Глава 18

Клер держала в руках дневник киллера. На вид эта тетрадь была такой безобидной, такой будничной, и эта будничная безобидность находилась в таком кричащем противоречии с тем, что было внутри этой тетради, что у Клер кружилась голова.

– Он записывал имена людей, дававших ему работу, и причины, по которым его нанимали. Он был весьма скрупулезным в своих записях. Хотя, кто знает, что он при этом чувствовал? Холодная констатация фактов. Никаких сантиментов. Он был моим другом, и он убил всех тех, чьи имена записаны в эту тетрадь.

Клер терпела невыносимые муки. Как могла Куини спокойно читать этот дневник?

– Тебя колотит, – озабоченно сказал Бретт. – Хочешь, я остановлю машину?

У Клер сводило живот.

– Пожалуй.

Бретт заехал на стоянку и остановил машину в стороне от туалетов, возле столиков в тени деревьев. Клер открыл; дверь и, качаясь, вышла из машины. Ее тошнило, и она с трудом сдерживала позывы рвоты.

Она подошла к деревянному столу и опустилась на скамейку. В это летнее время они с Бреттом оказались не единственными, кто решил заехать сюда. Никто не обращал на них внимания. И Клер была этому только рада. Ей было неловко уже потому, что Бретт стал свидетелем ее слабости.

Клер потирала руки. Несмотря на теплое солнышко, et знобило. Она никак не могла взять в толк, как человек, которому она так хорошо относилась, мог убивать. Мысль о том, что от его руки погибли все, о ком имелась запись в этой тетради, была невыносима. Клер обхватила себя руками, словно стараясь загнать эмоции внутрь себя, словно боялась, что правда может взорвать ее и она развалится на кусочки.

Однажды Лестер сказал ей, что смотрел на свою работу как смотрит на свое ремесло солдат, только платят за это больше. Он просто вел войну за свою страну. Но воевать на войне и убивать по заказу – не одно и то же. Не может быть чтобы все перечисленные в этой книге люди представляли угрозу безопасности Америки и несли зло всему человечеству. Такого просто не могло быть...

И кто такой Лестер, чтобы решать, кого карать, а кого миловать? И кто такие те люди, что его нанимали, чтобы брать на себя ответственность за то, кому жить, а кому умереть?

Клер не могла смириться с той реальностью, какую открыл для нее дневник, потому что она продолжала любит! того старика, который вел его, продолжала скорбеть о его уходе.

Клер поняла, что плачет, только когда Бретт подошел и сел рядом. Он привлек ее к себе.

– Все в порядке, сахарок. Ты должна выплакаться. Мама всегда говорила, что Бог дает нам слезы, чтобы утолить боль.

Его сочувственные слова открыли шлюзы, и Клер зарыдала в его объятиях. Он обнимал ее, гладил, как маленькую, по волосам. Наконец Клер взяла себя в руки.

Он вытер ей лицо носовым платком.

– Сейчас ты в порядке?

Клер высморкалась и кивнула, хотя и не была уверена в том, что она действительно в порядке.

– Я не могу поверить, что Лестер убил всех этих людей. Мне он действительно был дорог, Бретт. Он был мне как родной человек.

– Девочка моя.

Бретт качал Клер, словно она и вправду была маленькой девочкой, и ей становилось легче, хотя она и понимала, что сама должна была справляться со своими эмоциями. Это – ее горе, и взваливать его на плечи Бретта было нечестно, но он как-то сумел разрушить те границы, за которые она до сих пор никого не пускала, и теперь все ее чувства были у него на виду.

– Как он мог так поступать?

– Его таким сделала война. Куини очень хорошо о нем сказала – война оставила шрамы в его душе и искалечила его совесть. Нельзя судить о жизни другого человека, меряя по себе.

– Я не хочу его судить. – Клер действительно не хотела судить Лестера, она просто хотела его понять, но едва ли у нее это когда-нибудь получится. – Мне больно от того, что я знаю о том, что он делал. Ему, должно быть, тоже было больно. Тебе лучше знать.

– Вероятно, ты права.

– Тогда почему он это делал? Он несколько десятков лет был киллером!

– Я не знаю, моя сладкая. Но он жил той жизнью, которой считал нужным жить. – Бретт вздохнул и погладил Клер по спине. Он, конечно, все понимал лучше, чем она. – Лестер отказался заводить семью, детей, порвал со своими близкими ради того, чтобы выполнять свою работу. Он должен был верить в свое дело. Иначе не смог бы жить.

– Да.

– Его выбор отличается от нашего, но это не делает его чудовищем. Он не был хладнокровным убийцей, человеком без чести и совести, у него просто были в жизни иные принципы.

– Он был хорошим человеком. Действительно хорошим, – убежденно повторила Клер. Ее симпатия к старику не стала меньше из-за того, что она получила наглядное свидетельство его жизненного выбора.

– Да, он был хорошим человеком, и он любил тебя. Куини так говорила.

– Да.

Бретт усадил Клер в машину, но когда она хотела взять в руки тетрадь, он, покачав головой, отложил тетрадь на заднее сиденье.

– Составь список тех людей, с кем за последний месяц мог видеться Лестер. Сконцентрируйся на этом.

Клер с радостью принялась за работу. Что угодно, лишь бы перед глазами не стояли эти имена, аккуратно занесенные в тетрадь.

Бретт вел машину и, анализируя реакцию Клер на увиденный воочию дневник киллера, думал о том, каким образом это отразится на их отношениях.

Внезапное осознание того, что Лестер на самом деле был тем самым убийцей Арваном, буквально раздавило Клер. Она не понимала, как он мог стать киллером, почему не бросил эту работу ради другой.

А. как насчет его, Хотвайера, прошлого? Сможет ли Клер принять и понять его выбор? Или, однажды осознав реальность того, кем он был, почувствует такую же опустошенность? Прошлое Хотвайера было далеко не безупречным. Он хотя и не убивал ради денег, но тоже вынужден был применять оружие, защищая себя или других. Сможет ли Клер это понять и принять?

Хотвайер никогда не стыдился того, что был солдатом, и когда работал на правительство, и когда был контрактником. Он верил в то, что совершает правое дело, когда служил рейнджером, и, служа по контракту, оставался верен выработанной в ранней юности системе ценностей. Он использовал свое мастерство, чтобы защищать, спасать... и разить врага.

Кое-кто, оглядываясь на прошлое Хотвайера, мог обвинить его в жестокости, но он делал лишь то, что должен был делать в данный конкретный момент времени. И он не любил оглядываться назад.

Его путь не был точной копией жизненного пути Лестера, но их дороги проходили рядом, это точно. Хотвайер помнил, как они с Клер спорили по поводу того, является ли насилие адекватным решением в кризисной ситуации или нет. Она сказала, что не считает себя пацифисткой, но если Клер ею и не была, то была чертовски близка пацифистам по духу.

Впервые Хотвайер задумался о том, не является ли ее отказ выйти за него замуж следствием неприятия его прошлого. Тогда у ее отказа было бы логичное объяснение, но Хотвайеру от этого легче не стало. Он был достаточно уверен в себе, чтобы знать, что справится с эмоциональными вспышками Клер, но как он сможет убедить ее в том, что прошлое не сделало из него чудовище?

Его удручала перспектива убеждать ее в том, что и его жизненный выбор имеет право на существование. Он и так чуть ли не всю жизнь безуспешно пытался убедить членов своей семьи в адекватности выбора карьеры, и он всегда чувствовал, что именно его выбор обусловил тот факт, что теперь между ним и его родными стояла стена.

Хотвайер не хотел, чтобы такая стена выросла между ним и Клер.

Бретт был на удивление молчалив и подавлен всю дорогу.

Клер никогда не умела легко заводить друзей. По крайней мере с того времени, как умер ее отец. Она плохо сходилась с людьми, была недоверчивой. Она всегда считала, что, подпуская к себе кого-то слишком близко, рискует потерять такими трудами обретенное душевное равновесие. Она лучше других знала, как легко можно потерять людей, которые, как тебе казалось, будут присутствовать в твоей жизни постоянно.

Она пустила Куини и Лестера в свое сердце, а потом Джозетту, с которой делилась больше, чем с кем бы то ни было еще, не считая Бретта. Она не понимала, как была одинока, пока не подружилась с Джозеттой. Это правда. Время, проведенное с Куини и Лестером, всегда ограничивалось рабочими часами, но дружба с Джозеттой перевернула всю жизнь Клер. Теперь она не могла мириться с одиночеством. Она больше не хотела быть одна.

Клер хотела большего, чем просто физической близости с Бреттом, она хотела дружбы с ним. Хотела пугающе сильно, потому что это желание делало ее беззащитной перед лицом возможного расставания с Бреттом. Если он уйдет от нее, ей будет очень больно. И не важно, как она назовет то чувство, что испытывала к нему. Хотела бы она просто взять и отключить эмоции, как это было во время последних лет жизни мамы, но за последние годы она разучилась это делать.

Бретт вставил карточку в щель замка, и они зашли в номер. Клер задержалась в прихожей: потянулась, разминая затекшие после почти двухчасового пребывания в машине мышцы. Бретт тихо выругался.

– В чем дело?

– Номер обыскивали, пока нас не было. – Он уставился на книгу, лежавшую возле компьютера.

– Что-то пропало?

– Вроде нет. Если только они не лучше меня разбираются в компьютерах, им едва ли удалось взломать пароль.

– Это хорошо. – Клер было неприятно от сознания того, что в ее жизнь кто-то вторгается, и еще неприятнее было думать, что кто-то чужой копался в ее файлах.

Бретт включил компьютер.

– Если сбросить со счетов вероятность того, что частное лицо имеет доступ к программам обучения хакеров, то мы имеем дело с людьми в черном.

– Когда мы их найдем, я все скажу им, что думаю о них.

– И я тоже, черт побери. – От мрачной угрозы Хотвайера Клер передернуло.

– Ты все еще считаешь, что они не имеют отношения к нападению на меня?

– Мне трудно вообразить, чтобы агент нашего правительства стал бы душить тебя подушкой.

– И ты говоришь это после того, как видел книгу Арвана?

Бретт словно надел маску на лицо.

– Да, говорю.

Клер отвернулась. Она восприняла его ответ как отказ продолжить разговор.

– Мой список на последней странице лиловой тетради. Это на случай, если ты захочешь сравнить его с тем, что составил Коллинз.

– Куда ты пошла?

– Пойду в спальню, посмотрю телевизор. – Клер не спешила уходить. Она ждала, что Хотвайер попросит ее помочь ему со списком.

– Хорошо.

Клер кивнула и ушла в соседнюю комнату. Лежа на животе, она смотрела программу о дизайне квартир, когда в спальню вошел мрачный Хотвайер. Клер перекатилась на спину и села.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Хочешь поесть?

– А что, уже пришло время обеда? – Клер посмотрела на часы. Она провела в спальне больше часа. – Пожалуй, я бы что-нибудь съела.

– Хочешь сама заказать или доверишь мне сделать заказ? Клер пожала плечами.

– Я тебе доверяю.

– В самом деле?

Она растерянно наморщила лоб.

– Да.

– Я просматривал дневник Арвана.

Клер заметила, что Хотвайер употребляет кличку Лестера, когда говорит о его работе. Ей показалось, что это правильно. По ее представлениям, Лестер и в самом деле сочетал в себе двух разных людей, вел две разные жизни.

– Нашел что-нибудь?

– Я еще не могу сказать ничего определенного насчет нашего дела. Я просматриваю дневник и заношу в базу данных информацию, чтобы потом сверить с отчетом Коллинза. Но я обнаружил кое-что, что может тебя заинтересовать.

– Что именно?

– Арван брался не за всякую работу. На самом деле он был весьма разборчив. Он отказывался убивать, если считал, что нет достаточных доказательств того, что его объект представляет опасность для страны или других людей.

– Как насчет частных заказов? – не удержавшись, спросила Клер.

– Их было не так много, но он брался только за такие дела, когда возмездие представлялось ему справедливым.

– Например?

– Например, в случае с мужчиной, который до смерти забил жену и избивал детей. Отец убитой женщины нанял Арвана, чтобы тот убрал садиста. Знаешь, в пятидесятые годы насилием в семье никто серьезно не занимался, и такие дела редко доходили до суда. Отец этой женщины не увидел иного выхода, чтобы защитить от насилия своих внуков, и Арван согласился.

Клер должна была бы почувствовать облегчение, но она его не чувствовала. Она не принимала концепцию самосуда и все же не хотела осуждать деда, желающего защитить внуков от насильника отца.

Глаза Клер наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы Бретт не увидел ее слез.

– Ты прав. Так мне стало намного лучше.

– Если тебе это помогло, почему ты на меня не смотришь?

Клер пожала плечами и торопливо вытерла глаза.

– Так, ничего. Я просто смотрю шоу.

– И то, что показывают по телевизору, кажется тебе более важным, чем то, что я рассказал о Лестере?

– Ты хотел сказать – об Арване.

– Это один и тот же человек. Ее теория трещала по швам.

– Нуда, но...

Бретт присел рядом и повернул Клер к себе.

– Почему ты плачешь?

– Я чувствую облегчение. Я не должна его чувствовать, но чувствую.

Бретт покачал головой.

– Я никогда тебя не пойму. Или пойму? Клер пожала плечами.

– Наверное, не поймешь. Не думаю, что наши мозги работают одинаково.

– Это тебя раздражает? – спросил он с нажимом в голосе.

– Не слишком. Джозетта говорила, что мужчины и женщины в принципе думают по-разному.

– И ты считаешь, что дело только в этом?

– Да. – Она не понимала, к чему он клонит, но интуитивно чувствовала, что Бретт пытается выяснить что-то важное для себя. – Бретт, чего ты хочешь?

Глаза его затуманились. Мгновенно.

– Тебя. Я всегда хочу тебя.

В тот момент, когда он накрыл ее рот своим, Клер успела подумать, что странный взгляд Бретта говорил о другом, не страсть говорила в нем в тот момент, но Клер не замедлила откликнуться на его ласку. Поцелуй горячил ей кровь, и Клер была не прочь превратиться в пламя.

Потом они заказали ленч и в ожидании заказа приняли душ. Бретт то и дело ронял мыло, а потом искал его, и его губы и руки умудрялись ласкать каждый дюйм ее тела в процессе поиска.

Клер стояла, прислонившись к стене душевой, тяжело дыша после оргазма, когда в дверь постучали. Принесли ленч. Бретт наскоро вытерся и, обмотав полотенце вокруг бедер, пошел открывать.

Клер закончила принимать душ, надела топ и шорты и вышла в комнату.

Одобрительный присвист Бретта при ее появлении вызвал у Клер улыбку. И чувственную дрожь по всему телу. Бретт раскладывал еду, завернувшись в полотенце, и Клер тоже присвистнула от восхищения. Они принялись дурачиться, и потом, когда все же принялись за еду, Клер подумала, что Бретт проявил сообразительность, заказав холодный ленч, потому что горячая еда все равно бы остыла.

После обеда Клер позвонила профессору, который пользовался тем же одеколоном, что и тип, напавший на нее в университете. Как только она выяснила название одеколона, Бретт предложил съездить в центр и купить флакон, чтобы понять, о каком запахе идет речь.

Понюхав одеколон и придя к заключению, что запах слишком женственный, Бретт убрал флакон в сумку.

По возвращении в отель Клер сравнила свой список с тем, что прислал по электронной почте Коллинз, а Бретт закончил вводить имена из дневника Арвана в базу данных.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Клер сохраняла последние изменения отчета Коллинза со своим списком. На самом деле добавились только две фамилии, и Клер подумала, что они ничего не дадут. Один был врач, который работал с Лестером с первого дня, как тот попал в Бельмонт-Мэнор, второй – руководитель небольшой политической группы, члены которой приезжали в Бельмонт-Мэнор с неофициальной проверкой за пару недель до печального события. Тогда была не ее смена, но Куини рассказала ей о визите.

– Кто это был? – с улыбкой спросила Клер, когда Бретт повесил трубку.

– Этан. Он выяснил имена тех агентов, что были на похоронах. Оба работают на одно влиятельное лицо с лапой в Вашингтоне.

– И кто эта шишка?

– Раймонд Артур. Этан решил проверить его послужной список. Он бывший военный с сомнительной репутацией.

– Что ты имеешь в виду?

– Он не замечен в излишней щепетильности в делах. Он проповедует принцип Макиавелли о том, что цель оправдывает средства. И я не удивлюсь, если значительная часть заказов для Арвана шла от него.

– Ты думаешь, это он мог заказать Лестера? Бретт был мрачен.

– Возможно. Похоже, Артур имел прямое отношение к секретным операциям периода «холодной войны».

– И что мы будем по этому поводу делать?

– Мы собираемся нанести ему визит, когда прибудем на восточный берег, и еще организуем встречу с этими двумя агентами. Один из них среднего роста с серыми глазами.

– Как тот, что хотел придушить меня подушкой?

– Да. Если они замешаны в деле, то им придется серьезно за это поплатиться на следующих выборах.

Клер увидела перед собой совсем другого Бретта. Перед ней был воин, вышедший на тропу войны. Воин решительный и беспощадный.

Ей почти стало жаль этих правительственных агентов.

Новенький джип отъехал от маленького муниципального аэропорта, куда Бретт посадил свой самолет. С каждой оставшейся позади милей Клер волновалась все больше.

Родители Бретта жили примерно в полутора часах езды на юго-запад от Саванны, на окраине маленького городка, названного в честь одного из предков Бретта. Клер даже представить себе не могла, каково это – расти в городе, отцом-основателем которого был твой предок? Бретт не был конформистом, и Клер могла только догадываться о том, как туго ему приходилось. Он не много рассказывал о своей семье. Все, что ей на самом деле было о них известно, это то, что все они добились многого в жизни, и то, что Бретт их любил.

При мысли о скорой предстоящей встрече с его семьей у Клер внутренности сводило от страха. Совершенно неадекватная реакция, и Клер умом понимала, что реагирует неправильно, – незачем ей так волноваться. Она не собиралась входить в эту семью, и даже налаживать с ними хорошие отношения ей было не обязательно. В конце концов, они с Бреттом не могли называться настоящей парой. Поскольку не были парой в общепринятом смысле. С тех пор как они уехали из Линкольн-Сити, Бретт больше ни разу не заговорил с ней о браке.

«Раз эта встреча первая и последняя, – думала Клер, – то и мнение, которое составят о ней члены его семьи, ей безразлично». Но наделе это было не так. Клер беспрестанно поправляла белую тенниску и джинсы цвета хаки, впервые искренне пожалев о скудости своего гардероба, в котором не нашлось места для настоящих приличных вещей.

Бретт молчал. Куда только делась его обычная непринужденность?

Чем ближе они приближались к дому, тем мрачнее он становился. Может, Бретт стыдится ее?

– Знаешь, я могу остановиться в отеле. Ник чему мне торчать на дне рождения твоей мамы.

Бретт резко мотнул головой, словно Клер отвлекла его от глубоких раздумий.

– Что?

– Преступники не узнают, где я. Я могу остановиться в отеле.

– Ты будешь жить в доме, – сказал Бретт и снова погрузился в себя.

Клер смотрела в окно на зеленые просторы. Проехали еще одну милю.

– Еще далеко?

Как раз в этот момент Бретт свернул с шоссе на дорогу, по обеим сторонам которой росли высокие ухоженные деревья.

– Совсем близко.

Когда он остановил автомобиль перед громадным белым особняком, сердце Клер подскочило и бешено забилось.

– Твои родители живут здесь? – спросила она в ужасе.

– Да.

– Ты здесь вырос?

– Да. – Бретт вышел из джипа и обошел его спереди, чтобы открыть ей дверь, но Клер и не думала выходить. Бретт нахмурился. – Это всего лишь дом, Клер.

– Мне все это напоминает декорации к «Унесенным ветром». – До того как отец потерял работу, Клер с семьей жила в довольно приличном доме в западном Портленде, но с этим особняком тот дом и рядом не стоял.

– Ты не права, Клер. Моя мама и сестры считают, что Скарлетт О'Хара создала женщинам юга плохую репутацию.

– Потому что она была такой эгоисткой?

Бретт приподнял брови, словно не ожидал от Клер такого хода мыслей.

– Да.

– Ладно, ты меня убедил, что этот дом к съемкам «Унесенных ветром» отношения не имеет, но он все равно красивый и громадный. – Клер со вздохом устремила взгляд на особняк и на то, что его окружало. Она не могла представить, как можно жить в таком невероятно прекрасном доме, а потом покинуть его.

Бретт улыбнулся и хитро прищурился.

– Если я пообещаю привозить тебя сюда на каждые праздники и летом на две недели, чтобы нашим детишкам было где побегать, ты выйдешь за меня?

Клер едва не вскрикнула от удивления.

– Я подумала...

– О чем ты подумала?

– Что ты забыл об этой дурацкой идее, – выпалила Клер. Но та картина, что родили в ее воображении его слова, – не ребенок, а дети, их с Бреттом общие дети, играющие в саду на зеленой траве, карабкающиеся на эти громадные деревья возле особняка, была до боли, до щемящей боли красива.

– Я просто копил резервы.

– Что ты имеешь в виду?

Но Бретт не успел ответить, потому что два мальчика с темными волосами и одинаковыми улыбками уже летели к ним с громкими радостными криками:

– Дядя Бретт! Дядя Бретт!

Маленькая светловолосая девочка бежала следом, короткие ножки не позволяли ей угнаться за мальчишками. Догнав их, она остановилась, засунула в рот палец и принялась его сосредоточенно сосать, наблюдая за происходящим.

Клер вышла из машины и закрыла дверь. Маленькая девочка, заметив Клер, улыбнулась застенчиво., не вынимая пальца изо рта.

Клер присела на корточки, так что они с девочкой оказались вровень.

– Привет, меня зовут Клер. А тебя? Девочка вынула палец изо рта.

– Дженни.

– Красивое имя. А полное – Дженнифер? Дженни кивнула.

– А там мои братья, Дерек и Кайл. Они больше меня, – доверчиво добавила малышка.

– Я вижу. Им нравится бороться с дядей, правда же?

– Ага. – Дженни смотрела на Клер несколько долгих секунд, а потом спросила: – А вы невеста дяди Бретта?

– Нет. – Клер надеялась, что испуг не отразился у нее на лице. – Я... я просто его подруга.

Дженни на это ничего не сказала, лишь с задумчивым видом засунула палец в рот и снова принялась его сосать.

– Привет, конфетка. – Бретт подошел к ним, неся под мышками обоих мальчуганов, словно мешки с овсом. – Где мама?

– Она в доме, – сказала Дженни, посасывая палец.

– Вообще-то я уже здесь.

Клер вскочила на ноги, и Бретт отпустил племянников на землю. Все обернулись на мелодичный голос. Сестра Бретта была красивой женщиной, на ней был элегантный светло-бежевый костюм и туфли на каблуках. Бретт и сестра были очень похожи.

Женщина протянула руку Клер:

– Меня зовут Элеонора Адамс-Стентон, я старшая сестра этого негодника и мама этих трех херувимчиков.

Клер пожала ей руку:

– Клер Шарп, приятно познакомиться.

– Она сказала, что она не невеста дяди Бретта, – сообщила Дженни. – Но она пошутила.

Глава 19

Бретт, нисколько не озаботившись комментарием племянницы, потрепал девочку по золотистой кудрявой головке.

– Клер очень застенчивая, сахарок. Она моя невеста, это правда.

Элеонора подняла брови.

– Может, Клер не столько застенчива, сколько стыдится назвать тебя своим бой-френдом?

Голубые глаза Элеоноры зажглись озорным огоньком. Она хотела поддразнить младшего брата, но Бретт, похоже, принял слова сестры близко к сердцу.

Клер встала на его защиту. И фигурально, и буквально.

– Разумеется, я не стыжусь назвать Бретта своим бой-френдом.

– Но ты сказала, что ты не егоная невеста, – стояла на своем Дженни.

– Надо говорить: «не его», – поправила Дженни мать, слегка похлопав ее по плечу.

– Мы вместе недавно и не вполне официально, – пустилась в объяснения Клер.

– Что это значит? – спросил один из близнецов. – Разве можно завести девушку официально, дядя Бретт?

– Это означает, хулиган ты эдакий, что я все еще работаю над тем, чтобы убедить ее за меня выйти. Как только мне это удастся, все будет официально, как положено.

Глаза сестры Бретта округлились от удивления, но удивление сменилось лукавым огоньком.

– Мама будет в восторге.

– Тебе непременно надо жениться на девушке, чтобы ты мог назвать ее своей подружкой? – в некотором недоумении поинтересовался второй мальчик, кажется Кайл.

– Нет, не обязательно. Но я собираюсь жениться на Клер, и она действительно моя невеста. Она просто еще к этому не привыкла.

– А, понятно. – Паренек посмотрел на Клер. – У меня есть подружка, но я не хочу на ней жениться.

Клер была готова убить Бретта. Она покажет ему небо в алмазах, но не сейчас, не при детях. Она улыбнулась Кайлу:

– Это к лучшему, наверное. Пройдут годы, прежде чем тебе можно будет всерьез задуматься о браке.

– Папа говорит то же самое, но ему нравится быть женатым на маме, и потому я даже не знаю...

Элеонора рассмеялась, явно польщенная словами сына, и взяла Клер под руку.

– Пойдемте. Мама умирает от желания взглянуть на первую женщину, которую Бретт отважился привести в дом.

– Первую женщину? – Бретт не говорил ей, что никогда никого из своих женщин не знакомил с семьей. Неудивительно, что у его сестры был вид, как у кошки, которая съела канарейку.

Клер бросила на Бретта испепеляющий взгляд. Он всего лишь пожал плечами, ответив ей сексуальной улыбкой, и одними губами произнес: «Я тебя предупреждал».

И он действительно ее предупреждал. Он только не предупредил Клер о своем намерении сообщить семье о том, что хочет на ней жениться. Уже одно то, что Клер оказалась первой подругой Бретта, которую он отважился представить семье, делало ее положение в доме весьма неловким, а тут еще и это. Кажется, Клер поняла, что он имел в виду, говоря о накоплении ресурсов. Он решил обрушить на нее весь арсенал сразу и в качестве основного удара выбрал женщин своей семьи. Одного взгляда на Элеонору хватило, чтобы понять – противостоять такой ударной силе будет непросто. Нет, определенно она оторвет Бретту уши, когда они останутся с ним наедине.

Дженни протянула Клер тоненькую ручку.

– Вы мне нравитесь. Из вас получится очень милая тетя. У Клер от умиления сжалось сердце. А ведь она не считала себя сентиментальной.

Она улыбнулась Дженни в ответ.

– Ты мне тоже нравишься.

Клер лишилась дара речи, едва оказалась внутри особняка. Резные украшения потолка были выполнены из цельного дерева ценных пород еще в те времена, когда мастера умели работать руками. Если прихожая произвела на нее такое впечатление, то холл просто потряс. На стенах – настоящие фрески, потолки – невозможной высоты, а посреди всего этого великолепия – парадная лестница.

– Господи! – прошептала Клер.

– Красиво, правда? – сказала Элеонора. В тоне ее не было горделивого высокомерия, а всего лишь приглашение разделить удовольствие, которое получаешь, созерцая что-то прекрасное.

– Да.

– Трудно было поверить в то, что Бретт оставил все это ради жизни в армейских бараках и бог знает еще каких местах похуже, когда ему было всего восемнадцать.

– Иногда ради исполнения своей мечты люди жертвуют многим.

Бретт внезапно оказался рядом и обнял Клер за талию. Мальчишки побежали открывать дверь в одну из комнат.

– Прекратите беготню, – строго приказала им мать, но южный тягучий акцент сводил на нет суровость тона. Она и говорила, как Бретт, даже голоса у них были похожи.

– Пусть себе резвятся, Элли. В них слишком много энергии, чтобы ходить степенно, – сказал мужчина, появившийся из комнаты. Он выглядел так, как по представлению Клер через лет двадцать будет выглядеть Бретт, – с припорошенными серебром светлыми волосами и веселыми лучистыми морщинками в уголках глаз.

– Не помню, чтобы ты разрешал мне бегать по дому, – насмешливо сказала Элеонора.

– Дедушкам положены некоторые привилегии, – сказал мужчина и повернулся к гостье: – Вы, должно быть, Клер?

– Да.

Они пожали друг другу руки. Пожатие у него было крепким, но не слишком жестким.

– Лорен. В таких случаях говорят: мой сын много о вас рассказывал, – продолжал отец Бретта, провожая Клер в гостиную, – но, к сожалению, Бретт всегда скуп на информацию. Так что теперь готовьтесь, вам придется пройти испытание нашим семейным любопытством, а мы удовлетворим ваше.

Они собираются провести проверку и присвоить ей категорию? Например, заклеймить как товар третьего сорта? Нет, только не это.