- Да, исчез родственник одного очень важного лица. Очень важного! добавил обер-лейтенант.
      Сказано это было таким тоном, что у коменданта похолодела спина.
      Кондуктор четвертого вагона оказался высоким плотным старичком со старомодными седыми усами, торчавшими в стороны пиками.
      - В пятом купе? - переспросил он. - В пятом купе... - кондуктор потрогал свои усы. - У меня отличная память, несмотря на возраст. В пятом купе... Это где ехал высокий черный капитан? Я хорошо помню, он никуда не выходил до самого Дрездена. А с ним двое штатских. Постойте... одного из этих штатских ранило прямо на насыпи, это пожилой господин в клетчатом пальто, его отправили в госпиталь с первой партией.
      - А капитан? - спросил Либель.
      - Капитан, по-моему, он... нет, я боюсь сказать вам точно, ведь в тот момент, вы сами понимаете... Я не помню, куда делся капитан. Но мне кажется, он не был ранен и уехал на попутной машине.
      Либель поблагодарил старика. При содействии коменданта Либелю нетрудно было выяснить, куда направлена первая партия раненых.
      По дороге от станции к Берлину он снова остановился у поста фольксштурма. Поговорив с фельдфебелем, обер-лейтенант выяснил, что у того записаны номера всех машин, прошедших через пост к Берлину. Либель похвалил его и списал номера машин, прошедших от станции Зоссен за полчаса от двенадцати до двенадцати тридцати. Интуиция разведчика подсказала ему, что такой список может пригодиться. Искать так искать, по всем правилам.
      Через полчаса Либель уже сидел в госпитале у постели пожилого господина, о котором говорил кондуктор.
      - Да, конечно, я помню офицера, - сказал раненый, - он был молчалив. Но я хорошо помню его лицо.
      - А что произошло во время бомбежки? Видите ли, капитан - мой родственник, я должен был встретить его...
      - Вы знаете, как только начался налет, я совершенно не помню, как очутился на насыпи. Потом эта нога, я упал. А капитан, мне кажется, побежал дальше. Боюсь утверждать, но мне помнится, он уехал на грузовом автомобиле. Хорошо помню, что в сторону Берлина.
      - Номер или цвет машины вы не запомнили? - спросил Либель, доставая блокнот.
      - Ну что вы, господин обер-лейтенант! До того ли мне было? Впрочем, вы можете спросить поточнее у моего соседа по купе господина Гарднера, он ведь не был ранен. Я дам вам его телефон. Это мой хороший знакомый.
      Еще через полчаса Либель был уже на другом конце Берлина, в районе Карлсхорст, основательно потрепанном бомбардировками. Среди разбитых кварталов он с трудом отыскал дом, в котором жил знакомый господина в клетчатом пальто. Он отсиживался в бомбоубежище под домом. Это был высокий краснолицый здоровяк с большими голубыми глазами навыкате. "Ну, уж ты-то испугался больше всех", - подумал Либель и, взяв здоровяка под руку, сказал:
      - Я к вам по чрезвычайному делу, господин...
      - Гарднер, - рявкнул краснолицый.
      - Видите ли, мне нужно выяснить некоторые обстоятельства этой ужасной катастрофы. Мне рекомендовали вас как человека с большим самообладанием Другие совсем растерялись от страха.
      - К вашим услугам, - господин Гарднер еще больше выкатил глаза.
      - С вами в купе ехал офицер, капитан.
      - Совершенно верно.
      - Когда началась бомбежка и вы выходили из купе, капитан был впереди вас?
      - Отлично это помню, я в тот момент нисколько не растерялся.
      - А затем, у меня есть сведения, что капитан выбежал на шоссе и уехал к Берлину на попутной машине...
      - Точно так! - Гарднер убежденно закивал головой. - Он еще помахал мне рукой.
      - Вы готовы, если понадобится, подтвердить это?
      - Ну, разумеется! Хоть под присягой. Я, знаете ли, в тот момент пожалел, что у меня в руках не было оружия, я непременно сбил бы этот самолет, он шел совсем низко. Честно говоря, если бы не настояли родственники, я никогда не спустился бы в бомбоубежище. А вот однажды...
      Либелю пришлось еще с четверть часа слушать рассказ о "подвигах" господина с голубыми глазами. Наконец он вежливо перебил его:
      - Простите, господин Гарднер, но меня ждут дела. Я непременно заеду к вам еще разок.
      Было ровно семнадцать часов, когда Карл Либель вошел в уцелевшую на углу аптеку и снял телефонную трубку. Каким-то чудом телефон среди развалин еще действовал.
      - Господин подполковник, я напал на след. Как с фотографией или приметами?.. Ах, вот оно что! Ну, будем надеяться. Слушаюсь.
      Не торопясь, он вышел из аптеки. Серый фургон ожидал его за углом. Либель сел в кабину, включил зажигание и задумался. Итак, уже пять часов, как Шварцбрука нет в живых, а его ждут и абвер, и СД, и даже штаб сухопутных сил. Теперь есть свидетели, которые, пожалуй, подтвердят, что капитан Шварцбрук уехал со станции живым и невредимым.
      Клетц и Мельтцер нервничают. Наверное, на них нажимает начальство. Безусловно, нужно учесть и то, что между абвером, СД и штабом сухопутных сил началась грызня. Каждый из начальников хотел бы присвоить себе честь организатора операции "Циклон". Ведь план разрабатывался совместно, однако делиться славой они вряд ли захотят.
      Какую пользу для дела можно извлечь из всего этого?
      Разведчик почувствовал себя игроком, которому на шахматной доске дают возможность сделать выгодный на первый взгляд ход. Но решение еще не пришло. Ведь игра идет не деревянными фигурками. Кое-что уже сделано. Но это еще подготовка к решительному ходу. Пока что он будет искать. Капитан Шварцбрук уехал в Берлин? Хорошо. Значит не должно остаться никаких следов.
      Человека в столице найти не так-то легко. Нужно только сделать так, чтобы начальство не теряло надежды, иначе гестаповцы сами могут взяться за поиски. Можно ли быть уверенным, что в Берлине действительно никто не знает Шварцбрука? Если бы это было так, то тогда... Но прежде всего - следы.
      Обер-лейтенант вышел из машины и стал рассматривать пробоину в кузове. Ее можно заделать. Но не может же он оживить капитана!
      - Прошу вас предъявить документы! - К фургону подходил эсэсовский патруль. Двое рядовых и рослый роттенфюрер в каске, с автоматом на груди.
      Либель достал из кармана удостоверение. Унтер-офицер рассматривал его. Солдаты обошли машину, один из них взялся за ручку дверцы кузова.
      - Кто вам дал право на обыск? - резко спросил обер-лейтенант. - Это машина абвера!
      Роттенфюрер, возвращая удостоверение Либелю, взглянул на него, как на новобранца.
      - Мы осматриваем все машины без исключения. Этот район объявлен на чрезвычайном положении, господин обер-лейтенант! Здесь много разрушенных магазинов, вывозить отсюда ничего нельзя. Мы действуем именем фюрера!
      - Хайль Гитлер! - сказал обер-лейтенант.
      - Хайль! - отозвались эсэсовцы.
      Либель все еще стоял, загораживая собой дверцы. Эсэсовцы выжидающе смотрели на него.
      - Вот что, роттенфюрер, - сказал Либель после паузы. - Я выполняю особое задание руководства СД и, следовательно, мог бы послать вас ко всем чертям...
      Верзила взялся за автомат.
      - Но я понимаю, разбитые дома, мародерство... У вас тоже служба. Можете заглянуть в фургон.
      Роттенфюрер ухмыльнулся:
      - Вот так-то оно будет лучше! - Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Фургон был пуст.
      Либель угостил солдат сигаретами и поехал дальше.
      "ЦИКЛОН" ЗАРОЖДАЕТСЯ В ПРЕДГОРЬЯХ
      Осень в Прикарпатье еще только началась, она уже ощущалась и в яркой голубизне сентябрьского неба и в промозглом дыхании утренних туманов.
      "Покуда солнце взойдет - роса очи выест", - вспомнилось Миколе Скляному. Запахнув как можно плотнее видавший виды кожушок, он пробирался через росистые кусты. Холодные обжигающие капли лезли за шиворот.
      "Спасибо еще, эта баба кожух одолжила, а то в абверовском пиджаке и вовсе бы богу душу отдал! Вот пройдешься километров пять туда, да столько же обратно сквозь чащобу, да ночь в лесу посидишь. Старуха, хоть и ведьма, а выручила".
      Скляной поднялся, наконец, на вершину заросшего лесом и кустарником холма, отсюда было видно далеко вокруг. По сторонам, словно стадо мохнатых зеленых медведей, громоздились один на другой холмы. Спокойно все, будто нет и не было никакой войны, будто в двухстах километрах к югу и на западе не ревел тысячами орудий фронт. Да, вот оно как обернулось. Быстро катился фронт на запад. А здесь, на занятой советскими войсками территории, уже восстанавливалась нормальная жизнь.
      Над холмами послышался неторопливый стрекот самолета. Скляной спрятался под ветвями ближайшего дуба. Низко над землей шел У-2, почтовый или разведчик. Там, вверху, его уже озаряло вставшее солнце, красные звезды переливались на плоскостях. Микола проводил его настороженным взглядом. Носил когда-то и он такую же звезду на пилотке. И назывался тогда красноармейцем. Как будто недавно это было: всего три года назад, а кажется, прошла целая вечность. Сколько событий: плен, лагерь, потом отряд карателей и школа гестапо под Винницей. Да, далеко он ушел от красной звезды. В плен Микола сдался по доброй воле. Ему, редкостному радиомастеру из Львова, война с фашистами казалась тогда вовсе посторонним делом. Но, хлебнув лагерной жизни, он решил, что ему выгоднее полностью перейти на сторону гитлеровцев, чем мучиться в лагере. Так он попал в диверсанты. И вот уже полтора года страх перед расплатой гонит его все дальше и дальше по этой дороге. Теперь он опытный, бывалый радист-диверсант.
      Нынешняя операция не нравилась Скляному - слишком далеко их забросили за линию фронта. Правда, и группа не мала - тридцать человек. Но что такое даже три десятка абверовских агентов, дерущихся с упорством обреченных? Чекисты не из робких. Скляной это знал.
      Микола посмотрел на восток, еще километра полтора осталось до лагеря группы. Наметанным глазом с вершины холма он проложил путь сквозь кусты и, осторожно цепляясь за ветви и стволы, стал спускаться с крутого склона. Ноги скользили по мокрой траве.
      Хорошо, хоть не каждый день нужно приходить в группу. За всю неделю, что группа в сборе, он являлся всего два раза. Живет Микола, затаившись на глухом хуторе, у жадной неразговорчивой старухи. Впрочем, он сразу нашел с ней общий язык, предложив ей на выбор немецкие марки, польские злоты и советские рубли. Старуха долго думала, а потом взяла за постой сразу в трех валютах.
      - Хоть что-нибудь да останется, - заключила она. Когда Скляной рассказал об этом временному командиру группы лейтенанту Крюгеру, тот долго хохотал:
      - По-моему, она ведьма! На русских хуторах всегда живут ведьмы, присмотрись-ка к ней!
      Однако ведьма приняла Миколу совсем неплохо и даже вот одолжила ему старый кожух, который так греет холодными ночами, когда Скляной, сидя часами в лесу у переносной рации, вылавливает из далекого эфира позывные радиостанции абвера.
      Сегодня ночью он получил особенно важное указание с добавлением немедленно передать его лейтенанту Крюгеру. Вот из-за этого и пришлось спозаранку тащиться сквозь мокрый кустарник.
      "Покуда солнце взойдет - роса очи выест", - снова вспомнилось ему.
      - Ох, выест! - вздохнул Скляной и услышал негромкий оклик сзади из-за кустов:
      - Стой!
      Скляной вздрогнул и остановился, подняв руки вверх.
      - Ложись.
      Скляной лег, стараясь проглотить тугой комок, подступивший к горлу. Что-то уж очень чисто голос говорит по-русски. И только когда человек вышел из-за кустов, страх прошел. Лейтенант Роденшток тоже узнал Скляного.
      - Что это ты на себя нацепил, Иван? - спросил лейтенант. В группе все немцы звали Скляного Иваном.
      - Это русский кожаный пиджак, - ответил Микола. - Ведите меня к господину лейтенанту Крюгеру. Я получил важную радиограмму сегодня ночью. Приказано передать ее немедленно. А вы напугали меня, очень уж чисто говорите по-русски.
      Роденшток довольно улыбнулся. Они прошли между кустов к хорошо замаскированному лагерю диверсионной группы. Да, Скляной с каждым днем все больше убеждался, что отряд подготовлен отлично. Самые боевые и опытные диверсанты вошли в группу. Пятеро из них отлично говорили по-русски и уже не раз бывали в советском тылу. Скляному стало ясно, что их группе командование придает особое значение. Это чувствовалось и по тому, как неусыпно следила радиостанция абвера за позывными группы. "А раз так, думал он, - и у меня тоже есть возможность сделать карьеру. Дай-то бог!"
      Подходя к Крюгеру, Скляной, уже вполне оправившись от недавнего испуга, приосанился. Широкоплечий рыжеволосый Крюгер, одетый в линялую советскую гимнастерку, галифе и кирзовые сапоги, сидел на поваленном дереве, выгребая из котелка завтрак - распаренный концентрат.
      Увидев Скляного, он отложил котелок.
      - Что-нибудь есть, Иван?
      - Точно так, господин лейтенант, получена радиограмма о предстоящем прибытии командира группы. Велено передать вам лично, вот... - Он протянул Крюгеру бумажку со столбиком цифр. - Дальше я не расшифровал. Это по вашему личному коду.
      - Хорошо! - сказал Крюгер. - Подождите, я прочту.
      Скинув свой кожух, Скляной расстелил его в стороне у дерева и прилег. Уже сквозь дремоту он услышал взволнованный голос Крюгера. Тот звал Роденштока и еще кого-то.
      - Ну, слава богу, - говорил Крюгер, - наконец-то кончается наше бездействие. Молниеносный рейд, а там два месяца отдыха в тылу. Послезавтра к нам прибывает командир группы. А вы знаете, кто им назначен? Капитан Шварцбрук. Отто Шварцбрук.
      - Мне эта фамилия ничего не говорит, - отозвался Роденшток.
      - Ну что ты! А я знаю его отлично, с ним не пропадешь! Это отличный специалист. Он работал у Скорцени.
      - Фирма солидная. Когда он прибывает?
      - Послезавтра.
      - Ну что ж, Шварцбрук так Шварцбрук. Хорошо, конечно, если знаешь командира.
      Сказать по совести, Роденшток был не очень доволен этим знакомством. Конечно, теперь Крюгер станет вторым человеком в группе, а он и сам мог бы рассчитывать на эту роль...
      Обратно Скляной уносил в потайном кармане свернутую трубочкой бумажку с зашифрованной радиограммой. В ней сообщалось, что группа готова встретить капитана Шварцбрука. Местом явки был назначен хутор, где обосновался со своей рацией Скляной. Все равно сразу после прибытия капитана придется уходить в другое место. Обратный путь через кустарник еще больше измотал Скляного, но, вспомнив свои мечты о карьере, он завалился в сено спать лишь после того, как передал ответную радиограмму.
      "КУДА ЖЕ ВЫ ПРОПАЛИ, КАПИТАН?"
      Над Берлином тоскливо ныли сирены очередной воздушной тревоги. На центральных улицах было остановлено движение. Где-то в центре начался пожар. Карл Либель остановил машину. Придется из-за этих союзников пешком пройти пару кварталов. Он взглянул на часы: без двадцати восемь.
      "Ну и денек, - подумал обер-лейтенант, - пролетел, как миг единый!" Усталость уже давала о себе знать. Он зашагал по краю мостовой вдоль тротуара. В быстро темневшем небе шарили лучи прожекторов, вспыхивали красные звездочки разрывов зенитных снарядов.
      Навстречу Карлу бежали две растрепанные женщины. Та, что постарше, волочила по асфальту край одеяла, свисавшего с плеч. Она ежеминутно наступала на него, путаясь и повторяя одно и то же:
      - Боже мой, я совсем забыла, боже мой...
      - Быстрее, мама, - подгоняла ее молодая, - до метро еще далеко, и я опоздаю на работу...
      Либель учтиво посторонился, давая женщинам дорогу. Да, им тоже нелегко! Может быть, теперь они поймут, что такое война? Поймут и расскажут детям, чтобы те запомнили на всю жизнь...
      Либель подходил к Фридрихштрассе. В самом центре города в небо поднималось пламя.
      "Еще немного - и бомба попала бы в Имперскую канцелярию", - подумал Либель и посмотрел на серое здание, над подъездом которого была укреплена.,огромная эмблема гитлеровского рейха. Орел, раскинув крылья, вцепился когтями в лавровый венок. Либель видел эмблему и раньше. Днем в полированных перьях орла - маленьких зеркальцах нержавеющей стали отражалась вся жизнь улицы. Редкие автомашины (бензин забрал фронт), редкие прохожие (людей тоже забрал фронт). Сейчас, в зареве близкого пожара, перья орла вспыхнули красным отсветом. Казалось, орел ожил, его хищный глаз уставился на город, на бегущих людей, словно он выбирал очередную жертву. Либель усмехнулся. "Ну, уж если и до тебя добралась война, не усидеть тебе на своем месте".
      В двух кварталах от рейхсканцелярии, окруженный аккуратным зеленым газоном, стоял небольшой газетный киоск. На его стенке среди реклам и объявлений висел большой плакат: человек с поднятым воротником, в темных очках и шляпе поднес палец ко рту. "Тсс! - гласила надпись. - Молчи! Тебя может подслушать вражеский шпион!" Около киоска возился, запирая дверь, газетчик с черной повязкой на глазу. Либель подошел к нему. Мимо сновали люди.
      - Добрый вечер, Фред, что, уже есть вечерний выпуск?
      - Господин обер-лейтенант! В такое время! Я закрываю. Ну хорошо. Газетчик взял у Либеля сложенную вчетверо бумажную марку.
      - Это необходимо сегодня, - тихо сказал офицер.. Газетчик молча кивнул головой и, открыв дверь, нырнул в свой киоск.
      - Вот все, что есть, - сказал он через полминуты, выходя из дверей и протягивая обер-лейтенанту вечерний выпуск "Берлинер цейтунг".
      - Спасибо, Фред, до свидания!
      - До свидания, господин обер-лейтенант, сдачи, как обычно, не нужно?
      - Заеду завтра!
      Либель, засунув газету в карман, почти бегом вернулся к своему фургону. Он медленно поехал по темной улице. Только через полчаса ему удалось выбраться из лабиринта центра города. Обер-лейтенант остановил свою машину около небольшого домика на окраине. На улице не было ни души. Загнав машину в гараж под домом, Либель поднялся на крыльцо. Дверь открылась изнутри без стука.
      - Ты что-то уж очень долго, Карл, куда ты пропал? - спросил молодой мужской голос.
      - Ищу Шварцбрука, - ответил Либель. - Понимаешь, этот капитан исчез совершенно бесследно!
      Они шагнули из темноты передней в светлую, хорошо обставленную комнату, окна которой были завешены плотными светомаскировочными шторами. Либель хорошо знал эту квартиру. Ее хозяин Михель Лемке, или Мишель, как его называли друзья, был одним из немногочисленных помощников полковника в его трудной и опасной борьбе. Биография этого двадцативосьмилетнего немца была проста. Двадцати лет, после того как фашисты казнили его отца-коммуниста, он бежал в Испанию. Сражаясь в рядах Интернациональной бригады, он знал, что бьется не только за свободу этой солнечной страны, но и против фашизма, который стал его врагом на всю жизнь.
      Потом был переход через Пиренеи, лагерь во Франции, побег, еще один нелегальный, переход границы. Под чужим именем в июне 1941 года он попал в армию на Восточный фронт и уже в сентябре под Ленинградом сдался в плен советским солдатам. В Советском Союзе ему удалось встретиться с друзьями из Интернациональной бригады. С большой охотой он взялся за работу в советской разведке. Несколько заданий в прифронтовой полосе, а затем его перебросили в Берлин для связи с группой Карла Либеля.
      Мишель был потрясен, когда впервые узнал, кто скрывается за маской немного развязного и пронырливого обер-лейтенанта из абвера. Он увидел, какую неоценимую роль в борьбе против фашизма играет тайная работа этого человека. И при всем этом Либель обладал искусством быть всегда в тени, оставаться незаметным. Вскоре после приезда в Берлин Мишель должен был вернуться обратно в Москву. Но потом планы изменились. Либель сумел пристроить его в Берлине в типографию, добыв Мишелю все документы инвалида войны. Иногда обер-лейтенант использовал его квартиру, чтобы на день-два поселить в ней очередного абверовского агента. Благодаря частым посещениям обер-лейтенанта соседи Мишеля считали, что он человек, связанный то ли с гестапо, то ли с каким-то еще секретным фашистским учреждением.
      Вместе с газетчиком Фредом и другими участниками группы Мишель выполнял поручения Либеля, обеспечивая ему постоянную связь с Москвой. Так продолжалось уже почти полгода.
      Когда сегодня утром Либель привез к нему домой в знакомом фургоне труп капитана, Мишель понял, что происходят чрезвычайные события. Он знал, что его друг относится к тому высокому классу разведчиков, которые умеют работать без стрельбы и тайного вскрытия сейфов. Либель не уходил от риска, но предпочитал рисковать с уверенностью в успешном окончании дела.
      Оставшись утром один и просмотрев документы в портфеле Шварцбрука, Мишель понял, что игра и на сей раз стоит свеч.
      Подойдя к окну, Либель поправил светомаскировку.
      - Где этот капитан?
      - Все там же, - Мишель кивком головы указал на дверь соседней комнаты. - К сожалению, не ожил.
      - Теперь это было бы уже излишне, Мишель. Фигуры расставлены, и его позиция на доске должна быть именно такой. Мы с тобой обязаны поставить мат в один ход абверу, СД и штабу сухопутных сил.
      - Так в чем же дело? - улыбнулся Мишель.
      - У тебя найдется старый костюм? - спросил внезапно Либель.
      - Конечно. Зачем тебе? Хочешь прогуляться в штатском?
      - Это не мне, а господину капитану. Принеси, пожалуйста!
      Либель вошел в соседнюю комнату. В углу, прикрытый ковром, лежал труп капитана Шварцбрука, которого он с таким усердием искал сегодня по всему городу. Разведчик отбросил ковер. С минуту он смотрел на капитана. Сколько преступлений было на совести этого человека! Карательные экспедиции по белорусским и украинским селам, расстрелы, виселицы, пытки. Жаль, конечно, что не удалось передать его прямо в руки советской контрразведки. "А там вас ждали даже больше, чем ждут сейчас в абвере, капитан Шварцбрук!" подумал Либель.
      - Ты так и не трогал его с тех пор, как я привез? - опросил он вошедшего Мишеля.
      - Конечно, нет, я занимался его портфелем. Там много интересного. Мишель стоял уже рядом, с потрепанным костюмом в руках.
      - Да, вы почти одного роста. Ну, давай переоденем его.
      Старый костюм Мишеля пришелся Шварцбруку в самый раз. Теперь капитан нисколько не напоминал того бравого офицера, каким он еще недавно сошел с поезда.
      Либель порылся в своих карманах.
      - В нашем деле надо быть запасливым. Давно уже у меня припасены хорошие документы. Вот. - Он достал потрепанный паспорт и еще какую-то книжечку и вложил их в боковой карман пиджака Шварцбрука. - Если верить документам, - сказал он, - перед нами тело мирного берлинского жителя Ганса Шумахера, погибшего при бомбежке. Похож?
      - Похож, - подтвердил Мишель.
      - Теперь надо доставить его на место происшествия.
      - А ты не думаешь, что Шварцбрука, когда его найдут, могут опознать?
      - Думаю, что нет. Видишь ли, Шварцбрук все время был в ведении фронта. Все его личные дела там. Клетц пытается сейчас запросить их. Но, я думаю, у него ничего не выйдет. Ведь ты знаешь, какая у них там сейчас неразбериха.
      - А кто-нибудь лично знает Шварцбрука в Берлине? - быстро спросил Мишель.
      - Этого я еще не выяснил до конца. Однако нам надо спешить. У меня есть кое-какие соображения... Да, вот последняя радиограмма из Москвы, расшифруй, пожалуйста, к моему приезду.
      Либель развернул только что купленный им около рейхсканцелярии выпуск вечерней газеты. Внутри к одной из страниц была прикреплена еле заметная крошечная записка с рядом цифр.
      Вдвоем с Мишелем они спустили тело Шварцбрука через люк на кухне в гараж. Через несколько минут Либель уже ехал по улице в своем фургоне, в кузове которого, как и утром, лежал убитый капитан.
      Машина снова шла-в объявленный на чрезвычайном положении Карлсхорст, в район разрушенных кварталов. Либель проехал знакомую аптеку. А вот и эсэсовский пост. Напрягая зрение, обер-лейтенант вглядывался в маячившие впереди фигуры. Неужели успели смениться? Нет! Тот же верзила роттенфюрер вышел в сумерках на середину мостовой и поднял руку.
      - Запрещено, въезд закрыт!
      - А! Это вы опять, роттенфюрер? - Либель, не заглушая мотора, высунулся из кабины. - Надеюсь, второй раз вы не будете обыскивать машину? Вы уже убедились, что я не мародер?
      Эсэсовец опустил руку.
      - Кто это там? - От стены отделилась еще одна фигура.
      - Спокойно, Вальтер, - ответил долговязый, - это тот обер-лейтенант из абвера. Мы его уже проверяли. Пусть едет!
      Роттенфюрер отошел в сторону и махнул рукой. В сгущавшихся сумерках Либель въехал в разбитые бомбардировкой кварталы. Он свернул в переулок, заваленный обломками. Запах гари и тления стоял здесь. Видимо, квартал был разбит совсем недавно. Ни жителей, ни прохожих. Пожалуй, подходящее место. Эсэсовцы выгнали отсюда всех и охраняют входы и выходы из района.
      Взвалив на плечи Шварцбрука-Шумахера, Либель потащил его к дому, у которого еще уцелел парадный подъезд. Внутри было совсем темно.
      Сорванные с петель двери, какая-то рухлядь валялись на лестнице. Он прислушался. Где-то в глубине полуразрушенного дома в мертвой тишине, видимо, уцелели часы с многодневным заводом. Мерные удары, похожие на звон далекого колокола, поплыли над развалинами. Девять раз. Надо спешить!
      Сгибаясь под тяжестью ноши, Либель поднялся на несколько ступенек, лестница обрывалась, внизу чернел подвал. Осторожно, стараясь не шуметь, Либель спустил туда убитого капитана. "С этим кончено, - подумал он. Через несколько дней, не раньше, здесь найдут Ганса Шумахера".
      КАЖДЫЙ РЕШАЕТ ПО-СВОЕМУ
      Генерал Кребс вернулся в штаб лишь под вечер, разбитый после дневного сна. С тяжелой головой он принялся за чтение сводок. Все говорило о том, что русские готовят новый удар на юге. Судя по темпам подготовки, наступление могло начаться буквально со дня на день. Генерал задумался. Он снова вспомнил о группе "Циклон-Юг".
      Сейчас, именно в эти дни, самое благоприятное время для действий на юге. Русские подтягивают в тылу резервы. Урал шлет технику эшелон за эшелоном. Для Кребса это не было чудом. Перед войной он работал в Москве помощником военного атташе. И именно знание России, которым он всегда гордился, помогло ему стать начальником генерального штаба сухопутных сил. Кребс вполне наглядно мог представить себе, как из глубины Сибири, которую некоторые верхогляды из вермахта считали ледяной пустыней, выходили и вступали в бой все новые и новые советские дивизии. Россия - "колосс на глиняных ногах", как называли ее пропагандисты доктора Геббельса, превзошла его страну в производстве военной техники. Но генерал Кребс понимал, что это еще не последнее слово Советов. Он вспомнил афоризм канцлера Бисмарка: "Русские долго запрягают, но быстро ездят". Это было сказано еще в прошлом веке...
      "Однако еще не все потеряно, - подумал генерал. - Сейчас надо выиграть время. Англичане и американцы в конце концов испугаются растущей мощи СССР, а тогда..."
      Его размышления перебил телефонный звонок. Генерал услышал в трубке голос Эрнеста Кальтенбруннера - начальника имперской полиции службы безопасности СД, правой руки всемогущего Гиммлера.
      - Только что я имел беседу с фюрером, генерал, он возлагает самые большие надежды на план "Циклон". Я сказал фюреру, что на южном участке фронта этот план уже начал осуществляться. Я не ошибся?
      - Разумеется, нет. Не позже завтрашнего вечера мы уже получим первые сообщения от группы "Циклон-Юг", - ответил генерал.
      Кребс и Кальтенбруннер поговорили о других делах. Но в конце разговора начальник СД снова напомнил:
      - Так в ставке будут ждать сообщений о "Циклоне".
      Положив трубку, Кребс задумался. Значит, исполнять этот план должны армейские силы, а сливки будут снимать СД! Ну ничего, он еще найдет возможность доказать, что операцию организовал лично он, Кребс, и больше никто. Но прежде всего следует ускорить ее начало.
      Он приказал своему адъютанту телефонограммой запросить штаб-квартиру абвера, когда капитан Шварцбрук будет направлен в русский тыл.
      Прочитав телефонограмму, оберштурмбаннфюрер Клетц схватился за голову. Мельтцер, узнав в чем дело, взволнованно заметался по бункеру.
      - На протяжении нескольких часов Кребс уже дважды спрашивает об этом капитане. А где же ваш Либель? - спросил Мельтцера оберштурмбаннфюрер. Человек, а тем более офицер - это не иголка в сене! В свое время в Гамбурге мы находили любого за два часа. А сейчас уже восемь!
      - Но вы забываете нынешнюю обстановку. Либель тоже достаточно опытный человек. Вы еще мало знаете людей абвера.
      - Я когда-нибудь докажу вам обратное, дорогой подполковник.
      - Не уверен! Пока что вы своим поспешным докладом поставили и себя и нас в неловкое положение. В нашем распоряжении остается максимум три-четыре часа. А где Шварцбрук?
      - Это я вас должен спросить! Препирательства продолжались довольно долго.
      Мельтцер был в душе доволен тем, что Клетц попал в неловкое положение. Это послужит ему уроком, не будет соваться не в свои дела. Подполковник был твердо уверен в том, что со Шварцбруком ничего серьезного не приключилось. Если бы капитан погиб во время бомбежки, то первый же санитар или патрульный, увидев труп офицера, немедленно доложил бы об этом по начальству. Безусловно, капитан жив. Может быть, он сошел по ошибке на одну станцию раньше, а может быть, не дожидаясь Либеля, уехал в Берлин. Мельтцер был уверен, что не позже завтрашнего утра Шварцбрук даст о себе знать.
      Если бы заглянуть в мысли оберштурмбаннфюрера Клетца, то в них можно было бы обнаружить полный сумбур. Он понимал только одно: если Шварцбрук в ближайшие три-четыре часа не будет найден, то ему, Клетцу, угрожают большие неприятности. Он вовсе не был уверен, что Либель сможет найти исчезнувшего офицера, и с каждой минутой становился все раздражительнее, забыв о своей полицейской вежливости.
      Мельтцер наслаждался этим, зная, что оберштурмбаннфюрер у него в руках. Он начал намекать на то, что мог бы уже сейчас доложить об исчезновении Шварцбрука генералу Кребсу.
      Старинные часы на стене кабинета пробили девять.
      * * *
      Мишель встретил Либеля с расшифрованной радиограммой в руках.
      - Москва просит немного задержать вылет командира группы "Циклон-Юг". Но мне и самому непонятно, как долго мы сможем тянуть с этими поисками. Может быть, мы предложим им наш план?
      - Не спеши, я передал сегодня кое-что Фреду, мне кажется, что тебе сейчас представляется удобный случай вернуться к нашим. Однако надо все хорошо обдумать. Экспромты хорошо играть на рояле, а мы с тобой не пианисты.