4. Является ли социология наукой

Несколько лет назад один известный бывший парламентарий защищал диссертацию по социологии, где речь шла о шведском риксдаге. Работа базировалась на мемуарах тех лет. Оппонент, профессор социологии, пытался «провалить» диссертацию, назвав ее «скандалом» и «глумлением над социологией как наукой». Несмотря на это, диссертация была защищена, хотя и с минимально возможным перевесом голосов. Бывали и другие случаи, связанные со спорами вокруг защиты диссертаций по социологии, даже попадавшие в ежедневную прессу. Камнем преткновения в этих спорах зачастую являлся вопрос о том, какие требования по точности и логической строгости можно и должно предъявлять к социологическим исследованиям и анализам. Проблема не нова. Она и в самом деле является одной из вызывающих наибольшие споры в рамках данного предмета. С момента своего возникновения социология основывается на разного рода попытках поставить исследование общества на добротную научную основу. И Дюркгейм, и Вебер (и многие другие) немало поработали, чтобы узаконить социологию как науку, хотя они и расходились в вопросе о том, что именно следует считать наукой об обществе.

Существует специальный предмет, который традиционно исследует претензии различных дисциплин на научное знание. Этот предмет называется теория науки: он включает в себя теорию различных наук и их связей с действительностью. Можно сказать, что теория науки — это «теория теорий о действительности». Вспомним образ из вступительной главы — зависший в воздухе вертолет — и попробуем описать новую ситуацию следующим образом: на данном этапе нам придется сесть в другой вертолет, который поднимется еще выше, чтобы найти «научно-теоретическую точку обзора». Из этого следует, что теория науки еще более абстрактна, чем исследуемый ею предмет, и это довольно сложно для понимания, поскольку содержит в себе определенное противоречие. Это действительно трудно — мыслить абстрактно, и все же абстракция всегда лишь упрощение действительности. Самое сложное, что есть, — это действительность, конкретная реальность, в которой мы живем и не только познаем ее, но и теоретизируем о ней.

Образ вертолета над парком или морем может также помочь нам сформулировать три основных вопроса научно-теоретического характера, касающихся анализа социологии как науки. Во-первых, речь идет о том, что же находится внизу под нами, или, другими словами: что, собственно, мы изучаем? Обычно говорят, что нужно получить представление о природе и свойствах объекта исследования. Этот вопрос касается онтологии, взгляда на природу общества, которого придерживается социология. Можно поставить вопрос короче и лучше: собственно говоря, что такое общество?

Во вторых, речь идет о том, как мы, сидящие в вертолете, вообще можем утверждать, что мы что-то знаем. Что позволяет нам утверждать, что мы знаем определенные вещи наверняка? При изучении социологии следует задать этот эпистемологический (относящийся к теории познания) вопрос: мы обязаны сказать, на каком основании предполагаем, что смогли получить достоверные сведения об обществе или общественных отношениях, изучаемых нами. Мы просто обязаны иметь основу, опираясь на которую будем строить теории общественных отношений.

В-третьих, речь идет об отношении между первыми двумя проблемами, об отношениях между онтологией и эпистемологией. Если предполагается, что есть общество той или иной природы и мы можем получить научное знание о нем, то что нужно сделать для получения этого знания и как убедиться в его правильности? Этот вопрос решается с помощью социологической методологии. Каждая наука должна обладать методами исследований той части действительности, которую она изучает, и эти методы в основе своей должны гарантировать научность предмета.

Как уже говорилось, все эти вопросы оживленно дискутировались ца протяжении всего, пока еще недолгого, столетнего существования социологии. Но они касаются не только этой дисциплины. Научно-теоретические споры суть составная часть целого — современной науки последних четырехсот лет. Если наука, в том числе и социология, перестанет ставить перед собой подобные вопросы, она быстро превратится в подобие средневековой схоластики, где основополагающие истины считались исходящими от Бога, Вследствие этого определенные истины считались святыми, и невозможно было подвергнуть их сомнению. Вся современная наука, можно сказать, возникла из необходимости подвергнуть сомнению подобную догматическую основу знания. Пока существует критическая, «сомневающаяся» позиция, наука может избежать окаменения и превращения в то, что немецкий социолог Юрген Хабермас называет современной общественной идеологией. То, что подобные вопросы продолжают ставиться, свидетельствует о продолжении развития пауки.

Хотя разные направления в социологии по-разному отвечают на эти вопросы, имеется общий исходный пункт, Объединяющий их. Образно мы можем выразить это так: все согласны, что для изучения общества необходимо каждый раз «подниматься на вертолете» и обозревать общество «извне», т.е. абстрактно. Мы должны создать теоретическую концепцию об обществе и его различных проявлениях. Недостаточно только лишь жить в обществе, чтобы иметь возможность утверждать, что общество изучается научно. Но любое понятие — всегда абстракция, упрощение действительности. Многие направления разделяются именно по тому, какие из абстракций в них менее упрощены, или, другими словами, какие из понятий сохраняют наиболее существенные черты того, что изучается. Нет и не может быть какой-то абсолютной науки, которая смогла бы полностью охватить объект познания, не упрощая его. Вся паука базируется на определенных взглядах и способах отношений с действительностью. Их и анализирует теория науки.

Важнейшее, по-видимому, из направлений социологии, базирующееся в том числе и на подходе Дюркгейма, представляет общество как сверхличностное единство, действительность «suigeneris» — своеобразную, в себе самой. Общество существует вне или, если сформулировать точнее, над каждым отдельным человеком. Поэтому оно является не только основой поступков отдельных людей, но и канвой поступков и действий, проявляющихся в жизни коллектива. Происходит абстрагирование от субъективного понимания отдельного индивида и его действий, в то время как его объективное значение в общей картине сохраняется. Общество — это самосоздаваемая структура, которая следует своим собственным законам, игнорируя волю отдельного индивида. В соответствии со структурной моделью общества, именно эти законы и должна раскрыть и объяснить социология.

Другое направление, приближающееся к веберовскому, считает, что общество является в своей основе культурным единством и Главное — это именно действия и поступки людей. Своими действиями люди непрерывно создают и изменяют картину общества, поэтому общество — сумма действий людей, мотивы которых социология должна понять.

Оба эти направления весьма близки к использованным нами в качестве иллюстрации образам: общество в виде парка или моря. Но есть еще третье направление, пытающееся совместить эти два подхода. Мы уже упоминали американского социолога Толкотта Парсонса, предпринявшего подобный синтез. В его модели культурная система общества управляет человеческими поступками таким образом, что социальная канва в виде норм и оценок позволяет людям действовать так или иначе. Но есть иная традиция, чаще связываемая с именем Маркса, когда признается как существование общественных структур, так и значимость индивидов, которые их создают. Можно сказать, что именно отношения между структурами общества и поступками людей являются основной областью исследований в этом направлении. Согласно это» модели, общество представляется в виде непрерывно продолжающихся процессов изменения, где люди в рамках постоянно существующих социальных отношений воспроизводят или преобразуют эти процессы. Попытаться выделить и проанализировать основополагающие структуры и понять, каким образом люди сохраняют или изменяют их, — такова основная задача этого направления науки об обществе. Сама наука при этом воспринимается как часть объекта исследования, упрощая или усложняя своим существованием различные изменения в обществе.

Несмотря на наличие общей основы, на которой ученый может строить познание, между этими подходами существуют значительные различия. Первое направление, трактующее общество как нечто, лежащее вне отдельных людей, считает, что основа всех знаний — в непредвзятом наблюдении социальных фактов и на этой основе только и можно создавать представление об объективных отношениях в обществе. Это близко к тому, что в теории науки называется эмпирическим подходом $ познанию, в соответствии с которым следует исходить из того факта, что истинное знание должно основываться на том, что может быть понято нашим разумом. Поэтому исследователю общества следует уметь собирать «социальные факты» и строить на них свои теории. Он должен «подниматься в воздух», чтобы иметь возможность широкого обзора и суметь выделить главное, канву, определяющую человеческую жизнь.

Другое направление приближается к рационалистической теории познания. При этом принято считать, что познание базируется на возможностях человеческого мозга сконструировать понятие и при его помощи создать взаимосвязь с действительностью. Существует ли эта связь на самом деле, в объективной реальности, мы никогда не сможем узнать. Мы так же не преуспеем в познании объективного «общества-в-себе», как и в постижении «вещи-в-себе», потому что человек всегда конструирует свои понятия о мире, исходя из своей собственной природы. Даже наука является подобной, хотя и рациональной, конструкцией. Полет на вертолете соответствует конструированию понятий, которые на следующем этапе сравниваются с обнаруженными отношениями.

Это не означает, конечно, что первое направление пренебрегает теоретическими понятиями, а второе — не придает значения эмпирическим связям. Это подразумевает лишь то, что различны исходные точки для абстрагирования; в первом случае полагают: понятия должны базироваться на объективных непредвзятых фактах; во втором: в природе не существует ничего, что могло бы считаться объективным непредвзятым фактом. Основа третьего направления в целом эмпирическая, но при этом идея понимается как исторически созданная людьми. Для исследователя общества это означает, что абстракции, возникшие в ходе исторического развития, тоже являются объектом критического анализа. Между действительностью и познанием ее человеком постоянно существует диалектическое взаимодействие, и критическая оценка метода означает также критический подход к действительности. Следовательно, можно постоянно колебаться между «анализом объективных отношений» и теориями этих отношений, т.е. иногда анализировать действительность с помощью понятий, а иногда анализировать сами понятия. Необходимо уметь менять уровни абстракций, или, на языке метафор, уметь изменять высоту полета вертолета над землей. Познавательно-теоретический итог данного направления — возможность человека перемещаться с одного уровня абстракции на другие.

Методологии самых разнообразных направлений строятся на этих онтологических и научно-теоретических подходах. Если общество трактуют как нечто объективно существующее и считают, что познание должно основываться на способности объективно и непредвзято оценить действительность, тогда метод должен строиться на предположении о существовании объективных социальных фактов. Поскольку эти социальные факты воспринимаются исключительно как копни для человеческих поступков, независимая от индивидуальных экзистенций, тогда неизбежным вспомогательным средством станет статистика различных социальных отношений. Можно даже утверждать, что без собирания статистических данных культивируемый этим направлением подход к обществу и возможность получения объективных знаний о нем были бы невозможны. Поэтому при данном социологическом методе много говорят о создании банков данных, об обработке этих данных, об оценке их значения в связи с изучаемым объектом. Все теории должны быть проверяемыми с помощью конкретных данных, чтобы можно было решить, правильны они или нет. Затем с помощью теорий можно будет объяснить взаимосвязи между статистическими переменными и реальной действительностью.

Если же общество в принципе представляется как нечто субъективное, зависящее от человеческих идей и поступков, то понятия должны конструироваться с таким расчетом, чтобы исследователь смог понять людей, которых он изучает. Это понимание строится на нашей человеческой способности к эмпатии, к сопереживанию, на нашей способности увидеть другого человека «изнутри». Метод понимания должен помочь в выяснении личных мотивов, которыми руководствовались люди, совершая тот или иной поступок, при этом важно не наделять их нашими собственными представлениями. Метод основан на сходстве между исследователем и людьми, которых он изучает. Без этого сходства, вообще говоря, он не смог бы высказываться о них, и чем больше разница между исследуемым и исследователем в культурном отношении, тем труднее использовать этот метод. Нет и не будет каких-то абсолютных критериев того, что кто-то нашел абсолютное понимание. Вместо этого говорят о правдоподобности, вероятности, в различных смыслах этого слова, человеческих действий. Поэтому «понимающая» наука никогда не сможет утверждать, что найдена объективная истина, поскольку эта истина, т.е. общество, многозначна по своей сути.

Методология диалектического подхода строится, соответственно, на сочетании различных методов, в зависимости от того, на каком уровне абстракции идет рассмотрение проблемы. При этом возможно как применение статистики, так и совместное участие в практической деятельности вместе с людьми, которых изучают. Истина устанавливается в практической жизни людей, и подтвердить ее тоже может только практика. Путь от достижения знания к его подтверждению поворачивает человеческую способность абстрагироваться к сути реальности, заставляет анализировать ее, используя связи, выделенные в процессе предыдущей мыслительной деятельности. Познание должно быть практически применимым, конкретным. Чтобы охватить совокупность различных фактов реальной действительности, мы должны «подняться на вертолете». Но чтобы суметь использовать полученные знания, мы должны вернуться на землю. В этом и заключен главный смысл выражения «сознательно перемещаться между различными уровнями абстракции». Здесь, кстати, выявляются некоторые основы научных притязаний социологии. Если общество есть объективная сущность, проявляющаяся в рисунке социальных фактов, то наука об обществе лежит вне объекта своего изучения. При этом можно притязать на объективность, рассматривая общество извне, т.е. предполагается, что общество, как и природа, управляется объективными законами, независимыми от мнений людей. Если же общество описывается как построенное согласно действиям и воззрениям людей, как интерсубъективный феномен, т.е. как разделенная субъективность, то исследователь тоже должен стараться в нее погрузиться,; Он должен взглянуть изнутри, чтобы понять се. Если же, наконец, общество представляется как постоянная «игра в нас» между различными структурами, человеческими действиями и поступками, исследователь должен уметь не только обнаруживать и анализировать эти структуры, но и понимать подоплеку человеческих поступков и, кроме того, использовать свои знания в реальности в лучших марксистских традициях единства теории и практики. Теория без практики такая же бессмыслица, как и практика без теории.

Дебаты между различными направлениями в процессе развития социологии были весьма жесткими. Однако важно осознать, что различия, описанные в данной главе, не являются абсолютными, а скорее, выявляются в процессе научно-теоретических дискуссий. Подобно тому как проясняется основа общества, когда мы рассматриваем его в целом, глядя «сверху вниз», так и основные направления социологии проявляются, когда мы рассматриваем этот предмет в целом. Научные понятия и теории — это абстракции, а большинство работающих социологов гораздо «многоцветнее» и многограннее, чем это показано в данной главе. Теория познания тоже должна быть конкретной, чтобы ее можно было применить для пауки. При этом теория общественных наук приводит к пониманию, что не существует единого способа изучения общества, а есть разные подходы, институционализировавшиеся в разных традициях. Социология именно потому и является наукой, что ней есть разные традиции и направления, в рамках которых и благодаря которым можно проводить анализ с онтологической, эпистемологической и методологической точек зрения. Создавая «чистые модели», мы стремимся обменить, понять или изменить отношения вокруг себя (и самих себя тоже). Эти различные подходы строятся либо на дистанцировании от объекта исследования, либо, наоборот, на углублени в него, на сравнении или субъективизации в соответствии с его проявлениями в действительности. Все три подхода вполне правомерны, и исключить какой-либо (или какие-либо) из них означало бы лишить человека одной из возможностей восприятия действительности. Поэтому научно-теоретические дискуссии в социологии будут продолжаться до тех пор, пока людям нужна будет наука. В тот момент, когда эти вопросы покажутся не имеющими отношения к предмету или деструктивными, наука станет подобна средневековой схоластике. В заключение дискуссии о научности социологии хотелось бы сказать следующее: социология является наукой именно потому, что в ней есть место подобным дискуссиям, и она постоянно дает для них повод.

5. Изучать общество

Совершенно ясно, что для того, чтобы что-то изучать, надо это сначала увидеть. Тем не менее в этой ясности скрывается важная проблема: необходимо сначала «разглядеть» общество, чтобы получить возможность изучать его.

Как получить представление об обществе? Выйти днем на улицу, посмотреть на оживленную толпу и воскликнуть: «Вот — общество!»? Или собрать статистические данные о количестве совершенных преступлений и о росте благосостояния и построить теорию взаимосвязи этих двух статистических переменных? А может, пойти в библиотеку, набрать массу только что вышедших из печати романов о кризисе брака, прочесть их и написать доклад о том, как сегодня воспринимается столь важный общественный институт? На это можно ответить и «да», и «нет», поскольку «общество» присутствует и на улице, и в статистических таблицах, и в писательском воображении. Но чтобы эти «данные» стали социологией, их необходимо поместит!, в социологические референтные рамки. Ведь «общество» существует повсюду, где есть люди, его можно увидеть везде, где люди действуют. Однако недостаточно всего лишь непредвзято наблюдать происходящее и затем описывать его другим, — это еще не будет социологией. Социология — нечто большее, это то, что должно быть руководством для изучения общества. Сколько бы мы ни изучали статистические таблицы, сколько бы ни наблюдали совершаемые действия — этого будет недостаточно, чтобы увидеть общество в социологическом смысле. Сегодня, когда слово «общество» вошло в сознание всех, довольно трудно представить себе, что некоторое время назад не существовало этого понятия в его нынешнем значении. Можно сказать, что современная общественная наука возникла именно тогда, когда понятие «общество» начало приобретать свое нынешнее содержание — «сумма людей и их социальных связей». Как это ни парадоксально, именно изменения, происходившие в феодальном обществе, сделали возможным «открытие» общества или, выражаясь точнее, сделали возможным создание понятия «общество». Пока жизнь текла в привычном русле и люди жили в рамках привычных отношений, дававших достоверные (с точки зрения того времени) объяснения происходившего, не было нужды сомневаться в содержании понятий, с помощью которых люди понимают мир, и анализировать их. Однако накапливалось все больше «фактов», не вписывавшихся в тогдашние модели объяснения мира, что побуждало искать новые понятия и создавать новые теории.

Первое, что бросается в глаза и что несло угрозу .институтам феодального общества, — расширение торговли и рост национальных государств. Современные общественные науки анализируют процесс их возникновения при помощи категорий экономических и политических отношений. Но в течение XVIII века предпринимались попытки охватить каким-то единым понятием различные общественные институты и их взаимоотношения. Появилось понимание того, что в экономических и политических отношениях присутствуют также мораль, обычаи и традиции, побуждающие людей жить и действовать определенным образом. Такое представление о неком социальном, что руководит людьми, впоследствии разрабатывалось французскими социологами и развилось в единое учение, прежде всего благодаря Эмилю Дюркгейму.

Причина, по которой новые отношения дали толчок возникновению новой общественной науки, кроется в трех способах отношений, с помощью которых люди могут овладеть тем, что их окружает. Одни хотели бы объяснить процесс развития, происходивший у них на глазах. Другие — понять его значение для людей. Наконец, третьи хотели бы изменить новые общественные отношения в еще более радикальном направлении. Были, разумеется, и такие, кто имел и два, и даже все три мотива для своих занятий. В конце концов благодаря этим трем «причинам» возникли различающиеся направления в науке об обществе, разрабатывавшие свои, отличающиеся от других направлений, понятия и теории. Почему эти различающиеся между собой подходы были характерны для тех или иных конкретных личностей — здесь не рассматривается. Это скорее научно-психологический или биографический вопрос. Зато интересно, как эти подходы институционализировались в методах и правилах, т.е. процесс институционализации самой социологии был для нее гораздо важнее прочих процессов институционализации, которые сама социология изучает. Изучать общество с точки зрения социологии — значит изучать его с помощью институционализированпых правил, управляющих предметом. Эти правила тоже являются социально созданными, они поддерживаются людьми. Однако как политик, власть предержащий, так и лидер социологической мысли одинаково мало желают осознать происхождение своей власти. И точно так же, как политик может спрятаться за положительно окрашенным понятием «демократия», исследователь может укрыться за не менее положительно окрашенным понятием «наука». Это не означает, что политики или ученые вводят в заблуждение всех прочих граждан, но следует помнить, что как понятие «демократия», так и понятие «наука» созданы социально.

Но социология, как и наука вообще, является не только общественным институтом. Это еще и человеческая любознательность перед лицом неведомого. Если первая точка зрения на науку лучше всего моделируется картиной парка, в котором люди могут гулять по существующим там аллеям и тропинкам (символизирующим установленные правила), то второй больше соответствует море, ограниченное лишь горизонтом. Первая картина символизирует взаимосвязь правил, вторая же — стремление расширить горизонты, нанести на карту доселе неизвестное и поразмыслить о бытии. Точно так же, как и всему в обществе, социологии присуща двойственность конформизма и обновления, воспроизведения уже известного и открытие непознанного. Полностью свободная или полностью зарегулированная социология одинаково немыслима, так же как полностью свободный или абсолютно несвободный человек. Ни полностью свободный от каких-либо связей, ни скованный таковыми — ни один человек не живет вне социальных структур. Нет человека, не имеющего никакой альтернативы. Таким образом, изучение общества — не изучение изолированных индивидов или «пленников системы». Это изучение отдельного индивида в системе или, выражаясь другими словами, «лодки на аллеях парка».

Именно этот парадокс «свободных индивидов в тюрьме общества» стал источником и широты социологии, и невероятного разнообразия того, что изучается, как изучается и, не в последнюю очередь, для чет изучается этой наукой. Американский историк науки Томас Кун предположил, что история любой науки (Кун изучает историю естественных наук, но многие используют его теории и по отношению к общественным наукам) начинается с борьбы большого количества теорий между собой; впоследствии побеждает одна особая точка зрения (парадигма), и на какое-то время наука становится своего рода «normal science», т.е. в этой науке более не дискутируются основополагающие онтологические и эпистемологические вопросы. Со временем, однако, накапливается все большее количество фактов, не укладывающихся в объяснения, предлагаемые существующими теориями, и мало-помалу это доводит науку до кризисного состояния. В момент кризиса новые теории и воззрения вступают в борьбу со старыми; если новые теории могут лучше объяснить накопившиеся эмпирические факты, одна из этих теорий побеждает, и наука вновь возвращается в «нормальное» состояние. Любая наука проходит, таким образом, через периоды «уверенности», когда каждый исследователь знает, что и зачем он будет изучать, чтобы способствовать развитию науки, и периоды кризисов и революций, когда возвращаются сомнения. Если воспользоваться теорией Куна применительно к социологии, то легко заметить, что это наука «многопарадигматическая». Поэтому образы, использованные в первой главе, могут символизировать различные парадигмы внутри социологии, и многие социологи пытаются подобрать определения для разных подходов в рамках одного предмета. Иногда это называют «объективистской» и «субъективистской» социологией; иногда подыскивают другие названия, вроде «парадигмы социальных фактов» и «парадигмы социальных определений» или «общественной перспективы» и «индивидуальной перспективы». Расхожими определениями (еще до Куна) были «позитивистская» и, соответственно, «непозитивистская» социология. При этом неизбежно создается впечатление, что между различными подходами к изучению общества лежит глубокая и непреодолимая пропасть.

Тем не менее преувеличивать размеры этой пропасти не следует. Она заметна, когда социология изучается «сверху», с обзорной научно-теоретической позиции. Социологи, исследующие как «общество», так и «людей», редко становятся чистыми «парадигматиками», они скорее «прагматики». Различия же, которые тем не менее существуют, должны, видимо, рассматриваться как различия в способах связи ученого со средой исследования. Именно эти различия могут впоследствии институционализироваться в различных направлениях и парадигмах.

Уже упоминавшийся ранее немецкий социолог Юрген Хабермас пытался систематизировать эти различия по способу связи (=способу включить себя в отношения) с тем, что изучается, выделяя при этом различные познавательные интересы, которые может иметь наука. Первый, технически-манипуляционный познавательный интерес воспринимает свой объект познания как нечто, лежащее вне самого исследователя, нечто, управляемое «объективными законами» и не зависящее поэтому ни от исследователя, ни от конкретных объектов исследования. Целью исследования при этом является открытие этих законов, с тем чтобы благодаря полученным знаниям можно было бы управлять действительностью, — примерно так же, как законы естественных наук применяются в промышленности. Социологом тогда называется человек, стремящийся открыть законы, управляющие общественной жизнью людей, для того чтобы уметь управлять (манипулировать) обществом.