Не прошло и двух минут после открытия магазинчика бутлегера, как Харди уже шел по улице, прижимая к груди бумажный пакет с двумя бутылками “Джима Бима”. Он гордился своим вкусом. Правительственная пенсия не позволяла слишком разгуляться, но он никогда не опускался до дешевых невыдержанных сортов виски и не испытывал потребности пить плохие шипучие вина или же до тошноты сладкий самодельный фруктовый ром, который предпочитали другие пьяницы в его доме. Харди все-таки придерживался каких-то норм жизни. Ел он раз в день независимо от того, голоден или нет. Каждый день мылся и брился, менял одежду. Во влажном климате Майами приходилось соблюдать гигиену, потому что он постоянно потел, а алкоголь выходил из пор так же быстро, как поглощался. Уже сейчас, в пять минут девятого утра, жара была гнетущей. Солнцезащитные очки кое-как прикрывали воспаленные глаза. Рубашка в цветочек прилипла к телу, намочив бумажный пакет. Харди опустил глаза, и ему стало неприятно от вида бледной дряблой кожи, выглядывавшей через расстегнутый ворот рубашки. Он застегнул пуговицу, чтобы иметь достойный вид. Его дом всего в двух кварталах отсюда. Скоро он вернется в свою комнату с задернутыми шторами, включит вентилятор и телевизор и будет смотреть последнюю получасовую передачу “С добрым утром” Америка” и пить за здоровье Дэвида Хартмана.

От мысли о первом стакане Харди затрепетал. Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет фараонов, свернул в узенький переулок между домами и зашел под пожарную лестницу, где чувствовал себя в безопасности. По улице с ревом проносились машины. Харди сунул руку в пакет, открыл пробку, поднес горлышко к губам и закрыл от наслаждения глаза. По пищеводу потек теплый бурбон, мышцы расслабились, дрожь прекратилась.

Неожиданно он услышал приближающиеся звуки музыки и напрягся.

Открыв глаза, Харди озадаченно уставился на кубинца. Он был необычайно высок, в блестящей фиолетовой рубашке и зеркальных очках и с узкими жесткими губами. Кубинец двигался в такт громким звукам, раздававшимся из радиоприемника, который нес на плече. Харди попятился к стене и вновь задрожал, только на этот раз от страха.

— Пожалуйста, у меня в бумажнике десять баксов. Не трогай меня! Не отбирай виски.

— Что ты мелешь? — удивился кубинец. — Один тип велел передать тебе вот это. — Он сунул конверт в бумажный пакет Харди и повернулся, намереваясь уйти.

— Что? Эй, подожди минуточку. Кто велел? Как он выглядел?

— Обычный парень. — Кубинец пожал плечами. — Какая разница, как он выглядел? Все вы похожи друг на друга. Он дал мне двадцатку, а на остальное я чихать хотел.

Пока Харди растерянно моргал, кубинец вышел из переулка и стал удаляться. Звуки музыки постепенно стихли. Харди облизнул губы и сделал еще глоток. Потом не без страха достал из пакета конверт. Нащупал длинный тонкий предмет, неловко разорвал конверт — на ладонь выпал ключ, похожий на ключ от почтового ящика. На нем стоял номер “113” и буквы: “ПССШ”. Несколько секунд Харди растерянно смотрел на буквы, пока не догадался, что они означают — почтовая служба Соединенных Штатов. В добрые старые времена он сам частенько пользовался почтовыми ящиками для передачи сообщений. Эта мысль встревожила его. Он ушел из разведки еще в 1973-м, когда после Уотергейта в агентстве начались крупномасштабные чистки. Несмотря на пьянство, Харди обладал громадным опытом и надеялся дотянуть до пенсии на должности начальника южно-американского отдела. Однако, как всегда, после громкого политического скандала начали искать козла отпущения, на роль которого лучше всех подходил пьяница. В шестьдесят два года его заставили подать в отставку. Харди повезло: он получил полную пенсию и, как и все алкоголики, ненавидя холодный климат, переехал в Майами.

Черт побери, я слишком стар для всяких игр, размышлял Харди. Почтовый ящик. Что за чушь! Сначала дают пинка под зад, а потом думают, что, стоит щелкнуть пальцами, и я прибегу, как собачонка. Он сунул ключ в бумажный пакет и вышел из переулка. Совсем у них мозги не варят!

Прошагав с полквартала, Харди почувствовал, что его начинают одолевать сомнения. Может, управление и ни при чем? Он нахмурился и остановился. Ключ могли прислать совсем другие люди. От всех этих мыслей разболелась голова. Что еще за люди? И самое главное — зачем? Может, ключ прислали и не из ЦРУ Кому нужен пьяница? Даже если я перестану пить, я все равно буду не в форме. Я уже девять лет на пенсии и ни черта не знаю, что творится в Управлении. Какого черта?

Солнце светило так ярко, что даже черные очки не спасали. Харди сощурился. Спина зачесалась от ощущения, будто за ним следят. Он огляделся и подумал тут же: глупо. Да, приятель, ты окончательно лишился формы. В былые дни такой идиотский поступок мог стоить тебе жизни.

Сейчас все это не имело значения. Какую бы игру ему ни предлагали, он не собирался играть в нее. Кто-то напрасно потратил время и двадцать баксов. Ему хотелось одного — добраться до дома, включить вентилятор и выпить за здоровье Давида Хартмана. Выпить не раз и не два. А когда на экране появится его старый добрый приятель Фил Донахью, выпить еще несколько раз.

Вскоре показался подъезд его дома. Владелец называл это строение “совладением”, но более точным названием было бы сдаваемый в аренду многоквартирный дом. В этом сарае было пятнадцать этажей. Бетон оказался совсем никудышним и крошился от соленого воздуха, тонкие стекла лопались от рева машин. В коридорах воняло кислой капустой, в трубах все время раздавался какой-то стук. Стены между комнатами были такие тонкие, что Харди слышал каждый раз, когда сосед ходил в туалет. На здании висела вывеска: “Вилла пенсионеров”. Больше подходит “Погребенные заживо”, подумал Харди.

Он подошел к зданию и увидел возле стеклянной двери в трещинах помет чайки, смешанный с перьями. Когда он вспомнил свой распорядок дня, в животе заурчало. Бурбон, спортивные состязания по телевизору, мыльные оперы и, наконец, новости, если, конечно, он к тому времени не заснет. Потом начинались ночные кошмары, после которых он просыпался в три часа утра в холодном поту. Черт, Дэвид Хартман может подождать, подумал он, прошел мимо двери и обозвал сам себя дураком. Беда заключалась в том, что несмотря на свои обиды и недоброе предчувствие, связанное с получением конверта, он не сумел побороть в себе любопытство. Любопытство его возбуждало и взбадривало. Он помнил, как у него поднялось настроение, когда в прошлом году на город обрушился страшной силы ураган и было на что посмотреть.

Какое же почтовое отделение? С чего-то все равно нужно начать, и он отправился на ближайшую почту, остановившись по пути в переулке подкрепиться бурбоном. Длинное и низкое здание почты из стекла и хрома окружали поникшие от жары пальмы. Перед ним с шипением открылись автоматические двери, и он почувствовал острый запах промышленного очистителя, которым мыли бетонный пол. Вдоль обеих стен коридора тянулись почтовые ящики, 113-й ящик с большой дверцей находился в правом нижнем ряду. Скорее всего во всех почтовых отделениях имелся ящик с номером “113”, и это еще не значит, что он нашел то, что ему нужно. Но когда Харди достал ключ из пакета и вставил его в замок, тот щелкнул. Ящик стоял так низко, и когда он открыл его, пришлось опуститься на колени, чтобы заглянуть внутрь. Он рассчитывал найти пакет, но внутри ничего не оказалось. Разочарованный и сердитый, что его одурачили, Харди собрался было встать на ноги, но годами приобретенный инстинкт не позволил ему это сделать. Почему нижний ящик? Потому что, даже нагнувшись, нельзя увидеть его потолок. Чтобы увидеть весь ящик, необходимо чуть ли не на пол лечь. Если к потолку прикрепить какой-нибудь предмет, то почтальон, засовывая почту с другого конца, не заметит его. Если, конечно, не опустится на пол, как сделал сейчас Харди. Так оно и оказалось: к потолку магнитом была прикреплена маленькая плоская пластмассовая коробочка.

Лицо Харди покраснело от усилий. Он достал коробочку и с трудом встал. Посмотрел по сторонам. В коридоре никого не было. Вместо того чтобы открыть коробочку в безопасном месте, Харди решил рискнуть прямо сейчас. Он снял крышку и нахмурился. Внутри лежал еще один ключ. Какого черта?..

Этот ключ был уже не от почтового ящика. Увидев цифры “Зб”, он перевернул его и на обратной стороне прочитал: “Отель “Атлантик”.

Когда в замке щелкнул ключ, Сол напрягся. Он пригнулся за креслом, сжимая в руке “беретту” и не сводя взгляда с двери.

Шторы он закрыл заранее, и сейчас в комнате было темно. В щель между полом и дверью из коридора падала полоска света. Дверь начала медленно открываться, и полоска света стала шире. Потом свет закрыла чья-то тень. В номер медленно и осторожно вошел толстый мужчина, прижимая к груди бумажный пакет.

— Закрой дверь и запри ее, — велел Сол.

Харди повиновался. Сол включил гибкую настольную лампу и направил свет в сторону двери. Все сомнения рассеялись, он узнал Харди. Харди снял очки и ладонью прикрыл глаза от света. Сол не видел его тринадцать лет. Харди и тогда уже выглядел неважно. Сейчас ему было семьдесят два года, и он выглядел еще хуже: одутловатая физиономия, красные пятна на сморщенных щеках, большой живот, раздувшаяся печень. Седые и какие-то неживые волосы по крайней мере были аккуратно расчесаны. Харди побрился. От него не воняло ни чем, а только бурбоном. Ужасная рубашка в цветочек и серовато-голубые брюки казались чистыми и даже выглаженными. Белые туфли были недавно начищены.

Черт, подумал Сол, если бы я был алкоголиком, едва ли бы стал обращать столько внимания на свой внешний вид. Рад тебя видеть, Харди. Выключатель слева.

— Кто?.. — дрожащим голосом произнес Харди и принялся шарить рукой по стене.

Зажглись две лампы: одна на комоде, другая над кроватью.

Харди сощурился и нахмурился.

— Не узнаешь? Обижаешь.

— Сол? — Продолжая хмуриться, Харди растерянно моргнул. Сол усмехнулся и протянул через кресло свободную руку.

— Как дела? Что в пакете?

— О… — Харди смущенно пожал плечами, — Так, кое-что. Бегал в магазин.

— Выпивка?

— Ну да. — Харди смущенно вытер рот. — Пригласил друзей, а в баре пусто.

— На вид очень тяжелый. Поставь его на комод. Пусть рука отдохнет.

Изумленный Харди поставил пакет на комод.

— Я… В чем дело?

— По-моему, это называется встречей старых друзей, — подняв плечи, ответил Сол.

Когда зазвенел телефон, Харди вздрогнул. Телефон упорствовал.

— Ты не собираешься отвечать? — спросил Харди, но Сол даже не шевельнулся, и телефон замолчал. — Господи, что происходит? Этот кубинец…

— …Производит впечатление, да? Мне пришлось его долго искать. У него отличная улыбка.

— Но зачем?

— Все по порядку. Ты вооружен?

— Издеваешься? Когда вокруг столько этих кубинских беженцев…

Сол кивнул. О Харди ходили легенды, что он ходил с оружием даже в ванную комнату. Однажды, к ужасу службы безопасности, он явился на пресс-конференцию президента в Белый дом с револьвером. В другой раз, во время званого ужина, Харди изрядно перебрал и заснул на стуле. Револьвер выпал из кобуры и с грохотом упал на пол, напугав двух конгрессменов и трех сенаторов.

— Положи его на комод рядом с пакетом, — сказал Сол.

— Зачем?

Сол вытащил из-за кресла руку и показал “беретту”.

— Делай, что тебе говорят.

— Эй, брось. — Глаза Харди округлились от удивления. Он попытался рассмеяться, словно хотел убедить себя в том, что все это шутка. — Он тебе не понадобится.

Сол и не думал смеяться.

Харди обиженно надул губы. Потом осторожно нагнулся и задрал правую штанину, под которой из пристегнутой за лодыжку кобуры торчал короткоствольный кольт тридцать восьмого калибра.

— Вижу, ты по-прежнему предпочитаешь револьверы.

— Ты же знаешь, как меня прозвали.

— Уайд Эрп. — Сол напрягся, когда Харди вытащил револьвер. — Держи его двумя пальцами.

— Можешь меня не учить, — обиделся Харди. — Я еще не все забыл. — Он положил кольт на комод. — Удовлетворен?

— Не совсем. — Сол забрал револьвер. — Я должен обыскать тебя.

— О Господи!

— Обещаю не щекотать. — Во время обыска Сола особенно заинтересовали пуговицы Харди.

— Так вот в чем дело. — Харди побледнел. — Микрофон? Ты думаешь, у меня есть микрофон? С какой стати?

— С такой же, с какой мы использовали кубинца. Мы не уверены, что за тобой не следят.

— Следят? Но с чего вдруг за мной? Подожди минуточку. Мы? Ты сказал “мы”?

— Мы работаем в паре с Крисом.

— Килмуни? — растерянно уточнил Харди.

— Хорошо. Спиртное не отшибло тебе память.

— Как я мог забыть, что вы, ребята, сделали для меня в Чили! Где?..

— Это он звонил из холла. Два звонка. Он не заметил за тобой слежки. Если он заметит что-нибудь подозрительное, то опять позвонит. Один звонок будет означать предупреждение.

— Но я тебе и сам мог сказать, что за мной никто не следит. — Харди обратил внимание на то, что Сол избегает его взгляда, и угрюмо кивнул. — Понятно. Вы думали, я уже не в состоянии заметить “хвост”?

— Когда не работаешь, чувства притупляются.

— Особенно у алкаша.

— Я этого не говорил.

— Ты и не обязан был говорить. — Харди сердито уставился на Сола. — Почему вы были уверены, что я приду?

— Мы не были уверены. Когда кубинец дал тебе ключ, ты мог выбросить его в канализацию.

— И?..

— Мы бы оставили тебя в покое. Ты должен был доказать, что готов вступить в игру и хочешь помочь.

— Нет.

— Что?

— У вас была другая причина. Сол покачал головой.

— Кубинец, — сказал Харди. — Я теперь понимаю, почему вы использовали его. В ключе тоже есть свой смысл.

— И?

— Но зачем почтовый ящик и второй ключ?

— Дополнительные меры предосторожности.

— Нет, вы хотели дать мне больше времени подумать на тот случай, если бы я захотел ускользнуть или кому-то позвонить. Крис бы знал про это. Он бы предупредил тебя, а ты бы смылся! Черт побери, на кого, по-вашему, я работаю? — недоумевал Харди.

Сол заколебался. Вполне возможно, что с Харди уже беседовали. С другой стороны, Сол не знал, к кому еще можно обратиться за помощью. Он быстро просчитывал варианты.

И в конце концов сказал все как есть.

У Харди от изумления отвисла челюсть. Какую-то долю секунды у него было такое выражение лица, будто он не понял. Потом его щеки сделались багровыми, на шее вздулись вены.

— Что? — прохрипел он. — Элиот? Ты думал, я стану работать на этого сукина сына? После всего того, что он сделал со мной, ты думал, я стану ему помогать?!

— Мы не были уверены. Прошло много лет. Ты мог измениться. Иногда обида забывается.

— Забыть? Никогда! Этот гад вышвырнул меня на улицу! Я бы с удовольствием схватил его за глотку и…

— Это можно устроить.

Харди рассмеялся.

Когда Сол закончил рассказ, глаза Харди посуровели, лицо стало совсем багровым от ненависти.

— Что и следовало ожидать, — сказал он. — Меня это нисколько не удивляет. Удивительно только, что это произошло так поздно.

— Давай, давай. Продолжай.

— Я не знаю, что…

— Элиот всегда говорит, что, если хочешь узнать чьи-то секреты, спроси у того, кто ненавидит этого человека.

— Ты знаешь о нем больше остальных.

— Я тоже так думал, но я ошибся. А вы были соперниками Ты пытался узнать о его прошлом.

— Тебе известно и об этом?

Сол промолчал.

Харди повернулся к бумажному пакету на комоде, вытащил полупустую бутылку бурбона, открутил пробку и поднес бутылку к губам. И вдруг смущенно посмотрел на Сола.

— Наверное, у тебя нет стакана?

— Стаканы в ванной комнате. — Сол забрал у него бутылку. — Но у меня есть для тебя кое-что другое.

— Что?

— Неси стакан.

На лице Харди мелькнуло недоверие, но он послушно отправился в ванную. Он вернулся оттуда со стаканом, который крепко сжимал пальцами. Увидев бутылки — Сол достал их из ящика, — он тяжело сглотнул.

— Нет…

— Ты нужен мне трезвым. Если хочешь выпить…

— Вермут? Это что, шутка?

— Я что, по-твоему, шучу?

— Это же гадость!

— Зато я разрешу тебе немного выпить. Если же ты почувствуешь соблазн, тогда… — Сол отнес бутылки с виски в ванную и вылил бурбон в раковину.

— Я заплатил за них шестнадцать баксов, — застонал Харди.

— Вот двадцатка. Сдачу оставь себе.

— Садист!

— Можешь считать меня садистом. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее ты сможешь купить себе еще бурбона. — Сол подошел к комоду, открыл бутылки с красным и белым вермутом и налил из обеих в стакан. — На тот случай, если твой желудок сильнее, чем я думаю.

Харди нахмурился, глядя на розовую смесь. Он протянул руку, потом убрал ее и вновь протянул. Взял стакан и осушил его тремя глотками. И вдруг, схватившись за край комода, судорожно глотнул воздух.

— Господи!

— С тобой все в порядке?

— Ну и отрава! — дрожащим голосом произнес Харди. — Я тебе этого никогда не прощу. — Но тут же налил себе второй стакан. — Ладно, я очень любопытный, как ты узнал, что я занимался его прошлым?

— Я этого не знал.

— Но ты же только что сказал…

— Это была догадка. Я видел, как ты к нему всегда относился, но я ничего толком не знал. Если спросить напрямик, ты мог бы испугаться и стал бы все отрицать. Поэтому я притворился, что знаю.

— Я торчу в Майами слишком долго, — Харди тяжело вздохнул. — О'кей, все верно. Но ты действительно напугал меня. Никто не должен этого знать. Поверь мне, я действовал очень осторожно. В таком деле никому нельзя доверять, поэтому я работал один, без помощников. Немного покопаюсь здесь, немного там. Никакого плана. Тем более, что я целыми днями торчал в конторе и никогда не брал выходных. — Харди нахмурился. — Мне чертовски не повезло. С этим Уотергейтом. Я не участвовал во взломе, но мы с Элиотом долго были соперниками. Он уверил директора вышвырнуть меня в назидание другим. Логично, ничего не скажешь. Черт, я был и остаюсь… алкашом. Но не могу избавиться от мысли о том, что мое пьянство послужило лишь предлогом окончательно расправиться со мной.

— Думаешь, он знал, что ты интересуешься вплотную его особой?

— Конечно, не знал.

— Почему ты так уверен?

— Он бы убрал меня.

— Неужели ты знал так много? — удивился Сол.

— Я чувствовал, что приблизился к чему-то важному. Я полагал, осталось найти один-единственный факт — и дело сделано. Всего лишь одно последнее доказательство. — Харди пожал плечами. — Но он оказался сильнее меня. Когда меня спровадили на пенсию, я не мог продолжать расследование и перестал бороться с зеленым змием. — Он поднял стакан. — Этот твой вермут настоящая отрава.

— Может, хочешь кофе?

— О Господи, кофе еще хуже вермута. Пенсия… — задумчиво произнес Харди. — Человек на пенсии становится ленивым. Как я мог закончить то, что начал? У меня не было даже доступа к компьютерам.

— Ты хотел остаться в живых.

— А может, я сам виноват, что меня уволили? Будь у меня хоть немного смелости, я бы до сих пор копался в его делах. — Лоб Харди покрылся испариной. — Здесь ужасно жарко.

Сол подошел к окну и сунул руку за шторы. Задребезжал кондиционер, и по комнате прошелся затхлый ветерок.

— Почему ты заинтересовался его прошлым?

— Из-за Кима Филби, — ответил Харди и, кривясь от отвращения, сделал глоток вермута.

В 1951 году Ким Филби был высокопоставленным офицером английской внешней разведки, МИ—6. Во время второй мировой войны он помогал готовить сотрудников американского УСС[1]. Когда в 1947 году УСС превратилось в ЦРУ, он дал несколько дельных советов. В 1949 году Филби ездил в Вашингтон помогать ФБР раскрывать советскую шпионскую сеть. Именно он доказал, что видный британский дипломат Дональд Маклин являлся коммунистическим агентом. Однако Маклина предупредил об аресте другой дипломат, Гай Берджесс, сам советский агент, который вместе с Маклином бежал в Россию.

Раскрытие столь глубоко законспирированной советской шпионской сети потрясло западное разведывательное сообщество. Не менее тревожным оказался факт, что Берджесс узнал об аресте Маклина. Харди, тогда младший сотрудник ЦРУ, заинтересовался этим. Однажды он сидел в своей машине на парковочной стоянке в Вашингтоне и ждал, когда закончится внезапный ливень, чтобы сходить пообедать в любимый бар. Тогда-то его и поразила неожиданная мысль. Забыв про голод и жажду, он быстро вернулся в свой офис. Его отдел располагался в одном из зданий на Квонсете, которыми после войны застроили вашингтонский Молл. Харди поднялся к себе в кабинетик, бросил мокрый плащ на стул и принялся рыться в папках, проверяя свою догадку.

Берджесс предупредил Маклина. Берджесс знал Филби, который раскрыл Маклина. Берджесс даже однажды был у Филби дома. Не мог ли Филби проговориться нечаянно Берджессу о том, что у Маклина неприятности?

Это объяснение казалось неубедительным: Филби был слишком опытным разведчиком, чтобы выболтать секретную информацию другу человека, которого собирался обвинить в шпионаже.

Тогда где же связь? Берджесс, Маклин и Филби. В этот момент Харди поразила еще одна невероятная мысль. Что, если Филби тоже был коммунистическим агентом? Что, если Филби обвинил Маклина, но сначала послал Берджесса предупредить его?

Но зачем? Зачем Филби обвинять своего коллегу? Только для того, чтобы защитить еще более важного агента, которому грозило разоблачение, подумал Харди. Но кто может быть важнее Маклина? Его дыхание участилось. Сам Филби? Обвинив Маклина, Филби мог отвести все подозрения от себя. Может, работая с ФБР, Филби обнаружил, что ему грозит разоблачение?

Это все догадки, думал Харди, но где же доказательства? Неожиданно он вспомнил о русском перебежчике, Кривицком, который предупредил, что в британский дипломатический корпус внедрены три советских агента. Кривицкий назвал кличку одного из них — Король (в дальнейшем он был арестован), но Кривицкий почти ничего не знал о двух остальных. Один был шотландцем, коммунистические идеи привлекли его еще в тридцатые годы. Второй — британский журналист, принимавший участие в гражданской войне в Испании. Шотландец, Маклин, уже был раскрыт. Но кем был британский журналист?

Харди просматривал досье на Филби и чуть не расхохотался, когда нашел то, что искал: Филби когда-то был журналистом и участвовал в гражданской войне в Испании. Внезапно все стало на свои места. Филби и Берджесс познакомились в Кембридже. Маклин тоже учился там. В тридцатые годы вер они увлеклись идеями Маркса и Ленина, но потом в их мировоззрении произошли коренные перемены. Они неожиданно стали сторонниками капитализма и поступили на британскую дипломатическую службу.

Конечно, подумал Харди, к ним обратились русские и они согласились стать советскими агентами.

— На этом деле я сделал себе имя, — закончил Харди. — От него шел кисловатый запах вермута. — Сейчас уже никто не помнит о том, что это я разоблачил Филби.

— Кое-кто помнит своих героев до сих пор, — возразил Сол.

— Я и Элиот. — Харди сделал глоток вермута. — Золотые мальчики. Элиот набирал очки, используя бывших нацистов, которые после войны перестроили свои разведки и стали работать на нас. Казалось, мы не можем ошибиться.

— Кто были его родители?

— Он тебе даже этого не рассказал? Бостон. Его родители значились в светском календаре. Отец закончил Йель, работал в Департаменте. Вскоре после рождения в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году Элиота он погиб на “Луизитании”, которую потопили немцы. Мать умерла во время эпидемии гриппа. Понимаешь, куда я клоню?

— Элиот сирота? — Сол почувствовал холодок внизу живота.

— Как и вы с Крисом. Возможно, этим и объясняется его интерес к вам двоим.

— Он воспитывался в сиротском приюте?

— Нет. У него не оказалось дедушек, дядей и тетей, но нашлись какие-то дальние родственники, которые были готовы забрать его к себе. Родители оставили ему большое наследство, которого бы вполне хватило на его воспитание. Но друг отца Элиота, человек, который пользовался влиянием в Госдепартаменте, предложил взять мальчика к себе. Родственники согласились. В конце концов этот человек мог вырастить Элиота таким, как хотел бы его отец — он был богат и близок к власть имущим.