– Что именно? – с опаской поинтересовалась Эмили.
      Лахлан склонил голову и накрыл ее губы своими. Поцелуй мог бы оказаться приятным пустячком, если бы искреннее признание этой девочки не вызвало острого, почти болезненного, вожделения. Оказывается, она страдала из-за того, что получила наслаждение! Так неужели после подобного признания он сможет сдержаться и не повторить удачный опыт?
      Но ведь она тут же предположила, что готова точно так же ответить и на ласки Талорка. Нет, это слишком! Ярость вскипела мгновенно и необузданно. Лахлан мог бы не задумываясь перегрызть сопернику глотку. Эмили и Синклер? В постели? Ни за что и никогда!
      Алые губки раскрылись от неожиданности. Лахлан тут же воспользовался возможностью и пустил в ход язык, чтобы ощутить сладость неведомого. Глупышка верила, что поцелуй оставил его равнодушным! Да, вчера он действительно хотел испытать очаровательную пленницу, проверить, насколько она невинна. Но разве хоть раз он сказал, что сам не получил от этой проверки истинное и глубокое наслаждение?
      Эмили не пыталась сопротивляться, а искренне и доверчиво отдалась объятию. Он же тем временем жадно припал к свежему источнику и с обостренной волчьей чувствительностью впитывал нежный девичий аромат и извечный женский вкус.
      Поцелуй прервался на одно лишь короткое мгновение.
      – Тебе совсем нечего стыдиться. Мечтаю об ответном поцелуе. Жажду и тоскую.
      – Еще одно испытание? – настороженно поинтересовалась Эмили, и в фиалковых глазах вспыхнула обида.
      – Нет.
      – Тогда что же?
      – Желание. Хочу тебя.
      – О! А я не хочу быть шлюхой.
      – Ни за что не допущу падения, – торжественно пообещал Лахлан.
      Губы снова сомкнулись. Эмили едва слышно вздохнула и мягко, доверчиво отдалась наслаждению. Искренность отозвалась ликованием, торжеством.
      О, как неосторожно, как опрометчиво снова целовать очаровательное личико, вновь подвергать испытанию и волчье, и мужское начало!
      Юная женщина казалась воплощением совершенства.
      Да, она предназначалась другому и все же дарила чудесный аромат, неодолимую мягкость, неповторимо сладкий вкус.
      Звериная сущность рвалась на волю и требовала немедленного обладания. Естество сгорало от нетерпения проявить мощь, покорить, поразить. Вождь сознавал безумие желаний и усилием воли держал порывы в узде. И все же тело едва не взрывалось от страсти, а в груди зрело глухое, низкое, едва доступное человеческому уху рычание.
      Лахлан боялся себя – боялся, что сейчас, сию минуту, положит беззащитную пленницу на кровать, сорвет одежду, будет любить до тех пор, пока не иссякнут последние силы. Нет, она слишком нежна, слишком чиста и слишком хрупка для подобного безумства. Она человек и англичанка. Считает, что если он возьмет ее, овладеет телом, то непременно немедленно женится. Проклятие… даже Синклер того же мнения.
      Вождь с силой оттолкнул Эмили, но тут же снова схватил – так быстро, что она не успела упасть.
      – Пожалуй, уроки плавания стоит начать сейчас же. Немедленно.
      Холодная вода лесного озера поможет вернуть самообладание.
      Эмили подняла голову и посмотрела потемневшими от чувств глазами.
      – И все же я самая настоящая шлюха.
      Лахлан ответил сердитым взглядом.
      – Повторяю: если тебе нравятся мои поцелуи, это еще ничего не значит.
      – Значит. Особенно если я обручена с другим и должна принадлежать только ему.
      – Ничего подобного.
      – Некоторые священники говорят, что женщина несет зло, искушение. Вот сейчас я чувствую себя именно такой бесстыдной искусительницей. – Во взгляде Эмили зажглось желание, ее губы раскрылись, грудь заволновалась от неровного, судорожного дыхания. Сквозь тонкую ткань платья отчетливо проступали твердые, напряженные вершинки сосков. – Хочу, чтобы поцелуи не кончались. Откуда это, что это значит?
      – Это значит, что я разбудил в тебе страсть. Приятная новость.
      Откровенное вожделение вовсе не делало ее распутницей. В неожиданном для самой себя стремлении близости Эмили просто стала самой желанной, самой восхитительной из всех женщин на свете.
      – Твоя сладкая невинность действительно искушает, но от этого сама ты вовсе не превратилась в искусительницу. Ведь это я целован тебя, а не наоборот. А тебе хоть раз хотелось ощутить прикосновения кого-либо из воинов отца? – поинтересовался Лахлан.
      В ответе можно было не сомневаться: невинность говорила сама за себя.
      – Нет. – Эмили сжала руки, как будто благодарила за напоминание. – Причем далеко не все они выглядели грубыми и неотесанными. Некоторые вели себя очень приветливо. И все же я ни разу не испытала тех ощущений, которые испытываю с вами. – Лицо вновь стало озабоченным. – Разумеется, мне не пришлось проводить с ними много времени. Это было бы неприлично.
      – Ты ехала на лошади Ангуса – почти вплотную. Его близость подействовала так же, как моя? Ты улыбалась, – напомнил Лахлан. Да, он действительно заметил улыбку и расстроился. Да и вообще вчера вечером непредсказуемая красавица расточала улыбки и ласковые взгляды направо и налево – и в то же время полностью игнорировала его самого.
      – Просто хотелось смутить воина, вот и все. О том, чтобы оказаться еще ближе, даже и не думала.
      Поступки маленькой англичанки сбивали с толку, однако Лахлан никак не хотел признать печальную истину. Да, женщина казалась загадочной, таинственной, но в то же время безудержно и неумолимо манила.
      – А ты уверена, что не хотела поцелуя Ульфа или кого-нибудь еще из моих воинов? – поддразнил Лахлан.
      Ответ и на сей раз не вызывал сомнений. Эмили сморщилась. Предположение явно показалось неприятным.
      – Разумеется, нет.
      – Как же в таком случае ты можешь считать себя женщиной легкого поведения?
      – Меня беспокоит вовсе не поведение. Тревожат желания и порывы. Все дело в вас, – уверенно заявила Эмили. – От вас мне надо держаться подальше: вы пробуждаете в душе все самое плохое.
      Ну уж нет! С этим утверждением Лахлан никак не мог согласиться.
      – Я пробуждаю в тебе женщину.
      – Мое предназначение – быть истинной леди, а рядом с вами возникают нечестивые мысли. Неправильные, плохие, некрасивые.
      Лахлан крепко прижал к себе удивительное создание – так чтобы ощущалось наглядное свидетельство мужского желания, результат его собственных мыслей и чувств.
      – Ничего подобного. Просто горячие.
      – Горячие? – переспросила Эмили с тревогой в голосе.
      – Очень горячие. – Он слегка потерся о нежное тело и не смог подавить стон. – А сейчас, если не хочешь, чтобы я снова спровоцировал нечестивые – или горячие – мысли, нам следует срочно охладиться.
      – Но как же вы можете повлиять на мои мысли? Тем более если совсем их не знаете?
      – Ты так считаешь?
      – Хотите сказать, что и у вас такие же?
      Лахлан снисходительно улыбнулся:
      – Для этого, детка, ты пока еще слишком невинна.
      – Но ведь вы сказали…
      – Я сказал, что пора охладиться. А это означает, что настало время учиться плавать.
      – Ни за что не сниму платье! Это неприлично! – Эмили даже поверить не могла, что вождь предложил раздеться.
      – Но нельзя же плавать в платье.
      – Если рубашка намокнет, я сразу окажусь почти голой.
      – Значит, лишние тряпки в воде не нужны. – Лахлан произнес эти слова спокойно, как будто предлагал нечто вполне обычное.
      – Нет, я не могу снять рубашку!
      – Но почему же?
      – Неужели вы говорите серьезно?
      – Объясни, с какой стати нагота так тебя пугает.
      – Нагота меня не пугает, – горячо возразила Эмили, хотя тут же покраснела. – Но только в своей комнате, в уединении. А раздеваться перед вами я не могу.
      – Признаюсь, созерцание твоего прекрасного обнаженного тела вряд ли принесет успокоение, о котором я так мечтаю. Но плавать все же лучше нагишом.
      Эмили знала, что шотландские горцы отличаются своеобразными взглядами на жизнь, но не до такой же степени!
      – Нет, мужчины и женщины не могут купаться вместе, да к тому же совершенно раздетыми!
      В ответ Лахлан снисходительно пожал плечами:
      – Балморалы учатся плавать в раннем детстве. Таков обычай.
      – Но я же не ребенок.
      – Нет, ты не ребенок.
      – Вы только что сказали, что плавать лучше всего без одежды. – Эмили замолчала, не в силах продолжить. – Так что же, и вы намерены раздеться? Готовы снять свой плед?
      Дьявольская улыбка не оставила сомнений: смятение жертвы принесло вождю искреннее удовольствие.
      – Не задумаюсь ни на мгновение!
      – Сумасшедший! Пусть даже вы хорошо целуетесь. Все равно я ни за что не поступлю по-вашему!
      – Я уже говорил, что называть вождя сумасшедшим невежливо. Больше того, грубо.
      – Нуда! И все же еще грубее требовать, чтобы я разделась.
      – Я вовсе этого не требовал. Просто предлагал.
      – Так что же, можно и не раздеваться?
      – Если не хочешь оказаться на дне озера, то нельзя.
      Эмили похолодела и сама почувствовала, как неудержимо бледнеет.
      – Нет, вся эта затея с плаванием никуда не годится. Проще принять ситуацию такой, как она есть, и смириться.
      Лахлан покачал головой.
      – Ты слишком волнуешься. Я же не предлагаю тебе раздеваться перед своими воинами.
      – Но ведь рядом будете вы!
      – Передо мной тебе и так придется раздеться – рано или поздно. Тебе нравятся мои поцелуи… волнуют… а сам я едва не схожу с ума от одного лишь прикосновения. Конечно, постараюсь сохранить твою девственность, но все же хочу видеть тебя обнаженной. Мечтаю ласкать, открывать самые сокровенные тайны.
      Признание обдало жаркой волной. Нет, виновато было вовсе не смущение. Вождь действительно волновал; нежные прикосновения, красивые поцелуи меняли мир. И все же Эмили никак не могла пойти против собственных убеждений.
      – Нет.
      – Да.
      – Я обручена с Талорком.
      – Вовсе незачем так часто об этом напоминать. Тот зверь, который живет во мне, сразу стремится овладеть тобой.
      Так что же, этот человек действительно считал вожделение каким-то живым существом, зверем? Возможно, так оно и было на самом деле. Ее собственное тело тоже вело себя странным, непредсказуемым образом. Рядом с могучим горцем рождалась другая, незнакомая Эмили… и мечты тоже становились странными – совсем не достойными настоящей леди.
      – Это потому, что он ваш враг?
      – Потому что ты не должна ему принадлежать.
      – Вы в этом уверены?
      – Если бы ты реагировала на него так же, как на меня, то не воспринимала бы похищение как избавление.
      – Я должна выйти замуж за Синклера. Выбора нет.
      – Вполне можешь остаться здесь, на острове, и жить с Балморалами.
      – Вы готовы приютить меня?
      – Да.
      Лахлан лукавил. Ни словом не обмолвился о том, что хочет оставить красавицу себе. Как бы он ни желал ее, опрометчивых обещаний давать не хотел. Думал не о жене, а о женщине, способной утолить безжалостное, жестокое вожделение. Такое отношение способно унизить, оскорбить – мачеха наверняка успела напичкать малышку понятиями и идеями. Однако Эмили не знала этих мыслей, а ощущала лишь страстное желание и глубокое томление чувств. И все же вздохнула и печально произнесла:
      – Не могу остаться.
      – Почему же? Объясни.
      И она подробно рассказала о нелегкой судьбе Абигайл. Искренне призналась, что больше всего на свете боится, как бы сестре не пришлось отправиться к Синклерам вместо нее.
      Лахлан долго молчал. Серьезное, задумчивое лицо выражало искреннюю симпатию и откровенное сочувствие.
      – Тебе хочется, чтобы сестра тоже жила в Хайленде?
      – Да.
      – Но Талорк не примет ее.
      – Я надеялась уговорить его.
      – И поэтому для начала обозвала козлом?
      Эмили покраснела.
      – Я же извинилась.
      – Правда?
      – Да.
      – А как насчет еще одного извинения?
      – Вы хотите извиниться передо мной? – шутливо уточнила она.
      Сердитый взгляд ясно показал, что шутка не достигла цели.
      – Тебе не мешало бы попросить прощения за оскорбления – и у меня самого, и у моего клана. Ожидание и без того слишком затянулось, англичанка.
      – А если я извинюсь, вы разрешите не учиться плавать?
      – Нет.
      – В таком случае не понимаю, зачем извиняться.
      – Затем, что ты была не права.
      – Может быть… – Эмили помолчала, а потом все-таки продолжила: – Нет, думаю, извиняться не за что.
      Лахлан покачал головой:
      – Надеешься, что я рассержусь настолько, что забуду об уроке плавания?
      Право, этот человек слишком проницателен. Подобные уловки всегда безотказно действовали и на отца, и на мачеху.
      – Возможно, – согласилась Эмили. – Но честное слово, Балморал… я не могу раздеться перед вами. Даже если рядом не окажется ни души.
      – Я услышу любые шаги прежде, чем кто-нибудь сможет тебя увидеть.
      Да, он явно не боялся показаться нескромным.
      – Сомневаюсь.
      – Подойди, англичанка.
      – Зачем?
      Неужели он собирается сам ее раздеть? В таком случае она действительно низко пала, потому что мысль хотя и шокировала, но в то же время и увлекала.
      – Хочу тебя поцеловать.
      – О!
      Да, поцелуи дарили наслаждение. К тому же куда более острое, чем следовало бы.
      – Не думаю, что это надо делать. Ведь я обещана Та-лорку.
      Лицо вождя словно окаменело.
      – Повторяю в последний раз: не хочу больше слышать это имя. Особенно от тебя. Понимаешь?
      – Но, господин…
      Лахлан перебил резко, даже грубо:
      – Синклер при свидетелях заявил, что не собирается жениться.
      – И что же?
      – До тех пор пока он не откажется от собственных слов, ваша помолвка остается разорванной.
      – Но ведь наши короли…
      – Я уже объяснял, девочка: мы, вожди Хайлендз, руководствуемся собственными законами, а о шотландском короле вспоминаем очень редко и только тогда, когда это выгодно нам. В остальных случаях все решаем сами.
      – И что же, вы все здесь такие?
      – Да. Даже те, которые называют себя всего лишь людьми, неизменно остаются кельтами. А это означает, что и они ни за что на свете не подчинятся абсолютной власти.
      – Всего лишь людьми? То есть вы считаете себя больше чем человеком? – уточнила Эмили. Самоуверенность слегка позабавила, а толкование событий порадовало и принесло немалое облегчение.
      Если она не принадлежала Талорку, то в тех чувствах, которые Лахлан пробуждал в сердце, и в том жаре, который его близость рождала в теле, не было ничего предосудительного.
      – Подойди и позволь поцеловать тебя. А уж тогда выскажешь все, что думаешь.
      Многозначительность предложения испугала, заставила вздрогнуть.
      – Боюсь, вы намерены не просто поцеловать.
      Он хотел увидеть ее обнаженной. Хотел прикосновений. О Господи! Она и сама мечтала о близости!
      – Может быть, да, а может быть, и нет. – Он явно дразнил.
      – А может быть, я даже позволю вам это сделать, – ответила Эмили с неожиданной для самой себя смелостью.
      Объятия подарили истинную радость и чистое наслаждение, о возможности которого она и не предполагала. Покинув волшебный остров, неприступный замок и клан Балморалов, она уже не сможет испытать чудесного счастья. Именно в этот момент Эмили твердо решила идти до конца и в полной мере познать и прочувствовать все, что готов предложить странный, дерзкий, притягательный горец.
      Лахлан дал слово сохранить девственность, и она от всей души хотела верить обещанию. При всей своей наивности Эмили отлично понимала, что женщины нередко позволяют прикосновения, не освященные брачными узами. Иоланта рассказывала сестрам невероятные истории обо всем, что происходит при дворе. События и картины шокировали, а порою вызывали откровенное отвращение. Но если на месте придворных дам и кавалеров представить себя и Лахлана… то впечатление вовсе не казалось ужасным.
      Если ей предстоит превратиться в шлюху… что же, значит, так тому и быть. Она станет шлюхой. Сердце подсказывало, что близость и свобода возможны лишь с одним мужчиной на всем белом свете – тем самым, который считал себя больше чем человеком. Эмили смотрела в золотистые волчьи глаза, ощущала тепло и мощь неисчерпаемой жизненной силы и начинала верить даже этому самонадеянному заявлению.
      Она приняла окончательное решение и уже не хотела ждать, пока вождь сделает первый шаг. Нет, сама! Только сама!
      Эмили подошла, подняла руки к лицу Лахлана, встала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.
      Балморал издал странный звук, очень похожий на звериный рык, склонился и овладел ее ртом – жадно, безоглядно, с головокружительной властностью. Целовал так, словно мечтал проглотить. Язык переплетался с ее языком, зубы хищно захватывали добычу, а пряный вкус и терпкий запах переполняли чувства.
      Колени внезапно ослабли. Эмили сдалась и припала к Лахлану в надежде найти поддержку и опору. Сильные руки тут же сжали ее талию и приподняли над землей.
      Эмили отчаянно обвила руками шею Лахлана и ответила на страстный поцелуй с равной страстью. Больше не было сил подавлять ее, держать под спудом. Объятие изменилось, одной рукой Лахлан продолжал властно поддерживать ее спину, но в то же время пальцами коснулся груди – так, словно хотел ощутить живое тепло через ткань платья и рубашки. Другая рука спустилась на ягодицы – начала гладить нежно и в то же время смело. От откровенной ласки в интимном уголке выступила влага.
      Вот как, оказывается, мужчины прикасаются к тем женщинам, которыми мечтают овладеть. Немыслимо властное, это прикосновение заставляло мечтать о большем, побуждало требовать новых острых ощущений. Да, отчаянно хотелось впечатлений – смелых и неожиданных! И в то же время Эмили и сама не знала, к чему стремится, чего жаждет. Те чувства, которые подарил Лахлан, оказались настолько новыми и удивительными, что голова закружилась, а земля поплыла из-под ног. Хорошо, что Лахлан так крепко ее обнимал – без поддержки она наверняка бы упала.
      Окружающий мир исчез; существовали лишь его запах, вкус его губ… его властное объятие. Все остальное навсегда утратило смысл. Не было ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. Лишь один-единственный человек и один-единственный миг.
      Внезапно Эмили обнаружила, что стоит уже без рубашки, хотя не заметила, когда и как это произошло. Все случилось именно так, как обещал Лахлан. И она ничуть не смутилась, не ощутила ни малейшего стыда. Казалось вполне естественным, что он смотрит, прикасается, пристально и нежно изучает тело. Так не поступал еще ни один человек на свете.
      Сейчас, в этот единственно важный миг между прошлым и будущим, она принадлежала ему, и только ему, не могла и не желала думать ни о чем ином.
      Летнее солнце ласково согревало кожу, но даже оно не могло сравниться с жаром взгляда. Карие, с золотым ободком, глаза опаляли вечным как мир огнем. Но еще откровеннее оказалось притяжение мощного, возбужденного нетерпеливым вожделением мужского естества. Да, вождь скинул плед и теперь спокойно и гордо стоял перед ней – прекрасный и торжественно обнаженный. Орудие мужественности, прочное и твердое, словно жезл, смотрело в небо.
      О Господи!
      – Никогда не думала, что оно окажется таким огромным, – испуганно прошептала Эмили.
      – Оно? – с тихим смехом переспросил Лахлан. Она показала вниз.
      – Он.
      – Он?
      – Ваш пенис, – наконец осмелилась произнести Эмили. Лахлан улыбнулся. Улыбка получилась восхитительной.
      Она согревала, как не могло согреть даже прикосновение.
      – А ты много об этом думала? – чуть насмешливо поинтересовался он.
      – Только в последнее время.
      В золотистых глазах мелькнуло мужское самодовольство.
      – После встречи со мной?
      – Может быть, – неуверенно произнесла Эмили.
      – Мужчина должен быть большим… женщина маленькой. Безупречное соответствие. Так решила природа.
      Но ведь он сам говорил, что познать это соответствие с ним ей не суждено. Эмили молча смотрела и изо всех сил пыталась совладать с желанием вытянуть руку и прикоснуться. Она никогда не предполагала, что способна на подобную дерзость, и все же едва сдерживалась.
      – Хочешь дотронуться? – спросил Лахлан, словно читая мысли.
      – Да.
      – Ну так не бойся!
      Эмили осторожно провела по клинку пальцем. Почувствовала ответное движение и непроизвольно отдернула руку. Лахлан засмеялся:
      – Все в порядке.
      – Но…
      – Прикосновение очень приятно.
      Она снова заглянула в глаза и увидела в золотой глубине такой же голод, какой испытывала сама. Неведомое, похожее на восторг чувство рождало смех… однако не обычный – настоянный на веселье, а смех чистой, ничем не замутненной радости. Эмили до сих пор не довелось познать мужчину. Она не могла назвать себя любимицей в отцовском доме. И все же судьба распорядилась так, что этот прекрасный и могучий вождь воинственного клана стоит перед ней обнаженным и сгорает, трепещет от неутолимого вожделения.
      Удивительно! Непостижимо! Чудесно!
      А Лахлан тем временем смотрел в фиалковые глаза и читал в них пробуждение женской чувственной силы. Лишь усилием воли смог он совладать с острой потребностью уложить желанную на спину и погрузиться в ту шелковистую влагу, которая – он нисколько не сомневался – ждала его между ног. Прекрасные глаза Эмили не замутил расчет, не затуманило сомнение. В прозрачной глубине хрустально-чистым светом сияло безмерное счастье.
      Ей нравилась его реакция, нравилась собственная власть. Честный, открытый ответ, достойный волчицы, – хотя она всего лишь слабый человек, одна из дочерей Евы.
      Нельзя забывать эту истину, как бы он ни увлекался. Он не возьмет ее целиком, не посеет собственное семя в ее чрево. Обещал не нарушить девственности, и сдержит данное слово. Тем более что обладание девственницей неизбежно налагало пожизненные обязательства, а он вовсе не собирался связывать себя неразрывными узами.
      Как бы он ни желал эту женщину, ни за что не повторит роковую ошибку отца, ни за что не ступит на узкую, скользкую, извилистую тропинку страсти. Слишком опасными, слишком тяжкими могут оказаться последствия – не только для него самого, но и для всего клана.
      Эмили нежно сомкнула пальцы вокруг пениса – так, словно делала это тысячу раз. Погладила.
      – Вы такой мягкий.
      – Мягкий? – недоверчиво переспросил Лахлан и вновь улыбнулся белозубой чарующей улыбкой. – Не может быть.
      – Кожа, – пояснила она серьезно и искренне, без тени смущения. – Вам приходилось когда-нибудь касаться шелка?
      – Ни разу.
      – У нас в большом зале висят шелковые гобелены… вернее, висели… в доме отца. Сибил приказала повесить. Так вот, они такие же гладкие и тонкие – как воздух.
      – Хочешь сказать, что я не более реален, чем воздух?
      – О, конечно же, нет! Вы вполне реальны, господин. Но твердая реальность покрыта шелком. – Эмили снова провела пальцами по влекущему, доселе не изведанному естеству, однако на сей раз прошла путь от основания до вершины медленно, с чувственным вниманием.
      Лахлан начал всерьез опасаться, что не выдержит и взорвется. Но гордость настоятельно требовала сначала доставить наслаждение избраннице. Еще ни разу в жизни он не терял самообладания, но сейчас даже тщеславие не смогло бы примирить тело и разум.