- Если бы ты только знала!.. - вздохнула Маша. - Мне кажется, что я умерла, побывала в аду и вдруг опять воскресла.
      - С чем я тебя и поздравляю. Расскажи-ка мне лучше, как ты питаешься в течение дня! У тебя есть специальный режим?
      - Не то слово! У меня особый, индивидуальный режим!
      - Ну-ну...
      - На завтрак я себе обычно позволяю эдакую здоровую сочную ссору с Эдиком. Запиваю её чашечкой крепкого кофе и перехожу к водным процедурам.
      - Неплохо, - одобрила Рита. - А когда он уезжает в офис, наверное, бежишь на кухню?
      - Ага, бегу... Только не на кухню, а на корт.
      - Одобряю... А обед?
      - Овощи, фрукты, минеральная вода.
      - Неужели?
      - И немножко риса.
      - Это допускается.
      - Потом начинаю жадно поглощать знания.
      - Умница! Это самая вкусная и здоровая пища...
      - На полдник - йогурт.
      - Ты просто бессовестная обжора! - рассмеялась Рита.
      - Это ещё не все. На десерт пилюли и сеанс у диетолога, который до отвала кормит меня советами и внушениями.
      - С ума сойти!.. Ну а ужин? Вот когда ты, наверное, отыгрываешься. Ты ведь готовишь ужин для Эдика?
      - То же, что и на завтрак. Поэтому он предпочитает ужинать у себя в офисе или заезжает куда-нибудь в ресторан, а потом мы вместе смотрим новости.
      - Ну а если перед сном ты все-таки проголодаешься? Тогда что? Опять пытаешься вывести из себя Эдика?
      - Нет, это было бы уже чересчур. Хотя нет ничего проще... Я просто пью чай с сухариком или съедаю яблоко.
      - Хватит, - не выдержала Рита, - не то я тебя начну жалеть!
      - Что меня жалеть? - пожала плечами Маша. - Ведь у меня в запасе ещё остается ночь!
      - Господи, - прошептала Рита, - неужели ты просыпаешься от голода и идешь набивать желудок?
      Маша молчала.
      - Случается такое, да? - продолжала Рита. - Я угадала?
      - Почти... - сквозь зубы процедила Маша. Она едва сдерживала смех. - Я сама не просыпаюсь... Но, случается, меня будит Эдик, чтобы щедро накормить своей любовью!
      Подруги расхохотались, а потом, взяв друг друга за руки, долго смотрели друг другу в глаза.
      - Вот так я и живу, - вздохнула Маша. - На меня ещё не налезает ни одно мое старое платье. Я ношу одежду, которую носила во время беременности...
      - Не нужно меня жалобить, - сурово прервала Рита. - Ты этого заслуживаешь... - Однако она разглядывала лицо подруги с восхищением и любовью, искренне радуясь, что той удалось преодолеть себя. - И пожалуйста, - спохватилась она, - не верь, если кто-нибудь начнет говорить тебе что-нибудь вроде того, что пусть ты толстая, но зато у тебя красивые глаза, симпатичное лицо. Убеждать, что хорошего человека должно быть много... Все это пошло и гадко! Это ложь! Ты выглядишь ужасно, и ты должна сделаться прежней очаровательной женщиной! И всегда быть такой. Не забывай об этом.
      - Ни за какие коврижки! - твердо пообещала Маша, а потом тихо спросила:
      - Но ты... ты поможешь мне, Рита? Я хочу работать на телевидении. Конечно, я и не мечтаю, чтобы меня сразу пустили в эфир и дали делать свою программу... Я готова делать все что угодно, лишь бы оказаться на телевидении. Мне нужен шанс, чтобы проявить себя!
      Рита поднялась с дивана и молча прошлась по комнате. Лицо её было очень серьезно.
      - У меня действительно есть кое-какой авторитет на телевидении, медленно сказала она. - Да и Иван с радостью возьмется тебе помочь, но... Она сделала многозначительную паузу. - Но сейчас ни он, ни я не станем этого делать. Сейчас, когда ты выглядишь подобным образом, я не намерена выпускать тебя в свет.
      Маша поникла головой. Конечно, подруга совершенно права. Но до чего унизительно и больно было это слышать!
      К счастью, Рита была не из тех, кому доставляет удовольствие смаковать чужие недостатки и неудачи. Должные оргвыводы сделаны - а это главное. Она подошла к своему рабочему столу и принялась листать пухлую записную книжку. Выудив искомый номер телефона, она сняла трубку.
      - Артемушка? Здравствуй, здравствуй, милый!... У меня все замечательно, а как у тебя, радость моя? Помнишь наш разговор? Ты просил подыскать незаурядного сотрудника? У меня кое-кто на примете. Лучшего варианта тебе не найти... Да!.. Но есть одно "но". В настоящее время она не свободна... Не мог бы ты её принять, ну скажем... - тут Рита вопросительно взглянула на Машу поверх своих редакторских очков с половинно-усеченными линзами, - через два месяца?.. Сейчас у неё неотложная работа в другом проекте, но она мечтает об участии в твоем сногсшибательном шоу. Она просто создана для работы в программе новостей... Ты подождешь немножко, да?.. Не за что, Артемушка. Тебе спасибо!.. Как её зовут?.. Маша Семенова. Это имя стоит запомнить!
      Рита не особенно покривила душой перед Артемом Назаровым, главным редактором популярнейшей программы новостей. Следующие два месяца Маше и в самом деле предстояло в поте лица трудиться над другим проектом, а именно: ей нужно было похудеть аж на пятнадцать килограммов.
      - Ну-с, - молвила Рита, подводя итог всему сказанному, - у тебя есть ровно два месяца, чтобы вылезти из этого дерьма. Потом я звоню Артему и договариваюсь с ним о встрече... А пока что вот тебе листок бумаги и подробно напиши о себе, обо всех своих достоинствах. Эти сведения должны быть у меня под рукой, чтобы при случае показать кому следует.
      - Готово! - выдохнула Маша, одним духом составив требуемый документ. А то, что я в школе окончила курсы машинописи, нужно было указать? спохватилась она.
      - Если собираешься работать машинисткой, - усмехнулась Рита.
      - То есть как?
      - Ладно, - смилостивилась Рита. - Про свои машинописные способности тебе лучше умолчать.
      - А в чем будет заключаться моя работа? - робко поинтересовалась Маша.
      - Там увидишь. В общем, будешь делать, что скажут. И будешь делать хорошо. Пока не обучишься телевизионному ремеслу.
      - А потом?
      - Если не проговоришься, что умеешь печатать на машинке и тебя не засадят за неё на всю жизнь, то получишь то, о чем мечтаешь...
      - А... о чем я мечтаю? - осторожно поинтересовалась Маша,
      - Ну, это у тебя на лице написано, - подмигнула ей Рита.
      - Что написано?
      - Что ты мечтаешь быть ведущей. Работать в эфире.
      Маша задумчиво закусила нижнюю губу.
      - Или не мечтаешь? - спросила Рита.
      - Наверное, мечтаю...
      Если честно, в настоящий момент Риту Макарову меньше всего заботило то, о чем мечтает Маша. Она хотела добиться одного - чтобы та любой ценой вернула себе былое очарование.
      - Будешь являться ко мне раз в неделю, чтобы я видела, как идут твои дела, - потребовала она. - Я поверила в тебя, Маша Семенова. Теперь ты стала частью моей души!
      Маша слегка покраснела, а Рита, подсев к ней, обняла подругу и нежно прошептала на ухо:
      - Тебя ждет блестящее будущее... Но как бы ты высоко ни залетела, как бы изумительно ни выглядела, я хочу, чтобы ты навсегда запомнила, как ты чувствовала себя в своем теперешнем положении! Ты должна помнить, что выглядела так отвратительно, что я даже побоялась показывать тебя коллегам... И никогда впредь не занимайся самоуничтожением!
      На глазах у Маши появились слезы.
      - Но почему ты со мной так нянчишься? - прошептала она.
      Рита пристально посмотрела на нее, а потом звонко рассмеялась:
      - Да потому что я безумно влюблена в телевидение! А телевидение задыхается без таких великолепных, милых и темпераментных женщин, как ты!
      - И как ты! - взволнованно воскликнула Маша.
      - Само собой, радость моя, - улыбнулась подруга.
      * * *
      Маша как штык являлась к ней каждую неделю. Все это время Рита была, как никогда, с головой погружена в работу, и часто у них не было минуты, чтобы переброситься друг с другом парой слов. Дома у Риты постоянно шумела-гудела компания коллег, с которыми та решала какие-то важные постановочные и финансовые проблемы. Маша становилась посередине комнаты и, сбросив кому-нибудь на руки свой голубой песцовый полушубок, эффектно приподнимала юбку повыше и, поводя бедрами, дожидалась реакции. И дожидалась, надо сказать, недолго. Иван Бурденко тут же делал большие глаза и, показывая большим пальцем вверх, восклицал: "Во-о!" Потом Маша видела, как светлело озабоченное лицо Риты и на лице подруги появлялась радостная улыбка, которая без всяких слов говорила о том, что дело идет на лад. Прочие же гости, наблюдая это бесплатное представление, изумленно раскрывали рты и оставались в таком положении, пока Маша не исчезала времени у неё было в обрез, нужно было лететь на очередное культурно-оздоровительное мероприятие.
      Наконец два долгих месяца миновали. Победа духа над плотью была полной и окончательной. Маша снова сидела на уютном диване дома у Риты. На этот раз у неё в руке была авторучка, а на обольстительнейших коленках, которые больше не имели ни малейшего сходства с блюдцами, лежал деловой блокнот. Она ожидала результата переговоров между Ритой Макаровой и Артемом Назаровым.
      - Да, она здесь передо мной и рвется в бой, - говорила Рита в телефонную трубку. - Не за что, Артемушка. Целую.
      - Завтра в полдень, - сказала она Маше, положив трубку, - он будет готов увидеть тебя во всем блеске, а ты постараешься ему понравиться.
      - Не знаю, как тебя благодарить, Рита... - вздохнула Маша.
      - И слава Богу. Не хватало, чтобы ты ещё начала кого-то благодарить, воскликнула подруга. - Прошу тебя, оставайся неблагодарной девчонкой и великолепной женщиной!
      * * *
      Преднамеренно или нет, но Останкинский телецентр был задуман и возведен таким образом, что представлял собой нечто космически-обособленное, наподобие гигантского метеорита, совершающего в пространстве невидимых гравитационных полей безотносительное движение по траектории бесконечно малой кривизны.
      Маша проникла внутрь здания через один из главных подъездов, с помещением вроде отстойника, где вновь прибывшие с паспортами наготове дожидались получения групповых или индивидуальных пропусков, чтобы просочиться мимо пятнистых спецназовцев в вестибюль.
      - Вам на второй этаж прямо по коридору, - сказал один из них, вручая Маше разовый пропуск, и назвал номер студии.
      Изнутри телецентр представлял собой что-то среднее между вокзалом и бюрократическим учреждением. Та же безликость и обшарпанность, те же бесчисленные двери с табличками с именами и названиями служб и бесконечные коридоры с ярко освещенными коммерческими киосками на каждом углу. Единственным, но исключительным отличием был какой-то неуловимый фантастический флёр, который лежал абсолютно на всем, преображая пространство и обычные предметы в их зазеркальную противоположность. Скоро Маша поняла, откуда лилась эта светоносная энергия. Ее источниками были изолированные аудитории, над дверьми в которые зажигались и гасли табло с надписью "Тихо: идет запись!". Сгустки этой энергии выплескивались, когда двери на мгновение приоткрывались, чтобы впустить входящего, и там, в глубине, в неясной полутьме что-то сияло и пульсировало... Впрочем, может быть, это Маше только казалось.
      Итак, она поднялась на второй этаж и прошла по длинному коридору, выстеленному мягким ковровым покрытием и отделанному чем-то лунно-серым, отчего уши словно слегка заложило, а в глазах стояла серебристая рябь, пока, наконец, не оказалась перед искомой дверью, за которой разместился отдел новостей. Она вошла и увидела ещё одну дверь - на этот раз раздвижную стеклянную со строгой надписью, извещающей, что посторонним вход воспрещен. Со всей решительностью, а на самом деле весьма застенчиво она преодолела и эту преграду. Несколько секунд она дезориентированно озиралась вокруг, а затем перед ней материализовался человек без возраста с сигаретой, которая плясала в его элегантно отставленной руке и с выцветшими волосами и глазами. Этот был тот самый наследный мелкопоместный дворянин тележурналистики.
      - Артем Назаров, - представился он, протягивая руку. - А вы, смею предположить, та самая Маша Семенова. Что ж, пойдемте.
      Он был похож на большую лакированную марионетку. Он и двигался так же - прерывисто и словно против собственного желания.
      Маша уже успела прийти в себя и осмотреться. Отдел новостей являл собой рукотворный хаос письменных столов, стеллажей и кресел, и Артем Назаров не без труда пробирался в лабиринтах, проложенных сквозь нагромождения офисной мебели. На каждом столе находились телефон и телевизионный монитор - только изображение, никакого звука. На одной стене была укреплена громадная доска, к которой пришпиливались листки со всей текущей информацией - сообщениями, дополнениями и изменениями.
      - У нас тут все в движении, - пояснил Артем. - Если в последнюю минуту перед выдачей информации в эфир появляется что-нибудь любопытное, все расписание мгновенно меняется.
      Непосредственно у информационной доски располагался такой же громадный стол, вокруг которого и сосредоточивалась вся суета. За столом дежурило несколько операторов на телефонах и коммутаторе, с помощью которого они поддерживали связь с мобильными телевизионными группами, службой "Скорой помощи", пожарными и милицией. Информация мгновенно редактировалась и поступала на телефоны, а затем подавалась на микрофоны в студию - так что телерепортеры имели возможность в любой момент включиться в эфир или оставить сообщение в записи.
      Артем двигался по сложной траектории сквозь весь этот хаос, останавливаясь время от времени, чтобы задать короткий вопрос то одному, то другому человеку, попадающемуся на его пути. Маша старалась не отставать, но один раз едва не споткнулась, когда он чересчур резко изменил направление движения. Наконец он остановился перед своим кабинетом и, толкнув дверь, пригласил её зайти.
      - Отдельные кабинеты у нас полагаются либо тем, кто наживает на телевидении миллионы, либо тем, кто наживает на нем язву, - усмехнулся Артем. - Я, увы, отношусь к категории последних.
      - Еще бы, - начала Маша со священным ужасом, - ведь вам приходится следить за таким сложным процессом..
      - Вы имеете в виду, за тем, как наживают миллионы? - немедленно осведомился он с коротким сухим смешком.
      Он указал ей на стул, а сам поместился за обширным двухтумбовым столом, который был завален бумагами. Удобно устроившись в глубоком кожаном кресле, он набуровил в пластиковый стаканчик минеральной воды из большой бутылки и, перед тем как проглотить две таблетки аспирина, вежливо кивнул Маше, не нуждается ли: - А?..
      Но та отрицательно замотала головой.
      - Завидую, - вздохнул он, глотая таблетки.
      Маша терпеливо ждала.
      - Значит, желаете заниматься теленовостями? - проговорил он, слегка поморщившись.
      - Ага, - скромно кивнула она.
      Артем бросил беглый взгляд на листок, который лежал сверху большой стопки бумаг и папок. Это была та самохарактеристика, составленная ею по просьбе Риты.
      - Мне нужна ассистентка, - сказал он. - Зарплата небольшая, но зато есть премия и все такое.
      Маша совершенно не представляла себе, в чем состоят обязанности ассистентки, однако была абсолютно уверена, что сможет с ними справиться. Она даже не поинтересовалась, какая именно зарплата, а также что значит "и все такое". Она была готова на все.
      - Вы замужем? - спросил он.
      Она кивнула
      - И дети есть?
      Она мотнула головой.
      - Но скоро будут?
      - Ни за что! - горячо заявила Маша, на одно мгновение представив себе стены больничной палаты, куда её поместили перед родами.
      - Только не говорите, что вы не умеете печатать на машинке, проворчал Артем Назаров. - Мне все про вас известно.
      Маша кивнула и вдруг почувствовала на себе его пристальный взгляд.
      - Ну-ка, повернитесь немного
      Маша смущенно улыбнулась и слегка повела плечами. При этом её великолепная грудь плавно качнулась туда-сюда, словно ласкаемая окружающим пространством.
      - Славно, славно, - нетерпеливо сказал он. - Только я хотел, чтобы вы повернули голову.
      Маша послушно зафиксировала плечи и повела головой, показав Артему свой чеканный профиль. Пожалуйста. У неё много достоинств.
      - А вам никогда не приходило в голову попробовать себя в кадре? Вы красивая девушка.
      Может быть, впервые с тех пор, как её выдали замуж за Эдика, Маша не испытала жгучего раздражения, услышав о том, что она красивая девушка, и даже была рада, что родилась красивой.
      Она промолчала. От радости у неё кружилась голова.
      - Вам повезло, Маша Семенова, - сказал Артем.
      Он произнес её имя и фамилию с такой значительностью, что Маша уже увидела их в титрах на телеэкране.
      - А почему это мне повезло? - спохватилась она. Артем принялся копаться в ящике своего стола.
      - А потому, милая Маша... - Тихо икнув, он отыскал ещё какую-то коробочку и вытряс из неё таблетку. - Потому что на всем телевидении вы не найдете человека, который лучше меня смог бы натаскать вас для нашей собачьей работы!.. А теперь, - сказал он, отправив таблетку в рот, ступайте в отдел кадров и заполните необходимые документы. Жду вас в понедельник в десять. Не опаздывайте. Договорились?
      - Договорились, - кивнула Маша. - В понедельник в десять.
      Голова у неё по-прежнему кружилась.
      Она уже взялась за дверную ручку, чтобы вприпрыжку пуститься в отдел кадров, как вдруг Артем Назаров щелкнул пальцами.
      - Вы же меня так и не спросили, что такое ассистентка!
      Маша покраснела.
      - Я подумала, что...
      - Совсем не то, что вы подумали, - сказал он со своим коротким сухим смешком. - Вы будете готовить для меня короткую сводку поступающих из города новостей и перепечатывать её на машинке. Я же буду отбирать из них те, что пойдут в эфир, и передавать одному из комментаторов, который вместе с группой займется их освещением. Усекли?
      - Усекла, - сказала Маша с улыбкой.
      - В понедельник в десять утра, - проговорил он. - И запомните, кофе должен быть в меру крепким и горячим.
      Ее ничуть не удручало, что придется подавать кофе и печатать на машинке. Она уже видела свое имя в завершающих новости титрах. Теперь она работала на телевидении. Выходя из здания телецентра, она ещё раз обернулась и послала в направлении телебашни воздушный поцелуй.
      * * *
      В воскресенье утром Маша размышляла о том, что если не расскажет Эдику о встрече с Артемом Назаровым, а главное, о её результате, то выход на работу может быть осложнен. Солгать Эдику? Она рассматривала и этот вариант, но в этом случае лишь оттягивала неизбежное объяснение. Неизбежность и окончательность - вот то, что её всегда пугало.
      После прошлого приступа Эдик строго-настрого запретил Маше даже упоминать о том, что могло его расстроить. В данное время он проходил оздоровительный курс у дорогого врача, и ничто не должно было повредить лечению.
      - Я требую, чтобы меня не волновали! - заявил он. - Волнения отрицательно сказываются на моей работоспособности. Это вредит работе. Конечно, отец будет рад, если я прибегну к его помощи, однако я намерен добиться полной независимости и должен работать как вол.
      - А твой врач, разве он не посоветовал тебе снизить нагрузки? спросила Маша.
      - Он будет советовать то, что я ему скажу. Иначе, за что он получает деньги? Он говорит, что прежде всего мне надо контролировать свои эмоции. Если у меня расстраиваются нервы, то я теряю самоконтроль. А когда я теряю самоконтроль, то падает моя работоспособность. А когда падает моя работоспособность, то я начинаю нервничать ещё больше. Получается порочный круг. Своего рода обратная связь... Это очень хороший и дорогой доктор. Он так говорит.
      Кроме падения работоспособности Эдика волновало и другое падение. Впрочем, с тех пор как Маша вошла в форму дело в этом смысле значительно улучшилось. Однако, когда он лез со своей эрекцией к ней в постель, то снова подвергал расстройству свою нервную систему.
      - Черт! - ворчал он. - Ты опять вставила диафрагму? Я хочу ребенка. Пойми, я приближаюсь к критическому возрасту, когда иметь детей будет для меня затруднительно. Из-за этого я нервничаю, это расшатывает мою нервную систему и падает моя работоспособность!
      В то воскресное утро Маша сидела в постели и смотрела, как Эдик занимается приседаниями на ковре. Кажется, их прописал ему все тот же дорогой доктор. Особенно ревностно он выполнял одно специальное ориентальное упражнение - сидя на корточках, кряхтя напрягал сфинктер, что должно было чрезвычайно благоприятно сказаться на потенции, а также было полезно и в геморроидальном отношении.
      - Если ты забеременеешь сейчас, - рассуждал он в паузах между кряхтениями, - то ребенок может родиться уже в сентябре...
      "Шиш тебе", - подумала Маша.
      День прошел, и наступил вечер. Обычно в субботу к вечеру к ним на Пятницкую заявлялись родители Эдика. Традиционные общесемейные ужины составляли основу концепции мирного сосуществования. Свекровь обучала Машу искусству изысканной кулинарии. В частности, как готовить рыбу-фиш, фаршмак, а также коржики с медом и орехами. А Эдик общался с папашей, который, со своей стороны, учил его уму-разуму. Маша была вовсе не против того, чтобы овладевать кулинарным искусством, однако ей казалось, что совместные субботние ужины нужны свекрови исключительно для того, чтобы всласть покритиковать невестку, а свекру - чтобы... Впрочем, и свекру для того же самого. И главной темой становилось, естественно, деторождение вкупе с плодовитостью.
      - Дети мои, - начинал свекор, вытирая с толстых губ остатки куриного заливного, - по-моему, вы уже достаточно отдохнули и вам пора заняться делом! Я давно мечтаю стать дедушкой.
      Свекровь тут же бросала на Машу подозрительный взгляд, который та мужественно выдерживала. Не дожидаясь, пока взгляд матери перекочует на него, Эдик поспешно говорил:
      - Ты у неё спроси, мама. Я тут ни при чем. На что свекровь отвечала:
      - Ну если бы я была её мужем, я бы знала, что мне делать.
      - Конечно, - добавлял свекор, - в этом, как и в любом деле, необходимо лишь все точно рассчитать.
      После чего свекровь принималась гладить сыночка по голове, а свекор смотрел на Машу так, что та невольно задавалась вопросом, какие именно расчеты имеются в виду.
      * * *
      Но в эту субботу из правила было сделано исключение. Маша заранее упросила Эдика, чтобы они отужинали вдвоем. Что касается кулинарии, то в этом смысле она приложила все силы, чтобы ассортимент соответствовал традиции. Еще накануне она расстаралась как никогда, проведя на кухне полный рабочий день.
      Взглянув на накрытый стол, Эдик был приятно поражен. Маша терпеливо ждала, пока он основательно пройдется по холодным закускам. Он быстренько подмел под водочку фаршированного судака и легко ополовинил заливное. Заметив, что Маша так и не притронулась ни к одному из блюд, он пробормотал с набитым ртом:
      - Ты все ещё на диете или задумала меня отравить?
      - Нет, Эдик, - осторожно начала она, - я хочу с тобой поговорить.
      - Угу, - кивнул он, что, по-видимому, означало благоволение и готовность одновременно кушать и слушать.
      - Эдик, - продолжала она, - я устроилась работать на телевидение. Ассистенткой режиссера программы новостей. С понедельника. Зарплата небольшая, но есть ещё премия и все такое. Если бы ты знал, как мне не терпится приступить!
      Слова выдавливались из неё кое-как. Не столько от волнения, сколько от страха. Единственное, чего она хотела, поскорее покончить с этим разговором.
      В отличие от Маши, Эдик первым делом поинтересовался, что значит "небольшая зарплата", а главное, "и все такое". Впрочем, сделал он это чисто автоматически. Просто отработанный рефлекс. На самом деле, до него ещё не дошел смысл её слов. У него на лице все ещё было написано гастрономическое умиротворение. Маша даже подумала, что он, быть может, отреагирует добродушно и скажет что-нибудь вроде: "Бог в помощь, развлекайся, если тебе так хочется..."
      Эдик медленно отложил вилку, промакнул губы бумажной салфеткой, дожевал то, что ещё оставалось у него во рту, и, прищурившись, взглянул на жену. Потом слегка побледнел. Потом снова промакнул губы салфеткой. Потом наконец сказал:
      - Ты все устроила за моей спиной. Ты даже со мной не посоветовалась.
      Маша наивно хлопала глазами и не отвечала. Она уже изготовилась схватить стакан воды на тот случай, если у Эдика начнется нервный приступ. Грозовые сгущения в атмосфере были очевидны, однако её страх вдруг прошел. Она знала, что на этот раз никакого "приступа" не последует. Впрочем, это уже не имело особого значения. Что бы ни случилось, на следующий день она выйдет на работу.
      В её жизни впервые что-то стало происходить по её воле. Эдик проиграл сегодняшнее сражение, как проиграет, без сомнения, и всю войну. Последнее, как это ни странно, скорее огорчало Машу, чем радовало. Ее глупое замужество закруглялось самым внезапным образом, и она этого не ожидала. Добившись того, о чем мечтала, она не была готова воспользоваться плодами своей победы. Ей, доброй душе, даже захотелось как-то успокоить полупарализованного Эдика. Или хотя бы объяснить, что она отнюдь не планировала заходить так далеко... Не хватало ещё перед ним оправдываться! К тому же Эдику вряд ли будет приятно, если его начнет успокаивать женщина, которая только что хватила его серпом между ног. Именно такая гипербола родилась в её воображении. Именно "между ног". Не в сердце же она его поразила в самом деле! К делам сердечным все происходящее не имело ни малейшего отношения.
      Они долго молчали. Эдик не сводил с неё "тяжелого" взгляда, который в данный момент был ей все равно что слону дробина. Молчание её также нисколько не уязвляло. Тогда Эдик встал из-за стола. Даже не сказал "спасибо", которым обычно одаривал её, словно царской милостью. Он отправился прямо в спальню, сел на постель и стал расшнуровывать ботинки. Убрав со стола, Маша медленно разделась, умылась, расчесала волосы и надела ночную рубашку. Когда она вошла в спальню, Эдик уже лежал в постели, повернувшись спиной. Маша включила ночник и поуютней устроилась с журналом на своей половине. Едва она начала вникать в современный любовный роман неизвестного автора, который как будто приглашал свою далекую читательницу-незнакомку вступить с ним в заочно-астральную близость, едва она увидела воображаемого партнера в волнах волшебного, искрящегося моря и ощутила знакомый трепет, коснувшись ладонью своего живота, как вдруг ожил Эдик, с протяжным вздохом повернувшись к ней лицом, приподнялся на локте и, вырвав у неё из рук журнал, раздраженно швырнул его на пол.
      - Я решил не запрещать тебе работать. Пусть тебя сама жизнь проучит. Если тебе не хватает острых ощущений, то скоро ты узнаешь, что такое зарабатывать себе на жизнь! Уж я об этом позабочусь. Моему терпению тоже есть предел.
      Странное, двойственное чувство испытала Маша. С одной стороны, она поняла, что ей с Эдиком не суждено прожить вместе долгую счастливую жизнь и умереть в один день. С другой стороны, она вдруг впервые ощутила к этому человеку что-то вроде привязанности. Ей даже захотелось сказать ему, что еще, может быть, не все потеряно, что у них ещё есть шанс... Ничего глупее, конечно, и быть не могло. Эдик Светлов все равно бы её не понял, а она не смогла бы объяснить. В конце концов, и она, Маша, что-то теряла в этой комбинации, а не только её бедный Эдик.
      Она даже не стала возражать, когда он выключил свет и забрался к ней под одеяло. Он овладел ею со всем возможным для себя ожесточением и страстностью. Это было ново для обоих. И все потому, что оба были равны в постели перед лицом грядущего.
      XI
      Блуждания по центру Москвы порядком измотали Машу. Придя домой и взглянув на себя в зеркало, она едва узнала ту, что смотрела на неё из-за стекла. Синие круги под глазами, скулы туго обтянуты кожей, а спутанные волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Особенно удивил дикий взгляд её собственных глаз. Точно такие же взгляды она ловила там - на Кавказе, и удивлялась им... Словом, общее впечатление самое что ни на есть прискорбное. Вдобавок куртка запылилась, а кожаная юбка и ботинки заляпаны желтой грязью - извозилась, когда пробиралась через двор Клавдии Ивановны и Михаила Палыча.
      В голове словно работал автопилот, который уже составил план ближайших манипуляций - принять ванну, переодеться и немного подкраситься - пока не приехали Рита и Иван. Она должна была успеть замаскировать тоску, с которой вернулась из командировки.
      Хотела она того или нет - все её мысли были о Волке. Воспоминания о нем продуцировались с отчетливо параноидной симптоматикой. Она попеременно представляла его, то стоящего на военном аэродроме - влюбленного и печального, то лежащего в постели с ранимой и скучной Оксаной, которая, стиснув зубы, одаривает его своими супружескими дарами за верность и кротость. И глупо было надеяться, что нежный полковник ведет себя с ней иначе, чем с Машей...
      Маше вспомнились их прекрасные и сумасшедшие разъезды по мятежному Кавказу, где в каждой рощице могла затаиться смерть, а они находили там мимолетное пристанище, чтобы, как говорится, заняться любовью. Они были увлечены друг другом, даже когда он был за рулем, а она сидела рядом. У них было больше шансов врезаться в придорожный столб, чем нарваться на засаду. Однако, казалось, объятия под прикрытием буйной растительности и на жестких сиденьях армейского джипа не насыщали их, а лишь разжигали, и, возвращаясь в гостиницу на ночь, они набрасывались друг на друга с пылом и непредсказуемой изощренностью двух маньяков. Разве это нормально, люди добрые? Разве это любовь - трахаться до кругов под глазами и в глазах? В какой-то момент Маша даже содрогнулась от мысли, что, не дай Бог, едет крыша, что в ней проснулась патологическая бешеная нимфоманка. Этого ещё не доставало!..
      Каким пустым и бесприютным показалось теперь Маше её московское жилище - однокомнатная квартира, которую она хотя и снимала, но которую, пусть временно, старалась сделать своим домом. Повсюду лежала густая и тяжелая московская пыль. Письменный стол был заставлен сувенирами и безделушками, привезенными бог весть откуда и о многом напоминавшими. Теперь между ними поместились осколок гранаты, разбитый плеер и шеврон, какие носят в полевых условиях полковники - вот и все кавказские "трофеи". Рядом старая фотография ещё молодых родителей, которые улыбаются из рамочки, словно они ей не родители вовсе, а друзья-ровесники. Иллюзия... А у неё даже не поднимается рука, чтобы набрать их номер и сообщить о своем приезде. Свинство, конечно.