ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Сознание ударило мне в голову.

Удар неожиданный, сильный и болезненный, как в схватке без правил.

С этим ощущением я дернулся и, пытаясь вернуться ко сну, перевернулся на койке. Тут же к горлу подступила тошнота, и я проснулся окончательно. С трудом подавив рвоту, приподнял туловище на одном локте и сел, тупо моргая.

Сквозь смутно белевшее над моей головой отверстие иллюминатора в каюту едва пробивался рассвет. Вчерашней ночью иллюминатора видно не было. По другую сторону каюты наддисплеем неутомимо крутилась спираль данных, по-видимому, шедших со стеллажа с системными файлами, расположенного у самого потолка, в левом верхнем углу.

Из потолочного люка послышались чьи-то голоса.

Сначала – функциональность.

Показалось, будто я слышу предостережение Вирджинии. Запись, сделанная специально для тренировочных модулей Посланников.

Беспокойство должны вызывать не раны, но повреждения. Можете игнорировать боль либо использовать ее. Ранения тогда имеют значение, если ведут к нарушениям структуры. Не бойтесь крови: она не ваша. Пару дней назад вас одели в это тело, и его заберут, если вы не умрете в первых рядах. Не бойтесь телесных ран. Думайте о поставленной задаче.

Казалось, мою голову просверлили навылет. По всему телу проходили начинавшиеся на затылке волны лихорадочного жара. Горло сильно першило, и, по ощущениям, желудок начинался сразу за языком. С трудом, болезненно отзываясь при каждом вдохе, работали легкие. Свое состояние я мог бы сравнить с шоком от удара контактного разрядника, лежавшего в кармане куртки. Ну, может, не самого жесткого диапазона.

Выполнять задачу!

Спасибо, Вирджиния.

По ощущениям было трудно сказать, сколько в них от похмелья, а сколько – от близкого конца. Еще труднее оказалось думать о деле.

С осторожностью переведя тело в вертикальное положение, я обнаружил, что на этот раз заснул в более или менее одетом виде. Пошарив в карманах, достал полевой шприц высокого давления и ампулы с антирадиационным препаратом. Положив на ладонь пластиковые колбочки, на секунду задумался: после инъекции наверняка стошнит.

Более обстоятельный поиск обнаружил в карманах почти целый коробок обычного болеутоляющего – разумеется, в версии для военных. Вынув одну капсулу, я подержал ее между пальцами, потом для верности добавил вторую.

Едва я взялся за инъектор, отточенные тренингами рефлексы одержали верх. Прочистив зарядное отверстие, я убедился в исправности сопла и вставил обе капсулы, одну в хвост другой. Потом надвинул крышку. Устройство издало высокочастотный звук, говоривший о накоплении энергии.

Голова немедленно отозвалась на звук приступом боли. Мучительное, почти невыносимое ощущение. Я почему-то вспомнил о мерцающей спирали системных данных, крутившейся у дальней стены.

На инъекторе призывно запульсировал индикатор готовности. В его нутре, в нацеленных острыми концами вперед капсулах, уже изготовились к старту мельчайшие кристаллы. Как миллионы отравленных кинжалов. В версии для военных, разумеется.

Приставил сопло к изгибу лба, я затаил дыхание и плавно нажал на спуск.

Облегчение пришло немедленно. Перед глазами мелькнула яркая красная вспышка. Выметая боль прочь, она легко разошлась розово-серыми пятнами. «Специально для «Клина». Для волков Кареры – только лучшее. Мысленно я хихикнул, будто поглупев от залпа эндорфинов, и потянулся за антирадиационными ампулами.

Вирджиния, чувствую себя чертовски пригодным в смысле функционирования.

Выбрасываем из зарядного отверстия отработанные капсулы и вставляем на их место целые. Теперь антирадиационные. Задвигаем крышку.

Ковач, взгляни-ка на себя. Размазня, умирающий комок из отдельных клеток, ты держишься на одной химии.

Этот голос не похож на Вирджинию Видауру. Неужели вернулся Семетайр? Опять прокрался в меня после вчерашнего поражения? На рабочем столе собственного мозга я столкнул эту мысль в мусорную корзину. Сосредоточиваемся на выполнении задачи…

Пару дней назад вас одели в это тело, и скоро его заберут…

Да-а, дa-а. Заберут.

Подождем, пока свист заберется повыше. Пусть загорится индикатор. Пуф-ф… Охренительно здоров. Годен, черт побери.

Приведя в порядок обмундирование, я пошел в сторону раздававшихся на камбузе голосов. Там уже собрались все участники вчерашнего веселья, за исключением Шнайдера, и завтрак был в разгаре. С моим появлением по столу прошла короткая волна аплодисментов.

Крюиксхэнк заулыбалась и, толкнув меня бедром, дала кружку с кофе. Судя по взглядам компаньонов, в ее колоде состоял не я один. Заняв место, я спросил:

– И когда был подъем, парни?

Оле Хансен сверился с дисплеем на своей руке.

– Где-то час назад. Люк взялся готовить. Я сходил в лагерь за вещами.

– А где Шнайдер?

Хансен пожал плечами, отправляя в рот очередную порцию.

– Уходили вместе, потом он остался.

– Почему?

– Просто так.

– Вот, пожалуйста. – Люк Депре пододвинул ко мне тарелку с вываленным на нее омлетом. – Лейтенант, подзаправьтесь.

Поваляв во рту пару кусков, я так и не смог настроиться на еду. Не то чтобы мучила боль. Скорее в моей инертности был оттенок какой-то неуверенности, смутный, но говоривший о серьезных проблемах с телом. Проблемах клеточного уровня. Аппетита не было уже два дня, а завтрак проходил особенно мучительно.

В итоге я только размазал омлет по тарелке, не съев почти ничего. Депре явно оскорбился.

– Кто-нибудь скажет, что происходит с нашими нано-соседями? Догорают?

– Уже нет, – отозвался Хансен, – но дым еще заметен. Небольшой дым в горах. Кстати, ты доедать не будешь?

Я отрицательно помотал головой.

– Тогда передай сюда.

Взяв остатки моего омлета, он соскреб все на свою тарелку.

– По-моему, вчера ты переборщил с этим местным самогоном.

Я с раздражением бросил:

– Оле, что ты говоришь… Кажется, я умираю.

– Очень возможно. Зря ты курил. Отец не раз советовал: не мешай спиртное с химией. Реальная смерть.

С противоположного конца стола послышался звук вызова – кажется, кто-то оставил на приеме свою гарнитуру. Хмыкнув, Хансен свободной рукой подцепил переговорное устройство и приложил к уху.

– Хансен. – Он замолчал, слушая информацию. – Понял. – Пять минут. – Ладно, передам. – Десять минут. – Хорошо.

Бросив гарнитуру на стол, он скорчил недовольную гримасу.

– Сутъяди?

– Схватываешь на лету. Хочет облететь наноколонии, вроде рекогносцировки. Ах да, мать его… – Тут Оле ухмыльнулся снова. – Начальник велел не вырубать ваши гребаные переговорники, иначе все получат в личное дело дисциплинарное взыскание.

Депре фыркнул в тарелку:

– Это цитата?

– Нет. Это, блин, отредактированная версия. – Хансен бросил вилку в тарелку. – Он не говорил «дисциплинарное взыскание». Просто «Де-Пи-Ди-9».

Даже в спокойные времена таким взводом нелегко командовать. А если в твоем подчинении находятся люди, уже прошедшие все мыслимые виды спецподготовки, да если их убивали хотя бы по разу – задача превращается в натуральный кошмар.

Сутъяди справлялся неплохо.

Спокойно, без всякого выражения на лице он наблюдал, как наша пестрая команда заполняет совещательную комнату, рассаживаясь по своим местам. На каждом месте рядом с текстовым процессором было заранее разложено болеутоляющее в пригодном к употреблению виде. От такой заботы некоторые издавали удивленный возглас, выбивавшийся из основного шума, и тут же замолкали, проследив направленный в их сторону жесткий взгляд Сутъяди. Когда капитан наконец заговорил, его голос оказался похож на синтезированную скороговорку робота, предлагающего карту вин.

– Кто еще не оправился от похмелья, может сделать это, не откладывая. У нас проблема: отключилась одна из охранных систем внешнего кольца, причем неизвестно почему.

Сообщение возымело эффект. Шум в аудитории немедленно утих. Я почувствовал, как снизился уровень моей реакции на эндорфин.

– Крюиксхэнк и Хансен отправятся на разведку. На двоих возьмите один гравицикл. Возвращение – немедленное, при любом виде активности в заданной точке. В противном случае вам надлежит собрать любые обломки для выяснения причин здесь, на месте. Вонгсават, «Нагини» приготовить к вылету, двигатели включить, взлет немедленно по моей команде. Остальным проверить личное оружие и находиться в полной готовности. Так, чтобы я вас видел. И держите включенными свои переговорники.

Он повернулся к Тане Вордени, притулившейся на стуле позади всех, завернутой в какой-то балахон и в солнцезащитных очках.

– Госпожа Вордени. Какова ваша оценка вероятности вскрытия ворот?

За очками осталось непонятным, видела Таня капитана или нет.

– Возможно, завтра. Если нам повезет.

Кто-то хмыкнул. Сутъяди не обратил внимания, кто именно.

– Госпожа Вордени. Мне нет нужды напоминать, какая опасность нам угрожает.

– В этом нет необходимости. – Вордени встала с места и направилась к выходу. – Я буду в раскопе.

После ухода археолога совещание закончилось само собой.

Хансен и Крюиксхэнк обернулись меньше, чем за полчаса.

– Ничего, – так звучал доклад специалиста-взрывника.

– Ни обломков, ни воронок, ни иных следов механического воздействия. На самом деле там… – Через плечо Хансен обернулся назад, показывая взглядом туда, откуда только что возвратился. – На самом деле нет вообще ни одного свидетельства, что там что-то было.

Напряжение, и так царившее в лагере, немедленно возросло. Все, словно повинуясь внутреннему инстинкту, принялись осматривать то оружие, к которому были приставлены. Хансен зачем-то расконсервировал химические гранаты, решив проверить их предохранители. Крюиксхэнк разобрала до основания свои мобильные системы залпового артогня. Сутъяди, сопровождаемый причитаниями Шнайдера, пропал в люке «Нагини» вместе с Вонгсават. Люк Депре занялся жестким спаррингом с Сян Сянпином прямо на береговой линии, а Хэнд удалился в свою половину купола – вероятно, чтобы возжечь еще немного магического огня.

Лично я провел остаток утра на скале. Она возвышалась над пляжем, и здесь мы сидели вдвоем с Сунь Липин. Я еще надеялся, что последствия прошлой ночи испарятся из моего организма раньше, чем кончится действие обезболивающего. Судя по небу, погода обещала улучшиться. Висевшая над морем серость начала с запада перемежаться клочками синего неба. На востоке еще виднелся дым от Заубервилля, замаскированный уходящими к горизонту облаками.

Мутное состояние не прошедшего до конца похмелья в сочетании с дозой болеутоляющего делали впечатление от вечера вполне мирным.

Развеялся и дым от обстрелянных наноколоний, о котором говорил Хансен. Когда я поделился с Сунь своим впечатлением, она только пожала плечами. Похоже, не я один наслаждался ощущением мирного вечера. Наконец я спросил:

– А тебя что-нибудь беспокоит?

– В ситуации вообще? – Она задумалась. – Знаешь, я бывала в худшем положении.

– Конечно, раз тебя убили.

– Конечно, да. Но я имела в виду другое. Наносистема – это действительно предмет для беспокойства, но… Даже если опасения Матиаса Хэнда обоснованны, вряд ли она способна достать «Нагини» в полете.

Я тут же вспомнил про того наноробота, о котором рассказывал Хэнд. Скорострельная пушка в виде кузнечика. Хэнд не рассказывал этого на брифинге.

– А семья в курсе, чем ты зарабатываешь на жизнь?

Сунь слегка удивилась вопросу:

– Да, конечно. Военную карьеру первым предложил отец. Хороший способ развить свои способности за их деньги. А у военных всегда есть деньги. Так говорил отец. Оставалось решить, чем заняться и за что они станут платить. Конечно, он не предполагал, что будет война. И вообще, кто думал об этом двадцать лет назад?

– Да уж.

– А твои?

– Мои кто? Отец? Не знаю. Последний раз я видел его лет в восемь. По личной шкале – почти сорок лет назад. Более ста календарных.

– Извини.

– Не стоит. С тех пор, как он ушел, моя жизнь сильно переменилась к лучшему.

– Не считаешь ли, что он бы тобой гордился?

Я засмеялся в голос.

– Да, разумеется. Истинно так. Ведь он ценил насилие, мой старик. Покупал сезонный билет на бои без правил. Он никогда не занимался спортом, так что был ограничен в спарринге. Только беззащитные – женщины и дети. – Я закашлялся. – Ладно, теперь все равно. Он мог бы гордиться тем, что я сделал со своей жизнью.

Несколько секунд Сунь молчала, потом опять спросила:

– А твоя мама?

Я отвернулся, словно пытаясь вспомнить. Оборотной стороной проводившихся в корпусе тотальных психологических практик было то, что события прошлой жизни теряли четкость, лишаясь деталей. Вас будто уносило от них на лифте. Скорее даже на ракете. В свое время я страстно этого желал. Теперь не был так уверен. Я просто почти ничего не помнил. И медленно произнес:

– Думаю, она обрадовалась, найдя меня в списках завербованных. Устроила дома чайную церемонию. Пригласила гостей со всего квартала. Уверен, она гордилась мной. К тому же семья нуждалась в деньгах. Ей нужно было кормить троих – меня и двух младших сестренок. После ухода отца мама работала как могла, но жили мы плохо. А с началом моей службы доходы семьи утроились. На Харлане солдатское жалованье выглядело большими деньгами. И Протекторат денег не жалел – нужно было как-то конкурировать с бандитами из якудза и квеллистами.

– Она знает, где ты?

Я с сомнением покачал головой.

– Меня не было слишком долго. В корпусе не принято высаживать Посланников там, где они выросли. Меньше вероятность, что возникнет сочувствие к тем, кого должен убивать.

Сунь кивнула.

– Да. Обычная предосторожность. И она имеет смысл. Но ты ведь уже не Посланник. Почему не вернулся домой?

Я безрадостно улыбнулся.

– Да, чтобы сделать карьеру бандита. После увольнения из корпуса вряд ли бывает иной выбор. И к тому времени мать вышла замуж вторично, за офицера-вербовщика из Протектората. Представляешь такое воссоединение? Я – нет.

Сунь долго молчала. Казалось, ушла в созерцание береговой линии или чего-то ждала.

– Мирный вид, как считаешь? – Я сказал просто так, чтобы разрядить молчание. Она кивнула:

– Да, если не вдаваться в детали. Особенно на структурном уровне. Здесь идет битва, и мы ее проигрываем.

– Это правильно, но настроение мое улучшается.

По лицу Липин пробежала усмешка.

– Извини. Трудно рассуждать о спокойствии, когда по одну сторону от нас мертвый город, по другую – вообще неизвестно что, находящееся за гиперпространственными воротами. А вокруг, в горах, – целая армия наноколоний, и сам воздух несет смертельную дозу радиации.

– Ну вот, теперь ты расставила все по местам…

Она опять улыбнулась.

– Ковач, это моя работа. Провожу много времени, объясняясь с машинами на уровне, невозможном для восприятия нормальной человеческой психики. Если этим зарабатываешь себе на жизнь, начинаешь видеть проблемы там, где их не видят другие люди. Посмотри. Видишь это море, спокойное и ласковое, под безмятежными лучами солнца? Картина вполне мирная, правда? Но в глубине ведут непримиримую борьбу за существование миллионы существ. Видишь, трупы чаек почти исчезли. – Она поморщилась. – Хотя плавать я не буду. Даже теплые солнечные лучи несут с собой заряды частиц субатомарного размера, которые способны разорвать на части все, что не обладает достаточным уровнем защиты. Понятно, что защита такого рода уже есть у тех существ, что живут здесь давно – благодаря миллионам их погибших предков, павших ради выживания десятка-другого нынешних видов.

– Хм… мир – иллюзия? Звучит как слова отрекшегося от церкви монаха.

– Не иллюзия, совсем нет. Просто все относительно. И все это, этот мир, это спокойствие куплены ценой их противоположности – где-то, когда-то.

– И что, это держит тебя в армии?

– Мой контракт – вот что удерживает меня в армии. И служить еще лет десять как минимум. Если честно… – И она с сомнением пожала плечами. – Возможно, останусь на сверхсрочную. К тому времени война уже закончится.

– Война будет всегда.

– Только не на Санкции IV. После разгрома Кемпа введут достаточно жесткий режим. Политика станет иной, и Картель больше не выпустит власть из своих рук.

В этом я сильно сомневался, особенно вспомнив восторженные речи Хэнда по поводу снятия лицензионных ограничений для корпораций. Вместо возражений пришлось ответить уклончиво:

– Политика убивает так же, как война.

– Меня уже убивали. Посмотри, разве я стала хуже?

– Хорошо, Сунь, я сдаюсь.

Внутри нарастала новая волна – ощущение, от которого перехватывало дыхание и темнело в глазах.

– Знаешь, а ты жестко стелешь, черт побери. И скажи про это Крюиксхэнк. Ей понравится.

– Не думаю, что нужно вдохновлять Иветту Крюиксхэнк. Она молода и способна взять от жизни свое.

– Наверное, ты права.

– А если показалось, будто я «жестко стелю» – вовсе не хотелось создавать именно это впечатление. Однако я солдат, причем контрактник, и было бы глупо возмущаться своим положением. Это мой выбор. Выбор, а не призыв на срочную.

– Да ладно, эти дни – вот что…

Мой ответ прервался в момент, когда я заметил Шнайдера, спрыгнувшего из носового люка «Нагини» и бегущего в сторону пляжа.

– Куда это он?

Под нами из-за скалы появилась Таня Вордени. Она просто шла, направляясь к морю, но в ее появлении было что-то странное. Показалось, с одной стороны ее плащ мерцал синим, переливаясь до боли знакомым узором.

Я встал на ноги. Нейрохимия приблизила изображение. Сунь положила ладонь мне на руку.

– Неужели она…

Песок. Узоры были из песка, взятого из раскопа. Должно быть, песок прилип в распла…

Тут она рухнула на землю.

Падение выглядело совершенно неэстетично. Левая нога подвернулась, и тело пошло вниз, проворачиваясь вокруг потерявшей опору конечности. Я уже двигался к Вордени, огромными, но точно размеченными нейрохимией прыжками преодолевая спуск со скалы. Так, чтобы менять направление уже в падении. На пляже я оказался в тот момент, когда тело Тани коснулось поверхности песка. Шнайдера я опередил всего на пару секунд.

– Я увидел из люка: она упала, едва выйдя из раскопа, – выдохнул он, подбегая ко мне.

– Давай поднимай ее…

– Я в порядке…

Вордени перевернулась сама, отводя в сторону мою руку. Приподнявшись на локте, она переводила взгляд то на Шнайдера, то снова на меня.

– Вы, оба… Слышите, я в порядке. Всем спасибо.

– Так, и что происходит? – осторожно спросил я.

– Что происходит? – Она кашлянула, сплюнув кровью в песок. – Я умираю, вот. Как и все, здесь присутствующие. Вот что происходит.

Шнайдер с сомнением заявил:

– Может, тебе не стоит возвращаться в раскоп? По крайней мере сегодня. Может, отдохнешь?

Загадочно посмотрев на нас, Таня решилась встать. Нетвердо встав на ноги, она с кривой усмешкой сказала:

– Ах да. Чуть не забыла. Я открываю ворота.

В этой ухмылке я увидел кровь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

– Ничего не вижу, – сказал Сутьяди.

Тяжело вздохнув, Вордени направилась к одному из своих пультов. Она легко прошлась по длинной веренице из окошек, растянув один экран до размера, позволившего перекрыть вид на стоявшие в центре раскопа ворота. Еще один щелчок пульта – и лампы, установленные по углам раскопа, зажглись нестерпимо резким сиянием.

– Вот так лучше.

Судя по изображению на растянутом экране, раскоп купался в жестком фиолетовом освещении. Верх ворот четко обозначал себя в этой гамме вспышками и подвижными яркими пятнами, метавшимися на фоне сияния всей конструкции словно сигналы биологической тревоги.

– Это что такое? – удивилась стоявшая за моей спиной Крюиксхэнк.

– Отсчет времени, – не задумываясь, ответил Шнайдер. Удивительная осведомленность. Картина была явно ему знакома. – Правильно, Таня?

Слабо улыбнувшись, Вордени склонилась над пультом.

– Можно утверждать, что марсиане воспринимали свет гораздо более коротких волн, нежели люди. Похоже, что большая часть их визуальных объектов отображается с ультрафиолетовым смещением. – Тут археолог закашлялась. – Они так видели, без всяких приборов. Что касается значения наблюдаемой нами сигнализации – это может быть предупреждение: «Не приближаться!»

Я стоял, завороженный зрелищем. Казалось, будто каждое из ярких пятен загорается на макушке ворот, затем отделяясь и быстро скатываясь к основанию по фронтальным углам конструкции. Шедевр марсианской технологии. В интервалах между падением этой световой капели вложенная внутрь непонятная структура озарялась вспышками света, шедшего откуда-то из глубины и заливавшего своим сиянием передние панели ворот. Трудно объяснить, но впечатление было такое, что эти вспышки мгновенно пробегали по всей длине хаотически стиснутых складок, а путь света казался явно не соответствующим их едва понятной трехмерной геометрии.

– Позже кое-какие детали проявятся более отчетливо, – пояснила Вордени. – Частоты смещаются в сторону красного по мере приближения основного события. Не знаю точно зачем.

Сутъяди отвернулся в сторону. На фоне веера вспышек, то и дело пробегавших по экрану, капитан выглядел почти несчастным. Наконец он спросил:

– Долго еще?

Подняв руку, Вордени показала в сторону мечущихся символов с закодированным отсчетом времени.

– Примерно шесть часов. Это обычно. В нашем случае – чуть меньше.

Крюиксхэнк с облегчением выдохнула:

– Бог мой, как это прекрасно!

Стоя у самого моего плеча, она впилась в экран взглядом, переживая за происходящее с неведомой конструкцией. Казалось, пробегавшие волны света стерли с ее лица все эмоции, кроме изумления.

– Пора готовить наш заявочный буй, капитан. Доставьте его сюда, – вмешался озабоченный Хэнд. С момента нашей первой стычки я не наблюдал на его лице похожего выражения. – И не забудьте оборудование для запуска.

Наконец Сутъяди повернулся к воротам задом.

– Крюиксхэнк! Крюиксхэнк!

– Сэр…

Озадаченно моргнув, лимонская красавица устремила взгляд на капитана, но через мгновение не удержалась и снова посмотрела на экран.

– Отправляйся на борт «Нагини» и помоги Хансену изготовить буй к запуску. И скажи Вонгсават, чтобы выписала разрешение на старт и полетный план на сегодняшний вечер. Проверь, сможет ли она пробиться через помехи и связаться с частями «Клина», находящимися в районе озера Массон. Пусть сообщит, что мы уходим, – тут Сутъяди повернулся ко мне. – Не хочу попасть под собственный огонь в такой замечательный момент.

Я с интересом посмотрел на Хэнда: как он выкрутится на этот раз? Беспокойство оказалось напрасным.

– Капитан, отставить связь.

Голос Хэнда прозвучал совершенно отстранение. Я мог поклясться, что чиновник всецело поглощен зрелищем светившихся множеством огней ворот. Но в нейтральном голосе ясно звучала внятная интонация приказа.

– Оставим это до момента, когда сможем информировать их по факту нашего взлета. Путь Вонгсават готовит свою параболу.

Сутъяди не был глуп. Он понял подтекст и вопросительно взглянул в мою сторону. Я лишь пожал плечами, мысленно оценивая витиеватую уловку Хэнда. Для чего, в конце концов, нужны Посланники?

– Подумай сам, Сутъяди. Если они знают, что ты на борту, – проще тебя сбить и тем гарантировать, что ты достанешься им.

– У «Клина» Кареры нет такого права, – сухо отбрил Хэнд, – по крайней мере в рамках контракта с Картелем.

– Возможно, речь о правительстве? – неожиданно зло спросил Шнайдер. – Хэнд, мне казалось, война – внутренний конфликт этой планеты.

Хэнд наградил пилота усталым взглядом. Сутъяди включил переговорник.

– Вонгсават, ты на связи?

– На связи.

– А где остальные?

Из наушника послышались еще четыре голоса. Напряженные – Хансена и Сяна, лаконичный – Депре и где-то между ними затерялся голос Сунь.

– Рассчитай старт и параболу. Отсюда прямо в Лэндфолл. Ожидаемое время эвакуации – через семь часов. – В наушнике послышались довольные возгласы. – Подготовь варианты на случай возможного суборбитального трафика вдоль расчетной кривой. И еще: соблюдай радиомолчание. Все ясно?

– Уходим по-тихому, принято, – отозвалась Вонгсават.

– Хорошо.

Зыркнув глазом в сторону Крюиксхэнк, капитан отправил лимонскую девочку выполнять приказ.

– И последнее. Хансен и Крюиксхэнк готовят к запуску заявочный буй. Конец связи. Никому не спать.

Сутъяди позволил себе изменить позу и повернулся в сторону археолога.

– Госпожа Вордени, у вас болезненный вид. В раскопе необходимо ваше присутствие?

– Я… – Вордени заметно осела, едва держась за пультом. – Нет, я закончила. Пока не понадобится закрыть эти чертовы ворота, я не нужна.

– О-о, в этом пока нет необходимости, – отозвался Хэнд. Он стоял, задумчиво глядя на конструкцию с недвусмысленным выражением хозяина на лице.

– После сброса маяка останется сообщить в Картель, чтобы сюда прислали полноценную группу. Не знаю… Наверное, при поддержке «Клина» удастся зачистить эту проблемную зону достаточно оперативно.

На последних словах Хэнд рассмеялся.

– Попробуй сообщить Кемпу, – сказал Шнайдер. Хэнд продолжал тихо смеяться:

– Спешу и падаю…

Тут в разговор вмешался Сутъяди:

– Госпожа Вордени, в любом случае предлагаю вам вернуться на борт «Нагини». Пусть вами займется наш медик, Крюиксхэнк, и передайте, что я распорядился лично.

Судя по голосу, Сутъяди был настроен более чем нетерпеливо.

– Да, спасибо.

– И приношу вам свои извинения.

Археолог покачала головой, приподнимаясь от консоли управления.

– Думаю, один из нас должен был это сказать.

Она ушла, не удостоив нас взгляда. Шнайдер сначала посмотрел в мою сторону, потом, после секундного колебания, тоже ушел.