У служебного же «рафика», как выяснилось, полетел карданный вал, и им пришлось отловить частника. Загрузивши аппаратуру, они отправились на место происшествия.
      Пока водитель пробивался сквозь транспортные пробки, которыми знаменито Садовое кольцо, Маша подкрасилась и припудрилась и погрузилась в состояние сосредоточенной безмятежности и просветленности — как солдат перед грандиозным сражением, переодевшись во все чистое и закурив любимую трубку. Артемушка Назаров принял ее молчаливую замкнутость за крайнюю озабоченность по поводу надвигающейся опасности. Он бесшабашно почесал у себя за ухом, дружески потрепал ее по плечу и успокоил:
      — В любом случае мы отснимем гениальный репортаж!..
      Хотя Машу слегка царапнуло это его странное «в любом случае», ее мысли были все еще далеки от афганца, державшего в заложницах трех женщин и ожидавшего встречи с четвертой.
      Она осознала, что, так или иначе, ее брак с Эдиком Светловым непосредственно приблизился к распаду. Будущее слегка страшило ее. Ей словно предстояло заново войти в самостоятельную взрослую жизнь. С одной стороны, больше ни перед кем не нужно будет отчитываться. Ее зарплата, гонорары и «все такое прочее» — а это все-таки не такая уж и мелочь — отныне будут оставаться в ее кошельке, и она будет вольна распоряжаться заработанным по своему усмотрению. Ей нужно будет подумать о том, где жить, — ведь не возвращаться же ей под родительский кров в дом на Патриарших!.. С другой стороны, ей предстояло приобрести статус «разведенной женщины». Что за этим кроется, один Бог ведает. Может, ее больше и замуж никто не возьмет. Все-таки «разведенка»…
      Машина внедрилась в какие-то переулки за Каланчевской площадью. Здесь ориентироваться стало мудрено, но водитель, яростно перебрасывая руль то вправо, то влево, ударяя то по газам, то по тормозам, показал себя во всей красе. Ему бы не частным извозом заниматься, а участвовать в «Кэмел-трофи». Наконец, по-пиратски обошедшись с последним светофором, возникшим на их пути, они оказались на сонной пустоватой улице, а затем свернули под арку во двор, где вблизи одного из домов уже дежурили милицейские наряды и припарковалось несколько патрульных машин с включенными мигалками. Водитель, которого Артем успел посвятить в суть «особого задания партии», определенно чувствовал себя в своем праве, поскольку при приближении гаишника с полосатой палкой фамильярно сделал ручкой и крикнул:
      — Свои, командир!
      А его седоки замахали своими журналистскими удостоверениями.
      Маша еще не успела отыскать глазами Бориса Петрова, но уже решила про себя: если ей не суждено героически погибнуть при исполнении служебных обязанностей и ее обожженный труп не отвезут в морг, где ей будет предстоять свидание с супругом, вызванным для опознания, то сегодня вечером она в последний раз займется любовью с Борисом, а потом придет домой и поставит вопрос о разводе и разделе имущества. Словом, настроение у нее было бодрым.
      Их оператор уже выбрался с телекамерой из машины и приступил к увековечиванию Маши Семеновой на фоне милицейских чинов с постными физиономиями. У крайнего подъезда дома скопилась небольшая толпа простых обывателей — жителей близлежащих домов и прохожих, которые жадно ждали развития событий и поглядывали на одно из окон шестого этажа. Дежурила поблизости и «скорая», а минуту спустя во двор торжественно въехали три красные пожарные машины. Во дворе сразу стало тесно и чрезвычайно тревожно. Пожарные, основательно упакованные в брезент и кирзу, принялись разматывать брандспойты.
      Артем взял Машу под руку, и они вместе подошли к одной из милицейских машин, на которую им указали как на командный пост.
      В толпе зевак уже заметили Машу.
      — Смотрите, это эта, как ее… из криминальных новостей!
      — Это Маша Семенова!
      — Она, наверное, приехала снимать террориста!
      — Маша Семенова, мы вас узнали! Мы любим вашу передачу!
      Звукооператор, симпатичный, хотя чрезмерно женственный молодой человек с длинными ресницами и круглым лицом, слегка тронул Машу за плечо.
      — Еще бы они не любили передачу, — с улыбкой заметил он. — Ждут не дождутся, когда такая красивая девушка снова полезет на рожон… Пошли им воздушный поцелуй. Бесплатные удовольствия сейчас такая редкость!..
      Маша сделала, как просил звукооператор, и внимательнее в него всмотрелась. Он присоединился к ним перед самым выездом, и она его не знала.
      — Ты недавно на телевидении? — спросила она. — Я тебя раньше не видела.
      Он вытащил платок и заботливо коснулся ее щеки. Потом жестом показал, что нужно поправить воротничок блузки.
      — Просто обычно я работаю в военной редакции, — сказал он.
      — Что там у меня на щеке?
      — Ресничка.
      — Спасибо… — улыбнулась она. — А как тебя зовут?
      — Рома Иванов.
      — Будем знакомы, — снова улыбнулась она.
      Он кивнул и тоже улыбнулся.
      Подошли два милиционера с рациями. Маша завертела головой в поисках Бориса Петрова.
      — Объекту сообщено, что вы прибыли и готовы войти, — сказал один из милиционеров.
      — Он человек, а не объект! — резко возразила Маша. Они посмотрели на нее с удивлением, словно она упала с луны.
      — Скорее уж, мы с вами для него объекты, — добавил Рома Иванов.
      — Как ваша фамилия? — спросил у него милиционер.
      — Иванов.
      — Какой такой Иванов?
      — Звукооператор.
      — Есть такой, — сказал второй милиционер. Тогда первый кивнул и снова обратился к Маше:
      — Так вы готовы или нет?
      — Мы готовы, — ответил за Машу подоспевший Артем Назаров. — Как договорились, пойдем мы вдвоем, а наша группа останется снаружи.
      — А вы что ли режиссер? — спросил его первый милиционер.
      — Что-то в этом роде, — кивнул Артем.
      — Как ваша фамилия?
      — Назаров.
      — Вас-то нам и надо. Пойдемте. На инструктаж.
      Артем отправился за милиционерами к патрульной машине, пристроившейся у самого подъезда.
      — Люблю милиционеров, — сказал Рома Иванов. — Первое, что они делают — это пытаются установить нашу личность. И это в мире, где равнодушие к личности и вообще всеобщая обезличенность — главные проблемы. Рядом с ними вдруг начинаешь ощущать свою индивидуальность.
      — Я постараюсь вставить это в репортаж, — улыбнулась Маша. — Спасибо.
      — Не стоит.
      На этом их разговор прервался, потому что Артем махнул Маше рукой.
      — Кажется, пора, — сказал Рома. — Ни пуха.
      — К черту, — вздохнула Маша.
      Ситуация в целом была под контролем. За исключением, конечно, самой квартиры на шестом этаже. Десятка полтора омоновцев в серых бронежилетах и таких же серых шлемах рассыпались по двору, а также заняли ключевые позиции в подъезде дома. Солнце начинало припекать.
      Маша наконец увидела Бориса Петрова. Он вылез из командирского «мерседеса» и теперь разговаривал с двумя милицейскими чинами. Сам он был в штатском. Более того, он снял пиджак и, перекинув его через плечо, стоял руки в боки и щурился на солнце. Узел его шелкового галстука был ослаблен, а под тонкой голубой рубашкой с влажными кругами под мышками рельефно играли мускулы.
      — Твой? — улыбнулся Маше Рома Иванов. Она притворилась невинной девушкой.
      — Что значит мой?
      — Да просто когда ты смотришь на него, кажется, вот-вот начнешь облизываться.
      — Неужели? — смутилась она.
      Его прямота ее, однако, ничуть не обидела. Она даже подумала, что если все обойдется и они останутся живы-невредимы, то, должно быть, обязательно подружатся.
      Подошел Артем Назаров, который уже успел пройти «инструктаж», содержание которого было не ахти каким хитрым. Единственное, что от них требовалось, это в случае чего лежать на полу и не рыпаться.
      Рома Иванов присоединился к оператору, который уже успел заснять общий план и теперь покуривал, выжидательно поглядывая на Артема и Машу. Маша хотела поинтересоваться у Артема, следует ли ей что-нибудь наговорить для вступительного эпизода репортажа, но в этот момент ее перехватил Борис.
      — Настроение бодрое? — спросил он.
      — Нормальное… — вздохнула она. — Как ты?
      Глядя в его насмешливые голубые глаза, она чувствовала, что уже сейчас безумно о нем тоскует.
      — Наш другждет, — коротко сказал он. — Через несколько минут можно будет выдвигаться.
      — Вот и чудесно, — кивнула она.
      Хотя, конечно, ничего чудесного в этом не было. С гораздо большим удовольствием она завалилась бы сейчас с ним в постель. Пусть последний раз. Зато уж она бы постаралась по такому случаю отдаться с блеском.
      — Значит, все как договорились? — спросил Артем Бориса.
      — То есть? — поднял брови тот.
      — Мы с Машей идем вдвоем.
      — Не уверен, что это понравится хозяину.
      — То есть как, вы же уверяли меня, что вопрос решен! — мгновенно вскипел Артем. — А теперь, оказывается, что это ему не понравится. Вы что, с ним об этом не говорили?
      — Может, вы думаете, что у нас с ним проходила «беседа за круглым столом»? — спокойно усмехнулся Борис.
      — Как это понимать? — опешил Артем.
      — Ну не знаю, — вздохнул Борис, — условие было таким, чтобы вошла она одна.
      — Вы что, мне врали? Какого черта ей соглашаться идти туда, если мы не сможем это снять? Я ни за что не соглашусь отпустить ее одну!
      — Ну что вы в самом деле как маленький, — сделал Борис нетерпеливое движение. — Она войдет и сама договорится с ним об этом. Тут нет ничего сложного… Иначе я бы этому шизику не позавидовал.
      Артем Назаров окинул красноречивым взглядом омоновцев, некоторые из которых, кстати сказать, уже успели забраться на крышу противоположного дома со снайперскими винтовками.
      — А Маше вы бы позавидовали?
      — Не причитайте, как баба, — проворчал Борис. — Все будет в лучшем виде.
      — Я запрещаю Маше идти одной, — заявил Артем. — Я попробую поговорить с ним еще раз, — пообещал Борис и направился к машине.
      — Не нужно. Я пойду в любом случае, — крикнула ему вдогонку Маша, но он даже не обернулся и только раздраженно махнул рукой.
      Он оперся локтем о крышу «мерседеса» с милицейской мигалкой и, прижав к уху радиотелефон, стал что-то неторопливо говорить, поглядывая на окно шестого этажа.
      Маша и Артем подошли к оператору и звукооператору.
      — У них, кажется, прямая связь, — сказала Маша. Артем взял под руку оператора и принялся объяснять ему дальнейшую диспозицию.
      — Странно, что у нас еще где-то возможна прямая связь, — сказал Маше Рома Иванов. — У нас вот телефон в студии не работал, так сначала мастера было никак не дозваться, а потом три месяца линию чинили.
      — Мне то же самое в голову пришло, — удивилась та.
      — Слушай, — продолжал Рома, — а зачем ты носишь обручальное кольцо?
      — Я вообще-то замужем, — сказала Маша.
      — Глядя на тебя, этого никак не подумаешь.
      — Да я и сама не чувствую себя замужем, — с улыбкой призналась она.
      — И поэтому у тебя роман с этим… Микки Рурком?
      — Ты проницателен, как моя подруга Рита!
      — А вы с ним не очень-то друг другу подходите.
      — По-моему, это тебе, а не ему нужно работать в милиции.
      — Вряд ли он захочет со мной поменяться! Да и я, пожалуй, тоже… — сказал Рома Иванов, и они оба рассмеялись.
      Тут Машу подозвал Артем.
      — Вот что, — сказал он. — Для начала мы сделаем короткий эпизод с твоим оперуполномоченным. Ты обрисуешь телезрителям всю ситуацию, ну ты понимаешь, об условиях этого афганца, о его угрозах… — И приведи себя в порядок, — добавил он. — Причешись и постарайся выглядеть посексуальнее.
      Маша отошла в сторонку и занялась своей внешностью. Какие-то пенсионерки окликнули ее из-за милицейского кордона.
      — Маша, доченька, постарайся, чтобы эти вояки его не угрохали!
      Она улыбнулась и кивнула. Как быстро распространяется информация. Непонятно, для чего тогда нужны все эти прямые эфиры, программы новостей и телевидение как таковое.
      — Доченька, а ты не боишься? Ты побереги себя!
      Маша снова улыбнулась. Если она чего и боится, то это окончательного объяснения с Эдиком. Да и то потому, что он может упереться и не отдать ей ее любимый бухарский ковер.
      Между тем Артем с оператором подошли к толпе зевак и продолжали съемку. Чрезвычайное происшествие должно прежде всего выглядеть хорошим шоу.
      Потом Артем снова подошел к Борису Петрову, и снова между ними разгорелась горячая дискуссия. Артем, конечно, был не прочь отснять забойный сюжет, однако только в том случае, если обойдется без смертоубийства.
      — Все пройдет четко и быстро, — убеждал его Борис.
      — Через десять минут вы пропустите в дом съемочную группу! — требовал Артем. — Дайте честное слово офицера!
      — Я могу дать вам какое угодно слово, — криво усмехнулся Борис, — но только ему понадобится какое-то время, чтобы с ней поговорить… Ни к чему, чтобы он нервничал. Еще не хватало нам импровизаций! Если мы начнем на него давить, с ним может случиться припадок. А я хочу, чтобы женщины остались живы.
      — А я что — не этого хочу?! — снова взорвался Артем.
      — Вот уж не знаю, — холодно бросил Борис. — Ему нужно время, чтобы с ней поговорить.
      — Когда же вы нас туда пропустите?
      — Когда сочту возможным. До телевидения мне дела нет. Меня это не колышет. Главное для меня — три женщины в квартире.
      — Четыре! — тут же поправил Борис. — Или Маша уже не в счет?
      Борис явно разозлился.
      — Не придирайтесь к словам. Бросьте эти ваши журналистские подколки. Я учел все, что надо.
      — Так нас пропустят в дом?
      — Я вам уже сказал. И не выводите меня из себя.
      — Ладно, договорились.
      — И не забудьте, что вам нужно убраться оттуда как можно быстрее. Он пообещал, что, после того как войдет Маша, он выпускает женщин. Ущучили?.. Если застрянете там, мы будем вынуждены принять меры.
      — Что это значит? — возмутился Артем.
      — Это значит, — заорал Борис, — что вам лучше не раздражать его своими камерами и лампами, иначе он полдома спалит. Вместе с вами!
      Артем отпрянул назад, словно боялся, что Борис вот-вот схватит его за грудки, а тот некоторое время молча его рассматривал, а потом демонстративно сплюнул.
      — Ничего такого не будет, — сказала Маша.
      — Вы все с ума посходили, — сказал Артем, оглядываясь на нее. — Зря я вообще с вами связался. Делайте что хотите.
      Борис нежно обнял Машу за плечи.
      — Не нужно паниковать, уважаемый, — обратился он к Артему. — Я на девяносто девять процентов уверен…
      — Да пошел ты со своими процентами! — проворчал Артем. — Ему на тебя просто наплевать, Маша. Так и знай.
      Борис убрал руку с ее плеч.
      — Одному тебе не наплевать, умник, — презрительно бросил он.
      — Ну хватит! — прикрикнула на обоих Маша. — Давайте займемся делом. Каждый своей работой… Я уверена, все обойдется, — повторила она.
      — Ладно, за работу, — сказал Артем и кивнул оператору, чтобы тот приготовился.
      Нужно было снять эпизод с оперуполномоченным на фоне черной пасти подъезда, куда предстояло нырнуть на свой страх и риск Маше Семеновой.
      Тут ей пришла в голову одна идея.
      — Боря, — попросила она, — попроси кого-нибудь сбегать в ближайшую палатку и прикупить чего-нибудь из съестного. Я возьму это с собой. Думаю, что на сытый желудок наш друг будет более дружелюбным и сговорчивым. Как-никак это мужчина. Да и я не прочь перекусить. Я с утра на кофе.
      — Отличная мысль! — восхитился Артем.
      — Как мне самому это в голову не пришло? — кивнул Борис. — Подождите, я сейчас все организую.
      Он вытащил бумажник и подошел к одному мальчику-сержанту из оцепления, который, кажется, нервничал больше, чем все они вместе взятые. Пока он объяснял ему что к чему, Рома Иванов шепнул Маше:
      — Ты и правда не боишься?
      Она задумалась, но только на мгновение.
      — Как ни странно, но у меня такое чувство, что все закончится благополучно.
      Он улыбнулся.
      — В этом нет ничего странного. Это интуиция. Когда я работал в военной редакции, у меня было точно такое же чувство. Это очень важно.
      Маша подняла брови.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Где мы только не работали — ив Карабахе, и в Приднестровье, и в Таджикистане. В общем, мотались за горячим материалом по горячим точкам. И при этом я всегда прислушивался к своей интуиции. Если в душе есть уверенность, то все кончается благополучно… Нет уверенности… — Он запнулся.
      — Что тогда?
      — Тогда — хреново. Неприятностей не избежать. Лучше дома сидеть. Это уж проверено.
      — А не хреново себя чувствуешь, когда от командировки отказываешься, ведь у остальных твоей интуиции может и не быть? — улыбнулась Маша.
      — Еще бы не хреново, — вздохнул Рома. — Еще как хреново.
      — Ну и как тогда поступать?
      — Смотря по тому, что хреновее, — пожал плечами звукооператор.
      — Интересная теория. Я бы назвала ее теорией хреновости.
      — Да уж можно и так. Чего-чего, а этого самого продукта в ней предостаточно.
      — Что ж, посмотрим теперь, как она работает. Рома снова улыбнулся и занялся своей аппаратурой.
      Тем временем Борис уже отослал сержантика за провизией, а сам надел для телекамеры пиджак и начал причесываться.
      — Все готовы? — спросил Артем. — Тогда поехали!
      — Пожалуйста, — начала Маша, обращаясь к Борису, — пару слов о том, что здесь происходит.
      Петров прокашлялся в микрофон.
      — Да, в общем, ничего такого особенного, — пробубнил он. — Тут один гражданин вот заперся в квартире. Вместе с женой, ее сестрой и тещей. Мы предполагаем, что он вооружен.
      Тут Борис поднял руку и неопределенно указал большим пальцем себе за спину. Оператор дал крупным планом подъезд и окно на шестом этаже, прикрытое пестрой занавесочкой.
      — Как вы об этом узнали?
      — Да он нам сам и позвонил. Террорист, то есть. Заявил, что взял заложников. Вернее, заложниц. Пригрозил, что убьет жену и двух других женщин, а после застрелится сам.
      — Что это на него нашло, он не говорил?
      — Видно, захотелось увидеть себя по телевизору.
      — А если серьезно?
      — Да уж какие тут шутки. У него две канистры с бензином и граната.
      — Он выставил какие-то требования?
      — Только чтобы ты… то есть вы, — исправился Борис и продолжал: — Вошли в квартиру и переговорили с ним о его проблемах. Потом он обещал сдаться. Вот, собственно, и все.
      — Итак, — подытожила Маша, — ситуация заключается в том, что тот человек готов сложить оружие и отпустить женщин, если именно я с ним побеседую? Это так?
      Борис Петров только руками развел. Мол, что тут добавишь. Такая вот ситуация.
      . — А если бы я отказалась, — предположила Маша, — вы думаете, он способен выполнить свою угрозу?
      Борис Петров снова развел руками.
      — Вряд ли. Но лучше перестраховаться.
      — Значит, милиция решила переложить свои функции на журналистов? А если бы на моем месте была бы ваша жена, Борис, или просто любимая женщина, — повторила Маша перед камерой вопрос, который задавала ему по телефону, — вы бы позволили ей идти туда?
      Он чуть-чуть покраснел. В кадре это вряд ли будет заметно.
      — А ваш муж, простите, вам это позволил? — парировал он.
      Теперь покраснела она. Это тоже будет вряд ли заметно на экране.
      — Только с тем условием, чтобы я вовремя вернулась домой, — выпалила она.
      — Я его понимаю, — кивнул Борис.
      — Что ж, — резко сказала Маша, — пойдемте!
      — Ага, — кивнул он.

      Они неторопливо направились к подъезду дома, и камера все время двигалась следом. Борис, конечно, был прежним Борисом. Но она уже не могла относиться к нему как раньше. За спиной оператора двигались Артем Назаров и Рома Иванов. В таком составе они дошли до двери парадного и остановились. Они ждали, пока вернется посланный за едой мальчик из оцепления. Борис крепко держал Машу за локоть. Его сильная рука золотилась тонкими рыжеватыми волосками. Наконец прибыла еда Сквозь полупрозрачный целлофановый пакет с ручками было видно, что это случайный набор продуктов из уличной коммерческой палатки — когда в спешке берут что под руку попадется, но так, чтобы подешевле. Двухлитровая бутылка с пепси в придачу. Нагрузившись, Маша двинулась вверх по лестнице мимо прижавшихся к стенам и перилам омоновцев в бронежилетах. Одна вошла в лифт.
      Она несколько успокоилась и перевела дыхание, когда, выйдя из лифта, увидела, что на лестничной площадке шестого этажа пусто. Отыскав глазами нужный номер квартиры, она подошла к двери, позвонила — для чего пришлось зажать бутылку с пепси под мышкой — и отступила на два шага, чтобы ее можно было легко рассмотреть в дверной глазок.
      — Это кто? — тем не менее поинтересовался из-за двери сипловатый мужской голос.
      — Маша Семенова — из криминальных новостей, — помедлив, ответила она и подумала, что в данной ситуации это прозвучало довольно глупо.
      Внезапно из-за двери послышался женский крик. К нему присоединился другой — тоже женский. То ли звали на помощь, то ли бранились. Их перекрыл раздраженный голос третьей женщины:
      — Да заткнитесь вы!
      — Вы одна или как? — старался перекричать женщин, мужчина. — Имейте в виду, я все эти штучки знаю!
      — Я совершенно одна, — спокойно сказала Маша. — Можете открывать.
      — Кажется, вы и правда Маша Семенова…
      — Она самая. Открывайте!.. А то мне тяжело держать…
      — Что там у вас? — насторожился мужчина.
      — Да так, ничего особенного. Просто я на всякий случай прихватила поесть…
      На несколько секунд воцарилась тишина, потом щелкнули запоры, и дверь быстро приоткрылась.
      — Любите же вы чудить! — услышала Маша.
      Она шагнула за порог однокомнатной квартиры, дверь тут же захлопнулась, и перед ней возник небритый мужчина лет тридцати семи в стареньком спортивном костюме с вытертыми коленями и обтрепавшимися рукавами и в ветхих кедах, какие лет сто назад носили пионеры. Но главным и характерным были, конечно, не кеды, а большая зеленоватая граната, которую он сжимал в руке и держал слегка на отлете и на которую с явной гордостью и удовольствием поглядывал своими черными, нездорово поблескивающими глазами. С такими же гордостью и удовольствием поглядывал он и на одну из канистр, которая стояла посреди маленькой прихожей и сильно воняла бензином, поскольку крышка с горлышка была снята. Кроме того, в другой руке мужчина держал старенький двуствольный обрез.
      Как бы из уважения к хозяину Маша бросила на этот арсенал понимающе вежливый взгляд и направилась прямо в комнату — к круглому столу, застеленному белой скатертью и малиновой полупрозрачной клеенкой. Не говоря ни слова и едва кивнув трем женщинам, две из которых сидели на тахте, а другая стояла у окна, Маша поставила на стол бутылку с пепси и принялась выгружать из целлофанового пакета продукты.
      — Я думаю, мы все уже успели проголодаться, — сказала она. — Посмотрим, что тут у нас есть…
      На столе появилось несколько пачек пресных крекеров и сладкого печенья, баночка маслин в масле, чипсы с сыром, упаковка сырокопченой колбасы тонкими ломтиками и стеклянная баночка исландской сельди.
      — Господи, — запричитала пожилая, но явно молодящаяся женщина, которая, очевидно, являлась тещей «террориста», — что они там, с ума посходили! Мы же вот-вот взлетим на воздух!
      — Помолчи, мама! Не то и правда накаркаешь! — истерически взвизгнула красивая, но чрезвычайно потасканная крашеная блондинка неопределенных лет.
      — А я так даже буду очень рада. Меня давно от всего этого тошнит, — отрывисто и зло проговорила коротко стриженная молодая женщина в длинном сером свитере-
      Ее пробирала нервная дрожь, и она инстинктивно жалась к окну, поближе к солнцу.
      — Скажи своему придурку, чтобы хоть теперь он закрыл бензин! Не то меня сейчас вырвет! — крикнула ей пожилая женщина, из чего Маша заключила, что женщина в свитере была женой того, кто заварил всю эту кашу.
      Маша обратила также внимание на то, что трюмо, стоявшее в углу комнаты, находилось в самом плачевном состоянии — зеркало было разбито вдребезги, а посреди обнажившейся деревянной панели зияла страшная дыра, которая могла образоваться не иначе как от выстрела из обреза.
      Между тем мужчина издал гортанный звук — не то рассмеявшись, не то зарычав, — и, подхватив стоявшую поблизости вторую канистру, вышел на середину комнаты с несомненным намерением оросить бензином ковер.
      — Вы забыли, что я как-никак у вас гостях, — напомнила ему Маша. — А запах бензина не слишком подходит к маслинам и селедке!
      — Люблю селедку, — задумчиво проговорил он.
      — Ну так оставьте пока в покое канистру. Давайте займемся селедкой.
      — Только предупреждаю, — проворчал он, закрывая канистру и отставляя ее в угол, — не выкиньте чего-нибудь такого!
      — Договорились, — коротко кивнула Маша и снова повернулась к столу.
      — Повлияйте хоть вы на него! — громко зашептала ей теща с тахты.
      — Тс-с! Ты его опять выведешь из себя, мама! — одернула мать крашеная блондинка.
      — Меня никто не может вывести из себя! — неожиданно завопил мужчина и так ударил прикладом обреза по столу, что едва не опрокинулась бутылка с пепси. И тут же совершенно спокойно добавил:
      — Я знаю себе цену!
      Но когда мать и дочь стали шептаться, он снова закричал:
      — Молчать!
      Когда его охватывала ярость, то губы у него начинали дрожать, лицо белело, а черные глаза начинали отливать красным огнем.
      Маша уже вполне успела освоиться в «предлагаемых обстоятельствах».
      Кроме простреленного трюмо с раздолбанным зеркалом, тахты и стола, в комнате помещалась стенка с пожухлой полировкой, маленький телевизор с пыльным экраном и два продавленных кресла. Над тахтой висела фотография какого-то совсем молодого человека в форме десантника Советской Армии, снятого на фоне знамени части. Только присмотревшись внимательнее, Маша обнаружила отдаленное сходство между юношей на фотографии и мужчиной, который размахивал гранатой и продолжал выкрикивать:
      — Всем молчать! Сейчас взорву, взорву!
      Теща закатила глаза. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Крашеная блондинка закрыла лицо ладонями и непрестанно повторяла:
      — Мне все равно!
      — Да заткнитесь вы, — крикнула молодая женщина в сером свитере, жена, — или, честное слово, я сама возьму спички!
      Женщины мгновенно угомонились, а крашеная спросила Машу:
      — Можно мне глоток пепси?
      — Конечно, — кивнула та. — Сегодня такая жара. Кажется, у всех в горле пересохло.
      Мужчина переминался с ноги на ногу.
      — Да оставьте в покое вашу гранату. Не то останетесь голодным, — сказала Маша.
      Как-то так само собой получилось, что она произнесла это внушительным материнским тоном. Когда-то нечто подобное она и сама слышала от матери: «Брось эту гадость и вымой руки, не то останешься без сладкого!» Мужчина на удивление покладисто отреагировал на эту интонацию и, положив гранату и обрез на стол, придвинул себе стул и уселся.
      — А тарелки? А стаканы? А вилки? — подняла брови Маша.
      — Принесет кто-нибудь или нет? — нетерпеливо спросил мужчина.
      — Я принесу, — неохотно сказала его жена и, оттолкнувшись от подоконника, отправилась на кухню.
      — И принеси мой нож! — крикнул ей вдогонку мужчина.
      Когда она вернулась, две другие женщины уже успели усесться за стол и, неуверенно взирая на съестное, сидели не шевелясь. Она придвинула стул и села за стол. Большим — не то десантным, не то охотничьим — ножом мужчина вскрыл маслины и селедку и, словно школьник, положив перед собой на стол ладони, тоже замер. Видя, что никто не пошевельнется, Маша разлила по стаканам пепси и, приподняв баночку с селедкой, как можно жизнерадостнее спросила:
      — Ну, кому селедку?
      Если бы Маша могла предполагать, что этот невинный вопрос едва не будет стоить жизни и ей, и всем, кто находился за столом, то предпочла бы помолчать.
      — Ему! — сказала теща.
      — Нет, не мне! — запротестовал мужчина. — Мне колбасу!
      — Идиот, — сказала теща, — ты только что говорил, что любишь селедку. Вот и ешь ее!
      — Я знаю, что я говорил! — вдруг заорал он. — Я не говорил, что буду ее есть!
      — Нет, ты сказал, что любишь селедку! — сказала жена. — Ты всегда ее любил!
      — Не начинай опять свои капризы, — поддержала ее сестра. — Кроме тебя, тут твоя селедка никому не нужна!
      — И мне не нужна! — крикнул мужчина, и у него на глазах появились слезы.
      — Чего же ты нам с ней голову морочил?! — вскипела жена.