Дэн Морган
      ТАКОВ УЖ Я
      Перевод с англ. Ю. Беловой
      Здравствуйте, кто бы вы ни были. Не пытайтесь отвечать. Приемное устройство радиостанции не работает. Я сделал это потому, что мне нужно время, чтобы говорить, а не слушать.
      Я не совсем понимаю, для чего отправляю это послание, за исключением надежды, что кто-нибудь когда-нибудь где-нибудь услышит его и поймет. Но если никто не услышит меня, это тоже хорошо. Тогда это останется между мной и Богом, и, должно быть, так и следует. Грант в жилом отсеке и сейчас, наверное, спит, так что я расскажу, как все случилось.
      Я попусту растрачивал свое время на Четвертом спутнике и пил больше, чем это было полезно для здоровья. Но алкоголь был, в конце концов, самым невинным способом развлечения в этом трущобном доке планеты. Три других спутника управлялись с тщательной, безликой эффективностью, которую можно ожидать от правительственного департамента, но Четвертый - был собственностью Межпланетной Корпорации Развития.
      МКР - прибыльная организация, подготовленная для сдачи в субаренду и предлагавшая неограниченные услуги любому, кто может их оплатить. Не похоже, чтобы правительство очень стремилось узнать, как идут дела на Четвертом. У меня есть предположение, что они работают над долговременной политикой, надеясь, что, позволяя всем хищникам и шакалам рода человеческого собираться в этих единственных в своем роде бериллиево-стальных и пластмассовых джунглях, они дадут им больше шансов охотиться друг на друга и уменьшить собственное число.
      "Каждый, кто может платить", - но я выпал из этой категории пару недель назад, и бармен в Ныо-Лондонском ресторане знал это. Он позволил мне выпить пару стаканов чего-то, что на Четвертом сходило за шотландское виски, но, когда я попросил еще, он четко ответил, что я уже злоупотребил и гостеприимством, и кредитом.
      Он был отвратным маленьким лысым пронырой, а его глаза бегали слишком быстро и слишком часто. Двух стаканов было мало, чтобы вырвать меня из дыры депрессии, куда я скатился после недавнего кутежа. Мои рефлексы были в таком плохом состоянии, что когда я потянулся, чтобы схватить его засаленную белую куртку, то промахнулся.
      Он не хотел мне давать второго шанса. В следующую же минуту его рука появилась их-под стойки, держа что-то черное и угрожающее. Он занес это над моей головой. Мои плечи поднялись в предчувствии удара, глаза закрылись. Я знал, что меня побьют, но мое сознание было в полном смятении, и психологически я был не в состоянии что-нибудь сделать в этот короткий промежуток времени.
      Но удара не последовало.
      - Будет, Фред. Я позабочусь о счете этого джентльмена.
      Я открыл глаза. Говорящий был высоким мужчиной с вьющимися светлыми волосами и открытым, заслуживающим доверия лицом. Сложение у него было, как у атлета, крупное, но по-юношески подтянутое. Он удерживал кулак бармена в своей большой ладони, а другой рукой расстегивал молнию на кармане своего одеяния, вытаскивая толстую пачку кредитных билетов.
      - Вот это должно уладить дело.
      Он вытащил пару двадцатикредитовых билетов и бросил на стойку.
      - А теперь дайте капитану Молсону его выпивку, и мне тоже.
      Он освободил руку бармена и повернулся ко мне. У него была улыбка, которую не часто увидишь у взрослого мужчины; его зубы были белыми, глаза голубыми и, несомненно, искренними.
      - Хорошо, что я здесь очутился, капитан.
      Я оглядел его. Он не принадлежал к населению Четвертого. Он был слишком чистым внутри и снаружи, чтобы существовать в такой среде; тип человека, которого вы видите на правительственных вербовочных афишах с легкой улыбкой на упрямом лице и голубыми .глазами, устремленными за горизонты человеческой империи. И он знал мое имя. Правда ли, что Федеральная полиция никогда не использует таких неловких шпионов? И даже если бы использовала, чего бы еще они хотели выведать у меня после душевных страданий и лишений, которые я перенес?
      - Меня зовут Грант. Джек Грант. - Он протянул мне руку.
      Я проигнорировал ее и спросил:
      - Что вам от меня надо?
      На Четвертом люди не ходят вокруг абсолютно незнакомых людей, оказывая им услуги, без какой-либо причины.
      - Я хочу купить вам выпивку. - Он взял стаканы, которые Ред только что поставил на стойку, и передал один мне. - За успех.
      Он выпил, и я последовал его примеру. Я был не в том состоянии, чтобы гордо отказаться от такого источника выпивки.
      - И я хочу предложить вам работу, - добавил он.
      Я со стуком поставил стакан обратно на стойку и пристально посмотрел на него.
      - Я пью ваше виски, но мне не нравятся ваши шутки.
      Но он вовсе не смеялся надо мной. Просто на его лице была такая широкая дружелюбная улыбка, как если бы его крупное тело стало взрослым, но откуда-то изнутри проглядывал спрятанный там простодушный мальчик, полный доверчивости и доброй воли.
      Я понизил голос:
      -Я пилот, сынок. Я больше ничего не умею делать или не хочу ничего другого делать. Ты знаешь мое имя - ты должен знать и все остальное.
      Его лицо стало холоднее, но осталось дружелюбным. Я знаю, что внешность может быть обманчивой, но в этом случае я бы поставил множество кредиток на подобное лицо.
      - Забудьте обо всем этом, - сказал он. - Я знаю, вы хороший пилот, что бы ни говорил Следовательский отдел. Поэтому я и предлагаю вам эту работу.
      Я не поблагодарил его за добрые слова. Я все еще был в неведении, но, когда мы принялись за выпивку и беседу, я получил некоторые ориентиры. На Четвертом он находился всего пару недель. Я понял, что он занимается перевозками с других спутников, но любопытство побудило его прибыть сюда, чтобы посмотреть, что происходит на Четвертом. Я видел в нем нечто от себя самого в молодости: он пил в поисках приключений, мог испытывать удовольствие от страха и сожаления на этот счет, а также хохотать от души.
      Наконец он вновь заговорил о деле, и я согласился пойти с ним и встретиться с владельцем корабля. Имя этого человека, когда он упомянул его, .заставило меня еще больше удивиться, как такой замечательный парень якшается с подобными людьми.
      - Привет, Молсон. Рад вновь тебя видеть. Садись...
      На толстом и веселом лице Бушмена расплылась ухмылка. Вот только его мертвые, рыбьи глаза... их взгляд рыскал вокруг меня подобно мерзким щупальцам, проверяя и оценивая то, что видит.
      Я сел на краешек стула, напряженный и нуждающийся в выпивке. Я очень хотел получитьэту работу, любую работу. Я не работал больше года - с тех пор как это случилось с "Морской звездой". Но даже это не являлось достаточной причиной, чтобы вежливо разговаривать с Бушменом. Я был тут; вы не пробудете десять лет своей жизни космическим пилотом, не влезая иногда носом в грязь, но рядом с Бушменом я был пай-мальчиком.
      - Ладно, - сказал я. - Вы знаете меня. Я один из лучших в своем деле. Так получу я работу или нет? Если да, то где, и что за работа?
      - Расслабься,Молсон. - Бушмен вытер влажный лоб белоснежным платочком. - Ты был одним из лучших в этом деле. Но ты поскользнулся.
      Эвфемизм не означал, что он пытался пощадить мои чувства, это просто был способ Бушмена показать, что у него имеется рука наверху.
      Поскользнулся - это восемьдесят пять человеческих жизней, полностью разбитый корабль, и я сам, проведший больше трех месяцев в госпитале. Следственный отдел назвал происшествие преступной неосторожностью и выдвинул как свидетеля одного из выживших, маленького электронщика с глазками-кнопками, который клялся, что я был пьян в момент несчастного случая.
      Они объявили, что катастрофы можно эыло избежать, если бы я послушался Службы Контроля порта. В конце концов, было легче винить во всем одного человека, чем признать, что даже на самых современных кораблях случаются ситуации, когда простая неудача может все разрушить.
      Я вскочил, положив обе руки на стол, я взглянул в его лживое лицо:
      - Если бы не этот случай, я бы не находился здесь. Мы оба это знаем. Мне сказали, у вас есть работа для хорошего пилота. Я не приходил сюда, потому что не выношу вида вашей слоновой туши.
      Бушмен уже многие годы жил на Четвертом в условиях низкой гравитации, так что его тело стало жирным и.рыхлым и не смогло бы опять поддерживать себя на Земле.
      - Марс, кружной путь на "Линдстроме". - Его лицо стало напряженным, когда он наблюдал за моей реакцией.
      Большинство "Линдстромов" были неисправными; они работали на старом химическом топливе и были достаточно хорошими в свое время, но теперь стали медленными и неуклюжими.
      - Я рос на таких, - сообщил я. - Сколько пассажиров?
      - Никаких пассажиров. Груз, - ответил Бушмен. - Столько, сколько вместит корабль, и еще, может быть, фунт или два для удачи.
      - Чьей удачи? - поинтересовался я. - И вообще, на какой срок вы заключили контракт с колониальными властями?
      - Не будь смешным. - Бушмен ткнул в меня толстым белым пальцем. - Ты отправишься в путь, используя эллиптическую орбиту. Важен полезный груз и топливо, а не время.
      - Конечно. Сколько вы заплатите?
      Я начал понимать, почему он хочет нанять меня. Корабли на ядерном топливе, двигающиеся по гиперболической орбите, совершали рейс за три недели, полет по эллиптической орбите требовал более девяти месяцев в каждый конец. Но это приносило бы Бушмену даже большую прибыль за груз Необыкновенно дорогого продовольствия и питья, которые, как я понял, нужно было доставить, - товары на продажу колонистам, которые по меркам колониальных властей находились на грани голода.
      - Тебе заплатят... больше, чем ты стоишь, - заявил Бушмен.
      Я почувствовал, как на моем лице проступила краснота. Наклонившись вперед, я схватил его свободно свисающий галстук-бабочку.
      - Заткнись, ты, жирная вошь, -проскрипел я.
      - Не надо, Молсон.
      В этом мягком голосе было нечто, заставившее меня отпустить Бушмена и повернуться к юнцу. Он стоял в нескольких шагах от меня. В его позе не было и намека на желание применить силу. Он просто дружелюбно усмехнулся, что привело меня в полное недоумение.
      - Выкинь его отсюда! Я найму кого-нибудь другого, - сопел сзади Бушмен.
      - Нет, Молсон лучший пилет, и единственный, кому я готов довериться, ответил Грант. - Если вы его не возьмете, вам придется искать кого-нибудь и на мое место.
      Я смотрел то на одного, то на другого. Толстые губы Бушмена кривились, как пиявки; Грант улыбался, как мальчик из колледжа, которого только что назначили в команду.
      - А что такого особенного в этом "Линдстроме"? - спросил я с неожиданным любопытством.
      - Экипаж, - ответил Грант. - Бушмен сказал, что учитывается каждый фунт. Я думаю, его недооценили - на самом деле он вычислил все до последней унции.
      Я видел, что Грант все время был на моей стороне. Я только не понять почему, разве что он чувствовал, что даже в качестве потерпевшего крушение космонавта я был ближе ему, чем этот толстый слизняк за столом.
      - Так как насчет команды, Бушмен? - спросил я.
      Это был хороший вопрос. Толстяк на мгновение остановился, потом ткнул в нас пальцем.
      - Никакой команды, только ты и он.
      Здорово он экономит! Но два человека могли управиться с кораблем,если они знали свое дело и могли вынести изоляцию.
      - Ты действительно желаешь испытать подобный шанс? - спросил я Гранта, думая о том, что было известно обо мне во всей системе после следствия.
      Парень положил ладонь на мою руку.
      - Не тревожьтесь, Молсон. Мы справимся. Он предлагает две тысячи кредиток на каждого. Для подобного полета требуется человек с вашими способностями и опытом. Я никогда не управлял "Линдстромами". Как вы смотрите на то, чтобы взять эти деньги?
      Он усмехнулся. Возможно, он был достаточно взрослым умственно и морально, чтобы благополучно вести дела все девять месяцев. Без него я не смог бы получить даже такую работу, а две тысячи кредиток были бы для меня хорошим подспорьем, достаточным, чтобы попробовать развлечься в нужных фазах с возможностью получить обратный билет.
      - Ладно, Бушмен. Мы принимаем предложение, - сказал я.
      Складки жира вокруг его рта вновь зашевелились в гримасе, которая, видимо, обозначала улыбку.
      - Как любезно с твоей стороны, Молсон. А теперь, будь любезен, освободи помещение от своей вонючей шкуры. Грант знает подробности и знает, где корабль. Стартуешь завтра утром. И трезвым, добавил он.
      Будет две тысячи кредиток или нет, но я был бы очень рад сжать его жирную шею своими пальцами, однако Грант вежливо взял меня за руку и вывел из комнаты. Похоже, будучи под рукой, он полезен и способен уберечь от неприятностей даже меня.
      - Порядок. Увидимся завтра утром, - сказал я, когда мы вышли в главный коридор. В моем горле появилась страшная сухость, а когда я чувствую это, мне надо выпить, а это уж мое личное дело.
      Грант все еще сжимал мою руку.
      - Вы уверены, что с вами все в порядке? Вам что-нибудь нужно?
      - Я справлюсь, - я освободил руку. - Когда и где я тебя увижу?
      - В девять часов у четырнадцатого шлюза. Корабль загружен, и все готово к старту.
      Я мог видеть, что он не хотел терять меня из виду и беспокоился, как бы я опять не принялся за пьянство. За последний год я заработал соответствующую, репутацию.
      Он был больше чем прав. При получении работы появился восторг, соединенный с отвращением к самому себе за то, что я принял работу, что требовало старого лекарства. На следующее утро я проснулся лежа плашмя на полу в своей комнате, где я, видимо, упал, как только открыл дверь. Моя голова гудела, как внутри бетономешалки, и я уже опоздал на два часа.
      На минуту я сунул голову под душ, на другое времени уже не было, и пошел. Каким-то образом мне удалось достичь четырнадцатого шлюза не свалившись.
      Бушмен и Грант сидели в небольшом кафе поблизости от шлюза. Гравитация здесь, у вершины большого колеса, была выше, чем по направлению к центру, где располагались офис Бушмена и жилые отсеки. Я видел, что толстяку было неуютно. Он сидел, без толку вытирая с бледного лба медленно текущий пот.
      - Ты, пьяный шут! - тяжело запыхтел он. - Ты что, думаешь, мне нечем заняться, как только сидеть здесь?
      Я чувствовал себя, будто призрак в аду, и, конечно, был не в том настроении, чтобы выслушивать гадости.
      - Ладно, ты, набитая бочка, забирай обратно свое предложение.
      Я повернулся, чтобы выйти.
      - Нет! Не уходите, Молсон!
      Грант стоял сзади, его улыбка была такой же искренней и яркой, как и в предыдущий день.
      - Много ли добавят два часа к восемнадцати месяцам?
      Он задержал меня настолько, чтобы мои мозги остыли и я взглянул на ситуацию более или менее здраво. Мой кредит на Четвертом истощился; если я не заработаю сколько-нибудь денег, я вскоре буду депортирован на Землю, а там у меня не будет никакой возможности получить работу в космосе.
      Я стоял, обуздывая возражения, которые упрямо рвались с моих губ, а Грант спорил с Бушменом. Толстяк хотел выгнать меня и нанять другого пилота, но Грант, дабы его успокоить, повторил свою вчерашнюю угрозу. В конце концов Грант победил. Он и я пошли к соответствующему шлюзу и, надев спецкостюмы, сели в реактивное такси доожидавшего нас корабля.
      Мысль, что я опять поднимаюсь на борт корабля, привела к слабой дрожи в желудке. Я знал, что, если бы не вмешательство Гранта, я бы никогда не получил работу, даже на таком гробе, как "Линдстром".
      Мы должны были входить через люк для чрезвычайных ситуаций рядом с рубкой. Причина этого вскрылась, как только открылся внутренний люк. Каждый дюйм пространства был занят, завален от пола до потолка контейнерами и ящиками с товаром. Единственными свободными местами на корабле были рубка и маленькая каюта на корме с двумя койками.
      Грант взъерошил ладонью свою густую мальчишескую шевелюру.
      - Вот мы и пришли. Рейсы Бушмена длятся восемнадцать месяцев в окружении роскоши. Он одного взгляда на это богатство ясно, что мы не будем голодать.
      Я вновь осмотрелся. Бушмен, нарушив все существующее регулирование в отношении команды, явно решил, что не обязательно соблюдать и другие меры безопасности. Случись что-нибудь с двигателем - вещь более чем возможная на таком корабле, - и нам потребуются многие часы, а возможно даже и дни, чтобы передвинуть огромное количество груза, добраться до двигателей и что-нибудь сделать. Правда, ракетные двигатели за весь полет используются только первые несколько часов, но всякое бывает.
      - Ну, капитан, стартуем? - спросил Грант. Теперь мы оба сняли защитные костюмы и вернулись в рубку.
      Я кивнул. Грант подбадривающе улыбнулся мне и сел в кресло астронавигатора. Я опустился на место пилота и взглянул на приборную доску перед собой. Это было впервые за целый год.
      Я испытывал странное ощущение, подвинулся, а потом в мое сознание нахлынули воспоминания: огни, крики и ужасный удар кошмарное чувство трагической ответственности.
      - К старту готов, сэр! - Голос Гранта, твердый и чистый, прервал мои воспоминания.
      Я с усилием вытеснил из своего сознания воспоминания и стал подымать руку по направлению к стартовым ключам. Она поднялась на несколько дюймов, а потом резко упала на подлокотник, будто мертвая. Глядя вниз на свою ладонь, я вновь попытался сдвинуть ее. Было ощущение полного паралича, как если бы все нервные волокна, соединенные с моими, чувствительными центрами, были обрезаны.
      Все мое желание сдвинуть руку не приводило даже к самой слабой реакции в виде подрагивания. Вся остальная часть моего тела сотрясалась от напряжения.
      Вот каким оно было, наследие от аварии, ящик ужаса, который я не открывал до этого момента. Целый год я не пилотировал корабль, потому что был отстранен решением Следственного отдела. На моих губах задрожал истерический смех. Они убрали меня, после чего все это время я больше не имел необходимой тренировки. Трагический опыт был выжжен так сильно и так глубоко в ассоциативных связях, на уровне подсознания, что я стал несчастным уродом, который никогда больше не сможет пилотировать корабль.
      Я встал. Это я мог сделать. Я прекрасно контролировал свое тело и сознание, до тех пор пока не старался выполнить единственную работу, о которой мечтал, которой я посвятил всю жизнь.
      Грант, должно быть, заметил что-то неладное.
      - Я вылетел, - сказал я. - тебе надо будет сказать Бушмену. Я не смогу пилотировать корабль до Марса, даже если он заплатит мне миллион. Я кончен.
      Он положил мне на плечо свою большую ладонь. На этот раз улыбка не появилась с прежней готовностью.
      - Глупости. Вам надо справиться с собой, Молсон. Если вы сдадитесь, вы - кончены. Я не дам вам упустить такой шанс.
      Мне хотелось верить ему. В течение целого года безделья в здравом уме меня удерживала одна мысль, что вскоре я буду управлять кораблем. Это был единственный образ жизни, который я знал. Но я не говорил об этом. Я снова сел, на этот раз на место астронавигатора.
      Грант занял место пилота, и через несколько секунд я почувствовал мощное давление ускорения на спину. Мы были в пути.
      Двигатели вскоре вновь смолкли, и мы шли без них по направлению к орбите Марса, куда должны были попасть через девять месяцев. Делать было нечего, до этого момента корабль не нуждался в контроле. Мы просто сидели и беседовали, или, точнее, большую часть времени говорил Грант.
      Он так хотел мне помочь. Это стало его навязчивой идеей - сломать барьер и разбить мое убеждение, что как пилот я погиб.
      - Еще до того, как полет закончится, вы будете таким же хорошим пилотом, как и раньше, и скажете мне спасибо, - говорил он, как будто ждал, что частое повторение будет иметь на меня сложное гипнотическое воздействие.
      Но я знал, что он ошибается. Вся чепуха, которую он продолжал изливать, все рационализации были просто сотрясением воздуха. Это не касалось сути дела. Я знал причину, по которой оказался в таком положении, но от этого было не легче убедить самого себя.
      После первых недель я стал избегать его. Под предлогом занятости. Среди груза я обнаружил для себя берлогу, которая делала жизнь более сносной. Я лежал тут часами, смягчая боль в своем сознании красочными фантазиями. Но рано или поздно появлялся Грант и начинал болтать в своей дружелюбной, уверенной манере.
      Он не упоминал о пьянстве, но по тому, как он смотрел на меня, я знал, он не одобряет этого. Он просто беседовал, стараясь помочь и спасти мою душу, - но я всегда знал, что был навечно проклят.
      Мы уже почти три месяца были в пути, когда он сказал:
      - Кажется, вы сейчас не очень заняты, Молсон? Задняя смотровая камера вышла из строя. Кому-то надо будет выбраться и посмотреть, что там.
      Он не приказывал мне что-нибудь сделать, просто говорил обычным дружелюбным тоном, но неожиданно я почувствовал, что не могу не заняться предложенным делом.
      Это была достаточно рутинная работа, замена в камере линз, которые были разбиты космическими обломками, но я делал ее как можно дольше. Было приятно вновь заняться чем-то полезным. Я глядел на звезды и бездонную черноту между ними, и великая печаль сошла на меня, когда я гадал, увижу ли их опять, когда рейс закончится. Что хорошего быть пилотом, который не может управлять кораблем? Когда вернусь на Четвертый, я вполне могу сесть на первый же рейс до Земли и провести остаток жизни там.
      Работа была сделана, и я взглянул на измеритель кислорода. Должно быть, я находился здесь дольше, чем думал, кислорода хватило бы всего на пять минут.. Я собрал свои инструменты и поспешил к шлюзовой камере. Окинув напоследок взглядом вселенную, я наклонился, чтобы открыть наружный люк камеры.. Колесо не двигалось. Я попытался вновь, дергая изо всех сил, результат был тот же. Заело.
      Я был не в том умственном состоянии, когда можно справиться с кризисом. Вместо того, чтобы включить в шлеме радио и позвать Гранта, чтобы он пришел и открыл люк изнутри, я продолжал попытки открутить замок, растрачивая ценный кислород и энергию.
      Несмотря на охлаждение костюма, я вспотел, и воздух мало-помалу стал портиться. Вскоре он нехватки кислорода мое сознание соскользнуло во тьму, в бред, мои попытки открыть люк прекратились: я лежал на корпусе корабля, что-то беспомощно лепеча.
      Последнее, что я видел перед потерей сознания, это то, что люк открылся сам по себе. Но в этот момент я не мог отделить сон от реальности.
      Когда я открыл глаза, у меня было такое чувство, как будто прихожу в себя после недельной попойки. В конце концов, открытый люк не был бредом. Я лежал в рубке в кресле пилота. Меня привели в чувство, уложили поглубже, чтоб было удобнее.
      Грант протянул бутылку.
      - В медицинских целях, - с улыбкой сказал он. Он смотрел, как я с жадностью пил. - Вы были на волосок от смерти, Молсон. Если бы я не забеспокоился и не вышел посмотреть, в чем дело, вы бы погибли.
      Я сидел, ничего не говоря, и просто смотрел на его милое, доброжелательное лицо. Я думал обо всем, чем обязан ему: моя работа, шанс начать все с начала, когда мы вернемся на спутник... а теперь моя жизнь. В конце концов он должно быть заметил, что я не в состоянии поддерживать разговор.
      - Если вам ничего не нужно, я бы хотел отдохнуть, - поднимаясь, сказал он.
      - Ничего не надо, иди, - ответил я.
      Прошло полчаса. Я все сидел и раздумывал, решая, что я сделал и что сделаю.
      У меня была трудная жизнь. Даже когда я был мальчишкой, она не была легкой. Был мой старик, для меня он был вроде Бога, а может, и важнее, во всяком случае, он был ближе. Его гнев и презрение могли причинить боль, а когда его не было, люди говорили о нем и запугивали меня его гневом. И все время они причиняли мне страдания, говоря, что я никогда не стану таким замечательным человеком, как он, и эта мысль стала для меня привычной.
      Когда он умер, я решил, что сделаюсь большим человеком, чтобы занять его место. Дело было не в личных амбициях, единственное удовлетворение, которое я хотел получить, было удовольствие ответить им за унижение своим презрением.
      Так все и шло, я против всей вселенной. Трудности не пугали меня. Я имел уважение к себе, а это самое ценное оружие, которое может заполучить человек. Оружие и стимул к действию, которое было причиной всех амбиций.
      Похоже, в следственном отделе не понимали этого. По их мнению, я должен был передать корабль контрольной службе, как только они велели мне это сделать. Для них было нелогичным, что Б экстремальной ситуации я хотел сохранить свой собственный контроль над кораблем, хотя это и увеличивало возможность катастрофы.
      Они считали, что у меня была социогеническая безответственность психологический блок, который не давал мне сотрудничать с другими людьми.
      Эта чертова тюрьма, стесняющая свободу пилота, особенно тогда, когда мой послужной список был чистым. Но уж таков я. Я не хочу никакого снисхождения ни от кого - разве это плохо? Человек должен стоять на собственный ногах, а если он не может, то ему нечего здесь делать.
      Этот Грант - что хорошего в его чертовой помощи?
      Я, никогда ничего не делал для него, но он вошел в мою жизнь, улыбался и творил добро, будто миссионер. Если бы не он, я вообще не оказался бы в этом полете. Он дал мне возможность понять, что я больше не пилот. Все время, пока он был здесь, он помогал мне.
      Ладно, видимо, уж он такой. На это я мог не обращать внимание.
      Но была вещь, которую я не мог игнорировать или простить, - это то, что он спас мне жизнь. До последнего мгновения сознательной жизни я буду знать, что жив только благодаря его милости, его благосклонности. Просто потому, что он вышел и втащил меня внутрь.
      Если я признаю долг, я никогда не освобожусь от мысли, как много я ему задолжал. А я не могу так жить.
      Через минуту я пойду в жилой отсек. Я взял гаечный ключ, а он спит. Это грязный, грубый способ выполнить работу, но на борту нет оружия. Он быстро умрет. Я не могу позволить себе бороться с ним: его большое, молодое тело слишком сильно.
      Теперь я кончаю. Может, вы поймете, что я чувствую. Если нет, это не имеет значения. Мне не нужно ваше сочувствие.
      Мне ничего, ни от кого не нужно - таков уж я.