Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Аня с острова Принца Эдуарда

ModernLib.Net / Детские / Монтгомери Люси / Аня с острова Принца Эдуарда - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Монтгомери Люси
Жанр: Детские

 

 


Люси Мод МОНТГОМЕРИ
АНЯ С ОСТРОВА ПРИНЦА ЭДУАРДА

      Всем девочкам в мире, которые «хотели еще» про АНЮ

 
      Незримый клад найдет лишь тот,
      Кто к долгим поискам готов.
      Судьбе помочь Любовь придет
      Снять с тайных ценностей покров.
Теннисон

Глава 1
Тень перемен

      — «Прошла жатва, кончилось лето» , — процитировала Аня Ширли, мечтательно глядя на сжатые поля.
      Вдвоем с Дианой Барри они собирали яблоки в саду Зеленых Мезонинов, а теперь присели отдохнуть от своих трудов в залитом солнцем тихом уголке, где воздушные стаи пушистых семечек чертополоха медленно проплывали мимо них на крыльях легкого ветерка, все еще по-летнему напоенного ароматом папоротников, растущих в Лесу Призраков.
      Но все вокруг уже говорило об осени. В отдалении глухо рокотало море, поля, поросшие по краям золотарником, лежали обнаженные и сухие, долину, в которой бежал ручей, окрасил эфирный пурпур астр, а Озеро Сверкающих Вод казалось синим-синим, и это была не переменчивая синева весны, не бледная лазурь лета, но чистая, глубокая, невозмутимая синева — как будто вода оставила позади все свои капризы и вспышки чувств и теперь, остепенившись, предалась покою, не нарушаемому пустыми мечтами.
      — Хорошее было лето, — сказала Диана, с улыбкой крутя на пальце левой руки новенькое блестящее колечко. — И свадьба мисс Лаванды оказалась его чудесным завершением. Мистер и миссис Ирвинг сейчас, должно быть, уже на берегу Тихого океана.
      — Мне кажется, они уехали так давно, что за это время могли объехать вокруг света, — вздохнула Аня. — Просто не верится, что со дня их отъезда прошла всего неделя… Сколько перемен! Все изменилось. Мистер и миссис Аллан тоже уехали. Как уныло выглядит теперь дом священника с закрытыми ставнями! Вчера вечером я проходила мимо него, и у меня возникло такое чувство, будто все, кто жил в нем, умерли.
      — Никогда больше не будет у нас такого хорошего священника, как мистер Аллан, — заявила Диана с мрачной уверенностью. — Я думаю, что в эту зиму мы будем слушать всякого рода временных заместителей, а каждое второе воскресенье проповеди вообще не будет… Вы с Гилбертом тоже уедете — здесь будет ужасно скучно.
      — Здесь будет Фред, — напомнила Аня вкрадчиво.
      — Когда миссис Линд собирается переехать в Зеленые Мезонины? — спросила Диана так, словно не слышала Аниного замечания.
      — Завтра. Я рада, что она переезжает к нам… Но это будет еще одна перемена. Вчера мы с Мариллой вынесли все вещи из комнаты для гостей. И знаешь, мне было так неприятно. Глупо, конечно, но мне казалось, будто мы совершаем святотатство. Эта комната всегда была для меня чем-то вроде храма. В детстве я считала ее самой чудесной на свете. Помнишь, как горячо я желала удостоиться чести провести ночь в какой-нибудь комнате для гостей? Но только не в комнате, предназначенной для гостей в Зеленых Мезонинах. О нет, в этой — никогда! Это было бы ужасно — я и глаз не сомкнула бы от благоговейного страха. Когда Марилла посылала меня туда за чем-нибудь, я никогда не могла просто пройти или пробежать по этой комнате — я шла на цыпочках затаив дыхание, так, словно была в церкви, а выйдя оттуда, испытывала облегчение. Там, с двух сторон от зеркала, висели портреты Джорджа Уайтфилда и герцога Веллингтонского , и все время, пока я находилась там, они сурово смотрели на меня из-под насупленных бровей — особенно сурово, если я осмеливалась взглянуть на себя в зеркало, которое единственное в доме не искажало черты лица. Я всегда удивлялась, как у Мариллы хватает смелости убирать эту комнату… А теперь она не просто убрана, но совсем оголена. Джордж Уайтфилд и герцог Веллингтонский сосланы в маленькую переднюю на втором этаже. «Так проходит земная слава» , — заключила Аня со смехом, в котором слышалась все же и нотка сожаления. Неприятно, когда наши давние святыни осквернены, пусть даже мы уже и переросли их.
      — Мне будет так одиноко, когда ты уедешь, — в сотый раз пожаловалась Диана. — Подумать только! Ты уезжаешь уже на следующей неделе!
      — Но сейчас мы все еще вместе, — отозвалась Аня бодро, — и не должны позволить печалям следующей недели отравить нам радость этой. Мне самой неприятна мысль об отъезде: Зеленые Мезонины и я — такие добрые друзья… И ты еще жалуешься, что тебебудет одиноко! Это мненадо охать и стонать. Ты остаешься здесь, где столько старых друзей — и Фред! А я буду одна среди чужих, там, где не знаю ни души!
      — Кроме Гилберта и… Чарли Слоана, — вставила Диана, копируя Анину интонацию и лукавую мину.
      — Присутствие Чарли Слоана, конечно, будет для меня большим утешением, — с глубочайшей иронией в голосе согласилась Аня, после чего обе эти безответственные девицы весело рассмеялись. Диана отлично знала, что думает Аня о Чарли Слоане, но, несмотря на множество доверительных бесед, для нее оставалось тайной, что думает Аня о Гилберте Блайте. Впрочем, она и сама этого не знала.
      — Мальчики, насколько мне известно, будут жить на другом конце Кингспорта, — продолжила Аня. — Конечно, я рада, что еду в университет, и уверена, что пройдет немного времени — и я полюблю этот новый городок. Но в первые недели, я знаю, он не будет вызывать у меня приятных чувств. Когда я была в учительской семинарии, каждую неделю могла возвращаться домой на выходные, а теперь и этого утешения у меня не будет. А до Рождества, кажется, еще тысяча лет.
      — Все меняется… или скоро изменится, — сказала Диана печально. — У меня такое чувство, что больше никогда ничто не будет по-прежнему.
      — Да, наши пути расходятся, — произнесла Аня задумчиво. — Это неизбежно. Как тебе кажется, Диана, действительно ли быть взрослыми так приятно, как мы это воображали в детстве?
      — Не знаю… Есть в этом кое-что приятное, — ответила Диана, — снова лаская свое колечко с той легкой улыбкой, которая всегда неожиданно вызывала у Ани ощущение собственной заброшенности и неопытности. — Но есть в этом и много такого, что озадачивает меня. Иногда мне словно страшно быть взрослой — и тогда я все готова отдать, лишь бы снова стать маленькой девочкой.
      — Думаю, что со временем мы привыкнем быть взрослыми, — весело заявила Аня. — Постепенно в этом новом положении перестанет быть так много неожиданного для нас… хотя мне все же кажется, что именно неожиданности придают жизни аромат и прелесть. Сейчас нам по восемнадцать, еще через два года будет двадцать. Когда мне было десять, я считала, что двадцать лет — это цветущая и бодрая, но все же старость. Очень скоро ты превратишься в степенную матрону средних лет, а я в милую старую деву — тетушку Анну, которая будет иногда приезжать в гости. У тебя ведь всегда найдется уголок для меня, правда, Ди, дорогая? Не комната для гостей, конечно, — старые девы никогда не претендуют на комнату для гостей, — и я буду не менее смиренной, чем Урия Гип , и охотно удовольствуюсь маленькой верандой или закутком возле гостиной.
      — Какие глупости! — засмеялась Диана. — Ты выйдешь замуж за кого-нибудь важного, красивого и богатого — и ни одна комната для гостей во всей Авонлее не будет достаточно роскошной для тебя. И ты будешь задирать нос перед всеми друзьями юности.
      — Это было бы достойно сожаления; мой нос совсем неплох, но боюсь, если начать его задирать, это ему повредит, — сказала Аня, поглаживая этот изящный орган обоняния. — У меня не так много красивых черт лица, чтобы я могла позволить себе испортить те, что есть. Так что, Диана, обещаю тебе, что, даже если я выйду замуж за короля Больших Людоедских Островов, перед тобойнос задирать не буду
      И с веселым смехом девочки расстались: Диана направилась в сторону Садового Склона, а Аня на почту. Там ее ждало письмо, и, когда на обратном пути Гилберт Блайт нагнал ее на мосту через Озеро Сверкающих Вод, она сияла от радости.
      — Присилла Грант тоже едет в Редмондский университет! — воскликнула она. — Замечательно, правда? Я очень надеялась, что она поедет, но сама она боялась, что ее отец на это не согласится. Однако он все же позволил ей поехать, и мы будем жить вместе! Теперь я чувствую, что могла бы выступить навстречу целой армии с развернутыми знаменами или грозной фаланге всех редмондских профессоров, — ведь рядом со мной будет такой друг, как Присилла.
      — Я думаю, нам понравится Кингспорт, — сказал Гилберт. — Это уютный старинный городок, как мне говорили, и там чудеснейший на свете природный парк. Я слышал, что местность там величественная и живописная.
      — Неужели там будет… неужели там может быть… красивее, чем здесь? — пробормотала Аня, глядя вокруг влюбленными, восхищенными глазами — глазами того, для кого родной дом всегда остается прелестнейшим местом на свете, и неважно, какие сказочные земли, быть может, лежат где-то там, под чужими звездами.
      Наслаждаясь очарованием сумерек, Аня и Гилберт стояли над старым прудом, опершись о перила моста, как раз в том месте, где Аня выбралась на сваю из тонущей плоскодонки в тот день, когда Элейн плыла в Камелот. Небо на западе все еще было окрашено нежным багрянцем заката, но луна уже поднималась над горизонтом, и в ее призрачном свете вода казалась серебряной. Воспоминания наводили свои сладкие и нежные чары на двух юных существ на мосту.
      — Ты так молчалива, — сказал наконец Гилберт.
      — Я боюсь говорить или двигаться из страха, что вся эта чудная красота исчезнет вместе с нарушенной тишиной, — шепнула Аня.
      Неожиданно Гилберт положил ладонь на тонкую белую руку, лежавшую на перилах моста. Его карие глаза вдруг стали темнее, его все еще мальчишеские губы приоткрылись, чтобы произнести слова о мечте и надежде, заставлявших трепетать его душу. Но Аня отдернула руку и быстро отвернулась. Чары сумерек были рассеяны для нее.
      — Мне пора домой, — бросила она с несколько преувеличенной небрежностью. — У Мариллы сегодня болела голова, а близнецы, боюсь, уже задумали очередную ужасную проказу. Мне, разумеется, не следовало уходить так надолго.
      Она продолжала говорить без умолку и не очень последовательно, пока они не дошли до тропинки, ведущей к Зеленым Мезонинам. Бедный Гилберт едва мог вставить словечко в этот поток речей. Когда они простились, Аня вздохнула с облегчением. В том, что касалось Гилберта, в душе ее было какое-то новое, тайное чувство неловкости, возникшее в быстротечный миг откровения в саду Приюта Эха. Что-то чуждое вторглось в старую добрую дружбу — что-то, угрожавшее испортить ее.
      «Прежде мне никогда не было радостно видеть, что Гилберт уходит, — думала она с обидой и грустью, шагая одна по тропинке. — Наша дружба пострадает, если он не прекратит эти глупости. А она не должна пострадать — я этого не допущу. Ах, ну почему мальчики не могут вести себя благоразумно!»
      Аню тревожило сознание того, что с ее стороны тоже не вполне благоразумно все еще ощущать на своей руке тепло прикосновения руки Гилберта так же ясно, как она ощутила его в то короткое мгновение на мосту, и еще менее благоразумно то, что это ощущение было отнюдь не тягостным, совсем не таким, какое вызвало у нее за три дня до этого подобное проявление чувств со стороны Чарли Слоана, когда она не танцевала и сидела рядом с ним во время вечеринки в Уайт Сендс. Аня содрогнулась при этом неприятном воспоминании. Но все мысли о проблемах, связанных с безрассудными обожателями, мгновенно вылетели у нее из головы, стоило лишь ей оказаться в уютной, несентиментальной атмосфере кухни Зеленых Мезонинов, где, сидя на диване, горько плакал восьмилетний мальчик.
      — Что случилось, Дэви? — спросила Аня, обняв его. — Где Марилла и Дора?
      — Марилла укладывает Дору в постель, — всхлипывая, сообщил Дэви, — а я плачу потому, что Дора полетела с лестницы в погреб, прямо вверх тормашками, и ободрала нос, и…
      — Не плачь, дорогой. Я понимаю, тебе жаль ее, но слезами горю не поможешь. Уже завтра она поправится. А слезы никому не могут помочь и…
      — Я плачу не из-за того, что Дора упала в погреб, — с растущей горечью заявил Дэви, обрывая Анины благожелательные наставления. — Я плачу потому, что не видел, как она свалилась. Вечно-то я пропускаю все самое интересное.
      — О, Дэви! — Аня подавила предосудительное желание расхохотаться. — Ты называешь это интересным — увидеть, как бедняжка Дора упала с лестницы и ушиблась?
      — Да она не оченьздорово ушиблась, — возразил Дэви. — Вот если бы насмерть, то я, конечно, по-настоящему огорчился бы. Но нас, Кейсов, так запросто не убьешь. Я думаю, Кейсы не хуже Блеветтов. В прошлую среду Херб Блеветт упал с сеновала и скатился по настилу прямо в стойло к страшно дикой, злой лошади — прямо ей под копыта. И ничего — жив остался, только три кости сломаны. Миссис Линд говорит, что есть люди, которых невозможно убить даже топором. Аня, миссис Линд переезжает к нам завтра?
      — Да, Дэви, и я надеюсь, что ты всегда будешь приветливым и добрым по отношению к ней.
      — Я буду приветливым и добрым. Но, Аня, неужели онабудет укладывать меня спать по вечерам?
      — Может быть. А что?
      — Просто если она будет класть меня спать, — сказал Дэви очень твердо, — я не буду читать при ней молитву, как делал это при тебе.
      — Почему?
      — Потому что я думаю, нехорошо разговаривать с Богом в присутствии посторонних. Дора, если хочет, может читать молитву при ней, а я не буду. Я подожду, пока она уйдет, а уж тогда и прочитаю. Ведь так можно?
      — Да, Дэви, если ты уверен, что не будешь забывать помолиться.
      — Нет, я никогда не забуду, уж будь уверена! Я думаю, что читать молитву потрясающе интересно. Но, конечно, читать ее одному будет не так интересно, как при тебе. Хорошо бы ты осталась дома, Аня. Почему ты хочешь уехать и бросить нас?
      — Не то чтобы я хотелаэтого, Дэви, я просто чувствую, что мне следует поехать в университет.
      — Если тебе не хочется ехать, так и не езди. Ты ведь взрослая. Вот когда ястану взрослым, никогда не буду делать ничего такого, чего мне не хочется.
      — Всю жизнь, Дэви, ты будешь замечать, что делаешь много такого, чего тебе совсем не хочется делать.
      — Я этого делать не буду, — категорично заявил Дэви. — Чтоб я стал это делать! Никогда! Сейчас мне приходится делать то, чего я не хочу, потому что вы с Мариллой отправляете меня в постель, если я этого не делаю. Но когда я вырасту, вы не сможете отправлять меня в постель и никто не будет мне указывать, что делать, а чего не делать. Вот будет времечко!.. Слушай, Аня, Милти Бултер говорит, что его мать говорит, что ты едешь в университет, чтобы подцепить там себе мужа. Это правда, Аня? Я хочу знать.
      На секунду Аня вспыхнула от негодования, но тут же рассмеялась, напомнив себе, что глупо огорчаться из-за пошлости мыслей и грубости речей миссис Бултер.
      — Нет, Дэви, это неправда. Я еду, чтобы повзрослеть, многому научиться и о многом узнать.
      — О чем узнать?
      — «О ложках, лодках, сургуче, капусте, королях…» — процитировала Аня.
      — Но если бы ты все-таки хотела подцепить себе мужа, как бы ты за это взялась? Я хочу знать, — настаивал Дэви, очевидно находивший в этой теме какое-то очарование.
      — Об этом тебе лучше спросить у миссис Бултер, — ответила Аня, не подумав. — Она, вероятно, лучше, чем я, знает, как это делается.
      — Ладно, спрошу, как только ее увижу, — сказал Дэви серьезно.
      — Дэви! Что ты говоришь! — воскликнула Аня, осознав свою ошибку.
      — Но ты только что сама велела мне это сделать, — с огорчением возразил Дэви.
      — Тебе пора в постель, — постановила Аня в попытке выкрутиться из неприятного положения.
      После того как Дэви улегся, Аня вышла на прогулку. Она дошла до Острова Виктории и села там в одиночестве, скрывшись за тонким занавесом, сотканным из полумрака и лунных лучей, а вокруг нее смеялась вода и сливались в дуэте ветер и ручей. Аня всегда любила этот ручей. Немало грез сплела она над его сверкающими водами в былые дни. И теперь, сидя там, она забыла и о страдающих от безнадежной любви поклонниках, и о колких речах злых соседок, и обо всех иных трудностях своего девичьего существования. В воображении она плыла под парусами по сказочным морям, что омывают далекие сверкающие берега забытых волшебных стран, мимо потерянной Атлантиды и Элизия к земле Сокровенных Желаний Сердца, и кормчим на ее корабле была вечерняя звезда. И в этих мечтах Аня была куда богаче, чем в реальности, ибо то, что зримо, проходит и исчезает, но то, что незримо, живет вечно.

Глава 2
Венки осени

      Дни следующей недели пролетали быстро и незаметно, заполненные бесчисленными «последними делами», как называла их Аня. Прощальные визиты — как Анины в дома соседей, так и визиты знакомых в Зеленые Мезонины — оказались приятными или наоборот, в зависимости от того, относились ли посетители (или посещаемые) к Аниным стремлениям благожелательно или считали, что она слишком задается по причине своего отъезда в университет и что их долг «сбить с нее спесь».
      Общество Друзей Авонлеи дало прощальный вечер в честь Ани и Гилберта в доме Джози Пай, выбрав это помещение отчасти потому, что дом мистера Пая был просторным и удобным, отчасти по причине сильных подозрений, что девочки Паев не пожелают принять никакого участия во всей этой затее, если их предложение собраться у них в доме не будет принято. Вечер оказался очень приятным, так как девочки Паев, вопреки обыкновению, были внимательны и любезны и не сказали и не сделали ничего такого, что могло бы нарушить мир и согласие среди присутствующих. Джози была необычно приветлива — настолько, что даже снисходительно заметила:
      — Это новое платье, пожалуй, идет тебе, Аня. Право же, ты кажешься в нем почти хорошенькой.
       Как это любезно с твоей стороны, — ответила Аня с лукавым блеском в глазах. Ее чувство юмора продолжало развиваться, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать, теперь могли лишь позабавить. У Джози зародились подозрения, что за этим плутовским взглядом кроется насмешка — Аня просто смеется над ней, — но Джози ограничилась лишь тем, что шепнула Герти, когда они спустились вниз: «Теперь, когда Аня Ширли едет в университет, она будет напускать на себя еще больше важности, чем прежде, — вот увидишь!»
      Вся «старая компания» присутствовала на этом вечере, полная веселья, юношеского задора и юношеской беспечности: Диана Барри, розовая и пухленькая, за которой как тень следовал верный Фред; Джейн Эндрюс, аккуратная, здравомыслящая и прямодушная; Руби Джиллис, которая, казалось, никогда не выглядела красивее и ярче, чем в этот день, в кремовой шелковой блузке и с красной геранью в золотистых волосах; Гилберт Блайт и Чарли Слоан, старающиеся держаться как можно ближе к ускользающей от них Ане; Кэрри Слоан, бледная и печальная, оттого что, как говорили, ее отец запретил Оливеру Кимбелу даже появляться вблизи их дома; Муди Спурджен Макферсон, чье круглое лицо и возмутительные уши были такими же круглыми и возмутительными, как всегда, и Билли Эндрюс, который весь вечер сидел в углу, похохатывая всякий раз, когда к нему кто-нибудь обращался, и с довольной усмешкой на широком веснушчатом лице наблюдая за Аней Ширли.
      Ане было заранее известно о вечере, но она не знала, что во время него ей и Гилберту, как основателям Общества, будут вручены поздравительный адрес и памятные подарки: томик пьес Шекспира — ей и авторучка — Гилберту. Это было так неожиданно, и она была так польщена похвалами, содержавшимися в адресе, который прочел вслух самым торжественным и пасторским тоном Муди Спурджен, что ее большие серые глаза затуманились слезами. Она усердно и добросовестно трудилась в Обществе Друзей Авонлеи, и то, что члены Общества так высоко оценили ее старания, радовало и согревало душу. И все они были так любезны, дружелюбны и милы — даже девочки Паев имели свои достоинства… В этот момент Аня любила весь мир.
      Вечер доставил ей огромное удовольствие, но завершение его испортило почти все приятное впечатление. Гилберт снова совершил ошибку, сказав ей что-то нежное, когда они ужинали на залитой лунным светом веранде, и Аня, чтобы наказать его за это, сделалась очень благосклонна к Чарли Слоану и позволила последнему проводить ее домой. Впрочем, она вскоре обнаружила, что месть никого не задевает так сильно, как того, кто к ней прибег. Гилберт с беззаботным видом отправился провожать Руби Джиллис. Они неторопливо удалялись, и в прохладном неподвижном воздухе Аня долго слышала их веселые голоса и смех. Они явно проводили время наилучшим образом, тогда как на нее наводил скуку своими бесконечными речами Чарли Слоан, который ни разу, даже случайно, не высказал ни одной мысли, заслуживавшей того, чтобы к ней прислушаться. Аня порой рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала о том, как красива была в этот вечер Руби, какие ужасно выпученные глаза у Чарли при лунном свете — хуже даже, чем при дневном, — и что мир, пожалуй, не так уж хорош, как казалось ей совсем недавно.
      «Просто я устала до смерти… вот в чем дело», — сказала она себе, когда с радостью обнаружила, что уже находится одна в своей комнатке. И она искренне верила, что все дело именно в этом.
      Но на следующий вечер радость забила в ее сердце струей, словно из какого-то неведомого тайного источника, когда она увидела Гилберта, вышедшего из Леса Призраков и шагающего по старому бревенчатому мостику своей обычной, быстрой и уверенной походкой. Значит, Гилберт все-таки не собирался провести этот последний вечер с Руби!
      — У тебя усталый вид, Аня, — заметил он.
      — Да, я устала и, что еще хуже, раздражена. Устала, потому что весь день шила и упаковывала чемодан. А раздражена, потому что за этот день у нас успели побывать шесть соседок. Они хотели попрощаться со мной, и каждая умудрилась сказать что-нибудь такое, что, кажется, отнимает у жизни все краски и оставляет ее серой, мрачной и безрадостной, словно ноябрьское утро.
      — Старые злыдни! — таков был краткий и выразительный комментарий Гилберта.
      — О нет, — сказала Аня серьезно. — И в этом вся беда. Если бы это были старые злыдни, меня не очень волновало бы то, что они говорят. Но все это были милые, по-матерински заботливые, добрые души, которые любят меня и которых люблю я, и именно поэтому я придала тому, что они сказали или на что намекнули, такое, быть может, чрезмерное значение. Они дали мне понять, что, по их мнению, это чистое безумие с моей стороны — ехать в Редмонд и пытаться получить степень бакалавра гуманитарных наук, и теперь я сама не перестаю задавать себе вопрос, а не правы ли они. Миссис Слоан со вздохом выразила надежду, что у меня хватит сил пройти весь университетский курс, и я сразу же увидела себя в конце третьего года учебы безнадежной жертвой первого истощения. Миссис Райт, жена Эбена Райта, заметила, что четырехлетнее пребывание в Редмонде, вероятно, обойдется в ужасную сумму, и я окончательно убедилась, что непростительно с моей стороны выбрасывать деньги Мариллы и мои собственные сбережения на такую прихоть, как учеба в университете. Миссис Белл выразила надежду, что я не допущу, чтобы университет испортил меня, как это бывает с некоторыми, и я почувствовала полную уверенность в том, что за четыре года учебы в Редмонде превращусь в совершенно невыносимую особу, которая убеждена, что знает все на свете, и смотрит сверху вниз на всех и вся в Авонлее. Миссис Райт, жена Илайши Райта, предположила, что девушки в Редмонде, особенно те, которые постоянно живут в Кингспорте, «очаровательны и невероятно модно одеваются», и выразила надежду, что я буду чувствовать себя среди них непринужденно, и я увидела себя униженной, стеснительной, безвкусно одетой деревенской девушкой, шаркающей по великолепным университетским залам в ботинках с окованными носками.
      Аня закончила фразу смехом, слившимся с невеселым вздохом. Для ее чувствительной натуры всякое неодобрение было тяжким грузом, даже неодобрение, выражаемое теми людьми, к мнению которых она относилась без большого почтения. На некоторое время жизнь потеряла для нее свою прелесть, а ее честолюбивые стремления угасли, как задутая свеча.
      — Но тебя не должно волновать то, что они говорят, — возразил Гилберт. — Ты же прекрасно знаешь, как ограничен их кругозор, при всех их несомненных достоинствах. Делать что-либо, чего ониникогда не делали, — anathema maranatha . Ты первая из девушек в Авонлее едешь учиться в университет; а тебе известно, что всех первооткрывателей считают безумцами.
      — О, я знаю это. Но чувствовать —это совсем не то же самое, что знать.Мой здравый смысл говорит мне все, что ты можешь сказать, но бывают минуты, когда здравый смысл не властен надо мной. Общепринятые вздорные понятия овладевают моей душой. Право, у меня едва достало духу закончить упаковку чемодана, после того как миссис Райт ушла.
       Ты просто устала, Аня. Забудь обо всем, пойдем прогуляемся. Побродим по лесу за болотом. Там должно быть что-то, что я хотел бы показать тебе.
      —  Должно быть?Ты не уверен, что оно там есть?
      — Не уверен. Я знаю только, что это должно быть там, судя по тому, что я видел весной. Пойдем. Представим, что мы снова стали детьми, и отправимся вслед за вольным ветром.
      И они весело двинулись в путь. Аня, помня о неприятностях предыдущего вечера, была очень мила с Гилбертом, а тот, учась мудрости, старался быть ни кем иным, как только школьным другом.
      Из окна кухни Зеленых Мезонинов за ними наблюдали миссис Линд и Марилла.
      — Хорошая из них когда-нибудь выйдет пара, — одобрительно заметила миссис Линд.
      Марилла чуть поморщилась. В глубине души она надеялась, что так и произойдет, но слушать, как миссис Линд ведет об этом свои пустые и праздные речи, было неприятно.
      — Они еще дети, — отозвалась Марилла отрывисто.
      Миссис Линд добродушно засмеялась:
      — Ане восемнадцать; я в этом возрасте была замужем. Мы, старики, Марилла, склонны думать, что дети никогда не вырастают. Вот что я вам скажу, Аня — молодая женщина, а Гилберт — мужчина, и он боготворит самую землю, по которой она ступает. Он отличный парень, и Ане не найти лучше. Надеюсь, она не вобьет себе в голову никакой романтической чепухи, пока будет в Редмонде. Я не одобряла и не одобряю этого совместного обучения, вот что я вам скажу. И не верю, — заключила она торжественно, — что студенты в таких учебных заведениях занимаются чем-либо, кроме флирта.
      — Ну, им приходится еще и учиться, — улыбнулась Марилла.
      — Очень мало, — презрительно фыркнула миссис Рейчел. — Однако Аня, я думаю, будет учиться. Она никогда не была ветреной кокеткой. Но, скажу я вам, не ценит она Гилберта Блайта, как он того заслуживает. О, я знаю девушек! Чарли Слоан тоже сходит по ней с ума, но я никогда не посоветовала бы ей выйти за кого-то из Слоанов. Конечно, Слоаны — хорошие, честные, уважаемые люди. Но, в конце концов, они всего лишь Слоаны.
      Марилла кивнула. Посторонний человек, вероятно, счел бы утверждение о том, что Слоаны — это Слоаны, не слишком вразумительным, но Марилла поняла. В каждой деревне есть такая семья — хоть они и хорошие, честные, заслуживающие уважения люди, но Слоаныони есть и всегда ими останутся, пусть даже заговорят гласом ангелов.
      К счастью, Гилберт и Аня даже не подозревали, что вопрос об их будущем уже окончательно решен миссис Линд. Они неторопливо шагали среди Теней Леса Призраков. На холмах за опушкой под светлым, почти прозрачным небом с легкими голубыми и розовыми облачками грелись в янтарном сиянии солнца сжатые поля. В отдалении отсвечивали бронзой еловые леса, а их длинные тени ложились полосами на верхние луга. А здесь, в Лесу Призраков, напевал среди мохнатых еловых лап ветерок, и были в его песне нотки осенней грусти.
      — Теперь этот лес и в самом деле населен призраками — старыми воспоминаниями, — сказала Аня, наклоняясь, чтобы сорвать длинный папоротник, обесцвеченный до восковой белизны ночными заморозками. — Мне кажется, что маленькие девочки, Диана и Аня, по-прежнему играют здесь и часто сидят в сумерки у Ключа Дриад, назначая встречи выдуманным призракам. Знаешь, я до сих пор не могу пройти в сумерки по этой дорожке без того, чтобы хоть на миг не содрогнуться от страха. Был здесь один призрак, наводивший особенный ужас: дух убитого ребенка, который мог подкрасться к тебе сзади и всунуть свои холодные пальцы в твою ладонь. Признаюсь тебе, что и по сей день, приходя сюда после наступления сумерек, я не могу не представлять себе его мелкие, крадущиеся шаги за моей спиной. Я не боюсь ни Белой Дамы, ни безголового человека, ни скелетов, но думаю, что было бы лучше, если бы моя фантазия никогда не порождала этот дух ребенка. Как рассердила тогда Мариллу и миссис Барри вся эта история, — заключила Аня, улыбаясь своим воспоминаниям.
      В лесах, окружавших верхнюю часть болота, было множество залитых лиловых сумраком просек, где в воздухе летали легкие осенние паутинки. Пройдя через мрачные заросли старых искривленных елей и окаймленную кленами и согретую солнцем небольшую долину, они увидели то, что искал Гилберт.
      — А вот и она, — сказал он с удовлетворением.
      — Яблоня… здесь, в лесу! — восхищенно воскликнула Аня.
      — Да, и к тому же настоящая — с яблоками, здесь, среди елей, сосен и буков, за милю от ближайшего сада. Я был здесь как-то раз этой весной и нашел ее всю в цвету. И я решил, что непременно приду сюда осенью и посмотрю, будут ли на ней яблоки. Взгляни, сколько их. И выглядят совсем неплохо — желтовато-коричневые, и у каждого красноватый бочок. А ведь обычно плоды у таких дичков зеленые и неаппетитные.
      — Я думаю, она выросла из случайно занесенного сюда много лет назад семечка, — сказала Аня мечтательно. — И как она сумела вырасти и расцвести и не сдаться — совсем одна среди чужих, эта смелая, упорная яблоня!
      — А вот здесь упавшее дерево, и на нем подушка из мха. Садись, Аня, — чем не лесной трон? Я полезу за яблоками. Они все растут высоко: дерево старалось выбраться на солнце.
      Яблоки оказались отменными. Под рыжеватой кожурой была белая-белая мякоть с редкими красноватыми прожилками; и кроме обычного, характерного для яблок вкуса они имели еще какой-то удивительный лесной привкус, какого не имеет ни одно садовое яблоко.
      — Пожалуй, даже роковое райское яблочко не могло иметь более редкостного вкуса, — заметила Аня. — Но нам пора возвращаться домой. Смотри, три минуты назад еще были сумерки, а теперь — лунный свет. Жаль, что нам не удалось заметить момент превращения. Но я думаю, такие моменты никогда не удается заметить.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4