Ли с удивлением смотрела на него. Бекки – так в Шэнтитауне называли квантовый конденсат. Это было шахтерское словечко, созвучное мифам о поющих камнях, заколдованных штреках, сияющих горных воронках. И уж конечно, оно было не из тех слов, которые обычно употреблялись в кабинетах орбитального руководства АМК. И либо корпоративная культура сделала резкий поворот влево в последнее десятилетие, либо этот пожар был еще более странным явлением, чем считал Хаас.

– Я догадываюсь, о чем вы подумали, – сказал Хаас. – Бедный глупый шахтер, видящий поющую Бекки и Пресвятую Деву в каждой шахте. Но я уже давно не хожу в церковь. И поверьте мне на слово, это Шарифи навлекла беду.

– А вы говорили о своем беспокойстве по поводу Бекки, хм, конденсате, самой Шарифи?

– Я пытался. – Хаас сделал нетерпеливый жест, и верхняя шлифованная поверхность его стола отбросила искаженное отражение его движения, будто внутри конденсата пробежали волны. – Конечно, Шарифи должна была знать. Но она спустилась в шахту и убила себя. И не оставила после себя ничего, кроме вопросов без ответа.

– Я говорил с ней, это – факт, – продолжил Хаас – И знаете что? Сучка рассмеялась мне в лицо. Она была не в себе. Мне наплевать на ее известность. Ну, конечно, она говорила разные умные слова. Эмпирические испытания – туда, статистические данные – сюда. Но главное – она думала, что Бекки разговаривает с ней. И, как и все, кто думал так же, она плохо кончила. Мне только очень жаль, что эта глупая сучка, изображавшая из себя диггера, завалила на себя половину моей шахты.

Ли застыла на месте. Слово «диггер» было одним из самых неприличных слов в том варианте «пиджин инглиш», который был принят в качестве языка общения на планете Мир Компсона. Ли называла так себя, когда еще выглядела чистокровной генетической конструкцией.

Хаас заметил ее реакцию; он повернулся в своем кресле и придал лицу выражение, которое можно было: назвать извиняющимся.

– Я, конечно, не говорю о вас.

– Конечно.

– Послушайте. – Он наклонился вперед, сутуля свои большие плечи. – Мне наплевать на то, что собой представляла эта Шарифи. Мне и на вас наплевать. Или на любого другого в этом смысле. На что мне не наплевать, так это на то, что какой-то бюрократ из команды Кольца заставил меня отдать ей мою лучшую ведьму и закрыть половину шахты, чтобы дать ей возможность поиграться. А теперь, когда все полетело вверх тормашками, все, что они могут сказать мне, – ждите.

– Ну, я не говорю вам – ждите, – сказала Ли. – И чем скорее я спущусь вниз, тем быстрее мы разберемся и позволим вашим людям вернуться к работе.

Хаас откинулся на спинку кресла и рассмеялся отрывистым лающим смехом. Реакция казалась так хорошо отрепетированной, что Ли подумала, не скопировал ли он ее с какой-нибудь интерактивной спин-передачи.

– Мы не занимаемся туризмом, – сказал он. – Шарифи работала менее чем в ста метрах от активного забоя. Вы не попадете даже и близко к этому месту.

– Но Шарифи же было можно.

– Шарифи была знаменитостью. А вы – просто провинциалка, умеющая метко стрелять.

Ли улыбнулась.

– Здорово сказано, Хаас. Но я все-таки доберусь до самого низа. Зачем заставлять меня делать это через вашу голову?

– Да и черт с вами, обращайтесь к кому хотите. Вы были когда-нибудь в шахте? Там можно убиться пятьюдесятью различными способами, и моргнуть не успеете. Мне хватит трупов на этой неделе, и я не пущу вас туда.

Ли встала, подошла к столу Хааса и взяла головную гарнитуру его ВР-устройства.

– Вы будете разговаривать со штабом Космической пехоты или мне поговорить?

Он повернулся в своем кресле и смотрел на нее, раздумывая, блефует она или нет.

– Хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Я собираюсь вниз с командой наблюдения приблизительно через два часа. Если вы не передумали, то собирайтесь.

– Не передумала, – ответила Ли, оттолкнув от себя мысль об усталости, надежду на горячий душ и на приятный сон без скачковых кошмаров.

– И не мечтайте, что я буду с вами нянчиться. Сломаете дыхательный аппарат или упадете в шахтный ствол, это – ваша шея.

– Я сама о себе позабочусь. Хаас засмеялся:

– Войт тоже так говорил.

Ли взглянула на звезды у себя под ногами и решила, что пора сменить тему разговора, пока она не передумала спускаться в шахту.

– В Техкоме сказали, когда они собираются заканчивать ремонт вашей полевой установки?

– А вот угадайте. Они – работают. Это на их языке означает: «а нам наплевать, не мы же платим».

«Тут Хаас прав», – подумала Ли. В ООН раньше всех догадались, на что делать ставку. Они поняли еще на заре квантовой эры, в чем будет заключаться реальная власть. И поставили все на развитие новой технологии. Вкладывали средства, патентовали, создавали тщательно структурированные компании с пятью-шестью многопланетными партнерами, способными поддержать это направление.

Все это происходило в самые темные годы Исхода, когда еще делались попытки заставить Землю работать, а Кольцо представляло собой всего лишь несколько тысяч километров наскоро собранных космических платформ. С того времени ООН использовала идеи Бозе-Эйнштейна для поддержки первого в истории человечества стабильного и эффективного межзвездного правительства. Когда генетические бунты пронеслись по Периферии, их удалось сдержать только благодаря контролю Объединенных Наций над орбитальными станциями телепортации. А когда начались набеги Синдикатов, войска ООН использовали те же самые станции при отражении каждого нападения противника, в ходе рейдов к отдаленным яслям и родильным лабораториям, для подавления беспорядков, возникавших там, где высаживались войска Синдикатов.

Но ценой за такую защиту стал полный контроль Объединенных Наций над межзвездным транспортом. И любому, кто сталкивался интересами с Техкомом, нужно было настраиваться на длительное холодное и одинокое ожидание.

Хаас показал своим толстым пальцем на поверхность планеты.

– Мы не можем хранить там больше месячного объема продукции, а Техком закрыл главную станцию телепортации для частных перевозок после того, как отключился полевой AI. На прошлой неделе я уволил две тысячи шахтеров. Еще один такой месяц, и в Шэнтитауне начнут голодать дети.

Ли подумала, что они, должно быть, уже голодают. В шахтерском городе грань между живыми и умирающими была очень тонкой. Иногда невыдача месячной зарплаты толкала семью за эту грань.

– Могу поклясться, что лучше иметь дело с Синдикатами, – продолжил Хаас. – По крайней мере, когда ломается их работник, они его чинят. Или расстреливают. Этого достаточно, чтобы поддерживать принцип двусторонних отношений.

Он посмотрел Ли в глаза и побледнел, осознав, с кем он разговаривает.

Она спокойно смотрела на него. Итак, Хаас – за отделение или, по крайней мере, не против рассмотрения этой идеи. Ли сомневалась, что сепаратистская болтовня на Мире Компсона может сейчас служить поводом для ареста, но неприятностей со своим корпоративным начальством он определенно не избежит.

«Хорошо, – подумала она. – Пусть сукин сын поерзает».

Но пытаться усугублять ситуацию она не собиралась.

– Перестаньте, – сказала она. – Я бывала на танцах достаточно, чтобы понимать: сказать что-то не значит сделать это. И я здесь для того, чтобы расследовать обстоятельства гибели Шарифи, а не ваши политические взгляды.

Вставая с кресла, Ли потерла рукой его подлокотник, покрывая полированную сталь тонким слоем отмерших клеток. Перепрограммирование кожных «жучков» для наблюдения запрещалось законом. Но она не помнила случая, чтобы кого-нибудь фактически наказали за это. И если она выловит что-нибудь в мутной воде, то сможет извлечь кое-какую пользу из этого, неважно с ордером или без.

Она уже повернулась к выходу, когда ей показалось, что она услышала шорох откуда-то из тени большого стола. Она остановилась, прислушалась и смогла бы поклясться, что почувствовала запах духов. Она посмотрела на Хааса, но он снова углубился в свои бумаги и, казалось, ничего не замечал.

Неужели кто-то подсматривал? Неужели во время их встречи здесь был еще кто-то?

«Нет, – подумала она. – Никаких женщин здесь не было. Просто небольшие шумы, как на каждой станции. От включения и выключения подачи тепла, от воздуха в вентиляторе».

Ничего не было.

СТАНЦИЯ АМК: 13.10.48

Ли зашла на борт, когда Хаас с командой уже ждали в тесном пассажирском отсеке челнока. В проходе она разделась и стала натягивать на себя одолженное ей шахтерское обмундирование и снаряжение. Большинство пассажиров отвернулись, Хаас – нет.

В комплект входили альпинистские ремни из микроволокна, устройство для дыхания с кислородным баллоном, аптечка первой помощи с эндорфиностимуляторами, заплаты из синтетической кожи и старомодный вирусный жгут. Ли развернула и натянула на себя ремни, вздрогнув, когда знакомое движение напрягло ее раненую руку. Полный комплект весил меньше снаряжения пехотинца, которое Ли приходилось носить на себе во время войны с Синдикатами, но само ощущение сбруи на плечах напомнило ей об опасностях, ожидающих ее в глубине шахты.

Хаас склонился над ней, и сейчас он выглядел гораздо крупнее, чем в кабинете за своим огромным столом. Его плохое настроение, казалось, исчезло. Он был вполне любезен, когда представлял Ли геологам и инженерам команды наблюдения, и не представил ее только женщине, сидевшей рядом с ним. Ли поняла причину с первого взгляда. Ответ был в сюрреалистическом цвете ее глаз, в ее нечеловеческом, почти отталкивающем совершенстве. Природа никогда не создавала людей с такой внешностью, и ни одному человеческому генетику не под силу было сконструировать такое лицо. Она могла быть только произведенной в Синдикатах в период после разрыва генетической конструкцией серии «А» или «Б».

Хаас перехватил взгляд Ли на эту женщину и жестом собственника положил руку ей на плечо.

– А это наша ведьма, – сказал он бесцеремонно.

Ведьма замерла под рукой Хааса, как хорошо выдрессированное животное, но что-то в ее позе говорило, что его прикосновение было ей неприятно. Хотя думают ли подобным образом конструкции из Синдикатов? Программируется ли «расположение» и «нерасположение» в их яслях? Могут ли чувства быть вычленены из совершенных, неизменяющихся, проверенных на симуляцию геномов? Или, может быть, негативные чувства были просто исключены, как и все другое, что создает индивидуальность?

Ли назвала себя и протянула руку.

Ведьма помедлила, затем осторожно протянула свою руку, как исследователь, приветствующий аборигенов, представляющих потенциальную опасность. Ее ладонь трепетала словно птичка в твердой руке Ли, и она склонила голову так, что Ли стала видна бледная изгибина ее лба. Темные волосы, прямые как лезвие ножа, спадали в обе стороны от пробора. Ли тайком наблюдала за ней после того, как все заняли свои места, и пилоты приступили к последней предполетной проверке. Она провела половину жизни в борьбе с Синдикатами, но ей редко удавалось так близко соприкасаться с генетической конструкцией такой высокой категории. Эту конструкцию, наверно, выращивали в резервуарах в орбитальных родильных лабораториях над планетами Синдикатов. Она росла в яслях среди своих двойников, никогда не видя других, непохожих на нее, никогда не слыша другого голоса и не ощущая прикосновения, кроме своего собственного. И раз она прожила достаточно долго и сумела попасть сюда, то она успешно прошла выбраковку и многочисленные проверки на соответствие нормативам, целью которых было исключить физические и психические отклонения ради достижения вымуштрованного, безоговорочно подчиняющегося, неизменного совершенства, задуманного разработчиками Синдикатов.

Ли обвела взглядом других пассажиров. Даже те из них, кто, казалось, не смотрел на ведьму, думали о ней и притягивались к ней, словно железные опилки, выстраивающиеся под воздействием магнита. Она пленяла красотой своего лица, грациозностью тела, той женственностью, которая исходила от нее. Но Ли представила фронт, тянувшийся по Большому Разделу южного континента на Гилеаде. Она вспомнила идеологические лозунги Синдикатов, полные агрессии и провозглашавшие превосходство Синдикатов и их презрение к общечеловеческим ценностям.

Ли подумала, что, возможно, Нгуен была права. Вероятно, Ли ничего не смыслила в политике, а представляла собой шаблонный, вызывающий чувство неясной жалости тип – старый солдат, неспособный взглянуть миру в глаза. Но была ли она единственным солдатом, полагавшим, что ООН распродавала результаты тяжело доставшихся побед ради прибыли многопланетных партнеров? Была ли она единственной генетической конструкцией в Объединенных Нациях, которая полагала, что тридцатилетний контракт все же являлся формой рабства, несмотря на то что рабовладельцами выступали конструкции, а не люди? Зачем эта женщина была здесь? Что такое могла она предложить, что оправдывало бы риск ее присутствия?

– Самое лучшее вложение денег, которое мы когда-либо делали, – сказал Хаас, как бы отвечая на молчаливые вопросы Ли. – За первые шесть месяцев, после того как мы приобрели ее контракт с Синдикатом Мотаи, мы утроили объем выпускаемой продукции и вдвое сократили выплаты. Фантастика, а?

– Да, – ответила Ли. – Конечно, это фантастично. И могу поспорить, что профсоюзам это пришлось не по душе.

– Что? – Хаас посмотрел на нее так, словно хотел плюнуть. – Кто-то кормит вас сказками, майор. Здесь нет никаких профсоюзов.

Он вытянул руку перед лицом Ли и отодвинул занавеску на иллюминаторе, чтобы проверить, долго ли еще лететь до планеты. Они уже влетели в атмосферу, и на крыльях челнока были видны огненные всполохи. Под ними, словно карта, распростерлось угольное месторождение. Ли увидела широкую низину, оставленную океаном, высохшим за три геологические эры до того, как люди вступили на Мир Компсона. Надшахтные коперы и здания самих шахт выстроились в извилистую линию по краю долины, повторяя очертания угольного пласта. Далеко над ними нависали Черные горы, их зубчатые вершины уже были озарены красноватым утренним светом. Хребты этих гор тянулись до самого Континентального раздела.

Ей хватило всего лишь мгновения, чтобы понять, что внизу было что-то не так. На уступах гор почти вплоть до высоты в четыре тысячи метров лежал густой туман, дальше до самого основания скал шел тонкий слой зеленой окиси. Когда Ли видела эти скалы в последний раз, они вылезали за границу атмосферы и были покрыты местными лишайниками скучного оранжевого цвета. Она не узнавала планету, которую оставила когда-то, и ясно различаемые следы деятельности человека за прошедшие пятнадцать лет холодили сознание.

Планета Мир Компсона была живым парадоксом межзвездной эры: несмотря на все ожидания и опасения при планировании первого контакта, на тридцати восьми планетах двадцати семи звездных систем конденсаты Мира Компсона были единственными свидетельствами сложных форм жизни, найденными человечеством во Вселенной. И к тому времени, когда люди попали на эту планету, на ней не было уже никаких следов жизни, кроме высокогорных тундр, поросших простейшими растениями типа водорослей.

Ли смотрела вниз на все расширяющиеся следы человеческого присутствия на планете и думала о суетных жизнях, принесенных в жертву угольным пластам. Первыми людьми, пришедшими на планету с киркой и лопатой, были палеонтологи, а не шахтеры. О всех тогдашних исследованиях было написано множество книг, которые Ли жадно читала, лежа в своей тесной спальне в Шэнтитауне.

Конечно же, ученые были противниками терраформирования. Но первый квантовый прорыв лишил их всяких шансов. Началось строительство шахт, появились генетические лаборатории, а с того дня, когда заработал первый атмосферный процессор, из планеты Мир Компсона стала уходить жизнь. Ли вспомнила сейчас десятки разумно устроенных и управляемых планет, прошедших терраформирование, которые ей удалось посетить за годы своей службы, и подумала, что, возможно, она одна из последних людей во Вселенной, кто помнит еще непокоренный мир.

Ей показалось, что Хаас разговаривал с ней. Она очнулась, быстро соображая, что пропустила.

– Обычно ведьмы в Шэнтитауне – чистые подделки, – говорил он. – Я знал всего лишь трех, самых лучших, которые действительно умели находить живые кристаллы. И две мерзавки никогда не докладывали о находке в АМК, пока на деньги, вырученные за ее продажу, не упаивали всю знакомую шантрапу. Проклятые вольноопределяющиеся.

Он резким движением пристегнул ремни, готовясь к посадке.

– Подземная демократия, ну ее в задницу. Воры! Ли пробормотала что-то неопределенное.

– Эй, – крикнул Хаас пилоту. – Включи-ка какие-нибудь новости!

Пилот порылся в каналах, пока не нашел местную спин-передачу из планетной столицы Хелены. Журналист в костюме брал интервью у молодого человека в шахтерском снаряжении.

– Итак, каким же все-таки, – спрашивал журналист, – будет ваш ответ на заявления АМК, что требования профсоюзов по поводу безопасности – это всего лишь поиски предлога для повышения заработной платы?

Камера показала интервьюируемого, и Ли поняла, что это был не шахтер, несмотря на поношенный комбинезон и старое снаряжение. Его прическа была слишком дорогой, а зубы и кожа выглядели слишком здоровыми для жителя Шэнтитауна. У него было лицо человека Кольца. Человеческое лицо. Он выглядел так, словно сидел где-то в Калле Мехико и потягивал мате с кокой, а не портил свои неприспособленные легкие на территориях, находящихся под опекой ООН.

– Я хотел бы сказать две вещи, – ответил молодой человек с акцентом, который мог достаться ему только в наследство от многих поколений выпускников элитных частных школ. – Первое – любой, кто сомневается в реальности проблем безопасности, должен взглянуть на статистику: смертность среди шахтеров на пласте «Тринидад» компании АМК за последние шесть месяцев выше, чем смертность среди личного состава частей и подразделений на передовой во время войн с Синдикатами. Во-вторых, я хотел бы напомнить зрителям, что, хотя города компании на планете Мир Компсона вышли из Хартии прав человека, сами многопланетчики и планетные законодатели подлежат суду общественного мнения. Каждый потребитель обязан голосовать своим кредитным чипом, встречаясь с таким явлением, как неприкрытое корпоративное нарушение основных человеческих…

– Выключите это дерьмо! – прокричал Хаас.

Тихий щелчок прекратил передачу, и пассажиры погрузились в неуютную тишину. Ли уперлась лбом в иллюминатор и смотрела, как огни Святого Эльма лижут крылья челнока, спускающегося на ограбленную планету.

Шахта номер три все еще горела; пилот облетел тлевшие руины и посадил челнок на усеянную отметинами от пламени ускорителей взлетно-посадочную площадку, затерявшуюся на пустыре среди следов от тракторных гусениц.

Члены экипажа надели дыхательные аппараты и шлемы и без всякого энтузиазма стали не спеша спускаться по трапу. Рядом с площадкой высились пирамиды пустых бочек из-под химикатов, проржавевших до такой степени, что их стенки превратились в коричневые кружева, хорошо подходящие к веселеньким зелено-оранжевым этикеткам с эмблемой Фритауна. Почва под ногами была желтого цвета, повсюду валялись похожие на монстров остатки каркасов угольных транспортеров. Никто не приехал их встретить, поэтому они сами побрели к комплексу зданий шахты номер четыре. В комплекс входили надшахтный копер и дробилка; вместе это выглядело шаткой алюминиевой конструкцией с отражателями, развалившейся, подобно пауку, рядом со стволом шахты.

Ли не торопилась надевать дыхательный аппарат, а просто прикрепила его загубник к воротнику, чтобы не мешал. Она заметила, что Хаас и ведьма сделали то же самое. Но потом она пожалела о своем решении – поднималась пыльная буря, и с каждым шагом ветер забивал ей рот кислой угольной золой.

У двери надшахтного копера висело большое, напечатанное крупным шрифтом объявление. Хаас ударил кулаком по стене рядом с ним так, что задрожала обшивка, а в нижней части объявления появилась заметная отметина.

– Пробегитесь по тексту, – сказал Хаас.

Но из упрямства она прочла все очень внимательно, вдумываясь в каждое слово, прежде чем убрать сканирующую пластину.

ПРАВИЛА ШАХТЫ

«РАБОТНИКАМ И ПОСЕТИТЕЛЯМ НЕОБХОДИМО ОЗНАКОМИТЬСЯ И СОГЛАСИТЬСЯ С ЭТИМИ ПРАВИЛАМИ В КАЧЕСТВЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО УСЛОВИЯ ВХОДА В ШАХТУ. ВХОД ПОДРАЗУМЕВАЕТ: ОСВОБОЖДЕНИЕ "АНАКОНДА МАЙНИНГ КОРПО-РЭЙШН" И ВХОДЯЩИХ В НЕЕ КОМПАНИЙ, ДОЧЕРНИХ КОМПАНИЙ И КОМПАНИЙ-ПАРТНЕРОВ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ; ПОЛНЫЙ ОТКАЗ ОТ ВСЕХ ПРАВ И СРЕДСТВ ПРАВОВОЙ ЗАЩИТЫ, ВКЛЮЧАЯ И ОГОВОРЕННЫЕ В ПРАВИЛАХ КОМИССИИ ПО БЕЗОПАСНОСТИ ГОРНЫХ РАБОТ ОРГАНИЗАЦИИ ОБЪЕДИНЕННЫХ НАЦИЙ, А ТАКЖЕ В ЗАКОНАХ ЭТОЙ ИЛИ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ ЮРИСДИКЦИИ О КОМПЕНСАЦИЯХ РАБОЧИМ.

1. ВСЕ РАБОТНИКИ И ПОСЕТИТЕЛИ ОБЯЗАНЫ ПРОЙТИ РЕГИСТРАЦИЮ НА ВХОДЕ В ШАХТУ И НА ВЫХОДЕ ИЗ НЕЕ В КАБИНЕТЕ НАЧАЛЬНИКА ШАХТЫ НАВЕРХУ И В ОТДЕЛЕ ПОЖАРНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ВНИЗУ ШАХТЫ.

2. ПОДЪЕМ И СПУСК КЛЕТИ ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ ПО ТРЕБОВАНИЮ, НЕ ПОЗДНЕЕ ЧЕМ В ТЕЧЕНИЕ ПОЛУЧАСА С НАЧАЛА ПЕРЕСМЕНКИ. КЛЕТЬ НЕ ПОДНИМАЕТСЯ И НЕ ОПУСКАЕТСЯ НИ В КАКОЕ ДРУГОЕ ВРЕМЯ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ПРЯМЫХ УКАЗАНИЙ НАЧАЛЬНИКА ШАХТЫ.

3. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ПОЛНОЙ РАБОЧЕЙ СМЕНЫ – ДЕСЯТЬ ЧАСОВ. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ПОЛНОЙ РАБОЧЕЙ НЕДЕЛИ – ШЕСТЬДЕСЯТ ЧАСОВ. НЕОТРАБОТКА ПОЛНОЙ СМЕНЫ/РАБОЧЕЙ НЕДЕЛИ ВЛЕЧЕТ ЗА СОБОЙ ВЫЧЕТЫ ИЗ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ И/ИЛИ УВОЛЬНЕНИЕ.

4. В СООТВЕТСТВИИ СО СТАТЬЕЙ 1.5978-2С1II ПРАВИЛ КОМИССИИ ПО БЕЗОПАСНОСТИ ГОРНЫХ РАБОТ ООН АМК ЯВЛЯЕТСЯ ОДОБРЕННОЙ ООН ГОРНОДОБЫВАЮЩЕЙ КОМПАНИЕЙ, РАБОТАЮЩЕЙ НА ДОБРОВОЛЬНОЙ ДОГОВОРНОЙ ОСНОВЕ. ЭТА СТАТЬЯ И ДРУГИЕ СТАТЬИ ПРАВИЛ БЕЗОПАСНОСТИ КОМИССИИ ООН ВЫВЕШЕНЫ ВВЕРХУ И ВНИЗУ ШАХТЫ. НЕСОБЛЮДЕНИЕ УКАЗАННЫХ ПРАВИЛ ВЛЕЧЕТ ЗА СОБОЙ ВЫЧЕТЫ ИЗ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ И/ИЛИ УВОЛЬНЕНИЕ.

5. МЕСТА РАБОТ, ГДЕ ПРИСУТСТВУЕТ МЕТАН ИЛИ УГАРНЫЙ ГАЗ, ИМЕЮТ ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИЕ ОТМЕТКИ НА КОНТРОЛЬНЫХ ДВЕРЯХ. НИКТО, КРОМЕ НАЧАЛЬНИКА ШАХТЫ ИЛИ ОТВЕТСТВЕННОГО ЗА ПОЖАРНУЮ БЕЗОПАСНОСТЬ, НЕ ИМЕЕТ ПРАВА ПРОХОДА ЧЕРЕЗ КОНТРОЛЬНУЮ ДВЕРЬ БЕЗ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАЗРЕШЕНИЯ. АМК НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ШАХТЕРОВ, ПРОИЗВОДЯЩИХ ВЫРУБКУ И ОТГРУЗКУ ЗА КОНТРОЛЬНЫМИ ДВЕРЯМИ С ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИМИ ОТМЕТКАМИ.

6. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЛЮБЫХ ЛАМП, КРОМЕ БЕЗОПАСНЫХ ЛАМП (ЛАМП ДЭВИ), ВНИЗУ ЗАПРЕЩЕНО. ВСЕ ЛАМПЫ ДОЛЖНЫ В КОНЦЕ КАЖДОЙ СМЕНЫ СДАВАТЬСЯ ЛИЦУ, ОТВЕТСТВЕННОМУ ЗА ПОЖАРНУЮ БЕЗОПАСНОСТЬ, НА ПРОВЕРКУ. СТОИМОСТЬ ЗАПРАВКИ ВЫЧИТАЕТСЯ ИЗ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ. СТОИМОСТЬ РЕМОНТА ИЛИ ЗАМЕНЫ ПОВРЕЖДЕННЫХ ЛАМП ВЫЧИТАЕТСЯ ИЗ ЗАРПЛАТЫ.

7. СОБАКИ БЕЗ СПРАВКИ ОБ ОТСУТСТВИИ БЕШЕНСТВА И ИНФЕКЦИОННОГО ТРАХЕОБРОНХИТА В ШАХТУ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ.

8. РАБОТАТЬ В ШАХТЕ – ЭТО ПРИВИЛЕГИЯ.

НИКАКИХ ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВ! НИКАКИХ СВЯЩЕННИКОВ!»

Пока Ли читала, на поверхность поднялась дурно пахнущая и грязно ругающаяся толпа шахтеров. Спины их еще не могли разогнуться от изнуряющей работы в забое, но лица, покрытые жирной угольной пылью, сияли от мысли, что еще одна смена закончилась для них без происшествий. Хаас выглядел рядом с ними гигантом.

– Дааль, – обратился он к тщедушному голубоглазому человеку, которого Ли посчитала штейгером смены, выходившей сейчас наверх. – Как выработка?

– Отстаем на двадцать «больших» в пятой «Северной» в «Уилкс-Барре», – ответил Дааль.

Он украдкой посмотрел на Хааса, словно оценивая настроение руководителя станции, прежде чем сообщить ему другие плохие новости.

– И люди здесь ни при чем. Вентиляция все еще барахлит после затопления. Мы половину смены потратили, чтобы накачать воздух за перемычки второй «Южной».

Хаас обменялся быстрым взглядом с одним из геологов.

– Какой уровень воды в «Тринидаде»? – спросил геолог.

– Опускается не так быстро, как должен бы, – ответил Дааль. – Мы вычистили верхние штреки, но отсеки по склону и весь низ залиты. Но мы все доделаем и довольно скоро компенсируем потери.

– Конечно, Дааль, – с легкостью согласился Хаас. – Вам всегда это удавалось, не так ли?

Он кивнул молча наблюдавшим за ними шахтерам и зашел в помещение дробилки.

Ли последовала за ним.

Служба безопасности тщательно проверяла всех входящих и выходящих. Когда они зашли вовнутрь, охранник выборочно отсылал жестом руки шахтеров из очереди, ожидавшей выхода, в кабинки без занавесок для полного досмотра с раздеванием. Ли встала в очередь за Хаасом, думая больше о шахтерах, выходящих со смены, чем о вопросах, которые задавали ей охранники.

– Есть ли у вас с собой какое-нибудь квантовое устройство? – спросил один из них.

Она сделала паузу.

– Конечно.

Хаас обернулся и раздраженно спросил:

– Какого черта вы думали? Нельзя брать кристаллы вниз. Что бы это ни было, вы обязаны оставить это здесь.

– Она не может, – сказала ведьма, – это у нее в голове.

На протяжении всего полета в челноке она не вымолвила ни слова, а сейчас говорила так легко, словно вживленная в Ли аппаратура связи была видна невооруженным глазом. У нее был низкий хриплый голос, а по ее манере строить фразу Ли догадалась, что она – одна из серии самых совершенных генетических конструкций Синдикатов. Ли внимательно смотрела на нее, думая, была ли эта женщина молчалива от застенчивости или она просто маскировалась.

– Ох, ладно, – ухмыльнулся Хаас. – Не будем говорить об этом при всех, майор. Маленький кусочек коммутационного конденсата стоит на черном рынке больше, чем многие шахтеры зарабатывают за год. За эти деньги здесь нашлось бы полно желающих с радостью размозжить вам голову.

Ствол находился в задней части шахтного копера, за решетками дробилки, через которые с приглушенным шумом падал уголь, под скрипучей оснасткой вентиляционных труб. В клети пахло соляркой, шахтерским потом и плесенью. Они спускались в ней по вертикальному стволу со скоростью, близкой к свободному падению. Кто-то заменил табличку учета технических проверок в поцарапанной металлической рамочке, привинченной к стенке над кнопками управления, заменив ее голограммой высокого разрешения с красоткой из спин-журнала, на которой не было ничего, кроме новенького комплекта шахтерского снаряжения.

Рассматривая голограмму, пока они летели вниз, Ли представила такие соски в действительности. Иногда у мужчин бывают странные вкусы по отношению к женщинам.

Внизу шахты пахло как в зоне боевых действий. В воздухе висели пары солярки, запах которых смешивался с едкими запахами угольной пыли и тавота. Барабанные перепонки пульсировали в такт приглушенному стуку мощных насосов и вытяжных вентиляторов. Эти вентиляторы не несли свежего воздуха – только кислый неприятный запах кордита и сгоревших фитилей из забоев. Из-за угольной пыли, висевшей в воздухе, было не разобрать ни границ выемки, ни маркшейдерских знаков. Шахтеры появлялись из угольного смога, стуча ногами, обутыми в сабо, по настеленному на полу шиферу, затем исчезали так же, как появлялись, светя головными лампами, как сигнальными огнями. А из глубин, как отзвук боя далеко за траншеями, раздавался сотрясавший все вокруг грохот взрыва и сразу за ним – шум отбитого взрывом угля по желобам.

На нагрудном знаке ответственного за пожарную безопасность было написано: «ВАША БЕЗОПАСНОСТЬ – НАШЕ ДЕЛО», но его бесцветные глаза говорили, что на самом деле у него было кое-что получше, чем можно заняться в другом месте, поэтому он прочел свою лекцию о безопасности тоном человека, рассказывающего о слухах, в которые он сам не верил.

Чередой один за другим они проследовали мимо него, чтобы расписаться в журнале и проверить свои лампы Дэви. Когда очередь дошла до Ли, он записал номер ее лампы и подтолкнул к ней заляпанный угольной пылью журнал, даже не взглянув на нее. Ли протянула ладонь со сканирующей пластиной, но поняла, что это был просто журнал, без всякой программируемой карты. Она старательно расписалась в нем.

Новая смена прибыла точно тогда, когда команда Хааса облачилась в снаряжение. Первыми спустились, как всегда, откатчики. Когда Ли выходила из «пожарки», некоторые из них еще выпрыгивали из клети. Другие, прибывшие в предыдущей партии, уже готовили свои тачки и уточняли, куда им ехать. Они двигались весьма проворно, по-детски живо – да это и были дети. Ли помнила, что во времена ее детства их называли «шахтерскими пони», хотя ни один пони не ступал копытом ни на эту, ни на любую другую планету в течение последних двухсот лет. Некоторые дети вели за собой собак – ширококостных, измазанных углем дворняжек, достаточно сильных, чтобы тянуть тачки с углем. Остальные потащат тяжелые тачки сами, пристегнувшись к ним цепями. Это был мир мужской, детской и звериной силы. Мир, в котором труд целой семьи, зарабатывавшей себе на хлеб, стоил меньше дизельного топлива.

– Не расстраивайтесь так из-за них, – сказал Хаас, подходя к ней. – В их возрасте мне тоже приходилось тянуть тачку. С того дня, когда мне исполнилось десять. У них такие же шансы, как и у других, как и у всех нас.

– Конечно, – сказала Ли, сама не зная, верит ли она в это.

Один «пони» из уходящей смены прошел мимо, волоча за собой на маленькой плоской тачке тщательно упакованный, только что добытый кусок конденсата. На мальчишке было «ожерелье» – длинный ряд угольных шрамов, полученных от постоянного, день ото дня, трения голой спиной о потолочные балки и въевшейся в раны угольной пыли. Но Ли едва взглянула на эти шрамы, ее внимание было приковано к конденсатам.

От толстого налета угольной пыли они сверкали, как далекие звезды. Они выглядели как кристаллы – шахтеры их так и называли, – но Ли знала, что ни одна горная порода не инициирует квантовое сканирование. Это вещество являлось аномалией квантового уровня, субстанцией, о которой не знали и даже не могли предполагать, поскольку ее существование противоречило законам физики. Они утверждали, что подобное вещество не может существовать при температуре выше нуля по Кельвину, или в атмосфере, или в форме, которую можно добывать, транспортировать и использовать. Поскольку теоретически его существование было невозможно, то оно являлось обыкновенным чудом, за счет которого жили Объединенные Нации.