Крестная дочь Ученого.
      Гончар покосился на Чуму.
      - Я сам только от азиата узнал.
      Эйфель почуял неладное.
      - Что с ней?
      Все отводили глаза. Ох уж, эта роль лидера... Никакого удовольствия, зато сплошные геморрои. Никто не скажет. Придется ему.
      - Она убита.
      Оглушительно звонко разлетелся упавший на пол стакан. Эйфель медленно поднимался на ноги, лицо застыло в кровавой маске. Чума быстро говорил, пытаясь успокоить его, что девчонка еще жива, еще, может, и спасут ее. Но тут же испортил все дело, тоном знатока заметив, что с такими травмами даже йоги не выживают. Эйфель перевел на него остановившийся взгляд налитых кровью глаз. Выглядел, как неповоротливый зомби. Однако удар оказался быстрым и точным - схватившись за лицо, Чума отлетел в угол.
      - Я же тебе поручил следить за ней, как за собственными яйцами, свистящим шепотом, опасно ласково проговорил Эйфель. - Я же предупреждал: хоть волос с ее головы упадет - раком тебя поставлю. А ты что подумал - я шучу?
      Подпрыгнув, в воздухе развернулся и нанес сильнейший удар ногой в грудь Чуме.
      - Эйфель, угомонись, - посоветовал Гончар. - Отложи разбор на потом.
      - Потом? - он страшно улыбнулся. - А "потом" не будет. Просто не настанет. Ты так и не понял до сих пор, что здесь делает Цезарь? Ждешь, когда нас всех к стеночке поставят? А тогда тебе это понимание уже не поможет. Какие же вы дебилы... Убить крестницу Ученого - и удивляться: а что это Цезарь приехал, да еще на драку нарывается?
      Он рухнул на стул, обхватил голову руками и качнулся из стороны в сторону. Но не издал ни звука. Остальные тоже молчали - а что говорить? Грехи свои вспоминать пора. Или думать, как выкрутиться. Может, оно и не гуманно, но Гончар не испытывал сожаления от того, что убита какая-то девчонка. Жаль, что у нее есть сильные покровители - это да. Себя жаль. Денег, если в виде неустойки назначат выкуп, тоже жаль. Хотя и намного меньше, чем жизнь. Страшно не то, что оборвалась чья-то жизнь, а то, что вслед за этим оборвется твоя.
      Когда от дверей прозвучал решительный голос, никто даже не вздрогнул. Ждали.
      - Стволы на пол, руки за голову и не дергаться! При оказании сопротивления расстреливаю всех. Геройство оставьте для другого раза.
      Сурово. Гончар кивнул своим - судя по всему, сейчас последует требование денег. Непохоже на Цезаря. Тот скорее бы жизнь взял. Если только остепенился, понял, что баксы в хозяйстве куда полезнее, чем труп, пусть даже и злейшего врага. Ну, деньги дело наживное, а жизнь дается один раз. К тому же потребовать мало - их еще получить надо.
      В зал вошли девять человек в камуфляже и масках. Трое осталось у входа, предостерегающе поводя стволами автоматов, шестеро мгновенно выстроили у стены всех гостей и их охрану. Машинально наблюдая за ними, Гончар внезапно нашел ответ на еще один вопрос. Убийство Маленкова. В ту ночь на территории больницы находилось полно омоновцев в такой же или почти такой же форме. В темноте небольшие различия точно не увидишь. Вот менты и не нашли киллера, потому что тот выглядел совершенно так же, как они. А гранатомет он где-нибудь спрятал.
      Эти деловито обезоруживали и обыскивали всех, телохранителей тычками выпроваживали за дверь - видимо, там их встречали, и не самым ласковым образом. Хирургу здорово дали по шее, когда он дернулся во время обыска Гончар в глубине души позлорадствовал. Его самого не обыскивали, предложили сдать оружие добровольно. Что ж, он был умным человеком и понимал, что пистолет в данной ситуации ему ни к чему. Один выстрел - и погибнут все. А раз ни к чему, то что бы его не отдать? На Эйфеля даже внимания не обратили - как и он на происходящее. Так и сидел, не шелохнувшись, тупо глядя в стол.
      В зале осталось семнадцать человек. Только лидеры и бригадиры. Всех, кроме Гончара и Эйфеля, сковали наручниками. Разрешили усесться вокруг стола, сами встали за спинами, контролируя каждое движение.
      А вот и сам герой дня. На секунду застыл у входа, скрестив руки на груди, за его спиной маячили три фигуры - ближайшие сподвижники. Самый рослый наверняка Финист, тот, кто на фоне камуфляжа резко выделялся черной "кожей" - ах, как все привыкли к "униформе" ясеневских! - скорее всего, Яковлев. Третьего Гончар не знал.
      Цезарь был без маски и с распущенными по плечам волосами. Хорош красоваться, чуть не сказал Гончар, но сдержался - выражение лица у того не располагало к шуткам. Подошел к столу, выдвинул стул, уселся точно напротив Гончара. Его триада осталась стоять. Прямо-таки свита императора. На союзников даже не взглянул, удостоив вниманием одного лидера.
      - Прежде, чем я сообщу свои условия, уточню некоторые детали. Помимо этих заложников, - он движением брови обозначил существование советников Гончара, - я прихватил твою жену. Она в недоступном для тебя месте и пока пока! - в безопасности.
      - С-сука, ты за это ответишь... - произнес Гончар, поднимаясь с места и отдаваясь слепой ярости.
      Автоматчик за его спиной резко надавил на плечо, заставляя сесть.
      - "Заебешься пыль глотать" с мягким знаком пишется или без? презрительно спросил Цезарь. - Сначала за свои дела ответь, падаль.
      Гончар кипел, но сквозь злобу понимал - пока самого страшного еще не случилось. Самого страшного для него. Цезарю, судя по его виду, не слишком хотелось крови, удовлетворился бы и баксами. Слава Богу, не намерен вырезать всех поголовно.
      - Алекс искалечил крестницу Ученого, - без обиняков обозначил направление переговоров Цезарь. - Она в безнадежном состоянии.
      - Ты замочил его, - пожал плечами Гончар. - Мы квиты.
      - За крестницу Ученого? - он совершенно естественно удивился. Ошибаешься. Мои условия: пять миллионов долларов семье Светы и двадцать мне - за то, чтобы я отказался от вендетты. Срок - сутки.
      - Цезарь, ты охренел?! Это физически невозможно!
      Тот уже встал.
      - Как хочешь. От твоего союза не останется никого. Если Света проживет больше суток, и ты внесешь выкуп - я оставлю в живых твоих союзников. Если денег нет или она умрет - всех до единого утоплю. Даже стрелять не буду. Свою жену в таком случае ты сможешь спасти, лишь прислав собственную голову в трехдневный срок. ВДВ, - он обернулся к незнакомому члену триады, выводи заложников.
      - Цезарь, погоди! - опомнился Гончар.
      - Да? - Цезарь обернулся на пороге.
      - Послушай, нельзя же так бескомпромиссно. В конце концов, если я верно понял, твой отец предлагает нам сотрудничество. Ты со своей вендеттой нарушаешь его планы. Давай лучше договоримся, что будем работать не на равных условиях. Скажем, ты получишь отдельный гарантированный процент пожизненно. Это в итоге получится даже больше, чем двадцать пять лимонов.
      Цезарь постоял. Потом подошел к столу. Улыбнулся. Грустно и удивительно человечно. И глаза у него были больные.
      - Ничего-то ты не понял, - спокойно, без ненависти, сказал он. Совсем ничего. Отец сегодня потерял крестницу. Я - невесту. Думаешь, нам важен какой-то гешефт? Нет. И деньги я сейчас требую только потому, что надеюсь - у тебя их нет. Если я расстреляю вас всех прямо здесь - а это именно то, чего мне хочется больше всего - получится вроде как беспредел. Если ты не внесешь выкуп - другое дело. А на самом деле я могу на твоих глазах взять и сжечь эти деньги. Они мне просто не нужны. Мне уже больше ничего не нужно.
      Он замолчал, глядя Гончару в глаза. И так жутко становилось от этой простой, почти доброй, всепрощающей улыбки... Цезарь прощал его. Как там говорится? "Прости врага своего перед его смертью"?
      - Ну хорошо. Не хочешь так, давай по-другому. Я могу через Солдата устроить тебе практически бесплатный сквозной канал в Европу. Я же примерно знаю, как у вас в Организации обстоят дела с контрабандой. Ваши туннели прикрылись. Будет новый. Это уже не деньги. Это гарантия процветания команды. Конечно, это похвально, что ты так переживаешь, но на одной романтике далеко не уедешь. У тебя горе, а твои люди думают иначе. Им деньги необходимы, им пить-есть хочется. И не хлеб с водой.
      Цезарь, не изменяя выражения лица, оглянулся на своих.
      - Скажите ему сами, что ли. А то он решит, что я самодур какой-нибудь, своим людям жрать не даю.
      Финист сделал резкий отрицательный жест, Яковлев пожал широченными плечами:
      - Не о чем с ним разговаривать.
      - Я, что ль, крайним остался? - уточнил тот, которого Цезарь назвал ВДВ. - Без базара, я ему скажу. Мужик, нам платят достаточно. И мы твердо знаем, что должны делать за эти деньги. Многое в нашей команде бывало, но такой херни, как здесь - ни разу. Мои парни и дрались между собой, и до поножовщины доходило. Но когда надо - все личные проблемы отходили на второй план. Когда я узнаю, что два моих человека не могут поделить что-то, я сам иду и выясняю, как их помирить. Потому что мне на фиг не нужно, чтобы они стали врагами. Мне надо, чтобы они в бою стояли плечом к плечу и в любой момент готовы были прикрыть соседа своим телом, а не целились в спину своему же. Сейчас ты сидишь здесь и пытаешься вызвать раскол в наших рядах, - ВДВ фыркнул. - Мои люди - не роботы и не отморозки. Все думают и переживают. За эту операцию нам обещали премию помимо обычной ставки. Мы радовались - приятно, когда твоя хорошая работа хорошо оплачивается. Чувствуешь, что тебя ценят по достоинству. Когда приехали сюда, узнали, что погибает девчонка, работавшая с нами. Мои люди - все до единого - заявили, что откажутся от денег, если она умрет. Потому что наша задача - вытащить ее живой. И дело не в том, что она крестница Ученого. Она наша, а своих мы не бросаем. За любого из нас остальные встанут безо всякого приказа. И когда заходит речь о наказании, которое должен понести виновный, того, кто в этот момент подумает о собственном кармане, а не о том, что при смерти его друг, я застрелю сам. Без сожаления.
      - Цезарь, где ты набрал этих фанатиков? - не выдержав пафоса, ехидно спросил Гончар. - Ничего им не надо - ни денег, ни власти. Одна религия приказ командира. И высшее счастье - святая дружба. При этом забывается, что среди друзей могут числиться смазливые девчонки. Ну, с боевиками все ясно. А вот что касается тебя, сомневаюсь, чтобы тобой двигали такие же чистые устремления. Крестница Ученого - девочка наверняка перспективная в плане наследства. Не потому ль ты так разоряешься сейчас, что с ее гибелью теряешь куда более солидный куш, чем двадцать пять лимонов? Эйфель, я бы тебе трижды советовал призадуматься после таких заявлений, стоит ли сотрудничать с Ученым. Ты же тоже метил на девочку. Цезарь тебе этого не простит. А если она выживет - то и ликвидирует тебя как возможного соперника.
      - Я здесь шел как ширма, - очень устало отозвался Эйфель. - Я женат.
      - Что? И ты впрягался за нее бескорыстно? Что я слышу? Эйфель, ты проникся этой пропагандой?
      - Заткнись, Гончар, - еще более равнодушно сказал он. - Надоело мне тебя слушать. Со своими бригадирами я уже договорился. Твой Алекс подставил меня, и плевать я хотел на то, жив он или мертв. Из союза я выхожу и намерен работать либо один, либо с Ученым. Мне и под Цезарем после такого не в падло ходить будет. Он своих людей бережет. Цезарь, выкуп за себя и своих людей я буду платить сам. И можешь рассматривать его, как вступительный взнос в Организацию. Стефан, ты себя уважаешь?
      - Не жалуюсь на отсутствие достоинства. И думаю о том, что Гончар не самый лучший партнер. Цезарь ни разу не платил неустойку. И бьют его так редко, что об этих случаях никто не знает. Шесть с четвертью лимонов - не самое крупное вложение. Лучше отдать их один раз за право работы под более верной "крышей" и свалить отсюда к чертовой матери, чем платить каждый год за проигранные разборки.
      Раскол. И вряд ли удастся что-то переиначить. Цезарь, грустно улыбаясь, покачал головой.
      - Жаль мне тебя, Гончар. Очень жаль. Но можешь радоваться - платить уже меньше. Кстати, Ираиду я верну только после того, как вся сумма будет у меня. Так что заявления типа того, что ты не отвечаешь за бывших партнеров или с удовольствием избавишься от Хирурга моими руками, меня не колышут. На момент сбора твой союз еще существовал, и ты нес за него полную ответственность. Что случилось потом, уже не играет роли. Вноси деньги, а потом можешь хоть до скончания века собирать долги партнеров. Меня не касается, как вы распределите доли выкупа. Эйфель, за твою разбитую физиономию сквитаемся позже. И я напоминаю - все планы на будущее действительны только в одном-единственном случае. Если Света проживет хотя бы сутки. И плевать я хотел на то, что ты перед смертью будешь думать о моих чувствах и намерениях. На результате это не скажется нисколько. ВДВ, Эйфеля и Стефана, а также их людей поселишь отдельно от прочей швали. Да, и пришли кого-нибудь из Серегиных медиков рожу Эйфелю заштопать.
      - Без базара, - откликнулся тот.
      Цезарь повернулся спиной и, сгорбившись, медленно двинулся к выходу.
      И ушел.
      Когда раздался звонок в дверь, Вика даже подскочила на кровати. Стиснув зубы, сдержала крик боли, на лбу выступили капли ледяного пота. Руки и ноги затряслись, а мысли лихорадочно заметались в поисках путей бегства из квартиры. Будь она здорова, перелезла бы на соседний балкон, но сейчас об этом нечего и думать. Может, распахнуть окно и закричать на всю улицу? Вдруг кто-нибудь откликнется, милицию вызовет...
      Нет, все не то. Черт, как же ее угораздило так ошибиться... Вика жалела о содеянном с того самого момента, как "заказала" Алексу Свету Антонову. Нет, не раскаивалась, а именно жалела. Слишком она поторопилась. Не подготовилась, следы не замела, не просчитала ситуацию... О господи, наверняка Цезарь уже все понял. Он обнаружил труп во время налета, тряхнул Алекса, тот заложил Вику... И в дверь звонят Сашкины киллеры. Ч-черт, что делать?
      Какая же это была глупость... И ведь знала, что плохо это кончится. Надо было подлизаться к Антоновой, втереться к ней в доверие, Цезарю в ноги упасть, и, выждав хотя бы пару месяцев, убрать девчонку. Тогда оставался шанс, что Вику не раскроют.
      А вдруг это не Цезарь, а Алекс? Вику обожгла надежда. А что - очень может быть. Как раз по времени выходило, что налет закончился, и Алексу хотелось найти укрытие. Давай, давай, голубчик... Ты лишний и оч-чень опасный свидетель. Два грамма некоего специфического вещества в любую жидкость - и сердечный приступ с летальным исходом. То, что надо. Зато никто никогда не раскроет тайну Вики. Эх, надо было в свое время Егоршину этой дряни подсыпать, а не подставлять его. Подстава - вещь весьма ненадежная. Особенно, если твой противник - матерый шпион.
      Пожалуй, Алексу стоит открыть дверь. Вика со сдавленным стоном спустила ноги на пол и застыла: а как она узнает, Алекс там или кто другой? Для этого нужно пройти по коридору и выглянуть в "глазок". Звуки движения явно долетят до ушей тех, кто за дверью. И если там не Алекс, а киллеры? Так она, по крайней мере, может сделать вид, что никого нет дома, пусть сидят в засаде на лестничной клетке... Нет уж, лучше не шевелиться. Береженого Бог бережет.
      Звонок грянул вновь, заставив Вику покрыться испариной. Нет, в покое ее не оставят. Она сжалась, даже звук собственного дыхания показался ей слишком громким. "Откройте, милиция!" - послышалось снаружи. И вслед за этим - требовательный стук.
      Вике больше всего хотелось в одну секунду научиться летать или просачиваться сквозь стены. Только милиции ей для полного счастья не хватает. Провалился Цезарь, что ли? Да нет, вряд ли это связано с ним. Даже если его взяли с поличным, следствие так быстро не доберется до второстепенных членов команды. Что-то другое...
      В голове родился план. Дерзкий, безумный, но показавшийся идеальным. В самом деле, Цезарь рано или поздно докопается до истинных причин смерти его возлюбленной малолетки. Глупо ждать, что он простит ее убийц. Значит, Вика обречена. Если... если не сумеет подгадить ему вперед. И ментов Господь Бог послал ей для исполнения этого плана, не иначе.
      Она с трудом доковыляла до двери.
      - В чем дело?
      И одновременно выглянула в "глазок". В глазок виднелись две фигуры, но ни одного из них Вика не знала. Не в форме, но спрятаться не пытаются. Викина соседка, привлеченная шумом, высунулась на хорошо освещенную лестничную площадку, поинтересовалась, чего молодым людям надобно. Ей под нос сунули красную книжечку, она отстала. Похоже, именно то, что надо, без всякой подставы - Сашкины киллеры не стали бы беседовать с соседкой.
      - Вы вчера "Скорую" вызывали? - осведомился у Вики тот, кто стоял ближе.
      - Да.
      - Мы хотели бы побеседовать с вами по этому поводу.
      Ну правильно, как же ей сразу в голову не пришло! С подстанции всегда сообщают о подобных "заболеваниях" в милицию. Вика осторожно приоткрыла дверь, но цепочку снимать не стала.
      - А на удостоверения ваши можно взглянуть?
      - Пожалуйста.
      В щель ей просунули одну из "корочек". Все честь по чести, московский уголовный розыск. Вроде все нормально, на подделку непохоже. С другой стороны, Соколов "рисовал" фальшак такого же качества. И о "Скорой" Сашка тоже знал. Черт их разберет.
      - Может, я с утра в отделение подойду? Чего ночью-то разговаривать... - на всякий случай решила подстраховаться Вика.
      - Что ж, мы не люди, что ли, потащим вас в таком состоянии через всю Москву? Это же не в отделение, на Огарева ехать придется. Тем более, в общественном транспорте. А тут рядом оказались, решили зайти заодно. Если боитесь, можете кого-нибудь из соседей пригласить. Или наряд из отделения вызвать, - уговаривал мент.
      Нет, определенно, на киллеров непохожи. К тому же Вика ни разу не видела их, а знала все рожи в команде. Решительно сбросила цепочку, распахнула дверь.
      - Проходите.
      Когда они оказались в коридоре, Вика вздохнула с нескрываемым облегчением. Все понятно. Оба мента в штатском были молодыми, лет по двадцать пять. Только начали продвижение по служебной лестнице, пользуются любой возможностью хорошо себя зарекомендовать, поэтому и явились к жертве домой. Еще бы, преступление тяжкое, и раскрыть его несложно. Особенно если Вика подскажет, где искать.
      Тот, что помоложе, уставился на Вику с нескрываемым восхищением. Она и после Сашкиных измывательств осталась красавицей. Особенно в весьма фривольном домашнем халатике. Забавный ментенок - физически крупный, но неуклюжий, короткие волосики торчат вихром на затылке, на носу угадываются веснушки, лопоухий. Наверное, не москвич, у коренных жителей такого открытого взгляда и наивного вида в двадцать пять не бывает. Это, между прочим, обстоятельство успокаивающее - Сашка иногородних в команду не брал. Яковлев в свое время уговорил взять ВДВ с его афганскими сослуживцами, но этой пятеркой дело и ограничилось.
      Изобразив болезненную слабость - что оказалось нетрудно в ее состоянии - предложила гостям вскипятить чайку. Ментенок тут же замахал руками:
      - Что вы, что вы! Ни в коем случае, вам и так нехорошо! Мы только показания запишем, и пойдем, не станем вас беспокоить.
      Да, выговор у него деревенский. Еще бы усики - и точно житель Рязанской губернии получится. Но чаю налить надо, потому что план только зародился к моменту их прихода, и требовалось оттянуть время, чтобы его обдумать. Ошибаться больше нельзя - за такое ее разорвут на части. Но если правильно все преподнести, то она навсегда отведет от себя угрозу. Только сдавать надо всех сразу... Вплоть до Ученого.
      Уселись на кухне, старший достал планшет, приготовился писать. Сначала взял все данные, потом неуверенно глянул на помощника, вздохнул.
      - Расскажите, как все произошло.
      Вика деланно замялась.
      - Видите ли, я... В общем, я не хотела бы писать заявление. Дело в том, что я знаю, кто это был, но этот человек...
      - Боитесь? - подсказал ментенок. - Не беспокойтесь, кто бы это ни был, он не успеет причинить вред.
      Вика мысленно расхохоталась, представив, что Кровавый Цезарь окажется на скамье подсудимых с такой статьей. Его ж опустят...
      - Я поэтому и от госпитализации отказалась. В больнице всех жертв опрашивают, и этот человек... Он непременно позаботится, чтобы я его не выдала. Сами понимаете, такая статья... Пока я дома, он не беспокоится, знает, что сама никуда не пойду. Это мой сожитель. А он весьма авторитетный человек в определенных кругах. Вы понимаете, о чем я?
      У них загорелись глаза. Еще бы, в начале карьеры свалить такую махину, как Организация! Для видимости спотыкаясь на словах, Вика рассказывала, тщательно избегая упоминания о собственном участии. Ей, впрочем, даже при разоблачении ничего не грозило - убийств и прочих тяжких преступлений за ней не числилось, вернее, о них просто никто не знал. Все остальное спишет на вынужденные акции, мол, любовник заставил. Угрозами и причинением физического вреда.
      Старший быстро писал, младший слушал с раскрытым ртом. Вика перечисляла имена, уточняла ранг, называла совершенные ими преступления. В конце концов старший утомился, решил, что писать - занятие неблагодарное, извлек диктофон. Дело сразу пошло быстрее.
      Через полтора часа Вика сдала всех, о ком хоть раз слышала. Все, теперь менты станут беречь ее пуще собственных глаз - записать показания мало, еще опознания, уточнения и множество иных процедур. Чайник пришлось подогревать несколько раз - менты глушили жареную водичку как верблюды после двухнедельного поста. Дважды воду надо было доливать.
      Когда она закончила давать показания, почувствовала, насколько устала. Сначала ей владело лихорадочное возбуждение, сейчас настал релакс. Проводить бы незваных гостей, да баиньки... Менты же, как назло, уходить не собирались. Без конца уточняли подробности, что-то добавляли, расспрашивали... А слабость накатывала волнами. Чертовы блюстители законности, ей же лежать надо, а она весь вечер по кухне скачет! Вот они, мужики - на словах жалеют, на деле чай им подавай.
      Головокружение достигло апогея. В ушах звенело, колени дрожали, от слабости она покрылась холодным потом. Если сейчас не лечь, рискует упасть в обморок.
      - Прошу прощения, - сдавленно сказала Вика. - Мне нехорошо. Я потеряла много крови, врачи рекомендовали постельный режим. С вашего позволения, я провожу вас и лягу.
      Вот тут они засобирались. Шумно, суетливо, поглядывая на нее смущенно и постоянно извиняясь. От этого Вике стало еще хуже. Они вышли в прихожую обуваться, Вика встала с табуретки и... В глазах потемнело, и она плавно опустилась на руки забавному ментенку. А руки сильные, между прочим. На такие приятно упасть.
      Они перепугались страшно, оттащили ее в большую комнату на диван, бегали вокруг, все решали - на своей машине в больницу везти или "Скорую" вызывать? Вика подумала, что лучше, если врачи на дом приедут, потому что ложиться в госпиталь теперь и в самом деле страшновато. Старший мент ушел на кухню, где стоял ближайший телефонный аппарат. Она слышала, как он объяснял причину вызова, потом продиктовал адрес. Потом долго гремел посудой. Чаю еще захотелось, что ли?
      "Скорая" приехала быстро. Вошел мужчина, тоже молодой, в белом халате и с чемоданчиком. Лицо его скрывала марлевая повязка, на руках резиновые перчатки. Черт возьми, как к инфекционной больной приехал. Измерил давление, безапелляционно заявил, что срочно в больницу. Иначе есть риск осложнений вплоть до летального исхода. Менты насели на Вику, обещали поставить охрану к палате... Она настолько устала от шума, что согласилась.
      Сборы оказались недолгими. Погасив всюду свет, Вика заперла квартиру и вышла на улицу, бережно поддерживаемая под локоток ментенком. У подъезда стоял медицинский микроавтобус, ее подсадили туда, и менты полезли следом. Решили, придурки, что необходимо ее сопровождать. А может, по дороге еще что-то уточнить хотели. Эх, как же они без чая-то разговаривать станут, ехидно подумала Вика.
      Она улеглась на носилки, укрепленные в машине, врач забрался на свое место рядом с водителем, машина тронулась с места. И тут Вика вспомнила нехорошую деталь. Врачи обычно звонят перед выездом с квартиры, сообщают на станцию, что пациента необходимо госпитализировать. Диспетчер называет им ближайшую больницу, где есть свободные места... Этот никуда не звонил.
      - Эй, а куда вы меня везете? - всполошилась Вика.
      - На постоянное место жительства, - ответил ментенок. Без акцента. И вся деревенская простота с него слетела, как шелуха под порывом ветра.
      Она резко уселась, сильные руки "ментов" тут же швырнули ее назад, привязали к носилкам и заткнули рот кляпом. Вика чуть сознание не потеряла, сообразив, как ее провели. Все правильно, ведь кому она дверь открыла бы без особых страхов? Врачам и ментам. Врачи без приглашения явиться не могут.
      "Менты", пользуясь тем, что стекла в машине были закрашены белой краской, меняли имидж. Стянули костюмчики, облачились в обычные неприметные шмотки. Затем "ментенок" содрал наклейки с ушей - и те тут же прижались к черепу. Стер с носа веснушки и прочий грим. Снял парик, оказавшись бритым наголо. И только тут Вика узнала его, хотя видела только один раз. Вадик Пересмешник из десятки ВДВ. Черт подери, а она все гадала: Сашка для "заказов" основной состав команды не использовал никогда. Завел "аварийщиков". Их не знал никто, но ведь кто-то должен был руководить бригадой киллеров! Кто-то должен был приходить к Сашке, получать задания и реквизит... Никого подозрительного, чей род занятий был бы ей неизвестен, Вика ни разу не видела. Ясно. Вадик бывал, но ей и в голову не пришло обратить на него внимание: всего лишь правая рука ВДВ. Ну, бритый наголо единственный в команде, ну, актер и подражатель классный. Его за это Пересмешником и прозвали. Но что он "аварийщик"... Интересно, а сам-то ВДВ это знает? Наверняка нет. Только Сашка. Возможно, еще Яковлев, ему по рангу все знать положено.
      Вадик натянул другой парик, седой, сделавший его старше лет на двадцать. Помощник сложил все предметы экипировки "ментов" в сумку, достал банку с широким горлышком, наполненную прозрачной жидкостью. Вадик аккуратно натянул перчатки, извлек из кармана пинцет. Осторожно держа за края пинцетом, по очереди опустил в жидкость "удостоверения" ментов и Викин паспорт. Кислота, поняла Вика.
      Слабость быстро проходила. Да и не было ее толком. Наверняка подсыпали какой-нибудь дряни, пока она чайник доливала и спиной к ним повернулась. Того же клофелина капнули. А потом на кухне посудой гремели, стирая отовсюду свои отпечатки - в перчатках приехать не могли, Вика непременно насторожилась бы. Поэтому и врач весь укутан с головы до ног - гримировать сложнее. Зато если соседи подглядывали, охотно подтвердят, что сначала к Вике явились менты. А потом ее увезла "Скорая". Поскольку раньше, чем через пару недель, никто не всполошится, все следы исчезнут.
      Вадик бросил то, что осталось от документов, в сумку с прочими вещами. Посмотрел на Вику.
      - Вика, я не садист. Для палача это качество является вредным. Но мне "заказали" тебя надежно, медленно, мучительно и так, чтобы труп не нашли. А если найдут - то чтобы не опознали. Много крови ты попила. Поэтому придется делать при жизни то, что обычно в таких случаях я делаю после смерти.
      Его помощник крепко прижал руку Вики к поручню носилок, а Вадик опустил ее кисть в банку с концентрированной кислотой - чтобы кожу на пальцах сжечь, сделав невозможным опознание по отпечаткам. Вика выгнулась дугой от страшной боли, из-под зажмуренных век брызнул фонтан слез. Кричать не могла, но даже воющий стон оказался громким. Потом ту же самую операцию проделали со второй рукой.
      - Неприятная работа, да? - спросил Вадик у помощника. - А что поделать? Есть такое слово - "надо".
      И он выплеснул остатки кислоты Вике в лицо. Будто огонь опалил глаза, проник глубже... Сначала кровавая пелена, потом все темнее, и вот уже внешний мир она воспринимает только через слух.
      Ехали долго. Так долго, что Вика, находящаяся на грани помешательства от жгучей, разъедающей боли, уже чуть ли не молила, чтобы убили поскорее. Но, хорошо зная Цезаря, понимала: это только затравка. Если он приказать помучить, одной кислотой они не ограничатся.
      Машина остановилась. Ей сковали запястья - металл наручников зашипел от соприкосновения с капельками кислоты - отвязали. Кто-то, скорее всего, Вадик, взвалил ее на плечо так, чтобы волосы закрывали окровавленное лицо. И понес.
      Шел долго, вокруг было слишком тихо для города. Шумели деревья. Лес. Господи, неужели они закопают ее живьем?! С них станется... Вика завозилась на плече, носильщик похлопал ее по заду:
      - Не спеши. Еще с километр, - сказал он голосом Пересмешника.
      Издевается, мерзавец. Еще какое-то время топали молча, потом под ногами захлюпала грязь.
      - Фонарь вперед направь, - недовольно потребовал Вадик. - Не видно же ни черта, сейчас вместе с ней свалюсь.
      Звук шагов изменился, став гулким. Доски, деревянный настил. И тут до нее дошло. Болото! Бывшее озерко, сгнившее и заросшее, превратившееся в торфяник с огромными зеркальцами еланей. Она слышала о нем несколько лет назад - тогда Сашка кому-то жестоко отомстил, утопив врага в трясине. Еще смеялся, мол, специальное кладбище для личных врагов открыл. Над болотом проложены мостки, вот по ним-то они сейчас и топают... Она завертелась, стараясь вырваться, даже не понимая, что ее затея обречена на провал в принципе: куда она побежит, связанная по рукам и ногам, да еще и без глаз?!
      Вадик остановился.
      - Здесь, по-моему.
      - Или тремя метрами дальше, - откликнулся его помощник. - Неважно, везде глубоко.
      - Кидай сумку с причиндалами. Нет, в другую сторону, чтобы не рядом с Викой оказалась.
      Шлепок от падения чего-то в воду. Вика почувствовала, как внутренности сжались в комок, попыталась сквозь кляп вымолить не пощаду - возможность оправдаться, загладить вину... Один схватил ее за плечи, второй - за ноги. Уроды, хоть бы застрелили сначала... Начали раскачивать. Вика отчаянно извивалась, вот, почти вырвалась, но поняла, что падает совсем не на мостки, куда-то дальше...
      Гнилая вода приняла ее в свои ледяные объятия, из которых невозможно вырваться.
      Сашка открыл дверь, молча зашел, плюхнулся на стул у стола для конференций. Глаз не поднимал, всем своим видом выражал полнейшее равнодушие к происходящим вокруг событиям. Волосы в порядке, костюм отглажен, галстук на месте, но все равно видно, что пил всю ночь и не прочь продолжить.