Его мать умерла, а отец, мачеха и две сестры жили в поместье — только так можно было назвать их усадьбу — в четырех километрах севернее. Дэнис однажды побывала там и ничуть не удивилась тому, что его семья, хоть и доброжелательно настроенная, восприняла ее равной себе.

Вернейший признак богатства: не считая геников, среди которых она выросла, Риппер оказался единственным знакомым Дэнис, у которого в семье было трое детей. Лицензия, позволяющая иметь более одного ребенка, стоила безумно дорого.

Утром они катались верхом, а днем играли в теннис. Риппер оказался прекрасным игроком и даже иногда у нее выигрывал. Техника тоже очень много значит: невероятная скорость и сила подачи Дэнис не всегда помогали устоять перед опытностью Риппера, игравшего с раннего детства. Девушка же всего шесть месяцев назад понятия не имела, с какой стороны браться за ракетку.

После ужина они отправились поплавать в лучах солнечной краски, такой яркой, что она почти не уступала дневному свету. Риппер после нескольких гребков уселся в мелкой части бассейна, вскипающей массирующими водоворотиками, с удовольствием наблюдая, как Дэнис наматывает круг за кругом. Через полчаса она сделала перерыв и присоединилась к нему.

— В колледже, лет тридцать назад, — заметил Риппер, — я выступал в команде пловцов и повидал немало чемпионов. Клянусь, ты плаваешь быстрее любого из них, да и техника у тебя на уровне профессионалов.

— Спасибо.

— Хотел бы я знать, где уличная девчонка из Нью-Йорка могла научиться так плавать?

Дэнис нырнула, чтобы убрать волосы с лица. И ответила настолько правдиво, насколько было возможно в ее положении:

— В Калифорнии, где я отдыхала летом семьдесят второго. Большую часть времени я провела, плавая в Тихом океане. Риппер с любопытством смотрел на нее:

— Это когда ты жила в том поселке для феминисток — как он там назывался?

— "Дом Богини".

Он помолчал, задумчиво разводя ладонями пузырящуюся вокруг него воду. Когда Риппер снова заговорил, тот, кто не знал его образа мышления, мог бы подумать, что он решил изменить тему. Так вот откуда ты — было подтекстом следующего вопроса:

— Кем ты представляешь себя в будущем, Дэнис? Она помотала головой:

— Не знаю.

— Никогда не хотела заняться политикой?

— Ты имеешь в виду — выставить свою кандидатуру? Он безотрывно смотрел на нее:

— Да.

— Нет. Нет, конечно. Не думаю, что я достаточно подготовлена.

— Это ты верно подметила, но у тебя хорошие задатки. К тому же ты еще очень молода, можешь снова пойти учиться.

— Снова учиться? Дуглас, я не была в школе со времени начала Большой Беды. Риппер кивнул:

— И это тоже заметно. Ты ужасно обращаешься с Инфосетью, неграмотно пишешь, невежественна во многих вопросах. Финансы, закон, история, практика бизнеса... — Он пожал плечами. — Но ты умница, стараешься и умеешь обращаться с людьми. Если захочешь пойти учиться, это можно будет устроить. Степень в политологии — возможно, даже степень магистра — тебе совсем не повредит. Можно заняться изучением Кодекса Законов Объединения, это полезно знать, даже если ты не станешь сдавать экзамен. Профессия телохранителя — это бесперспективно, это тупик.

Дэнис захлопала ресницами:

— Ты серьезно?

— Ты выглядишь ужасно испуганной, дорогая. Неужели учиться — это так страшно?

— Мне будет... Дуглас, мне же исполнится тридцать пять, пока я покончу со всем этим!

Советник Объединения Дуглас Риппер тупо пялился на нее несколько секунд, а потом принялся хихикать так, что не мог остановиться.

— Тебе будет... тридцать пять, — с трудом выговорил он, давясь от смеха. — Боже мой, твоя жизнь... закончится. — Он перевернулся на спину в бурлящей теплой воде, уставился в черное ночное небо, проглядывающее сквозь сияние светящейся краски, и захохотал так, что чуть не задохнулся.

— Тридцать пять! — Он попытался сказать что-то еще, но смог только выдохнуть: — Тридцать пять!

Дэнис мстительно столкнула его под воду. Риппер с головой погрузился в бассейн и вынырнул, задыхаясь и кашляя.

— Перестань! Перестань! Я...

Она дала ему возможность сделать вдох, а потом снова притопила и удерживала под водой, пока он не прекратил сопротивляться. Недолго, всего шесть или семь секунд, но ему, должно быть, показалось куда дольше. Он снова задергался, и она отпустила его.

— Прости, — бессвязно выговорил он, — прости, прости, прости.

Дэнис присела на узкий кафельный бортик:

— Не стоит смеяться надо мной.

— Ясно, что не стоит. — Он опять закашлялся, слегка потряс головой. — Верх идиотизма — погибнуть от руки собственного телохранителя! Как бы я объяснил это Ичабоду? — Он подошел к ней, сел рядом и взял за руку. — Извини, ладно?

Дэнис покачала головой:

— Ладно.

— Я больше так не буду.

— В следующий раз ты так легко не отделаешься, — преду-предила она.

Он посмотрел ей в глаза и без тени улыбки проговорил:

— Я очень, очень напуган. Я больше никогда не буду смеяться над тобой.

Она поцеловала его в кончик носа:

— Хорошо.

— Просто...

— Что?

— Ты первая, кого я полюбил с тех пор, как мне исполнилось двадцать, — прошептал он.

Дэнис опустила глаза и чуть заметно кивнула, а Риппер тихо сказал:

— Я хочу, чтобы ты чего-то добилась.

Где-то в городке Энсино, немного северо-западнее Лос-Анджелеса — Каллия Сьерран не знала, где точно, поскольку ее привезли сюда в машине с затемненными окнами, — находилось поместье, где много лет назад зародился культ Эриды — божества раздора.

Проповедник Гарри Девлин когда-то ходил по этой земле, спал в этих комнатах. Где-то в глубине поместья, в маленькой пустой комнате с большим окном-фонарем, Каллия, сцепив за спиной руки, сказала женщине, основавшей «Эризиан Клау» и принявшей в свою организацию и саму Каллию, и ее брата:

— Даже не знаю, с чего начать.

Сидящая лицом к ней и держащая на коленях тонкую фарфоровую чашку женщина была очень стара, хотя в иные времена ее сочли бы тридцати-тридцатипятилетней. Теперь же тонкая и слегка обвисшая кожа на шее и руках выдавала ее истинный возраст, свидетельствуя о как минимум повторной операции по регенерации кожи. Это означало, что ей никак не меньше семидесяти, а скорее всего, намного больше.

— Действительно, — через мгновение ответила она, — я прослушала твой доклад. Возможно, твои личные впечатления от встречи помогут нам лучше разобраться.

Домино Терренсия, непосредственный куратор Каллии в «Эризиан Клау», когда-то воспитала девушку и ее младшего брата после смерти их отца от рук миротворцев. Домино стояла за спиной старухи. Она едва заметно кивнула. Каллия правильно поняла этот знак: будь краткой.

— Да, мэм. Мы встретились с мсье Ободи в центре города, в конторе адвокатов Гринберга и Басса, в восемь тридцать сегодня утром. — Ей не надо было пускаться в объяснения; Гринберг и Басе защищали подпольщиков из «Общества Джонни Реба» по меньшей мере в течение двадцати лет. — Он действует на законных основаниях и хочет сотрудничать с нами. Похоже, у него достаточно власти, чтобы выступить с таким предложением от лица всего «Общества». Список руководящих деятелей организации, присутствовавших на переговорах, весьма внушителен: Кристиан Саммерс, Максвелл Девлин и еще с полдюжины персон того же ранга. Все они перечислены в моем докладе. Но вам, думаю, гораздо важнее знать, кто отсутствовал. Не было Белинды Сингер, а когда я осведомилась о ней, мне сказали, что она больше не занимается административными обязанностями. И Чандлера тоже не было, хотя о нем отдельный разговор. Вы, вероятно, знаете, что он на самом деле удалился на покой и покинул Землю около шести месяцев назад. Он живет в пансионе на орбитальной станции, и у него очень серьезная охрана. — Она помолчала. — Полагаю, он не сошелся с Ободи и попросту сбежал от греха подальше.

— Разумно, — одобрительно заметила старуха. — Что тебе сказали о Томми Буне, и какое у тебя впечатление от мсье Ободи?

— Томми Бун, мэм, «спит вместе с рыбами».

— Какое красочное выражение.

— На жаргоне мафиози, — тихо проговорила Домино.

— Итальянцев?

— Да.

Старая женщина понимающе кивнула:

— Любопытно. А что, его действительно утопили? Каллия на миг задумалась:

— Кристиан Саммерс, тот самый ренегат-гвардеец, присутствовал на встрече. Если бы Бун был жив, Саммерс остался бы в Японии. Эти двое друг друга сильно не любили, и это еще мягко сказано. Большего пока сообщить не могу.

— Продолжай.

— Прошу прощения, мэм, но этот мсье Ободи меня пугает. Я почти уверена, что в данный момент он практически единолично контролирует «Общество». Мне он показался страшным человеком. Это как раз то личное впечатление, о котором вы говорили. Словами этого не передать. Надо встретиться с ним, чтобы понять, что я имею в виду. Он говорит с легким акцентом, как уже отмечено в докладе, но это не итальянский акцент. Он сбвсем не похож на акцент Домино. Он говорит так, словно его родным был какой-нибудь тональный язык, типа японского. Как человек явно не американского происхождения оказался у руля «Общества Джонни Реба», мне, честно говоря, непонятно. — Каллия сделала паузу. — Но факты говорят сами за себя. Когда он выступал, люди слушали так, как раньше слушали одного Томми Буна. И мыуже знаем, что члены организации, не выполняющие его приказы, умирают. Быстро.

Старуха посмотрела в окно на поля, заросшие высокой зеленой коноплей, отпила холодный чай из фарфоровой чашки и ровным голосом произнесла:

— Как мило.

Поздно вечером в субботу 2 мая после остановки в Канзас-Сити, для того чтобы просмотреть новые ориентировочные материалы, написанные мсье Ободи, Джимми Рамирес на шатле отправился в Калифорнию. Уже само путешествие — даже не принимая в расчет дело, по которому он летел в Лос-Анджелес, — казалось ему весьма волнующим.

Всего лишь во второй раз, с тех пор как он расстался с Фринджем, Джимми покидал пределы Большого Нью-Йорка; первой, двумя годами раньше, была короткая поездка в Бостон.

Он даже на шатле никогда прежде не летал.

Лос-Анджелес оказался, как он и ожидал, чужим и неприветливым, несмотря на плакат у входа: «Добро пожаловать в Лос-Анджелес — зону свободного передвижения».

Он забрал свою единственную сумку и отбросил возникшую было идею нанять машину с водителем-человеком. Их сосуществование с управляемыми компьютерами такси в Лос-Анджелесе означало, что люди могли и сами водить свои машины, если им захочется, но Джимми такая свобода казалась довольно сомнительной. Он знал, что его собственная реакция, пусть даже превосходная, не идет ни в какое сравнение с компьютерной, и решение доверить свою жизнь пилоту, чьи рефлексы почти наверняка были еще хуже его собственных, могло оказаться самоубийственным. Как раз тот случай, когда игра не стоит свеч.

И даже самому себе он страшился признаться, что до сих пор боится высоты.

Старый центр города находился в пятнадцати минутах полета от аэропорта. Сидя в одиночестве на заднем сиденье аэрокара, Джимми Рамирес мог позволить себе не притворяться искушенным путешественником. Он то глазел в окно, пролетая над юго-западной частью города, то отрывался от него на несколько минут, чтобы успокоиться, когда высота начинала действовать ему на нервы. Несмотря на ковер огней, расстилавшийся от одного края горизонта до другого, вся картина казалась почему-то сельской, и спустя минуту Джимми понял — в Лос-Анджелесе не было стратоскребов. Хотя он заметил несколько высотных зданий, ни в одном из них количество этажей не превышало полутора сотен. Он немного погадал, с чем связано отсутствие стратоскребов, а потом пришел к разумному, на его взгляд, объяснению, что здесь избегали их строительства в связи с опасностью землетрясений. На самом деле он ошибался — стратоскреб с основанием площадью два квартала был безопасен даже при самом сильном землетрясении; степень вероятности его разрушения составляла примерно ту же величину, как у скалы аналогичных размеров. В Лос-Анджелесе в две тысячи семьдесят шестом году просто не проживало достаточного количества жителей, чтобы испытывать необходимость в стратоскребе, вмещающем и постоянно обслуживающем триста пятьдесят тысяч человек.

Лос-Анджелес не выставлял напоказ один из четырех недостроенных стратоскребов, заложенный, как и остальные три, более двадцати лет назад, еще до того, как Министерство по контролю за рождаемостью наконец покончило со взрывным увеличением численности людей на Земле.

Туристическая программа в компьютере аэрокара спросила Джимми, не желает ли он изменить маршрут, чтобы посмотреть на оболочку единственного стратоскреба Лос-Анджелеса.

Джимми Рамирес фыркнул:

— Нет. Я спешу. И я, черт побери, уже вдоволь насмотрелся на эти дурацкие коробки.

Компьютер больше не пытался заговорить с ним.

Аэрокар приземлился на крыше небольшого шестидесятиэтажного небоскреба в Старом Центре. Второй точно такой же небоскреб возвышался поблизости.

Посадочную площадку украшал щит, хорошо видимый с высоты: «НЕ ВЗДУМАЙ ПАРКОВАТЬСЯ ЗДЕСЬ, ПОЖАЛЕЕШЬ!» На обдуваемой всеми ветрами крыше, за рядом прожекторов, освещающих площадку, стояли два человека, которых Джимми Рамирес никогда до этого не встречал. Но еще до того как выбраться из такси, он узнал их по описанию Макса Девлина.

Один высокий, со светлыми волосами, забранными в тугой хвост. Должно быть, это и есть мсье Ободи, человек, сместивший Томми Буна. Низенький и широкоплечий — наверняка Крис Саммерс, единственный гвардеец не французского происхождения во всей Системе и единственный из гвардейцев, перешедший на сторону врага.

Джимми знал, что после Неуловимого Трента Кристиан Дж. Саммерс был самой желанной добычей для миротворцев. Даже Томми Бун при жизни никогда не поднимался выше третьего места в списке скрывающихся от правосудия.

Миротворцы вообще-то не составляли списков под заголовком «Разыскиваются», они просто объявляли сумму вознаграждения за поимку.

Неуловимый Трент оценивался в пять миллионов, в то время как среднемировая дневная зарплата составляла около пятнадцати кредитов.

Кристиан Дж. Саммерс стоил три с половиной миллиона.

Когда турбодвигатели аэрокара отключились, Саммерс подошел ближе. Он выглядел именно так, как и должен был выглядеть один из первых гвардейцев — в те дни операция по огрублению кожи превращала все лицо в неподвижную маску. Его рукопожатие было сухим и очень жестким.

— Мсье Рамирес. Весьма рад.

— Взаимно.

— Пройдемте.

Саммерс повел Джимми по железобетонной поверхности крыши к тому месту, где их ждал Ободи.

Наблюдая.

Первое и самое сильное впечатление произвели на Джимми глаза Ободи. Даже в сумерках было видно, как они сверкают, подобно голубым льдинкам на сильно загорелом, явно кавказского типа лице. Губы тонкие, изогнуты в легкой улыбке.

Он сделал шаг вперед и, когда Джимми Рамирес приблизился, первым протянул руку.

— Добро пожаловать, мистер Джеймс Рамирес, — сказал Ободи, обеими руками пожимая протянутую руку Джимми и улыбаясь ему теплой, обольстительной улыбкой, — добро пожаловать в объятия судьбы.

Такое приветствие, исходи оно от любого другого человека, показалось бы Джимми не более чем претенциозным. От приветствия Ободи у него мурашки по спине побежали.

На расстоянии двух километров от небоскреба Ральф Мудрый и Могучий, без труда подчинивший себе бортовой компьютер такси, которым Джимми Рамирес добирался от аэропорта, кружил и кружил вокруг здания «Бэнк оф Америка».