Котовский долго еще стоял и глядел на площадь, выжидая время, достаточное для того, чтобы командиры добрались к себе и познакомили с заданием своих подчиненных. Потом еще раз посмотрел на часы и приказал подымать бригаду.
      Связные мигом бросились к коновязям, вскочили на коней и один за другим помчались в свои части, и все местечко ожило. Захлопали двери хат, заскрипели ворота.
      Во всех дворах забегали бойцы, заволновались кони.
      Послышалась сдержанная команда служилых вахмистров, поторапливающих кавалеристов.
      Первыми пришли в движение и стали строиться неподалеку от штаба бригады пешие эскадроны. На этот раз пеших бойцов набралось немало.
      Строгие и подтянутые, они молча и деловито разбирали с двуколок подвезенные патроны и ручные гранаты.
      До отказа набивали патронами свои брезентовые патронташи, закладывали гранаты за пояса, рассовывали по карманам.
      Вскоре на всех улицах, ведущих на площадь, послышался нарастающий глухой топот. Это поспешали на торопливом конском шагу эскадроны котовцев. Постукивая стременами и позвякивая сбруей, бойцы безмолвно, эскадрон за эскадроном, выезжали на площадь из лунной мглы. Они на ходу перестраивались лицом к штабу бригады во взводные колонны и затихали,х словно на площади никого и не было.
      К крыльцу штаба подъехал Криворучко. Ему предстояло на этот раз действовать со своим полком из засады.
      - Бригада построена, товарищ комбриг, - доложил командир полка.
      - Вытягивай колонну, - приказал комбриг. - Достигнешь первого оврага задержишься. Как действовать дальше - получишь указание на месте.
      - Выполняю, товарищ комбриг, - вполголоса ответил Криворучко и пустил коня рысью в голову колонны своего полка.
      Когда пеший дивизион и второй кавполк покинули местечко, комбриг тронул вторую колонну.
      Вскоре оба полка скрытно, без шума заняли исходные позиции. Перед котовцами лежала долина, обширная и гладкая, как поверхность стола. Вдали, где долина суживалась, на отлогом холме виднелись смутные очертания садов и отдельных строений Горынки. Там, на гребне холма, тянулись вражеские укрепления. Поодаль, на виду у Горынки, в небольшом перелеске, затерянном, как островок среди бескрайнего моря пшеницы, таились в засаде эскадроны второго полка.
      - Начинай, парень, - сказал комбриг, отдавая последние указания командиру пешего дивизиона. - Главное - не горячись и смотри за братвой. Кто попятится, действуй по всей строгости.
      - Заверяю, товарищ комбриг, среди бойцов пешего дивизиона не найдется трусов, - с подъемом ответил командир.
      - Вот и отлично, - одобрительно махнул рукой комбриг. - Ступай и действуй.
      Командир шагнул в высокую пшеницу в сторону пехотной цепи и скрылся.
      Лунная ночь, еще не тронутая зарей, казалась бесконечной.
      - Давайте отдохнем минуту-другую, - предложил комбриг комиссару и начальнику штаба, опускаясь на землю.
      Комиссар прилег рядом с комбригом. Начальник штаба продолжал стоять. Он пристально всматривался в лунную мглу и чутко прислушивался, как осторожно продвигалась вперед стрелковая цепь пеших эскадронов, как шелестела пшеница под ногами бойцов.
      Комбриг и комиссар лежали молча. Они тоже напряженно и долго прислушивались, ожидая, когда пехота наконец завяжет бой.
      - Не торопится пехота, - вздохнул комбриг и приподнялся на локоть.
      - Сейчас начнет, - тихо ответил комиссар и с тревогой поглядел на восток, где уже небо стало сереть, предвещая приближение рассвета.
      Котовский хотел что-то сказать начальнику штаба, как вдруг тишину взорвал раскатистый боевой клич пешего дивизиона, и многократное эхо покатилось над долиной.
      В ту же минуту оглушительно и свирепо ударили пулеметы противника.
      Комбриг и комиссар вскочили на ноги.
      - Смотри, сколько их, - протянул руку комиссар в сторону Горынки. Один, два, три, четыре... А вот еще и еще...
      Вдоль всей вершины холма в предрассветной темноте лихорадочно плясали радужные вспышки пулеметных очередей.
      Глядя на огненный пояс обороны противника, комбриг, не оборачиваясь, позвал начальника штаба.
      - Пулеметов у них как будто не прибавилось, - сказал он, напрягая голос. - Гони немедля связного к Криворучко. Прикажи, чтобы без команды на Горынку не кидался. Сейчас нужно все внимание противника приковать к центру его обороны. Ты понял меня?
      - Понял, - утвердительно закивал головой начальник штаба и приказал вызвать связного.
      Тот внимательно выслушал начальника штаба, вскочил в седло и помчал коня во весь опор к перелеску.
      Боевой клич пешего дивизиона между тем стал ослабевать и вскоре заглох. Яростно строчили одни лишь пулеметы противника.
      Комбриг встревожился.
      - Захлебнулась атака, - сказал он начальнику штаба. - Надо сейчас же поддержать огнем артиллерии...
      И еще один связной ускакал в лунную ночь, в сторону небольшой возвышенности, за которой окопалась конная батарея.
      Вскоре ночной воздух вздрогнул от оглушительного залпа трехдюймовок, и вся долина застонала, заохала.
      Несколько минут горласто бабахали две пушки. Это помощник командира батареи Яков Продан выдвинул по указанию Котовского вперед два орудия и прямой наводкой в считанные минуты разворотил и начисто подавил несколько пулеметных гнезд противника.
      - Молодец! - воскликнул Котовский, наблюдая за артистической работой Продана. - Бей их в лоб, Яша, чтоб навечно забыли дорогу на Украину!
      Котовский любил, когда в дело вводилась бригадная батарея. Он преображался в такие минуты и внимательно вслушивался в грозный рев своих пушек. Но на этот раз он с волнением наблюдал, как рвались снаряды и бушевал огонь на гребне холма. А волноваться было отчего. Ведь речь шла о жизни обитателей деревни, которые, возможно, остались в окраинных хатах и не успели укрыться.
      Загорелось отдельное строение у самого края деревни, и огромный столб багрового дыма заклубился над Горынкой. Комбриг приказал прекратить огонь.
      В наступившей тишине было слышно, как в Горынке поднялась паника, как кто-то истошно вопил, как сухо щелкали пистолетные выстрелы.
      Комбриг решил воспользоваться сумятицей в деревне. Он быстро подбежал к Орлику, вскочил в седло и поскакал в глубину долины, в расположение первого полка. Конные эскадроны давно уже стояли здесь в боевом порядке и ждали только сигнала.
      Не сбавляя аллюра, комбриг сделал полукруг перед центром полка, развернутым в лаву, и подал команду:
      - За мной, в атаку, марш, ма-ар-р-ш!!
      И ускакал вперед, увлекая полк за собой. Эскадроны изломанной линией устремились за комбригом.
      Когда конная лава приблизилась к цепи пеших эскадронов, бойцы поднялись из пшеницы и снова пошли в атаку. Снова раздался боевой клич пешего дивизиона.
      Он слился на этот раз с боевым кличем конных эскадронов.
      И опять свирепо ударили пулеметы противника.
      Встреченная ливнем свинца, конная лава расстроилась и отхлынула. Пеший дивизион не дотянул до оврага, отделяющего Горынку от долины, и снова залег в хлебах.
      Было ясно: снова неудачный исход атаки. Комбриг нервничал.
      - Начальник штаба, теряем время, - сказал он. - Наступит рассвет, и всей операции крышка!
      - Да, время не терпит, - начальник штаба вскочил в седло.
      - Играй "атаку", - кивнул комбриг штаб-горнисту и размашисто пошел к коноводу, который стоял с его конем поодаль.
      - Не остыл еще Орлик, - сказал коновод и нехотя передал поводья комбригу.
      - Не время прохлаждаться, - сердито заметил комбриг, быстро разобрал поводья и тоже вскочил в седло.
      Чуяло сердце коновода недоброе, хотелось ему сказать вслед комбригу, чтобы поберег себя, да не решился. Он только покачал головой, вскочил в седло и яростно огрел коня нагайкой.
      Орлик как бы почувствовал решимость комбрига. Он сжался под ним как пружина, высоко поднял голову, в несколько стремительных прыжков вынес его вперед и остановился как вкопанный. Комбриг вырвал из ножен клинок, взмахнул им и дал шпоры коню. Орлик от неожиданности вздыбился и, сделав резкий скачок, помчал комбрига в расположение конных эскадронов первого полка.
      В это время за Горынкой ударила неприятельская пушка. За нею вторая... третья... и несколько снарядов разорвалось недалеко от комбрига. Взорванная снарядами земля и клочья пшеницы взметнулись вверх и медленно опустились. На гладкой скатерти пшеничного поля образовались три черных пятна...
      Небосклон на востоке между тем запылал багрянцем, как развернутый боевой штандарт. Наступал рассвет. Вся долина перед Горынкой и лавина атакующих с каждой минутой становились все виднее, все отчетливее.
      Нужно было торопиться, чтобы использовать остатки исчезающей мглы и до восхода солнца ворваться в деревню.
      Комбриг примчался в расположение первого полка.
      Громовым голосом скомандовал спешиться и сдать лошадей коноводам.
      Кавалеристы мигом спешились, сдали коней и рассыпались в стрелковую цепь.
      - Вперед!! - вскричал комбриг и помчал коня в сторону пеших эскадронов.
      Спешенные кавалеристы с винтовками наперевес легкой побежкой устремились за комбригом.
      А он как ветер все мчался вперед, легендарный комбриг Котовский, на своем гигантском огненно-рыжем скакуне.
      Вот он достиг цепи пеших эскадронов и, напрягая голос, поднял бойцов в атаку...
      Появление комбрига среди атакующих снова вызвало шквальный огонь противника. Его пулеметы на этот раз прямо бесновались. Они пронизывали подступы к Горынке по всем направлениям смертельными трассами свинца.
      Комбригу грозила гибель. Начальник штаба помчался ему наперерез.
      - Остановись, Григорий! Сойди с коня! Укройся!!! - кричал он ему вслед, то и дело понукая своего дончака, который и без того распластался, как борзая в предельном намете.
      Но комбриг не слышал начальника штаба. Он как вихрь носился уже из конца в конец перед фронтом своей пехоты и упорно показывал клинком на Горынку.
      За ним как тень неотступно скакали коновод и штабтрубач.
      Бесстрашие комбрига воодушевило атакующих.
      Бойцы пеших эскадронов и спешенные кавалеристы соединились и двинулись многочисленной лавиной вперед во весь рост. Они шли стойко и неотвратимо, преисполненные решимости во что бы то ни стало добраться до Горынки и свести наконец счеты с упорным врагом.
      За Горынкой снова громыхнули пушки. И снова один за другим три снаряда разорвались неподалеку от комбрига.
      Раздался еще залп, и три столба земли взлетели вверх почти одновременно, в непосредственной близости от комбрига...
      Когда дым и пыль рассеялись, все увидели Орлика, который мчался без всадника. Конь бросался из стороны в сторону, неистово крутил и тряс головой.
      - Уби-и-итП - пронзительно закричал кто-то из бойцов, бегущих на помощь комбригу.
      Стоустый голос мгновенно разнес эту весть по всей цепи, из края в край. Сотни людей без команды прибавили шагу. Многие стали вырываться вперед.
      - За мной, братва!! - зычным голосом призвал своих бойцов взводный Яблочко. - Круши вражескую нечисть!
      - Руби белую кость!! Бей панских наймитов! - грозно раздавались в центре лавы могучие голоса Константина Ведрашко, Евдокима Ляхомского, Ионы Сорочана.
      Где-то в центре лавы в грохоте боя яростно вскричал гигант Яков Руснак:
      - Гранаты к бою! Приготовиться!
      Пример удальцов, как натиск ураганного ветра, подхватил и понес вперед многолюдную лаву котовцев. Вот они стремглав преодолели расстояние, отделявшее их от оврага, изломанной лавиной скатились вниз, затем взбежали на косогор и залегли вдоль колючей проволоки перед самой Горынкой...
      К месту, где только что упал Котовский, прибежало еще несколько человек. Они увидели комбрига лежащим вниз лицом среди неглубоких воронок, с клинком, зажатым в руке. Он силился встать на ноги, но не мог.
      Неподалеку лежал коновод комбрига. Он был ранен в живот и тяжело стонал. К комбригу осторожно подошел совсем еще юный боец из пешего эскадрона.
      - Жив... - произнес он, глядя во все глаза на комбрига.
      Потом боец отбежал в сторону и, размахивая винтовкой, закричал звонким восторженным голосом:
      - Жи-ив!! Комбриг жи-ив!
      Радостный возглас бойца услышали в ближних звеньях обширной лавы. Из звена в звено весть эта покатилась дальше, на самый крайний фланг атакующих.
      Бойцы и командиры враз поднялись из пшеницы и ринулись на вражеские укрепления. Гулко прогремели у самой деревни разрывы ручных гранат. Это котовцы пустили в ход свою "карманную артиллерию" по проволочным заграждениям противника.
      Из засады неожиданно выскочил второй полк. Сотнями изломанных молний блеснули клинки в багровом рассвете, и яростное "ура!" огласило окрестность. Эскадроны полка с тяжким стоном промчались через обширное нескошенное поле и стремительно стали окружать деревню.
      Высоко в небе задрожали длинные лучи света - предвестники восхода солнца. Пробуждался новый солнечный день, еще один из тех героических дней, которыми так обильно был прославлен в этот незабываемый год победный и тернистый путь котовцев.
      ...Комбриг отчетливо услышал знакомый ему боевой клич всей бригады. Он услышал также, как где-то возле Горынки свирепо хлестнули свинцом оба пулеметных эскадрона.
      Он прислушался еще немного и вспомнил вдруг о батарее. Ему непонятно было, почему она молчит в такую горячую минуту, когда в бой вступила вся бригада.
      Он напряг последние силы и неожиданно встал на ноги.
      Отвел руку с зажатым клинком в сторону и, пошатываясь, глухо промолвил:
      - Где б-б-атарея? П-п-очему не стреляет?
      - Нельзя ей, товарищ комбриг, - ответил кто-то из бойцов. - Нельзя, потому как пехота наша уже во вражеских окопах.
      Комбриг широко открытыми глазами посмотрел на бойца, обнял и прижал его к себе.
      - Победа, сынок, - прошептал он сухими, запекшимися губами, и глаза его заблестели. - Теперь на Икву... Без останова... - сказал он громче, хотел шагнуть вперед, но побледнел вдруг и грузно опустился на землю...
      Несколько дюжих бойцов подняли комбрига, усадили на штабную пулеметную тачанку и бережно повезли на катенбургскую дорогу. Комбриг Котовский был тяжело контужен.
      ...Спешенные и конные эскадроны ворвались в Горынку с двух сторон. В деревне поднялась паника. Выбитые из окопов жолнеры разбегались по садам и огородам. Офицеры перехватывали своих солдат, беспощадно избивали и расстреливали в упор. Но жолнеры не в силах были преодолеть страх перед конницей Котовского. Усилия офицеров были напрасны. Жолнеры бросали винтовки, ранцы и сдавались. Офицеры, настигаемые котовцами, падали на колени, бессвязно бормотали слова оправдания, просили пощады.
      Только ценою тяжелых потерь немногим частям гарнизона удалось вырваться из деревни. Преследуемые по пятам, они поспешно бежали на Икву.
      Весь день бригада преследовала противника, охватывала его фланги, не один раз угрожала окружением.
      К вечеру части прикрытия противника были прижаты к реке. Они не сумели организовать оборону переправы и были сброшены в Икву.
      - Выкупали шляхту! - вскричал комиссар.
      - За дело выкупали, - серьезно сказал пожилой кавалерист и сбил на затылок кубанку. - Это им и за Горынку, и за комбрига.
      Кавалерист стал свертывать цигарку, с завистью наблюдая, как лихо налетали его товарищи на западном берегу на пехоту противника, как сверкали их сабли в лучах вечернего солнца. На этот раз он не мог принять участия в этой баталии. Конь его, раненный в ногу, жался к нему и дрожал от озноба.
      К комиссару подъехал начальник штаба. Он долго и внимательно просматривал в бинокль обширную равнину за Иквой. Мельком взглянул на многочисленную колонну пленных жолнеров, устало шагавших к переправе под конвоем нескольких кавалеристов. Потом пристально всмотрелся в даль, выпрямился в седле и передал бинокль комиссару.
      - Смотри, комиссар, - сказал он взволнованно, - Ты только смотри, как они драпают!
      Комиссар посмотрел в бинокль. Вдали за Иквой по дороге на запад клубилась пыль. Нескончаемая колонна пехоты и кавалерии противника торопливо уползала по этой дороге в дальний лес. Над вершиной леса ярко блестели в догорающих солнечных лучах золотые купола Почаевской лавры. Там, где-то поблизости, лежала Галиция, к рубежам которой так стремился Котовский.
      Мысль о том, что комбриг контужен, целый день преследовала начальника штаба. Но только теперь, когда затихал бой и наступала вечерняя тишина, он понастоящему ощутил тревогу, вызванную отсутствием комбрига.
      - И нужно такому случиться, - вздохнул начштаббриг и грустно посмотрел на комиссара.
      - Не горюй, - участливо ответил комиссар. - Он скоро вернется. Он задаст еще такую трепку шляхте, что ей так же горько будет в Галиции, как несладко сейчас на Волыни...
      Солнце уже коснулось линии горизонта, когда показался Ульрих. Комиссар тронул коня ему навстречу.
      Ульрих прискакал с переправы, чтобы подписать донесение начдиву Якиру о победе. Его лицо, вся одежда были покрыты густым слоем пыли.
      - Хватит на сегодня или как? - улыбнулся Ульрих и поглядел на комиссара.
      - Смотри, каков, - сказал комиссар начальнику штаба. - Он еще спрашивает, хватит на сегодня или...
      - Горнист, труби отбой! - приказал Ульрих нарочито громким голосом и пустил коня в галоп в сторону переправы.
      Там, на юго-западном берегу реки, уже собирались эскадроны обоих полков, выходя из боя.
      Комиссар и начальник штаба тронули усталых коней к полевому штабу бригады, опознавательный значок которого маячил на кавалерийской пике, воткнутой в землю у подножия одинокого дерева.
      Сгущались сумерки. Дремлющая Иква, равнодушная к происходящему на ее берегах, курилась легким туманом...
      ЗА БОЖЬЕЙ ГОРОЙ
      После освобождения войсками Красной Армии Дубно и Кременца на фронте воцарилось затишье. Был на редкость безоблачный жаркий день. Полноводная Иква манила к своим берегам, обещая благодатную прохладу и безмятежный отдых. Пользуясь передышкой, красноармейцы чистили оружие, чинили амуницию, одежду, обувь. Многие стирали белье, купались, грелись на солнце или отдавались приятной дремоте в тени деревьев.
      Впереди, в глубине обширной долины, где виднелись отдельные хутора, рощи и редкой цепочкой тянулись кряжистые дубы, притаился противник.
      Неожиданно на правом фланге, где-то у Радзивиллова или Козина, ударили неприятельские пушки. Весь боевой участок фронта от Дубно до Кременца пришел в движение. Долго сотрясали воздух и землю десятки вражеских батарей. Потом пальба внезапно умолкла, и раздался отдаленный боевой клич польской пехоты:
      - Вива-а-ат!! Вива-а-ат!!!
      Котовцы по сигналу "тревога" бросились к лошадям, стали быстро строиться.
      - Не иначе как шляхта с цепи сорвалась, - сказал командир полка Криворучко, разбирая поводья. - Вот точно так же было под Ольшанкой. Мы только растелешились и сунулись в воду, а они тут как тут!
      - Было дело, - кивнул головой комбриг Ульрих, вскакивая в седло. Только номер этот больше не выйдет у них!
      И Ульрих улыбнулся, вспомнив, видимо, как Криворучко прямо из воды вместе со своим голым дивизионом отбивал неприятеля.
      Ульрих тронул коня рысцой вдоль фронта построенных эскадронов.
      - Гляди в оба, братва! - ободрял Ульрих кавалеристов. - Неспроста паны подняли хай...
      Как ни нажимал противник, но добиться успеха в этот день ему не удалось. Одна из пехотных бригад Якира, поддержанная буденновской дивизией, решительно контратаковала белополяков, отбросив их на старые рубежи. Не помогли им в этот день ни скрытно подтянутые резервы, ни внезапный удар, нацеленный на Дубно.
      Весь участок фронта ожидал повторных атак и готовился к отпору. Но противник в этот день больше не проявлял активности. Остаток дня и вся ночь прошли в тревожной тишине, изредка нарушаемой поисками разведчиков.
      На другой день, едва занялся рассвет, белополяки усилили нажим у Козина и потеснили пехоту Якира на Столбец.
      Котовцы чутко прислушивались к жаркому бою, шумевшему где-то далеко на правом фланге. Бойцов и командиров томила тягостная неизвестность и разбирала досада от вынужденного безделья.
      - Лютует шляхта, - кивнул взводный Яблочко в сторону боя. - А у нас хоть бы тебе один выстрел!
      - Не спеши в лепеши, взводный, - сказал кто-то в строю, - а то как бы не пришлось угодить в крапиву!
      Помощник эскадронного Петр Процко оглянулся на взводную шеренгу Яблочко и заметил:
      - Спеши не спеши, а драка не за горами. Сдается мне, отвлекают нас паны наскоками на Дубно. Того и гляди рванут на Кременец.
      И как бы в подтверждение его слов вражеская артиллерия неожиданно ударила со стороны Ляхова, и вскоре густые цепи жолнеров повели наступление на пехоту Якира, прикрывавшую Кременец.
      Несколько снарядов залетело в расположение котовцев. Кони испуганно затоптались, взвились на дыбы, дико заржали.
      - Накаркали командиры, - пошутил помощник взводного Сторчаков, с трудом удерживая заплясавшего коня...
      Помощник взводного не договорил. Высоко над эскадронами лопнул шрапнельный стакан. Россыпь заряда зло зашипела во все стороны.
      - В лаву-у-у!! - прозвенел где-то впереди высокий и зычный голос Ульриха, и эхо команды далеко разнеслось по долине.
      - В лаву-у-у!! - повторили нараспев командиры полков и эскадронов...
      И вся бригада изломанной линией под частым шрапнельным огнем противника устремилась вперед.
      Завязался горячий бой, который длился до самого полудня. Обе стороны дрались с дьявольским упорством. И только в полдень, когда воздух потемнел от пороховых газов и солнце потускнело, белополяки заметно стали сдавать и наконец попятились.
      - В атаку, марш, марш-ш-ш! - протяжно скомандовал Ульрих, и клинок его ослепительно засверкал в лучах полуденного солнца.
      ...С гиком и посвистом налетели котовцы на отходившие цепи жолнеров.
      Котовцы гнали и крошили противника до самого Ляхова и, возможно, промчались бы дальше, но их остановил сигнал горниста, звучно игравшего "отбой". Эскадроны сдержали лошадей и широкой лавой отошли на прежние позиции.
      Солнце уже перевалило за полдень, когда котовцы привели себя в порядок и приготовились к новой атаке. В это время разведка обнаружила движение крупных сил противника со стороны Галиции по дороге на Кременец. Не успели запыхавшиеся разведчики доложить об этом Ульриху, как вдали уже показался противник.
      Многоверстная колонна пехоты и конницы белополяков двигалась форсированным маршем. Словно гигантский удав, торопливо передвигалась она с холма на холм, рассеченная на многочисленные звенья, и море штыков-ножей сверкало над колонной, точно чешуйчатый панцирь сказочного Змея Горыныча. Густые облака пыли высоко поднимались над дорогой и медленно оседали на нескошенные поля ржи и гречихи. Это торопились к месту сражения свежие резервы противника, предназначенные для обороны Галиции.
      Артиллеристы открыли по колонне противника беглый огонь, и в задымленном небе вспыхнули многочисленные, похожие на ватные шарики, разрывы шрапнельных снарядов. Через минуту-другую на колонну посыпались фугасные и осколочные снаряды. Под беглым комбинированным огнем колонна изломалась. Жолнеры стали разбегаться по обе стороны дороги. Кавалерия противника рассредоточилась и поскакала к дальней роще.
      Вскоре закипел бой, более жестокий и упорный. Силы на этот раз оказались неравны. Враг то и дело бросал в атаку свежие полноценные батальоны, и поредевшие в последних боях на Дубно-Кременецком плацдарме полки Якира и эскадроны котовцев с большим трудом сдерживали вражеский натиск.
      Неожиданно на помощь снова подоспели буденновцы. Но на этот раз и они не смогли изменить положения. Враг наседал со всех сторон и настойчиво продвигался вперед, угрожая прорывом на Кременец.
      Не помогли на этот раз буденновцам и котовцам даже пулеметные тачанки. Выдвинутые вперед, пулеметные эскадроны расстреляли добрую половину боекомплекта, но не сдержали противника. Поддержанные огневым валом, жолнеры лезли отовсюду: из каждой впадины, из каждой рощицы, из-за каждого кустика.
      В пылу сражения буденновцы, котовцы и одна из бригад Якира, прикрывавшая Кременец, не заметили, как оказались в полукольце. Плацдарм обороняющихся настолько сузился, что свободно простреливался насквозь артиллерийским огнем противника. От частого разрыва снарядов в щепы разлетались деревья, взмывали вверх кустарники, горели окрестные хутора, местами пылал на корню нескошенный хлеб. Дико ревел скот на хуторских дворах, и неистово кричали люди.
      Связь со штабом дивизии была прервана. Положение на Кременецком направлении становилось угрожающим.
      В критический момент в расположение боевых порядков дивизии неожиданно примчался Якир. Он собрал на небольшом хуторке Петруки командиров и комиссаров частей и разъяснил обстановку.
      - Противник задался целью отбросить нас от рубежей Галиции и скрытно подтянул сюда крупные резервы, - сказал Якир спокойным голосом и внимательно оглядел воспаленными глазами командиров и комиссаров. - Удары противника на Дубно были всего лишь отвлекающим маневром. Сейчас, в данную минуту, польские генералы решают главную задачу здесь, на Кременецком направлении...
      Речь начдива была краткой и предельно ясной. Он быстро изложил план контрудара и отпустил командиров. Вскоре командиры и комиссары примчались в свои части и тотчас передали боевой приказ начдива во все роты, эскадроны, батареи.
      И снова пехота Якир а и котовцы, поддержанные буденновцами, молча устремились вперед. Первыми ударили во фланг белополякам конармейцы. Левее их в атаку помчались котовцы, но возле Копани нарвались на засаду противника. Под кинжальным и перекрестным огнем белополяков в считанные минуты были скошены десятки лошадей и кавалеристов. Расстроенные эскадроны отхлынули к подошве Божьей Горы. Но и здесь их ожидал враг. У подножия горы уже окопались свежие батальоны противника. Они встретили котовцев еще более свирепым огнем, чем под Копанью. Особенно тщательную прицельную стрельбу жолнеры вели по котовцам, на которых были красные фуражки, принимая их за командиров и комиссаров.
      С большим трудом вырвались котовцы из огненного мешка и стали поодаль приводить себя в порядок. Тем временем в образовавшуюся брешь между котовцами и пехотой Якира противник бросил свежие силы. Вокруг Божьей Горы разгорелся новый бой, самый жестокий, самый губительный за весь день.
      Было шесть часов вечера. Пылающий жаром диск солнца клонился в сизом пороховом дыму к горизонту.
      Весь плацдарм вокруг Божьей Горы гудел и вздрагивал, и казалось котовцам, что пресловутая гора того и гляди рухнет и провалится в преисподнюю.
      И снова Якир выправил положение. Он бросил один из своих полков через лес к Божьей Горе в тыл противника. В это самое время на помощь котовцам еще раз примчались буденновцы.
      Котовцы и конармейцы устремились вперед на рысях, бок о бок, и багровые штандарты полыхали над ними словно языки бушующего пламени.
      - Не выйдет у шляхты затея с Кременцом! - воскликнул Ульрих, кивая на мощную лавину буденновцев.
      - Что с воза упало, то пропало! - прокричал ему в ответ комиссар и, сдерживая коня, показал рукой на свою красную фуражку.
      Комбриг понял комиссара. И оба они, сняв фуражки, заткнули их за пояса и пустили коней галопом.
      Вряд ли где-нибудь еще пехота Якира, красные кавалеристы Буденного и Котовского дрались так упорно и яростно, как здесь, у ворот Галиции. Сражение длилось целый день. Божья Гора переходила из рук в руки.
      И только к вечеру белополяки стали заметно сдавать и перешли к обороне. Они сомкнули свои расстроенные батальоны, укрылись, подобно гуситским таборитам, за обозными повозками и встретили атакующих ручными гранатами.
      Кавалеристы спешились тогда, сдали лошадей коноводам и широким фронтом вместе со своей пехотой пошли в атаку. То мелкими перебежками, то ползком атакующие под ливнем свинца противника добрались наконец до вражеских "баррикад". Люди разметали повозки и, взорвав воздух тысячеголосым "ура", бросились на врага врукопашную.
      Отлично экипированное и хорошо вооруженное отборное войско генерала Галлера, еще утром уверенное в своем превосходстве над разномастной пехотой Якира, не выдержало натиска красных. Офицеры растерялись, а жолнеры дрогнули и попятились. Вскоре нацеленная на Кременец масса пехоты и конницы противника очутилась на широкой и гладкой как доска равнине и обратилась в бегство.
      Ульрих быстро оценил выгодность момента.
      - Коноводов вперед!! - вскричал он зычным голосом и озорно поглядел на комполка Криворучко.
      - Давно бы так! - потряс клинком, словно хворостиной, нетерпеливый Криворучко и подмигнул штабгорнисту.
      Бригадный горнист Шурка Лавренюк, парень лет шестнадцати, тонкий и стройный, как камышовая трость, вскинул горн.
      Звучно запела труба излюбленный сигнал котовцев, и коноводы быстро примчали лошадей из укрытия. Еще быстрее вскочили кавалеристы в седла и, рассыпавшись на рысях в лаву, широким наметом хлынули за противником...
      Солнце уже коснулось горизонта, когда дорогу кавалеристам преградила обширная балка, на дне которой еще копошились удиравшие польские уланы.
      - Стой! - вскричал Ульрих и показал в глубину балки. - Вот здесь и заночуем. Горнист, играй "отбой"!
      К балке подскакал и осадил коня комиссар бригады. Он оценивающе поглядел на сочную траву, застилавшую лощину из края в край зеленым цветистым ковром, на быстрый ручей, протекавший там, и улыбнулся Ульриху.
      - Подходящее место, - сказал комиссар. - И трава и вода, лучшего бивака не придумаешь! - Затем поглядел на непокрытую голову комбрига, на его растрепанные русые волосы и спросил: - А фуражка где?
      Потерял, что ли?
      - А твоя? - спохватился Ульрих, потрогав рукой голову.
      Комиссар тоже поднял руку и, пригладив волосы, рассмеялся.
      - Ну и денек выдался, - сказал комиссар. - Даже не припомню, когда еще было такое. - И, вытащив свою фуражку из-за пояса, расправил ее и надел.