- Вставайте! Пожар! Кельи горят!
      - Владычица! Скорей, Олена! Ох, матушки!
      Оленушка бросилась к дверям, едва успев накинуть на себя шубку... Двери распахнулись... В этот самый момент что-то темное накрыло ее, и сильные руки схватили поперек стана...
      - Мама! Ой! О-о!
      Что-то мягкое зажало ей рот, и голос ее замер в груди... В ужасе Оленушка чувствовала, что ее куда-то несут... Сзади слышались отчаянные крики, стук оружия, пальба...
      Оленушка все поняла: монастырь взят... Но куда ее несут? Где мама? Где Иринеюшка?..
      - Ребятушки! Голубчики! Отстоим! - слышался отчаянный голос Исачки.
      - Владыко многомилостиве! Помози! - стонал где-то несчастный Никанор.
      - Сдавайтесь, старцы! Вам ничего не будет.
      - Поздно, святые отцы, монастырь наш.
      - Никого не бить! Слышишь, ребята, отцов не трогать! - командует Кирша.
      - Оленушка! Оленушка! Дитятко! О-о-о! - Это отчаянный голос матери.
      - Что, тетка, орешь?
      - Как в монастырь, братцы, баба попала?
      - Да у них, поди, и девье мясо тут есть, вот разлюли-малина с клюквой!
      - Оленушка! Девынька! О-о-о!
      - Вяжи ратных!
      Стрельцы наполнили уже весь монастырь. И в пролом, сделанный ночью в стене по указанию чернеца Феклиса, и в ворота, от которых были отбиты замки, стрельцы валили волною, и пока монастырские ратные, услыхав тревогу, успели выбраться из своих келий и спросонья оглядеться, монастырские часовые были перевязаны, и около заряженных пушек стояли уже стрельцы. Сотники Исачко и Самко и архимандрит Никанор бросились было к своим "галаночкам", но Никанора там схватили и тотчас же увели под караул. Исачко и Самко отчаянно защищались и сбросили нескольких стрельцов со стены.
      - Братцы, не сдавайтесь! - кричал со стены Исачко, барахтаясь и отбиваясь.
      - Умирай, ребятушки, а в поганые руки не давайся! - хрипел Самко, которого стрельцы душили за горло.
      Но стрельцы, видимо, задавливали массою ничтожную горсть защитников монастыря. Стоны и проклятья, плач и хохот, треск ломаемых древков и лязг оружия и прочего железа сливались в общем хаосе. И среди этого хаоса иногда пронизывал утренний воздух отчаянный хриплый женский вопль: "Оленушка! Оленушка!.."
      - Ищите, братцы, "Оленушку", должно, девка... - слышались и стрелецкие голоса.
      В это время, на порядочном расстоянии от Неупокоихи, которая безумно металась во все стороны, ища свою пропавшую дочь, послышались вдруг новые крики и хохот:
      - А вот и Оленушка! Держи ее!
      - Ай-ай, братцы, девочка монашком переодета.
      - Впрямь девочка, ай-ай!
      - Держи! Держи!
      Неупокоиха метнулась туда, на эти голоса.
      - Пустите меня! Я не девочка! Ой!
      - Врешь, девочка, да кака хорошенька!..
      Это был Иринеюшка, которого приняли за девочку.
      - Чернечек молоденький, а не девочка, тьфу, дуй-те!
      - Ишь ты чево захотел, жеребец!
      - Знамо, на голодны зубы...
      Вон за монастырской стеной, по направлению к стрелецкому стану, кто-то спешит с ношею в руках. При свете занимающегося утра можно рассмотреть, что это несут человеческое тело: видны болтающиеся ноги и перевесившаяся через левое плечо несущего русая голова с длинными, спадающими ниже пояса несущего, такими же светло-русыми косами...
      Из монастыря доносится нестройный гул и крик множества голосов. Вскоре из монастырских ворот выбегает кто-то, осматривается во все стороны и, увидав удаляющегося от монастыря к берегу человека с ношей, стремительно бросается вслед за ним. Вот он уже почти настигает его.
      - Стой! Остановись! - кричит он убегающему.
      Этот последний вздрагивает, но не останавливается, а, напротив, прибавляет шагу.
      - Стой, окаянная душа! От меня не уйдешь.
      Убегающий узнает голос преследующего и усиливает бег. Последний уже настигает совсем.
      - Стой! Не то ножом пырну, окаянный!
      У преследующего в руке нож. Он поднимает руку, сталь блеснула, как льдина...
      - Господи Боже, благослови на злодея! Н-на!
      - Ой! Зарезал!
      Ноша падает в снег, как сноп. Косы разметались по белому снегу, как льняные пасмы. Это Оленушка.
      Раненый, подняв руки, быстро оборачивается. Это чернец Феклис. Он бросается на преследующего.
      - А! Дьявол! Вот я тебя!
      - Меня! Нет, тебя, н-на же! Издыхай!
      Феклис пластом повалился на снег и захрипел.
      - Это тебе за монастырь и за все! Помилуй его, Господи!
      И юродивый, это был он, бросился на колени перед разметавшейся на снегу Оленушкой.
      - Дитятко! Очнись, Господь с тобой!
      Девушка не шевелилась. Юродивый бережно приподнял ее, взял на руки, как маленького ребенка, и стал осторожно тереть виски ее снегом. Оленушка открыла глаза.
      - Что, девынька, испужалась? - ласково говорил юродивый и с нежностью смотрел в испуганные глаза девушки. - Испужалась, дитятко, сомлела?
      - Это ты, дедушка? - слабо спросила Оленушка.
      - Я, дитятко.
      - А мама где? Мамушка! - испуганно вскрикнула она.
      - Ничего, ничего, девынька, матушка там...
      - Не сгорела?
      - Ох, что ты! Помилуй Бог! Она тебя ждет.
      - Где?
      - Там, в монастыре.
      Оленушка встала на ноги. Юродивый запахнул ее шубку.
      - Студено, закройся.
      Из монастыря доносился неясный гул и крики. Оленушка со страхом поглядела туда.
      - Что там?
      - Ничего, не бойся, дитятко.
      Как ни умел владеть собой юродивый, но Оленушка видела, что он дрожит.
      - Там стрельцы, дедушка? - робко спросила она.
      - Ничего, ничего, не пужайся...
      - А Иринеюшка?
      - Тамотка же.
      Оленушка что-то вспомнила и задрожала всем телом.
      - А где он?.. Это он унес меня...
      - Пойдем, пойдем, - торопил ее юродивый.
      Она оглянулась и увидела на белом, кровью окрашенном снегу широко раскинувшее руки мертвое тело. В груди его торчал нож... Мертвые, широко раскрытые глаза убитого глядели на небо, как бы спрашивая: что же там, когда здесь все кончено?
      XVII. "НА ТЕПЛЫЕ ВОДЫ"
      Вновь наступила весна. Суровое северное поморье, долго спавшее под снегом, проснулось под теплыми лучами весеннего солнца и зазеленело молодой зеленью. Зазеленел и Соловецкий остров, и Кемской и Сумской посады, и Анзерский скиток... Только не ждут уже к себе молодые кемлянки и сумские молодухи дружков милых, молодых стрельчиков, а молодая Вавилкина-попадейка своего мила друга, Иванушку-воеводушку: с весной отплыли московские стрельцы с своим воеводушкой "на страну далече...". Тихо в монастыре и около.
      Зазеленел с весной и Архангельской - славный город, о котором так долго скучала Оленушка: и в Архангельском, и вокруг него, как говорила Неупокоиха, "разтвяли твяты лазоревые и пошли духи малиновые".
      Цветут садики вокруг торговой площади в городе Архангельске. Да и вся площадь, особенно у заборов, зеленеет молодою травкою.
      Утро. Весеннее солнце, только что выкатившись из-за восточного взгорья, окрашивает золотисто-пурпуровым цветом церкви и крыши домов и протягивает длинные тени поперек всей площади. У торговых рядов и около казенных весов и мер да у кабацкого кружала стоят возы с припасами съехавшихся в город из окрестностей поселян. Привязанные у возов и хрептугов лошади, пережевывая сено и овес, то и дело ржут, не видя своих хозяев. А хозяева, мужики и бабы, а равно рядские сидельцы и посадские люди, все это кучится к середине площади, где высится огромный деревянный "покой", два столба с перекладиною. С перекладины спускается длинная, круто плетенная веревка, с петлею на конце. Тень от виселицы и от веревки идет по головам собравшейся толпы, теряясь где-то заборами и в зелени садиков.
      Все смотрят на виселицу, перекидываясь односложными словами и междометиями. Иногда из нестройного гула ясно вырежется и замрет среди лошадиного ржания фраза удивления:
      - Ишь ты, какой покой-от съерихонили, и-и-ах! - острят тут же толкающиеся земские ярыжки.
      Под виселицей ходит варнак с рваными ноздрями, в красной касандрийской рубахе, с засученными рукавами и исподлобья вскидывает своими немигающими глазами на толпу. Это палач.
      Два стрельца, приставив ружья к виселичному столбу, расположились под виселицей, и один у другого ищет в голове.
      Вдруг где-то за площадью глухо застучал барабан. Толпа колыхнулась. По лицам у всех пробежали не то тени, не то лучистые искры. Головы поднялись и беспокойно задвигались на плечах. Барабан не умолкал, все более и более приближаясь.
      Впереди взвод стрельцов, с барабанщиком в голове взвода. Барабан выбивал глухую беспорядочную дробь, а барабанщик, лениво колотя палочками по туго натянутой шкуре, шибко делал выверты локтями. Стрельцы шли сердито, как бы стыдясь своего дела, а понурый Чертоус беззвучно шевелил губами.
      За стрельцами - жирный, красномордый попина, в черной рясе и с крестом в отекших от жиру руках. Видно было, что торчавшая впереди виселица поглощала все его внимание.
      За попом - поджарый подьячий, в потертом кафтане и с таким же потертым лицом. За ухом лебединое, в виде лопаты, перо, а у пояса медная, с ушками, чернильница.
      За ним стрелец вел за поводок пегую клячу, на которой лицом к хвосту сидел высокий старик с седою, сбившеюся на затылок косою. В руках он держал горящую восковую свечу.
      Далее следовала телега, в которой, лицом назад, покачивались при движении и терлись одна о другую плечами две человеческие фигуры. В руках их горели зажженные свечи.
      За первой телегой другая. В ней тоже два седока задом и оба со свечами.
      За телегами другой взвод стрельцов.
      У самых виселиц шествие остановилось. Стрельцы сняли с пегой клячи необычайного седока с седою косою. Старое, темное и осунувшееся лицо оборотилось к толпе и усталыми глазами из-под седых, нависших бровей глянуло на виселицу... На лице показалась грустная улыбка... Это был архимандрит Никанор.
      Толпа замерла. Слышалось только усиленное дыхание да изредка подавленный вздох.
      Сняли и с первой телеги двух седоков, у которых к ногам прикованы были дубовые колодки. У одного, высокого, плечистого, хотя, видимо, изможденного колодника, красная голова так и отливала на солнце золотом, а запавшие глаза искрились, как у кошки в темноте. Другой, худой и косматый, с сумою через плечо, казалось, любовался виселицею и всем, что он видел... Добрые глаза светились детскою радостью... Это были огненный чернец Терентьюшко, ученик Аввакума, и Спиря-юродивый.
      Сошли со второй телеги, гремя цепями, как спутанные лошади, сотники Исачко и Самко.
      Все осужденные встали в ряд. У каждого в руках горело по свечке. Все молчали, только Исачко косился на виселицу, над которой в голубой лазури утреннего неба кружились голуби, и судорожно улыбнулся: вероятно, ему вспомнился любимец его, турман "в штанцах", застреленный воеводою Мещериновым Ивашкою и теперь покоящийся в земле, на острове...
      К осужденным подошел поджарый подьячий, вынул из-за пазухи кафтана бумагу, развернул ее, снял шапку и, крикнув пискливо-скрипучим голосом к толпе "шапки долой", стал гнусить что-то...
      Все слушали как будто рассеянно, словно бы то, что читали, совсем до них не касалось... Никанор же, который стоял первым, слушая читаемое, задумчиво качал головой, между тем как посиневшие губы его беззвучно шептали: "И се мимо иде, и се не бе... и камо иду, не вем... дние его яко цвет сельний - и тако отцветут... да-да, отцвели... отцветут и падут"...
      Чтение кончилось... Он взглянул на свечку, вздохнул и сам задул ее... Потом положил свечку к себе за пазуху, бормоча: "Тамо зажгу ее... долог путь тамо, ох долог!" - и сам подошел к виселице.
      Палач, казалось, не смел приблизиться к нему и глядел вопросительно на подьячего.
      - Верши! - хрипло проговорил последний.
      Палач протянул руку к петле. Никанор отклонил его руку.
      - Сам на себя сумею венец-от надеть! - и поклонился на все четыре стороны. - Сам надену...
      И надел: вложил шею в петлю, отведя в сторону волосы и освободив из-под веревки бороду, как делал он это обыкновенно, облачаясь в ризы перед литургиею... Он поднял глаза к небу...
      - Господи! В руце Твои...
      - Верши! - прохрипел подьячий.
      Палач стремительно дернул за другой конец веревки. Веревка запищала в немазаном блоке... Тело старого архимандрита поднялось от земли... ноги подогнулись, руки конвульсивно поднялись к шее... Палач встряхнул веревкой, еще, еще, и сам как бы повис на ней...
      - О-ох! - послышался стон в толпе.
      - Глядите, православные, как люди на небо возносятся! Гляньте-ко! раздался вдруг чей-то голос, так что все вздрогнули.
      Это крикнул юродивый, указывая на колыхавшееся в воздухе бездыханное тело старого архимандрита.
      - Господи! За что же это?! О-ох!
      - За крест истовый, за веру... Ну! Времечко!..
      Многие испуганно крестились. И странно! Все крестились именно тем истовым крестом, за который вот тут же, сейчас, умер человек, которого и в купели этим же крестом, и сам он крестился им более семидесяти лет...
      Подьячий подошел к качавшемуся телу и робко потрогал за ноги.
      - Отошел, кажись, - тихо сказал он палачу, - спусти.
      Палач, красный от натуги, опустил веревку. Мертвое тело мешком повалилось на землю... седые волосы разметались...
      - Ох, смертушка! О-о! - Это из толпы.
      Палач распустил петлю, вынул из нее голову мертвого и оттащил труп в сторону, к виселичному столбу.
      Под виселицу подошел юродивый. Он обвел толпу своими кроткими глазами, и вдруг лицо его озарилось глубокой радостью...
      - Оленушка! Дитятко!
      Действительно, у одного края толпы, прижавшись к матери, вся бледная и дрожащая, стояла Оленушка, с распухшими от слез глазами. Рядом с ней, также бледная и испуганная, опираясь на руку плотного рыжего мужчины в немецком платье, стояла и знакомая нам аглицкая немка, Амалея Личардовна Прострелова, и тут же, сердито поглядывая на поджарого подьячего, виднелся галанский немец, богатый Каролус Каролусович из Амбурха. Из-за Оленушки робко выглядывал в своей черненькой скуфейке юный Иринеюшка, а на него косился исподлобья стоявший тут же краснощекий малый, в щегольской синей канаусовой рубахе, с четырехугольным прорезом густейших русых волос на низком лбу.
      - Ох, мама! Матушка! Ох! - стонала Оленушка, припадая к плечу матери.
      Юродивый, запустив левую руку в свою суму (он не расставался с нею и в архангельской земляной тюрьме, где заключены были осужденные), вынул оттуда череп и поцеловал его. Потом стал кланяться на все четыре стороны.
      - Простите, православные, в чем согрубил вам!
      - Бог простит, родимый, Бог простит! - загудела толпа.
      - Прощай, Оленушка! Прощай, девынька!
      И юродивый издали перекрестил ее, а потом снова поцеловал череп, говоря:
      - А теперь ты, моя Оленушка, здравствуй, я к тебе пришел...
      И положив череп в суму и не задувая свечи, сам вложил свою косматую голову в петлю...
      - Возноси на небо! - скомандовал он палачу. - Я со свечой иду ко Господу! Теплись, моя свечечка!
      И опять палач-варнак дернул за веревку и даже присел на корточки.
      Взлетел Спиря на небо... поджал ноги... опустил их... из окоченевших пальцев не выпала горевшая свечка, но припала к груди... задымилась рубаха... вспыхнула... поломя охватило бороду... перекинулось на косматую голову... затеплился, как свечечка воскояровая, весь Спиря!
      Раздались вопли по всей площади:
      - "О, Владычица!" - "Господи спаси!" - "Свят-свят... О!" "Изверги!.."
      Оленушка упала как сноп...
      - О, барбарей! Доннерветтер! Пфай-оо! - истово бормотал Каролус Каролусович.
      У Амалеи Личардовны по бледным щекам текли слезы.
      Труп с обугленной головой вынули из петли и положили рядом с Никанором...
      Под виселицу молча подошел огненный чернец и, подняв кверху правую руку с отрубленными пальцами, громко сказал:
      - Мотрите, православные! За истовый крест отсекли у меня персты... Слава тебе, Господи!.. Топерь секите мою голову! - обратился он к стрельцам, стоявшим у виселичных столбов.
      Стрельцы смущенно потупились...
      - Господь с тобой, Турвонушко, - бормотал Чертоус, - мы туточка ни при чем... наше дело рабье...
      - Верши! - проскрипел подьячий к палачу.
      И огненный чернец - качался в воздухе... Рыжая голова, освещаемая солнцем, казалось, испускала лучи...
      Седой Чертоус, бледный, с дрожавшими губами, ударил ружьем оземь, так что приклад разлетелся надвое, и мрачно подошел к подьячему.
      - Вешай и меня... и я хочу венец получить, - так же мрачно сказал он.
      Подьячий с испугом попятился назад...
      - Что ты! Что ты! Бог с тобой!
      - Вешай, это твое дело!..
      К виселице подошел Исачко и стал надевать на себя освободившуюся от третьего трупа петлю. Поправляя ее у себя на шее, он поднял голову... Опять над виселицей кружатся голуби. А вон и белый турман... У Исачки дрогнули углы губ и заискрились косые, добрые глаза. Прошлое с этим голубем встало перед ним... Он махнул рукой палачу.
      Палач натужился, потянул; ноги Исачки отделились от земли, он закинул голову, встряхнулся - и - "ох!" крикнули в толпе: Исачко упал.
      - Сорвался! Ох, страсти! - прошептал кто-то.
      Исачко поднялся с земли с обрывком на шее, красный, с налитыми кровью глазами...
      - О, шанде! Барбарей! - обратился Каролус Каролусович к соседу в немецком платье. - Вот срам! К нам, за море, отправляют лучшие веревки и пеньку, а казне оставляют брак, гниль... О, Московия!
      Исачко, шатаясь, подошел к подьячему, который что-то горячо говорил палачу.
      - Да вить это ты, государь, отпустил веревку-ту, казенна, оправдывался варнак.
      - Вот тебе за веревку, казнокрад! Н-на же! Ешь.
      И полновесная пощечина Исачкиной широкой и мозолистой ладони глухо звякнула по сухим скулам подьячего... Подьячий как стоял, так и свалился снопом на трупы повешенных.
      - И мы хотим венцов! Вешайте нас! - послышался ропот в толпе, и толпа хлынула к виселице. - Хотим помереть за веру, за крест! Берите всех нас! И мы с ними заодно! Казните нас! Секите головы! Площадь превратилась в бушующее море...
      На другой день, утром, из Архангельска, по холмогорской дороге, вышли два странника, один старый, другой молоденький, оба с сумками и дорожными посохами.
      - Так-ту, Иринеюшко, - говорил старик, - коли на Руси дышать нечем стало, так и Бог с ней... И птица от зимы на теплые воды летит, так-ту, и мы с тобой...
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Сидение раскольников в Соловках
      Впервые - отдельной книгой: Соловецкое сидение. Спб., 1880. Печатается по изд.: Мордовцев Д. Л. Поли. собр. исторических романов, повестей и рассказов: В 33 т. Т. 8. Кн. 19. Спб., 1914.
      С. 18. ...в е с н а 1674 г о д а... - автор сознательно использует анахронизм: современное летоисчисление от Рождества Христова было принято в 1700 году. В то время - это "весна 7182 г. от сотворения мира".
      Т и т л ы - знаки, указывающие на сокращенное написание слова в письменности Древней Руси и Византии.
      С т е г н о - часть ноги от таза до колена.
      Запись в летописи о жизни великого князя Московского Василия III (1479 - 1533).
      С. 19. С к у ф е й к а - остроконечная шапочка черного или фиолетового цвета, которую носят монахи.
      ...у С т е н ь к и... - у Степана Тимофеевича Разина.
      С. 20. ...в о с ь м и к о н е ч н ы й к р е с т... старообрядческий, отличается наличием двух перекладин; вверху - титло (с винами распятого Христа) и внизу - подножие.
      ...д в у м я п е р с т ы... - возведенный на патриарший престол Никон (Минов Никита, 1605 - 1681) в 1653 - 1656 годах провел церковную реформу. Суть преобразований сводилась к исправлению неточностей, вкравшихся в тексты богослужебных книг при многократных переписках, и к сближению русской церкви с греческим ортодоксальным православием. Вместо двух перстов вменялось креститься тремя; в символе веры - изложении основ христианской догматики - исключалось слово "истинного" и "аз"; три раза ("трегубая"), а не два ("сугубая") должно было произносить "аллилуйя".
      ...ч е р к а с с к и й г о р о д е х... - украинских городах.
      ...е т м а н п о л ь с к о й с т о р о н ы, П е т р у ш к а Д о р о ш о н о к... - Дорошенко Петр Дорофеевич (1627 - 1698) - гетман Правобережной Украины. При поддержке Турции и Крымского ханства пытался овладеть Левобережной Украиной, воссоединившейся с Россией в 1654 году. Сдался в плен русским войскам в 1676 году.
      С. 21. А е р (аэр) - воздух.
      С. 23. З о с и м-С а в в а т и й! С о л о в е ц к и! - Савватий монах Валаамского монастыря, основоположник Соловецкого монастыря (1429); Зосима - первый его настоятель. В 1435 году Савватий, в 1478 году Зосима были причислены к лику святых.
      С. 25. ...б р а т и ю, р я д о в у ю и б о л ь н и ч н у ю, м о н а с т ы р с к и х с л у ж е к и т р у д н и к о в, с л у ж и л ы х л ю д е й, у с о л ь ц е в... - Кроме черной братии, были насельники монастыря, выполнявшие трудовые повинности, но не принявшие монашества, в частности, перечисленные: ухаживающие за больными, прислуга, трудники - давшие обет трудиться в монастыре, воины, засольщики рыбы.
      П и щ а л и з а т и н н ы е - устанавливавшиеся на стенах небольшие пушки.
      ...и з с х и м е н н ы х к о н у р о к... - монахи-схимники, принявшие схиму - монашеский чин, налагавший самые строгие посты и лишения, - жили уединенно.
      С. 26. М у р и н - эфиоп, чернокожий.
      ...в е л и к о г о к н я з я В а с и л и я И в а н о в и ч а... Речь идет о Василии III, великом князе Московском с 1505 года.
      ...г а л а н с к и й н е м е ц. - Русские всех европейцев германского происхождения звали немцами; в данном случае - голландец.
      А м б у р х-г р а д - Гамбург.
      С. 28. С а в в и н м о н а с т ы р ь - Саввино-Сторожевский монастырь под Звенигородом, мужской, основан в 1398 - 1399 годах князем Юрием Дмитриевичем и Саввой - учеником Сергия Радонежского.
      С. 32. Ш е л е п ы - плети, нагайки.
      С. 36. Б у р м и ц к и м ж е м ч у г о м... - название жемчуга лучшего качества, добываемого в Персидском заливе.
      С. 41. Иоаникий Галятовский (? - 1688) - украинский литературный и церковный деятель. Учился в Киево-Могилянском коллегиуме. С 1668 г. игумен, а затем архимандрит черниговского Елецкого монастыря. Автор сборника проповедей "Ключ разумения" (1659), направленных против унии (объединения с католической церковью).
      С. 44. Ш п ы н ь - насмешник, балагур, шут.
      С. 47. Б у р а к - кузов, короб.
      С. 48. П о л у к а ф т а н ь е - короткий, в обтяжку, запашной кафтан, надеваемый под верхнюю одежду.
      ...л е т о р а с л е й... - годовых побегов дерева.
      С. 55. О г н е в и ц а - горячка, лихорадка.
      К л о б у к - головной убор у монахов в виде цилиндра с покрывалом черный у простых монахов и архиереев, белый - у митрополитов и патриарха.
      С. 56. ...Л и т у р г и с а н и я... - обедня.
      С. 61. ...П а м я т ь м у ч е н и к о в М а к к а в е е в. 1 а в г у с т а... - замученных в 166 году до н. э. Антиохом Епифаном: Авима, Антонина, Гурия, Елеазара, Евсевона, Алима и Маркелла, матери их Соломонии и учителя их Елезара.
      С. 68. Б р а ш н о - еда.
      ...р а з р е ш е н и е в и н а и е л е я... - разрешение праздничной пищи после воздержания, святкам предшествует строгий пост.
      С. 69. П р и п о л ь е - подпол.
      С. 71. Х у д о г - художник, изограф.
      С. 73. ...в п о в а р н е "в а в и л о н и я" и д е т... - т. е. вавилонское столпотворение, суматоха и сумятица.
      ..."ж е з л А а р о н о в р а с ц в е т е"... - здесь насмешливое истолкование библейской притчи, согласно которой жезл первосвященника Аарона, по воле бога, расцвел, что указало на богоизбранность его владельца (Книга Чисел, 17).
      С в е т е ц - подставка, в которую вставлялась лучина.
      З е р н ь - игра в кости.
      С. 75. К а ф и з м (к а ф и з м а) - название каждого из 20 разделов Псалтыри, во время чтения которых разрешалось сидеть.
      Н е с у т е р п ч и в о е с е р д ц е - нетерпеливое.
      С. 79. К о с н а я л о д о ч к а - легкая, для переездов, а не для промысла и перевозки тяжестей.
      С. 80. ...з е р н а... г у р м ы ш с к и... - бурмицкие (см. примеч. к с. 36).
      К а м к а - китайская шелковая ткань с разводами.
      К а р м а з и н - ярко-красный.
      ...к р у ш ч а т ы х и т р а в н ы х... - с рисунком кружками и с растительным орнаментом.
      А д а м а ш к и - дамасские.
      Ч е р л е н ы й - темно-красный.
      Т а у с и н н ы й - темно-синий.
      Р ы т ы й б а р х а т - тисненый, с выдавленным рисунком.
      О б ъ я р ь - шелковая ткань с золотой или серебряной нитью.
      З у ф ь - род камлота, суровой шерстяной ткани.
      Ш а р л а т с у к н о - скарлат, род бархата; сукно высокого качества.
      Л у н д ы ш - английское сукно (от: Лондон).
      О т ж е н и... - от "отженути": заставить уйти, изгнать или отказать.
      С. 81. К у с т о д и я - покрытие над печатью, для предохранения ее от порчи.
      Д а р о н о с и ц а - сосуд в виде ковчега для хранения и переноса святых даров.
      С. 82. ...в о с т е в о с е м ь д е с я т в о в т о р о м г о д у... - в 7182 году "от сотворения мира".
      С. 85. Х и р о т о н и я - рукоположение священника в должность (совершается в алтаре).
      С. 86. ...х а р а т е й н ы е к н и г и... - пергаментные.
      С. 87. Ч е р н ы е п о п ы - монахи, рукоположенные в сан священников.
      С. 88. Г у н ь к а к а б а ц к а я - ветхая одежонка, даваемая в кабаке вместо пропитой.
      Б е с п о п о в щ и н а - одно из течений старообрядчества: отправление службы без священника.
      С. 89. О н у ч к а-п о в о р о з к а - портянка, обвязка.
      С. 96. ...м о с к о в с к и е ч у д о т в о р ц ы: П е т р, Л е к с е й, И о н а и Ф и л и п п... - Петр, Алексей и Иона - русские митрополиты XIV - XV веков, способствовали укреплению Московского государства и церкви. Филипп (1507 - 1569) - игумен Соловецкого монастыря, затем всероссийский митрополит; осуждал деспотизм царя Ивана Грозного, был задушен Малютой Скуратовым, впоследствии, как и три первых, канонизирован церковью.
      С. 98. ...П е р е с в е т (Александр?) и О с л я б я (Родион?) монахи Троице-Сергиева монастыря, участники Куликовской битвы. Поединок Пересвета с богатырем Темир-мурзой, в котором оба погибли, стал началом сражения. Ослябя впоследствии упоминается в составе русского посольства 1398 г. в Византию.
      С. 99. К р и н ы с е л ь с к и е - дикие лилии.
      С. 108. П а п у ш н и к - калач сдобной выпечки.
      С. 110. В о р о п - приступ.
      С. 115. ...з а м н о й е с т ь г о с у д а р е в о с л о в о и д е л о. - На этой формуле строилась система политического сыска в России XVII - XVIII веков. Каждый российский подданный под страхом смерти обязан был донести в приказ, если знал об умыслах против царствующего дома, оскорблении царского имени и титула, измене государству, сказав при этом: "слово и дело".
      С. 125. Х р е п т у г и - ряднина, грубое полотно, мешковина, привязанная растянутым пологом для кормления лошадей овсом.
      В а р н а к - вор, каторжник.
      ...в к р а с н о й к а с а н д р и й с к о й р у б а х е... Касандрейка или александрейка - красная бумажная полоска на рубахе в виде кокетки.
      С. 128. ...в ...к а н а у с о в о й р у б а х е... - из шелка-сырца или полусырца, плотной шелковой ткани.