Обмерзшие тела...
Их надо рисовать.
Дрожит рука художника от страха.
 
 
Вот узника рука,
Чернея, отмерзает,
Отваливаясь месивом кровавым.
 
 
Рассек живое тело
Скальпель острый.
И стынет, запекаясь, кровь на нем.
 
 
Палящий летний зной,
Колонна заключенных;
Звон кандалов зловещий, стоны, плач.
 
 
"Бежим!" - звучит призыв,
Но выстрел раздается.
Освобождением от муки стала смерть.
 
 
"Долой империализм!"
Так узники писали
Своею кровью на тюремных стенах.
 
 
В пылающем костре
Жгут трупы заключенных.
Все предают огню, чтоб замести следы.
 
 
Распятым на крестах
Подопытным отряда
Чумные блохи муки, смерть несут.
 
 
Кровавый дьявол
В облике врача
Вершил свои жестокие дела.
 
 
Огонь и взрывы.
Пала цитадель,
Где ненасытный дьявол зло творил.
В поту и грязи
Лица беглецов.
 
 
Составы мчатся по степи бескрайней.
Тоннели, перегоны,
Копоть, дым
И теснота товарного вагона.
 
 
Одно стремленье
Скрыться, убежать.
Война проиграна. Стенанья, слезы.
 
 
Пересекли границу!
Облегченья вздох.
Усталые, утерли пот с лица.
 
 
Усевшись на земле,
В Пусане ночь,
В тревожных разговорах провели.
 
 
И вот уже видна
Родная сторона.
Залив Сэндзаки, зелень берегов.
 
 
На кладбище Тама
Безмолвный, безымянный
Гранитный памятник таинственно стоит.
 
      Приведенные здесь семнадцать строф, написанных в японской национальной форме стихосложения хайку (хайку - небольшое стихотворение, состоящее из 17 слогов, выражающих законченную мысль; представляет собой самостоятельное произведение; в данном случае автор написал 17 отдельных хайку, объединив их одной идеей), принадлежат бывшему служащему отряда. Они сочинены им через двадцать с лишним лет после эвакуации отряда из поселка Пин-фань.
      Он рассказывал, что пытался читать эти стихи на одном из вечеров поэзии хайку, но собравшиеся почти ничего в них не поняли. Постараюсь я расшифровать эти строки.
      Читатели, видимо, уже догадались, что в первой и во второй строфах говорится о проводимых в группе Иосимуры бесчеловечных экспериментах по обморожению, после чего у "бревен" отваливались руки.
      Четвертая строфа повествует о пленных, которых в наручниках и кандалах, часто под палящим солнцем, доставляли в отряд.
      О смысле шестой строфы я позже расскажу подробнее. Сейчас же упомяну только, что в этой строфе говорится о сделанных кровью на стенах одиночных камер специальной тюрьмы надписях: "Долой японский империализм!", "Да здравствует Коммунистическая партия Китая!") которые были обнаружены 9 августа 1945 года, когда начались работы по эвакуации отряда и уничтожению его сооружений.
      Седьмая строфа повествует о сожжении трупов "бревен", зверски умерщвленных во время эвакуации отряда.
      В восьмой строфе говорится о проводившихся на специальном полигоне близ станции Аньда бесчисленных опытах по заражению "бревен" чумой с помощью блох.
      В девятой строфе речь идет о "дьяволе в облике врача" - начальнике отряда генерал-лейтенанте медицинской службы Сиро Исии. Я уже писал, что в этом документальном повествовании не ставлю себе целью выяснить степень ответственности каждого члена отряда за содеянное, но о личности Исии создателе, начальнике и символе "отряда 731" - необходимо сказать особо.
      Десятая строфа повествует о начавшихся 9 августа 1945 года работах по эвакуации отряда и уничтожению отрядных сооружений.
      Строфы с одиннадцатой по шестнадцатую отображают эвакуацию из Пинфаня, пересечение границы Китая, Кореи и дальнейшее продвижение на юг. Это рассказ о бегстве в Японию "спасающихся крыс" - членов "отряда 731", узнавших об окончании войны и дрожащих от страха за свою жизнь при мысли о совершенных ими преступлениях.
      Последняя строфа - о пятиярусном памятнике-пагоде на токийском кладбище Тама - весьма значительна.
      С окончанием войны отряд был расформирован, но члены его не потеряли друг друга из виду. Они организовали "общества боевых друзей", раз в год устраивают всеяпонское сборище и поддерживают "старые связи". В 1958 году на кладбище Тама в честь душ погибших членов "отряда 731" был воздвигнут памятник-пагода. На нем не значатся имена тех, по чьей инициативе он был поставлен. На черном граните вырезано всего несколько санскритских знаков и больше никаких надписей нет. Тайно воздвигнут он на кладбище, причина его появления, которая сама по себе чудовищна и возмутительна, скрыта от людей.
      Итак, какую строфу ни возьми, смысл ее глубок и значителен. И вполне естественно, что любители поэзии хайку, привыкшие к воспеванию времен года, цветов, птиц, пейзажей и сияния луны, не поняли этих стихов.
      Из семнадцати строф особого внимания заслуживает пятая, где говорится о побеге из тюрьмы.
      Что здесь имеется в виду? Слова "побег из тюрьмы" дают основание полагать, что речь идет о событии, происшедшем в специальной тюрьме отряда.
      Побег из тюрьмы!
      Да, это была особая, строго охранявшаяся тюрьма, откуда никто не вышел живым. Находившиеся в ней "бревна" подвергались зверскому истреблению в среднем по три человека каждые два дня. Но все это время они мужественно боролись.
      Самым крупным проявлением этой борьбы явился бунт "бревен", вспыхнувший в начале июня 1945 года, перед самым концом войны.

      Специальная тюрьма представляла собой двухэтажное железобетонное сооружение, которое называлось в отряде корпусами 7 и 8. В каждом корпусе было более 20 одиночных и общих камер.
      Тюрьма имела прочные стены толщиной 40 сантиметров, железные двери, защищенные решетками окна. Внутри каждого корпуса по периметру шел просторный коридор.
      Чтобы выйти из корпуса, нужно было спуститься по лестнице. Доступ к лестнице преграждала массивная стальная дверь.
      Изредка заключенным предоставлялась возможность размяться. Тогда их выпускали из камер друг за другом по одному. Из коридора они выходили на лестницу, а затем в довольно просторный внутренний двор, засаженный травой.
      В углу внутреннего двора 7-го корпуса имелась площадка, напоминавшая теннисный корт. Физический труд, который разрешался "бревнам", заключался в стрижке газона, прополке сорной травы, очистке площадки от камней, починке тюремной канализации. Для "бревен", окруженных толстыми бетонными стенами камер, вдохнуть немного свежего воздуха, походить по земле и размяться было некоторым утешением.
      Но, выйдя во внутренний двор, заключенные, несомненно, убеждались в том, что убежать из отряда нет никакой возможности, и их охватывало еще более глубокое отчаяние. Внутренний двор был совершенно замкнутым пространством, со всех сторон окруженным высокими стенами блока "ро".
      Если бы даже заключенный смог открыть дверь своей камеры, то путь ему преградила бы массивная стальная дверь, закрывающая выход из коридора. Но если бы он преодолел и это препятствие и выбрался во внутренний двор, то оттуда он уже никуда выйти не смог бы. "Бревен" со всех сторон окружала безнадежность. При постройке тюрьмы были учтены любые возможности побега. Из внутреннего двора попасть в блок "ро" было невозможно. Стены блока "ро" были высоки, а окна находились только в верхней части второго этажа.
      Тюремными помещениями ведала спецгруппа. Ею руководил Такэо - старший брат начальника отряда Исии. У генерал-лейтенанта медицинской службы Сиро Исии было три брата: самый старший - Торао, затем Такэо и Мицуо. Все братья Исии, кроме уже умершего к тому времени Торао, занимали ответственные посты в "отряде 731".
      По словам бывших служащих отряда, спецгруппа насчитывала около 50 человек, включая охрану, надзирателей, кухню и канцелярию.
      Большинство сотрудников спецгруппы были земляками трех братьев Исии, выходцами из поселка Сибаяма, уезда Самбу, префектуры Тиба. Все они были безземельными вторыми и третьими сыновьями из крестьянских семей (в японских крестьянских семьях по традиции весь земельный участок, принадлежащий семье, наследовал первый, то есть старший, сын). В отряд их привез с собой Исии. Опасаясь, что тайна специальной тюрьмы может просочиться наружу, Исии укомплектовал спецгруппу, в ведении которой находилась тюрьма, своими родственниками и свойственниками.

      Право входить в специальную тюрьму имело крайне ограниченное число людей - помещения для "бревен" были тайным и запретным местом в отряде. Поистине это был черный ящик, весь залитый кровью.
      Один из бывших служащих отряда рассказывает: "На первом этаже в обоих концах коридора, соединявшего корпуса 7 и 8, и у стальных дверей, ведущих во внутренние дворы корпусов, были посты, где в течение 24 часов посменно несли службу сотрудники спецгруппы, вооруженные маузерами и шестигранными дубинками. Помещение для "бревен", о котором в отряде ходили самые разные слухи, постоянно вызывало любопытство служащих отряда. Но стоило кому-то, проходя по центральному коридору первого этажа блока "ро", хотя бы чуть скосить взгляд в сторону тюрьмы, как тут же раздавался окрик: "Не глазеть по сторонам!" Поэтому мы всегда со страхом в душе старались скорее пробежать этот коридор. Позже, когда произошел бунт "бревен", многие служащие отряда наперебой предлагали свои услуги для несения экстренной охраны, зная, что другого случая заглянуть в помещения тюрьмы не представится".
      Самые большие трудности, с которыми я столкнулся при работе над этой книгой, заключались в том, чтобы выяснить, что же представляла собой специальная тюрьма. Из бывших служащих отряда почти никто не бывал в корпусах 7 и 8, а сотрудники спецгруппы, наиболее осведомленные в этом, все как один упорно отказывались говорить и помогать мне в сборе материала.
      "Это военная тайна его превосходительства Сиро Исии, которая не подлежит разглашению",- в один голос заявляли они и молчали, сжав губы, как раковины сжимают свои створки. Что можно было с ними поделать? Прошло 36 лет после окончания войны, а умерший уже генерал-лейтенант медицинской службы Исии все еще живет в их сознании как "его превосходительство", и они считают, что нужно по-прежнему хранить "военную тайну".
      Бывший служащий отряда, занимающий в настоящее время кафедру в одном из университетов Японии, вспоминает: "Папаша - так между собой в отряде называли Сиро Исии - был сыном помещика из префектуры Тиба. Он окончил Императорский университет в Киото и принадлежал к элите. Создавая отряд в Пинфане, он больше всего заботился о том, как сохранить в тайне все, что касалось тюрьмы. Потому-то Папаша и обратил внимание на мелких крестьян, арендующих у него землю, а также на беднейших безземельных крестьян своей деревни и привез их из Японии в Маньчжурию. В довоенное время для арендатора земли или бедняка крестьянина помещик был барином, хозяином деревни. Папаша, умело используя страх крестьян перед хозяином, от которого они полностью зависели, собрал их всех в специальную группу своего отряда и назначил небывало высокое по тем временам для крестьянина жалованье, рассчитав, что в этом случае тайна будет сохранена надежнее. Иными словами, он сыграл на их страхе и заткнул им рот деньгами".
      В отряде все хорошо знали, что Сиро Исии нет никакого дела до образования или уровня умственного развития членов спецгруппы. Все, что от них требовалось,- это "неукоснительное выполнение служебных обязанностей, молчание и физическое здоровье". Как правило, вольнонаемные служащие отряда продвигались по служебной лестнице медленно: стажер - вольнонаемный служащий - специалист второго класса. Что же касается сотрудников спецгруппы, то они, пройдя небольшую подготовку, которая в основном заключалась в изучении приемов рукопашного боя и в стрелковой подготовке, и проработав немного, обычно сразу получали звание специалистов второго класса. Повышение по службе шло для них в ускоренном темпе. Более того, поскольку члены спецгруппы несли особую службу по охране "бревен", они получали 70-процентную надбавку к своему месячному окладу - специальное пособие за опасную работу.
      Бывший служащий отряда рассказывает: "Спецгруппа Исии делилась на две части: тех, кто ухаживал за животными, и тех, кто охранял "бревен". Низкорослые, коренастые крепыши назначались к животным. Высокие, плотно сложенные и сильные служащие назначались к "бревнам". Среди сотрудников были и совершенно неграмотные, не умевшие даже проставить цифры в книге учета заключенных. Поэтому в спецгруппу для канцелярской работы и ведения учета приходилось назначать служащих из других групп.
      Большинство сотрудников спецгруппы были простыми деревенскими парнями, довольно пугливыми. Для того чтобы воспитать в них храбрость, им устраивали специальную "тренировку". Она заключалась в том, чтобы шестигранной дубинкой убивать "бревен"... После этого даже стажеры, которые дрожали от страха, всего лишь наблюдая за происходящим, быстро привыкали к мысли, что "бревна" не люди, а просто материал для опытов. Кроме того, они получали жалованье, о котором и мечтать не смели, живя в своей деревне в Тиба, могли посылать значительные денежные суммы родителям, платить за обучение младших братьев и сестер... Для членов спецгруппы Папаша был спасителем, а отряд яблоней с золотыми яблоками".
      Служебным помещением спецгруппы была просторная комната, имеющая выходы во внутренние дворы 7-го и 8-го корпусов. В комнате стояли письменные столы, на стене висела доска, на которой мелом писали следующее: "...месяца ...дня ...(номера) используются группой Исикавы для опытов по патогенезу; ... используются группой Минато - атака X; ... используются группой Такахаси - атака Ч; ..., ..., группа Танабэ, ... дня ... группа Иосимуры". "Атака X" означала опыт по заражению холерой, "атака Ч" прививку чумы. Эти записи на доске спецгруппы, сделанные согласно заявкам каждой оперативной исследовательской группы, являлись расписанием экспериментов над живыми людьми, которые были ужаснее, чем смертная казнь, так как подопытного не считали человеком.

      По рассказам бывших служащих отряда, главным в специальной тюрьме - и в 7-м и в 8-м корпусах - был второй этаж. В отличие от первого этажа, где находились общие камеры и куда "бревен" помещали на время, второй этаж представлял собой систему одиночных камер, которая служила целям экспериментов.
      Для получения данных о ходе эксперимента над живым человеком с применением бактерий или ядов, синтезированных химическим путем, требовалось тщательное наблюдение за каждым подопытным. Вот почему все 12 камер второго этажа специальной тюрьмы были одиночными. В двери каждой одиночной камеры имелось окошко, открывавшееся снаружи, через которое и велось наблюдение.
      Прикомандированный от какой-либо оперативной исследовательской группы сотрудник в сопровождении сотрудника спецгруппы ежедневно в первой половине дня и вечером обходили все одиночные камеры второго этажа. Они открывали окошко, выкликали номер "бревна" и заставляли его протянуть в окошко руки в наручниках. Сотрудник оперативной исследовательской группы в белом халате и в маске на лице проверял у подопытного пульс и измерял температуру тела.
      Две фигуры: сотрудника оперативной исследовательской группы в белом халате и охранника с маузером через плечо и дубинкой в руках, совершающих обход камер,- такое странное зрелище можно было увидеть только в специальной тюрьме.
      Иногда в результате жестоких опытов "бревна" теряли способность стоять и ходить. Они продолжали лежать даже тогда, когда выкликали их номер. В таких случаях прикомандированный сотрудник в сопровождении охранника входили в одиночную камеру.
      "Все "бревна" находились в одиночных камерах в наручниках,- вспоминает бывший служащий отряда.- Некоторые из них обладали сильной волей к сопротивлению и громкими криками выражали свой протест или отказывались принимать пищу. Этим, помимо наручников, надевали еще и кандалы. Один из таких заключенных, бывший солдат советской Красной Армии, вытягивал по направлению к нам руки в наручниках так, как будто он держал в них автомат, с ненавистью смотрел на нас и громко повторял: "Та, та, та, та, та..." Таких заключенных старались как можно скорее использовать в эксперименте".
      Если сопоставить рассказы всех бывших служащих отряда, с которыми мне довелось беседовать, то получится, что общее число заключенных, содержавшихся в 7-м и 8-м корпусах, обычно составляло от 80 до 100 человек. Иными словами, от 40 до 50 человек в каждом корпусе. На Хабаровском же судебном процессе по делу бывших военнослужащих японской армии подсудимый Кавасима показал, что в тюрьме постоянно содержалось 200-300 "бревен".
      Откуда такое расхождение: 80-100 человек, которых реально могли вместить 7-й и 8-й корпуса, и 200-300 человек по материалам Хабаровского процесса? Может быть, в отряде, кроме специальной тюрьмы, было еще какое-то помещение для заключенных?
      Бывший служащий отряда отвечает: "Нет, в отряде, кроме 7-го и 8-го корпусов специальной тюрьмы, помещений для заключенных не было. Но поскольку "бревна" использовались ежедневно, количество их требовалось постоянно пополнять... Я слышал, что для этой цели между Пинфанем и Харбином, где-то в районе японского синтоистского храма, находился специальный "накопитель" - пункт для сбора "бревен". Помнится, это место называлось Шоушидзян. В этом сборном пункте постоянно содержалось до 300 "бревен", и, когда в материале для экспериментов начинала ощущаться нехватка, отсюда их немедленно переправляли в отряд... Для перевозки использовались грузовики с черным закрытым кузовом без окон, похожие на нынешние трайлеры-холодильники. Транспортировка производилась, как правило, ночью под охраной жандармов".
      О "накопителе" в одном из районов Харбина слышали и другие бывшие служащие отряда. Но точно об этом никто ничего не знает, так как специальная тюрьма и пополнение ее "бревнами" были в ведении разных организаций. Тюрьмой распоряжался "отряд 731", а отправкой в нее заключенных ведало харбинское управление жандармерии.
      На сборном пункте заключенных содержали, как правило, без наручников и кандалов. Принимались специальные меры для того, чтобы люди не поняли, что их ожидает. Среди них ведь были и ничего не подозревавшие молодые китайцы, которых обманом завлекли на этот пункт, сказав, что их приглашают для устройства на работу. Такие слухи ходили по отряду.
      Если суммировать все сведения, полученные из разных источников, то окажется, что "бревна" поступали в отряд в основном тремя путями.
      Во-первых, в воинских эшелонах из лагерей военнопленных доставлялись в Харбин, а оттуда уже в "отряд 731" бойцы и командиры китайской Красной армии, офицеры гоминьдановской армии, взятые в плен в ходе боев в Центральном и Северном Китае. Вместе с ними в отряд доставлялись арестованные в различных городах и деревнях Китая участники движения сопротивления Японии, среди которых были рабочие и интеллигенция.
      Во-вторых, харбинская жандармерия и органы спецслужб концентрировали сначала в лагере "Хогоин", а затем отправляли в "отряд 731" арестованных в Харбине и его окрестностях советских граждан, русских белоэмигрантов и членов их семей.
      И в-третьих, в отряд отправляли обычных китайских граждан, приходивших на сборный пункт у памятника японским воинам Тюрэйто в пригороде Харбина. Большинство из них были завлечены туда обманным путем. Среди них были и такие, которые обвинялись всего лишь в мелком воровстве.
      В ночь, когда пленных доставляли в отряд, ночное патрулирование, как правило, отменялось. Все, что касалось "бревен", было строго секретным даже для служащих отряда.

      Самым трагичным из всего, что происходило в специальной тюрьме отряда, было так называемое "прореживание" "бревен".
      Сразу после окончания строительства специальной тюрьмы в каждом ее корпусе было от 20 до 24 одиночных камер. Однако впоследствии более половины первого этажа превратили в склад, а оставшиеся на первом этаже камеры переоборудовали в общие.
      С 1943 года сильно возросло число военнопленных, а следовательно и "бревен", доставлявшихся в "отряд 731" из различных районов Китая. Специальная тюрьма оказалась переполненной.
      Бывший служащий отряда рассказывает: "В одиночной камере можно было содержать одновременно не более двух человек. Но теперь пришлось помещать в нее по три и даже по четыре человека. Это привело к тому, что часть опытов пошла совсем не так, как предполагалось... Тогда-то и стали применять "прореживание"".
      Сначала руководство отряда было даже радо такому переполнению тюрьмы "бревнами". Когда в камеру площадью около шести квадратных метров помещали трех человек, им приходилось и спать и есть очень близко друг от друга. Руководство отряда решило, что нет худа без добра, и попыталось использовать эту скученность для экспериментов по массовому заражению различными бактериями, и в первую очередь бактериями чумы.
      Одному из "бревен" прививали бактерии, а затем помещали его в переполненную камеру, чтобы пронаблюдать, как произойдет распространение заболевания. Условия, создавшиеся в тюрьме, способствовали проведению такого эксперимента.
      "Но,- говорит один из бывших служащих отряда,- предполагаемое массовое заражение не происходило. Было зарегистрировано только, что через два-три дня "бревна", находившиеся в той же камере, заражались легочной чумой. Другие эпидемические заболевания не распространялись... Говорили, что среди "бревен" есть представители интеллигенции, которые знают, как уберечься от заражения. Они объясняют эти способы другим и применяют их на практике в камерах... Конечно, среди "бревен" было много людей и более умных и более образованных, чем мы. Вот и шла эта постоянная борьба не на жизнь, а на смерть между служащими отряда, стремившимися к распространению эпидемии, и "бревнами", сопротивлявшимися заражению".
      Тогда-то и возникла мысль о "прореживании".
      В правом крыле специальной тюрьмы находилась ванная комната, а рядом с ней - специально оборудованное помещение, в котором стояли койки. Здесь и производилось "прореживание".
      "Прореживанию" подвергались "бревна", которые уже несколько раз использовались для экспериментов, но тем не менее выжили.
      Появление таких жизнестойких подопытных было вызвано определенной причиной.
      В отряде "важнейшим оружием" считали бактерии чумы и производили их в больших количествах. Однако при многократном посеве их в культиваторах они постепенно теряли свою вирулентность. Чтобы этого не происходило, необходимо было иметь в качестве исходного материала культуру повышенной вирулентности.