Глава 19

Учения под Тирзеном

На следующий день Басманов куда-то исчез из лагеря Серебряного вместе с Ярославом и несколькими засечниками. Ангмарец велел Шону провести очередной тренировочный день, а сам направился гулять по германскому городу, без всякой цели заходя в лавки и харчевни.

Ирландец в тот день лютовал. Одев дружинников в полный доспех, до седьмого пота гонял вокруг лагеря. Потом разделил по парам, выдал палки вместо мечей и топоров, сам встал напротив Кормака.

– Три поединка по две минуты, – провозгласил он, хищно глядя на своего супротивника. – Потом передых и еще два раза. Майка отсчитывает время. Банзай!

С древним самурайским кличем он кинулся на своего бывшего уже подчиненного, осыпая того градом ударов. Кормак пытался прикрываться щитом, парировал и вертелся юлой. Но все равно несколько ударов пришлось по ноге, а один по маковке островерхого шлема,

– Ты, что, Шон, совсем озверел? ! – спросил он. – Так же и покалечить недолго.

– Это тебе не в куклы играть, слюнтяй, – прохрипел заместитель командира Легиона. – А я тебя, дезертира, за мужика считал.

– Ну, это уже слишком! – Кормак закусил ус и перестал отступать. – Ты сам напросился.

Шон усмехнулся, сделал обманный финт и ребром тяжелого круглого щита ткнул Кормака в грудину. Кованый нагрудник застонал, но сам будущий герой подмостков не издал ни звука, ответив обидчику двумя слитными ударами. Пришла очередь самого задиры пошатнуться и попятиться, поправляя сбитый на бок шлем.

– И зачем тебе эльфийский балаган на колесах?

– Хватить уже душегубством заниматься, – прохрипел Кормак, наседая. – Сам же знаешь, нет в этой войне победы. Придет Баторий, и всем иллюзорным победам каюк.

– Не факт, что это не какая-нибудь альтернативная история. Мелких несообразностей хватает. Так что нечего труса праздновать!

Бой в доспехах – вещь тяжелая… Остатки дыхалки ушли у Шона на эту фразу. На резвый отскок уже не хватило. Дубина Кормака, смяв защиту, ударила в правый наплечник. Рука командира ирландцев повисла плетью.

Как раз в этот миг Майка провозгласила:

– Брек! Фу, заканчивайте, отдых!

Тяжело дыша и вытирая пот со лба, Шон оглянулся. К тренировочной площадке на самом краю огромного лагеря незаметно подошел Никита Романович в сопровождении нескольких незнакомых бояр.

– Зло бьетесь, – заметил Серебряный. – Так лютовать с неприятелем должно.

Шон ничего не сказал, подергивая ушибленным плечом.

– Конец перекура, – сказала Майка. – Наизготовку! Погнали.

Кормак остался стоять, опустив щит.

– Чего не нападаешь? – срывающимся голосом спросил Шон. – Кишка тонка?

– Охолони, приятель, твое плечо осмотреть надо. Ты Легиону нужен в целости и сохранности, а не в виде отбивной.

Помощник ангмарца резко кинул тело вперед, отвел щитом взметнувшуюся было на защиту палку Кормака и ударил того коленом под дых. Нога заныла от соприкосновения с доспехом, но противника буквально согнуло пополам. Отточенным движением Шон развернул щит и прижал поверженного к земле, для верности поджав коленями, а рука сама потянулась к засапожнику.

Прямо над плечом раздался ледяной голос Майи:

– Ну и что? Глотку станешь резать? Бешеный блеск в глазах победителя угас, нож так и остался за голенищем. Кормак, раздраженно откинув щит, поднялся.

– Ну что, отвел душу, командир?

Шон огляделся. Только две пары продолжали му-тузить друг дружку, остальные стояли и смотрели на него. Хрипло откашлявшись, он сказал громко:

– Кончай поединки! Стену ставь!

Непозволительно медленно для реального боя Легион сбил стену щитов. Шон занял свое место в сердцевине строя, посмотрел через раненое плечо на второй ряд, вооруженный топорами на длинных древках.

– Шаг!

Строй колыхнулся и двинулся вперед.

– Шаг! Шаг! Удар!

Слитно опустились секиры, разя головы невидимых врагов.

– Шаг! Шаг! Не опускать щиты, щучьи дети! Удар!

Таким макаром, вытесняя несуществующего противника, они продвинулись метров на двадцать. Поминутно звучала команда «удар». Сверху падали секиры, в щели между щитами били в пустоту копья.

– Клин!

Центральная часть строя рванулась вперед, фланги поджались.

– В навал!

Низко припав к земле и накинув щиты на шлемы, клин метнулся вперед, раскалывая строй «вероятного противника».

– Разомкнись! Мечники – в прорыв!

Налево и направо разошлись щитоносцы, в открывшуюся брешь впрыгнули трое мечников, со свистом взрезая клинками воздух.

– Мечники – назад! Сомкнуться!

Вновь лязгнули, соприкасаясь, края круглых щитов, взметнулись готовые к удару топоры, покачнулись копейные жала, выискивая цели.

– Десять шагов назад – марш! Строй покатился назад.

Шон аккуратно упал лицом вперед, не забыв подставить руки и отшвырнув щит. Тут же из строя выскочили двое, подхватили его и втащили в подвижную крепость.

Майя, пристально следившая за происходящим, успела вскинуть лук и послать стрелу без наконечника, но та бессильно звякнула об умбон.

Кормак, выполнявший в экстренных случаях роль «водителя стены» смолчал. Вместо него послышался рык Чернрго Хоббита:

– Еще пять шагов назад! Левому флангу завернуться!

Теперь Легион стоял буквой «г», как бы прикрываясь от атаки слева.

– Первый ряд – на колено, шлемы долой, отдых. Придирчиво отследив выполнение своих команд,

Хоббит повернулся к изображающему раненого Шону:

– Хорош, наверное? Притомился народ.

– Отставить разговорчики. Расслабились, понимаешь. Доспехи долой, и еще три круга вокруг лагеря. Я сказал – доспехи, а не шлемы и щиты.

Послышался ропот, но никто на месте не остался. Тяжело бухая сапогами, Легион, вытянувшись в цепочку, двинулся вкруг бивуака.

– Давненько мы так не развлекались, – проворчала Майя, выискивая в колчане стрелу без наконечника.

– Почитай, с самого начала войны, – в тон ей ответила Тора.

Когда появились бегущие первыми Шон и Хоб-бит, они обе одновременно спустили тетиву/Ирландец на бегу уклонился, Хоббит просто отбил летящий снаряд щитом.

Следующим повезло меньше. Один получил стрелу в живот, второму выбило из рук палку. Остальные пробежали нормально, только плетущийся последним гоблин схлопотал стрелу в ногу.

– Больше учебных нет, – заметила Тора.

– Зато древки от сулиц остались, мы еще наконечники не насадили.

Майя притащила целый пучок ясеневых дротиков.

– Не хватает только локоть повредить, – проворчала Тора, примериваясь к броску.

– А ты особо не усердствуй, – посоветовала Майя, выцеливая Шона.

Сулица – это не стрела. Ее в полете видно. Метательные снаряды отбили все, даже замыкающий.

– Стену ставь, – прохрипел ирландец срывающимся голосом, когда третий круг остался позади.

Теперешний строй выглядел жалким подобием первого. Шон прошелся вдоль него, неожиданно пнул один из щитов.

В строю образовалась брешь, когда жертва разбушевавшегося ирландца отступила на полшага, восстанавливая равновесие.

– Будь у Майи стрела, – заметил командующий легионными учениями, – товарищ с топором из второго ряда был бы уже мертв. Тройка, господа хорошие. Твердая, правда, учитывая долгий перерыв в тренировках.

– И обилие практики за последнее время, – добавил кто-то в строю.

– Поговорите мне… Разойдись, щучьи дети!

Словно побитые собаки, легионеры стали расползаться по шатрам, на ходу подбирая разбросанную амуницию.

– Может, не стоит так сразу и так круто? – спросила Тора. – Ведь не на печи мы лежали все это время. Потихонечку, помаленечку…

– Если бабы начнут тренировками заведовать, мы скоро превратимся в инвалидную команду, или вовсе поляжем где-нибудь, – огрызнулся Шон.

Тора примирительно подняла руки и отошла к Майе.

– Совсем озверел Черный Абдулла, ни своих, ни чужих не жалеет.

– Это он из-за Кормака. Наплюй. Давай лучше сулицы подберем.

Наклонившись за очередным древком, улетевшим в кусты, Тора обнаружила перед собой сапоги Шона. Ирландец выглядел смущенным.

– Ты меня прости, сестренка. Сорвался.

– Забей, Ирландия. Я зла не помню.

– Спасибо, – Шон вдруг обнял ее и тут же резко отошел на два шага. – Так держать – хвост трубой, уши враскоряку!

– Дался тебе этот унтер-офицерский тон, – покачала головой лучница. – Ты совсем другой был до того, как мы тут очутились.

– Давай лучше не станем вспоминать, какими мы были… там…

Шон повернулся и шаркающей походкой удалился. Майя и Тора переглянулись со значением.

– Не знаю, пора ли нам замуж, – сказала старшая. – Но вот кое-кому-точно нужна баба, а не то совсем башню сорвет…

Серебряный подошел к ирландцу:

– Много я слышал про ваши забавы, но вижу в первый раз. Люто! Справно!

– Спасибо, княже, на добром слове. Только все О дНО – потери у нас случаются. А восполнять нечем.

– Так сами виноваты. Берите из любого полка людей, учите на свой манер.

1.1 Тон замотал головой.

– Со стороны мы не станем брать.

– Я же и говорю – сами себе враги. Хотя дружина – Н а загляденье. Вас на коней высадить – цены бы не было.

– Мы – пехота. То есть – пешцы.

– Пешцы, – Серебряный пожевал губами. – Лучницы у вас знатные, прямо удивительные. Хотя срамное это дело – бабам оружие давать.

– Покажи, княже, таких мужиков, кто с ними сравнится в метании стрел.

– Случится, и покажу. Но спору нет, умеют тетиву дергать. А почему огненного боя нет у вас? Зарок какой дали?

«Ну как ему объяснишь, – вздохнул про себя ирландец, – что есть среди легионеров отличные стрелки, да только не из пищалей этих нелепых».

– Командир наш думку думает, не взять ли несколько пищальников из хворостынинского полка, – сказал Шон. – Все собирались разрешения испросить.

– Считай – есть у вас на то моя воля. Хоть два десятка берите, с полным довольствием из пушечного приказа на огненное зелье.

– Спасибо, княже. Вот только служба у нас особая. Не сегодня-завтра можем на ладьи вернуться. Пойдут ли в судовую рать стрельцы?

– А кто их спросит? Куда прикажут, туда и пойдут. А артачиться станут…

– Нет, так не годится. Мы силком людей на корабли не тянем. Князь Басманов давно положил – только охотников в море выводить.

Серебряный недовольно передернул плечами.

– Странное дело война морская. Охотников… словно в ертаул или в казачий разъезд.

– Так немногим и отличается морской набег от дальноконного похода. Только не полынь да ковыль под нами, а водица студеная.

– Думаю, захотите, так сыщете охотников и на ладьях ратиться. Ну, бывай, служивый. Пойдем, Ма-люта.

Шон запоздало вскинул голову. Вслед за Никитой Романовичем уходила и его незнакомая свита.

«Который же здесь Малюта Скуратов? – подумал ирландец. – Понятно, что не похож он на рыжего детину с кривой мордой из кинофильма и с иллюстраций к роману Толстого. Вон тот плотный в собольей шапке? Или высокий в волчьем налатнике? Или тот, что прихрамывает? Да какая, в сущности, разница? Раз знаменитый душегубец Басманов оказался таким классным парнем, отчего бы и Скуратову-Бельскому не оказаться меценатом, покровителем искусств и собирателем редких книг? »

Тут заныло ушибленное плечо, и Шон, бросив ломать голову по пустякам, двинулся к Майе. Та владела искусством спортивного массажа и умела быстро вернуть травмированные конечности в рабочее состояние.

В девичьем шатре он застал Кормака.

– Меня дожидаешься? – хмуро спросил глава маленького ирландского воинства.

– Дался ты мне. Лечиться пришел.

– Да ну, – обрадовался Шон. – Достал я таки тебя?

Кормак молча скинул рубашку. Майя, оглядев припухшую грудину, мрачно зыркнула на «автора» удара щитом.

– Пару ребер сломал. Доволен?

– Бывает… – Шон уселся и стал ждать конца осмотра. – До свадьбы заживет.

Вскоре появилась Дрель, как обычно проспавшая тренировку.

– Говорят, какой-то псих избивает артистов моей труппы, – с порога заявила она. – Надо бы урезонить придурка!

– Ешьте меня с потрохами, – милостиво разрешил провинившийся. – Я сегодня добрый.

– Что-то незаметно доброты, – прошипела Майя, ощупывая ломаные ребра «артиста труппы».

Закончив с корсетом для Кормака, Майя взялась за плечо Шона.

– Отлично, – заявила она с энтузиазмом. – Еще парочка таких маневров и учений, и нам враг уже не понадобиться. Слушай, рыжий ирландский оболтус, а ты часом не заслан к нам от Кестлера, а?

– Что с рукой-то?

– Каюк руке. В смысле – не совсем, конечно, каюк. Глядишь, не отсохнет. Но от махания палкой придется с недельку воздержаться. А сейчас – закрой глаза и спой гимн Советского Союза. Громко спой.

– Союз нерушимый Республик свободных, Сплотила навеки великая Русь, Да здравствует… а-а…

Шон не удержался от крика, когда Майя резким движением опытного мастера джиу-джитсу дернула его руку с легким вывертом.

– Все, не ори, вправила. Теперь найди где-нибудь хмельное пойло, ляг в палатку и постарайся уснуть. Завтра осмотрю еще раз. Кажется, суставная сумка не повреждена. А синяк пройдет сам.

– Удар хороший был, – сквозь слезы похвалил Кормака командир ирландцев. – Все же жаль такого мечника терять.

– Не навсегда терять-то, – хохотнула Дрель. —

Прошвырнёмся по Европам, и на Русь вернемся. А вы уж постарайтесь тут выжить как-нибудь.

Когда Шон удалился, бормоча проклятья (как водится, по ирландскому обыкновению, в адрес «английских свиней»), появился ангмарец.

Выслушав отчет о проведенных маневрах, хмыкнул:

– Страшнее нас самих зверя нет. Как мы сами себя бьем, никакой германец не сможет.

– Было бы чем гордиться, – фыркнула Дрель.

– Кстати, похвала такого вояки, как Серебряный, чего-то да стоит.

– Мы уже всем, в том числе и самим себе доказали, что чего-то стоим, – заметил Кормак. – Только какой ценой?

– Совсем ты в интеллигенцию подался, – похлопал его по спине назгул. – Скулишь, поди в пацифисты скоро запишешься.

– Просто опостылело биться, зная, что пиррова победа в этой грязной войне все равно окажется перечеркнута Баторием.

– А что делать прикажешь? В Сибирь откочевывать? Или – как индейцы наши, Америку колонизировать? Еще есть идея – пуговицами в разнос торговать, или коммерческий банк открыть…

– Вот кого нам действительно не хватает, – заметила Майя, – так это индейцев. Реальные были мужики. Поначалу, если душой не кривить, только они чего-то и стоили. Мы все, слюнтяи, туго въезжали, куда попали.

– Почему – были? Не те парни, чтобы пропасть просто так.

Назгул, вспоминая свое не слишком доблестное поведение в первые дни переноса, усмехнулся невесело.

– Вот только до Америки они вряд ли добрались. Вся надежда была на английский корабль, что пристанет к месту основания Архангельска. А как не удалось им тот корабль к рукам прибрать?

– Сейчас уже не узнаешь. И чего их туда понесло?

– А может, – протянул Кормак, – они-то самыми правыми из нас оказались? Что мы потеряли на этой войне?

– Опять заладил, – раздраженно выпалил назгул. – Нет, милок, действительно. Собирай манатки и вали с театром куда подальше. И без тебя тошно.

– Я так и намерен сделать, командир. Спасибо за напутствие.

– Мальчики, мальчики! – Дрель по привычке приняла вид сторонней и незаинтересованной слушательницы. – Вы хоть врагами не расставайтесь.

– Ладно, Кормак, – устало произнес ангмарец. – Мы с тобой плечом к плечу бились, действительно, хорош лаяться. Да и потом – с театром вашим еще все темным-темно. Ариосто этого где брать, языки учить, кукол изготовлять надо…

– Я завтра к нашему местному Левше пойду, – сказала Дрель.

– Только как бы он тебя взашей не вытолкал. На

Руси, знаешь ли, не то что в каком-нибудь эльфий-ском Лориэне, бабы в дела кузнецов не суются.

– А я ему жратву отнесу. А сама тихонечко гляну одним глазком…

Глава 20

Вон из Тирзена

Дрель вернулась от мастера довольная и веселая.

– Настоящий лесковский кузнец, – заявила она. – Завтра закончит первую фигуру. Эдакий крестоносец, только морда у него под забралом не удалась, я помогла. А доспех – чуть ли не лучше оригинала.

– А как с механикой? – поинтересовался ангмарец, не разделяющий энтузиазма эльфийки.

– Я политех не заканчивала, но внешне – один к одному.

– Тогда бери Кормака и дуй к итальяшкам. У них сегодня новое представление. Добейся, чтобы они тебя за кулисы пустили. Разбирайтесь в темпе, как там и что. Князь скоро отчета потребует.

Шон продолжал муштровать отряд, справедливо решив, что бивуачная жизнь склонит легионеров к пьянству и иным непотребствам.

Словно заразившись от чернокрылой дружины, Серебряный и сам устроил огненную потеху на ратном поле под Тирзеном. Вывел пять сотен стрельцов и устроил пальбу по конфискованным у немцев горшкам и штурм потешной крепостицы, спешно возведенной там, где была ставка рыцаря Фелькензама.

– Дурость заразительна, – заметила по этому поводу Дрель.

Басманов к вечеру следующего дня появился в лагере с ворохом новостей.

– Рыцари заперлись в крепостях, дороги совершенно свободны. Ертаул наш дошел до самых Ревельских предместий, спалил какие-то усадьбы, перехватил обоз с провиантом. Зато на юге неспокойно. Польские хоругви маршируют по всем дорогам, то и дело вторгаясь в Ливонию, и отходят назад при встрече с казачьими разъездами.

– Нарываются ляхи, – мрачно заметил Серебряный. – Хамят открыто. Надо их на место поставить, пока не поздно. Эх, был бы государь с полками, как под Казанью…

– Государя не обещаю, а Шереметьев уже близок. Спешит, но пушечный наряд замедляет движение. Жди его через седмицу, не раньше.

– Может, пойти на Ревель? После фелькенза-мова посрамления рыцари приуныли, авось слету возьмем.

– А если ляхи в тыл ударят?

– Дан…

Серебряный хищно ухмыльнулся, но, увидев смешинку в глазах Басманова, осекся.

– Ляхи не дураки, чтобы клюнуть на такую уловку. Ударят только тогда, когда соберутся с силами. А Ревель с налета не взять. Жди Шереметьева, следи за дорогами.

– Так совсем в тине погрязнем, – насупился Никита Романович. – Попрошу государя сменить меня. Я воевать умею, а сиднем напротив вражьих городов сидеть не обучен. Все же не Казань перед нами, не Ас-торокань – а какой-то Ревель. Гнилой орех – надави, сам расколется.

– Немцы пушками обзавелись, зелье огненное сушей подвезли. Да и гарнизон немаленький,

– А что у ляхов деется?

– Грызутся меж собой, по обыкновению. Шляхта то к Вишневецкому льнет, то к Радзивиллам, а то и к залетному Баторию. Литвины хотят свою державу. поляки – свою. Но и тем и другим подавай гавани на студеном море.

– Сейчас бы нагнать такую же силу, как в поход на татар собрали при молодом государе, да ударить разом на ляха и на немца. Ревель и Смоленск наши, и нет сильнее державы, чем Русь!

Серебряный размечтался вслух. Басманов развел руками:

– Ну, ты хват, Никита Романович. Спору нет, сильны рати наши, но воевать со всем светом…

– Отчего же со всем светом?

– Тут же битые недавно свены захотят обиды выместить, еще кто-нибудь вспомнит, что крестоносцы ливонские суть птенцы всей Европы…

– Все одно татар восточных больше было, злее они, а мы победили.

– Татары… ведь не только казанские да асторо-канские есть татары-то. Ногайские, что озоруют до самой Тулы, крымские. Если собрать полки да на Европу повести, ударят на Русь. С Европой да с Крымом нам точно не сдюжить.

– Путано все как-то у нас, смутно. Голова кругом идет.

Басманов сочувственно покивал, думая о своем.

– Закордонный балаган не убег часом? – наконец спросил он.

– Куда же они денутся? Тешат народ на площади, собирают злато.

– Скоро закончат они, отправятся на Москву, ко двору государевому. Ярослав об охране справлялся?

– Я дал людишек, хоть и не ведаю, зачем Иоанну Васильевичу эта латинская бесовня.

– Это не бесовня, Никита Романович, а театр, утеха для праздных толп и услада утонченного вкуса. Не можем мы позволить, чтобы у какого-то Радзи-вилла при дворе имелось такое, чего нет в Кремле. Я и свой балаган завожу, слыхал небось?

Серебряный чертыхнулся и торопливо окрестил рот.

– Скуратов жаловался, что увели у него мастера толкового.

– Он себе другого найдет пищали ломанные ладить. А этот пусть кукол хитрых мастерит. Появлялся ли купец Баженов?

– Тут он, в Тирзене. Как и пристало новгородцу, торгуется с немчурой, объегоривает помаленьку.

– У меня к нему дело есть. Пусть зайдет в шатер, как в лагере объявится.

… На следующий день появился Баженов.

– Надобна мне книжица басурманская, с виршами. Ариосто некоего писания.

– Надобна, княже, так будет. Чтобы новгородцы – и не нашли?

– Долго ли ждать?

" – А совсем немного. Тут и без меня бы справились, коли с умом бы подошли. В Тирзене есть человечек генуэзский, у которого всякие латинские книжицы и свитки имеются. К обеду пришлю тебе Аиста.

– Ариосто, Илья Анисимович, а не Аиста.

– Пришлю обоих.

– И еще слово и дело есть к тебе, касаемо Генуи, Есть там артель балаганная, бродячих артистов содержащая. Надобно им отписать ладную грамоту. Дескать, русский князь Басманов заводит при себе театр тележный, да отправляет в Европу злато зарабатывать.

– Отступную уплатить цеху, – догадался хваткий Баженов. – Это дольше времени займет, но сладим.

– Сколько надо злата и серебра – проси.

– Пока без надобности мне. Но коли расходы велики окажутся – вспомнит торговый человек Баженов княжье слово.

– Как дела у тебя с Ганзой идут? Баженов помялся.

– Плоховато.

– А что так?

– Все из-за витальеров некоего Карстена Роде. Громит он их караваны морские, словно белка орехи.

Оттого нищают тамошние купцы, неохотно ведут навигацию в студеном море. Стали с туркой товарами обмениваться, да с гишпанцами. Унять бы датчанина, княже, ведь совсем Новгород зачахнет. Англия далеко, а Ганза близко.

– Новгород не зачахнет, не тот город и не тот люд там обитает, чтобы чахнуть. – сурово произнес Басманов. – А если уймется, как ты советуешь, Карстен Роде, то завтра же Орден вновь воспрянет.

Баженов покорно кивнул головой. С опричниками не поспоришь о коммерции. Воевода улыбнулся:

– Да тебе-то что кручиниться, Илья Анисимович? Небось прознал уже, что северная навигация с аглицкой стороной скоро сладится? Так ты в накладе не останешься.

– Слыхал я кое-что, – осторожно поддакнул Баженов. – Про Вологду и все прочее. Но то – дело далекое, а Ганза…

– А Ганза кормит Орден и иных наших злейших врагов. Так что быть ей битой на студеном море, пока не отречется от магистра да от свенов.

– Этого никак не может случиться.

– Значит, никак не может случиться, и чтобы унялся Карстен Роде!

С чем Баженов и удалился, тяжело вздыхая и качая головой. Ему ли было не знать, что доселе лояльно относившиеся с Иоанну Грозному торговые круги Великого Новгорода постепенно склоняются к скрытой измене. Во все времена предпочитая торговлю войне, купцы видели в экспансии на запад угрозу своим привилегиям служить для России единственным окном к франкам и англичанам, гишпанцам да генуэзцам.

Уже Нарва стала составлять определенную конкуренцию для хольмгардских воротил, а что будет, если отойдет к Москве Ревель? А иные порты орденские?

Но Илья Анисимович, хоть и оказывал Басманову и опричнине в целом определенные услуги, никогда не рассказывал государевым людям о своих собратьях по ремеслу. Да и в советники князьям не нанимался…

А ведь случись так, что заговорил бы он про настроения новгородские, не вышло бы известной карательной экспедиции опричников годами позже, когда вызревшую измену рубили с корнем, резали по живому, нанеся городу непоправимый урон, сказывавшийся еще долгие века…

Следующим днем появился у шатра князя косой мастер, гордо неся завернутую в рогожу куклу. Басманов велел развернуть творение, долго рассматривал, кряхтел, вспоминал заморский образец. Не удовлетворившись, велел вызвать сицилийца вместе с его куклой и толмачом.

Ясное дело, шумный выходец со средиземноморского острова принялся лаять поделку московита, но в глазах читал Басманов удивление.

Сам он положил напротив себя две искусственные натуры, помолчал и молвил умельцу:

– Проси любой награды, но прежде знай – ни в чем не будешь знать ты нужды, если станешь делать для моего балагана подобные фигуры.

Вызвали в шатер ангмарца.

– Готовы ли твои люди показать, как двигаются эти истуканы?

– Готовы, – выдохнул назгул, положившись на слово Дрели и Кормака.

Те явились и принялись натягивать полотно на шестах напротив временных княжеских хором.

– Нам не до церемоний, – остановил их опричник. – Показывайте.

Импровизированным представлением он остался доволен, от толмача и слов сицилийца просто отмахнулся.

– Вот вам книжица этого Ариосто, – сказал он. – Поспешите с переводом, ибо отправляю я закор-донников в Москву. А сами толково разберитесь, что станете в Европе показывать. Тут уж я вам не судья и не указ. Когда изготовитесь, дайте знать через дьяка Трифонова, он в Тирзене остается по моим делам главным. Он даст денег и указания особые, куда прежде всего направляться, что выведывать и как о себе давать знать в Ливонию.

С неодобрением оглядел он сияющую физиономию Дрели.

– Баба в таком деле…

– Я и на ладьях ходила, – смело вскинула голову эльфийка.

– Есть у них хитрая, словно хорек лесной, фрау Гретхен, – философски заключил опричник. – Будет и у нас такая же, Бог даст.

Он помедлил, еще раз любуясь творением Левши Тирзенского.

– Ничего не примечаешь, боярин? – спросил он со смехом у задумавшегося ангмарца.

Тот вгляделся и, сжав кулаки, повернулся к Дрели. Под поднятым забралом русской куклы проглядывало его собственное лицо, вылепленное из глины, аляповато раскрашенное. Черты были едва уловимо искажены, что создало совершенно гротескный и почти отталкивающий образ.

– Так это она? ! – подивился князь. – Ну, деваха! Но больше, чур, не насмешничать!

– Я тебе потом кое-что на ушко скажу, – пообещал назгул. – Ласковое такое… От самого сердца…

– Злато уже послано в артель балаганную, на сем все, что в моих силах заканчивается, – подытожил Басманов. – Дальше служить тебе царю и отчизне в далеких землях, среди ворогов и басурман. Крепко подумала?

– Крепче некуда, княже. Разберемся с писаниями Ариосто, и готовы хоть в Австралию… В смысле, хоть к папе Римскому.

– К папе рановато нам соваться. Этот овощ не про нас еще. Ступай и учи вирши латинские.

Ангмарец терпеливо ждал.

Басманов велел насыпать серебра мастеру, велел отписать его в собственную дружину опричную, отпустил с богом. Потом потолковал немного с сицилийцем, как назгул понял, хотел сманить к себе хотя бы одного настоящего комедианта. Сулил многое, но южанин остался непреклонен.