Вирдо сразу же разъяснил мне, что как один человек силен умом, другой превосходит всех красотой сердца, третий же так физически крепок, что может не есть и не спать несколько суток кряду, так и сила растений поделена между ними, приходясь у одних на листья, у иных - на цветки, а у прочих, как у скляреги или маратра - на их корни и корневища. И если назидания Вирдо относительно правильного сбора надземных частей я уяснял, так сказать впрок, на будущее, ибо урожай этого года был уже собран, то особенности заготовления корней я постигал уже на практике, ибо собираются они осенью, когда все растение начинает желтеть и увядать, и они перестают отдавать стеблям и листьям ту живительную силу, которая делает их незаменимыми в медицине.
      Итак, утро в тот день на радость распогодилось, и потоки света смывали с лиц монахов и крестьян унылые выражения, ещё вчера, не сомневаюсь, достаточно хмурые и поблекшие, чтобы выразить всеобщую усталость от затяжных дождей. Мы вышли в сад, который сейчас уже был наполовину гол. Вирдо присел на большой камень, вкопанный у самой кельи, и под его руководством я осторожно окапывал растения так, чтобы не задеть разветвленную систему корней, а затем аккуратно подсекал раскаченный пласт. Накопав таким образом несколько растений, я относил их садовнику, который отряхивал их от земли, отрезал надземную часть и промывал затем корни родниковой водой, вытекавшей из источника невдалеке от камня. Я был рад этому труду, ибо он помог притупить во мне страх от происшедшего на моих глазах убийства, чувство одиночества, брошенности, даже обиды на отца, а также множество смутных и сложных впечатлений, заронившихся внутри меня после собрания капитула и встречи с Рожером.
      Между тем, часть корней, с восходом солнца разложенных под навесом, уже высохла - они с треском ломались в руках, и теперь я упрятывал их в мешочки, прикрепляя ярлычки с названием травы и датой сбора. Эти упаковочки мы понесли в кладовую, где хранилось все то, что удалось заготовить и, когда я увидел кладези произведенных Вирдо запасов, то обомлел от такого богатства. Садовник подтрунил над моим замешательством перед пугающим множеством ярлыков и сказал: "Ты только не теряйся. Их не так много на самом деле. Но сила каждого из снадобий никогда не повторяет другое. Смотри: все ярлычки одного цвета и все мешочки одинаковы, не разнясь ничем. Но если содержимое одного из них часто дает жизнь, то в другом, соседнем, может таиться смерть. Поэтому ты должен быть осторожен. Давай я буду тебе рассказывать о травах, а ты слушай и запоминай. Во-первых, необходимо понимать, что, как излагал Клавдий Гален, сами травы нуждаются в том, чтобы мы помогли им обрести исцеляющую силу. Если ты им не поможешь, они не помогут тебе. Поэтому травы всегда надо соединять с другими стихиями - водой, вином или иными веществами, которые сами по себе не обладают лечебными свойствами, но в совокупности с растениями позволяют получить из них чародейственные экстракты. Вот перед тобою кресс. Вместе с уксусом он помогает селезенке, с медом же спасает от лишаев. Примешаешь дрожжей - и излечишь от добрых язв. Соединишь с гусиным соком - и получишь такую мазь, что изгонит паршу, ежели, не ленясь, будешь втирать его в голову. Попробуй-ка эруку принять с бычьим салом - это избавляет кожу от черных пятен. В то же время случаются у людей постыдные отметины, проступающие на лицах летом и по весне; эрука, приготовленная с медом, очистит от них всецело. Кстати, греки не зря называют эту траву "приятный запах", ибо она на самом деле дюже ароматная приправа к еде. За свои свойства многие из растений связаны с именами римских богов и доблестных героев. Возьми, например, мак. Ведь это же цветок Деметры, облегчивший её страдания, вызванные похищением Прозерпины! А артемизия, мать трав ? Хоть Плиний и связывает её название с именем жены Мавзола, но я чаще встречал такое мнение, будто открыт сей цветок был богиней Дианой. Тысячелистник настолько превосходит все кровоостанавливающие средства, что Ахилл, герой троянской войны, применял её для заживления ран, отчего она и называется Achillea. Действие всех трав, которые ты видишь, открыто так давно, как ветхи мифы о легендарных мужах и божках-истуканах. Между прочим, превозносились эти природные сокровища подчас не менее эллинских кумиров. Возьми сельдерей. Что ты думаешь ? Это не просто трава, её вручали как награду победителям Немейских игр, проходивших дважды, пока не истекал Олимпийский цикл. А вот это - полынь. Свойствами она так прославлена, что первому при состязаниях квадриг вручали у Капитолия чашу с её настоем. И сам суди, насколько превосходит она лучший из призов : не возвращает ли она зоркость глазам ? Не побуждает ли к аппетиту в соединении с ракитником ? С галльским нардом не излечивает ли печень ? Наконец, после тяжелого дня, когда неспокоен ум, не дает ли она желанного усыпления, будучи положенной под подушку ? Но и это не все. Есть у нас скриптор Отрик, который часто заходит ко мне за ней. Он знает, что примешав полынь к чернилам, напишешь такую книгу, которая сохранится вовек. Нет напасти, которую нельзя было бы свести при помощи одной из трав. К примеру, для лечения зубной боли нет равного пастернаку. Если тело снедает священный огонь, распаляя все члены жаром поистине невыносимым, смело используй силу батуса. Для изведения канкрозных язв применяют крапиву; ожоги заживляют овечьим языком; от боли в голове влей в уши соки порея. Есть всем недугам недуг - слоновья болезнь, истощающая тело в ужаснейших муках. В этом случае, говорят, помогает кошачья мята, стоит лишь смешать её с вином. Для желудка используй полей вместе с поской. От лисьей болезни, когда волосы теряются безмерно, хороши сразу несколько трав: горчица, альга, вонючая роза; особенно же славен авелланский орех из Кампани. Я не раз уж просил, чтобы мне доставили его в мою аптеку. Для очищения ран я обычно бегу алтей с медовой водой. Куколь поистине хорош от исхиаса. "Борода Юпитера" бесподобно способствует слуху, а глаза, если пелена их застилает, обретают способность видеть от сока маратра. Латук же наоборот способен отнять зрение, если неумеренно крепить им свой желудок. Да и вообще, каждая из трав начинает приносить зло, лишь начнешь перенасыщать себя их волшебными силами. Разве любимица римлян полынь не помутняет рассудок, вызывая неестественные видения пред очами и заставляя грезить посредине дня ? Выделив из мака опий, обретешь долгожданный сон, но превысив всякую меру, обратишь лекарство в зловредное зелье, повергнувшись в летаргию, если и вовсе не потеряв жизнь. Или возьми руту. Сама по себе она ядовита для организма, как например, копытень, но в то же время она является настолько мощным противоядием, что была ингредиентом утреннего меню Митридата Евпатора, закалявшего свое тело к воздействию отрав так усиленно, что когда он в итоге замыслил отравиться, то не смог уже этого сделать и ему пришлось умереть от меча. Кстати, у Плиния Валериана есть ещё один антидот на основе руты диапиганон, включающий также перец и тмин. Много есть полезнейших свойств у трав, собираемых мною. Не прививают они только страха Божьего и доброты, а гвоздичник, хоть он и укрепляет память, все же при этом не научает уму. Для души и рассудка - самые насущные лекарства, и, я думаю, ты уже заметил, что они многим здесь нужны. Но увы. Даже если бы они существовали, то монахи все равно приходили б скорее за травой, закаляющей тело к ударам, словно они мальчики, кувыркающиеся в палестрах". ;"Или бы за краской для волос", добавил я вспоминая Кизу. "Да. Это ведь для них важнее. Свои суеверия и чревоугодие они тоже готовы оставить при себе. Если б отыскалась в мире такая трава, что изгоняла бы напрочь подобные слабости, я не спал бы, возделывая её. Я засадил бы ею все Марсово поле". "Марсово поле ?" ;"Есть такое. Его ещё полем дракона вроде бы, называют. Видишь ли, много столетий назад здесь был крупный римский город, а все города в имперской провинции строились тогда по образцу самого Рима. Но я отвлекся. Итак, от всяческих пороков исцеляет только всеблагой Бог. А вот, кстати, так называемое "Божье дерево". Его очень любил Карл император, заботясь о том, чтобы оно неизменно выращивалось в каждом поместье. И в самом деле, есть за что его ценить. Оно смиряет одышку, усыпляет подагру, с котонейскими яблоками сводит глазные воспаления, унимает лихорадку и кашель. Вонючую розу, о которой я уже упоминал, Пифагор смешивал с кориандром, исцеляя при этом желтуху. Лилия на диво сглаживает морщины лица, портулак же закаляет голову к воздействию летнего зноя. Знаменитый Орибасий такую сообщает примету о вербене : если тяжело больной, держа её в руках, в ответ на вопрос о самочувствие скажет, мол, "хорошо" - значит, скорее всего, он выздоровеет. Ежели ответит, что "плохо" - тогда, видимо, он безнадежен, и его вряд ли удаться поставить на ноги. Вот здесь - чабер. Он весьма превосходен по своим качествам. Бывает такой сон пагубный, в котором человек проводит времени больше чем наяву. От этой летаргии он неизменно спасает, если согревать голову смесью его и уксуса. Разведенный в вине он не только отводит тошноту, но и сильнейшим образом возбуждает любовь. Нет, не любовь к Богу, а то чувство, которое соединяет мужчину и женщину. Если же в раствор этот добавить меда и перца, то любовь воспламеняется с такой неуемностью, что мужчина становится подобным сатиру, почему, кстати, римляне и назвали его "сатурейя". Впрочем, монаху об этом ведать не надобно, ибо подобное чувство для него воспретительно. Мы все любим - и миряне и монахи, только любовь наша разнится как яд и его противоядие Ну а вот здесь - черная буквица. Когда она зацветает, то имеет собранные в колосья светло-пурпуровые цветки и плоды в виде четырех орешков, выделяя запах резкий и довольно неприятный. Несмотря на отталкивающий аромат, все полезные свойства её исчислить сложновато. Хоть она густо произрастает на том самом Марсовом поле, ходить туда опасно, и я обычно развожу её именно у себя, причем в больших количествах, ибо она весьма часто надобится Эмирату. Взять хотя бы то, что от болезней краски лица сменяются на мертвенные восковые и свинцовые оттенки; буквица же вместе с вином возвращает человеку вид цветущий и здоровый. Но есть и ещё одно интереснейшее свойство, примеченное у данной травы. Как не раз сообщают сведущие авторы, растение это способно укрощать змей своей силой, для этого их надо только окружить гирляндой из буквицы. Смотри, об этом есть подтверждение у Плиния: В замкнутом её кольце змеи убиваю сами себя ударом хвоста..."
      В это время громко ударили в колокола, чей звон показался оглушительным, закладывающим уши набатом после тех, словно нехотя издаваемых звуков, которыми с утра монахов призывали на общее собрание. Звонили часто, и не в один, а в два, может даже в три колокола, тараторя вразнобой и несогласно друг с другом, словно кто-то запутался в вервиях, прободающих мочки колокольных языков. Вирдо и я заторопились во двор, испуганные столь отчаянным трезвоном, внушавшим более тревогу, нежели благоговение, и заставлявшим душу уходить не в небо, а в пятки. Но если звонари, будто пытавшиеся вырвать языки из медных глоток шарахавшихся колоколов, и произвели во мне чувство страха, то ненамеренно, а из своего искреннего стремления воздать должную славу въехавшим в монастырь гостям. Очевидно, эта многоликая толпа всадников и была ожидаемой Рожером делегацией Хериберта. Более всего среди них было верховых в высоких шапках. Они, как завзятые головорезы, увешаны были самыми разнообразными оружиями, среди которых меч позванивал о молот не хуже чем проржавленный колокольчик нашего ризничего. Огниво и кремень, нанизанные на пояс, бешено бились друг о друга, высекая искры, от которых, казалось, вот-вот возьмутся огнем оперения стрел, чьим множеством ломились колчаны. Плащи, развевавшиеся на скаку, открывали кольчуги, из под которых виднелись длинные, доходящие до ступней штанины. Суровости облику этих солдат добавляли их напряженные, сосредоточенные лица, выражавшие закаленность к батальным и походным тяготам, неусыпность их осторожной внимательности и взвинченность, состоящую в постоянной готовности дать отпор в случае нападения на тех титулованных особ, которых они конвоировали. Последние отличались совсем иным расположением духа, приемлющим и острый язык и ярый, доходящий до ржания гогот. Кроме того, в их настроении показно соседствовали щепетильность их привилегированности, галантность обхождения друг с другом, доходящая до слащавости, и чопорность в отношении с подчиненными, доходящая до третирования. Одежда этих всадников отличалась, конечно, большей пышностью и разнообразием, чем у вояк : у одних из них от колен спускались роскошные узорчатые обмотки, у других от обшитых золотом башмаков поднимались шелковые, переплетающие голени шнурки. Все равно, надеты ли были льняные штаны или набедренники - все они были изготовлены весьма искусно, с шитьем, богатством которого сеньоры щеголяли между собой. Впрочем, в их костюмах не было ни единой детали, в которой каждый не стремился бы подчеркнуть не столько собственную индивидуальность, сколько свое же пустое чванство и напыщенную спесь. Особенно изощрялись они в отделке мечей, бряцающих на драгоценных перевязях. Сами перевязи были расшиты слепящими око камнями, оружия же на некоторых рукоятках представали инкрустированными крестами, также состоящими из драгоценностей. По сравнению со столь повапленными вельможами епископы казались нищими паломниками. Широкополая шляпа с закругленным верхом, надетая поверх капюшона и покоробленная непогодицей, съежившаяся и замызганная - тогда как каски великосветских владетелей по начищенности и ажурности пытались уподобиться шлему Паллады. Перчатки на руках - в противовес обнаженным белоснежным пальчикам, усеянным перстнями, превосходившим у некоторых количество зубов. Рясы, единственным украшением которых была засохшая грязь - вместо обшитых мехом плащей. Сандалии вместо чудо-ботинок, в которых сеньоры брезговали ступить в монастырскую слякоть. Ну а вместо мечей...что ? зачехленные восковые таблички, свисавшие у них по бокам. Церы, исписанные текстами, это ведь тоже своего рода оружие, и часто они становятся документами удивительнейших событий, как произошло это уже ближайшей ночью; в таких случаях навощенные дощечки могут поведать о том, что иному покажется совершенно невероятным.
      Итак, появление столь представительных гостей, да ещё и в количестве, превышавшем, пожалуй, численность самой обители, произвело в монастыре беспорядочные хлопоты, всеобщую суматоху и головную боль аббата, который во что бы то ни стало должен был угодить столь разборчивым и кичливым посетителям. Нужно было решать вопрос с их размещением, и поэтому приор Сульпициус срочно предпринимал меры по уплотнению общины, отчего монахи, собрав свои пожитки, вынуждены были переселяться к соседу, если их собственный дом был отобран приором для побывки приезжих. Критерий для распределения келий был довольно бесхитростным: щелеватость, промозглость, зловонность, удушающая задымленность предопределяли, что здесь заночуют монахи; утепленные же кельи, обустроенные, застекленные однозначно переходили во временное распоряжение гостей. На скорую руку придумывали и бросали в ход любые средства, которые превратили бы проезжих делегатов в постояльцев. Около банного домика давно уже пылали костры, подогревавшие огромные чаны с водой, которой, по замыслу Одо, должно было хватить всем для принятия горячих ванн. Часть уже оструганных кольев, приготовленных для наращивания ограды, пришлось пустить на съедение огню, то и дело стрелявшему искрами и придававшему своим фейерверком некоторую праздничность всему событию. Из свинарника тайком повыдворяли всех свиней вкупе с жившими там крестьянами и теперь пытались выдать этот насквозь прохрюканный хлев за конюшню; туда и в единственную настоящую конюшню один за другим завозились новые запасы трав и овса, общипывая до нитки соседнюю деревню. От амбаров к кухне словно муравьи сновали люди с корзинками, поднося без устали трудившимся поварам из еды - бобы, капусту, яйца; из зелени латук, кервель, петрушку; из фруктов - яблоки, иргу, орехи и винные ягоды. Это было настоящее разорение для неимущего монастыря, не всегда имевшего возможность накормить собственных бедняков. Самая же главная проблема для Одо была в том, где достать рыбы для утоления позывов чрева высокородных гостей. Судя по тому, что выгнанные задним двором свиньи затем бесследно пропали, а к трапезе на столах у вельмож появились и голавль и барвена и даже спартанец лобан, не смаргивая смотревший и тогда, когда ему отрезали голову, аббату удалось выменять поросят на рыбу, правда в весьма ограниченном количестве, так, что монахам Люксейль иногда доставался один хвост на двоих.
      Итак, ворота церкви распахнулись, и стройной процессией, облаченные в безупречные мантии, монахи двинулись к гостям, сохраняя на лицах смешанные выражения восторга, почтения и трепетания. Хоть свечки, несомые в начале шествия, и задуло разом дыханием ветра, появившегося вместе с делегацией, их все равно несли торжественно, нисколько не сомневаясь в том, что они горят пуще прежнего. В начале хода шел и келарь Йоханнес, размахивая кадилом и чадя каким-то подозрительно едким воскурением, а также Фридерум, смотритель трапезной, который сжимал в руках солидный, весьма тяжелый крест, каковой нести было весьма нелегким испытанием. Подойдя к гостям, Киза принялся кропить или, скорее, поливать епископов святой водой, которую он черпал из сосуда, несомого Леотгаром. "Вот посылаю ангела Моего...", - заголосил Элиас и, жмурящиеся от обильных возлияний Кизы, спешившиеся епископы принялись целоваться с радушным Одо, чей благолепный облик был вполне величаво-парадным. Поприветствовав епископов, он сказал: ;"Душа моя несказанно вострепетала, лишь только узнал я о намерении посетить нашу обитель теми, с кем неразлучно пребывает благодать Божьей любви и святомудрия. От святого Колумбана идет слава нашего монастыря, который долгое время был крупнейшей в Европе и всеруководствующей обителью, кузницей образованности, гимнасией нравов, стадионом подвижничества. Тогда Люксейль являл собой пример служения Богу в деле пламенного освещения как в Галлии, так и за её пределами болот заблуждений, чащоб идолослужения, распутий неграмотности и его воспитанники посылаемы были в самые потаенные и неизведанные её глубины, дабы проповедовать там, вести церковное строительство и улучшать повсеместно грубые нравы и кельтов и франков и римлян. Тогда посетить Люксейль с визитом, потчуясь его высокой культурой, было стремлением всех архипастырей, тех, в чьей руце почивают души верующих; обрести здесь внимание к себе и пристанище являло неустанную цель их забот. Пчелы несут мед, чтобы отложить его в сотах улья, предоставляя нам лакомство для тела, а прибывая сюда епископы были подобны пчелам, посещающих улей с яствами для души, и отсюда, из Люксейль разносили мед мудрости своему клиру. Здесь они поистине забывали всякое изнурение духа, изживали его сомнения, и восполняли пробелы в ведении премудрости Господней. Не таково ныне. Из-за недостойности нашей оставила нас щедрость Его благорасположения, и величина сегодняшней нужды и упадка равняется только степени прошлого процветания. Репей и терния увядшего, быльем поросшего величия - вот чем сегодня представляется наш скромный монастырь, заглохшее от небрежения становище святого апостола из Ирландии. Теперь уже мы жаждем внимания тех, чей разум - это просвещающая сила Господня; ныне уже мы молимся, как бы сподобили нас посещением те, кто не перестает возводить к истине заблудшие сердца и осыпать их пригоршнями духовных радостей. Вящее благоволение, живущее с вами, извлекает прекрасные звуки на лирах наших сердец и на цевницах нашего рассудка, и потому, в надежде на сладость вашего присутствия дерзну упросить вас отдохнуть в этом монастыре перед столь трудной и дальней дорогой, которая вам предстоит". Одо, нарочно решившийся на унижение, превознося гостей, чтобы наоборот, умолить безмерно собственную обитель, ещё раз склонился перед епископами, в которых знаки такой признательности вызвали чувство приятного удовлетворения. В то же время один из сеньоров, услышав эти слова, гневно сплюнул и не замедлил предъявить свои претензии аббату : ;"Ну вот как ты смеешь предлагать нам остановиться среди этого болота ! Посмотри на меня : я что похож на свинью ? Ты же развел у себя грязь по колено, и ещё настолько глуп, чтобы просить нас тут ночевать. Да у меня скотный двор чище, чем твой монастырь, и лучше уж в отхожем месте ночевать, чем..." ;"Заткнись ! - прокричал побагровевший от ярости епископ, которого я позже узнал как Бовона Шалонского. - Твой рот это и есть отхожее место, скопище нечистот. Закрой его и более не распространяй смрад свой, Ренье ! Не гневай меня более. Тебе же предстоит предстать перед Папой. И что ? Перед ним ты тоже будешь распускать свой язык ?" ;"Он спросит Папу, - встрял тут кто-то, - с кем он провел ночь сегодня, с Феодорой, не стыдящейся памяти своего мужа, или же с её прелестной дочуркой. Может быть, поинтересуется также, где Папа вычитал о том, что пастырский жезл можно подменять детородным органом". "В самом деле, - оправдывался Ренье, - что такое нынешний Папа, как не игрушка в руках у проститутки ? Может, нам сразу обратиться к ней, ведь она же все решает на самом деле. Паллиумы ныне раздает Мессалина, так давайте сразу к ней прямиком, только, увы, не сможет она прочитать наше письмо, так как грамотности не обучена". ;"Что ?! - взревел Бовон, тогда как остальные епископы только сурово покачивали головами, - ах ты псина неугомонная, да я не знаю женщины, которая бы не забрюхатела от тебя. Правда, что ты не свинья, ибо от тебя только свиньи не поросятся, а ты что-то смеешь говорить об Иоанне ?" Несколько мгновений он молча и злобно глядел на графа стиснув кулаки и удерживаясь от того, чтобы не ударить его при всех, но потом взял себя в руки и уже более спокойно сказал : ;"Феодора как и Мароция - это не Мессалина и не Агриппина. Обе они по своему разуму и мужеству превосходят многих из вас, будучи подобными во всем Семирамиде, а не падшим созданиям, которых подобает презирать. Ты, Ренье, можешь навести порядок только на своем скотном дворе на большее не способен - а они, благодаря своей воле долгое время сохраняли стабильность во всей Италии. В том числе и на престоле апостольском, да, но если от этого факта кто-то краснеет, кто-то сально шутит, кто-то злорадствует, а кое-кто оказывается взбешен, то лично я этому событию рад. Каким бы способом Иоанн не воссел на кафедру, он, безусловно достоин её более, чем кто-либо другой и доказал это всем, став первым человеком своего времени. Забыли вы разве о бесчинствах гарильянских сарацинов, упразднивших повсюду в Италии императорскую власть ? Уже не помните о тех опустошениях, которые они ежедневно учиняли в каждой провинции, в каждом городе, в каждом замке, в каждом аббатстве Италии, повсеместно надсмехаясь над христианской верой и оплевывая её ? Не один пилигрим не мог попасть в Рим из-за кольца неверных, осадивших столицу мира. Разве не было такого, что повсюду на Апеннинах в пыль истаптывались святыни христианской земли, предаваясь огню и осквернению, а на пепелище выжженных аббатств сарацины распивали кровь из черепов защитников нашей веры ? И вот, пока ты, Ренье, обустраивал свое отхожее место, Иоанн освободил Италию от варваров, свергнул иго неверных. В тот момент, когда все было попираемо язычниками, он объединил лучшие силы общества, создав войско, вступить в которое каждый итальянец считал своей честью. Кстати, возглавил армию новоявленный Сципион - Альберик, муж Мароции, о которой вы все так сквернословите. ;"Опять фаворит" - скажете вы, однако именно он вместе с Иоанном выбил сарацинов из их стана при Гарильяно, положив конец проклятиям целых десятилетий. Побед равных этой немного в летописях
      христианского мира, половина которого до сих пор находится в ярме у мусульман. Бремя неверных, поработивших чуть ли не большинство земель Римской Империи, это позор каждого из нас. Что сделал ты, Ренье, чтобы снять этот гнет язычников, освободить Империю от их бесчинств и возвратить христианскому миру Гроб Господень и все святыни Иерусалима ? А Иоанн внес свой вклад в это святейшее дело и очистил Италию от сарацинов. Но вот ты даже не стыдишься от этих моих слов, Ренье. Каким ты негодяем был, таким же и останешься". Бовон ещё раз яростно стрельнул на него глазами, а потом обратился к аббату, сразу переменившись в лице и став воплощением доброжелательности. "Простите их, сказал он Одо, пораженному такой распоясанностью вельмож, - они привыкли распускать себя без меры. В своей черствости они устоят перед любой любезностью. Война их испортила. Простите ещё раз, мой друг, и давайте вернемся к вашим превосходным речам. Их учтивость такова, что вряд ли может оставить равнодушной. В нашем черством мире, где брань, бахвальство, пустословие и злоречие заполонили все, подобные слова все равно что свежесть утренней росы, смывающей нечистоты вечера. Я ценю ваше предложение, так как оно подтверждает ваше постоянное расположение к нам, что, поверьте, для нас чрезвычайно лестно. Но, конечно, и речи быть не может, чтобы мы задержались здесь. Во-первых, мы очень спешим, потому что события в Италии начинают развиваться не так, как нам хотелось бы - всякая смута вокруг папского престола подкашивает и королевские троны. Но даже не в этом дело, ибо мы продолжаем надеяться, что народ Италии уже получил вкус к свободе и в своем стремлении к национальной независимости не потерпит власти диктатора, опирающегося на иноземцев, которые к тому же являются сущим бедствием для христиан. Главное препятствие в том, что... всем известно, что обитель сия, хоть и всячески достославная в прошлом, представляет многие опасности для человека, подвергая его жизнь постоянным угрозам. Поймите меня правильно: я вовсе не боюсь за свою участь, но я должен выполнить миссию, с которой отправляюсь в Италию по поручению нашего государя и...его окружения. За исполнение её я клялся головой и, честно говоря, беспокоюсь весьма пресильно. Не за собственную голову, конечно, а за будущее Франции, которое теперь во многом поставлено на карту". Одо сделал озадаченный вид и спросил : "Позволяет ли недостаточная конфиденциальность вашего поручения говорить мне о его сути ? Если так, я был бы очень признателен, если бы вы мне поведали..." ;"Позволяет, - вполголоса, однако же, сказал Бовон и, взяв Одо под руку, увлек его в сторону от нетерпеливо переминавшихся и судачивших о принцессах Рима сеньоров, оградив себя также от ушей монахов, среди которых, как он считал, вполне могли быть проходимцы, готовые использовать любой секрет в своих интересах. - Вы ещё не знаете об этом, но Реймская кафедра опустела". "Да что вы говорите ?" ;"Увы, блаженнейший Сеульф на днях предал Богу душу свою, и теперь вокруг его кафедры идет немыслимая возня, переходящая в свару. Мы не должны допустить игры случая там, где важны наши целенаправленные усилия, то есть там, где речь идет о ключах ко всему государству - Реймском архиепископстве. Истинное сердце Франции - Реймс. Тот, кто владеет им, балансирует между своим королем и монархом Германии. Игрушка в чьих-нибудь руках он склоняется в ту или иную сторону, и именно это всегда определяет политическую ситуацию во Франции. Поэтому для того, чтобы упрочить порядок в стране, кафедра Реймса должна принадлежать стороннику бургундского либо нейстрийского дома, который был бы противником реставрации Каролингов, сошедших со сцены - хотелось бы верить навсегда. Такой кандидатурой на наш взгляд является сын графа Вермандуа, пленением Карла более кого-либо другого доказавшего свои антикаролингские позиции. Ныне мы везем письмо к Иоанну, дабы утвердить Хугона на этом посту и если так случиться - целостность Франции будет сохранена; если же мы не проявим достаточной решимости и будем ждать, пока жребий укажет, кто выиграл в подковерной борьбе за Реймс, это архиепископство может получить прокаролингски настроенный ретроград, что сразу вызовет раскол в верхушке аристократии вместо того, чтобы сплотить ее". ;"Означают ли ваши слова, - спросил удивленный Одо, - что избрание Хугона не является результатом переломившей ситуацию воли Хериберта, и новый архиепископ оказывается ставленником всей антикаролингской партии ?" ;"Уверяю вас, Хериберт даже не знал, что Сеульф умер. Он был в тот день на охоте и потешался, подстреливая рябчиков. К нему просто приехали и сказали : "Твоего сына хотят видеть во главе Реймса". Да он и не так выжил из ума, чтобы осмелится всем остальным противопоставить пятилетнего сосунка, отстаивая его на виду у всех, думающих, что он рехнулся. Граф Вермандуа для этого недостаточно силен и недостаточно безумен". ;"Кто же оказался так безумен, что ему пришла в голову подобная мысль ?" ;"Тут уже сыграли свою роль могущественные покровители Робертинов и царствующего дома. Они не стали ждать развития ситуации и моментально решили все именно так, как наиболее выгодно является теперь для государства. Столь же стремительно должны действовать и мы, хотя, повторяю, это не главная причина того, почему мы не можем воспользоваться гостеприимством вашего монастыря". ;"Тогда я не совсем понимаю, какого рода угрозу вы имеете в виду, остерегаясь наших стен ? Какую опасность для жизни узрели вы в этой обители?" ;"Видите ли..., - Бовон увлек Одо ещё далее, стремясь сделать разговор абсолютно секретным, - вы на самом деле все прекрасно понимаете и беспокоитесь не менее меня, ведь волк постоянно тягает ваших ягнят. Будете ли вы скрывать, что в вашей округе хозяйничает непрошеный гость, по своей кровожадности подобный Бегемоту, а по неотвратимости несчастий, которые он приносит, схожий с предсказанными Иеремией василисками, от которых нет ни амулета ни заклинания ? Что вы так удивились ? Думаете никто не знает о птице, похищающей ваших людей ? Увы, но именно такова нынешняя слава здешних мест, отчего пастыри оберегают своих чад от паломничества к Люксейль, и все тропы к вам зарастают бурьяном. Ваш монастырь и, например, корбийский разделяют многие сутки пути, однако и там, как и во всех иных аббатствах не сходят с уст разговоры о крылатом ящере, терзающем здешнюю паству. Вы разве не знали об этих слухах ? Перебежчики, стремглав пустившиеся от вашего попечения, способствовали наводнению умов представлениями, превосходящими все ночные ужасы Навуходоносора. Что-то гнало их очевидно, раз оставив вас поспешно и не захватив даже собственного скарба, они доходили до Арморики или Испанской марки, моля о приюте, а пятки этих босяков едва не дымились от их скоропоспешности.