Глава 21

На море

Плеск волн, монотонно шлепающих когг по правому борту, навевал тоску и уныние. Датчанин Карстен Роде, стоя на носу флагмана, с прищуром смотрел на останки свенского корабля, темнеющие на мели. Третьего дня русские каперы выследили неуловимого морского разбойника, повадившегося гоняться за новгородскими лоймами. Укромно сокрытую стоянку в маленькой бухте удалось найти почти случайно. Датчанин распорядился сойти на берег за водой, и поисковая команда тут же наткнулась на логово врага.

Тайком высадил Карстен на берег судовую рать. Воины подобрались к стоянке свенов, устроили пальбу, кинулись в топоры. Разбойный люд схватки накоротке не выдержал, сбежал по сходням на корабль.

Как только витальерское судно, не подняв еще парусов, на одних веслах выскочило из бухты, появились русские каперы. Слитный пушечный залп превратил нос свенской посудины в груду пылающих обломков. Отчаянно голося, скандинавы прыгали за борт; на приливной волне корабль развернуло, подставив под новый залп.

Гоняться по берегам за выплывшими врагами у датчанина не имелось ни малейшего желания. Да и зачем: куда они без корабля? Примкнут к каким-нибудь бродячим мародерским шайкам, или угодят казакам на аркан. Караванный путь вновь свободен, вот и слава Богу…

Надводная часть свенской посудины догорела, все остальное с отливом село на мель.

Странно, размышлял датчанин, что волны не разбили мертвый остов. Появилась мысль послать своих мавров обследовать затонувшее судно. Те умели, взяв руки камни, нырять на десятки саженей.

Наверняка успел витальер награбить добра за месяцы своего рейда…

Но Роде отказался от этой идеи. Только время зря терять: наверняка самое ценное сгорело. А собирать на глубине золотые и серебряные монетки, высыпавшиеся из разломанных ядрами бочек…

– Что грустишь, капитан? – спросил Ежка Соболевский, недавно вернувшийся на корабль после долгой побывки в родной земле. – Славная победа, отличная погодка. Может, выпьем грога?

– Ты уже не у маменьки своей, – укоризненно сказал датчанин. – Заканчивай с питием. Море пьянства не терпит.

– Так я от хандры лечусь.

– Не понимаю, кто же из нас в печали? Соболевский пристроился рядом, облокотившись о высокий борт когга.

– Побыл я дома, да только головную боль нажил.

– Что-то в семье не так? Или неурожай поразил хозяйство? Чума приключилась?

– В семье все отлично, только дядька с колокольни на день всех святых свалился, ногу сломал. Он крепкий, выживет…

– Отчего же голос у тебя такой похоронный? Словно подменили моего неистового и неунывающего Соболевского. Если ты на абордажный бой с такой миной пойдешь…

– В бою бы забыться, в настоящем, не пушечном! Чтобы сабля в саблю, грудь в грудь…

Ежка указал на остатки свенской посудины:

– Надо было их на лодках брать. Тогда бы и товар уцелел, и сама ладья, да и мы бы потешились.

– А потери? Где прикажешь судовую рать набирать, когда учить? И без того кораблей болЪше, чем в здешней луже требуется.

– Ты капитан, тебе и решать.

Роде повернулся к Соболевскому и изумленно на него воззрился.

– Тебя точно подменили. Даже спорить не стал. Уж не приболел ли ты, шляхтич?

– Война идет на нас, – сказал Ежка.

– Так если ты не заметил, она уже не первый год идет.

– Настоящая война, тяжелая и кровавая. Орден уже помирает, на его место другие страны ратиться придут.

– Ну и что? Нет в здешних краях державы, способной выставить флот, который нас назад в Нарву загонит.

– Все-то тебе легким представляется… – Соболевский принялся теребить щегольскую каменную пуговицу у ворота камзола. – А я как задумаюсь, выть хочу.

– Выкладывай, что на сердце. Не пойму я твоей тоски. Впрямь, что ли, грога выпить? Подергать Морскую Девку за усы?

Соболевский ушел и вскоре вернулся с двумя изящными венецианскими бокалами, трофеями давнего абордажа.

– Польша на Русь саблю точит.

Карстен Роде некоторое время переваривал известие, потом пожал плечами и сделал огромный, истинно корсарский глоток.

– Что-то раньше тебе ничего не мешало с виталь-ерами из ляхской земли воевать.

– Ладно дело – лихой люд, морские разбойники да прибрежные станичники. Совсем иное дело – на родину руку поднять. На короля, старинные рода шляхетские, простых людей из ополчения.

Роде прошелся до прикорнувшего вахтенного, сделал ему внушение, вернулся назад.

– Я политикой не интересуюсь, на то в Москве дума есть, государь да опричнина. Но что-то не припомню, чтобы мы вторгались в коронные польские земли, или когда-нибудь хоругви ляхов приходили в Ливонию.

– Пока что не было такого, но не за горами час, когда случится непоправимое.

– Трудный у тебя выбор, – вздохнул Роде. – Я бы и сам не знал, что делать, коли Русь на землю данов пошла бы. Вернее всего, остался бы верен великому князю московскому, но кто его знает…

– Тебя прогнали из страны, лишили земель и титула. Да и обычаи данские, сколь бы мало я их ни разумел, немного иные, чем славянские. У нас поднять меч на родную землю – грех великий.

– А если две династии борются? Или смута?

– Вот до сих пор так и было – смута, один род на другой хоругви водит. Оттого и пришел я на русскую службу, чтобы не участвовать в этом безобразии.

Роде мрачно допил грог.

– Честно сказать, не обрадовал ты меня, пан Соболевский. Выходит, случись Руси с поляками сцепиться, придется мне искать нового атамана для абордажной команды флагмана?

Тут ему пришла в голову еще одна шальная мысль.

– А если захочет король Польши сильным флотом обзавестись, не встретимся ли мы с тобой в бою?

Ежка отшатнулся от него, как от прокаженного.

– Я на своих руки не поднимаю.

– Так кто в таком разе тебе своим сделается?

– И Русь для меня мила нынче, и родина. Выходит, придется мне повесить саблю на гвоздь, и заняться выращиванием брюквы.

Карстен Роде попытался представить себе взбалмошного и вспыльчивого рубаку Соболевского, смиренно идущего за плугом, не смог и расхохотался.

– Вряд ли у тебя выйдет сделаться простым обывателем. Если только в монастырь запрешься.

– Это – если кто в женский монастырь пустит,

– серьезно сказал Ежка. – Знаю я одну настоятельницу на Гадючьих Мхах…

– Вот таким ты мне больше нравишься, – капитан похлопал своего главного абордажника по плечу.

– Не забивай голову, мой тебе совет. Жизнь – она хитрая штука, сама распорядится. Может, и не подерется Москва с ляхами.

– Хорошо бы, чтоб не подралась. Они помолчали.

– А знаешь, почему мы в море не уходим на добычу, или в Нарву не возвращаемся?

– Известное дело, какого-нибудь ганзейца подстерегаем, что вдоль берега попытается прокрасться к Ревелю. Приказ, поди, был пресекать каботажное плавание, пока сухопутная рать подбирается к крепостям ливонским.

– Купцы после нашего прошлого рейда не скоро оправятся. Не без числа же у них корабли!

– Тогда чего-торчим в этой дыре? Скоро днища коггов да лодий ракушками порастут, плестись начнем, будто утки беременные.

– Ждем мы князя Басманова. Голубиная почта донесла – будет вскорости здесь. Велел все планы забросить и ждать. Особое дело назревает.

– Басманов… – почесал в затылке Соболевский.

– Надо его расспросить про поляков. Опричный воевода наверняка знает всю подноготную.

Через два дня, ближе к вечеру, с берега затрубил зычный рог Ярослава. На воду кинули кожаную лодку, сам Роде направился встречать высокого гостя.

– Маловата посудинка, – заметил Басманов, не здороваясь.

Датчанин-огляделся.

За опричником стоял Чернокрылый Легион едва ли не полным составом. Да и засечников у Ярослава прибавилось.

– Сейчас исправлюсь, – пообещал датчанин, зашел по колено в море и принялся размахивать по-особому факелом.

Вскоре прибыли еще лодочки.

– А ваш «Федор» стоит в Нарве. Наскочил на бревно, чинится. Так что располагайтесь по остальным пяти коггам, – сказал датчанин, обнявшись с назгу-лом. – А бабы ваши где? Этих двух валькирий я вижу, а белобрысая ведьма куда подевалась?

Майя и Тора, довольные новым прозвищем, захихикали.

– По особому делу услал я ее, – сказал Басманов. – Не скоро свидитесь. Что, медведь данский, запал на девицу?

– Стар я для такой егозы, – насупился Роде. – Просто не привык этих орлов видеть без нее.

– А что Соболевский? Не просился еще на берег списаться?

Роде посмотрел на Басманова с откровенным испугом. Простодушный гигант всегда с определенной опаской относился к опричнику, чья проницательность и въедливость вошла на Руси в поговорку.

– Скулит чего-то, – неопределенно буркнул датчанин. – Говорит – в монастырь уйдет. Женский.

– Надо мне с ним перемолвиться… – Басманов самолично поймал брошенный с борта флагмана конец, стал карабкаться по узловатому канату. Добравшись до середины, крикнул: – Тащите, стар я уже для такого дела!

Соболевский встретил его сабельным салютом, отвесил изысканный поклон. Вся абордажная команда была построена вдоль борта, вытаращив глаза и сомкнув щиты.

– Ты бы еще из пушек да пищалей велел палить, – проворчал князь. – Давай попроще, шляхтич. Накорми, что ли, гостей с дороги.

– Все готово, по-простому, но от души, княже. Басманов придирчиво оглядел стол, состоящий из досок, брошенных поверх четырех бочонков, накрытых трофейным парусом.

– Разносолов заморских много, а пожевать чего-нибудь, дабы плоть усладить не сыскали?

– Так что у врага берем, тем и кормимся, – развел руками Роде, вскарабкавшийся наверх вторым номером. – Запасов из Нарвы дней на двадцать хватает, не более. Рыбку зато сами ловим. Мои мавры отлично ее готовят. Отведай, князь, пальчики оближешь.

Басманов обреченно вздохнул, сел на ящик из-под огненного зелья, уставился на рыбу с ненавистью.

– Не люблю я гадов морских. Мне бы зайчатинки…

– Я людей отряжу поутру, настреляют дичи, – пообещал Роде.

К столу сел ангмарец, датчанин, поляк и случившийся на борту флагмана командир второго по величине когга, мрачный белобрысый чухонец по прозвищу Булава. Был он совсем недавно витальером, но, прослышав о каперском флоте, сам явился наниматься на службу. Зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Перед опричником он робел и прятал глаза, больше слушал, чем говорил.

Последним за стол уселся Аника-воин.

– Дело у нас будет особое, – сказал Басманов, – увезти из Дании принца Магнуса, претендента на престол.

Он обвел тяжелым взглядом всех присутствующих.

– Пока я не наговорил лишнего, хочу спросить: все ли готовы дальше служить царю-батюшке?

– От чего же, княже, обидеть ты нас хочешь? Или доселе мы своей кровью не доказали, что верны белокаменной Москве?

– Тут особый вопрос, боярин, и слова мои не к тебе. – Басманов вперил взгляд в смущенного датчанина. – Ты, Карстен, станешь драться за интересы московского престола? Ведь на той стороне вполне могут оказаться даны, одной крови с тобой?

– Нынешние правители моей родины мне не милы, – медленно и отчетливо произнес Роде. – Хотелось бы мне увидеть нового и справедливого короля для своей земли. Буду драться, как прежде.

И с наивной надеждой спросил:

– Ведь не придется нам бомбардировать с моря столицу? Жечь ядрами посады и мельницы?

– Бог даст – не случится. Войны у нас с Данией нет, тихо все сделаем – и не случится. Напротив, крепкий союзник будет у Руси в северной Европе.

Басманов забрал бороду в кулак, сощурился и спросил:

– А как пришлось бы бомбардировать города? Ушел бы со службы?

– Пожалуй, – сказал Роде. – Ушел бы. Опричник головой покачал.

– Другой воевода на моем месте уже бы в железа велел заковать за подобные речи.

– Знаю, не велишь.

– Не велю. Теперь к тебе, пан Соболевский, первая сабля флота нашего, слово. Был ты в своей отчизне, слышал о хоругвях, стянутых к Ливонской границе. Что станешь делать, случись неладное?

– Я много думал об этом. – Соболевский подбоченился, запустил большие пальцы рук за кушак, гордо сверкнул глазами. – На море готов я воевать хоть с самим чертом. А что до суши…

– Никто тебя не отправит для Иоанна Васильевича Смоленск отбивать, – усмехнулся Басманов, но глаза его при этом оставались холодными, цепкими. – Нанят ты лично мной, а значит, родом Плещеевых, для судового боя.

– Так, – сказал Соболевский, – судовую рать водил и водить буду в сечу.

– А для сухопутной войны есть на флоте вот они, – князь указал на ангмарца. – С честью несут славу корабельную по лесам и полям Аивонским.

Назгул слегка покраснел. «Надо будет ребятам сказать, – подумал он. – Впрочем, комплимент-то сомнительный. Выходит, во всех военно-морских силах мы самые беспринципные. Эдакие бультерьеры опричные, без страха и упрека… »

– Скрепим по новой наш союз, – поднял Басманов кубок. – Чтобы не случалось промеж нас раздоров и непонимания.

Осушив кубки, все стали ждать продолжения.

Аника с благодарностью поглядывал на опричного воеводу. Ведь и у казака тот мог спросить: пойдешь ли на Дон, огнем и мечом приводя к покорности тамошний вольный люд? Станешь ли мечом государевым на Днепре? Но не спросил.

Наконец князь заговорил:

– Магнуса держат на самой границе, в небольшой рыбачьей деревушке. Всей фортификации там – одна башня. Гарнизон – три десятка пикинеров, да ржавая пушка. Не ждут они нападения с моря, ожидая его со стороны сторонников юного принца из центральной части данской земли.

– Звучит очень просто, – заметил ангмарец. – Так в чем заковырка?

– Поблизости стоит конная тысяча, что может примчаться быстрее ветра. Так что делать все придется тихо и споро. Никто же не хочет устроить войну с Данией, побить пушечными ядрами кавалерию, положить под копыта малочисленные абордажные команды?

Никто, конечно, не хотел подобного исхода.

– Ярослав, как коней ертаулу передаст, назад воротится. Он нарисует на папире деревеньку. А уж вы подумайте, как подойти незаметно, как высадиться, как уйти неопознанными.

– А сам Магнус знает, что его похитят? – спросил Аника. – Или придется в мешке тащить?

– Мал он еще, – проворчал Басманов, – такие вещи знать. Есть среди его тюремщиков верный нам человек. Каждый день, начиная с послезавтрашнего, будет он зажигать на башне ночные огни.

– Это хорошо. – Роде теребил бороду, чувствуя азарт. – Лодки о камни может разбить, волной перевернуть, в море отнести. А так – хоть в пучине не заплутают. Как мошки на огонь пойдут.

– Ас чего ты взял, что там каменистый берег? – напряженно спросил Басманов.

– В Дании других мест не бывает, – усмехнулся Роде. – Как и в Норвегии или в земле карелов. Фиорды, оскаленные каменными клыками щели, устланные валунами гавани. Надо нам множество лодок заготовить. Да получше нынешних.

– Я с вами пойду, – заметил Басманов. – На берег не полезу, останусь на когге. Нужно мне с юным Магнусом разговоры долгие разговаривать, лепить из мальчика мужа.

– Все корабли вести, или оставить часть отпугивать купцов от Ревеля? – спросил датчанин.

– В этом году, – вздохнул Басманов, – не взять нам Ревеля, чую. Много тому причин, и не последняя – непокой в земле польской. Так что нам все едино – есть там припасы, или нет. Все одно – что купцы завезут, то они за зиму съедят.

– А прикрывать караваны новгородские оставим силы?

– Много воли взяли новгородцы, – заметил Басманов, думая о своем. – Привыкли к безопасной навигации, диктовать начинают Москве, как дела с соседями вести. Не помешает им вспомнить, что изобилие нынешнее на северо-западной Руси явилось не вдруг, а под жерлами каперского флота.

– Выходит, идем всей флотилией?

– Государь велел охранять Магнуса пуще зеницы ока. В нынешнее смутное время один друг на западе нам важнее, чем десять торговых караванов.

Глава 22

Сражение

Каперская флотилия с попутным ветром ушла далеко от ливонских берегов, а в открытом море повернулась на запад и двинулась в сторону Дании. Басманов вдруг начал жестоко страдать от морской болезни, чего с ним раньше не случалось. Видимо, начал все же сказываться возраст и беспокойный образ жизни последних лет.

Князь заметно нервничал. Понимал, что датское дело – наиважнейшее. Но в то же время из головы не шли поляки, копошащиеся в тылу Серебряного.

– Стоило дать ему добро на взятие Феллина, – размышлял вслух хворый князь, вышагивая вокруг карты. – Пусть и большой кровью, но взял бы без сомнения. А за стенами, да при полном нашем морском господстве не страшны бы ему сделались поляки.

Однако Очин-Плещеев, убывая на Вологодчину, намекнул родичу: – дескать, царь сам желает прибыть к войскам, возглавить штурмы самых знаменитых и крепких городов Ливонского Ордена.

Дело хорошее – при царе и обозные воеводы начинали резвее суетиться, и армия подтягивалась, творя чудеса. Вот только у великого князя московского отчета не потребуешь. Неясно, когда он соизволит явиться к полкам.

– Курбский тоже хорош, нечего сказать, лис старый, – бормотал опричник. – Не желает торчать в Ливонии, пока там ничего важного не делается. Ждет, когда выведет Кестлер в поле свое последнее воинство, после которого останется только брать при помощи флота и орудийной канонады приморские города.

В явную и открытую измену «казанского покорителя» Басманов в душе не верил. Знал, как падок до всего западного Курбский, как жаждет земель для своего рода на юге, за чертами засечными. Ведал, что обильна и странна переписка между воеводой русским и польско-литовским двором… И все же не верил.

Давно не случалось такого на Руси, чтобы именитый человек, вознесенный к самым чертогам властным, обласканный царем и любимый в народе, вдруг переметнулся к врагам. Пожалуй, со времен монголо-татарского господства не случалось подобного конфуза.

Положа руку на сердце, опричник скорее доверил бы войска степенному и хитрому Курбскому, чем излишне горячему Серебряному. Но много, слишком много странного окружало нынче фигуру героя казанских походов.

В уме перебирал Басманов имена других воевод, имевшихся в распоряжении России.

Плещеев…

Неопытен, хоть умеем востер. Ровно Никита Романович, излишне горячится, рати не жалеет в погоне за быстрой победой. Похож на ливонских полководцев. Конечно, клин клином вышибают, но менять на него Серебряного глупо. Да и в войсках любят нынешнего командующего. Особенно – после Тирзенской удачи.

Мстиславский…

Поднаторел ногайца гонять, а в войне европейской мало что смыслит. Не верит в пушечную пальбу, предпочитает бить врага в поле, одним ударом, но при этом слишком долго ищет позицию, маневрирует, утомляет полки. С кочевниками такая тактика себя оправдывает, но ей-богу – забьет он рвы ревельские да феллин-ские костьми русских ратников. Не годится!

Котырев– Ростовский…

Этот степенен, вдумчив, про современные виды оружия знает все досконально, но не любит гоняться за врагом. Есть в нем что-то не от родовитого дворянина, а от крестьянина крепкого. Любить стоять в обороне, стоек, упорен. Его-то уж точно нужно срочно отправлять в Аивонию, хватит в Посольском указе папиром шуршать. Не ровен час, вновь начнут немцы огрызаться, подобным ему цены не будет. Никогда больше не должна повторится Рингенская катастрофа! Но дать ему главные полки и велеть завоевать страну – верный путь к тому, что продлится кампания до следующего царства. Нет в нем задора, порыва и страсти.

Воевода Барбашин…

Тут разговор особый. Это самый настоящий рыцарь, природный кавалерист, мастер маневра. Пушки и осадные обозы ему только помехой станут, впрочем, как и пешая рать. Вот кому ертаулом командовать, изнурять ливонцев постоянными наскоками, мешать им сосредотачиваться, рассеивать обозы и резервные сотни. Его также необходимо выкурить из Пскова и срочно направить к основным силам…

Басманов устало вздохнул, выпил кислого кваса, с неудовольствием прислушался к недовольному урчанию желудка. Морская болезнь не отпускала.

– Столько всего не доделано, – ужаснулся опричник, – а я сейчас болтаюсь в этом корыте между водой и небом, за тридевять земель от армии. И весточку не пошлешь…

Однако в какой-то мере он был доволен.

Именно за это любил Басманов крепкие лодьи. В деревянных недрах морских коней ему как-то по особому легко думалось, самые запутанные ситуации представали вдруг простыми и ясными. Оставалось только головой мотать, не понимая, как же ему все раньше не виделось в этом свете.

– Вот победим, – пообещал себе Басманов, – поставлю где-нибудь в Дерпте терем, похожий на когг. Ни у кого такого не будет, весь свет удивится.

В это время он услышал тревожный клич вахтенного рога.

– Что случилось? – спросил опричник, подходя к носовому возвышению.

Вместо ответа ратник указал вперед, на приближающиеся паруса.

– Кто такие?

– По виду – даны, хотя паруса какие-то странные. Может – аглицкой земли суда?

– Если бы англицкой! – проревел белугой Кар-стен Роде, крючьями закрепляя на боках кирасу. – Это свены. Да не какие-нибудь витальеры, а королевские когги.

– Мы же с ними не воюем, – удивился Басманов нервной реакции датчанина.

– Мы, то есть Русь? Она, конечно, не воюет. Но разрази меня гром и проглоти дельфин Морской Девки, если шведы, да еще и на трех сильных судах пройдут мимо каперов. Мы же для них вне закона, словно звери дикие. Знатный трофей.