— Надеюсь, с годами у тебя прояснится в голове, — сказала Марилла.
В голосе Мариллы звучала горечь. Она очень огорчилась, узнав, что Энн отказала Джильберту Блайту. Об этом уже знал весь Эвонли, и сплетники не давали отдыха языкам. Как до Эвонли дошел слух, никто толком не мог сказать. Не то Чарли Слоун догадался, не то Диана рассказала Фреду, а тот кому-нибудь еще. Миссис Блайт больше не спрашивала Энн во всеуслышание, часто ли ей пишет Джильберт, а проходила мимо, холодно поклонившись. Энн, которой нравилась веселая и живая мать Джильберта, очень расстраивалась по этому поводу. Марилла не сказала Энн ни слова, но миссис Линд изводила ее намеками, пока до этой достойной дамы не дошел слух, что у Энн завелся другой «ухажер», красивый, богатый, — в общем, все при нем. Тогда миссис Рэйчел оставила девушку в покое, но в глубине души продолжала жалеть, что она отказала Джильберту. Если этот красавец действительно нравится ей больше, тогда и говорить не о чем, но вдруг она польстилась на его богатство? Марилла слишком хорошо знала Энн, чтобы ее в этом заподозрить, но все равно считала, что дело повернулось совсем не так, как хотелось бы.
До свадьбы Дианы оставалось пять дней. В доме Барри варили, пекли и жарили, дым стоял коромыслом. Свадьбу собирались отпраздновать по старинке, пригласив за стол чуть ли не всю деревню. Энн, конечно, будет подружкой невесты, как они с Дианой и договаривались, когда им было по двенадцать лет. Дружком жениха будет Джильберт, который по этому случаю специально приедет из Кингспорта. Энн с удовольствием участвовала во всех приготовлениях, но сердце ее тихонько ныло — все же она теряла свою любимую подругу. Диана теперь будет жить в двух милях от Грингейбла, и они уже не смогут, как раньше, встречаться каждый день. Энн смотрела на освещенное окно Дианы и вспоминала, как этот огонек приветливо мигал ей все эти годы. Скоро он погаснет. На глаза Энн навернулись слезы искренней печали.
«Как это возмутительно, — подумала она, — что люди вырастают… и выходят замуж… и меняются».
Но вот наступил роковой день.
— Единственные настоящие розы — это розовые, — утверждала Энн, перевязывая белой лентой букет роз. — Это цветы любви и верности.
Диана стояла посреди комнаты в подвенечном белом наряде. Ее черные кудри как бы заиндевели под белой фатой.
— Все вышло так, как я себе представляла, — с ласковой улыбкой сказала Энн. — Помнишь, как я плакала, что нас разлучит твое замужество? Ты — невеста, Диана, «в прелестной дымчатой фате», я — твоя подружка. Только платье на мне без буфов — но эти коротенькие кружевные рукавчики даже красивее. И ничего: сердце мое ноет, но не разбито, и я даже не так уж сильно ненавижу Фреда.
— Но мы же не расстаемся по-настоящему, Энн. Я буду жить совсем рядом. И мы любим друг друга не меньше, чем раньше. Мы ведь верно хранили нашу детскую клятву, правда?
— Да, мы верно ее хранили. Ни разу не только не поссорились, но даже не сказали друг другу резкого слова. Однако по-старому остаться не может. У тебя будут другие интересы, в которых мне не останется места. Что ж, как говорит миссис Рэйчел, «такова жизнь». Она подарила тебе на свадьбу свое самое красивое стеганое одеяло в полоску и уверяет, что, когда я буду выходить замуж, подарит мне такое же.
— Да, но я уже не смогу быть подружкой у тебя на свадьбе, — печально вздохнула Диана.
— А следующим летом я еще буду подружкой на свадьбе Фил. Но на этом остановлюсь. Говорят: «Три раза подружка — невестой не бывать».
Энн поглядела в окно.
— А вон и пастор идет.
— Ой! — ахнула Диана, вдруг страшно побледнев. — У меня колени дрожат, Энн. Я не могу… я упаду в обморок.
— Если ты посмеешь это сделать, я оттащу тебя к Дождевой бочке и окуну в нее вместе с фатой, — пригрозила Энн. — Не пугайся, дорогая. Не так уж это страшно — обвенчаться. Сколько людей через это прошли, и никто не умер. Бери пример с меня — видишь, как я спокойна.
— Подожди, Энн, придет и твой черед. Ой, Энн, папа поднимается по лестнице. Дай мне букет. Посмотри — у меня все в порядке? Фата не съехала? Я очень бледная?
— Ты выглядишь замечательно. Поцелуй меня напоследок. Больше меня Диана Барри уже никогда не поцелует.
— Зато тебя будет целовать Диана Райт. Мама зовет. Пошли.
Как было заведено, Энн спустилась вниз под руку с Джильбертом. Они встретились на лестничной площадке, впервые с тех пор, как она уехала из Кингспорта. Джильберт вежливо пожал ей руку. Он хорошо выглядел, хотя, как заметила Энн, сильно похудел. Увидев Энн в облегающем фигуру белом платье и с ландышами в пышных волосах, Джильберт почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Когда они через минуту вместе вошли в переполненную гостиную, по комнате прошел восхищенный шепоток.
— Какая из них получилась бы замечательная пара, — прошептала Марилле миссис Линд, не желавшая расставаться со своими надеждами.
Фред вошел один, с багровым от смущения лицом. Затем под руку с отцом в гостиную вплыла Диана. Она не упала в обморок, и ничто не помешало совершению простой брачной церемонии. Затем последовал праздничный обед. За столом было шумно и весело, молодежь танцевала, а когда наступил вечер, Фред с Дианой сели в коляску и поехали в свой новый дом. Джильберт же проводил Энн до Грингейбла.
За веселым свадебным столом натянутость в их отношениях исчезла, и сейчас Энн радовалась, что опять идет с ним по знакомой дорожке.
— Не ходи сразу домой, Энн, давай пройдемся по твоей тропинке, — предложил Джильберт, когда они перешли мост через Лучезарное озеро, в котором, казалось, плавал огромный золотистый цветок — отражение полной луны.
Энн с готовностью согласилась. Они шли через волшебную страну лунного сияния и таинственных теней. Раньше она не решилась бы гулять здесь с Джильбертом. Но существование Роя и Кристины создавало у нее ощущение полной безопасности. Весело болтая с Джильбертом, Энн мыслями постоянно возвращалась к Кристине. Она познакомилась с ней в Кингспорте и была с ней очень мила. Кристина тоже хорошо относилась к Энн, но дружбы между ними не получилось. Видимо, Кристина не являлась родственной душой.
— Ты все лето собираешься провести в Эвонли? — спросил Джильберт.
— Нет, я на той неделе уезжаю в Велли-роуд. Эстер Хеторн попросила меня заместить ее в школе на летний семестр. Она плохо себя чувствует, хочет отдохнуть и подлечиться. Знаешь, я даже рада уехать из Эвонли. Я начинаю чувствовать себя здесь совсем чужой. За эти два года все дети выросли, и рядом со своими бывшими учениками я кажусь себе старухой.
Энн вздохнула. Как бы ей хотелось вернуться в те славные денечки, когда жизнь виделась ей через розовую дымку надежд и иллюзий! Куда они подевались?
— «Жизнь катится по кругу», — рассеянно отозвался Джильберт. «О Кристине вспомнил, что ли?» — подумала Энн. Нет, без Дианы в Эвонли будет очень одиноко.
Глава двадцать седьмая
ПИСЬМО ЭНН ФИЛИППЕ
«Дорогая Фил! Хочу тебе сообщить, что опять учительствую — в Велли-роуд, а комнату снимаю в деревушке Вейсайд у мисс Джанет Смит. Джанет очень славная и симпатичная на вид женщина: довольно высокая, плотная, но фигурка у нее складная, и она явно не расположена к тучности. У нее мягкие русые волосы, которые она укладывает в пучок, милое лицо с розовыми щеками и большие добрые глаза, голубые как незабудки. Кроме того, она замечательно готовит и закармливает меня вкусными вещами, совсем не заботясь о том, вредны ли они для пищеварения.
Вейсайд — очень милое местечко. Наш дом стоит в ложбинке недалеко от дороги. Между домом и дорогой — сад, где растут яблони и много цветов. Дорожка к калитке обложена ракушками, крыльцо увито диким виноградом, а крыша покрыта мхом. Комнатка моя невелика — собственно, в ней помещается только кровать. В головах кровати на стене висит портрет Робби Бернса, стоящего у могилы своей любимой под огромной плакучей ивой. У Робби такое мрачное лицо, что мне снятся очень грустные сны. В первую ночь, например, мне приснилось, что я разучилась смеяться.
Гостиная тоже небольшая, но приятная. Единственное окно затенено большой ивой, и общее впечатление — зеленоватого полумрака, как в подводном гроте.
Мне в доме все нравится, чем я сразу завоевала любовь Джанет. А Эстер она терпеть не могла, ибо та говорила, что совсем не допускать в дом солнца — негигиенично, и отказывалась спать на перине. Я же обожаю перины: чем они пушистее и негигиеничнее, тем больше я их обожаю. Джанет говорит, что не нарадуется на мой аппетит: она боялась, что я окажусь похожей на Эстер, которая на завтрак ела только фрукты, запивая их горячей водой, и пыталась убедить Джанет перестать готовить жареное и печеное. Эстер вообще-то душка, но у нее есть склонность к причудам. Это от недостатка воображения. Кроме того, по-моему, у нее и в самом деле не все в порядке с пищеварением.
Джанет сказала, что я могу принимать молодых людей в гостиной. Каких молодых людей? Я пока не видела здесь ни одного молодого человека, кроме работника наших соседей Сэма Толливера — долговязого патлатого парня. Как-то вечером он целый час сидел на заборе сада, глядя, как мы с Джанет вышиваем. За все это время он заговорил только один раз: „Хотите мятную лепешку, мисс? Очень помогает от простуды“.
Но мне, видимо, на роду написано быть замешанной в романы пожилых людей. Мистер и миссис Ирвинг утверждают, что обязаны своим счастьем мне. Так вот, здесь тоже на моих глазах разворачивается роман, но я пока остаюсь в роли пассивного наблюдателя. Я тебе расскажу, чем все кончится, когда мы опять соберемся в Редмонде».
Глава двадцать восьмая
ЧАЕПИТИЕ У МИССИС ДУГЛАС
В первый же четверг после приезда Энн в Велли-роуд Джанет пригласила ее с собой на молитвенное собрание. Энн с удивлением смотрела, как Джанет, собираясь на собрание, надевает бледно-голубое муслиновое платье с блестками и бесконечным количеством оборочек и шляпку из белой соломки с тремя страусовыми перьями. Но довольно скоро Энн узнала причину такого наряда — она была стара как мир.
На молитвенные собрания в Велли-роуд приходили в основном женщины. Всего присутствовали тридцать две женщины, два подростка и один мужчина. Энн с интересом разглядывала этого единственного, если не считать пастора, представителя мужского пола. Он не отличался ни молодостью, ни красотой, сильно сутулился и прятал свои длинные ноги под стул, чтобы никому не мешать. У него были большие трудовые ладони, волосы нуждались в стрижке, а усы давно бы следовало подровнять. Но все же Энн понравилось его лицо: в нем были и доброта, и честность, и нежность. Терпеливый взгляд говорил о том, что этому человеку приходилось много страдать и он переносил эти страдания с мужеством и стойкостью. Можно было предположить, что, если понадобится, он взойдет на костер, но будет сохранять на лице приятное выражение до тех пор, пока пламя не заставит его корчиться от боли.
Когда собрание закончилось, мужчина подошел к Джанет и спросил:
— Можно проводить тебя до дому, Джанет?
Та взяла его под руку — «с таким застенчивым видом, словно ей шестнадцать лет и молодой человек впервые предложил ее проводить», — рассказывала Энн впоследствии своим подругам в Домике Патти.
— Мисс Ширли, позвольте представить вам мистера Дугласа, — официальным тоном сказала Джанет.
Мистер Дуглас кивнул:
— Я глядел на вас, мисс, и думал, какая вы славная девочка.
Энн вряд ли стерпела бы подобные слова от кого-нибудь другого, но мистер Дуглас произнес их таким ласковым тоном, что она восприняла их как искренний и очень лестный комплимент. Она дружески улыбнулась мистеру Дугласу. Затем они отправились домой — Джанет со своим кавалером впереди, а Энн чуть-чуть сзади.
Значит, у Джанет есть поклонник! Энн была в восторге. Из Джанет получится замечательная жена — веселая, бережливая, покладистая и редкая мастерица готовить. Просто несправедливо, что такая женщина может остаться старой девой!
На следующий день Джанет сказала Энн:
— Джон Дуглас просил меня привести вас в гости к его матери. Она редко встает с постели и никогда не выходит из дому. Но очень любит гостей и всегда просит показывать ей моих квартиранток. Может быть, сходим сегодня вечером?
Энн согласилась, но в середине дня пришел мистер Дуглас и сказал, что его мать приглашает их в субботу на ужин.
— А почему же вы не надели свое красивое платье с блестками? — спросила Энн, когда они с Джанет вышли в субботу из дома. День был жаркий, и лицо бедной Джанет, надевшей черное кашемировое платье и к тому же взволнованной предстоящим визитом, по цвету напоминало вареного рака.
— Что вы! Миссис Дуглас скажет, что мне не пристало молодиться и носить такие наряды. А Джону это платье нравится, — грустно добавила Джанет.
Ферма Дугласов стояла на вершине холма в полумиле от Вейсайда. Красивый, большой и удобный дом был окружен фруктовым садом и кленовой рощей. Позади дома стояли большие крепкие сараи и иные сельскохозяйственные постройки, и видно было, что это — прочное зажиточное хозяйство. Нет, решила Энн, выражение обреченного терпения на лице мистера Дугласа вызвано не долгами и не назойливыми кредиторами.
Джон встретил их в дверях и повел в гостиную, где в кресле, как на троне, восседала его мать.
Энн почему-то ожидала, что миссис Дуглас окажется, как и сын, высокой и худой. На самом деле это была крошечная женщина с розовыми щечками, спокойным взглядом голубых глаз и детским ротиком. На ней было красивое и модное платье из черного шелка, поверх него — пушистая белая шаль, а на седых волосах красовался чепчик из тончайших кружев. Ну прямо куколка!
— Здравствуй, Джанет, дорогая, — ласково сказала она. — Я так рада тебя видеть. — Она подставила Джанет щеку для поцелуя. — А это наша новая учительница? Очень приятно с вами познакомиться. Мой сын так вас расхваливал, что я чуть не приревновала его к вам, а уж Джанет-то, наверное, и подавно.
Бедная Джанет покраснела, Энн ответила какой-то вежливой фразой, однако миссис Дуглас чувствовала себя вполне уверенно и говорила без умолку. Она усадила Джанет рядом с собой и время от времени поглаживала ее руку. Джанет молча улыбалась, но видно было, что ей невыносимо жарко в этом жутком платье, и вообще не по себе. Джон Дуглас тоже помалкивал и ни разу не улыбнулся.
За столом миссис Дуглас попросила Джанет разлить чай. Та еще больше покраснела, но взяла на себя роль хозяйки. В письме Стелле Энн так описала этот ужин:
«На столе был холодный язык, курица, клубничное варенье, лимонный пирог, шоколадный кекс, фруктовый торт и много чего еще. После того как я все перепробовала и почувствовала, что едва могу дышать, миссис Дуглас вздохнула и сказала, что, видимо, ее угощенье мне не по душе.
— Боюсь, Джанет вас так избаловала своей стряпней, что вам теперь не угодишь. Но с ней у нас в Велли-роуд никто сравниться не может. Пожалуйста, ну возьмите хоть кусочек пирога, мисс Ширли. Вы же ни к чему не притронулись.
Стелла, я съела порцию языка и порцию курицы, три печенья, блюдечко варенья, кусок пирога, пирожное и большой кусок необыкновенно вкусного шоколадного кекса!»
После ужина миссис Дуглас благожелательно всем улыбнулась и велела Джону пойти с «дорогой Джанет» в сад и нарвать ей роз.
— А мисс Ширли посидит со мной, пока вы гуляете. Вы не откажетесь побыть со мной, мисс Ширли? — жалобно спросила она. Потом вздохнула, поудобнее усаживаясь в кресле: — Я очень больная женщина, мисс Ширли. Вот уже двадцать лет, как я медленно умираю — дюйм за дюймом.
— Боже, как это ужасно, — отозвалась Энн, старарась выразить сочувствие, но почему-то ощущая себя круглой дурой.
— Сколько раз мне уже казалось, что я не доживу до утра, — продолжала миссис Дуглас. — Никто не знает, как я страдаю, никто не может себе этого представить. Но теперь уж, видно, ждать осталось недолго. Мое паломничество на эту землю подходит к концу. И как я рада, что у Джона будет такая прекрасная жена и что, когда его матери не станет, о нем будет кому заботиться. Это для меня очень большое утешение, мисс Ширли.
— Да, Джанет — замечательная женщина, — с жаром подтвердила Энн.
— Замечательная. И характер прекрасный, — согласилась миссис Дуглас. — А какая хозяйка! Я такой не была. Мне не позволяло здоровье, мисс Ширли. Я рада, что Джон нашел такую женщину, и верю, он будет с ней счастлив. Он мой единственный сын, и его счастье — моя главная забота.
— Ну, конечно, — кивнула Энн. Она никак не могла понять, почему чувствует себя такой дурой — раньше с ней этого никогда не случалось. Она просто не могла придумать ни одного разумного ответа на слова этой милой улыбающейся старушки, которая ласково похлопывала ее по руке.
— Заходи почаще, Джанет, — пропела миссис Дуглас нежным голосом, когда Энн и Джанет стали прощаться. — Я так редко тебя вижу. Но скоро, наверное, ты здесь поселишься навсегда.
Энн бросила взгляд на Джона Дугласа, и у нее мороз пробежал по коже. У него был вид человека, которого истязают на дыбе. «Он, очевидно, нездоров», — подумала Энн и поспешила уйти, чуть ли не волоча за собой багровую от смущения Джанет.
— Правда, миссис Дуглас милая женщина? — спросила Джанет по пути домой.
— М-м-м, — рассеянно промычала Энн. Ее мысли были заняты Джоном Дугласом — отчего у него такой страдальческий вид?
— Она так мучается, бедняжка, — продолжала Джанет. — У нее бывают страшные приступы. Джон боится выйти из дому — вдруг с ней случится приступ, когда дома одна служанка.
Глава двадцать девятая
«ОН ПРОСТО ХОДИЛ И ХОДИЛ…»
Через три дня Энн, придя из школы, застала Джанет в слезах. Привыкшая к безмятежной веселости Джанет, Энн испугалась.
— Что случилось?
— Сегодня мне исполнилось сорок лет, — сквозь слезы проговорила она.
— Но ведь вам и вчера было почти столько же, — попыталась утешить ее Энн.
— Да… но теперь, — всхлипнула Джанет, — теперь Джон Дуглас уже никогда не сделает мне предложения.
— Обязательно сделает, — заверила ее Энн. — Дайте ему срок.
— Срок! — воскликнула Джанет негодующим тоном. — Сколько ему надо сроку? Неужели двадцати лет мало?
— Вы хотите сказать, что Джон Дуглас ухаживает за вами уже двадцать лет? — оторопела Энн.
— Вот именно. И за все это время ни словом не обмолвился о женитьбе. А теперь уже и ждать нечего. Я ни разу никому об этом не говорила, но сейчас чувствую, что сойду с ума, если не смогу излить кому-нибудь душу. Джон Дуглас начал ухаживать за мной двадцать лет назад, еще до смерти моей мамы. Он провожал меня до дому, приходил в гости, и я понемногу стала готовить приданое. Но он никогда не говорил о женитьбе — просто ходил и ходил. А что могла сделать я? Мама умерла, когда это продолжалось уже восемь лет.
адумала, что, может, он теперь предложит мне выйти за него замуж — ведь я осталась одна-одинешенька. Но он был очень добр, жалел меня, делал для меня все что мог, но замуж не звал. С тех пор это так и тянется. Соседи считают, что это я отказываюсь выйти за него замуж, потому что у него больная мать и я не хочу за ней ухаживать. Господи, да я бы с радостью ухаживала за матерью Джона! Однако я не разубеждала соседей — пусть лучше винят меня, чем жалеют! Но как же это обидно! Ну почему Джон не делает мне предложения? Мне было бы легче, если бы только я знала причину.
— Может, его мать не хочет, чтобы он вообще на ком-нибудь женился?
— Да нет же! Она мне сто раз говорила, что хотела бы, чтобы он женился еще до ее смерти. Она без конца делает ему намеки — вы же сами вчера слышали. Я думала, что провалюсь сквозь землю.
— Нет, мне это тоже непонятно, — беспомощно сказала Энн. — Наверно, вам нужно проявить характер, Джанет. Почему вы ему до сих пор не дали отставку?
— Не могу, — жалобно ответила Джанет. — Я очень люблю Джона. И потом, мне все равно никто другой никогда не нравился — так пусть хоть он ходит.
— Зато если бы его прогнали, он, может быть, наконец собрался бы с духом и сделал предложение.
Джанет покачала головой:
— Вряд ли. И я не смею его прогнать — вдруг он решит, что я и в самом деле хочу от него избавиться, и Уйдет навсегда. Не хватает у меня на это духу, и все.
— Нет, Джанет, еще не поздно что-то сделать. Надо только набраться твердости. Пусть поймет, что у вас лопнуло терпение. А я вас поддержу.
— Не знаю, — уныло сказала Джанет. — У меня не хватит смелости. Все это уже так давно тянется. Но я подумаю.
«Вот уж не ожидала, что Джон Дуглас способен так обойтись с женщиной, — разочарованно думала Энн. — Нет, его надо проучить».
Энн даже с некоторым злорадством представляла, как будет обескуражен Джон. И она страшно обрадовалась, когда на следующий день Джанет сказала ей по дороге на молитвенное собрание:
— Я собираюсь сегодня проучить Джона Дугласа.
— Вот и правильно! — поддержала ее Энн. Когда молитвенное собрание закончилось и Джон, как всегда, подошел к Джанет, предлагая проводить ее до дому, Джанет твердо, хотя и со страхом в глазах, заявила:
— Спасибо, не надо. Я хорошо знаю дорогу домой — слава Богу, хожу по ней уже двадцать лет. Так что не стоит утруждаться, мистер Дуглас.
И опять Энн увидела на лице Джона Дугласа мученическое выражение человека, которого пытают на дыбе. Не сказав ни слова, он повернулся и пошел.
— Мистер Дуглас, подождите! — закричала Энн ему вслед, не обращая внимания на изумленных свидетелей этой сцены. — Вернитесь, мистер Дуглас!
Джон Дуглас остановился, но не вернулся. Энн догнала его, схватила за руку и чуть ли не силой потащила назад к Джанет.
— Вернитесь, — умоляющим тоном говорила она. — Это я виновата. Я уговорила Джанет так ответить вам. Она не хотела… Прошу вас, забудьте. Вы ведь не хотели, правда, Джанет?
Джанет, не говоря ни слова, взяла Джона Дугласа под руку и пошла по дороге к дому. Энн кротко брела сзади. Она зашла в дом с заднего хода.
— Хорошо же вы меня поддержали, — ядовито сказала Джанет, когда Джон ушел.
— Джанет, у меня было такое чувство, будто у меня на глазах совершается убийство. Я не могла позволить ему уйти.
— Да я тоже рада, что так получилось. Когда я увидела, как Джон Дуглас уходит по дороге, я поняла, что из моей жизни уходит последняя радость.
— А он не спросил вас, почему вы так с ним разговаривали?
— Нет, он об этом и словом не обмолвился, — безнадежным тоном ответила Джанет.
Глава тридцатая
ДЖОН ДУГЛАС НАКОНЕЦ ОБЪЯСНЯЕТСЯ
Энн надеялась, что после того памятного вечера в отношениях Джанет и Джона что-то изменится. Но все оставалось по-прежнему. Джон так же приходил к ним в гости, приглашал Джанет гулять и провожал ее домой после молитвенных собраний — как делал уже двадцать лет и, видимо, собирался делать еще двадцать. Лето шло к концу. Энн учила детей в школе, писала письма и немного занималась. Жизнь стала ей казаться чересчур монотонной, но тут случился весьма забавный инцидент.
Энн не видела долговязого белобрысого Сэмюэля с того самого вечера, как он предлагал ей мятные лепешки. Иногда, правда, они случайно встречались на улице. Но вот в теплый августовский вечер он вдруг заявился к ним и с серьезным видом уселся на скамье у крыльца. На нем была обычная рабочая одежда, состоявшая из залатанных штанов, синей рубахи с прорехами на локтях и Драной соломенной шляпы. Он молча глядел на девушку и жевал соломинку. Энн со вздохом отложила книгу и взялась за вышивание. Разговаривать с Сэмом ей было совершенно не о чем.
И вдруг после долгого молчания он заговорил сам:
— Я отсюда уезжаю.
— Да? — вежливо отозвалась Энн.
— Угу.
— И куда вы собрались?
— Хочу арендовать ферму. Уже присмотрел одну в Миллерсвилле. Но мне понадобится хозяйка.
— Это верно, — подтвердила Энн.
— Вот так.
Наступила еще одна долгая пауза. Наконец Сэм вынул соломинку изо рта.
— А вы за меня не пойдете?
— Что-о-о? — Энн не поверила своим ушам.
— Вы за меня не пойдете?
— То есть как — замуж? — еле выговорила она.
— Угу.
— Да я с вами почти незнакома! — негодующе воскликнула Энн.
— Познакомитесь, когда поженимся, — буркнул Сэм.
Энн призвала на помощь все, что осталось от ее чувства собственного достоинства.
— Об этом не может быть и речи, — высокомерно ответствовала она.
— Ну и зря, — Сэм ухмыльнулся. — Не такой уж я плохой жених. Я хорошо зарабатываю, и у меня есть деньги в банке.
— Перестаньте! Как вам такое пришло в голову? — Осознание комичности положения немного смягчило ее гнев.
— Вы мне приглянулись. И вы вроде работящая девушка. Мне не нужна лентяйка. Может, еще надумаете? Я немного подожду. Ну, я пошел. Пора доить коров.
Энн давно уже растеряла почти все свои иллюзии о том, как происходит предложение руки и сердца. Так что на этот раз она просто от души посмеялась, не почувствовав никакой обиды. Вечером она рассказала все Джанет, изобразив в лицах, как Сэм делал ей предложение. Обе долго хохотали.
Во время последней недели пребывания Энн в Велли-роуд за Джанет в страшной спешке заехал Алек Уорд.
— Меня послал за вами Дуглас, — сообщил он. — Кажется, миссис Дуглас на самом деле наконец-то собралась помереть.
Джанет побежала надевать шляпку, а Энн спросила:
— Миссис Дуглас стало хуже?
— В том-то и дело, что не стало. Поэтому я и думаю, что она помирает. Когда ей делалось хуже, она, бывало, металась и кричала, а сейчас лежит тихонько, как мышка. И уж если миссис Дуглас молчит, значит, ее дела и впрямь плохи.
— Я вижу, вы ее недолюбливаете, — сказала Энн.
— Да что в ней можно долюбливать? — свирепо ответил Алек.
Джанет вернулась домой вечером.
— Миссис Дуглас умерла, — устало сообщила она. — Вскоре после моего прихода. Она только успела сказать: «Ну, теперь ты, наверное, выйдешь замуж за Джона?» Мне было так обидно, Энн. Подумать только: даже его собственная мать считала, что я не выхожу за него замуж, потому что не хочу за ней ухаживать. Но там были посторонние, поэтому я и слова не сказала. Хорошо хоть, что Джона в комнате не было.
Джанет стала тихо плакать. Энн заварила ей крепкого имбирного чаю, чтобы как-то ее успокоить. Правда, позднее Энн обнаружила, что вместо имбиря она заварила белый перец, но Джанет даже не почувствовала разницы.
На закате, в день похорон, Джанет и Энн, как всегда, сидели на крыльце. Ветер в сосновом лесочке утих, на горизонте то и дело вспыхивали зарницы. На Джанет было ее безобразное черное платье, глаза и нос у нее покраснели от слез, и выглядела она из рук вон плохо.
Вдруг звякнула щеколда, и в сад вошел Джон Дуглас. Он решительно направился к ним, прямо через клумбу с геранью. Джанет встала. Энн тоже. Но Джон даже не заметил ее присутствия.
— Джанет, — выпалил он, — я прошу тебя стать моей женой.
Он произнес эти слова с таким видом, будто они рвались из него уже двадцать лет.
Красное лицо Джанет сделалось лиловым.
— Но почему ты мне не сказал этого раньше? — медленно проговорила она.
— Я не мог. Мать взяла с меня обещание, что я не женюсь, пока она будет жива. Это случилось девятнадцать лет назад. Ей было очень плохо, и казалось, что долго она не протянет. Доктор сказал, что ей осталось жить не больше полугода. Но я все равно не хотел давать такого обещания. Она меня вынудила. Трудно отказать больному страдающему человеку.
— Да чем же я ей не угодила? — воскликнула Джанет.
— Ничем. Она просто не хотела, чтобы у нас в доме появилась другая женщина. Любая. Она грозила мне, что если я не дам ей такого обещания, она умрет тут же, у меня на глазах, и смерть ее будет на моей совести. Пришлось согласиться. Потом я ее много раз умолял освободить меня от этого обещания, но она отказывалась.
— Почему же ты мне ничего не сказал? — сдавленным голосом спросила Джанет. — Если бы я знала причину, мне было бы легче. Ну почему ты мне не сказал?
— Она взяла с меня клятву, что я не скажу об этом ни одной живой душе. Заставила поклясться на Библии. Я бы никогда не согласился, Джанет, если бы знал, сколько придется ждать. Ты не представляешь себе, что мне пришлось вынести за эти девятнадцать лет. Конечно и тебе тоже. Но ты простишь меня, Джанет? Пожалуйста, выходи за меня замуж. Я прибежал к тебе, как только освободился от своей клятвы.
Тут Энн, наконец, сообразила, что ей здесь не место и тихонько ушла в дом. Джанет она увидела только утромза завтраком.
— Как бессовестно, как жестоко она с вами поступила! — негодующе воскликнула Энн.
— Не надо говорить о мертвых дурно, Энн, — серьезно сказала Джанет. — Пусть Бог будет ей судьей. Я все-таки дождалась своего счастья. Да я бы и не возражала ждать, если бы только знала почему это нужно делать.
— Когда вы поженитесь?
— В следующем месяце. Без всякого шума. Соседи, конечно, скажут, что я поспешила выскочить за Джона, как только он избавился от своей бедной матери. Джон хотел всем рассказать правду, но я ему не позволила. «Нет, — сказала я, — давай сохраним это в тайне и не будем порочить ее память. Пусть люди говорят что хотят: главное — я сама знаю правду. А ее вина пусть умрет вместе с ней». В конце концов я его уговорила.
— А я не смогла бы ее простить, — заявила Энн.
— Когда ты доживешь до моих лет, Энн, ты о многом будешь судить иначе. С годами выучиваешься прощать. В сорок лет простить гораздо легче, чем в двадцать.
Глава тридцать первая
НАЧАЛО ПОСЛЕДНЕГО УЧЕБНОГО ГОДА
— Ну вот мы все и вернулись, загорелые и веселые, — сказала Фил, со вздохом удовлетворения усаживаясь на чемодан. — Как я рада видеть наш милый домик… и тетю Джимси… и кошек. Бандит, кажется, потерял еще кусок уха.
— Бандит останется самым лучшим котом на свете даже если у него вовсе не будет ушей, — улыбнулась Энн, сидя на своем сундуке и гладя Бандита, который извивался от восторга у нее на коленях.
