ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Тетрамет – одно из моих любимых средств.

Нет, в военной обстановке этот наркотик не приносит немедленного спасения. Он не уводит от реальности. То есть на «колесах» нельзя летать без гравитатора или пробивать стены голыми руками. В то же время тетрамет открывает такие резервы клеточного уровня, о которых даже не подозревают люди с обычным подсознанием. Препарат работает долго, эффективно и без всяких побочных эффектов – за исключением легкого рефлекса от поверхностей, до того почти не отражавших света или едва уловимой дрожи на границах объектов, особенно вам интересных.

Иногда, если захотеть этого, может что-то померещиться – но это требует концентрации. Или передозировки.

Отходняк не сильнее, чем от любого другого яда.

К моменту пробуждения остальных мною владело не беспокойство, но легкая мания. Казалось, я увидел пресловутый туннель. Причем в его конце уже горел красный свет. Возможно, по этой причине я слишком энергично тряс никак не желавшего просыпаться Сутъяди.

– Сян… Эй, Сян! Да открывай же гребаные глаза! Соображаешь, где мы?

Он заморгал, уставившись на меня с удивленным, как у ребенка, выражением.

– Э-уа-а-а…

– Мужик, мы снова на родном берегу. Явился «Клин» и забрал все тела с корабля. «Клин» Кареры, мои старые друзья по оружию…

На фоне товарищей по оружию от меня, по-видимому, исходил какой-то особенный оптимизм – впрочем, прибитый к земле тетраметом, радиацией и близким знакомством внеземными странностями. К тому же неизвестно, стоял ли наш купол на видеопрослушке или нет?

– Черт, они вытащили нас, Сян! Это сделал «Клин».

– «Клин»… Вот оно как.

В глазах «Маори» я отчетливо видел, как Сутъяди с трудом осмыслил ситуацию. Подумав, он сказал:

– Да, отлично… «Клин» Кареры. Не думал, что они занимаются спасением погибающих.

Присев на край койки, я изобразил ухмылку.

– Они пришли за мной. Не знаю, поверишь ты или нет.

Несмотря на элемент игры, с этими словами внутри появилось теплое чувство. С позиции Леманако и остальных выживших бойцов из 391-го взвода такая трактовка событий выглядела близкой к истине.

Сутъяди приподнялся на койке.

– Раз ты так говоришь… Кого удалось вывести?

– Всех, кроме Сунь. И ее можно вернуть. – Я сделал жест, показывая в угол.

Лицо Сутьяди едва уловимо дернулось. Его память уже работала, восстанавливая разорванные будто шрапнелью события.

– Ты видел? Как это произошло. Там.

– Да, видел.

– Там были призраки, – сказал он, понизив голос.

– Сян, для опытного ниндзя ты рассуждаешь поверхностно. Кто скажет, что мы видели на самом деле? Не исключено, что там была видеозапись.

– По-моему, «призрак» – хорошее определение, – сказала Амели Вонгсават, уже пришедшая в себя и сидевшая на постели напротив Сутьяди. – Ковач… Хочешь сказать, за нами явился «Клин»?

Кивнув, я пристально посмотрел на Вонгсават:

– Только что я сообщил эту новость Сяну. И все привилегии «Клина» остались за мной.

Вонгсават поняла. Она моментально справилась со своими рефлексами. Ее лицо даже не дрогнуло.

– Тебе хорошо. Кому еще сказать, что мы живы?

– Выбирай.

Дальше было легче. Вордени приняла новое воплощение Сутьяди с деланным безразличием лагерника – тайком из рук в руки и без эмоций. Не подкачал и Хэнд, подсознание которого явно подготовили неплохо. Он принял участие в общей партии не моргнув глазом. Что уж говорить о Депре – убийце, привыкшем действовать под прикрытием и вполне профессионально.

Поверх всей этой картины ненужной, затрудняющей восприятие рябью лежали частные воспоминания о последних секундах, прожитых нами на марсианском корабле. В них была молчаливая боль. Боль, разделенная на всех поровну. Никто не хотел переступить черту и вплотную подойти к этой боли. Мы останавливались ровно за полшага, ограничиваясь намеками. Прикрывшись напускной бравадой, произносили ничего не значившие слова, эхом отдававшиеся по ту сторону ворот в глубокой и черной пустоте.

Оставалось верить, что фонтан эмоций скроет перевоплощение Сутьяди от глаз и ушей возможных наблюдателей. В какой-то момент я сказал так:

– По крайней мере понятна причина, из-за которой марсиане оставили корабль на орбите. Она состоит в полной свободе от воздействия радиации или биологической гибели экипажа. Там нечего зачищать. Только представьте: всякий раз вести битву с военным объектом, экипаж которого восстает из праха, стуча костями.

Депре значительно произнес:

– Я не верю… Не верю в призраков.

– По-моему, их это вовсе не трогает.

– Ты веришь, что марсиане ушли? Ушли совсем. Оставив за собой нечто… Нечто вроде призраков?

Вордени отрицательно покачала головой.

– Если так – почему никто не видел их раньше? В последние пять столетий мы раскопали достаточно марсианских руин.

Сутьяди нервно заметил:

– Я слышал, как они… Они кричали от боли. Это было всеобщее страдание. Возможно – гибель огромного экипажа. Наверное, никому еще не случалось пройти мимо… Мимо смерти стольких существ. Там, в Лэндфолле, ты говорила, будто марсиане сильно опередили нас в своем развитии. Не исключено, что они не способны умереть вот так, все сразу. Они наверняка могли переходить в иное состояние.

Я только хмыкнул в ответ.

– Неплохой трюк – если уметь им пользоваться.

– Мы, к примеру, не умеем, – сказала Вордени.

– Возможно, со временем научимся. Если вокруг будет постоянно витать нечто такое. Всякий раз, когда применяется оружие массового уничтожения.

– Ковач, не говорите ерунды, – встав с постели, злобно встрял Хэнд. – И вы все тоже. Слишком долго вы слушали антигуманные и упаднические речи этой женщины. Марсиане никогда не стояли выше нас. Хотите знать, что видел лично я? Два корабля стоимостью в несколько жалких миллиардов, занятых повторением одного и того же бессмысленного цикла. Битва, не решившая ничего тысячи лет назад и не разрешившаяся ничем на наших глазах. В чем отличие от ситуации, которую мы имеем здесь, на Санкции IV? Эти существа могли убивать друг друга, и только. Так же, как мы.

– Браво, Хэнд. – Вонгсават нарочито медленно похлопала в ладоши. – Тебе следовало выбрать карьеру политика. Одна незадача: второй корабль вовсе не выглядел марсианским. Так, госпожа Вордени? Совсем иная конфигурация.

Взгляды присутствовавших устремились на археолога. Вордени сидела, понурив голову. Наконец Таня очнулась и, встретив мой взгляд, спокойно кивнула:

– Действительно, второй корабль не был похож ни на что, виденное раньше. И я никогда о таком не слышала. – Археолог глубоко вздохнула. – В то же время это прямое свидетельство. Того, что марсиане противостояли кому-то еще.

В аудитории нарастало немое, тяжелое предчувствие. Оно витало где-то рядом, заставляя скорее прекратить обсуждение непонятной темы. Казалось, всем вот-вот откроется тайное предостережение и прозвучит общий сигнал к побудке, заставляя очнуться человеческую расу.

Мы не принадлежим этому миру.

Нам позволили несколько сотен лет играть в песочницах, оставленных марсианами примерно на тридцати планетах. Никто из взрослых не пришел и не позаботился о нас. Никто не предупредил, что именно появится из-за забора и как следует это встретить. Предзакатный свет струился с безмятежного неба, освещая крыши соседних домов, и на пустых улицах внезапно появились незнакомые тени.

Хэнд продолжал говорить:

– Чушь. Сфера обитания марсиан сократилась в результате бунта. Об этом существует целая теория, освященная Гильдией. Не так ли, госпожа Вордени?

– Да, Хэнд.

В голосе археолога сквозило открытое пренебрежение.

– И знаешь почему? Известно ли тебе, кто распределял найденное и кто занимался его осмыслением? Кто решил, будто наши дети должны расти с верой в…

– Существуют факты…

– Не надо, не надо рассуждать о гребаных фактах.

Изможденное лицо археолога засветилось яростью. На секунду показалось, будто Вордени решила физически расправиться с Хэндом.

– Ты, мать твою, не желаешь воспринимать факты. И что ты можешь знать про Гильдию? Я занимаюсь этим всю свою жизнь, Хэнд. Хочешь расскажу, сколько фактов было предано забвению ради соблюдения политической линии Протектората? Сколько исследований объявлено противными человеческой природе и сколько загублено интересных проектов? Лишь потому, что не совпадали с официально одобренной трактовкой. Сколько грязи выливал из своего ушата председатель Гильдии – стоило инвестициям лишь показаться на горизонте…

Казалось, что перед натиском изможденной, почти умирающей женщины Хэнд отступил назад. Он нерешительно произнес:

– Шансы на то, что две столь значительные звездные расы могут развиваться почти параллельно, выглядят настолько незначи…

Сотрудник «Мандрагоры» вызвал на себя шквал настоящей бури. Вордени словно испытала действие тетрамета. Ее голос жалил, как кнут.

– Ты дефективный? Или не видел, как открывались ворота? Перед тобой было средство для мгновенных межпланетных перемещений. Технология, которую они оставили брошенной просто так. Считаешь, подобная цивилизация может замкнуться на пространство в несколько кубических световых лет? Мы видели оружие, способное поражать на скорости более высокой, чем скорость света. Возможно, оба корабля пришли с разных сторон чертовой галактики. Откуда нам знать?

Кто-то поднял полог на входе в купол, и освещение несколько изменилось. На секунду отвлекшись от Тани Вордени, я увидел Леманако. В своем хамелеохромовом комбинезоне он стоял на пороге купола, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

Подняв руку, я поприветствовал вояку.

– Здорово, Тони! Добро пожаловать на наши ученые дебаты. Не стесняйся и спрашивай, если не соображаешь в терминологии.

Леманако оставил свои попытки спрятать улыбку.

– У меня есть ребенок на Латимере, и он собирается в археологи. Не хочу, говорит, работать на папиной должности.

– Это возраст, Тони. Со временем мальчик поймет.

– Надеюсь.

Леманако неловко изменил позу, и я понял, что под комбинезоном он носит мобилизирующий костюм.

– Тебя желает видеть начальство.

– Одного меня?

– Нет, сказано так: «Всех, кто пришел в себя». По-моему, важное дело.

День снаружи купола уже клонился к вечеру. Все стало серым, и с востока к лагерю подступала неумолимо расширявшаяся полоса черного ночного неба. Освещенный стоявшими на треножниках осветителями Энгье лагерь Кареры выглядел образцом военного поселения.

Подсознание отмечало детали происходящего с привычной отстраненностью, но на фоне ночи неожиданно возникло теплое и ясное ощущение: я нахожусь среди своих.

У самых ворот, чуть поодаль, расположились бойцы охранения. Разлегшись на песке, они жестикулировали, о чем-то оживленно беседуя. Ветер приносил лишь обрывки смеха, и, судя по голосу, громче других веселилась Квок. О чем говорили – оставалось непонятным из-за расстояния. Защитные пластины шлемов были подняты. В остальном бойцы выглядели готовыми к экстренному «погружению» и, разумеется, были вооружены до самых зубов.

Те, кого Леманако поставил на огневое прикрытие, находились у своих мобильных ультравибраторов, готовые к любой неожиданности. Чуть подальше на пляже работала еще одна группа одетых в форму людей. Судя по всему, они занимались сборкой генератора силового поля. Остальные бойцы курсировали между «Духом Энгина Чандры» и куполами из полисплава с какими-то ящиками, назначение которых оставалось совершенно неизвестным. Над всей этой сценой сияли огнями рубка боевого корабля и его погрузочная палуба. Бортовые погрузчики то и дело опускали на ярко освещенный песок очередную порцию оборудования.

Когда Леманако вел нас к месту разгрузки, я спросил:

– Как случилось, что ты ходишь в этой хреновине?

Тот лишь пожал плечами.

– Тросовые батареи около Рейонда. К несчастью, у нас отказал постановщик помех. Мне оторвало левую ногу, от бедра. Заодно пришлось по ребрам и частично – по левой руке.

– Черт! Тони, с тебя хватило всех радостей…

– Ерунда. Плохо другое – слишком уж медленно идет заживление. Как сообщил врач, куски троса оказались со спецпокрытием. Что-то вроде канцерогена, тормозящего рост новых клеток. – Он поморщился. – В таком виде придется шкандыбать еще недели три. Натуральные кандалы.

– Да уж. И спасибо, что вытащил. К тому же в твоем состоянии.

– Не за что. В невесомости проще. Кажется, что на тебе более толстый скафандр.

– Понятно.

Карера ждал нас в корабле. Он стоял сразу за входным люком, одетый в ту самую полевую броню, что была на нем раньше. Карера о чем-то говорил, обращаясь к небольшой группе старших офицеров в похожей форме. Рядом с ними у смонтированного в углу оборудования возились двое сержантов.

Примерно на полдороге от места расположения силового щита я заметил человека в грязной бесформенной одежде, стоявшего у обесточенного погрузчика. Человек смотрел в нашу сторону мутными, как у пьяного, глазами. Встретив направленный на него взгляд, он захохотал, нервно дергая головой. Делая руками нелепые движения, он широко раскрыл рот – так, словно в него собирались влить ведро холодной воды. Я увидел, как по лицу несчастного побежали мелкие судороги. Тремор, возникавший из-за подключения к центральной нервной системе.

Человек заметил выражение, мелькнувшее на моем лице. Брызгая слюной, он зло прохрипел:

– Да-а, выглядит именно так. Ты не самый умный, ты ни хрена не умен… Получишь за свою антигуманность. Тебя запомнят – тебя и твои отношения с Картелем. Как ты…

– Заткнись, Ламон.

Леманако не повышал голоса, но страдалец вздрогнул так, словно его ошпарили. Ламон весь сжался, глаза закатились. Стоя рядом со мной, Леманако глумливо ухмылялся.

– Офицер из политических, – сказал он, носком ботинка швырнув песок в сторону продолжавшего трястись человека. – И каждый раз одна и та же хрень. Полная задница.

– На вид совершенно безвреден.

– Да, совершенно.

Леманако радостно оскалился.

– Умиляет, как быстро эти политические теряют интерес к своей работе – стоит подсадить их на нужный интерфейс и дать несколько раз оттянуться. У нас больше нет политинформаций или ежемесячных лекций по коррекции сознания, а характеристики на личный состав… Знаешь, я их прочитал. Один раз. Лучше не могли бы написать даже наши матери. Примечательно, как легко выветриваются идеологические догмы. Так, что ли, Ламон?

Офицер-политработник опять съежился, отворачивая лицо от Леманако. Из глаз его потекли слезы.

– Все лучше, чем простое рукоприкладство, – заметил один из сержантов, спокойно наблюдая за Ламоном. – Помнишь Пибуна и еще этого, как его звали… Маленький засранец с вечно грязной рожей…

– Портильо, – безразлично напомнил я.

– Точно, Портильо. Ни разу не мог понять, действительно ли его отметелили или он придуривается. Теперь же – никаких проблем. Говорят, им бывает стыдно. Нет. Врежешь такому уроду разъем – и остается показать, куда его втыкать. Остальное он сделает сам. Ну и потом, стоит это отобрать… Работает как лампа Аладдина. Как-то раз наш старик Ламон лишился ногтей, пытаясь добраться до кабелей, заблокированных в походной укладке.

– Почему не оставить его в покое? – с волнением в голосе произнесла Таня Вордени. – Неужели не ясно: человек окончательно сломан.

Леманако удивленно посмотрел на археолога.

– Что? Гражданское лицо? – спросил Тони, оборачиваясь ко мне. Я кивнул:

– Почти. Она… гм-м… в командировке.

– Что ж, иногда это полезно.

Когда мы приблизились, Карера почти закончил свой брифинг, а его окружение мало-помалу рассредоточилось. Обращаясь к Леманако, он кивнул:

– Спасибо, сержант. Как я заметил, Ламон уже поделился с тобой своим горем?

Сержант оскалился чисто по-волчьи.

– Нет ничего, что могло бы его радовать, сэр. Возможно, нуждается в нашей заботе…

– Стоит задуматься, сержант.

– Так точно, сэр.

– Тем не менее приступим.

И Карера сосредоточил все внимание на моей персоне.

– Лейтенант Ковач, есть несколько…

– Минуточку, командир.

Голос Хэнда прозвучал вполне спокойно и даже гладко. Карера замер.

– Слушаю вас.

– Командир, не сомневаюсь, что вам известно, кто я. Также наверняка знаю, что за интриги привели вас сюда из Лэндфолла. В то же время вы сами не можете быть уверены в дивидендах, причитающихся с тех, кто затеял эту авантюру.

Карера поднял брови и посмотрел в мою сторону. Встретив его взгляд, я неопределенно пожал плечами.

– Что вы. Это ошибка. – Карера исключительно вежливо поправил чиновника. – Я отлично информирован о возможных дивидендах. Честно говоря, не ожидаю вообще ничего.

Наступила тишина, и я догадался: Хэнд против обыкновения расслабился. Было чему удивиться.

– В любом случае, – продолжал Карера, – ваша информация уже никого не интересует. Мне заплатили.

– Не так, как вы заслуживали. – Хэнд выравнивал ситуацию с похвальным усердием. – Мои действия согласованы с Картелем. На самом высоком уровне.

– Уже нет. Хэнд, нечистоплотные коллеги сдали вас со всеми потрохами.

– Значит, они сильно просчитались. И как мне кажется, у вас нет желания разделять их позиции. Поверьте, я вовсе не думаю сломаться там, где не следует.

Карера еле заметно усмехнулся.

– Вы мне угрожаете?

– Не стоит видеть события в таком…

– Я задал вопрос. И хочу услышать прямой ответ: да или нет?

В голосе Кареры не прозвучало угрозы. Хэнд вздохнул.

– Позвольте сказать одно: я в состоянии задействовать силы, которых мои враги не только не имеют, но даже не представляют.

– Ах да. Запамятовал. Вы верующий. – Карера изучающе рассматривал стоявшего перед ним Хэнда. – Даже колдун. Верите в… потусторонние силы? Их можно призвать к оружию в нужном количестве, как солдат. Так?

Леманако, стоявший рядом, сдавленно хмыкнул. Хэнд снова вздрогнул.

– Командир, я верю, что мы с вами цивилизованные люди и…

Разрядом его прошило навылет.

Должно быть, Карера поставил бластер на рассеянный луч. Нечасто увидишь такие раны от небольшого карманного оружия. Тем более что спрятанный в руке бластер Кареры оказался ультракомпактным. Оружие выстрелило с ближайшей от меня руки, и я заметил выпученный, как у рыбы, глаз оптической системы между второй и третьей костяшками. Зрение Посланника успело отметить след теплового импульса возле разрядника, на самом краю видимого диапазона.

Ни отдачи, ни видимой глазом вспышки я не уловил. Не заметил и обычных разлетающихся отраны продуктов горения. До моих ушей донесся лишь сухой треск. Моргая, Хэнд простоял неподвижно ровно секунду. На месте его живота зияла огромная дыра. Затем, должно быть, уловив запашок от собственных начисто выжженных внутренностей, Хэнд посмотрел вниз и издал высокий звук, обозначавший то ли ужас, то ли боль.

Ультракомпактному оружию требовалось время для накопления заряда, однако периферийное зрение безошибочно сообщило: бросок на Кареру будет явной ошибкой. Сержанты находились чуть выше, на грузовой палубе. Леманако стоял рядом, а группка из офицеров «Клина» еще толклась под боком у своего начальника.

Чисто сработано. Очень чисто.

Зашатавшись, Хэнд осел спиной на песок. Какой-то брутальной части внутри меня хотелось над ним посмеяться. Руки мандрагоровца делали пассы у самой раны, не смея дотронуться.

Ты знаешь это ощущение…

Так говорила другая часть моего сознания, неожиданно проявившая сочувствие.

Это ведь больно, и ты не знаешь: хватит ли сил коснуться раны…

– Хэнд, опять все не так, – сказал Карера, обращаясь к распростертому возле его ног Хэнду. Голос Кареры остался совершенно ровным. – Я совсем не цивилизованный человек. Хэнд, я солдат. Профессиональный наемник. Нанят таким же человеком, как ты сам. Не стану утверждать, что не сделал бы этого для тебя. Особенно учитывая нравы, царящие в корпоративной башне «Мандрагоры».

Звуки, производимые Хэндом, перешли в обычный для такого случая вопль. Карера повернулся в мою сторону.

– Ковач, расслабься. Только не говори, что сам не хотел бы это сделать.

Пришлось вымучить недоуменное пожатие плечами.

– Да, раз или два. Кажется, мне удалось этого избежать.

– Можешь больше не стараться.

Лежавший на песке Хэнд крючился, стараясь приподняться. По-моему, сквозь агонию он пытался выдавить какие-то слова. По самому краю поля зрения в его сторону двинулись смутные фигуры. Включив периферийное сканирование, вызвавшее адреналиновый выброс и приступ головной боли, я идентифицировал Сутъяди и – отлично, отлично – Таню Вордени.

Карера махнул рукой, приказывая отойти назад.

– Нет, ему ничего не нужно.

Хэнд заговорил вполне отчетливо, хотя и шипящими звуками. Незнакомый язык, хотя однажды я его слышал. Левой рукой с необычно растопыренными пальцами он указывал на Кареру. Сам того не желая, я наклонился к Хэнду, притянутый выражением силы на его бледном лице.

– Что? Что он говорит? – спросил Карера, придвигаясь ближе.

– По-моему, тебя прокляли.

– О-о… Ладно. С учетом обстоятельств трудно назвать это безосновательным. Однако…

Карера с силой пнул Хэнда ногой под ребра. Колдовство немедленно перешло в крик, и жертва скрючилась в позе эмбриона.

– Не понимаю, зачем это слушать? Сержант…

Ближе всех оказался Леманако.

– Сэр…

– Нож, пожалуйста.

– Слушаюсь, сэр.

Не могу отказать Карере в уважении. Я не видел, чтобы командир «Клина» когда-либо поручал своим людям то, что был обязан делать сам.

Взяв у Леманако нож, он включил привод и еще раз пнул Хэнда ногой, завалив того животом на песок. Крик немедленно перешел в сдавленный кашель и хлюпанье. С силой уперев колено в спину лежащего, Карера начал резать.

Как только нож вошел в мякоть, крик почти заглох и тут же прервался окончательно – Карера перерубил хребет.

– Так-то лучше, – пробормотал коммандер.

Второй надрез он провел у основания черепа – куда как изящнее моего, сделанного в офисе многострадального промоутера. Потом вынул нужную секцию. Выключив привод, Карера тщательно обтер нож об одежду Хэнда и встал на ноги. Кивнув, передал Леманако нож и сегмент позвоночника.

– Сержант, спасибо. Отдай Хамаду и скажи, чтобы не потерял ни в коем случае. Нам полагается бонус.

– Так точно, сэр. – Леманако оглядел наши лица. – И как…

– Ах да. – Карера поднял одну руку. Лицо его выглядело усталым. – Вот как.

Рука упала вниз, словно подсеченная выстрелом.

Я услышал, как с грузовой палубы раздался звук разряда и приглушенный стук, за которым последовало знакомое хитиновое шуршание. Посмотрев вверх, мы увидели падавший на нас поток.

Инстинктивно я сам шагнул к неизбежному, уже чувствуя непонятную отстраненность от происходящего. Недостаток боевых рефлексов наверняка был следствием радиационного отравления или реакцией на последние дозы тетрамета. Успел посмотреть на Сутъяди. Заметив взгляд, он скривился, явно зная то же, что и я. Так, словно мы увидели пришитую в углу экрана бирку производителя.

Игра…

Потом сверху обрушился град из пауков. Это были не совсем пауки, но что-то похожее. Ингибиторы. Они сыпались из специального устройства – вроде мортиры, рассчитанной для покрытия компактного пространства. Серые, размером примерно с кулак создания падали на песок, образуя круг диаметром не более двадцати метров. Некоторые скатывались по гладкой и выпуклой поверхности корабля. Прежде чем окончательно упасть, они старались удержаться на ней так яростно, что казались живыми и отчаянными созданиями. Другие падали на песок, образуя маленькие кратеры, напомнившие о крабах из виртуальности, где мы с Таней Вордени…

Они падали и падали тысячами.

Игра…

Они падали на головы и на плечи, мягкие, как детские игрушки. И цеплялись лапками.

Они бежали к нам по сыпучему песку и карабкались вверх по ногам. Их сбивали, стряхивали и бросали на остальных. Те, кого удавалось сбить Сутъяди и остальным, падали на песок и потом, встав на ножки, снова бежали в нашу сторону совершенно невредимые.

Они со знанием дела рассаживались в местах концентрации нервных волокон, протыкая одежду и кожу своими тонкими щупальцами.

Игра…

Они получили, что хотели.

… закончена.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

В интенсивной выработке адреналина я нуждался не меньше других. Однако радиация, медленно отравлявшая тело, давно нарушила его способность доставлять органам нужные боевые стимуляторы. Соответственно, ингибиторы подействовали слабо. Через нервы прошла волна легкого возбуждения, а конечным результатом оказалось лишь немое оцепенение. Весь пар вышел. Я опустился на одно колено.

Еще готовые к бою тела «Маори» перенесли встречу с ингибиторами куда как тяжелее. Депре и Сутъяди зашатались и упали на песок, словно подрезанные импульсом контактного разрядника. Вонгсават повезло контролировать свое падение, и она завалилась вниз боком, с широко открытыми глазами.

Таня Вордени застыла на месте в немом удивлении.

– Джентльмены, всем спасибо. Образцовая слаженность. – Карера обращался к сержантам, замершим у своих мортир.

Ингибиторы нервных реакций. Поистине шедевр технологий невоенного назначения. Запрет на их применение сняли всего пару-тройку лет назад. Помню, тогда при мне демонстрировали совсем еще свежий образец этой техники. Испытания проводили на толпе в Индиго-Сити. Но прежде я не бывал на стороне, которую обрабатывали.

– Игнорирование. Это все, что вы должны предпринять. – Так с улыбкой комментировал показ молодой, энергичный сержант из сил правопорядка. – Что в обстановке массового бунта звучит более чем смешно. Когда на вас садятся эти твари, немедленно выделяется больше адреналина, так что они делают новые и новые инъекции. Возможно, продолжают их до остановки сердечной деятельности. Наверное, чтобы разорвать этот круг, нужно хорошо владеть дзен-техникой. Как известно, в этом году мы не смогли подавить бунт дзенских активистов.

Спокойствие опытного Посланника накатилось на рассудок резко, как ледяная волна. Я встал. Пауки еще цеплялись за мое тело. Они больше не кусались, лишь вяло отреагировали на движение.

– Черт, лейтенант, да вы… Должно быть, вы им понравились.

Леманако смотрел на меня, широко улыбаясь. Он стоял в небольшом круге чистого песка, на котором не было ни одного ингибитора. На таком же иммунизированном пятачке справа от Тони стоял Карера. Посмотрев кругом, я увидел остальных офицеров «Клина», совершенно не тронутых ингибиторами и внимательно наблюдающих.

Чисто. Охеренно чисто сработано.

За офицерами взад и вперед моталась тень политработника. Ламон жестикулировал, нелепо тыча пальцем в нашу сторону.

Да уж.

В самом деле, кто мог его осуждать?

Наконец Карера произнес:

– М-да. Думаю, следовало избавить тебя от… Простите нам этот сюрприз, лейтенант Ковач, но вряд ли существовал иной способ нейтрализовать этого преступника.

Он кивнул на Сутъяди, неподвижно лежавшего на песке.

Карера, реально тебе желательно угомонить всех, кто находится в зоне досягаемости. Единственное, что обычно спасает, – недостаток драматизма. Но поскольку совершенное против «Клина» преступление есть предмет особого внимания, людям нужен спектакль. Что, нет?