– Они повадились закапывать её глубже, чем раньше, – заметила она. – Посмотри, сможешь ли ты извлечь спинной мозг до самого конца, там она и будет.

– Я стараюсь, – проворчал полицейский. – Похоже, здесь какая-то дополнительная защита. Судя по всему, противоударная прокладка, о которой говорил Ногучи в последний раз, когда он у нас был… Чёрт!!! Мне показалось, я уже её достал.

– Слушай, подожди, ты подходишь не с той стороны. Дай я попробую.

Забрав у помощника нож, Ортега положила голову себе на колено.

– Чёрт возьми, шеф, я уже почти достал её.

– Да-да, но только я не собираюсь торчать здесь всю ночь и смотреть, как ты ковыряешься в чужих мозгах.

Подняв взгляд, она увидела меня и, кивнув, сунула в разрез лезвие. Резко надавив на рукоятку ножа, лейтенант довольно усмехнулась. Послышался хруст.

– Слышал?

Просунув в разрез руку, она вытащила большим и указательным пальцами память – маленькую противоударную коробочку, испачканную кровью, размером с окурок, с торчащими из одного конца спутанными проводами микроразъемов. Я понял, почему католики упрямо отказываются верить, что память больших полушарий является хранилищем человеческой души.

– Вот я тебя и достала, Дима.

Осмотрев память, Ортега передала её и нож своему помощнику. Затем вытерла руки об одежду убитого.

– Отлично, теперь достанем вторую из женщины.

Полицейский стал повторять процедуру со вторым трупом. Нагнувшись к уху Ортеги, я шепнул:

– А кто она, вам тоже известно?

Лейтенант резко обернулась, то ли удивленная, то ли разозленная тем, что я стою рядом.

– Да, это тоже Дима-Близнец. Оболочка зарегистрирована в Улан-Баторе. К вашему сведению, азиатской столице чёрного рынка загрузки. Видите ли, нашего Диму никак нельзя назвать человеком открытым. Он предпочитает иметь дело только с теми, в ком полностью уверен. А в тех кругах, где вращается Дима, абсолютно доверять можно только себе самому.

– Мне это знакомо. У вас на Земле легко получить свою копию?

Ортега недовольно поморщилась.

– Становится все проще и проще. При нынешних технологиях современный программатор загрузки оболочек можно разместить в квартире. Скоро он будет иметь размер комнаты, а ещё дальше чемодана. – Она пожала плечами. – Плата за прогресс.

– На Харлане практически единственный реальный способ состоит в том, чтобы забронироваться на межзвездную пересылку, получить страховочную копию на время путешествия и в самый последний момент отказаться от передачи. Подделать транзитный сертификат, затем потребовать временной загрузки страховочной копии в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Например, заявить, что без личного участия принадлежащую этому человеку фирму ждёт крах. Загрузиться с оригинала на станции межзвездных передач, а затем через страховую компанию где-нибудь в другом месте. Копия номер один выходит со станции на совершенно законных основаниях. Человек просто передумал путешествовать. Такое случается сплошь и рядом. Копия номер два не возвращается в страховую компанию на хранение. Правда, подобная махинация стоит очень больших денег. Для того чтобы её провернуть, нужно дать бесчисленное количество взяток самым разным чиновникам и украсть много машинного времени.

У полицейского, возившегося с трупом женщины, сорвался нож, и он обрезал себе большой палец. Закатив глаза, Ортега сдержанно вздохнула и снова повернулась ко мне.

– У нас все гораздо проще, – заметила она.

– Да? И как же это сделать?

– Для начала… – Ортега заколебалась, словно пытаясь понять, почему она разговаривает со мной. – А зачем вам это нужно?

Я ухмыльнулся.

– Наверное, природное любопытство.

– Ну хорошо, Ковач. – Ортега схватила обеими руками кружку кофе. – Сделать это можно вот как. В один прекрасный день мистер Дмитрий Кадмин заходит в какую-нибудь крупную страховую компанию, занимающуюся восстановлением и загрузкой оболочек. Я имею в виду действительно солидную компанию, что-нибудь вроде «Ллойд» или «Картрайт Солар».

– Это происходит здесь? – Я указал на освещенный яркими огнями мост, виднеющийся за окнами номера. – В Бей-Сити?

Когда полиция наконец собралась уезжать из «Хендрикса», Ортега заявила, что остается со мной. Изумленный помощник молча уставился на неё, но она выпроводила его, ещё раз строго напомнив, как можно быстрее считать память больших полушарий Кадмина. После этого мы поднялись в номер. Ортега даже не взглянула на отъезжающие полицейские машины.

– В Бей-Сити, на Восточном побережье или в Европе. – Пригубив кофе, Ортега поморщилась от привкуса виски, которое по её просьбе добавил в кружку «Хендрикс». – Не имеет значения. Главное – это компания. Какая-нибудь солидная, хорошо известная. Занимающаяся страховкой с того времени, когда начала широко практиковаться загрузка сознания. Мистер Кадмин выясняет особенности процедуры восстановления и загрузки и после долгих торгов по поводу страховой премии покупает полис. Понимаете, всё должно выглядеть безупречно. Заключается долгосрочный контракт, но главное то, что мы имеем дело не только с деньгами.

Я прислонился к оконной раме. Из трех комнат номера «люкс» в башне открывался вид на город и водную гладь за ним, на север и запад. Площадка у окна, занимающая около пятой части общего пространства номера, была застелена удобными подушками психоделических тонов. Мы с Ортегой сидели лицом к лицу в метре друг от друга.

– Ну хорошо, это первая копия, – сказал я. – А что дальше?

Ортега пожала плечами.

– Несчастный случай со смертельным исходом.

– В Улан-Баторе?

– Именно. Дима на большой скорости налетает на энергетический пилон, выпадает из окна гостиницы или делает ещё что-нибудь в том же духе. Агент улан-баторского отделения страховой компании извлекает память больших полушарий и за щедрое вознаграждение изготавливает копию. В дело вступает «Картрайт Солар», «Ллойд» или кто там ещё и в соответствии с условиями страхового договора переправляет оцифрованный мозг Димы в банк клонов. Там его выгружают в заблаговременно припасенную оболочку. Большое спасибо, сэр. Было очень приятно иметь с вами дело.

– А тем временем…

– А тем временем улан-баторский агент покупает на чёрном рынке оболочку: летальный исход кататонии [2] из местной больницы или жертву преступных разборок, не получившую серьёзных повреждений. Полиция Улан-Батора разбогатела на незаконной торговле таким товаром. Агент стирает сознание оболочки, в подпольном центре загружает в неё копию Димы, и копия номер два спокойно выходит на улицу. После чего суборбитальный полёт на противоположный конец земного шара – и можно приступать к работе в Бей-Сити.

– Полагаю, такие ребята попадают к вам в руки нечасто.

– Крайне редко. Дело в том, что требуется захватить с поличным сразу обе копии – или как сейчас мертвыми, или задержать за преступление, подлежащее преследованию по линии ООН. Без санкции ООН законодательно запрещено выгружать сознание из живого тела. А в безвыходном положении двойник просто уничтожает память больших полушарий выстрелом в затылок. Такое несколько раз происходило у меня на глазах.

– Весьма сурово. И каково же наказание?

– Стирание.

– Стирание? У вас и это практикуется?

Ортега кивнула. Вокруг рта у неё заиграла едва уловимая мрачная усмешка, не тронувшая сами губы.

– Да, практикуется. Вас это шокирует?

Я задумался. В Корпусе чрезвычайных посланников некоторые преступления карались стиранием. В первую очередь дезертирство и неподчинение приказу в боевой обстановке. Но мне ни разу не приходилось видеть стирание в действии. Беспрекословное повиновение было неотъемлемой частью нашей подготовки. А на Харлане стирание отменили за десять лет до моего рождения.

– Довольно старомодный подход, вы не находите?

– Вас так глубоко трогает то, что произойдет с Димой?

Я провел языком по ранкам во рту. Вспомнил кружок холодного металла, прижатый к затылку, и покачал головой.

– Нет. Но разве это останавливает таких людей, как он?

– Существует ещё несколько тяжких преступлений, за которые предусмотрена высшая мера наказания. Однако сейчас в этих случаях стирание, как правило, заменяют двумя-тремя столетиями хранения.

Выражение лица Ортеги говорило, что лично она не приветствует подобную гуманность.

Поставив кружку, я потянулся за сигаретой. Движение было чисто машинальным, и я слишком устал, чтобы с ним бороться. Ортега махнула рукой, отказываясь от протянутой пачки. Прикоснувшись кончиком сигареты к зажигательной полоске, я прищурился, глядя на лейтенанта.

– Ортега, сколько вам лет?

Она подозрительно посмотрела на меня.

– Тридцать четыре. А что?

– Гм, и вас ни разу не оцифровывали?

– Почему? Несколько лет назад у меня была психохирургическая операция, и я пару дней провела на хранении. Но если не считать это, то не оцифровывали. Я не преступник и у меня нет денег на космические путешествия.

Я выпустил облачко дыма.

– Вы относитесь к этому чересчур чувствительно. Или я не прав?

– Я же сказала, что никогда не совершала преступлений.

– Понимаю. – Я вспомнил последнюю встречу с Вирджинией Видаурой. – В противном случае вы бы не считали, что выпасть из жизни на двести лет – такой пустяк.

– Я этого не говорила.

– А и не надо было ничего говорить.

Не знаю, что заставило меня забыть о том, что Ортега является представителем закона, но что-то определенно было. Это что-то зародилось в пространстве между нами подобно статическому заряду. Я наверняка бы разобрался в этом, если бы мои подсознательные навыки чрезвычайного посланника не были притуплены новой оболочкой. Но что бы это ни было, оно уже исчезло. Расправив плечи, я сделал глубокую затяжку. Мне просто необходимо выспаться.

– Кадмин стоит очень дорого, так? Высокие накладные расходы, большой риск, он должен брать за работу очень много.

– В среднем двадцать тысяч за дело.

– В таком случае Банкрофт не покончил с собой.

Ортега подняла брови.

– Шустрая работа для человека, только что прибывшего сюда.

– О, не надо. – Я выдохнул в её сторону облако дыма. – Если бы это было самоубийство, кому, чёрт побери, понадобилось бы платить двадцать тысяч, чтобы меня пришить?

– Вас очень любят, да?

Я подался вперед.

– Нет, меня терпеть не могут во многих местах, но только не люди, у которых есть такие связи и такие средства. Я не столь крупная птица, чтобы нажить себе влиятельных врагов. Тот, кто натравил на меня Кадмина, знает, что я работаю на Банкрофта.

Ортега хитро усмехнулась.

– Кажется, вы говорили, что по имени вас не называли?

«Устал, Такеси. – Я буквально увидел Вирджинию Видауру, с укоризной грозящую пальцем. – Чрезвычайный посланник не должен попадаться в ловушки простого полицейского».

Я постарался как можно аккуратнее выбраться из капкана.

– Убийцы знали, кто я такой. Такие люди, как Кадмин, не шатаются по отелям, надеясь обчистить зазевавшегося туриста. Ну же, Ортега, согласитесь, что я прав.

Я умолк, не зная, что сказать дальше. Ортега ответила не сразу.

– Значит, Банкрофт также был убит? Возможно. И что с того?

– А то, что вы должны провести повторное расследование.

– Вы меня не слушаете, Ковач. – Она изогнула губы в улыбке, призванной останавливать вооруженных грабителей. – Дело закрыто.

Бессильно уронив плечи, я откинулся назад, глядя на неё сквозь облако дыма. Наконец я сказал:

– Знаете, когда сюда прибыла группа быстрого реагирования, один из полицейских показывал значок так долго, что я успел его разглядеть. При ближайшем рассмотрении он весьма любопытен. Орел, щит. И надпись вокруг.

Ортега знаком предложила мне продолжать, и я, затянувшись, вонзил в неё острый шип.

– Кажется, там написано «Служить и защищать»? Полагаю, к тому времени как становишься лейтенантом, уже перестаешь в это верить.

Попадание. У Ортеги под глазом дернулась жилка, щеки втянулись, словно она проглотила что-то горькое. Лейтенант пристально посмотрела на меня, и какое-то время казалось, что я переборщил. Затем она вздохнула, уронив плечи.

– Ладно, валяйте. Вы всё равно ни хрена не понимаете. Банкрофт и ему подобные не похожи на нас. Он – маф, мать его.

– Маф?

– Да, маф. Знаете, «всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет». Он старый. Я хочу сказать, очень старый.

– Разве это преступление, лейтенант?

– Это должно считаться преступлением, – мрачно заметила Ортега. – Когда живешь так долго, с тобой многое происходит. Начинаешь придавать самому себе слишком большую ценность. Всё кончается тем, что ты принимаешься мнить себя Господом Богом. И мелкие людишки, которым от роду тридцать-сорок лет, перестают тебя волновать. На твоих глазах возникало, крепло и увядало не одно общество, и ты начинаешь чувствовать, что стоишь надо всем этим. Подобные пустяки больше не имеют для тебя никакого значения. И возможно, ты начнешь топтать этих мелких людишек, путающихся под ногами, – просто так, от нечего делать, как прохожий сбивает ногой головки полевых цветов.

Я внимательно посмотрел на неё.

– Вы ловили Банкрофта на чём-то подобном? Да?

– Я не имею в виду Банкрофта, – нетерпеливо отмахнулась Ортега. – Я говорю о подобном типе людей. Они чем-то напоминают ИскИнов. Превратились в обособленную породу. В них уже нет ничего человеческого, а к остальным людям они относятся так, как мы с вами относимся к насекомым. Так вот, когда имеешь дело с управлением полиции Бей-Сити, подобное отношение может выйти боком.

Вспомнив выходки Рейлины Кавахары, я подумал: а так ли сильно преувеличивает Ортега? На Харлане большинство людей может сменить оболочку по крайней мере один раз. Но дело в том, что всем, за исключением очень богатых, приходится полностью проживать отведённый срок, а даже с препаратами против старения это очень утомительно. Второй раз все становится гораздо хуже, потому что человек знает, что его ждёт впереди. Мало у кого хватает духу повторить это больше двух раз. Большинство добровольно отправляется на хранение, лишь время от времени загружаясь в оболочку для каких-нибудь особо важных семейных дел. И разумеется, с годами и эти перезагрузки становятся всё более редкими, так как новые поколения прекрасно обходятся без своих отдаленных предков.

Далеко не каждый хочет продолжать жить, меняя жизнь за жизнью, оболочку за оболочкой. Нужен особый подход, чтобы не задумываться о том, чем ты станешь через несколько столетий.

– Значит, Банкрофта никто не стал слушать, потому что он маф. «Извини, Лоренс, ты заносчивый ублюдок, зажившийся на этом свете. У полиции Бей-Сити есть дела поважнее, чем проверка твоих фантазий», – что-нибудь в таком духе.

На этот раз Ортега не заглотила наживку. Отпив кофе, она неопределенно махнула рукой.

– Послушайте, Ковач, Банкрофт остался жив, и какими бы ни были обстоятельства дела, у него достаточно средств, чтобы обеспечить необходимые меры безопасности и не допустить повторения случившегося. Никто не пострадал от ошибок правосудия. А департаменту полиции не хватает средств, не хватает людей. Работы у нас по горло, и мы не можем бесконечно гоняться за призраками.

– А если это не призраки?

Ортега вздохнула.

– Ковач, я трижды облазила весь дом с бригадой криминалистов. Мы не смогли обнаружить никаких следов борьбы, никаких признаков проникновения через наружные заграждения, никаких данных о нарушителях в архивах системы безопасности. Мириам Банкрофт добровольно вызвалась пройти самые совершенные тесты на детекторе лжи и ни разу не дрогнула. Она не убивала своего мужа, и никакой посторонний человек не проникал на виллу и не убивал Лоренса Банкрофта. Он покончил с собой по причинам, известным ему одному, и к этому больше нечего добавить. Мне очень жаль, что вам предложено доказать обратное. Увы, одного желания и упорства тут недостаточно. Дело всесторонне изучено и закрыто.

– Ну а телефонный звонок? Тот факт, что Банкрофт не мог не помнить про копию своей памяти на внешнем носителе? Тот факт, что кто-то посчитал меня настолько серьёзной угрозой, что прислал сюда Кадмина?

– Ковач, я не собираюсь спорить с вами. Мы допросим Кадмина и выясним всё, что ему известно. А относительно остального скажу, положа руку на сердце: я всё проверила и перепроверила, и это начинает мне надоедать. В Бей-Сити полно тех, кому мы нужны больше, чем Банкрофту. Жертвы настоящих убийств, у которых не было припасено копии на внешнем носителе в момент, когда им размозжили память больших полушарий. – Взгляд Ортеги затянуло туманом усталости. – Жертвы органических повреждений, не имеющие денег на новую оболочку и надеющиеся на то, что преступление против них будет раскрыто, а власти возложат расходы на виновных. Я вынуждена копаться в этом дерьме по десять часов в день, а то и больше. Так что, извините, у меня не осталось сочувствия к Лоренсу Банкрофту с его замороженными клонами, влиятельными покровителями на самом высшем уровне и крючкотворами-адвокатами, которых он натравливает на нас, когда кто-нибудь из членов его семьи или прислуги сбивается с прямой дорожки.

– А такое часто случается?

– Весьма часто, не удивляйтесь. – Ортега слабо улыбнулась. – Не забывайте, Банкрофт маф, мать его. А они все одинаковые.

Она показывала себя со стороны, которая мне не нравилась, вела спор, который я не хотел вести, и рисовала образ Банкрофта, который мне был не нужен. И к тому же моя нервная система вопила, требуя сна.

Я загасил сигарету.

– Лейтенант, буду вам очень признателен, если вы уйдете. От ваших предубеждений у меня разболелась голова.

У неё во взгляде что-то сверкнуло – что-то такое, в чём я не смог разобраться. Оно задержалось лишь на мгновение и тотчас исчезло. Пожав плечами, Ортега поставила кружку и скинула ноги с полки. Встав на пол, она потянулась так, что хрустнули позвонки, и, не обернувшись, направилась к двери. Я остался на месте, провожая взглядом её отражение в оконном стекле на фоне огней города.

В дверях Ортега остановилась и оглянулась.

– Эй, Ковач.

Я обернулся.

– Вы что-то забыли?

Кивнув, она поджала губы, словно признавая очередное пропущенное очко в игре, которую мы вели.

– Хотите получить наводку? Отправную точку? Что ж, вы дали мне Кадмина, так что, наверное, я перед вами в долгу.

– Вы мне ничего не должны, Ортега. Это сделал «Хендрикс», а не я.

– Лейла Бегин, – сказала лейтенант. – Назовите это имя адвокатам Банкрофта и посмотрите, что у нас получится.

Дверь, скользнув, закрылась, и в комнате не осталось ничего, кроме городских огней за окном. Я зажег новую сигарету и долго смотрел на них, выкурив её до фильтра.

Банкрофт не совершал самоубийства, это очевидно. Я занимался делом меньше суток, а на меня успели надавить с двух сторон. Сначала воспитанные громилы Кристины Ортеги в исправительном учреждении, затем этот владивостокский убийца и его запасная оболочка. Не говоря уже про двусмысленное поведение Мирным Банкрофт. Слишком много мутной воды, чтобы вес действительно обстояло так, как выглядело на первый взгляд. Ортега явно чего-то хочет; чего-то хочет и тот, кто заплатил Дмитрию Кадмину.

И, судя по всему, хотят они, чтобы дело Банкрофта оставалось закрытым.

Такой вариант меня не устраивал.

– Ваш гость покинул здание, – сказал «Хендрикс», разрушив мое задумчивое оцепенение.

– Спасибо, – рассеянно поблагодарил я, загасим окурок в пепельнице. – Вы можете запереть дверь и блокировать остановку лифта на этом этаже?

– Естественно. Вы хотите, чтобы вас предупреждали о каждом постороннем, заходящем в отель?

– Нет. – Я зевнул словно змея, собирающаяся заглотить яйцо. – Просто не пускайте их сюда. И никаких звонков в течение следующих семи с половиной часов.

Внезапно я почувствовал, что могу думать только о том, чтобы раздеться, прежде чем меня захлестнет волна сна. Повесив костюм Банкрофта на спинку подвернувшегося кстати стула, я забрался в просторную кровать, застеленную алым бельем. Поверхность матраса плавно покачалась, подстраиваясь под размеры и вес тела, после чего подхватила меня словно вода. От белья исходил слабый аромат благоуханий.

Я предпринял унылую попытку заняться мастурбацией, вяло призывая образы соблазнительных форм Мириам Банкрофт, по перед глазами стояла картина бледного тела Сары, изуродованного огнем «Калашникова».

А затем сон поглотил меня.