки не… Как?..

— Они сказали, что должны ждать — по крайней мере так вы им приказали, когда пошли на разведку.

Несмотря на боль в голове, Сэвэдж кивнул.

— Через два часа они услышали выстрелы, — продолжила Рэйчел. — Пистолетные. Автоматные очереди. Они клялись, что это все походило на развернутые военные действия. Вскоре после этого две машины съехали с горы и умчались прочь.

Сэвэдж, попытавшись сосредоточиться, глубоко вздохнул.

— А затем?.. — его голос сорвался.

— Береги силы. Давай договоримся, что рассказывать буду я. Может, хочешь пить?

— Да, хочу. — Он постарался выговорить это как можно тверже, хотя потрескавшиеся губы горели от жажды.

Она поставила стакан воды и вставила между губ согнутую соломинку. Ослабев, он начал сосать воду сухим, распухшим языком. Глоталось с большим трудом, но сосать все же он продолжал.

Рэйчел убрала стакан.

— Если будешь пить так быстро, тебя вытошнит. — Она внимательно посмотрела на него и продолжала: — Эти двое решили проверить, в чем там дело.

Сэвэдж снова закрыл глаза.

— Хочешь спать? Мы можем поговорить после.

— Нет, — выдохнул Сэвэдж. — Я хочу… должен… узнать.

— Решив, что стрельбу затеяли люди, уехавшие на автомобилях, ученики Таро позволили себе рискнуть подняться на гору на мотоциклах, потому что пешком это бы заняло у них слишком много времени.

Здоровой рукой Сэвэдж слабо помахал, показав, что Рэйчел может продолжать.

— Возле вершины они спрятали мотоциклы и пошли через лес. Обнаружили огромное здание, или даже много разных домов, составлявший единый комплекс. Это мне напомнило твое описание Мэдфорд Гэпского Горного Приюта. — Она заколебалась. — И перед ним на газоне лежали трупы.

Воспоминание заставило Сэвэджа скривиться.

— И тут вернулись машины — ученики Таро спрятались. Мужчины вышли из машин и прошли в здание. Двое молодых людей подождали, а затем осторожно пошли следом. Обнаружили трупы в доме.

— Да, — сказал Сэвэдж. — Их было очень много. — Ноздри его затрепетали от воспоминания о медном привкусе. — Они валялись везде.

— Ученики Таро услышали выстрелы. Наверху. Они не знали, чего ожидать. Их было только двое, и поэтому им пришлось очень осторожно подниматься. К тому времени, как они добрались до третьего этажа, там все было завалено трупами. — Рэйчел прикусила губу. — Акира лежал без головы. Шираи — разрублен пополам. А трое мужчин стояли над тобой, намереваясь размозжить тебе череп. Тогда ученики Таро подобрали с пола оружие и пристрелили всех троих прежде, чем их намерения сбылись.

Внимание Сэвэджа стало исчезать. Он изо всех сил пытался не поддаться навалившейся усталости, отчаянно стараясь дослушать историю до конца.

— Но ты мне так и не сказала. Сюда-то я как попал?

— Один из учеников Таро отправился в ближайшую деревню на мотоцикле. Там они оставили твою машину. Он привел ее в здание и, положив тебя и Акиру в салон, отправился сюда, а второй парень ехал сзади на мотоцикле. Таро приказал отправиться обратно, забрать второй мотоцикл и организовать положение тел таким образом, чтобы всем казалось, будто кто-то из людей Шираи пытался на него напасть, пока остальные его защищали. Судя по газетным сообщениям, власти этому поверили, хотя и не могли понять, с чего все это закрутилось.

Сэвэдж начал выпадать из реальности.

— Таро сделал все, что было в его силах. Промыл твои раны, наложил гипс. Ведь тащить тебя в больницу было чересчур опасно, это могло привлечь ненужное внимание. Но если бы ты в ближайшее время не очнулся, я бы настояла на врачебном обследовании.

Сэвэдж схватил ее за руку. Сознание померкло, опустившись в раствор серой — крысиной — краски.

— Не оставляй меня.

— Никогда. НИ ЗА ЧТО.

Он поплыл и потонул в сером.

И снова кошмары наползли один на другой.

И не было этому конца.

В следующее свое пробуждение Сэвэдж чувствовал себя намного лучше и живее, хотя тело все еще страшно болело, а голова раскалывалась.

Рядом, держа его за руку, сидела Рэйчел.

— Пить хочешь?

— Ага… и есть.

Она просияла.

— Я должна ненадолго тебя оставить. Тут кое-кто хочет с тобой поздороваться.

Рэйчел вышла, и Сэвэдж было решил, что сейчас к нему войдет Таро, но показалась Эко: ее старческое лицо покрылось сетью морщин от горя по Кури, но глаза светились от удовольствия, когда она поставила поднос, на котором стояла чашка чая и миска мясного бульона.

Рэйчел встала рядом с женщиной. Они обменялись взглядами, значащими больше, чем слова. Рэйчел жестом попросила Эко сесть на футон рядом с Сэвэджем и покормить его с ложечки мясным бульоном. Иногда Рэйчел подносила к его губам чашку с чаем.

— Так, значит, люди Таро вас все-таки спасли Эко, — сказал Сэвэдж чувствуя, как тепло от бульона и чая разливается по всему телу, и вздохнул. И только тут вспомнил, что Эко не говорит по-английски.

Рэйчел пояснила:

— Уж не знаю, что там были за сложности, но в ту самую ночь, когда ты поехал за Шираи, ученики Таро привезли Эко сюда.

— Акира, — внезапный спазм от упоминания этого имени заставил Сэвэджа замолчать на секунду, а затем продолжить, — был бы безумно рад и неизмеримо благодарен им за это. По крайней мере хоть что-то хорошее все-таки случилось… Черт, как мне его недостает. Я все еще не в силах поверить в то, что он… Эко знает, что Акира мертв?

— Она помогала подготавливать его тело к погребальным церемониям.

— Как жаль, что я не могу сказать ей, насколько я скорблю, — сказал Сэвэдж.

— Она все понимает. И чувствует твою скорбь.

— Аригато. — Едва не прослезившись, Сэвэдж дотронулся до руки старой женщины. Она наклонила голову.

— Ученики Таро вернулись еще кое с кем.

— Что? С кем?

— Это довольно сложно. Когда ти станешь себя чувствовать лучше, сам увидишь.

— Я и так достаточно здоров. — Сделав усилие, он сел.

— Уверен? — забеспокоилась Рэйчел. — Мне кажется…

— Только так, — ответил Сэвэдж на незаданный вопрос. — Помоги мне встать. Слишком много вопросов осталось безответными. Если это тот, о ком я думаю… Пожалуйста, Рэйчел, помоги.

Но понадобилась помощь не только Рэйчел, но и Эко, чтобы поставить Сэвэджа на ноги. Поддерживая его с обеих сторон, женщины помогали ему прошаркать до перегородки.

Свет ударил в глаза. Он очутился в комнате, в которой кипарисовый стол был окружен подушками. По одну его сторону сидел Таро. А по другую…

Сэвэдж увидел отменно одетого пятидесятилетнего, с волосами песочного цвета мужчину, известного ему под именем Филипп Хэйли.

Правда, он выглядел выцветшим, небритым, отличный костюм был сильно помят, галстук съехал набок, верхняя пуговица рубашки оказалась расстегнутой.

Руки Хэйли сильно тряслись — еще похуже, чем у самого Сэвэджа, — а глаза стреляли по сторонам.

— Ага, — сказал Сэвэдж, рухнув на подушку. — Еще один законченный круг. Вы кто?

— Я вам известен под именем…

— Филипп Хэйли. Правильно. Вы присутствовали в моем кошмаре, когда находились в Мэдфорд Гэпском Горном Приюте. И гнались за мной в храме Мэйдзи. А Камичи-Шираи объяснил, что вы, оказывается, мой связной и что мы вместе работаем на ЦРУ. Так отвечайте же на мой вопрос: кто вы, черт побери, такой?

Ярость Сэвэджа вымотала его. Он качнулся назад. Рэйчел его поддержала.

— Если вы не помните, то для пущей безопасности, Дойль, нам лучше не употреблять настоящих имен.

— Ты, сволочь, не вздумай больше так меня называть! “Дойль” могло бы быть моим именем, но я не могу идентифицировать себя с ним.

— Хорошо, могу называть вас Роджером Форсайтом, раз это — псевдоним Управления.

— Нет, дьявол тебя разрази! Будете меня называть псевдонимом, под которым я работал с Грэмом. Назовите его.

— Сэвэдж.

— Отлично. Потому что я сейчас чувствую себя именно таким образом. Что случилось со мной? Ради бога: кто залез в мой мозг?

Хэйли застегнул воротник, затем рванул его обратно. Трясущимися руками расстегнул вторую пуговку на рубашке.

— У меня нет полномочий вам рассказывать.

— Неверно. Есть, и причем самые полные. Я вам разрешаю. Иначе переломаю к чертовой матери руки-ноги, а затем… — Сэвэдж потянулся к лежащему на столе ножу, — …отрежу пальцы, а…

Лицо Хэйли побелело. Он жалостно вскинул руки вверх.

— Хорошо же. Хорошо. Боже мой, Сэвэдж. Успокойтесь. Я знаю, вам многое пришлось пережить. Понимаю, насколько вы расстроены, но…

— Расстроен? Сукин ты сын, да я настолько расстроен, что вполне могу тебя угробить! Говори! Все! Сразу!

— Это был просчет, — грудь Хэйли высоко вздымалась, — простой просчет. Видите ли, все началось в… может быть, вы не помните… В общем, военные работали над так называемыми пилюлями храбрости.

— Над чем?

— Понимаете, проблема в том, что, несмотря на самую лучшую подготовку, солдат в бою не может не трусить. То есть, я хочу сказать, что это — естественно. Если в вас кто-то стреляет, то мозг посылает сигнал тревоги в надпочечник, и вам становится страшно. Вы начинаете дрожать. Вам хочется бежать подальше. Это биологический инстинкт. Разумеется, человек из SEALs, такой, как вы, привыкший к экстремальным условиям, может этот рефлекс подавить. Но обычный солдат в бою всегда пугается. А если он побежит — все, игра будет закончена. Поэтому военные начали соображать: может быть, есть какое-нибудь химическое снадобье, которое солдат примет перед атакой, и препарат уберет сигнал тревоги, который пускает адреналин в кровь. Солдат не почувствует ничего, и спокойненько продолжит себе воевать. И как воевать!

— Вся штука в том, — продолжил Хэйли, — что когда они испробовали наркотик, он сработал отлично. Во время кризисной ситуации. Но зато после!.. Воспоминание о пережитом, страх наваливались на солдата. Он едва не умирал от страха. Переживал посттравматический стресс. И выходил из строя. Становился бесполезным. Его начинали преследовать кошмары.

— Правильно, — сказал Сэвэдж. — Начинали. И какие. Я ведь теперь знаток кошмаров. — И он направил нож Хэйли в руку.

— Я же говорил вам, Сэвэдж. Успокойтесь. Я говорю вам все, что вы хотели узнать.

— Так вперед!

— Итак, военные решили, что пилюли храбрости работают отлично. Проблема была в памяти. Когда они начали думать о посттравматическом психическом расстройстве, то решили, что смогут убить двух зайцев сразу. Вторая проблема: можно было ослабить муки ветеранов Вьетнама, которые не хотели вспоминать, то, через что им пришлось пройти. И в то же время гарантировать, что пилюли храбрости будут работать, если убрать вспоминание о пережитом страхе.

— Психохирургия, — сказал Сэвэдж упавшим голосом.

— Верно, — сказал Хэйли. — Именно так. Военные принялись экспериментировать на вымывании страхов о пережитом. И тут оказалось, что это намного проще, чем они считали. Техника уже существовала. Леча эпилептиков, нейрохирурги иногда внедряли больным в мозг электроды, стимулируя ту или иную зону, и им иногда удавалось отыскать нейроны, влияющие на эпилепсию. Хирурги их прижигали, леча, таким образом, эпилептиков. Но те теряли память. Сделка в пользу пациента. Военные решили применить ту же самую технику: выжечь из памяти солдат вспоминания о битве, которая явилась причиной возникновения посттравматического психического расстройства. Великолепная концепция.

— Еще бы, — сказал Сэвэдж, едва подавив желание всадить нож Хэйли в сердце.

— Но кто-то понял, что у солдат образуется провал в памяти, вакуум. Они приходили в смятение от того, что никак не могли вспомнить, что с ними происходило. Смятение накладывалось слоями и противостояло способности воевать. Тогда почему бы… пока хирурги не сняли маски и не прекратили обработку… не внедрить в память какие-нибудь ложные вспоминания… мирные, успокаивающие. Наркотики в сочетании с фильмами и электродная стимуляция делали эту работу.

— Ага, — прошипел Сэвэдж. — И какую!

— А затем еще кому-то пришла в голову мысль: что если память, которую мы закладываем, будет не особо умиротворяющей, а наоборот, сподвигнет пациента делать то, что мы захотим, запрограммировать его на…

— Понятно, — сказал Сэвэдж, нежно поводя ножом по руке Хэйли. — Итак, поговорим обо мне. В какой стадии эксперимента в игру вступил я?

— Япония, — произнес Хэйли, съежившись от прикосновения лезвия. — Они надавали нам по заднице в Пирл-Харборе. Но мы их все-таки растоптали. Напичкали атомными бомбами. И семь лет после этого вдалбливали, что по заду больше получать не хотим. Но они снова полезли! Не с помощью военной силы. А с помощью финансов. Они раскупают нашу страну! Засыпают наши рынки своими товарами. Владеют нашими казначейскими билетами. Контролируют торговый дефицит. И несут ответственность за наши национальные долги.

Иссохшее лицо Таро при этом покраснело от ярости. Он выглядел смертельно обиженным, и метал глазами молнии.

— Давайте по существу, — сказал Сэвэдж.

— У нас в Управлении существует спецгруппа, которая не приписана к самому Управлению. В общем, все это чрезвычайно сложно и запутанно. Мы решили откорректировать ситуацию. Нам было известно о Шираи. Какое-то время он пытался подточить статус-кво Японии. Например, прошлогодний скандал с подкупом высокопоставленных политиков корпорацией “Рекрут”. Взятки давались заниженными акциями, которые через определенное время должны были составить состояния… Так вот, за этим стоял Шираи. Это он через посредников контролировал компанию. А газеты, находящиеся в его ведении, “пропустили” информацию. Политиков свалили. Затем полетели партийные боссы. Сначала один премьер-министр, за ним второй. Система балансировала на краю пропасти. А Шираи умудрился встрять в нее и, используя влияние и деньги, взять контроль в свои руки. Но ему нужен был прецедент, столь символичный и всеобъемлющий, чтобы сенсация всколыхнула нацию, и она, под предводительством партии, выполнила все его приказы и добилась осуществления его идей. Не внешних, но внутренних. Япония должна была отвергнуть весь остальной мир. Япония для Японии. И моей группе в Управлении это понравилось.

— И вы решили, — Сэвэдж покрепче сжал нож, — ему помочь.

— А почему бы и нет? Цели Шираи совпадали с нашими. Если бы Япония замкнулась в себе и установила твердый карантин, отказавшись иметь дело с иностранцами, Америку перестала бы душить японская торговля. У нас появился бы шанс исправить торговый дефицит. Мы бы снизили, черт, да, может быть, даже полностью убрали бы национальный долг. Сбалансировали бюджет, черт, да неужели вы не понимаете, какие бы открылись возможности!

— И вы готовы были помочь этому?.. Вы ведь прекрасно понимали, что Шираи двинутый.

Хэйли пожал плечами.

— Для него можно отыскать другое название. Мы лично предпочитали думать о нем, как об идеалисте.

Сэвэдж выругался.

— Управление довольно долго наблюдало за Шираи, — продолжил Хэйли. — Один из его приверженцев состоял у нас на пайке. Он держал нас в курсе дела относительно того, что Шираи делает, а мы передавали через этого человека информацию для Шираи — о скандалах, в которых замешаны чиновники и политики, — который с ее помощью продолжал разрушать японский истэблишмент. Разумеется, Шираи ничего о нашей помощи не знал. А мы сидели и ждали, окупятся ли наши расходы.

— Но я пока не вижу, какую роль в этом играли…

— Да, да, — Хэйли стер со щеки каплю пота. — Думаю, вы все прекрасно поняли. Это стало ясно лишь совсем недавно, когда я узнал, что несколько членов нашей группы сформировали свою собственную группу. Мы, конечно, консерваторы, и гордимся этим. Но эти ребята… — Он нервно сглотнул. — Считают Оливера Норта самым лучшим изобретением после микроволновой воздушной кукурузы, и у них появилась идея, которую Норт назвал бы “ясной”. Они решили: а почему бы не пройти весь путь от начала до конца? Почему бы не дать Шираи шанс сотворить настолько сенсационную постановку, чтобы у него могла появиться любая, нужная ему, поддержка? Почему бы не сделать вид, будто Америка настолько перепугана антиамериканскими настроениями Шираи, что решили подослать к нему убийцу? Сотрудника ЦРУ? Попытка покушения провалилась. Оперативника бы убили. Шираи бы обнаружил связь агента с государственной разведкой, и Япония бы всколыхнулась. Уж если десятки тысяч демонстрантов выступили против того, чтобы мы роняли бомбы у их побережья, то сколько сотен тысяч и даже миллионов пошли бы против нас, узнай они насчет неудавшейся попытки убийства, спроектированного в Америке?

— Но ведь это… Ваши ребята психи, ничуть не лучше Шираи. Почему они, черт побери, решили, что Америке поможет то, что Япония от нас отвернется?

— Неужели непонятно? Если Япония от нас отвернется и если связи между нашими странами прервутся, то японский импорт остановится. И мы выиграем экономическую войну.

— Ага… А предположим, что Япония после этого объединится с Китаем или Советами?

— Нет, этого не произойдет. Потому что Япония не уживется ни с русскими, ни с китайцами. Вражда между Японией и Китаем длится уже долгие сотни лет. А с Советами у Японии грызня по поводу Курильских островов, которые до конца Второй мировой принадлежали Японии. Шираи бы повернул антиамериканские настроения во всеобъемлющие антимировые, а мы бы таким образом опять захватили рынки сбыта.

Сэвэдж покачал головой.

— Полный бред.

— Группа в группе организовала передачу информации через доверенного человека — Шираи, и тому идея пришлась по душе. Уверяю, что Шираи и не подозревал, что идея принадлежит американцам и что “вторая” группа верила в то, что Америка в результате этой операции приобретет много больше, чем сам Шираи. И вот, — сказал Хэйли, — здесь-то вы и вышли на смену. Легально или нет, но оперативнику можно приказать кого-нибудь убить. Совсем другое дело — приказать ему отправиться на самоубийство. Никто бы не пошел. Второй группе было необходимо, чтобы оперативник не знал, на что идет, а что еще лучше — не подозревал бы, что работает на Управление.

— И вы были — остаетесь — моим связным?

Пот с лица Хэйли потек ручьями.

— Мы завербовали вас, еще когда вы работали в SEALs. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем. Вы притворились, что взбешены американской высадкой на Гренаде. Чистая политика — ни больше, ни меньше. Вы говорили, что товарищи погибли для того, чтобы президент-киноактер мог поддержать свою репутацию. Пили. Произносили речи в барах. Подрались с лучшим другом.

— С Маком.

— Верно, — кивнул Хэйли. — Он был частью плана. Поклялся в сохранении тайны. Вы подрались прямо в баре, и Мак поклялся, что если снова увидит тебя, то убьет. Тогда вы вышли из рядов SEALs и стали исполнительным защитником.

— Меня натаскивал Грэм.

— Он тоже был частью плана. С такой крышей — человек, несогласный с политикой своей страны и ненавидящий ее, — никто бы не подумал, что на самом деле вы работаете на Управление и что каждый влиятельный клиент на самом деле является мишенью для добычи информации. Защитник, поклявшийся в верности клиенту, мог узнавать кучи грязных тайн. Информация, которую мы от вас получали, помогала нажимать на многих влиятельных людей нашего общества.

Сэвэдж, чувствуя подкатывающую тошноту, повернулся к Рэйчел.

— Ты предполагала подобную возможность. Помнишь? После убийства Мака? Но мне не хотелось этому верить. — Он взглянул на Хэйли. — Так, значит, все эти годы я был… — у него сдавило горло, — шантажистом?

— Послушайте, Сэвэдж, все не так уж мрачно. Не стоит себя винить. Вы спасли огромное количество людских жизней. Вы талантливый защитник.

— Это не изменяет того факта, что я клялся в верности своим клиентам, а затем их предавал, — прорычал Сэвэдж.

— Нет, не всех. Большинство были для нас бесполезны, и вы защищали их для поддержания “крыши”. Но вот некоторых клиентов… да, действительно, предавали. Но вы должны мне поверить, Сэвэдж: они заслуживали того, чтобы быть преданными.

Сэвэдж смотрел на сияющий нож в своей руке. И едва не проткнул стол острием.

— А вы, значит, были моим связным. Таким, значит, образом ваша отколовшаяся группа узнала обо мне.

— Ваше прошлое было безупречным. Человек с великолепной военной подготовкой и способностями защитника, которая позволяла обходить защитные системы. Оперативник в глубокой маскировке, отсутствие — долгое отсутствие — которого в Управлении никто не заметит. И еще одна деталь — решающая. Ваше прошлое.

— Какая деталь?

— Думаю, здесь нам придется прерваться, Сэвэдж.

— Говорите! Что еще за деталь!

— Нет, сначала давайте договоримся. Все это я вам не для смеха рассказываю. Ребята, что притащили меня сюда, скорее убьют, чем отпустят. Я хожу по краю пропасти. Ценой за эту решающую деталь будет моя свобода. Вы ведь так боитесь за свою честь — хорошо, я хочу, чтобы вы мне дали слово. Я хочу, чтобы вы поклялись, что если я вам скажу об этом, то уйду отсюда. А чтобы мотив был побудительным, скажу вот что — это информация о вашем отце.

Сэвэдж так сильно сжал рукоятку ножа, что костяшки побелели.

— Какая информация о моем отце?

— Вам она не понравится, Сэвэдж.

— Он ведь застрелился! Если ваша грязная тайна состояла в этом, тогда — я ее знаю!

— Верно, он застрелился, — сказал Хэйли. — Но главное — почему.

— Мой отец помогал организовывать вторжение в бухту Свиней. Когда оно не удалось, правительству понадобился козел отпущения. Мой отец — благослови его Господь… — верный своему народу, согласился. Итак, приняв все шишки на себя, он вышел в отставку. Но унижение снедало его душу. Для него Управление было всем. И вдали от него жизнь потеряла смысл. Он начал пить. А алкоголь усиливал ощущение пустоты. Отец пустил себе пулю в голову.

— И да, и нет.

— О чем это вы?

— Так что — договорились? Я уйду отсюда. А вы получите информацию о самоубийстве вашего отца. Правду.

— Правду? Мой отец мертв! Какая еще может быть правда?

— Да любая. Если позволите мне уйти отсюда, узнаете.

— А может быть, мне она не нужна. Может, если я убью вас прямо сейчас…

Хэйли покачал головой.

— Будете потом всю жизнь сожалеть. Вы ведь всегда хотели узнать, в чем дело. А я буду с вами откровенен. И эта правда раздерет вас на мелкие кусочки. Но именно поэтому вы и хотите ее узнать.

Сэвэдж сверкнул глазами.

— Вы… — В ужасе он вспомнил ту ночь, когда обнаружил тело отца и полотенце, подложенное под голову, чтобы свести к минимуму вылет крови и мозга. — Вот вам мое слово.

— Не только ваше слово. Мне нужно слово этого человека. — Хэйли указал на Таро. — Ведь он ничем мне не обязан. К тому же я гайдзин. Боюсь, ему ничего не стоит убить меня, несмотря на ваше слово.

Сэвэдж медленно повернулся к старому, лысому, морщинистому ясноокому японцу.

— Таро-сэнсей. — Стараясь выбрать нужные слова, Сэвэдж поклонился. — Я официально прошу у вас одолжения. Акира объяснял мне всю важность подобной просьбы. Я хочу стать вашим вечным должником. Принимаю обязательства гири. Прошу вас… со всем уважением… умоляю… сохранить жизнь этому человеку, в том случае, если он сообщит мне то, что я хочу узнать.

Таро, задумавшись, нахмурился.

— Я прошу вас об этом одолжении, — продолжил Сэвэдж, — в память об Акире.

Таро нахмурился еще сильнее, переводя взгляд с Сэвэджа на Хэйли.

— Ради памяти Акиры? — переспросил старик. — Хай. — И печально поклонился.

— Вот так, Хэйли — договорились. Мы дали вам слово, — сказал Сэвэдж.

Хэйли начал кочевряжиться.

— Я слишком долго проработал в Управлении. И не привык верить людям на слово.

— Говори!

— Хорошо, хорошо, верю. Ваш отец покончил с собой. Это так. Но не по тем причинам, о которых вы сказали. Это не было связано с Бухтой Свиней.

— Что?

— Ваш отец, Сэвэдж, был назначен в команду ЦРУ, занимавшуюся покушениями на Кастро. Он занимался этим в течение многих лет. Причем каждый план оказывался провальным. Но Кастро сам обнаружил, что его пытается убить кто-то из Управления. И предупредил Штаты, чтобы его оставили в покое. Но, несмотря на это, ваш отец все равно не оставлял попыток. И вот Кастро решил, что с него вполне достаточно, и организовал убийство президента Кеннеди в Далласе. Итак, отец ваш застрелился из-за скорби, из-за того, что оказался виновником смерти президента.

— О, боже. — Силы оставили Сэвэджа. Он обмяк и завалился назад. Рейчел его поддержала.

— Я ведь предупреждал, что вам это не понравится, — сказал Хэйли. — Но это действительно правда, и я надеюсь, что вы выполните условия сделки.

— Я пообещал, что вы отсюда выйдете, — проговорил Сэвэдж с огромным трудом.

— Именно эта часть вашей биографии сделала вас идеальным кандидатом на место неудачного убийцы Шираи. Как отец, так и сын… Шираи мог не только установить связь своего покушения с Америкой, но и связать эту попытку с убийством Кеннеди и неудавшимися покушениями на Кастро. Шираи мог извлечь это дерьмо из прошлого и назвать нашу нацию бандой убийц. О, Сэвэдж, вы были действительно идеальной кандидатурой, и нужно было всего лишь убрать из вашей памяти определенные воспоминания. Вы не должны были знать, что работаете на ЦРУ. Потом вам имплантировали в мозг некую жуть, и вы готовы были искать Шираи.

— А Акира? — выдохнул Сэвэдж с печалью. — Каким образом он затесался в эту игру?

— Шираи, наравне с Америкой, требовалось скомпрометировать и японский истэблишмент. Так почему бы не использовать оперативника японской разведки, также имеющего подготовку исполнительного защитника? И прикрывающегося этой работой? Если бы вы оба увидели друг друга мертвыми, а затем напоролись на живых мертвецов, тогда бы вы стали искать первопричины этого кошмара. Определенные места в романе были предсказуемы: поездка в Мэдфорд Гэп и Хэррисбург. И т.д., и т.п. Но как только вы увидели Шираи по телевидению — того самого человека, которого разрубили пополам, — то тут же поехали в Японию, чтобы узнать, что знает о вашем кошмаре принципал.

— Но ведь многое невозможно было предсказать! — вскричал Сэвэдж. — Например, решение поехать в Вирджиния-Бич и поговорить с Маком.

— Верно. После вашего выздоровления… кстати сказать, это происходило в Японии, в усадьбе Шираи… прежде чем на руки и ноги поставили растяжки, в пломбу одного вашего зуба был вставлен передатчик. Это место было выбрано потому, что и вы, и Акира — как любые другие люди — нуждались в зуболечении. Пломба на рентгене ни у кого бы не вызвала подозрений. Люди Шираи всегда знали, куда вы отправляетесь.

— Но поездка к Маку в Вирджиния-Бич не была запланирована.

— Верно, — сказал Хэйли. — Люди Шираи думали, что Мак вам расскажет слишком много, и тем самым разрушит программирование. И потому им пришлось его убить.

— И постарались схватить Рейчел, потому что она была предлогом для вашего с Акирой соединения, но после этого совершенно не вписывалась в план.

— К сожалению, это правда.

— А кто эти мужчина с женщиной, представившиеся моими родителями?

— В Балтиморе? — переспросил Хэйли. — Ну, это обычный камуфляж для дальнейшей паники. Шираи намеревался так вас запутать, чтобы, увидев его по телевизору или в газете, вы бы пулей бросились в Японию. Альтернативным планом было захватить вас с Акирой, накачать наркотиками и прикончить в усадьбе Шираи, пока его люди кончали бы с собой, чтобы пособить амбициям шефа. Уверяю вас, этот план был ничуть не хуже первого и главное — намного проще. — Хэйли пожал плечами. — Но не очень убедительный. Потому что вы с Акирой должны были оставить след пребывания. В Греции. На юге Франции. В Америке. И главное — в Японии. Вы должны были оставить какое-нибудь доказательство того — печати на ваших фальшивых паспортах, не говоря уже о разговорах с таксистами, гостиничными клерками и иммиграционными офицерами, — что действительно хотите добраться до Шираи.

— А смерть Грэма? — Сэвэдж задрожал.

— К этому Управление не имеет никакого отношения. После того как Грэм организовал вашу с Акирой отправку в усадьбу Пападрополиса, люди Шираи решили, что теперь он стал для них ненужной помехой. И убили его, организовав все так, будто это самоубийство.

— Но Грэм знал, что делает, когда отправлял меня с Акирой на Миконос. И предан он был именно Управлению. А не нам.

— Вы задаете чересчур много вопросов, Сэвэдж. Не стоит копать слишком глубоко. Он был вашим другом. Это так. Но и профессионалом тоже. Повиновался своим хозяевам. Иначе стал бы он дергаться туда-сюда из Массачусетса в Мэриленд и нянчиться с вами? Он любил вас, Сэвэдж. Так же, как и Акиру. Но свою профессию — не дело защитников, а шпионаж — любил все-таки больше.

Чувствуя подступающую тошноту, Сэвэдж откинулся назад, к Рейчел, и благодарно принял ее спокойствие.

— Вы правы. Я задаю чертовски много вопросов. — Несмотря на многочисленные болезненные раны, он постарался выпрямиться. — Но все-таки задам еще один.

— Задавайте. Это входит в условия сделки. Но после этого я отсюда уйду.

— Отлично, — Сэвэдж попытался встать. Рэйчел — единственная, на кого он мог положиться, — с готовностью ему помогла. Покачнувшись вправо, чувствуя обнимающие его руки женщины, Сэвэдж сверкнул глазами на Хэйли. — Так вот мой последний вопрос. В храме Мэйдзи вы пытались меня остановить или подтолкнуть вперед?

— Черт, послушайте, я ведь пытался вас остановить. Ведь операция вышла из-под контроля.

— А фургон? В нем сидели ваши люди?

— Вы сказали, что вопрос будет единственным.

— Отвечайте, черт бы вас побрал!

— Да, наши.

— Кто пристрелил водителя?

— Люди Шираи. Передатчик в дупле вашего зуба. Они могли за вами следить. И им не хотелось, чтобы мы вас останавливали!

— А кто тогда?..

— Это еще два вопроса, — сказал Хэйли. — Не пытайтесь меня убедить, что решили нарушить условия сделки.

— Я почти закончил, — коленки Сэвэджа подогнулись. Рэйчел подняла его. — Кто? Кто напал на дом Акиры и пытался нас убить? Кто приказал?

— Эй, ваше предположение ничуть не хуже моего.

— Нет, — резко выпалил Сэвэдж. — Мое намного лучше. Вы приказали. Приказали убийцам вывести нас из игры! Потому что операция вышла из-под контроля! Потому что выяснили, что именно задумали ваши козлы из отколовшейся группы. И решили все это дело прекратить! Приняли единственно верное для вас решение: уничтожить нас обоих! А когда это не вышло — попытались прикончить нас в храме Мэйдзи. Так что вы — мой враг, и ничуть не лучше всех этих остальных скотов! Единственное различие заключается в том, что я однажды вам поверил! И вы были моим другом!

— Эй, Сэвэдж, бизнес и дружба… мы… я… иногда…

Ярость изгнала слабость. Злость изгнала боль. Изо всех еще оставшихся у него сил Сэвэдж здоровой рукой — как это было чудесно! — нанес Хэйли сокрушительный прямой удар в лицо. Щелкнули сломанные зубы. Нос Хэйли вмялся. Прыснула кровь. Хэйли откинулся назад и, застонав, захлебнулся кровью.

— Я должен… — Сэвэдж схватил его за грудки и рывком подтянул наверх, — убить тебя.

— Гири, — пробормотал Хэйли сквозь распухшие губы и сломанные зубы. — Ты дал…

— Слово, — сказал Таро и встал. — Как и я. Официальная услуга. Вечный долг, — Таро высвободил нож из руки Сэвэджа. — Надо повиноваться. Иначе ты сгинешь. Как человек без чести.

Содрогаясь от охватившего его безумия, шмыгая носом, Сэвэдж опустил руку.

— Что-то должно оставаться нерушимым. Убирайся! Прежде чем я не передумал! Из-за тебя умер мой друг, ты…!

Хэйли вскочил, зажимая руками разбитое лицо, рывком откатил перегородку, исчез… лишь шаги затихли вдали…

— Ты поступил правильно, — сказал Таро.

— Тогда почему я так плохо себя чувствую?

— Потому что он может за тобой вернуться.

— Пусть себе, — фыркнул Сэвэдж. — Я круче.

— Для гайдзина ты благороден.

— Но вы? — Сэвэдж повернулся. — Наше дело еще не закончено. Отказываюсь верить в то, что вы не знали…

— Что Акира работал на японскую разведку? — старик кивнул. — И правильно делаешь.

— И вы знали, что намеревается делать Шираи! Знали, что мы с Аккрой должны были умереть! — Ради Японии.

— Гири, — сказал Сэвэдж. — Благодарите бога за гири. Я ведь обещал действительно серьезно. Что если вы позволите уйти этому ублюдку, я буду вашим вечным должником. Иначе…

— Попытался бы меня убить?

Таро усмехнулся.

— Точно. — Заряженный вселенской злобой, Сэвэдж преодолел слабость, нажал на парализующий нерв на шее Таро и приставил острие ножа к яремной вене. — Ваша беда в самоуверенности. Ведь даже гайдзин может быть…

— Достойным противником. Примите мое уважение, Сэвэдж-сан.

— И слово, что не последует ответной вражды? Гири?

— Да, — лицо Таро еще более сморщилось. — Гири. Дружба. Верность. Обязательство. Что еще остается? Во что еще можно верить?

— В любовь, — Сэвэдж опустил нож. — Что вы сделали с телом Акиры?

— Оно было сожжено. Урна с пеплом стоит в моей комнате. Но японская разведка не узнает о его смерти. Расследование было бы самоубийством. Для всех нас.

— Можно мне ее забрать? — спросил Сэвэдж.

— Урну с пеплом?

— Если погребение должно остаться тайным, мы с Эко знаем, что делать.

Таро долго смотрел на Сэвэджа. А затем поклонился.