1

Закончив читать записи Макги за несколько часов до рассвета, Уильям Дивейн раздраженно вздохнул. Факты, как и в первый раз, по-прежнему не внушали доверия.

А еще он не мог понять, почему эта история так непреодолимо влечет его. Широко зевнув, Дивейн закрыл ручной компьютер, повесил халат и снова лег спать. Уже почти рассветало, когда он заснул.

И увидел сон.

Глубоко внутри каждого человека есть что-то важное, скрытое в тумане древней памяти. Даже не памяти, а смутных и неясных воспоминаний о том, что другой человек делал давным-давно. Процессы управления памятью, являющиеся ядром личности Уильяма Дивейна, вступили в игру, проверяя вызов, чтобы определить его неотложность. Мозгу Дивейна доступно лишь ограниченное количество воспоминаний, все блоки памяти заполнены до отказа. Он может существовать как трезвомыслящее существо, только постоянно забывая какие-то мелкие подробности из своей жизни, складируя и заполняя ячейки долговременной памяти и оставляя только информацию, имеющую непосредственное отношение к текущим событиям. Любой вызов глубокой памяти опасен, и чем дальше залегают воспоминания, тем страшнее их неожиданное появление, чем древнее информация, тем меньше вероятность, что она будет способствовать выживанию в современном мире. Процессы управления уже приняли решение проигнорировать вызов...

Но он звучит все настойчивей. Период сна перешел во вторую фазу; если требуется завершить работу к тому времени, как Дивейн проснется, начинать ее надо сейчас. Принимается решение сохранить текущие способности, так же как и основную массу настоящей памяти, и временно убрать все данные, предшествующие этому времени. Процесс идет медленно. Он требует проверки, стирания, уплотнения и складирования большого количества информации. Период почти заканчивается, когда освобождается соответствующая ближняя память — для того чтобы пропустить вызов в глубинные слои.

Воспоминания обрушиваются на сонное подсознание Дивейна. Холодный английский замок, где он провел большую часть четырнадцатого века. Женщина с рыжими волосами и лютней в руках. Дети. Его дети. Битва у Верблюжьего холма в 527 году, где он получил самую серьезную рану за всю свою невероятно долгую жизнь. Рим во времена расцвета Империи и долгое лето в Египте...

Слишком рано. Назад...

Тысячелетия со своим народом, путешествия по берегам Европы...

И до этого...

Поздним утром следующего дня, когда солнце уже высоко стояло над южной частью Ирландии, Джи'Тбад'Эовад'Дван открыл глаза навстречу первым мгновениям полной осознанности, которой он не испытывал более пятнадцати веков.

Дван медленно сел на кровати, потом поднялся и по холодному, отполированному полу босиком пошел к лестнице, что вела наверх, к люку.

Он стоял обнаженным на вершине небольшого холма, утопающего в солнечных лучах, глядя на окружающий мир, на поля, покрытые зеленой травой, на голубое небо и несколько древних аэрокаров, неторопливо курсирующих в поле его зрения, на коров, лениво бредущих по дальним пастбищам. Он смотрел на все это с величайшим удивлением, настолько интенсивным, что оно грозило перерасти в ужас, от которого могло взорваться сердце.

Воспоминания о последних десятилетиях были яркими, но не ярче воспоминаний детства. Он помнил Танец и свои молитвы в Храмах Кюльена также четко, как Декларацию об Объединении Земли Сары Алмундсен, принятую пятьдесят семь лет назад. Он помнил, как его тренировали, готовя стать Защитником, и ночной кошмар шиабры. Он помнил изгнание — сюда, в этот мир.

Он помнил вероотступника.

Танцора.

Дван стоял, невидяще уставясь на яркую зелень Южной Ирландии, вспоминая битву, в которой был повержен, и рану, из-за которой остался без этой долговременной памяти, без всего, кроме смутных воспоминаний о существовании до того злосчастного дня в пятьсот двадцать седьмом году, когда Король принял смерть от руки собственного сына.

Ему было более пятидесяти тысяч лет, и он помнил их все.

Помнил подготовку, сделавшую из него того, кем он стал сейчас, навыки и приемы, которым его научили, Посвящение, принятое еще ребенком.

— Мы рождаемся ущербными, но жизнь исцеляет. Ты понимаешь?

— Я понимаю, что ущербен.

— Ты Защитник, служитель Живого Пламени. Клянешься ли ты всю жизнь служить Пламени?

Стоя в центре Священного Круга в Кюльене пятьдесят одну тысячу лет назад, Джи'Тбад'Эовад'Дван прошептал:

— Да. Клянусь.

— Сможешь убить, если понадобится?

— Да.

— Сможешь умереть во имя долга и продолжать жить, вопреки собственным желаниям, если того потребует служение Пламени?

— Да.

Живое Пламя вспыхнуло вокруг него...

Через пятьдесят одну тысячу лет, стоя на вершине холма на юге Ирландии, Уильям Дивейн вновь ощутил, как Пламя охватило и обволокло его обнаженное тело, на долю секунды превратив его в светоносную статую, сияющую ярче самого солнца.

Спустя несколько часов в тот же день Уильям Дивейн на шатле вылетел во Францию, в Амьен, чтобы начать поиски.

Джи'Суэй'Ободи'Седон, человек, которым Дван всю жизнь восхищался и которого ненавидел больше всего на свете, остался жив. По его, Двана, вине.

Эту ошибку необходимо было как можно быстрее исправить.

2

На крыше старого кирпичного дома Роберта был разбит садик в японском стиле: кусочек ландшафта с цветами и травой и даже два деревца — яблоня и лимон.

Ранним утром 4 июля, когда люди по всей Оккупированной Америке готовились к повсеместным вспышкам насилия, ставшим уже традицией, Роберт Дазай Йо и Дэнис Кастанаверас выдергивали сорняки.

Они работали не торопясь, посвятив прополке садика почти все утро. Роберт на сегодня отменил занятия: трудно ожидать, что его ученики осмелятся выйти на улицу, когда сам он сделал бы это только при самых неотложных обстоятельствах.

Даже учение шиабры не спасло бы его от всего, даже Ночной Лик может погибнуть от рук толпы. А в такой день, да еще в непосредственной близости от Капитолия, может случиться все что угодно.

— Когда приступаешь?

— В следующий понедельник. Риппер уехал из Капитолия и вернется после Дня независимости. Роберт кивнул:

— Ничего удивительного. Большинство из Совета Объединения поступили точно так же. Я уверен, что Эддор тоже предпочел бы уехать, но это дало бы его врагам слишком мощное оружие. Будешь искать себе квартиру?

— Наверное, в выходные.

— Можешь занять гостевую комнату. Если хочешь.

— Достаточно близко, подходит. Я бы предпочла жить недалеко от работы.

Роберт опять кивнул и слегка улыбнулся.

— Я немного нервничаю.

— Уверен, ты справишься, — мягко сказал японец.

— Надеюсь. И еще надеюсь, что моя работа... будет иметь смысл.

После получасовой работы на солнцепеке Дэнис поинтересовалась:

— Это полезное растение или сорняк?

— Дай-ка я взгляну... растение.

— А я его уже вырвала.

— Со временем, — заметил Роберт, — из него вырос бы цветок.

— Уже не вырастет.

— Жаль, — Роберт положил культиватор. — Кажется, все. Они сели на траву в тени яблони и стали пить неподслащенный лимонад.

— Я подметил одну интересную черту у людей, которые хотят служить, Дэнис. Таким людям свойственно иметь проблемы с собственным имиджем. Мне кажется, что в своем служении они ищут... самоопределения.

Девушка потягивала лимонад, не глядя на него.

— Ну и ладно.

— Ты довольна?

После долгого молчания Дэнис проговорила:

— Не очень.

— Ты себя-то любишь?

— Конечно! — В голосе молодой женщины явственно прозвучали нотки негодования, которое она не смогла подавить. — А ты как думаешь? — Она помолчала. — Если я еще не стала собой, то наверняка хочу стать.

Роберт улыбнулся:

— Но если ты любишь себя, то почему недовольна? Дэнис уставилась на него:

— Для тебя станет понятней, если я скажу, что сейчас я иногда сама не знаю, кто я, черт побери, на самом деле.

— Хорошая шутка. Ты себя любишь, но не уверена в том, кто ты есть. — Роберт Йо кивнул, налил себе из кувшина еще стакан прохладительного напитка, а потом спросил: — Так кем же ты хочешь быть?

1

В свой двадцать третий день рождения Дэнис отпросилась с работы пораньше, чтобы поужинать с Джимми Рамиресом. Это был один из лучших ее друзей после Трента и танцовщицы Тарин Шуйлер, самой близкой ее подружки. Он позвонил в обед, чтобы удостовериться, не изменились ли планы насчет ужина. Его образ появился в голографическом кубе над ее столом — фигура преуспевающего молодого юриста в изысканном деловом костюме. Когда Рамирес заговорил, в его голосе не осталось и следа того неистребимого акцента обитателя Фринджа, что раньше присутствовал в его речи.

— Все по-прежнему?

— Да, конечно. В «Красной Линии», ровно в восемь.

Джимми Рамирес, некогда Храмовый Дракон, затем правая рука Неуловимого Трента, а ныне — помощник общественного адвоката от Нью-Йорка, улыбнулся Дэнис:

— Там и увидимся.

После обеда Риппер, Дэнис и Ичабод Мартин работали над материалами Зарубежного Миротворческого комитета Совета Объединения. Риппер был его председателем.

Они находились в офисе Риппера. Теперь здесь не было так по-нищенски пусто и голо, как при их первой встрече. Пустое место заполнялось каким-нибудь экзотическим голографическим изображением. Сегодня они сидели в огромном зеленом храме, состоящем из деревьев. Где-то в отдалении мелодично журчал ручей, не заглушая звуки нормальной речи.

— А это кто?

— Можно сказать, новичок, — пояснил Мартин. — Однако он с поразительной быстротой поднялся из рядов сторонников Общества «Джонни Реба». Называет себя мсье Ободи. Говорит на английском с акцентом, возможно итальянским, имеет крепкие связи с некоторыми из Семейств Старой Мафии. Поговаривают, что он занимался сутенерством, но сказать это ему в лицо — значит быть убитым. Он играет одну из ведущих ролей во властных структурах организации, хотя трудно определить его истинное положение по отношению к Томми Буну. Томми Буна, кстати говоря, никто не видел последние пару недель.

Дэнис и Ичабод Мартин расположились в креслах напротив Риппера. Последний сидел за столом, закрыв глаза. Его висков касались электродные пластины большого и несколько старомодного следящего устройства. Из вежливости, хотя и Дэнис, и Ичабод уже видели эту голограмму, Риппер сделал ее дубликат: изображение висело в воздухе справа от Дэнис, частично заслоняя полоску леса.

Тот, о ком шла речь, был высок, выше двух метров. Длинные светлые волосы стянуты в хвост. Глаза бледно-голубые со слегка азиатским разрезом. Черты лица нечеткие — голограмма снималась с расстояния двести метров, когда Ободи спешил к ожидающему шатлу. Длинный черный лимузин с затемненными окнами, в котором он прибыл, как раз виднелся на заднем плане. Двое известных террористов из «Общества Джонни Реба» следовали за Ободи по пятам.

— И что же предпринимают миротворцы по отношению к этому выскочке?

— Они задержали вдвое больше подозреваемых, чем обычно, — тихо проговорила Дэнис. Риппер кивнул:

— Чудесно. — Он открыл глаза и мрачно спросил: — Да что с ними происходит?

Дэнис промолчала, а Ичабод Мартин спокойно пояснил:

— Миротворцы уже очень давно не сталкивались с настоящей угрозой. Может, поэтому они и не могут никак поверить, что встретили стоящего противника?

— А я — то полагал, что Неуловимый Трент поколебал их самоуверенность, — проворчал Риппер. — Сколько сейчас насчитывается членов в ОДР?

— Почти пятнадцать тысяч, — без паузы ответила Дэнис. — Раньше, когда они превышали это количество, миротворцы начинали усиленно прорежать их ряды. Не знаю, почему они не делают этого сейчас, тем более имея достоверные сведения о том, что подпольщики интенсивно вооружаются. Да, есть еще кое-что интересное... Вы видели докладную записку комиссара Венса?

— Нет... подождите. — Риппер снова закрыл глаза. — Действительно интересно, — согласился он через мгновение. — Но при чем здесь Амьен?

Дэнис покачала головой:

— Не знаю, мсье Риппер. Возле Амьена у миротворцев есть Центр предварительного заключения. Может, они когда-то держали там этого Ободи? Только в этом случае докладная от Венса приобретает смысл.

— А можно это как-то выяснить?

Ичабод Мартин криво ухмыльнулся:

— Можно послать запрос. Но вы же знаете миротворцев, особенно когда дело касается Венса. Вполне вероятно, что нас вежливо пошлют и посоветуют заниматься своими делами.

— А это и есть наше дело!

Мартин кивнул, а Риппер вздохнул и продолжил:

— Вы уж постарайтесь нарыть что-нибудь конкретное. Что дальше?

— Закон в комитете по вопросу о собственности ИРов.

— Я намерен голосовать против. Незаконно само существование искусственных интеллектов, и я вообще не понимаю, с какой целью написан законопроект. Разве что для раздувания антиировской паранойи.

— Этот закон поддерживает Департамент наблюдения за Инфосетью МС, — заметила Дэнис. — У них что-то есть на Пена. Уж не знаю что, но думаю, он именно по этой причине поддержал законопроект. Проголосуете против, настроите их против себя.

Риппер сел ровнее.

— ДНИ, говорите, поддерживает?

— Да.

— Откуда вы это знаете?

— Я просто выполняю свою работу, — спокойно ответила Дэнис. — Они считают, что если удастся запретить искусственным интеллектам владеть собственностью, то у них не будет доступа к безопасным процессорам. Обычный ИР не очень-то дружелюбно настроен к Объединению, некоторые из них сотрудничают с подпольными движениями. Преградить им свободный доступ к защищенным процессорам — вот в чем идея.

— А это вы откуда знаете? — мрачно спросил Риппер. Об этом Дэнис сообщил Ральф, поэтому она ответила уклончиво:

— Среди моих знакомых имеется не один Игрок. Риппер посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Не знаю, благодарить мне вас или уволить. Черт побери, Даймара, общение с Игроками не входит в ваши обязанности. Последнее, чего бы я хотел, — это испортить отношения с Департаментом.

— Знаю, — Дэнис улыбнулась. — Но вы же всегда можете поменять свое решение и проголосовать за законопроект. Стоит ли, в самом деле, портить отношения с ДНИ ради такой мелочи?

Риппер медленно кивнул:

— Поговорим об этом позже. Мартин, еще остались какие-нибудь вопросы по безопасности?

— Нет.

— Хорошо, ты останься. Даймара, это все.

Дэнис встала и вышла, ничего больше не сказав. Риппер и Ичабод были уже заняты обсуждением других проблем, ни один из них не обратил внимания на ее уход.

Они сидели друг против друга в позе лотоса на коврике. У Роберта закончились дневные занятия, а до начала вечерних оставалось еще несколько часов.

— Я в последнее время чувствую себя так, словно мне некогда дышать, — пожаловалась девушка.

— Плохо, — произнес Роберт. Он жевал мятную жвачку. — Без воздуха люди умирают. Это чаще всего случается с Дальнепроходцами. — Он чуть наклонил голову набок. — Но на Земле такое редкость.

— Не смешно.

Роберт пожал плечами:

— Женское мнение.

— В субботу мы отправляемся в Индию, потом в Австралию, затем в Японию и обратно в Нью-Йорк. Все это время мне придется проводить в обществе Риппера, за исключением часа или двух в сутки.

Роберт сочувственно кивнул.

— Ты знаешь о моем отношении к Рипперу. Он хороший человек. Но навязанный контакт — это всегда тяжело, Роберт. Каждый раз, когда мы отправляемся в эти чертовы поездки, я чувствую, что не хочу разговаривать с ним, пока мы не вернемся. И чем дольше мы в пути, тем сильнее я не желаю с ним общаться. Иногда мне кажется, что он просто ничтожество.

— Дуглас может быть очень сосредоточенным.

— Да, и это тоже проблема. Проверяются самые мельчайшие детали, Роберт. Я никогда не чувствовала себя некомпетентной до тех пор пока не занялась этой работой, — но за последнее время только такой себя и ощущаю. Особенно после того покушения в Португалии.

— Которое ты предотвратила. Я и сам не справился бы лучше.

— Он не должен был даже подобраться так близко. Во многом виноват Ичабод — он оказался еще безалабернее меня, а это уже что-то, но в остальном моя вина. Мы обязаны были проверить номер под комнатой Риппера. — Дэнис замолчала, задумавшись. — Не знаю, выдержу ли такое напряжение еще семь месяцев. Знаешь, я и не представляла, на что иду, когда решила заняться политикой. Это скучно и утомительно, и... слушай, тебе необходимо жевать, когда мы разговариваем?

Роберт виновато заморгал:

— Нет. Вовсе нет. — Он сделал глотательное движение и продолжил: — Противная привычка, признаю, но без жвачки я буду полным совершенством, а это еще хуже. Сколько у тебя времени?

— Час. Потом мне надо принять душ и идти на встречу с Джимми Рамиресом.

— Тогда мы пропустим сегодня медитацию и начнем с растяжки.

Дэнис глубоко вздохнула.

— Раньше, когда я танцевала, то не чувствовала, будто что-то делаю и это что-то изменяет. Но было куда приятнее.

Роберт встал и жестом пригласил ее присоединиться к нему.

— А теперь тай чи, для расслабления.

Дэнис продолжала, не двигаясь, сидеть в позе лотоса.

— То, чем я занимаюсь сейчас, имеет значение, — сказала она.

— Действительно. Ро дезет энелли.

— Почему ты так странно разговариваешь со мной?

— И правда, почему? — задумчиво проговорил Роберт Дазай Йо и протянул ей руку, помогая встать. — Этот язык, девочка моя, называется шиата, и скоро я расскажу тебе о нем больше. А сейчас давай начнем.

Она встретилась с Джимми Рамиресом ровно в восемь в «Красной Линии». В этом отеле работали двое старинных друзей Трента — Джоди Джоди и Берд, пара бывших беспризорников, вырвавшихся из Фринджа вместе с Трентом и Рамиресом. Берд, не без помощи друзей, наконец-то привык к жизни в патрулируемом секторе. Джоди Джоди, наоборот, с первых же дней привязалась к такой жизни, как миротворец к дешевому вину. В обществе, которое все больше старело, Джимми Рамирес в свои двадцать восемь был самым молодым помощником общественного адвоката в Нью-Йорке.

Дэнис иногда казалось, что перед ней совсем незнакомый человек. Если бы она не знала, что за благопристойным фасадом скрывается бывший уличный воришка и член банды из Фринджа, бывший полупрофессиональный боксер и взломщик, ни за что бы об этом не догадалась по внешнему виду Джимми. Он был красивым мужчиной, никогда не изменявшим себя при помощи биоскульптуры. Смесь гаитянской, белой и пуэрториканской крови составила почти такую же уникальную генную комбинацию, как и ее собственная. Он всегда носил рубашки с длинными рукавами, чтобы не виден был тонкий шрам, отделявший старую часть его руки от новой, выращенной. Пара таких же шрамов украшала его ноги, напоминая о той ночи, когда Джимми и Дэнис вырвали Трента из Центра предварительного заключения Миротворческих сил в Капитолии.

Она иногда гадала, что случилось бы с Джимми Рамиресом, не повстречайся он на жизненном пути с Трентом? Наверное, все сложилось бы по-другому, но так уж вышло, что они оказались вовлечены в очень важные события, и эти события изменили их всех. Хотя она не верила в судьбу, ей подумалось, что некоторые рождаются для того, чтобы исполнять великие предначертания, а другие достигают величия только благодаря случаю.

Ей ни разу не пришло в голову отнести Джимми Рамиреса к последней категории.

Джоди Джоди лично проводила их к столику. Она стала менеджером по обслуживанию посетителей в одном из самых первоклассных отелей Нью-Йорка. Дэнис никогда не знала, как с ней держаться. Блондинка с голубыми глазами и весьма своеобразным чувством юмора, какого Дэнис ни у кого больше не встречала, приветливо улыбнулась и легкой, пружинящей походкой зашагала в глубь зала. Она уже лет пять как не занималась гостями сама, но для старых приятелей сделала исключение. Усадив друзей в самом тихом и укромном уголке ресторана, она склонилась над столиком и с улыбкой поздравила Дэнис:

— С днем рождения, дорогая.

Носительницу телепатического дара приятно удивило, что Джоди Джоди об этом помнит.

— Спасибо.

Они с Джимми почти не разговаривали за ужином. Рамирес принес подарок, завернутый в золотую фольгу, положил его на край стола рядом с собой, но не вручал до тех пор, пока не подали десерт. Дэнис позволила себе ломтик сырного пирога и, доедая его, открыла коробку.

Шляпа.

Девушка медленно вытащила ее из картонки.

Черный котелок с красной шелковой лентой по околышу.

— Знаешь, — помолчав, сказала она, — у меня никогда не было шляпы. Я даже ни разу их не примеряла.

— Примерь.

Она надела, медленно и мягко опустив на волосы фетровые поля:

— Ну как?

Джимми Рамирес посмотрел ей прямо в глаза:

— Стыд и позор, что у тебя сейчас нет любовника. Смотришься классно, как раз так, как я и думал.

— Да?

— Тебе, наверное, не стоит носить ее на людях. Это соблазн, которому слишком опасно подвергать большинство мужчин и некоторых женщин.

Дэнис сняла шляпу и положила ее назад в коробку.

— Думаю, у тебя пунктик насчет шляп.

— У кого, у меня? С чего ты взяла? Да ничего подобного! — Джимми ухмыльнулся. — Ну ладно, есть такое дело. Но совсем крошечный.

Может, из-за вина, что она выпила, Дэнис даже не задумалась, прежде чем задала вопрос:

— Джимми, как это получилось, что ты никогда со мной не заигрывал?

Улыбка тотчас исчезла, и Джимми долгое время молча смотрел на нее. Наконец он хмуро проворчал:

— Ты это серьезно?

— Да.

Джимми явно испытывал неудобство.

— А ты не знаешь! Я имею в виду...

Дэнис тихо ответила:

— Я не делаю этого. Я прикоснулась к тебе однажды, когда в. первый раз встретила, потому что ты меня напугал. Потом узнала, что ты любишь Трента, и в этом больше не было необходимости.

Джимми покачал головой и откровенно заявил:

— В чем-то ты страшный человек.

— Прикосновение... — Дэнис прикусила губу. — Это больно, Джимми. Тебе больно, всему твоему существу. Ты живешь с этой ужасной болью внутри, страдая от насилия и предательств, но тебя это не беспокоит, потому что это твоя боль и ты к ней привык. Но когда я прикасаюсь к тебе, я забираю всю твою боль, всю сразу. Я никогда не делаю этого без очень, очень веского повода.