— Так, значит, дамское благотворительное общество на этот раз собирается шить свои стеганые одеяла в Инглсайде, — сказал доктор. — Выставляйте на стол все ваши великолепные блюда, Сюзан, и приготовьте несколько веников, чтобы выметать обломки репутаций после окончания этого собрания.
      Сюзан слабо улыбнулась, как женщина, терпимо относящаяся к полному отсутствию у мужчин всякого понимания того, что так важно и существенно, но ей было не до улыбок, по меньшей мере до тех пор, пока все необходимые приготовления к ужину благотворительного общества не были завершены.
      — Вареная курица, — бормотала она на ходу, — картофельное пюре и пюре из горошка — это будет основное блюдо. И представляется такая удобная возможность воспользоваться вашей новой кружевной скатертью, миссис докторша, дорогая. Такой еще не видали в Глене, и я уверена, она произведет сенсацию. Я с удовольствием посмотрю, какое лицо будет у Аннабелы Клоу, когда она увидит эту скатерть. А для цветов вы возьмете вашу синюю с серебром корзинку?
      — Да, и заполню ее анютиными глазками и желто-зелеными папоротничками из кленовой рощи. И я хочу, чтобы вы поставили где-нибудь поблизости те ваши три великолепные герани — в гостиной, если мы сядем шить там, или на перилах крыльца, если будет достаточно тепло, чтобы работать на воздухе. Я рада, что у нас осталось так много цветов. Сад никогда еще не был так красив, как в это лето. Но я говорю это каждую осень, не правда ли, Сюзан?
      А сколько всего надо было обдумать! Кого посадить рядом с кем… к примеру, никак нельзя было предложить миссис Миллисон место рядом с миссис Мак-Крири, поскольку они никогда не разговаривали друг с другом — причины вражды были неизвестны, но, как кажется, она возникла еще в школьные годы. Затем встал вопрос, кого пригласить, ибо хозяйка пользовалась привилегией приглашать, наряду с членами благотворительного общества, двух-трех гостей.
      — Я собираюсь пригласить миссис Бест и миссис Кембл, — сказала Аня.
      Сюзан выразила взглядом некоторое сомнение в правильности такого выбора.
      — Они новые люди здесь, миссис докторша, дорогая. — Таким тоном она могла бы сказать: «Они крокодилы».
      — Доктор и я тоже когда-то были здесь новыми людьми, Сюзан.
      — Но ведь дядя доктора жил здесь до вас много лет. А об этих Бестах и Кемблах никому ничего не известно. Но это ваш дом, миссис докторша, дорогая, и кто я такая, чтобы возражать против приглашения тех, кого вы хотите пригласить? Я помню, как однажды мы шили одеяла у миссис Флэгг много лет назад и она тогда пригласила чужую женщину. Та пришла во фланелевомплатье, миссис докторша, дорогая! Сказала, будто не предполагала, что на собрание благотворительного общества надо идти нарядившись! Но такого явно можно не опасаться со стороны миссис Кембл. Она очень любит красиво одеваться, хотя я никогда не смогла бы представить себяв платье цвета морской волны в церкви.
      Аня тоже не смогла, но не посмела улыбнуться.
      — Мне показалось, что с серебряными волосами миссис Кембл то платье выглядело прелестно, Сюзан. И кстати, она просила ваш рецепт маринованного крыжовника. Она сказала, что пробовала его на празднике урожая и пришла в восторг.
      — Конечно, миссис докторша, дорогая, не каждый умеет мариновать крыжовник. — И платье цвета морской волны больше не вызывало никакого неодобрения. Отныне миссис Кембл могла явиться куда угодно в костюме жительницы острова Фиджи, и Сюзан нашла бы оправдание для нее.
      Осень все еще напоминала лето, и день, выбранный для шитья одеял, скорее походил на июньский, чем на октябрьский. Каждая из дам-благотворительниц, какая только могла прийти, пришла, предвкушая приятную болтовню и инглсайдский ужин наряду с возможностью увидеть кое-что из самых модных вещиц, так как жена доктора недавно ездила в город.
      Сюзан, которую не устрашали и не тяготили даже кулинарные заботы этого дня, величественно шествовала по дому, проводя дам в комнату для гостей, безмятежная в сознании того, что ни у одной из них нет передника, украшенного вязаным кружевом в пять дюймов шириной из нитки номер сто . На прошлой неделе Сюзан получила первый приз за это кружево на сельскохозяйственной выставке в Шарлоттауне, где она и Ребекка Дью назначили встречу, и вернулась домой самой гордой женщиной на острове Принца Эдуарда.
      Сюзан строго следила за выражением своего лица, но ее мысли принадлежали только ей и имели иногда легкий оттенок недоброжелательства.
      «Силия Риз здесь, ищет, как всегда, над чем бы посмеяться. Ну, за нашим столом она ничего такого не найдет, в этом можете не сомневаться! Майра Муррей в красном бархатном платье, слишком роскошная, по моему мнению, для шитья одеял, но не спорю, что выглядит она в нем хорошо. Во всяком случае, это не фланель. Агата Дрю… и очки, как обычно, завязаны на затылке веревочкой. Сара Тейлор — возможно, это последнее собрание, на котором она присутствует, доктор говорит, что у нее ужасно плохое сердце, но какая сила воли! Миссис Риз, хвала небесам, не привела с собой свою Марианну, но нам, без сомнения, предстоит немало услышать о ней. Джейн Бэр из Верхнего Глена. Она не член благотворительного общества. Я пересчитаю ложки после ужина, в этом можете не сомневаться! В их семье все нечисты на руку. Кандейс Крофорд нечасто появляется на собраниях благотворительного общества, но шитье одеял — удобная возможность показать хорошенькие ручки и бриллиантовое кольцо. Эмма Поллок… и нижняя юбка, конечно же, торчит из-под платья, красивая женщина, но легкомысленная, как все в их семействе. Тилли Мак-Алистер, только посмей опрокинуть вазочку с вареньем на скатерть, как ты это сделала за ужином у миссис Палмер! А вы, Марта Кротерс, хоть на этот раз поедите как следует. Жаль, что вы не могли взять с собой своего мужа, я слышала, ему приходится питаться одними орехами или чем-то в этом роде. Миссис Бакстер… я слышала, ваш муж, наш церковный староста, наконец отвадил Харолда Риза от Мины. Харолд всегда был робок, а трус, как говорится, никогда не завоюет красавицу. Ну, швей хватит, чтобы сесть сразу за два одеяла, а еще одна-две будут вдевать нитки в иголки».
      Одеяла разложили на широком крыльце, и вскоре у всех были заняты и руки, и языки. Аня и Сюзан с головой ушли в завершение приготовлений к ужину в кухне, а Уолтер, у которого в тот день немного болело горло, из-за чего его не пустили в школу, сидел на ступеньках крыльца, скрытый от глаз швей зеленым занавесом плюща. Ему всегда нравилось слушать разговоры старших. Их рассказы были такими удивительными и таинственными — рассказы, которые можно было потом обдумывать, вплетая их в яркую картину жизни, рассказы, отражавшие победы и поражения, комедии и трагедии, шутки и печали каждого из семейных кланов Четырех Ветров.
      Из присутствующих женщин Уолтеру больше всего нравилась миссис Майра Муррей, с ее легким заразительным смехом и веселыми маленькими морщинками вокруг глаз. Она могла рассказать самую простую историю так, что та становилась драматичной и полной глубокого смысла, она зажигала радостью жизнь везде, где появлялась, и выглядела она так хорошо в вишнево-красном бархате, с гладкими волнами черных волос и маленькими красными серьгами в ушах. Меньше всего ему нравилась тощая как щепка миссис Чабб, возможно потому, что однажды он слышал, как она назвала его «болезненным ребенком». Он подумал, что миссис Милгрейв выглядит точь-в-точь как гладкая, откормленная серая курица и что миссис Клоу — настоящая бочка на ногах. Молодая миссис Рэнсом, с ее волосами цвета патоки, была очень красива — «слишком красива для фермерши», сказала Сюзан, когда Дейв Рэнсом женился на ней. Другая новобрачная — миссис Мак-Дугал казалась ему похожей на сонный белый мак. Эдит Бейли, гленская портниха, с ее серебристыми локонами и насмешливыми черными глазами вовсе не казалась окончательно обреченной на существование старой девы. Уолтеру очень нравилась миссис Мид, самая старая женщина из присутствующих, — у нее были ласковые спокойные глаза и слушала она гораздо больше, чем говорила, — и не нравилась Силия Риз с ее лукавым взглядом — казалось, она смеется над каждым.
      Швеи еще не приступили к настоящему разговору — они обсуждали погоду и решали, как стегать — «крылышками» или «ромбами», — так что Уолтер сидел и думал об очаровании клонившегося к вечеру погожего дня, о большой лужайке с окружающими ее величественными деревьями и о мире, выглядевшем так, словно какое-то великое доброе Существо заключило его в свои золотые объятия. Слегка окрашенные в цвета осени листья деревьев медленно падали на траву, но рыцарски смелые штокрозы были все еще ярки на фоне кирпичной стены сада, а тополя и осины ткали свой волшебный гобелен вдоль дорожки, ведущей к конюшне. Уолтер так погрузился в созерцание окружающей красоты, что беседа швей уже вошла в привычное русло, прежде чем его внимание вновь было привлечено к ним заявлением миссис Миллисон.
      — Это семейство славилось своими сенсационными похоронами. Сможет ли кто-нибудь из вас, кто присутствовал на похоронах Питера Кирка, когда-нибудь забыть их?
      Уолтер навострил уши. Это звучало интересно. Но, к его большому разочарованию, миссис Миллисон не рассказала, что же произошло тогда. Все, должно быть, либо были на похоронах, либо уже слышали эту историю. (Но почему у них всех при этом такой смущенный вид?)
       —Без сомнения, все сказанное о Питере Кларой Уилсон было правдой, но он в могиле, бедняга, так что давайте там его и оставим, — сказала с добродетельным видом миссис Чабб, словно кто-то предлагал его эксгумировать.
      — Моя Марианна всегда говорит такие забавные вещи, — вставила миссис Риз. — Знаете, что она сказала на днях, когда мы собирались на похороны Маргарет Холлистер? «Мамочка, — сказала она, — а на похоронах будет мороженое?»
      Несколько женщин обменялись чуть приметной улыбкой. Большинство из них не обращали внимания на миссис Риз. Это был единственный способ отделаться от нее, когда она начинала вставлять Марианну в разговор, что она делала неизменно, кстати и некстати. Стоило ее хоть чуть-чуть поощрить, как она могла свести с ума. «А вы знаете, что сказала Марианна?» — было дежурной шуткой в Глене.
      — Кстати, о похоронах, — сказала Силия Риз. — Помню одни очень странные похороны в Моубрей-Нэрроузе, когда я была девушкой. Стэнтон Лейн уехал на запад, и оттуда пришло известие, что он умер. Его родня телеграфировала, чтобы тело прислали домой. Но когда оно было прислано, Уоллес Мак-Алистер, гробовщик, отсоветовал им открывать гроб. Похоронная церемония уже началась, когда в дом вдруг вошел Стэнтон Лейн собственной персоной, крепкий и бодрый. Так никогда и не выяснилось, чей там был труп.
      — Что они сделали с ним? — поинтересовалась Агата Дрю,
      — Похоронили. Уоллес сказал, что нельзя откладывать. Но никто не назвал бы это похоронами — все так радовались возвращению Стэнтона. Мистер Доусон даже заменил последний гимн — вместо «Утешьтесь, христиане» пропели «Дар нежданный», — хотя большинство людей сочли, что все же было бы лучше соблюсти традицию.
      — Знаете, что Марианна сказала мне на днях? Она сказала: «Мамочка, неужели священники знают абсолютно все?»
      — Мистер Доусон всегда терял голову в трудной ситуации, — заметила Джейн Бэр. — Верхний Глен раньше был частью его прихода, и я помню, в одно воскресенье он, уже распустив паству, вдруг сообразил, что не были собраны пожертвования. Так что бы вы думали, он сделал? Схватил блюдо для пожертвований и побежал с ним по двору. Конечно, — добавила Джейн, — в тот день деньги дали даже те, кто не давал ни до, ни после. Им было трудно отказать священнику. Но такое поведение было едва ли достойно его сана.
      — Чем мне не нравился мистер Доусон, — сказала мисс Корнелия, — так это своими немилосердно длинными молитвами на похоронах. Люди, которым приходилось их выслушивать, говорили порой, что завидуют покойнику. Но он превзошел сам себя на похоронах Детти Грант. Я видела, что ее мать уже близка к обмороку, так что мне пришлось хорошенько ткнуть его в спину моим зонтиком и сказать ему, что он молился достаточно долго.
      — Он хоронил моего бедного Джарвиса, — сказала миссис Карр, роняя слезы. Она всегда плакала, когда говорила о своем муже, хотя он умер двадцать лет назад.
      — Брат мистера Доусона тоже был священником, — сказала Кристина Марш. — Он приезжал в Глен, когда я была девушкой. Однажды вечером у нас в клубе проходил концерт, и брат мистера Доусона, так как ему тоже предстояло выступать, сидел сбоку на сцене. Он был такой же нервный, как сам мистер Доусон, и все отклонял свой стул назад — дальше и дальше — и вдруг упал вместе со стулом прямо через бортик сцены на цветы в вазах и горшках, которые мы поставили возле сцены. Все, что было видно в тот момент, это его ступни, торчащие над помостом. Почему-то после этого происшествия меня никогда не трогали его проповеди. У него были такиебольшие ступни.
      — Похороны неизвестно кого, вместо Стэнтона Лейна, возможно, кого-то разочаровали, — сказала Эмма Поллок, — но это, во всяком случае, было лучше, чем если бы похороны вообще не состоялись. Помните, как перепутали Кромвелей?
      Все разразились смехом.
      — Давайте послушаем эту историю, — предложила миссис Кембл. — Не забывайте, миссис Поллок, я чужая здесь, и ваши семейные саги мне совершенно неизвестны.
      Эмма не знала, что значит слово «саги», но рассказывать она любила.
      — Эбнер Кромвель жил возле Лоубриджа на одной из самых больших в тех местах ферм и был в те дни членом парламента. Он всегда считался одной из самых больших лягушек в пруду тори и был знаком со всеми сколько-нибудь влиятельными людьми на нашем острове. Женился он на Джулии Флэгг, чья мать в девичестве была Риз, а бабка — Клоу, так что они вдобавок приходились родней чуть ли не каждой семье в Четырех Ветрах. В один прекрасный день в «Дейли энтерпрайз» появилось объявление: мистер Эбнер Кромвель скоропостижно скончался в Лоубридже, и его похороны состоятся в два часа пополудни на следующий день. Случилось так, что никто из домашних Эбнера не видел этого объявления, а телефонов в те времена в деревнях, конечно, не было. На следующее утро Эбнер уехал в Галифакс на партийный съезд. А к двум часам люди начали прибывать на похороны — пораньше, чтобы захватить хорошие места, так как думали, что приедет ужасно много народу, ведь Эбнер такой видный человек. И действительно народу было полно, уж поверьте мне. На целые мили вокруг его фермы по дорогам тянулись вереницы экипажей, и до трех часов люди все продолжали подъезжать к дому. Миссис Кромвель выбилась из сил, пытаясь убедить их в том, что ее муж не умер. Некоторые сначала не хотели ей верить. Она рассказывала мне потом со слезами, что они, похоже, думали, будто она куда-то спрятала труп. Но даже когда они наконец поверили ей, каждый вел себя так, словно считал, что Эбнеру следует умереть. И они вытоптали перед домом все клумбы, которыми она так гордилась. Вдобавок явилась куча дальних родственников, рассчитывающих на ужин и ночлег, а у нее почти ничего не было приготовлено… Джулия, надо признать, никогда не отличалась предусмотрительностью и бережливостью. Когда Эбнер вернулся домой два дня спустя, он нашел ее в постели в нервной прострации, и ей потребовался не один месяц, чтобы оправиться. Она шесть недель ничего не ела… ну, почти ничего. Я слышала от других, будто она говорила, что ее страдания не могли бы быть больше даже в том случае, если бы это в самом деле были похороны. Но я никогда не верила, что она действительно сказала это.
      — Кто знает? — сказала миссис Мак-Крири. — Люди говорят иногда такие ужасные вещи. И когда они взволнованы, им не скрыть их истинных чувств. Сестра Джулии Кларисса пела в хоре, как обычно, в первое же воскресенье после смерти своего мужа.
      — Разумеется, даже похороны мужа не могли надолго огорчить Клариссу, — заметила Агата Дрю. — В ней не было никакой солидности.Вечно-то она пела и танцевала.
      — И я всегда пела и танцевала… на берегу, где меня никто не видел и не слышал, — сказала Майра Муррей.
      — Но с возрастом вы поумнели, — возразила Агата.
      — Не-ет, поглупела, — вздохнула Майра Муррей. — Слишком глупа теперь, чтобы танцевать на берегу.
      — Сначала они думали, — продолжила Эмма, не позволив увести разговор в сторону и оставить историю незаконченной, — что объявление было чьей-то шуткой, так как Эбнер за несколько дней до этого проиграл на выборах. Но оказалось, что оно относилось к Эймосу Кромвелю — он жил в лесах по другую сторону Лоубриджа и не имел никаких родственников. Вот тот Кромвель действительно умер. Но прошло много времени, прежде чем люди простили Эбнеру то, что он их так разочаровал, если вообще простили.
      — Но это действительно было немного обидно… проехать такое расстояние — и к тому же как раз во время сева — и обнаружить, что протащились зря, — сказала миссис Чабб, как будто защищаясь.
      — Люди, как правило, любят похороны, — подхватила миссис Риз оживленно. — В этом мы все как дети, я полагаю. Я взяла Марианну на похороны ее дяди Гордона, и она получила большое удовольствие от церемонии. «Мамочка, — сказала она, — а не могли бы мы откопать его и снова так же приятно его похоронить?»
      Это действительно вызвало смех у всех, кроме миссис Бакстер, которая изобразила строгость на своем худом длинном лице и с ожесточением тыкала иглой в одеяло. Ничто не священно для людей в наши дни. Все смеются над всем, но она, как жена церковного старосты, не намерена поощрять никакой смех, если он связан с похоронами.
      — Кстати, об Эбнере. Помните некролог, который его брат Джон написал своей жене? — спросила миссис Милгрейв. — Он начинался так: «Бог по причинам, лучше всего известным Ему самому, пожелал забрать мою красавицу жену и оставить в живых страшную как смертный грех супругу моего кузена Уильяма». Забуду ли я когда-нибудь, какой это тогда вызвало шум!
      — Да как такое вообще попало в газету? — удивилась миссис Бест.
      — Он тогда был главным редактором «Энтерпрайз». Он души не чаял в своей жене — Берта Моррис звали ее в девушках — и терпеть не мог жену Уильяма Кромвеля, которая очень не хотела, чтобы он женился на Берте. Она считала Берту слишком легкомысленной.
      — Но Берта была очень хорошенькая, — заметила Элизабет Кирк.
      — Самая красивая женщина, какую я только видела в жизни, — согласилась миссис Милгрейв. — Морисы все хороши собой — это у них семейное. Но переменчива она была… переменчива, как ветер. Все удивлялись, как это она не успела передумать и все же вышла за Джона. Говорят, мать заставила ее сдержать слово. Берта была тогда влюблена во Фреда Риза, но он славился как любитель пофлиртовать. «Лучше одна птица в руке, чем две в небе», — сказала ей миссис Моррис.
      — Я слышу эту пословицу всю жизнь, — сказала Майра Муррей, — и сомневаюсь в ее справедливости. Птицы в небе поют, ав руке лишь жалобно пищат.
      Никто не знал, что ответить, но миссис Чабб все же сказала:
      — У тебя всегда такие причудливые мысли, Майра.
      — А знаете, что сказала мне на днях Марианна? — вмешалась миссис Риз. — Она сказала: «Мамочка, а что я буду делать, если никто не предложит мне выйти за него замуж?»
      —  Мы,старые девы, могли бы ей ответить, правда? — сказала Силия Риз, подталкивая локтем Эдит Бейли. Силия недолюбливала Эдит, так как та была все еще довольно красива и не совсем потеряла шансы выйти замуж.
      — Гертруда Кромвель, жена Уильяма, действительно была некрасива, — сказала миссис Клоу. — Фигуры у нее совсем не было — плоская, как доска. Но зато отличная хозяйка. Она стирала все занавески в своем доме каждый месяц, а Берта если постирает свои раз в год, так и то хорошо. И жалюзи у нее всегда висели криво. Гертруда говорила, что ее дрожь пробирает всякий раз, когда она проезжает мимо дома Джона Кромвеля. И однако Джон обожал Берту, а Уильям едва терпел Гертруду. Мужчины такие странные… Говорят, Уильям проспал в утро свадьбы и одевался в такой отчаянной спешке, что явился в церковь в старых носках и ботинках.
      — Ну, это все же лучше, чем было с Оливером Рэндомом, — хихикнула миссис Карр. — Тот и вовсе забыл заказать себе свадебный костюм, а его старый выходной костюм уже никуда не годился. На нем были заплаты.Так что ему пришлось одолжить выходной костюм у брата. Сидел этот костюм на нем ужасно.
      — Ну, по крайней мере, Уильям и Гертруда все же поженились, — сказала миссис Миллисон. — Ее сестра Каролина так и осталась незамужней. Она и Ронни Дрю поссорились, так как не смогли договориться о том, какого священника следует позвать, чтобы он обвенчал их. Ронни был так зол, что взял и женился на Эдне Стоун, прежде чем его гнев остыл. Каролина присутствовала на свадьбе. Держала голову гордо поднятой, но лицо у нее было как смерть.
      — Она хоть придержала язык, — сказала Сара Тейлор. — А вот Филиппа Эбби — нет. Когда Джим Моубрей бросил ее, она пошла на его свадьбу и громко говорила самые возмутительные вещи на протяжении всей церемонии. Они все, разумеется, принадлежали к англиканской церкви, — заключила Сара Тейлор таким тоном, словно это объясняло любые выходки и причуды.
      — А правда ли, что она после этого пошла на свадебный ужин, надев все украшения, которые Джим дарил ей, пока они были помолвлены? — спросила Силия Риз.
      — Нет! Право, не знаю, откуда берутся такие истории. Можно подумать, некоторые люди только и делают, что повторяют сплетни. Смею думать, Джим Моубрей всю жизнь жалел, что не остался верен Филиппе. Жена держала беднягу под башмаком… хотя он всегда устраивал кутежи в ее отсутствие.
      — Я видела Джима Моубрея лишь один раз — в тот вечер, когда майские жуки едва не обратили в паническое бегство всех прихожан, что собрались на юбилейную службу в лоубриджскую церковь, — сказала Кристина Крофорд. — А все, что не сделали жуки, доделал за них Джим Моубрей. Это был жаркий вечер, и все окна пришлось оставить открытыми. Жуки повалили внутрь ярко освещенной церкви сотнями и жужжали и стукались друг о друга. Восемьдесят семь дохлых жуков собрали на следующее утро на помосте для хора. У некоторых женщин начиналась истерика, когда жуки слишком близко подлетали к лицу. Прямо напротив меня, с другой стороны центрального прохода, сидела жена нового священника — миссис Лоринг. На ней была большая кружевная шляпа с длинными перьями.
      — Ее всегда считали слишком нарядной и слишком расточительной для жены священника, — вставила миссис Бакстер.
      — «Смотри, как я сейчас собью того жука со шляпки миссис проповедницы», — услышала я шепот Джима Моубрея — он сидел прямо позади нее. Он наклонился вперед, щелкнул по жуку… но промахнулся и вместо жука сбил шляпу, и она полетела по проходу прямо к перилам кафедры. Джима чуть не хватил удар. Когда священник увидел, что к нему летит по воздуху шляпа его жены, он забыл, на чем остановился в своей проповеди, не смог вспомнить и в отчаянии умолк. Хор запел последний гимн, не переставая бить жуков. Потом Джим пошел к кафедре и принес миссис Лоринг ее шляпу. Он ожидал, что она его отчитает, — говорили, что она вспыльчива. Но она только вновь посадила шляпу на свою золотистую головку и засмеялась. «Если бы вы этого не сделали, — сказала она, — Питер продолжал бы говорить еще минут двадцать, и жуки свели бы нас всех с ума». Конечно, это было очень мило с ее стороны не разгневаться, но люди нашли, что ей все же не стоило так говорить о своем муже.
      — Но вы должны помнить, при каких обстоятельствах она родилась, — сказала Марта Кротерс.
      — При каких?
      — Она была Бесси Талбот с западного берега нашего острова. Дом ее отца загорелся однажды ночью, и среди всей суматохи и беспорядка родилась Бесси, прямо в саду,под звездным небом.
      — Как романтично! — заметила Майра Муррей.
      — Романтично! Я сказала бы: почти неприлично.
       —Но подумайте — родиться под звездами! — сказала Майра мечтательно. — Она должна была стать дочерью звезд, искрящейся, красивой, смелой, верной и с весело поблескивающими глазами.
      — Такой она и была, — кивнула Марта. — Не знаю, из-за звезд это или нет. И тяжело же ей пришлось в Лоубридже, где все считали, что жена священника должна быть жеманной и благонравной. Когда один из церковных старост однажды застал ее танцующей у колыбели своего младенца, он сказал, что она не должна радоваться тому, что у нее есть сын, пока не выяснит, избран он Богом или нет.
      — Кстати, о младенцах. Знаете, что Марианна сказала мне на днях? "Мамочка, — говорит, — а у королевбывают младенцы?"
      — Тот церковный староста был скорее всего Александр Уилсон, — сказала миссис Милгрейв. — Вот уж был брюзга! Он, я слышала, не позволял домашним словечка сказать за едой. А уж что до смеха… в егодоме никто никогда не смеялся.
      — Подумать только! Дом, где не смеются! — сказала Майра. — Да это кощунство.
       —У Александра бывали приступы раздражительности, когда он не разговаривал с женой по три дня, — продолжила миссис Милгрейв и добавила: — Тогда она просто отдыхала душой.
      — Во всяком случае, Александр Уилсон был честный человек с отличной деловой репутацией, — сухо заявила миссис Клоу. Было известно, что Александр — ее пятиюродный брат, а Уилсоны все стояли друг за друга горой. — Он оставил сорок тысяч долларов, когда умер.
      — Какая жалость, что ему пришлось оставить их! — усмехнулась Силия Риз.
      — Его брат Джеффри не оставил и цента, — продолжила миссис Клоу. — Единственный в семье, кто никогда не преуспевал. Но уж хохотал он предостаточно! Тратил все, что зарабатывал, был в приятельских отношениях со всеми и умер без гроша. Что онполучил от жизни со всем его смехом и разгульным времяпрепровождением?
      — Возможно, и немного, — сказала Майра. — Но подумайте о том, что он вложил в нее. Он всегда давалсердечное тепло, сочувствие, приязнь, даже деньги. Он был богат друзьями, а Александр в жизни ни с кем не дружил.
      — Друзья Джеффа не похоронили его, — возразила миссис Милгрейв. — Сделал это Александр и поставил к тому же очень хорошее надгробие. Оно обошлось ему в сто долларов.
      — Но когда Джефф просил у него в долг сто долларов, чтобы заплатить за операцию, которая могла спасти ему жизнь, разве Александр не отказал? — спросила Силия Риз.
      — Ну-ну, мы становимся слишком строги, — запротестовала миссис Карр. — В конце концов, живем мы не в мире незабудок и маргариток, и у каждого есть свои недостатки.
      — Лем Андерсон женится сегодня на Дороти Кларк, — сказала миссис Миллисон, решив, что пора затронуть более веселую тему. — А ведь и года не прошло с тех пор, как он клялся, что застрелится, если Джейн Эллиот не выйдет за него.
      — Молодые мужчины часто говорят очень странные вещи, — заметила миссис Чабб. — А родня Лема и Дороти держала все в тайне — лишь три недели назад стало известно, что они помолвлены. Я говорила с его матерью на прошлой неделе, и она даже не намекнула на то, что свадьба совсем скоро. У меня не вызывает особого расположения женщина, которая может быть таким сфинксом.
      — А меняудивляет то, что Дороти Кларк выходит за него, — сказала Агата Дрю. — Прошлой весной я думала, что она и Фрэнк Клоу непременно вступят в брак.
      —  Яслышала, будто Дороти сказала, что Фрэнк был, конечно, более богатым женихом, но она не могла смириться с мыслью, что каждое утро, как проснется, будет видеть этот нос, торчащий из-под одеяла.
      Миссис Бакстер содрогнулась и не присоединилась к общему смеху.
      — Вам не следовало бы говорить подобные вещи в присутствии такой молодой девушки, как Эдит Бейли, — сказала Силия, окинув насмешливым взглядом швей.
      — Ада Кларк уже помолвлена? — спросила Эмма Поллок.
      — Нет еще, — сказала миссис Миллисон. — Лишь полна надежд. Но она заставит его сделать предложение. У всех девушек в их семье настоящий талант выбирать себе мужей. Ее сестра Полина подцепила жениха с лучшей фермой во всей округе.
      — Полина красива, но голова у нее все еще забита нелепыми представлениями, — сказала миссис Милгрейв. — Иногда я думаю, что она никогда не поумнеет.
      — Поумнеет, — заверила Майра Муррей. — Когда-нибудь у нее появятся собственные дети, и она наберется мудрости у них, как это было с вами и со мной.
      — Где будут жить Лем и Дороти? — спросила миссис Мид.
      — О, Лем купил ферму в Верхнем Глене. Старая ферма Кэри — вы, наверное, знаете, — та, где бедная миссис Кэри убила своего мужа.
      — Убила мужа!
      — О, я не говорю, что он не заслужил этого, но все сочли, что она зашла слишком далеко. Да… крысиная отрава в чай… или в суп? Не помню. Все знали это, но ничего не предприняли. Силия, катушку, пожалуйста.