— Что это, Энн, наступил Судный день?.. Боженька, не карай меня за баловство — я же не нарочно! — И уткнувшись лицом в колени Энн, он так и лежал, дрожа всем телом.
Дора побледнела, но не утратив спокойствия, сидела рядом с Энн, вцепившись ей в руку. Кажется, девочка сохранила бы присутствие духа, случись даже землетрясение.
Затем, почти так же внезапно, как началась, гроза затихла. Перестал сыпаться град, гром откатывался на восток, и над миром опять засияло яркое солнце. Но как же изменился за три четверти часа этот мир!
Марилла поднялась с пола и упала в свое кресло. Ее ноги все еще дрожали от слабости, лицо страшно осунулось, и она, казалось, постарела на десять лет.
— Неужели мы все живы? — совершенно серьезно спросила она.
— Очень даже живы! — весело отозвался уже оправившийся от страха Дэви. — Я вообще-то ничуть и не испугался… только сначала. Уж очень все это случилось неожиданно. Я пообещал Богу, что не буду в понедельник драться с Тедди Слоуном, как собирался… но теперь я еще подумаю. Дора, а ты испугалась?
— Да, немного испугалась, — ответила Дора, — но я держалась за руку Энн и все время читала молитвы.
— Я бы тоже, может, прочитал молитву, если бы догадался, — сказал Дэви и торжествующе добавил, — но, видишь, я уцелел и без молитв.
Энн и Марилла выпили по рюмке знаменитого Мариллиного вина из черной смородины, которое в свое время наделало Энн столько неприятностей… Потом они подошли к двери, и перед ними открылась страшная картина.
Всю землю покрывал толстый белый ковер из градин. У стен дома намело целые сугробы. Когда через три дня град растаял, взорам людей предстала картина жуткого опустошения. Ни одного зеленого ростка не уцелело ни в поле, ни в огороде. С яблонь градом не только посшибало все цветы, но и поломало мелкие веточки и даже некоторые толстые ветви. Из двухсот саженцев, посаженных обществом, большинство были сломаны, или вырваны с корнем, или превращены в щепки.
— Неужели это тот же самый мир, что был час назад? — ошарашенно спросила Энн. — Неужели за такое короткое время можно произвести такие разрушения?
— Ничего подобного у нас на острове не случалось никогда, — в ужасе шептала Марилла. — Я помню сильную бурю, когда была еще девочкой, но она и сравниться не может с этой. Вот увидишь, Энн, мы еще услышим о многих несчастьях, которые натворила эта гроза.
— Надеюсь, все мои ученики успели добежать до почты, — озабоченно сказала Энн.
Впоследствии оказалось, что никто из детей не пострадал: кому было далеко до дома, послушались мудрого совета Хармона Эндрюса и укрылись на почте.
— А вон идет Джон Картер, — сообщила Марилла. Работник мистера Гаррисона, разгребая ногами слой градин, подошел к их крыльцу. На его лице застыла испуганная ухмылка.
— Какая жуть приключилась, мисс Кутберт. Мистер Гаррисон прислал меня узнать, все ли у вас целы?
— Да, мы все целы, — мрачно ответила Марилла, — и молния в наш дом не ударила. Надеюсь, и вы уцелели.
— У нас дела похуже. Молния ударила в трубу, прошла внутрь печки, выскочила через вьюшку, сбросив на пол клетку с Веселым Роджером, прожгла дыру в полу и ушла в погреб. Вот так-то, мэм.
— А Веселый Роджер не пострадал? — осведомилась Энн.
— Пострадал. Сдох.
К вечеру Энн пошла утешать мистера Гаррисона. Он сидел за столом и дрожащей рукой гладил пестрое тельце Веселого Роджера, лежавшее перед ним.
Никогда в жизни Энн не подумала бы, что будет оплакивать кончину этого наглого попугая, но сейчас почувствовала, что не может сдержать слезы.
— Это был мой единственный приятель… и вот, пожалуйста… умер. Старый я дурак — так переживать из-за какой-то птицы. Я знаю, что ты пришла мне посочувствовать, Энн, но не надо ничего говорить. Если ты что-нибудь скажешь, я расплачусь, как ребенок. Какая ужасная была гроза! Теперь уже никто не будет смеяться над предсказаниями дяди Эба. Грозы, которые он предсказывал и которые не состоялись, словно обрушились на нас все сразу. И как только он угадал день? Посмотри, что творится у нас в доме. Надо пойти принести досок и заделать дыру в полу.
Весь следующий день жители Эвонли только и делали, что ходили из дома в дом жаловаться на свои несчастья и узнать, что приключилось у соседей. На телегах по размытым дорогам проехать было нельзя, и все передвигались верхом. Газеты пришли с опозданием, и в них сообщалось, что бедствие постигло весь остров Принца Эдуарда. Несколько домов загорелось от молнии, несколько человек погибло, многие получили тяжелые ушибы, были выведены из строя телеграфная и телефонная линии связи. Погибло много молодняка, пасшегося на лугах.
Дядя Эб на следующее утро пробился к своей кузнице и весь день не выходил оттуда. Это был день его триумфа, и он насладился им сполна. Не будем несправедливы по отношению к дяде Эбу — он вовсе не радовался этой ужасной грозе. Но раз уж она все равно случилась, он гордился, что предсказал ее, и даже точно назвал день. Дядя Эб совсем забыл, что он отрицал прогноз в статье Наблюдателя. А что касается разницы в два-три часа — так это сущие пустяки.
Вечером в Грингейбл пришел Джильберт. Энн с Мариллой затягивали разбитые окна клеенкой.
— Бог его знает, когда удастся достать стекло, — сказала Марилла. — Мистер Барри ездил сегодня в Кармоди и говорит: ни в одном магазине нет в продаже ни листа стекла. Все стекло в скобяном магазине жители города раскупили уже к десяти часам утра. А что наделала гроза в Белых Песках, Джильберт?
— Много чего. Меня с детьми она застала в школе. Некоторые страшно перепугались. Трое упали в обморок, а две девочки закатили истерику. Томми Блуветт все сорок пять минут орал как резаный.
— А я только один разик вскрикнул, — гордо сообщил Дэви. — Огород мой раздолбало в лепешку, но и у Доры не лучше, — удовлетворенно добавил он.
Тут вниз по лестнице сбежала Энн.
— Джильберт, ты слышал потрясающую новость? Молния ударила в эту самую развалину — сарай мистера Боултера, и она сгорела дотла. Мистер Боултер уверяет, что наше общество нарочно наколдовало грозу, чтобы избавиться от его сарая.
— Одно, во всяком случае, очевидно, — засмеялся Джильберт. — «Обозреватель» навсегда закрепил за дядей Эбом репутацию пророка. Гроза дяди Эба войдет в анналы истории острова. Надо же было так случиться, чтобы она пришлась на день, который мы с тобой назвали наугад! Знаешь, мне даже немного не по себе — будто мы и впрямь ее наколдовали. Что ж, остается радоваться, что сгорело это старое страшилище — больше-то радоваться нечему. Все наши саженцы погибли.
— Ничего, следующей весной посадим новые, — философски отозвалась Энн. — Это же не последняя весна в нашей жизни.
Глава двадцать вторая СЕНСАЦИЯ
Ранним июньским утром, через две недели после ужасной грозы, предсказанной дядей Эбом, Энн медленно вышла из сада, держа в руках два нарцисса на тонких кривых стебельках.
— Погляди, Марилла, — сказала она, показывая цветы Марилле, которая шла через двор в дом, неся в руках свежеощипанного петушка. — Из всех нарциссов распустились только эти два… да и они какие-то кривые. Какая жалость — я собиралась отнести букет на могилу Мэтью. Он так любил эти цветы…
— Да мне и самой их как-то не хватает, — призналась Марилла, — хотя вроде грех оплакивать цветы, когда случилось столько ужасных несчастий… погибла пшеница, овес, погиб урожай яблок, вишен и слив.
— Ну, овес все пересеяли, — утешила ее Энн. — И мистер Гаррисон говорит, что если будет теплое лето, он успеет вызреть… Анютины глазки тоже ожили, а вот нарциссы погибли безвозвратно.
Энн воткнула два уцелевших цветка себе в волосы и пошла к воротам Грингейбла.
Ей хотелось понежиться на июньском солнышке, перед тем как приниматься за субботние дела. Мир вокруг уже так похорошел — мать-природа старалась изо всех сил залечить раны, нанесенные градом, и хотя на это ей потребуется несколько месяцев, она и за две недели успела совершить чудеса.
— Как бы мне хотелось провести день в полном безделье, — поведала Энн скворцу, который сидел на ветке ивы и распевал во всю мочь. — Но школьной учительнице, которая к тому же помогает воспитывать двух ребятишек, нельзя лентяйничать, моя милая птичка. Как красиво ты поешь! Ты куда лучше выражаешь чувства своей песенкой, чем я когда-нибудь сумею выразить их словами. Ой, кто это едет?
По дорожке к Грингейблу приближалась повозка. На козлах сидели два человека, а сзади помещался большой сундук. Когда повозка подъехала ближе, Энн узнала в вознице сына начальника станции, но рядом с ним сидела совершенно незнакомая ей женщина. Маленькая и бойкая, она спрыгнула у ворот еще до того, как повозка остановилась. Женщина была очень симпатичная, видимо, лет за сорок, но с яркими розовыми щечками, живыми черными глазами и совершенно черными волосами, поверх которых сидела замечательно красивая шляпка, украшенная цветочками и перьями. Хотя эта женщина только что проехала по пыльной дороге восемь миль, у нее был такой свежий и аккуратный вид, словно ее привезли в бонбоньерке, перевязанной шелковой лентой.
— Скажите, здесь живет мистер Джеймс Гаррисон? — деловито осведомилась она.
— Нет, мистер Гаррисон живет вон там, подальше, — ответила Энн, до крайности удивленная этим видением.
— Ну конечно, у него такого порядка во дворе быть не может… разве что он сильно изменился, с тех пор как я его в последний раз видела, — чирикнула незнакомка. — А это правда, что Джеймс задумал жениться?
— Нет, что вы! — воскликнула Энн таким виноватым голосом, что незнакомка внимательно посмотрела на нее, словно подозревая в матримониальных замыслах по отношению к мистеру Гаррисону.
— Я прочитала в газете, которая издается у вас на острове, — сказала она. — Приятельница прислала мне эту газету — приятельницы всегда спешат сообщить тебе любую неприятность… и там было написано про Джеймса. Его называли «весьма уважаемый новосел Эвонли».
— Но это же была шутка! — воскликнула Энн. — Уверяю вас, что мистер Гаррисон не имеет ни малейшего намерения жениться на ком-либо.
— Очень рада это слышать, — улыбнулась маленькая женщина, ловко забираясь на козлы. — Дело в том, что он уже женат. Я вижу, вы удивлены. Он, верно, прикидывался холостяком и кружил головы местным девицам. Ну так вот, Джеймс Гаррисон, — незнакомка энергично погрозила пальцем в сторону стоящего на другом конце поля длинного белого дома, — повеселился и хватит! Я приехала… хотя вряд ли взяла бы на себя такой труд, если бы не поверила, что он задумал стать двоеженцем. А как его попугай? — поинтересовалась она. — Все так же безобразно ругается?
— Попугай… он… кажется… умер. — Энн была так ошеломлена, что, наверное, в эту минуту усомнилась бы и в своем собственном имени.
— Сдох? Ну, тогда все в порядке! — возликовала незнакомка. — С одним Джеймсом я как-нибудь справлюсь.
И с этим загадочным высказыванием она приказала вознице ехать в направлении дома мистера Гаррисона, а Энн помчалась на кухню, откуда навстречу ей уже спешила Марилла.
— Кто эта женщина, Энн?
— Марилла, — серьезно сказала Энн, хотя в глазах у нее плясали веселые чертики, — как, по-твоему, я похожа на сумасшедшую?
— Не больше, чем всегда, — ответила Марилла, не вкладывая в слова никакого сарказма.
— Ну тогда скажи — я ведь не сплю?
— Энн, что за чушь ты несешь! Ответь мне: кто эта женщина?
— Если я не сошла с ума и не сплю — а эта женщина вовсе не похожа на сновидение, — тогда, значит, это правда. К тому же подобную шляпку я просто не могла увидеть во сне. Марилла, она говорит, что она жена мистера Гаррисона.
Марилла открыла рот от удивления:
— Жена? Тогда чего же он все это время притворялся холостяком?
— Знаешь, а ведь он вовсе не притворялся холостяком. — Энн старалась быть справедливой к мистеру Гаррисону. — Он же никогда никому не говорил, что не женат. Мы просто сами так решили. Ой, Марилла, что-то скажет миссис Линд!
Что по этому поводу имела сказать миссис Линд, они узнали вечером, когда она пришла в Грингейбл. Она заявила, что ничуть не удивлена и всегда ждала чего-нибудь в этом роде. Она всегда подозревала, что этот мистер Гаррисон что-то скрывает, что дело тут не чисто.
— Подумать только — бросить жену на произвол судьбы! — с негодованием воскликнула миссис Линд. — Говорят, это случается в Штатах, но чтобы у нас в Эвонли!
— Но откуда вы знаете, что он ее бросил? — возразила Энн, которая была полна решимости считать своего приятеля невиновным, пока его вина полностью не доказана. — Мы же вообще не знаем, что у них произошло.
— Скоро узнаем. Я сейчас иду туда, — заявила миссис Линд, которая, дожив до седых волос, так и не отучилась совать нос в чужие дела. — Я притворюсь, что ничего не знаю о ее приезде. Мистер Гаррисон обещал привезти из Кармоди лекарство для Томаса — чем не предлог? Я все разузнаю и на обратном пути зайду к вам и расскажу.
И миссис Линд поспешила к Гаррисонам, ничуть не смущаясь тем, что там, возможно, разыгрывается семейная драма. Сама Энн в такую минуту ни за что не пошла бы к мистеру Гаррисону, но, будучи наделена нормальным женским любопытством, в глубине души радовалась, что миссис Аинд вознамерилась решить эту загадку. Так что Энн с Мариллой с нетерпением дожидались возвращения миссис Линд, но оказалось, что напрасно. В этот вечер миссис Линд в Грингейбл не вернулась. Дэви, который в девять часов пришел от своего приятеля Милти Боултера, объяснил им, в чем дело.
— Я встретил миссис Рэйчел с какой-то незнакомой тетей, — сказал он. — Послушали бы вы, как они болтали — прямо хором, перебивая друг друга! Миссис Рэйчел велела вам передать, что уже поздно и она сегодня не зайдет… Энн, мне ужасно хочется есть. В четыре часа мама Милти налила нам чаю, но она ужасная жадина — не дала к чаю ни кекса, ни варенья… и даже хлеба было маловато.
— Дэви, — Энн укоризненно покачала головой. — Это неприлично — критиковать людей, которые тебя угощали. Никогда больше так не делай.
— Ладно, не буду, — с веселой готовностью отозвался Дэви. — Только про себя. Но ты мне все-таки дай чего-нибудь поесть.
Энн посмотрела на Мариллу, которая прошла вслед за ней в кладовку и старательно прикрыла за собой дверь.
— Дай ему хлеба со сливовым вареньем, Энн. Я хорошо себе представляю угощение миссис Боултер.
Дэви взял предложенный ему кусок хлеба с вареньем и вздохнул.
— Все-таки в этом мире как-то нескладно все устроено, — заметил он. — У кошки Милти все время случаются припадки — вот уже три недели. Милти говорит, что она в это время ужасно смешно дергается. И вот я сегодня специально пошел к ним посмотреть на кошкин припадок, а эта тварюга и не подумала его устраивать, хотя мы с Милти весь день ходили за ней и ждали, когда начнется. Ну да ладно, — заметно веселея, сказал Дэви — сливовое варенье оказывало свое утешительное действие. — Может, еще увижу в другой раз. Не перестанет же она вдруг устраивать припадки, если у нее уже появилась такая привычка, а, Энн? Какое вкусное варенье…
Сливовое варенье было безотказным средством против любых огорчений, которые постигали Дэви.
Целое воскресенье шел дождь, и никто не выходил из дому, но, несмотря на это, к понедельнику все жители Эвонли уже прослышали — в том или ином варианте — о приезде жены мистера Гаррисона. Школьники ни о чем другом не говорили, и Дэви пришел из школы, до ушей напичканный информацией.
— Марилла, у мистера Гаррисона новая жена… то есть не то чтобы новая, но Милти говорит, что они давно разженились. А я-то думал, что если уж люди женятся, они так и остаются женатыми на всю жизнь, но Милти говорит, что не всегда. Если они ссорятся, то, значит, разженятся. Милти говорит, что проще всего взять и уехать от своей жены. Вот мистер Гаррисон так и сделал, потому что она бросалась в него тяжелыми предметами… А Арти Слоун уверяет, что она не позволяла ему курить, а Нед Клей — что она все время ругалась. Я бы от жены из-за таких пустяков не уехал. Просто сказал бы ей: «Миссис Киз, извольте делать, как я вам говорю, потому что я мужчина!» Посмотрел бы я, как она после этого стала бы со мной спорить! Но Анетта Клей говорит, что это она от него уехала, потому что он отказывался соскребать с башмаков грязь, прежде чем войти в дом, и что она вполне понимает миссис Гаррисон. Пойду-ка я схожу к ним на ферму, посмотрю, какая она и как она себя сейчас ведет.
Дэви скоро вернулся с огорченным видом:
— Миссис Гаррисон нет дома… она уехала в Кармоди с миссис Рэйчел покупать новые обои. А мистер Гаррисон зовет тебя, Энн, и говорит, что хочет с тобой поговорить. И знаешь что, Энн, — пол чисто вымыт, а мистер Гаррисон побрит, хотя вчера он и не ходил в церковь.
Энн тоже поразилась непривычному виду кухни в доме мистера Гаррисона. Пол был не просто вымыт, а сверкал потрясающей чистотой — видно, его долго и усердно скребли ножом. Вся мебель так и блестела, а в плиту можно было смотреться, как в зеркало. Мистер Гаррисон сидел за столом в рабочей одежде, которая еще в пятницу изобиловала прорехами, но теперь ее аккуратно подшили и заштопали. Хозяин был против обыкновения свежевыбрит, остатки волос на затылке аккуратно подстрижены.
— Садись, Энн, садись, — произнес мистер Гаррисон чуть ли не погребальным тоном. — Эмилия уехала в Кармоди с Рэйчел Линд… представляешь, они с Рэйчел Линд уже закадычные подруги. От женщин никогда не знаешь, чего ждать. Так-то, Энн, кончилась моя свободная жизнь… кончилась. Теперь мне от чистоты и порядка уже никуда не сбежать до самой могилы…
Мистер Гаррисон старался говорить нарочито скорбным тоном, но веселая искорка в глазах выдавала его с головой.
— Мистер Гаррисон, а ведь вы рады, что ваша жена к вам вернулась! — воскликнула Энн, грозя ему пальцем. — И не надо напускать на себя унылый вид — я вижу вас насквозь.
Мистер Гаррисон смущенно ухмыльнулся.
— Да… как сказать… вроде я начинаю привыкать, — признался он. — Честно говоря, я не так уж расстроился, когда Эмилия приехала. В такой деревушке на мужчину просто устраивают облаву — стоит сыграть партию в шашки с соседом, как ему уже сватают сестру этого самого соседа, да еще пишут об этом в газете.
— Никто не стал бы вам сватать Изабеллу Эндрюс, если бы вы не притворялись холостяком, — сурово выговорила ему Энн.
— Ничего я не притворялся. Если бы кто-нибудь спросил: женат ли я, — сказал бы: да, женат. Но вы все сами решили, что я холостяк. А мне на эту тему не очень-то хотелось распространяться… все-таки больное место.
Представляю, что бы пела миссис Линд, если бы узнала, что от меня ушла жена.
— А некоторые говорят, что это вы ушли от нее.
— Нет, все началось с нее, Энн, это она всему заводила. Я тебе сейчас все расскажу как на духу. Мне не хочется, чтобы ты обо мне думала хуже, чем я есть на самом деле, да и об Эмилии тоже. Только пошли на веранду. Здесь теперь кошмарное место, мне просто не по себе. Может, я постепенно привыкну, но мне приятнее глядеть во двор — до него Эмилия еще не добралась. — Когда они удобно устроились на веранде, мистер Гаррисон начал повествование о своих семейных мытарствах. — До того как я сюда приехал, Энн, я жил в Скоттсфорде с сестрой, и это меня вполне устраивало. Она, конечно, убиралась в доме, но без особого усердия, не вмешивалась в мои дела и, прямо сказать, баловала меня… так, по крайней мере, утверждает Эмилия. Но три года назад она умерла. Перед смертью она ужасно беспокоилась, что станет со мной, и наконец взяла с меня обещание, что я женюсь. И посоветовала мне взять в жены Эмили Скотт, потому что у нее водятся денежки и она отличная хозяйка. «Да Эмили Скотт на меня и смотреть не захочет», — возразил я. «А ты сделай ей предложение и посмотри, что она скажет». Ну, чтобы успокоить сестру, я обещал, что так и поступлю… И можешь себе представить мое удивление, Энн, когда Эмили согласилась выйти за меня замуж… Такая хорошенькая умная женщина, согласилась выйти за такого старого пня. Поначалу я считал, что мне страшно повезло. Ну вот, поженились мы, значит, совершили двухнедельное путешествие и вернулись домой. Мы приехали в десять часов вечера, и поверишь ли, Энн?.. Через полчаса эта женщина уже расчищала дом и мыла полы. Само собой, дом я немножко запустил, — у тебя всегда на лице написано, что ты думаешь, Энн, — но не такая уж в нем была ужасная грязь. Пока я жил холостяком, я не очень-то обращал на это внимание, но, перед тем как жениться, пригласил работницу, кроме того, починил то, что было сломано, покрасил потолки… Я тебе вот что скажу, Энн: приведи Эмили в новенький с иголочки мраморный дворец, и она тут же натянет старое платье и начнет мыть полы. Так вот в тот вечер она занималась уборкой до часу ночи, а в четыре утра вскочила с постели и давай опять убираться. Так все и пошло. Каждый божий день она убиралась с утра до вечера — мела, вытирала пыль, мыла полы, кроме, конечно, воскресенья. А в воскресенье ей прямо свербило — не могла дождаться понедельника, чтобы снова взяться за уборку. Ну хорошо, для нее это было любимое занятие, и я, может, привык бы, если бы она к тому же не взялась меня перевоспитывать. Для этого я слишком поздно ей достался. Мне не разрешалось входить в дом, не сняв в дверях башмаки и не надев домашние тапки. Трубку мне разрешалось курить только в сарае. И видишь ли, оказалось, что я неправильно говорю, по-простому. Эмили была в молодости учительницей и никак не может это забыть. И еще, она просто дергалась, когда я отправлял кусок мяса в рот прямо с ножа. Короче говоря, она пилила и выговаривала мне с утра до вечера. Но если уж начистоту, Энн, когда она делала мне замечания, я только ворчал и не думал выполнять ее просьбы. Как-то я ей сказал, что когда я делал ей предложение, она не больно-то жаловалась на мой простой язык. Надо прямо сказать, женщине трудно стерпеть такой упрек. Она скорее согласится, чтобы муж ее поколотил, чем намекнул, будто она была рада его подцепить. Так мы и жили, непрерывно переругиваясь. Не очень-то приятная жизнь, но, может, мы и свыклись бы, если бы не Веселый Роджер. На нем наша семейная жизнь и раскололась. Эмили вообще не любила попугаев, а его ругань ее просто из себя выводила. Я же был привязан к этой птице — хотя бы в память о покойном брате. С самого детства я очень любил младшего братишку, а он перед смертью отправил ко мне Веселого Роджера. И чего злиться на попугая — он же не понимает, что говорит. Другое дело, когда человек сквернословит — этого я и сам не выношу. Но Эмили так не думала. У женщин же нет логики. Она попыталась отучить Веселого Роджера от его замашек, но это ей не удалось, как и не удалось отучить меня говорить «вчерась». И чем больше она старалась, тем больше назло ей упрямился попугай — так же как и я.
В конце концов дошло до разрыва. Как-то Эмили пригласила в гости пастора с женой и еще другого пастора, тоже с женой: он в это время гостил у нашего. Я обещал унести Веселого Роджера куда-нибудь подальше, чтобы его не услышали… Сама Эмили ни за что не соглашалась даже притронуться к клетке. Я твердо был намерен выполнить свое обещание — мне вовсе не хотелось, чтобы пастор услышал у меня в доме грязные слова. Но, представляешь, забыл… Эмили так заморочила мне голову чистыми воротничками и этим «вчерась», что попугай у меня совершенно вылетел из головы. И вот, когда пастор номер один принялся читать молитву перед трапезой, Веселый Роджер, который остался на веранде за окном столовой, заголосил. Во двор как назло забрел индюк, а Веселый Роджер всегда распалялся при виде индюка. На этот раз он превзошел сам себя… Я вижу, ты улыбаешься, Энн, да я и сам не раз посмеивался, вспоминая, как он поливал индюка. Но в тот момент мне было почти так же стыдно перед гостями, как и Эмили. Я выскочил, схватил клетку и унес попугая в сарай. Не могу сказать, чтобы у меня за обедом было хорошее настроение — я видел по лицу Эмили, что это нам с попугаем даром не пройдет. Когда гости ушли, я отправился на выгон за коровами и по дороге думал, как наладить отношения с Эмили. Мне даже жалко ее стало, я понял, что не старался хоть немного угодить жене, да и пастор небось подумал, будто всем этим ругательствам Веселый Роджер научился от меня. Короче, я решил, что от попугая придется избавиться, и, пригнав домой коров, пошел сообщить Эмили о своем решении. Но Эмили я дома не нашел, а вместо нее на столе лежало письмо — ну как это всегда бывает в книжках. Эмили писала, что мне придется выбирать между ней и попугаем: она, дескать, возвращается в свой дом и будет там жить, пока я не приду и не скажу ей, что избавился от попугая.
Ну, Энн, и разозлился же я, скажу тебе. «Ну и сиди там до второго пришествия, — сказал я себе, — а меня с повинной не дождешься». Я уложил в сундуки ее вещи и отправил их ей домой. Разговору у нас в деревне было — ужас! В Скоттсфорде сплетников хватает — не меньше, чем в Эвонли. Настроение у меня все время было препаршивое, и наконец я решил, что оттуда надо уехать, а то покоя мне не будет. Я собрался переселиться на ваш остров. Когда я приезжал сюда мальчиком, мне здесь очень понравилось. Но Эмили говорила, что не хочет жить в таком месте, где нельзя вечером выйти погулять — того и гляди, свалишься с обрыва в море. А я, опять назло ей, переехал сюда. Вот, собственно, и все.
Все это время от Эмили не было ни слуху ни духу, и вдруг вчера вечером я возвращаюсь домой, и — нате! — она моет пол, на столе стоит готовый обед, первый приличный обед, что я съел с тех пор, как с ней расстался. Поешь, говорит, потом поговорим. Из чего я понял, что она для себя тоже сделала кое-какие выводы. Ну вот, она приехала и будет теперь здесь жить… тем более что Веселого Роджера уже нет, а остров оказался гораздо больше, чем она себе представляла… Вон они едут, Эмили и миссис Линд. Нет, не уходи. Оставайся, тебе надо познакомиться с Эмили. Ты ей очень понравилась… Она меня спрашивала, кто эта красивая девушка с рыжими волосами, которая живет в соседнем доме.
Миссис Гаррисон радостно приветствовала Энн и уговорила ее остаться к чаю.
— Джеймс мне много про вас рассказывал: как вы хорошо к нему относились, пекли ему кексы и вообще помогали, — сказала она. — Я хочу поскорее познакомиться со всеми нашими соседями. Миссис Линд замечательная женщина, правда? Она так дружески ко мне отнеслась.
Когда Энн вечером собралась домой, миссис Гаррисон вызвалась ее проводить.
— Джеймс, наверное, рассказал вам про нас? — доверительно спросила она.
— Да.
— Тогда я не буду повторяться. Джеймс справедливый человек и неправды говорить не станет. Должна признать, что немалая часть вины лежит и на мне. Не успела я пробыть дома и часа, как пожалела о своем скоропалительном решении. Но пойти на попятный мне гордость не позволила. Теперь я понимаю, что слишком много от него требовала. А уж придираться к ошибкам в его речи было просто глупо. Какая разница, делает муж ошибки или нет, главное, чтобы он обеспечивал жену да не лазал по полкам и не подсчитывал, сколько сахару она извела за неделю. Сейчас я верю, что мы будем жить мирно и счастливо. Хотела бы я знать, кто этот Наблюдатель. Мне хочется сказать ему огромное спасибо.
Энн не выдала тайну Наблюдателя, и миссис Гаррисон так и не узнала, что Энн передала автору заметки ее благодарность. Все-таки поразительно, думала Энн, какие серьезные последствия имела одна пустяковая заметка. Она примирила поссорившихся мужа с женой и создала человеку репутацию пророка.
Дома Энн застала миссис Рэйчел. Она сидела с Мариллой нa кухне и рассказывала ей историю Гаррисонов.
— Ну и как тебе понравилась миссис Гаррисон? — спросила она Энн.
— Очень понравилась. Славная женщина.
— Вот и я то же самое говорю. Я тут убеждала Мариллу ради нее забыть про недостатки мистера Гаррисона и постараться, чтобы ей здесь было хорошо. Ну ладно, мне пора домой. Томас, наверное, уже заждался. С тех пор как приехала Элиза, я стала чаще уходить из дому. Ему как будто последнее время лучше, но все-таки я не люблю оставлять его надолго. Говорят, Джильберт Блайт не будет учительствовать в будущем году, а осенью намерен поступить в университет.
Миссис Рэйчел бросила на Энн внимательный взгляд, но та в этот момент склонилась над Дэви, который уснул на диване, и любознательная соседка ничего не смогла прочитать у нее на лице. Энн взяла Дэви на руки и понесла наверх, прижав свою щеку к кудрявой головке мальчика. Когда она поднималась по лестнице, Дэви обнял Энн за шею и поцеловал липкими от варенья губами:
— Ты такая хорошая, Энн. Милти Боултер сегодня написал на грифельной доске стишок и показал его Дженни Слоун:
Губы как розы, глаза как фиалки,
Нету другой такой милой и сладкой.
И я тоже о тебе так думаю, Энн…
Глава двадцать третья ЗА ПОВОРОТОМ ДОРОГИ
Томас Линд ушел из жизни так же тихо и незаметно, как жил. Его жена нежно и неустанно ухаживала за больным. Если, еще совершенно здоровым, Томас иногда раздражал ее своей медлительностью и кротостью и порой слышал от нее резкое слово, с больным мужем она разговаривала только тихим ласковым голосом, умело и нежно прикасалась к нему и безропотно просиживала у его постели бессонные ночи.
— Ты была мне хорошей женой, — признался ей Томас однажды вечером, когда она сидела рядом с его постелью и держала в своей загрубелой от работы руке его худую бледную руку. — Очень хорошей женой. Мне жаль, что я не нажил богатства и не обеспечил твою старость, но дети позаботятся о тебе. Они у нас умные и деловые ребята, все в мать. Хорошая мать… хорошая женщина…
С этими словами он уснул. А на следующее утро, когда рассвет едва забрезжил над остроконечными елями, Марилла тихо вошла в комнату Энн.
— Энн, проснись. Томас Линд умер… только что приходил их работник. Я иду к Рэйчел.
