- Женщину, удушившую младенца, которая сама же и вызвала "скорую" и милицию, придется похерить, - вздыхая, говорил Артем, допивая свой холодный кофе.
      - Но ведь так и не дождавшись их приезда, она выбросилась из окна! воскликнула Маша.
      - Так оно так, но ведь телезрителей не очень-то удивишь нерасторопностью наших служб, - утверждал Артем. - А вот парень, который поджег себя у фонтана в ГУМе, и все-таки сильно обгоревший, смотрится куда эффектнее.
      - Но у нас уже было одно самосожжение.
      - Тоже фиктивное, хотя и в зале суда... - вздохнул он, закуривая. - И это заснять не удалось...
      - Вот его и надо выбросить, - предложила Маша.
      - Что ты, ни в коем случае! Закопченный потолок зала суда, который, к тому же, накануне частично обвалился из-за протечки сверху, просто прелесть... А перемазанный сажей прокурор, сетующий на бюджетный дефицит!
      - Ладно, - согласилась Маша. - Вырезаем душительницу, а самосожженцев оставляем.
      - Нельзя. Ведь на её вызов так никто и не приехал, а у тех были в самый короткий срок...
      - Ну тогда вырежем мужика, которого покусала бешеная собака и за которым бригада "скорой помощи" гонялась по всей Москве. Еще можно убрать депутата, который по дороге в Думу провалился в канализационный люк. Про политику у нас и так полно сюжетов...
      - Ну вырежем, - снова вздохнул Артем, - а выиграем только две с половиной минуты. Откуда взять ещё полторы?
      Посмотрев на часы, Маша ужаснулась:
      - Боже! Я забыла позвонить домой! Я забыла, что договорилась с Эдиком. Он, наверное, рвет и мечет. Я всегда старалась его предупреждать. Как бы ему не пришлось вызывать "скорую"...
      Артем Назаров раздраженно завел глаза и нервно подвинул к Маше телефон.
      - Звони! У нас до эфира всего ничего.
      Она набрала номер и с нетерпением ожидала, пока Эдик ответит. После четвертого гудка он наконец взял трубку.
      - Эдик, - сказала Маша. - Привет. - Ответом ей сначала было гробовое молчание, а потом возмущенное сопение. - Эдик, - повторила она, - это я. Снова гробовая тишина и сопение. - Эдик, прошу тебя, не молчи. Я просто хотела предупредить тебя, что жива и здорова. Мне очень жаль, но я совсем потеряла счет времени. Я все ещё на работе. Эдик, ты меня слышишь?
      - Прекрасно, - сказал он натянуто. - Как мило, что ты соизволила позвонить. Я пытался разогреть себе пиццу и только что сжег микроволновую печку.
      - Какое несчастье, Эдик... Но пиццу ты все-таки разогрел?
      - Пропади она пропадом твоя пицца! Ты знаешь, сколько стоила печка?
      - Прошу тебя, Эдик, - зашептала Маша в трубку. - Поешь что-нибудь. Я не могу сейчас ссориться. Честное слово, я тоже очень огорчена, но у нас тут тоже горит материал о скорой помощи...
      - Ах, значит, ты все-таки огорчена. Ну спасибо! А я уже думал, что тебя ничто не в состоянии огорчить. Еще бы, ведь ты у нас теперь ассистентка на телевидении! Зарплата, правда, "небольшая", но зато "премия и все такое"! - Эдик отбросил сдержанный тон и перешел на визг. - Значит, ты собираешься сидеть с твоей долбанной скорой помощью, а я должен сидеть голодным да ещё со сломанной печкой?! - вопил он в полную силу своих легких. - Зачем мне этот гемо...
      Артем нервно ходил взад вперед около молчаливого монитора и время от времени давал раздраженный щелчок по лбу кому-нибудь из появляющихся на экране коллег. Теперь или никогда, решила Маша и тоже завопила:
      - Да пошел ты со своим геморроем!..
      И так хрястнула на рычаг телефонную трубку, что Артем едва успел поймать подскочившую со стола чашечку из-под кофе.
      - Благодарим за внимание, дорогие москвичи и гости столицы, пробубнил он, поднося чашечку ко рту вместо микрофона. - Еще одна супружеская лодка разбилась о быт, и вы могли наблюдать это захватывающее зрелище в прямой трансляции благодаря нашим генеральным спонсорам...
      * * *
      Они отправились ужинать в небольшой ночной ресторан, где, по словам господина Зорина, "хорошо мечтается". Это и правда было весьма достойное заведение. Бандитов минимум, а проституток ещё меньше. А главное, здесь можно было съесть порционного омара без удовольствия лицезреть при этом на эстраде эротически обнажаемую задницу.
      Маша медленно пережевывала деликатное мясо номенклатурного морского обитателя, пила белое итальянское вино и пыталась следить за ходом мысли собеседника, налегавшего на мартини.
      - Эта самая идея, - говорил господин Зорин, слегка касаясь её щеки, ни что иное, как малая составная часть глобального творческого плана, разработанного с целью полной и окончательной победы демократии на телевидении, а значит, и во всем мире. А что может быть демократичнее, когда женщине доверяют не лопату, не лом, а микрофон. И с этим микрофоном внедриться в святая святых - в область бытия, которая всегда была заповедным полигоном мужского подсознания, а именно - область актуализированной агрессии... Я ясно излагаю, коллега?
      Маша кивнула и продолжала жевать.
      - Эт-т хор-рошо, - улыбнулся он и потрогал Машу за колено. - Таким образом мы решили поставить очаровательную, нежную и даже чувственную женщину в эпицентр мужского волеизъявления, реализованного в виде бытового и социального насилия, актов жестокой агрессии и тому подобного. Заметьте, нам не нужен какой-нибудь Невзоров в юбке! Женственная женщина - вот что нам нужно. Тем самым мы застолбим на отечественном телевидении новый архетип и надерем задницу конкурентам на много лет вперед. Конечно, они начнут подражать, но что будут их топорные копии по сравнению с нашим бесценным оригиналом!.. Словом, на повестке дня сотворение телекумира женского пола... - Он снова сделал паузу. Его ладонь снова легла на её колено. - У вас глаза цвета индийского изумруда, девушка. Вам это известно?
      - Нет, - ответила Маша, изобразив на лице подобие неподдельного интереса. - Продолжайте, господин Зорин. Все это очень любопытно не только в разрезе минералогии.
      - Итак, мы удумали предпринять нечто действительно экстраординарное, решительно заявил он. - Мы сделаем женщину ведущей программы криминальных новостей. Она же будет и репортером. Не всякая там женская жуемотина, вроде прогнозов погоды. Мы пойдем до конца. Мы бросим нашу главную драгоценность, наше хрупкое создание, нашу сексапильную богиню - туда, где подобные женщины не появлялись и в горячечном бреду: в вонючие подвалы и канализационные трубы, в обиталища бомжей и крыс, в пропахшие парашей камеры предварительного заключения; на вшивые рынки, где торгуют дынями, оружием и наркотиками; в подпольные бордели, где за несколько баксов малолеток выворачивают наизнанку... Наша дева Мария будет брать интервью у воров в законе, наемных убийц и террористов. Она пройдет вместе с ними по колено в реке пролитой ими крови, а наш уважаемый среднестатистический телезритель между рекламой женских гигиенических салфеток и жратвой для собак и кошек будет одновременно кричать от ужаса и мастурбировать!..
      - Совершенно с вами согласна, - вставила Маша, пока он переводил дыхание.
      Впрочем, от неё пока реплик не требовалось.
      - Мы станем первым российским каналом, который даст женщине настоящую свободу творчества, а телезрителю фантастическую смесь криминальных новостей и экстремальной чувственности. К черту эти приторно-тошнотворные дамские шоу! К лешему эти постные рожи иссохших феминисток с социально-политической тематикой! К дьяволу этих бесполых и безгрудых журналисток, от которых даже сквозь телевизионный экран разит табачищем!.. Нет! Не-е-е-т! - тонко улыбнулся господин Зорин. - Мы вернем телевидению то качество, которое ему было дано по праву рождения, - Красоту! Конечно, нашей новой звезде придется предельно поднапрячься - и сердцем, и печенкой, и мозгами. Но при этом она должна быть красива. Вот в чем весь секрет. Красивые ноги, красивые руки, красивое тело... Я прав?
      - Совершенно с вами согласна, - повторила Маша, мысленно уже блуждая по канализационным трубам и подпольным борделям.
      - Скажу вам откровенно, - продолжал он тем же бесстрастным тоном лектора, каким вещал и до этого, - мы искали нашу звезду уже несколько месяцев. Я-то вас давно заприметил. Вы очень, очень красивая девушка, Маша Семенова. А кроме того, может быть, единственная девушка на всем телевидении, которая при всем при том ещё и кое-что сечет в самом телевидении. Не скрою, у нас есть на эту роль ещё одна претендентка. Она из топ-моделей, не замужем, играет роль независимой женщины, но в душе, кажется, просто ненавидит род мужской как таковой и только хочет себя подороже продать. Меняет спонсоров как перчатки. Забрось такую в притон или бордель - хлопот не оберешься... Словом, она - ну никак не может соответствовать. Я внятно объясняю?
      - Абсолютно, - ответила Маша.
      - Такова моя принципиальная позиция, - сказал он, делая знак официанту, чтобы тот открыл следующий тайм - принес покрытую благородной пылью бутылочку императорской мадеры.
      Маша ощущала себя совершенно трезвой и отдавала полный отчет всем своим действиям.
      - Если речь заходит о нашем общем деле, - с видом сверхсерьезным продолжал господин Зорин, - то я костьми лягу за соответствие всех и каждого! Тут послабления не может быть никому - даже женщинам!
      Маша не стала уточнять, почему в данном случае он выделил женщин в особую категорию. Было ясно, что сделал он это по соображениям не анатомическим, а гуманитарным.
      Между тем бутылочка мадеры была незаметно оприходована, а рука господина Зорина пригрелась у Маши под юбкой.
      - Хотя, - продолжал сам Зорин с оттенком, напоминающим воодушевление, - я вовсе не сторонник тупого и формального равноправия мужчины и женщины. Я сторонник золотой середины. По моему глубочайшему убеждению, единственное, что может сделать женщину совершенно счастливой, - это забота и ласка со стороны мужчины... И наоборот... Короче, я категорически против всяческих сексуальных революционеров. Женщине надо дать возможность соответствовать. Она в полном праве почувствовать себя любящей женой и заботливой матерью. Это просто, как палец... Однако телевидение это вам, милые мои, не ваша поганая жизнь! У телевидения свои законы и правила. У нас, в конце концов, должны таки быть спонсоры и рейтинг. Это как дух и материя - непреходящий дуализм... - В этот момент господин Зорин позволил выразиться "милые мои", поскольку обращался не только к Маше, но и к официанту, который благодарно принимал чаевые.
      Оба - и Маша, и её работодатель - были совершенно трезвы. Последний тихо икнул и подвел черту, заявив:
      - Мы готовы возложить надежды на вас, Маша. Это шанс. Как вы смотрите на то, - поинтересовался он, бесстрастно улыбаясь, - чтобы испытать себя в амплуа телеведущей в программе криминальных новостей? Судя по всему, вы обладаете для этого всеми необходимыми качествами.
      Маша опять-таки не спешила с ответом. Как-никак она прошла суровую выучку Риты Макаровой и Арте-мушки Назарова, а также, конечно, Эдика Светлова. Она вдумчиво взвешивала все "за" и "против". Пока господин Зорин на ходу импровизировал темпераментное эссе о телебогине, она на полном серьезе размышляла о том, что если, скажем, он через полчаса случайно не угодит под колеса и его холодные стальные глазки не сделаются вдобавок ещё и мертвенькими, то единственная и неотвратимая перспектива для Маши, учитывая все происходившее в этом приличном заведении, где "хорошо мечтается", - это переспать с ним и добиться своего.
      - Есть предложение, - сухо начал господин Зорин, словно был депутатом и выступал в парламенте, - осмотреть офис нашего нового рекламного агентства. - При этом его пальцы сжали Машину ягодицу. - Прошу поддержать! - добавил он, словно апеллируя к гражданскому чувству.
      - Принято единогласно, - в тон ему ответила Маша, в глубине души всячески себя презирая.
      Когда они вышли из ресторана, и господин Зорин неожиданно резво выбежал на проезжую часть ловить машину, Маша все ещё надеялась на чудо вот вылетит какая-нибудь иномарка, управляемая лицом бескомпромиссной кавказской национальности или хотя бы выпившим русским банкиром, - и её женская честь будет спасена... Но, слава Богу, все обошлось.
      Новый офис рекламного агентства, соучредителем которого по совместительству являлся господин Зорин, напоминал скорее частную галерею современного искусства. Бодрые и подтянутые охранники в камуфляже впустили их и оставили одних. На полу в гостиной лежал умопомрачительный светло-персиковый ковер с нежными зеленоватыми разводами, а на ковре были расставлены всяческие диковины андеграундного поп-арта, призванные шокировать даже искушенного знатока. Среди прочих выделялась скульптура, изображавшая оральное совокупление двух ангелов. Картины, развешенные по стенам цвета хны, были гораздо скромнее, по крайней мере, ввиду своей запредельной абстрактности, сквозь которую было трудно угадать хотя бы такую элементарную вещь, как упомянутое совокупление. Впрочем, это было и ни к чему, поскольку преобладавшие на полотнах жемчужно-розоватые цвета психоделическим образом обнаруживали ту же самую проблематику. Кроме девственно мягких кожаного дивана и кресел, в комнате помещался буфет ультрасовременного дизайна, к которому господин Зорин приблизился с видом опытного специалиста и, откинув какую-то матовую крышку, проник в обширный зеркальный бар. Тут он дал полную волю своему творчеству и, выхватывая одну бутылку за другой, приготовил в двух высоких бокалах коктейль, название которого нельзя было произносить вслух по причине его глубокой сакральности. Положив ладони на плечи Маше, он усадил её на диван и сунул в руки бокал, а сам приподнял другой и торжественно провозгласил:
      - За телевидение без помех и Россию без дебилов! Не опуская бокала, он тут же подсел к Маше и шепотом добавил:
      - За новую телезвезду! За тебя!
      Потом, говоря профессиональным языком, наступила рекламная пауза, которую можно было также счесть формальным объяснением в любви. Непосредственно после этого господин Зорин решительно завалил Машу на диван - словно это был не диван, а копна - и, видя, что Маша не подает признаков беспокойства, соскочил на пол и стал стягивать с себя брюки. Маша же молча и действительно спокойно наблюдала за происходящим, как будто с интересом ожидая, что именно ей собираются продемонстрировать на десерт. Она сосредоточенно искала в своей душе чувство долга, вины, достоинства... словом, что-нибудь такого, что могло бы отвратить её от продвижения по служебной лестнице путями, столь неисповедимыми. Искала и... не находила. Она лишь видела себя на экране телевизора - страстно сжимающей в руке микрофон перед влюбленной многомиллионной аудиторией. Когда же Маша очувствовалась, то узрела перед собой господина Зорина в звездно-полосатых трусах, которые, словно вражеский флаг, он широким жестом бросил к её ногам. Таким образом, оказавшись снизу "без", а сверху все ещё в пиджаке, он поскакал к ней мелкой рысцой, как бы придерживая правой рукой между ног воображаемого племенного жеребца.
      - Потерпи! - воскликнул он. - Я уже иду!
      Из любви к искусству Маша подождала, пока он вскарабкается на неё и приготовилась ко всему.
      С усердием помяв её груди, он схватил её за руку и предложил:
      - А теперь познакомься с моим приятелем!
      Маша послушно протянула руку в указанном направлении, но не обнаружила там никакого приятеля. Она было подумала, что неправильно поняла его предложение, но он продолжал:
      - Попробуй, он у меня ба-альшой шалун!
      Маша снова пошарила рукой, в надежде отыскать обещанное, и, в конце концов, убедилась, что господин Зорин явно наговаривал на своего приятеля тот вовсе не был большим шалуном, а оказался даже чересчур скромным малым, который застенчиво ускользал из рук и вообще старался не привлекать к себе внимания.
      Но Маша, естественно, не стала распространяться о своих личных впечатлениях. Тем более что в следующий момент её рот оказался зажат поцелуем. Вернее, тем, что могло бы им быть, если бы её партнер не был в стельку пьян. Ему по-прежнему мерещился какой-то "приятель".
      - Возьми его, - шептал он, - он весь твой! Ты можешь...
      Увы, господин Зорин не окончил фразы, и Маша так и не узнала, что именно ей позволено совершить. Он тихо и быстро отключился. Несколько секунд Маша лежала не шелохнувшись, а потом до неё дошло, что, кажется, так ничего и не случилось. Она отерла со лба напрасную испарину и принялась собирать одежки. Потом она выбралась из офиса и прыгнула в такси.
      Единственное, что её беспокоило, - как бы господин Зорин, вкупе со своим воображаемым приятелем, не запомнил финала их "делового свидания". Как бы там ни было, даже если он убедит себя в том, что финал ему удался, то абсолютной уверенности у него все равно не будет - по причине преизбыточных возлияний, а значит, Маша может с гордым видом и, не чувствуя за собой никаких моральных потерь, прямо смотреть в его металлизированные зрачки.
      * * *
      На следующий день Маше передали, что её ожидают у господина Зорина. Он встретил её на пороге своего кабинета, братски обнял и подмигнул, словно сообщнице.
      - А вот и она! - воскликнул он. - Та, которая разобьет сердца нынешней дегенерации телезрителей!
      Судя по всему, он не только уверил себя, что их совместные "мечтания" получили соответствующее логическое завершение, но даже не сомневался в том, что был неподражаем. В каком-то смысле так оно и было. Но что удивительнее всего, идея, рожденная накануне в порядке бреда, удержалась в его голове, и он действительно вознамерился сделать из Маши Семеновой ведущую программы криминальных новостей.
      Маша, в душе никак не ожидавшая такого простого и чудесного развития событий, сделала вид, что ничуть не удивлена.
      - Когда приступать? - непринужденно поинтересовалась она.
      - Сначала некоторые формальности, - сказал господин Зорин. - Тебе нужно пройти прослушивание.
      - Ну конечно, - бодро кивнула Маша, хотя в голосе у неё прозвучало огорчение.
      - Проба сегодня, - добавил он.
      - Сегодня? - ужаснулась она.
      - Через полчаса.
      Слава Богу, Рита оказалась на месте. Об остальном она могла не беспокоиться.
      * * *
      И вот она сидела в гримерной на высоком табурете, а Рита Макарова придирчиво её рассматривала.
      - Как ты думаешь, у меня есть талант? - наивно допытывалась Маша. Ах, если бы они разглядели во мне настоящего журналиста!
      Рита снисходительно качнула головой, словно наблюдала ещё один клинический случай.
      - Не забивай себе голову всякой ерундой! Какие ещё таланты? О чем нужно побеспокоиться, так это о твоем бледном виде и прическе. Остальное забота Господа Бога.
      - Боже! - возопила Маша, падая духом. - Как же я покажусь на экране?!
      - Как есть, так и покажешься. А потом тебе все будет нипочем.
      - Почему?
      - Потому что чем дольше держишь микрофон, тем больше себе нравишься.
      - А если меня забракуют?
      - Это их проблемы. Им же будет хуже! - возмутилась Рита. - Мы подыщем для тебя другое место.
      Ничто не могло устрашить Риту Макарову. С достоинством Клеопатры она встряхнула рыжими волосами и сказала:
      - Запомни, ты потрясающе выглядишь. От одного твоего вида у них окаменеет предстательная железа!
      * * *
      Сразу три камеры хищно нацелились на Машу в студии, но обаять она должна была только ту, на которой горела сигнальная лампочка. К воротнику её черной блузки из тончайшего шелка прикрепили маленький микрофон, а в ухо забуровили микронаушник.
      Дежурный режиссер сделал ей знак.
      - Приготовься!
      Пошел отсчет времени, и Маша, словно впадая в сомнамбулическое состояние, вдруг въяве узрела перед собой вчерашнюю картину: торжественно брошенные к её ногам звездно-полосатые трусы... И тут же ощутила себя так, словно изнутри её озарил пронзительно-радостный свет. Она чувствовала, что завладела некой триумфальной энергией. У неё в ушах прозвучало сакраментальное: "Возьми его!", и она начала излагать предложенный ей текст.
      Это был комментарий к сюжету, в котором рассказывалось о том, как какой-то гражданин купил по случаю ракетную установку, чтобы разделаться с другим гражданином, а тот в свою очередь обратился в ООН с просьбой немедленно прислать миротворческий контингент. Неизвестно, чем закончился бы этот конфликт, если бы дело не разрешилось естественным порядком: у первого гражданина кончились боеприпасы, а второй, так и не дождавшись миротворческого контингента, скоропостижно скончался от сибирской язвы.
      Словом, все произошло так быстро, что Маша даже не успела испугаться. Она все ещё продолжала улыбаться в объектив телекамеры, когда к ней подошли Рита Макарова, Артем Назаров, сам господин Зорин и ещё какие-то люди.
      - Прекрасно, - сказала Рита, нежно обнимая подругу.
      - Чудненько, - похвалил Артем. - Даже очень.
      - Супер! - раздельно произнес господин Зорин. - Чтоб я пропал!
      Маша только хлопала глазами и благодарила Бога, что тот её не выдал, и черта, что у того ещё хватало терпения сочинять подобные сюжеты.
      XIII
      Зеленый переулок неподалеку от Тишинки, на который смотрели два окна снимаемой Машей квартиры, заливал серебристый электрический свет. Редко-редко проносились, ошалело взвизгивая на поворотах, дорогие иномарки. Три копченых цыпленка, принесенные Ритой и Иваном, и бананы, купленные Машей на Пушкинской, были съедены. Было выпито также и шампанское. Обе бутылки. Рита сидела на бухарском ковре, положив голову на диванчик, а Иван лежал, устроившись головой у неё на коленях. Маша сидела в кресле и с удовольствием смотрела на них. Они не замечали, как летит время, болтая о том, о сем и вспоминая о забавных ситуациях и случаях. С некоторого временного удаления многое казалось забавным, таковым, по сути, не являясь. Маша старалась держаться мыслями подальше от настоящего, которое изрядно её озадачивало, и от будущего, которое и вовсе находилось в густом тумане.
      - Ну мы у тебя засиделись, - спохватилась Рита, по-кошачьи потягиваясь.
      - Не то слово. Я уже засыпаю, - добавил Иван и с трудом поднялся на ноги.
      Когда Маша представила, что вот-вот останется одна - перед лицом настоящего и будущего, то ужасно запаниковала.
      - Ночуйте у меня! - взмолилась она.
      - Что ты! - воскликнула Рита. - У нас же собака дома одна.
      - Господи, а я? Я хуже собаки?
      - Ты можешь самостоятельно справиться с некоторыми вещами, а она нет, - вздохнула Рита. - Она, бедная, будет терпеть и мучаться. Кроме того, она некормленая... - Она вопросительно взглянула на мужа.
      - Понял, - ответил Иван, переводя взгляд на Машу, - и иду кормить собаку, а вас оставляю друг другу.
      - Милый, милый Иван! - прошептала Маша, обнимая его. - Мне так тяжело оставаться одной!
      - Хорошо бы вам все-таки немного поспать, - сказал он, обращаясь к обеим женщинам.
      Рита послушно кивнула и наградила Ивана поцелуем в щеку.
      - Спасибо, котик. Увидимся на студии. Всего через несколько часов. Ведь сейчас уже далеко за полночь.
      Когда Иван ушел, Маша достала из шкафа матрас, простыню, одеяла и две подушки и устроила на бухарском ковре шикарное ложе. Обе устроились поудобнее, и Маша, подперев щеку ладонью, проговорила:
      - Что же это такое - с тех пор как мне улыбнулась удача на телевидении, в личной жизни сплошные проблемы!
      - Телевидение тут ни при чем, - резонно заметила Рита. - Насколько мне известно, твоя личная жизнь и раньше не отличалась особой устроенностью. Просто ты, извини за выражение, мудохалась со своим Эдиком и вообще не видела белого света. Уж я-то помню!..
      * * *
      Ну уж это дудки! Маша тоже ничего не забыла. Прошло уже больше двух лет, а ощущения того дня, когда она впервые вышла в эфир в качестве ведущей и основного репортера программы криминальных новостей, были свежи, словно это было вчера.
      Небольшой пятнадцатиминутный выпуск - сводка событий за неделю - был плотно упакован разнообразными сюжетами. С первого же захода Маша хлебнула всей той звездной романтики, о которой так красноречиво распространялся господин Зорин - ещё до того, как оказался без своих исторических трусов.
      Маша карабкалась по загаженным лестницам аварийных домов, наступая на крысиные хвосты. Брала интервью у пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии; у раненого в бандитской разборке случайного прохожего; у дворничихи, которую только что изнасиловали между мусорными баками; у гражданина, которого врачи вернули к жизни после того, как тот упал со своего балкона на оголенные провода трансформаторной будки... Провожаемая мутными взглядами, она в сопровождении телекамеры посетила молодежную тусовку, где публика колотила друг друга гитарами и кастетами. Заливаясь слезами, она сидела на корточках возле завернутого в тряпки трупика младенца, найденного застрявшим в мусоропроводе, а телеоператор наводил объектив то на её покрасневший нос, то на жалкий комочек посиневшей плоти. Испепеляемая праведным гневом, Маша размахивала микрофоном на фоне скопившихся на вокзале беженцев из Средней Азии...
      Если в своих коротких комментариях к происшедшему ей не удавалось подобрать достаточно пронзительных слов, чтобы заклеймить причину очередной трагедии, она ощущала жгучий стыд и виновато улыбалась в камеру. Эта характерная неожиданная улыбка сквозь слезы и гнев с первого же момента сделалась визитной карточкой Маши. Она верно угадала ту самую интонацию, которая в совокупности с её чувственной внешностью сделала её такой неотразимой в глазах телезрителей и тех, у кого ей доводилось брать интервью. Именно эта улыбка стала волшебным ключом к сердцам и тех и других. Тысячу раз прав оказался господин Зорин, который отважился на этот эксперимент.
      Женская красота в адских отсветах насилия - было _самое то_.
      В тот самый вечер, когда на телевидении взошла новая звезда, событие было решено отметить в расширенном семейном составе - с участием папы и мамы, сестры Кати и её мужа Григория, а также родителей Эдика. Как-никак Маша все ещё была его женой, и, поскольку развод все ещё оставался для неё чем-то пугающим, ей хотелось, чтобы и муж, и все ближайшие родственники, обидно равнодушные к её творческой деятельности, хотя бы отчасти разделили её радость. Ей хотелось, чтобы они хоть немного прочувствовали её новое качество. Чтобы и у них в семье было все "как у людей".
      Эдик напрочь отказывался говорить с Машей о её работе. Перспектива того, что Машу станут узнавать на улице, в ресторане или ещё где, Эдика отнюдь не радовала. По его мнению, люди были дрянью, и то, что теперь они будут тыкать пальцами в его жену и в него самого, раздражало и бесило его.
      Что касается денег, то, с тех пор как Маша вышла на работу, Эдик ввел в действие особый экономический режим, в соответствии с которым жена сдавала свою "небольшую зарплату", а также, конечно, "премию и все такое", в общий семейный бюджет, находившийся под полным контролем Эдика. Последний выдавал жене лишь на карманные расходы, а все прочие расходы допускались после строгого экономического анализа и обоснования. Каждая копейка была на учете и участвовала в обороте. Эдик не уставал твердить, что в семье, где оба супруга зарабатывают деньги, необходим строжайший учет и контроль, и все расходы не должны превышать раз и навсегда установленного уровня. Естественно, принимая во внимание инфляцию. Он подводил под этот порядок стройную систему логических доводов, против которых Маша была бессильна, и все-таки она чувствовала, что с ней поступают несправедливо, хотя и не могла этого объяснить. Кроме того, она не находила в себе сил противостоять экономической экспансии супруга - словно была парализована чувством вины перед ним...
      Итак, движимая той же самой мнимой виной, Маша неосознанно пыталась задобрить супруга и родственников, наивно пытаясь сделать их участниками своего долгожданного праздника. Она заранее расстаралась, чтобы каждый нашел на праздничном столе любимые блюда и напитки. Она вихрем примчалась со студии, чтобы успеть привести себя в порядок и переодеться в любимое платье Эдика - приталенное джерси. Она даже приколола ненавистную ей бриллиантовую брошь, подаренную свекровью к свадьбе... Впрочем, Маша не строила больших иллюзий на счет этого вечера, который и в самом деле не принес никаких сюрпризов и был нужен Маше разве что для самоуспокоения.
      Физиономии у всех были на редкость постные. Только сестра Катя поцеловала Машу с искренней радостью. Да и то, кажется, не по поводу её телевизионного дебюта, а потому, что та нашла в себе мужество сделать что-то супротив воли супруга. Уже через пять минут все забыли, по какому поводу собрались, и началось обычное переливание из пустого в порожнее на тему зачатия и деторождения. Словом, Маше пришлось вкусить стандартный порцион: критические замечания, язвительные намеки и на закуску - добрые советы. Единственное разнообразие в застолье внесла свекровь, которая подавилась хрящиком и уже даже начала синеть, пока Эдик в ужасе бегал вокруг и вопил "мамочка, мамочка!", а Григорий как дантист, имеющий отношение к медицине, пытался залезть ей пальцем в глотку. Дело разрешилось благополучно, когда Светлов-старший соизволил приподнять зад и размашисто хрястнул жену по спине. Все облегченно вздохнули, а Маша почему-то чувствовала себя виноватой и в этом мимолетном инциденте.
      Наконец все разошлись. Маша сняла джерси и присела на пуфик, чтобы перевести дыхание. Эдик аккуратно развязал свой шелковый галстук и заботливо повесил его в шкаф. Потом он приподнял поближе к свету пару своих лакированных туфель, немного ему жавших, и, осмотрев, обмахнул их платком и уложил в коробку. Потом бросил взгляд в сторону Маши.
      - Сколько добра пропадает! - вдруг вырвалось у него.
      - То есть? - не поняла она.
      - У тебя такие отличные ноги, красивое тело - добавить к этому мой ум - ты бы могла родить шикарного ребенка!
      - Ты ещё забыл о моих зубах, - сдержанно усмехнулась Маша. - Они ведь тоже великолепны. Как ты мог забыть? Если бы они достались ребенку, их не надо было бы пломбировать, и значит, мы бы сэкономили кучу денег. А если бы, скажем, у нас был не один ребенок, а трое, как у Кати, то умножь эту сумму на три!