2

Корабль неторопливо дрейфовал сквозь межпространственный туннель.

Стены туннеля упруго обволакивали корпус, клубясь вокруг него серым вихрем линий и сфер. По мере продвижения звездолета туннель медленно расширялся, неохотно пропуская инородное тело дальше по пути его следования.

Оставшийся позади уже пройденный участок туннеля быстро сжимался до первоначальных размеров тончайшего шнура бесконечно малого диаметра.

Почти полгода понадобилось кораблю, чтобы преодолеть неблизкое расстояние до планеты Изгнания, и на весь этот длительный срок мир Двана сузился до размеров звездолета. Свободные от дежурства часы он посвящал молитвам или прогулкам по бесконечным пустым коридорам гигантского звездного корабля. Центром и источником существования этого замкнутого мирка служила Грависфера, установленная в центральной рубке управления. Именно она позволяла членам экипажа и пассажирам-изгнанникам сохранять во время полета привычную силу тяжести. Некоторые утверждали, что ощущают различие между гравитацией близ Сферы и на периферийных палубах, но Дван считал их болтунами, занимающимися самообманом. Сам он никакой разницы не чувствовал, несмотря на собственный вес, куда больший, чем у кого бы то ни было на борту. Если бы она действительно имела место, он наверняка заметил бы это первым.

На первой палубе вокруг Грависферы сконцентрировался целый комплекс отсеков, в которых размещались аппаратура управления кораблем, научно-технические службы, лаборатории и один Ро Харисти знает что еще, благодаря чему пилоты и инженеры вели звездолет заданным курсом. Ходили слухи, что для этой цели они используют думающие машины. Дван подозревал, что слухи эти небезосновательны, но гнал от себя крамольные мысли, не желая иметь ничего общего с подобной ересью. Один из самых могущественных противников Народа Пламени во времена Войн Раскола активно применял думающие машины практически во всех сферах деятельности; по сей день в кланах непослушных детей пугают страшными сказками о механических и электронных монстрах.

В процессе нормального полета обязанности пилотов, навигаторов и инженеров не были особо обременительными. Лишь в тех редких случаях, когда звездолет по несчастливой случайности сталкивался в пространстве с рейдером Империи слимов, им приходилось выкладываться до конца, применяя все свои знания, умение и навыки, чтобы дать неприятелю должный отпор.

«Как правило, безуспешный», — не без доли цинизма подумал Дван.

Люди Народа Пламени никогда не сдавались в плен, а слимы в свою очередь не ведали пощады. За минувшие с начала конфликта три с лишним тысячелетия ни один из звездолетов Пламени не одержал верх в схватке с военными кораблями слимов; лишь единицам удалось избежать боя и вернуться домой.

Впрочем, в этом рейсе вероятность встречи со слимами была крайне невелика: маршрут транспорта с изгнанниками пролегал далеко за пределами территориальных владений Империи.

На второй палубе размещались всякого рода вспомогательные службы: оранжереи с гидропоникой, системы жизнеобеспечения с запасами кислорода, ремонтные мастерские и склады, где среди прочего оборудования хранилась дюжина хронокапсул, служащих для сохранения тех раненых или травмированных, которых невозможно спасти своими средствами, до возвращения на родную планету, где к их услугам окажутся все достижения современной медицины.

На третьей палубе проживали в отдельных каютах члены экипажа и научно-технический персонал, многие из которых отправились в полет со своими носительницами. Третья была единственной из палуб, по которой Дван избегал прогуливаться. Его присутствие среди этих людей в их свободное от вахты время явилось бы нарушением неписаных законов этики. Никто из них, разумеется, не позволил бы себе грубого слова или неприязненного взгляда в его адрес, но факт оставался фактом: они боялись его, и никакие усилия со стороны Двана и других Защитников не в состоянии были изменить сложившееся положение вещей.

Сам Дван жил в казармах Защитников на четвертой палубе; здесь же находился походный Храм Зарадинов. И Ее Место — самое большое открытое пространство во всем корабле, включая храмовую площадь вместе с Храмом. Выполняй их звездолет чисто военную миссию, в Ее апартаментах поселился бы командир корабля или Страж, глава Защитников, — в зависимости от того, чей послужной список длиннее. Но в этот раз все оказалось по-другому. Насколько было известно Двану, впервые за всю историю Хранительница Пламени покинула Мир и взошла на борт звездолета.

На пятой палубе содержались мятежные Танцоры и последовавшие за ними в изгнание приверженцы. Именно здесь несли службу Дван и другие Защитники. Здесь же он чаще всего прогуливался — на виду у более чем четырех тысяч пленников, кого был приставлен охранять. В отличие от узилищ других Танцоров во время прогулок Дван редко навещал место заточения предводителя еретиков. Ему более чем хватало общения с ним во время исполнения служебных обязанностей.

Всего в изгнание отправились восемь Танцоров. Остальные четыре тысячи составили их приверженцы, мужчины и носительницы, добровольно разделившие их судьбу. Двадцать больших камер казарменного типа, по двести человек в каждой. Двери забраны силовым полем, сквозь которое не пройти никому, кроме Защитников, выполняющих охранные функции. Среди заключенных не было ни одного бывшего обладателя Щита и Плаща; все Защитники, примкнувшие к бунту Седона, погибли. Большинство покончили самоубийством, остальные пали от рук своих же собратьев, оставшихся лояльными.

Других Танцоров, помимо изгнанников, на борту не было. Вожак восставших проявил непостижимую способность совращать коллег по ремеслу своими крамольными идеями. Поэтому Старейшины Анеда благоразумно порешили не посылать никого, дабы не подвергать соблазну и не допускать дальнейшего распространения ереси.

Шестая палуба вплотную примыкала ко внутренней оболочке корпуса звездолета и была самой большой из всех как по площади, так и по кубатуре. Высота потолка здесь в пять или шесть раз превышала человеческий рост. Значительную часть свободного пространства занимали боевые ракеты с аннигиляционным зарядом. Ряд за рядом тянулись ракетные установки, хищно нацелив в зенит жала носителей, готовых в любой момент изрыгнуть в пространство свой смертоносный груз. С внешней стороны корпус корабля щетинился протонными орудиями, что придавало ему вид испещренного кратерами астероида. Промежутки между батареями занимали генераторы поля. Их активировали только в том случае, когда звездолет подвергался смертельной опасности, будучи атакован неприятельским военным кораблем.

Из других систем вооружения стоит упомянуть генераторы черных дыр. Эти смертоносные устройства при удачном попадании могли уничтожить не только вражеский рейдер, но и небольшую планету. Беда в том, что они были слишком массивны и не обладали необходимой скорострельностью. Во всяком случае, за всю историю конфликта не было зарегистрировано ни одного случая попадания в корабль слимов. Имелось на борту и оружие оборонительного плана: аннигиляционные мины и кластер-бомбы, которые помогали в случае необходимости обеспечить успешное отступление. Все прочие виды вооружения, хранившиеся в арсенале, применялись в боевых действиях крайне редко или вообще никогда.

Но главной достопримечательностью шестой палубы была смотровая площадка, с которой желающие могли обозреть внутреннее строение межпространственного туннеля. В нормальном пространстве всегда находились охотники полюбоваться россыпью звезд на фоне черного бархата Вселенной, а во время прохождения туннеля один только Дван регулярно заглядывал сюда, чтобы понаблюдать за серым штормом, бушующим за бортом.

Первые недели полета это странное зрелище вызывало у него— как и у всех остальных — чувство беспокойства и даже тревоги. Но постепенно он привык и даже начал находить в нем удовольствие. С тех пор он взял за правило проводить здесь последние часы отдыха перед заступлением на дежурство. Просто сидел и смотрел, закутавшись в теплый плащ от пронизывающего холода шестой палубы.

Только полные невежды считают межпространственные туннели пустыми.

На самом деле в них присутствуют две различные формы. Чего? Вот вопрос!

Первая — струи, грациозно извивающиеся, словно змеи. Они струятся перед глазами, как будто стремясь проникнуть в подсознание наблюдателя и оплести его своими изгибами. Линии редко пересекаются; когда же такое происходит, две линии на некоторое время сливаются и движутся вместе, прежде чем снова разделиться. Дван понимал, что это глупости, но у него сложилось стойкое впечатление, что в момент слияния линии каким-то образом обмениваются информацией. Все они имели одну и ту же окраску: темно-серую, без вариаций.

Вторая форма — сфера — окрашена в тот же серый цвет, но уже различных оттенков, от совсем светлого до приближающегося к черному. Скорее всего, то была просто игра воображения, но однажды Двану показалось, что он увидел белую сферу. Варьировались они и по размерам. Иногда попадались гиганты, не уступающие величиной звездолету; такие огромные, что стены туннеля раздавались на их пути точно так же, как при прохождении корабля. Да и линии в этом плане тоже отличались разнообразием: одни толстые и мохнатые, как канаты, другие гладкие и тонкие, как луч лазера.

Линии и сферы двигались вместе, то и дело соприкасаясь и изменяя траекторию. Сначала их движение казалось Двану беспорядочным, но со временем он научился видеть ритм и своеобразный смысл в хаотических на первый взгляд, изгибах линий, пляске сфер и переливах серого на их поверхности. Его не покидало томительное ощущение ускользающей разгадки. Будь у него достаточно времени на наблюдение, возможно, он сумел бы что-то понять, но Дван был простым Защитником, получившим лишь необходимое для выполнения своих обязанностей религиозное и светское образование.

Если бы он стал Хранителем или Танцором, тогда у него действительно появился бы шанс познать Непознанное, как это сделали Зарадины три с половиной миллиарда лет тому назад.

Но это совсем другая история.

А Двану настало время возвращаться на дежурство.

Не так ли и мы все за суетой и рутиной порой упускаем то главное, ради чего только, может быть, и стоит жить? Места содержания восьмерых Танцоров-изгнанников размещались на максимальном отдалении друг от друга, насколько позволяли размеры пятой палубы.

Мэй'Арад'Мара, старейший и опытнейший из всех Защитников на борту тюремного транспорта, сидел у периметра внутри защитной пентаграммы, ограждающей узилище Танцора Седона. Его иссиня-черный плащ скрепляла на плече застежка с эмблемой его ранга — золотое колесо Стража.

На поясе у него висел китжан.

У его ног стояла небольшая чаша с черными чернилами.

Мара поднялся, завидев приближающегося Двана, и встал на границе ограждения. Они коротко соприкоснулись лбами, причем младшему пришлось низко наклониться, чтобы выполнить церемониал приветствия.

— Принимаю долг, — первым произнес ритуальную фразу Дван.

— Отдаю долг, — откликнулся Мара.

Носком сапога Страж стер часть периметра, вышел из пятиугольника и передал сменщику китжан. Тот вошел внутрь, окунул палец в чашу с чернилами и восстановил нарушенный отрезок. Закончив, посмотрел на Мару и тихо спросил:

— Как он?

Страж покачал головой и сплюнул:

— Со мной он общаться не желает. И правильно делает.

Дван кивнул, прикрепил китжан к поясу и уселся на пол, скрестив ноги. Лицом к лицу с заключенным.

Мара ушел.

Мертвая тишина окутывала обе сидящие друг против друга фигуры. Двана и Седона.

До ушей Двана доносился отдаленный гул голосов мятежников из ближайшей камеры. Силовые поля не позволяли им вырваться наружу, но не препятствовали делать это звукам.

Танцора, разумеется, не в состоянии удержать взаперти ни двери, ни стены. Особенно если ему уж очень сильно приспичит выбраться на волю. Поэтому их содержали на открытом пространстве, внутри защитных пентаграмм, начертанных специально подобранными командами Хранителей. В некоторых местах периметра заговоренные чернила лежали в десять-двенадцать слоев.

Над пентаграммой Седона трудились особенно тщательно. Ее начертали, сопровождая процесс соответствующими заклинаниями, более тридцати раз. В результате граница периметра выглядела не просто чернильной чертой, а представляла собой реальную преграду, возвышающуюся почти на миллиметр над поверхностью палубы. Бледные язычки пламени плясали в каждой из оконечностей пятиугольника.

Седон беспокойно зашевелился. Он был обнажен, бугры тренированных мышц рельефно выделялись на идеально сложенной фигуре. Внутри пентаграммы хватало места, чтобы свободно двигаться, заниматься упражнениями и даже Танцевать, если такое вдруг взбредет в голову. Но за все время полета, насколько было известно Двану, ни один из Танцоров ни разу не позволил себе этого.

На освещении пятой палубы сознательно экономили, а в местах содержания Танцоров вообще было темно, как в сумерках. Дван так и не узнал, к чему эти меры. Возможно, для поддержки охранных частиц Пламени, горящих по углам пентаграммы, а возможно, просто для того чтобы сделать период заключения еще более невыносимым для вожаков мятежников.

Голос Седона, звучный и проникновенный, как всегда неожиданно резанул по ушам Защитника:

— Как ты себя сегодня чувствуешь, мой друг?

Дван не сделал замечания узнику за фамильярное обращение.

— Спасибо, все хорошо. А как ты?

— Как может чувствовать себя насильно заточенный пленник? Сегодня похоже на вчера, а завтра будет похоже на сегодня.

Глаза Седона — карие, хотя при таком освещении у Двана не было полной уверенности, — остановились на собеседнике.

— Как тебе обед? Понравился? — поспешно спросил Дван, стремясь избежать чувства неловкости, всегда возникавшего у него под пристальным взглядом Танцора.

— Я выше того, чтобы жаловаться на качество пищи, но протестую против оскорбления моего достоинства. Я вынужден отправлять естественные надобности в металлическое судно под неусыпными взорами моих тюремщиков, затем накрывать его металлической крышкой и проталкивать за черту. Для человека моего ранга терпеть подобное положение вещей унизительно.

— Увы, я не в силах изменить установленный порядок. Мы стараемся не задевать без нужды чувства заключенных, но только в тех случаях, когда это не угрожает безопасности корабля и его экипажа.

Седон замер как изваяние, внимательно разглядывая Защитника и словно оценивая, насколько тот искренен.

— Я понимаю, — произнес он лишенным эмоций голосом. — И не Питаю за это вражды к тебе, мой друг.

— Польщен, — честно признался Дван.

— Продолжим вчерашнюю беседу?

— Если пожелаешь.

— Ты родился близ Кюльена?

— Да. Обучение проходил в Пруфаке.

— Среди твоих предков были Танцоры. — Последняя фраза прозвучала как утверждение, а не вопрос.

— В большом количестве. В шестнадцатом колене, к примеру, Танцорами стали шестеро из восьми мужчин моего рода. А еще двое — Хранителями.

— Прекрасная родословная линия. И я удивлен, что потомок столь славных предков предпочел Щит и теперь охраняет эту вонючую космическую тюрьму.

— Еще в раннем детстве медики определили, что я вырасту необыкновенно крупным мужчиной. Хранитель Кюльена посчитал, что это помешает мне на стезе Танцора.

— Среди Танцоров хватает крупных мужчин, что отнюдь не мешает им успешно Танцевать.

— Все верно, — кивнул Дван. — Но фактор размера, являющийся недостатком для Танцора, дает несомненное преимущество избравшему карьеру Защитника. Став на этот путь, я обеспечил себе достойное будущее и уважение окружающих.

— А ты никогда не задумывался, что существуют и другие способы достичь того же и даже неизмеримо большего.

— Нет, — медленно покачал головой Дван, — никогда. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду существующий порядок вещей. Почему ребенок лишен права выбора собственного будущего? Почему он не может заявить: я хочу стать тем-то или тем-то? И почему не помочь ему осуществить этот выбор?

— Мне странны твои речи, Седон. Не знаю, какие порядки в клане Джи'Суэй, но в моем клане, Джи'Тбад, все по-другому.

— Ничего подобного! — с жаром воскликнул Танцор. Он вскочил на ноги, дрожа всем телом и устремив на Защитника горящий внутренним пламенем взор. Голос его понизился до яростного шепота: — Среди моих приверженцев есть представители обоих кланов. А кроме того, еще кланов Джента, Керси, Альвен и даже Мэй, хотя последних немного. Спроси у них, если не веришь мне. По всему нашему Миру везде одно и то же. Будь ты Танцором, ты бы об этом знал. Мы много путешествуем и видим гораздо больше, чем какой-нибудь провинциальный Хранитель, не говоря уже о Защитнике. Да что говорить! Нам, странствующим Танцорам, известно такое, о чем понятия не имеют большинство из элиты, включая наших бывших коллег, что предпочли принять ранг Старейшин Анеда и взвалить на свои плечи бремя правления Миром. Поверь мне, Дван, повсюду царит один и тот же порядок, — настойчиво повторил Седон. — Куда ни сунься, везде полное отсутствие выбора, свободы воли, права на собственное мнение. И везде раболепное пресмыкательство перед Анеда, как будто они не те же Танцоры, Хранители и Защитники, только облаченные в белые одеяния Храма Зарадинов,

Тембр его голоса, внезапно сделавшегося мягким, почти ласкающим, проникающим в потаенные глубины, насторожил Двана. То была не Речь — Седон не стал бы рисковать с Защитником, — но и без этого могущественного инструмента Танцор владел искусством убеждения и обольщения на таком уровне, какой и не снился большинству его современников.

Хотя мысль его граничила с ересью, Дван в который раз задумался, не лучше ли было вверить всех мятежных Танцоров попечению простых носительниц, пусть даже мало приспособленных для несения караульной службы. Он сильно сомневался, что хотя бы один из восьмерых сумеет заставить себя заговорить с женщиной неизмеримо низшего ранга. Разве что сам Седон, хотя и в этом случае ему вряд ли удастся в достаточной степени скрыть свое пренебрежение к собеседнице, чтобы в чем-то по-настоящему убедить, не говоря уже о соблазнении.

Представив себе необразованную носительницу в объятьях предводителя бунтовщиков, Дван не смог удержаться от легкой усмешки.

Должно быть, именно она послужила поводом для очередной вспышки ярости со стороны Седона. Он шагнул вперед, едва не наступив на чернильный барьер, упал на колени и почти вплотную приблизил свое лицо к лицу Защитника.