Совершенно неожиданно для себя Пшибышевский скорчил зверскую физиономию, щелкнул каблуками и вознес руку в фашистском приветствии:
И тут же почувствовал, что ремешок на наручных часах его странно болтается. Опустил глаза и успел увидеть мелькнувшую руку прапорихи. Та сконфуженно потупилась.
– Аомка стереотипов и нарушение правил собственного поведения – верный путь к парированию любых попыток ментального контроля. Прапорщик получает двойку и наряд вне очереди за топорную работу. Засим все свободны. Можно оправиться и закурить.
– Ас гитлеровской символикой ты не балуйся. Не по-нашему это, не по-славянски как-то. Ломка стереотипов – дело правильное. Но надо и меру знать.
– Так это древнеримское приветствие, товарищ полковник, – возмутился Пшибышевский.
– Грамотный, – грустно констатировал начальник. – Завтра коню свой интеллект покажешь. Свободен.
Глава 13
Объект
В кабинете дежурства «на телефонах» Стае стоял у окна, мрачно разминая себе поясницу. Напарник с обеда запаздывал. Вторым заступил Герман, чего никогда не было. Обычно симбиозником Пшибышевского становился один из терминаторов с первого этажа. Эти умели только рассказывать бородатые анекдоты да профессионально выхватывать из кобуры чужое табельное оружие. Было в их умении много сноровки, и никакого колдовства. Всякий раз Стае успевал почувствовать начало движения, осознать его и даже начать дергаться. Вот только двигался он объективно медленнее, чем оба бывших армейских спецназовца. Те, может, и не умели вести грамотное наружное наблюдение или взламывать компьютерные шифры, но в одиночку голыми руками разоружить караул – пожалуйста.
Забавным было то обстоятельство, что Стаса они отчего-то считали себе ровней, Германа ни во что не ставили, а прапориху боялись, как средневековые хлебопашцы деревенскую колдунью. Той доставляла странное удовольствие эта странная форма мужского внимания. А может – и не доставляла, кто их разберет, балаганных актеров в погонах?
Он закончил мять поясницу и сел на стул, ребрами ладоней простукивая внутренние части бедер, морщась и ругаясь сквозь зубы. За сим занятием его и застал как всегда жизнерадостный Герман.
– Что, брат-капитан, – ухмыльнулся он, сыто рыгнув и вытаскивая из кармана пачку «дирола», – заездила Лизаветка тебя? В паху больно, поясницу ломит и хвост отваливается?
Стае кивнул, сосредоточенно продолжая самомассаж.
– Не баба – огонь!
– Слушай, – вдруг взорвался Пшибышевский, – почему вы никогда не разговариваете по-нормальному, в этой чумовой конторе? Все кривляетесь, острите невпопад, из любой фразы делаете театральный монолог?
Герман крикнул:
– Оп-пля! – И вытащил из кармана своей необъятной куртки банку джина с тоником и целлофановую упаковку соленых сухариков.
Стае покачал головой. Его Тень, как всегда, попала в точку. Именно такого дикого сочетания вкусов и требовала его пересохшая от телефонных разговоров глотка.
– Оттаял? – делово поинтересовался Герман под звук открывающейся банки. – Иду на служебное преступление, спаиваю напарника на боевом посту. Цени.
– Ценю, – буркнул Стае, с наслаждением отхлебывая теплую, пахнущую одеколоном жидкость, от которой его в другое время просто стошнило. – Рубль двадцать за кило живого веса.
– Все это, – сказал Герман, и вдруг лицо его исказил каскад сменяющихся выражений, от которого у Стаса зарябило в глазах, – часть нашей работы, усек? Истребителям, чтобы быть готовым к воздушным сражениям, требуются часы налета и тренажеры для вестибулярного аппарата; артиллеристам – отсутствие музыкального слуха, тригонометрия и умение пить тормозуху; пехотинцам – навык сборки и разборки автомата и строевые приемы с лопатой. С нас же Родина требует самую малость – чувство юмора и напряженный труд по стиранию шаблонных мозговых конструкций, навязанных репрессивной окружающей цивилизацией.
– Ну ты загнул, – Стае захрустел сухариками. – Тут уже никаких стереотипов не осталось. Не ровен час, забуду: сначала штаны снимать, а потом на горшок, или наоборот.
– Идеальное состояние безмятежности почти недостижимо, – вздохнул Герман, и тут же глаза его загорелись. – Кстати, вот тебе новый загруз. Ты какой рукой ширинку расстегиваешь?
– Не знаю, – остолбенел Пшибышевский. – Наверное – правой.
– С этого мгновения будешь расстегивать левой. Так того требует революционный долг и мое пролетарское чутье.
– Всего-то, – беспечно ухмыльнулся Пшибышевский. – Что-то ты сдавать начал. Прошлая идея, насчет спуска по лестнице общежития спиной вперед была покруче. И значительно травмоопаснее.
– А ты попробуй прямо сейчас.
– Так на посту же!
– Считай обстановку приближенной к боевой. Начал!
Повозившись удивительно долго с этой простой задачей, Стае вынужденно рассмеялся:
– Действительно, такая малость, а трудно. Глупо – уходит столько усилий, словно…
Тут в дверях появилась Елизавета, положила возле переговорных устройств телефонограмму, смерила Ста-са высокомерным взглядом, потом перевела очи на Германа.
– Мальчики, я все понимаю, но это служебное помещение. И вообще – что за богомерзкая срамота в наших славных рядах.
– Так он только левой рукой, – потупил взор Герман, и добавил тише: – Тяжело в учении…
– Займитесь передачей сообщения, товарищи капитаны. А вы, Стае, застегните ширинку и закройте рот. Сухари просыплете.
Она ушла, возмущенно сопя.
– Вот про эту обстановку бродячего цирка я говорю, – борясь со смущением, сказал Стае Герману.
Тот сосредоточенно колдовал возле телефонов.
– Кстати, попытайся, раз уж справился с первым номером программы, – бросил он через плечо, – застегнуться. Дружеский совет – когда начнешь тренироваться на брюках с молнией, не старайся ставить скоростные рекорды. Иначе придется тебе попомнить собственные слова о «травмоопасное™».
Стае торопливо застегнулся самым что ни на есть традиционным образом, отругал напарника последними словами и поспешил в предбанник дяди Саши. При этом он совершенно наплевал на то, что покидает «боевой пост».
Полковник был в отлучке, прапорщица читала свой вечный немецкий журнал.
– Лизонька, – начал смущенный Стае, но осекся, встретив холодный взгляд секретарши начальника, – то есть – я хотел сказать, товарищ прапорщи…
Тут Елизавета совершенно по-детски расхохоталась.
– Ну и дурацкий у тебя вид, капитан, – она задрыгала ногами. – Еще глупее, чем был, когда тебя первый раз лошадь укусила.
– И совсем не в первый это раз, – отлегло от сердца у Пшибышевского. – Я в деревне еще на лошади катался. Но то давно было.
– Не заметно.
– Просто я немного… Постарел, скажем так.
– Стал слаб в паху, – поставила железный диагноз прапорша. – Надо качать ноги и надевать штаны через голову для развития специфической гибкости тела, нужной каждому чекисту.
– А я уже решил – вы подумали невесть что…
– А я и подумала, – хищно ухмыльнулась Елизавета, и тут же возмутилась: – Почему на службе вы ко мне «на вы», а когда мы занимаемся конским спортом – на «ты»? Разбалансировочка получается, никакой гармонии.
– Есть устранить разбалансировочку, пан прапор! Стае повернулся к ней спиной через левое плечо и двинулся вон из «предбанника».
– Капитан, – услышал он укоризненный голос полковника, приближающегося по коридору от лифта, – если уж вы показали даме корму, то вжарьте отсюда гусиным шагом и с пением строевой песни. Эх, молодежь! Когда я был безусым капитаном и наведывался к прапорше своего непосредственного начальника в редкие мгновения его отсутствия…
– Это приказ? – хмуро спросил Пшибышев-ский.
– Считайте это отеческой рекомендацией. И поверьте старому ловеласу и личному другу Елизаветы – она такое поведение оценит.
– Я пока еще морально не готов к столь радикальным средствам обольщения, дядя Саша.
– Мораль, – скривился полковник. – Когда я слышу слово мораль, моя рука тянется… Куда тянется моя рука, прапорщик Лизавета, когда я слышу слово «мораль»?
– К синхрофазотрону! – отчеканила секретарша.
– Точно, капитан, к синхрофазотрону!
– Так точно, есть —. к синхрофазотрону! Стае поспешил ретироваться на пост. Герман безмятежно доедал его сухари.
– Извинился за конфуз, надо полагать?
– Заткнись ты, Макаренко.
– Грубишь? Зря, я от души тебе сочувствую И ей тоже.
– А почему надо Елизавете сочувствовать.
Герман прошелся по комнате и залихватским жестом полупьяного ковбоя поправил кобуру с табельным оружием.
– Видя твой живой и неподдельный интерес к данной особи женского пола в погонах секретной службы госбезопасности…
– Покороче можно?
– Строго между нами.
– Разумеется.
Герман перешел на шепот:
– Она тоже Тень. И у нее есть своя вторая половина.
– Ну, это я знаю. И что же?
– А то, – Герман сделал неопределенный жест рукой. – Он – мужик.
Стае молчал, соображая.
– Да еще и любовь у них была. Н-да. Такие вот обстоятельства.
– И что теперь?
Герман сел на край стола и отстучал по телефонной трубке костяшками пальцев какую-то дикарскую музыкальную фразу.
– Тебя от меня тошнит? Можешь не говорить. Взаимно. И дальше может быть только хуже. Усекаешь? А мы с тобой совсем даже не жених и невеста. Да что там, мы даже свиней вместе не пасем на зеленом лугу. А всего лишь скромно служим Родине в этой телефонной будке. Что бы там ни померещилось Елизавете.
– А у них…
– У них фигово. Попросту говоря – полный капут и швах. Полковник ейного хахаля даже услал куда-то за Урал, пустив по ветру, кстати сказать, работу многих специалистов над этой парой. Но все равно – полный аллее. Девка чахнет. А у нас, Теней, чтоб ты знал, психика весьма ранимая.
– Дела…
Герман, словно бы раздосадованный своим откровением, яростно зашуршал бумагами, сделал пару бестолковых прозвонов. Потом подошел к Стасу с самым зловещим видом.
– Как руководитель нашего боевого звена намерен призвать тебя к порядку, – сообщил он. – Хватит читать спортивную газетку, давай заниматься.
– Ну хоть сегодня отлезь ты от меня. Вчера ваши специалисты по контролю снов всю душу вынули. Ночью такая дребедень в голову лезла, что аспирин пришлось принимать, идя на службу.
– Никаких поблажек ни себе, ни врагу! – Герман воздел палец вверх. – А в данном случае враг себе – ты! Горе побежденным!
– Хватит абсурд городить. Что делать? Опять в кристалл твой пялиться мутный? Ведь косоглазие заработаю!
– Каждая жизненная ситуация есть вызов для чекиста! Вытянем же из нее все и пустим на службу во имя светлых идеалов!
– Переведи на русский, Герман. И, пожалуйста, с развернутыми комментариями.
– Тебя взволновало появление Елизаветы, а еще больше – моя печальная история. Значит, ты не в силах абстрагироваться от этой ерунды? Неправда! Нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики! Иди в «предбанник», поговори с прапором о погоде, или спроси, как счет – ей сквозь дверь футбол телевизионный слышно. А сам краем глаза сосчитай количество висюлек на плафоне. При этом смотреть надо в сторону начальственного кабинета, и вид иметь слегка смущенный и испуганный.
Стае безнадежно спросил:
– А дежурство как же?
– В этом вся соль, – заулыбался очкарик. – Полковник в любой миг может выскочить, да не посмотреть, что ты родственник. Ка-ак взгреет!
– Сосчитаю, – обреченно сказал Пшибышев-ский, плетясь из дежурки.
– Не вздумай меня обхитрить или ошибиться, Родина тебе этого вовек не простит! Я уже считал, знаю, не проведешь хитрого четырехглазого капитана.
Стае вошел в предбанник с тихим шепотом:
– Да, это опять я.
Прапорщик, не отрываясь от журнала, сообщила:
– Счет три один. Надо полагать, наши побеждают, хотя я прослушала, кто с кем играет. Полковник направился в клозет и скоро будет назад. Велел веселиться без него. Трещинок над дверным косяком двенадцать и две дырки от канцелярских кнопок… —
Она перелистнула страницу и посмотрела на Стаса. – Это все, капитан, или я что-то упустила?
Стае пытался связать какую-то фразу, преданно глядя на собеседницу, когда в ее лице что-то неуловимо изменилось.
Она подалась вперед и сузила глаза, введя Пши-бышевского в легкую оторопь, потом перевела взор вверх.
Проследив за ее взглядом, капитан увидел краешек пропавшего индийского платка.
– Удушу мерзавца, – без выражения произнесла Елизавета, опускаясь на стул и беря журнал в руки.
Стае ретировался, встретив по дороге полковника, который приветствовал его молодцеватым взмахом руки:
– А вы зачастили к нам, милостивый сударь, никак – к дождю. Два наряда вне очереди!
– Есть два наряда.
Герман чертил какой-то очередной дикий график.
– Сколько? – спросил он, не оборачиваясь, выводя зеленым карандашом какие-то каракули и загогулины.
–Два.
– Как – два?
– Два наряда, как с куста, будь ты неладен!
– Да я про люстру над прекрасной шальной головой секретутки!
Стае мстительно сказал, усаживаясь напротив дребезжащего факсимильного аппарата:
– Запамятовал. А она обещала тебе голову открутить.
К его удивлению Герман бросил карандаш и метнулся по коридору. Вернулся не слишком скоро.
– И сколько? – спросил ехидно Пшибышев-ский.
– Тридцать три и четыре, – пришел вялый ответ.
– Из коих внеочередных нарядов?
– Хвала богам – меньшее количество. Но наши с треском победили, иначе могло статься и наоборот.
Стае принялся насвистывать марсельезу.
– Зря торжествуешь над моими костями, ворон, – отреагировал на это Герман. – Пусть и не увидишь ты меня долго в общаге, а сюда вряд ли привлечет твое тело бренное утлый челн. Полковник распорядился подселить к тебе в комнату одного из «ночных феев». То есть – специалистов по контролируемым сновидениям. Так что – приятных тебе и ярких снов.
Стае скрипнул зубами и уткнулся в хронику спортивной недели.
Глава 14
Работа
Стас играл в какую-то тягомотную компьютерную игру, изничтожая разного рода монстров. Но он не просто развлекался. Рядом на стуле притулился Герман, который время от времени поднимал цветные карточки. Пшибышевский, сидя к символам вполоборота и продолжая экранную войну, комментировал:
– Греческая тау. Руна Зиг. Эмблема Сиднейской олимпиады. Неприличное слово из четырех букв. Тетраэдр.
В самый разгар этого странного занятия в бункере появился полковник.
– Занятие отставить, – коротко сказал он и одним движением брови согнал Германа с насиженного места.
– Ликуй, родственничек, – сказал он, промокая платком лоб. – Интенсивность тренировок с сегодняшнего дня спадает.
– Никак к работе решили подключить? – без особой надежды и энтузиазма спросил Стае, отключая монитор.
– Именно. Стае поджал губы.
– Профиль?
– Прежний, да и задание прежнее.
– Исчезнувший фестиваль?
– Да. Но не только он.
Полковник подошел к сейфу, громоздящемуся в углу комнаты, принес кипу папок.
– Что тебе следует знать о фестивале, – пробормотал он, роясь в бумагах. – Пока что достаточно и того, что без малого четыре сотни человек так и не прорезались на свет божий.
– Ни один? Времени немало прошло.
– Погоди, не перебивай начальство. Теперь касательно аналогичных дел…
Дядя Саша стал раскладывать листы по поверхности стола. Недовольно нахмурившись, он смел коврик и «мышку», следом на пол улетела пачка сигарет и зажигалка. Подскочил Герман:
– Товарищ полковник, ведь все данные есть в компьютере. Разрешите, я…
– Так вернее, – покачал головой консервативно настроенный начальник конторы. – Нет у нас монитора на всю стену. Картина целого будет ускользать, а глаза – уставать. Бумага – это наше все. В бумажках – сила!
Стае и его Тень переглянулись и спрятали улыбки.
– Взгляни, капитан.
Некоторое время Пшибышевский проглядывал краткие служебные записки, протоколы и опросные листы. Герман мрачно перебирал пачку картонок с иероглифами и рунами. Полковник меланхолично потягивал минералку.
– Здесь без малого…
– Четыреста пятьдесят шесть фамилий. Подробные биографии – в соседнем сейфе. Целого отдела не хватит толком перелопатить. Но и так все ясно – люди друг с другом не связанные, из разных городов и регионов, разнополые, разновозрастные. Исчезли в одно и то же время.
– Как я уловил, – почесал в затылке Стае, – есть небольшая разница.
– Ив чем же она состоит?
– Фестивальная публика исчезла в одночасье, с одного определенного пятачка в пять сотен квадратных метров. А эти пропадали из совершенно разных мест в течение…
– Трех примерно суток.
Герман с интересом слушал, отложив свои цветастые карточки.
– Кто решил, что есть некая связь в этих исчезновениях? Я имею в виду вторую группу лиц, о которой впервые слышу.
Полковник потыкал пальцем в самую тощую из папок, старорежимную, еще с гербом КГБ и подслеповатыми треугольными печатями на углах.
– Вот здесь список пропавших без вести в течение тех же трех суток пятилетней давности. Из него методом тщательного отбора группа наших специалистов отобрала представленных тебе лиц, очертив таким образом круг разыскиваемых.
– Каким был критерий отбора?
– Ну, ты и зануда, – проворчал полковник. —
Герман тебе объяснит. Но позже. Какие еще назрели вопросы?
– Я буду работать по обеим группам?
– Точно так, капитан. По «фестивалю» и по «по-теряшкам». Такие уж за ними закрепились названия… В твое распоряжение поступают немалые силы – пять младших офицеров, любые доступные конторе консультанты, включая людей со стороны, а также пять Теней. Деньги, автомобили, документы. Режим работы – полная закрытость.
– Насколько полная?
– Абсолютно, – полковник достал из самой верхней папки лист с внушительным гербом страны и еще более внушительными подписями. – Глянь на это. На лапу не дам, но все смежные конторы будут в случае чего отваливать в сторону и отдавать честь. Это я беру на себя.
Стае присвистнул.
– Как бы мне не раздуться от осознания своей значимости и не лопнуть.
– Вот дерьмо-то разлетится во все стороны… – Дядя Саша, похоже, изменил своему обыкновению – не собирался шутить и ерничать с подчиненным. – Соберись и задавай вопросы.
– Критерий отбора круга лиц, условно именуемых «потеряшками», – упрямо выпятил челюсть Пшибы-шевкий.
– Я же сказал – позже! Герман, давай по фестивалю и «гостю».
Тень колыхнулась и шмыгнула к бумажкам.
– Пять месяцев назад в поле зрения оперативников наших смежников попал некий Игорь. Бывший погранец, работник частного охранного бюро, работавший по какому-то запутанному делу о наследстве аж на острове Бали.
– Эк его, – восхитился Стае.
– Не перебивай. Этот орел сильно там набедокурил – вмешался в операцию Интерпола, покрошил кучу народу, вообще изрядно чудил. Словом, наш консул с трудом выдернул его с острова и прямиком отфутболил в контрразведку. Но там быстро пришли к выводу, что имеют дело с человеком, мягко говоря, обладающим всеми признаками отклоняющегося поведения.
– То есть – психом?
– Примерно так вкратце можно пересказать мудреный диагноз, поставленный в институте имени Сербского… Гражданина Игоря оставили в покое, на всякий случай лишив лицензии на ношение оружия, вкупе с охотничьим билетом. Хорошо еще, смежники наши покопались в материалах, предоставленных славным психиатрическим заведением. И согласно одной засекреченной инструкции отфутболили материал нам. Так появилось дело «гостя».
Терман щелчком пододвинул к Стасу оное дело.
– Прочтешь на досуге, вникнешь.
– А в двух словах?
– Находясь в роли подопытного кролика, этот Игорь зарекомендовал себя изрядным чудаком. Например – ходил в церковь…
– Эка невидаль!
Герман поморщился и продолжил:
– В комнате своей молился, причем такими молитвами, о которых даже в самой Патриархии не слышали.
– Попал в секту? Заделался сатанистом?
– Ни то, ни другое. Это самые настоящие православные молитвы, только вышедшие из употребления… довольно давно. Как утверждают найденные не без труда эксперты – до Никоновских реформ семнадцатого века. Часть молитв из его репертуара еще бытует у старообрядцев, а часть существует лишь в очень редких, почти бесценных книгах. Есть еще часть, которая вообще не ясна, но не содержит никакой ереси и стилистически близка двум первым группам.
– Еще этот стервец повадился читать книжки на старославянском и церковнославянском, – не удержался полковник, – чего за ним в прежней жизни, то есть до поездки на Бали, не водилось.
– Он, вообще, был атеист и раздолбай, особенного образования не имел, тем более – не обучался архаическим молитвенным практикам и древнерусской грамоте.
– Может, на Бали…
– Не может. Там даже русских эмигрантов всего четверо – все очутились на острове после перестройки или в ходе оной.
– И что в нем особенного? Мало ли что бывает – уверовал внезапно человек, ангел ему небесный явился…
Стае был несколько сбит с толку и не улавливал причины действенного интереса конторы к этой личности. А интерес, судя по документам, имелся, причем изрядный. Это сколько надо труда – найти всех этих консультантов? А из Патриархии какую-либо информацию выкачать? Это тоже не фунт изюма.
– Игорь этот, по всем признакам, которые ты еще не в состоянии уловить, – наш клиент. Более того – наш профильный клиент. А самое главное, – Герман для вящего эффекта снял очки и, протерев их специальной салфеткой, медленно одел на переносицу, – психиатры усмотрели в нем все признаки полного расщепления личности.
– Ну, шизоид и шизоид, – Стае нервно закурил. – Дядя Саша, вы не того человека с Лубянки взяли, ей богу. Я медицинский не заканчивал. Я чистый и не обезображенный интеллектом гуманитарий.
– С психиатрами согласились весьма авторитетные товарищи из православной верхушки. – Герман скомкал салфетку и щелчком отправил ее в погасший монитор. – Выражаясь словами верующих – в нем сидит бес. Или ангел.
– Ага, – тупо сказал Пшибышевский, делая могучую затяжку. – Доводилось слышать, что психиатры и средневековые инквизиторы зачастую говорили об одних и тех же феноменах, только разными словами.
– Ты не умничай, – полковник постучал ногтем по страшной гербовой бумаге, – не в бирюльки играем. Это вполне серьезный вопрос. Продолжай, Герман.
– В нашей конторе, а конкретно б отделе Теней, есть соответствующие технологии. Каковые и были применены в отношение Игоря. Наш диагноз совпал с клиническим и православным. В бывшем советском погранце живет цельная и весьма яркая личность. Ее мы и называем «гостем».
– Этот… гость… Он и помнит древние молитвы, читает древнерусские бестселлеры и так далее?
–Да– А эти ваши «теневые» технологии…
– Помнишь наш разговор о микропластике?
– В общих чертах. Да и брошюрки твои я изучал в последнее время весьма прилежно. Благо, делать больше нечего.
– Можно заболеть шизой. Вполне можно подцепить беса. Не смейся. Одержимость – вполне наблюдаемый, хоть и редкий феномен. Бывают и иные казусы – скажем, ложная память. Какие-то участки нашего слабо изученного мозга активизируются и выдают информацию, которую индусы зовут «кармической». Но все это представляет для нас сугубо академическую ценность. Да и симулировать все это можно, обладая определенными талантами. Но никак нельзя подделать то, что мы, Тени, умеем считывать с человека.
– Резюме?
– Считай это диагнозом или приговором, – одними губами улыбнулся Герман. – В теле российского гражданина живет «гость». Не психическая проекция, не бесплотный дух или бред воспаленного разума. Живой человек из далекого прошлого, обладавший или обладающий сейчас телом. А мозг Игоря он использует как своего рода библиотеку, хранилище информации. Если угодно – жесткий компьютерный диск.
– Что помогает ему «косить» под нормального человека начала двадцать первого века.
Стае закурил еще одну сигарету, не потушив первую.
– Здорово, – сказал он наконец после долгой паузы. – Судя по страшным бумагам на столе и вашим физиономиям, речь не идет о шутке или очередном тесте по ломке стереотипов.
– Игры кончились, – подтвердил полковник. Стае в молчании прикончил сигарету, пошуршал бумагами, взял остро заточенный карандаш и стал выводит на столе какие-то каракули.
– Хорошо, – выдал он наконец, – а какое «гость» имеет отношение к «фестивалю» и «поте-ряшкам»?
– Самое прямое, – заметил Герман как бы нехотя. – Этот тип, который внутри Игоря, абсолютно не поддается гипнозу и различной химии.
«Значит – пытались применять, – пронеслось в голове Стаса. – Высоки же ставки в этой игре… »
– Однако он любит и умеет рисовать. Отметим для галочки – этим талантом пограничник также не владел.
Герман подошел к своему столу, номерным магнитным ключом отомкнул хитрый замок и вытащил тубус. Из картонной трубы появились два десятка портретов. Потом на свет божий капитан извлек кипу фотографий.
– Это – забава «гостя». А это – фотографии из дела о «фестивале». Сравни.
Стасу понадобилась пара секунд, чтобы убедиться в полном тождестве физиономий.
– Порассуждаем вслух, – сказал он. – Игорь мог их знать.
– Проверено, – откликнулся полковник. – Исключено.
– «Гость», откуда бы он к нам ни свалился, мог…
– Не мог, – отрезал Герман, пряча рисунки. – Он появился позже, значительно позже исчезновения фестивальщиков.
– Тогда, – мрачно выплюнул Стае, – я констатирую, что «гость» прибыл к нам именно оттуда, куда делись и эти вот…
Он указал на папку с «фестивальным делом».
– Блестящий вывод, верный и банальный, – полковник улыбнулся. – Заинтригован?
– Еще бы. Фантастика какая-то.
– Скажи честно, – похлопал его по плечу дядя Саша, – что ты думал, когда в течение четырех месяцев учился работать со снами, махать мечом и скакать на лошади?
– Первая версия – меня готовят к внедрению на «Мосфильм». Или как там нынешние кинокомпании называются. Вторая – что в недрах недобитого перестройкой КГБ изобрели машину времени и готовят исторический реванш против демократов на «деньги партии».
– Тебе бы статейки писать в «Совершенно секретно», – одобрительно кивнул полковник. – Правда страннее и страшнее.
– То есть?
– Машина времени или нечто подобное существует. Но – не у нас.
– Факты-то где? Вещественные, настоящие, которые в прокуратуру можно нести?
– И чему тебя на Лубянке учили? – пожурил его начальник конторы. – Первичные признаки важнее при расследовании, или еще что-то?
– Первичные признаки, – словно отвечая на экзамене, отчеканил Стае, – легко подделываются, имитируются, фабрикуются и подтасовываются.
– А что для настоящего чекиста является желанным?
– Знать не о факте как таковом, а обладать совокупностью второстепенных признаков.
– Пятерка, – хлопнул по столу ладонью дядя Саша. – Не посрамил семью. Эта самая совокупность второстепенных признаков говорит о том, что отсюда сила Икс изъяла несколько сотен наших граждан. А взамен подсунула «гостя».
– Будь я детективщиком, то решил бы, что наш недруг сидит в Древней Руси, – хохотнул Стае. – Отсюда и молитвы, и все остальное.
– Во-первых, почему сразу «недруг»? Во-вторых – именно на Руси?
– Не уловил, товарищ полковник.
– А что, поиграем в детективщиков. Где-то до Никоновских церковных реформ изобрели машину времени, или научились как-то управлять природными силами, не известными ныне науке. По-твоему, в то время не было разведки? У тех же соседей России? Любой агент Ватикана века пятнадцатого, уверяю тебя, читал по-церковнославянски лучше наших филологов, а молился истовее иных, свежевоцерковившихся нуворишей.
Стае покачал головой.
– Свихнуться можно. Хотя в этом направлении для меня брезжит слабая надежда оказаться полезным. Контрразведывательная работа против соседской агентуры – мой профиль. Правда – древних соседей…
– Ты дипломированный историк, весьма прилежно и увлеченно учился. Это тоже скорее плюс, чем минус.
– А поговорить с этим самым «гостем» можно? Он на свободе «под колпаком». Или в каком-нибудь спецприемнике?
– Ты проторчал в этом помещение четыре месяца, – усмехнулся дядя Саша, – в пяти шагах от «гостя». Он в соседней комнате, за зеленой дверью.
– А это… законно?
Полковник еще раз постучал ногтем по бумажке с головокружительными допусками, печатями и подписями.
– Все ясно. Разрешение на допросы у меня есть?
– С этой минуты да, но дослушай Германа. Очкарик нахохлился, словно наседка.
– Мы очень плохо представляем себе возможности… «вероятного противника». Особенно – в области манипулирования чужим разумом.
– А что, были прецеденты?
Герман подтолкнул Стасу очередную кипу компьютерных распечаток:
– Когда этого орла переводили из института Сербского в один православный храм, «гость» изгнал беса.
– Что? – округлил глаза Стае.
– Что слышал. Пользуясь другой терминологией – излечил шизофрению.
– Возложением рук, надо полагать?
– Руки у него к тому времени уже были в наручниках. Бесконтактно. И одномоментно. Вот справка от психиатра о полном излечении и возврате трудоспособности гражданки Евлампиевой, а вот записка от настоятеля храма.