Признание порадовало Лахлана. Однако демонстрировать чувства он не захотел, а потому ответил сухо:
      – Это не имеет значения.
      – Да, наверное, действительно не имеет. Так же как и то, что вы зря похитили нас с Кэт.
      – Здесь тебе будет лучше, чем у Синклеров.
      Эмили прикусила губу и взглянула вопросительно.
      – Не понимаю, с какой стати.
      – Сама увидишь.
      Ответом стал такой искренний, невинный взгляд, что вождь едва удержался от прикосновения.
      – Муж еще не спал с тобой.
      Эмили едва не задохнулась и пунцово покраснела.
      – Не смейте задавать нескромные вопросы!
      – Но ведь так оно и есть…
      Румянец стал еще ярче, и Эмили отвела взгляд.
      – Скажи правду, англичанка.
      – Какая разница?
      – И все же скажи.
      Пленница обхватила руками плечи, словно собираясь с силами.
      – Нет еще. – Взглянула гневно, даже вызывающе – Теперь вы довольны?
      Лахлан был почти уверен в ответе, и все же признание взволновало, если не сказать больше.
      – Он даже ни разу тебя не поцеловал, так ведь?
      Вопрос смутил Эмили еще больше, да и задать его оказалось нелегко. И все же он должен был спросить – от чистосердечного ответа зависело многое.
      – Лахлан, пожалуйста… не задавайте таких личных вопросов!
      – Хочу знать.
      – Но я не желаю говорить об этом.
      – Я мог бы поцеловать тебя и сразу все выяснить.
      – Нельзя целовать чужую жену.
      Вождь промолчал. Решил подождать, пока пленница сдастся и сама скажет правду. Однако она смотрела так, словно ждала, что вопрос растает в воздухе. Ну уж нет, этого не произойдет.
      Он придвинулся ближе.
      Эмили торопливо отступила… машинально сделала три коротких шага назад.
      – Нет. Талорк ни разу меня не целовал. Довольны? Но на самом деле… я и не хочу его прикосновений.
      Внезапное признание – робкое, произнесенное чуть слышно – едва не сбило с ног. Она ведь нисколько не возражала против прикосновений Лахлана. Тело еще не остыло от доверчивого объятия, от почти детской мольбы о защите. А ведь девочка видела в нем врага.
      Фиалковые глаза смотрели не мигая и не отрываясь. Изучали все то долгое время, пока он молчал – несколько секунд.
      – Если ваши люди отнесутся недоброжелательно, вы меня отпустите?
      – Этого не произойдет.
      Уж об этом он непременно позаботится.
      Лахлан знал, что у Синклеров немало поводов ненавидеть англичан – куда больше, чем у других кланов. И все же несправедливо вымещать зло на слабой, впечатлительной девушке.
      – А как отнесутся к Кэт ваши женщины? Примут ли ее, как приняли Синклеры Сусанну, или отвергнут, словно чужую?
      – Друстан быстро разберется с любым из мужчин, чья жена или дочь посмеют обидеть его подругу.
      Эмили кивнула: ответ явно показался убедительным.
      – Приятно это сознавать. Друстан – сильный воин. Мало кто осмелится ему противостоять.
      – Вот в этом ты права.
      – Лахлан.
      – Что?
      – Вы женаты?
      Вождь покачал головой. Зачем она спросила об этом!
      – О! Почему же?
      – Пока не хочу жениться.
      Эмили промолчала – словно задумалась.
      Лахлан не мог понять ход ее мысли, и это тревожило.
      – Почему ты задаешь такие вопросы?
      – Просто так. – Она смущенно, растерянно облизнула губы и снова густо покраснела.
      – Из любопытства?
      – Да. Ведь об этом спрашивают все и всегда – так принято. Не то чтобы мне действительно было очень важно знать, женаты вы или нет. Просто я ужасно любопытная. Сибил постоянно твердит, что любопытство меня погубит. И все же ничего не могу с собой поделать.
      Женщины – непонятный народ. Особенно те, в чьих жилах течет лишь человеческая кровь. Но эта чуднее всех. Так почему же странности кажутся милыми и забавными, а сама она – очаровательной?
      – Если бы я не была замужем, вы бы позволили кому-нибудь из своих воинов взять меня себе также, как Друстан взял Кэт? – поинтересовалась Эмили, и на хорошеньком личике внезапно отразилось нетерпеливое ожидание.
      – Нет. Никому бы тебя не отдал.
      – Кэт думает, что из-за меня вы готовы убить ее брата.
      – А что? Идею стоит обдумать.
      Эмили побледнела. Румянец нетерпения мгновенно исчез.
      – Но я не хочу гибели Талорка!
      Странно. Именно этого она и должна хотеть. Наверное, просто сама не сознает собственных желаний.
      – Но ведь и замуж за него не хочешь.
      – Это еще не повод, чтобы убить человека.
      – Ты не готова быть женой Синклера. – Хотелось услышать искреннее признание. Правда, непонятно зачем? Ведь ее мнение не играло никакой роли. И все же Лахлан не удержался и подсказал. – Это правда?
      – Правда, да простит меня Господь.
      – В таком случае смерть супруга окажется тебе на руку.
      – Неужели вы на самом деле так холодны и жестоки? – Голос Эмили звучал потрясенно.
      – Просто практичен.
      – Убийство вовсе не практичность. Это страшная ошибка.
      Лахлан не мог понять подобных взглядов.
      – Но ведь твой отец тоже воин.
      – Да.
      – И наверняка убивал людей.
      – Да, но только врагов.
      – Талорк – мой враг.
      – А вы воевали с ним прежде? До того как ваша соплеменница без разрешения вышла замуж за человека из его клана?
      – Нет.
      – Значит, Синклер вам вовсе не враг. – Казалось, вывод принес некоторое облегчение. – У вас нет повода его ненавидеть. А уж тем более убивать. Уверена, все можно выяснить при встрече… разумеется, мирной.
      Лахлан не счел нужным осмеивать наивность Эмили, хотя детские убеждения и выглядели смешными. Если им с Талорком все-таки доведется встретиться лицом к лицу, то разговора не получится. Немедленно разгорится жестокая схватка.
      – Перестаньте так на меня смотреть.
      – Как?
      – Так, как будто собираетесь убить вождя.
      – Но я действительно собираюсь это сделать.
      – Нельзя! Талорк – брат Кэт. Как она переживет потерю? Разве вы не понимаете? Сами же говорите, что хочет она того или нет, а скоро станет вашей соплеменницей. Так неужели ее благополучие ничего не значит? В конце концов, вы тоже вождь!
      Идеи маленькой англичанки казались поистине бредовыми. Но странно – именно они делали ее все более привлекательной.
      – Кэт уже и так расстроена.
      – Расстроится еще больше.
      Лахлан пожал плечами:
      – Ничего, справится.
      – Она же возненавидит вас… и Друстана тоже. Его – больше всех. Не смейте убивать ее брата!
      Спор живо заинтересовал Балморала, однако в несколько неожиданном аспекте. Убийство Талорка давало возможность назвать Эмили любовницей. Одна лишь мысль о причудливом повороте событий дарила немалую радость.
      – Он не только брат твоей подруги, но еще и твой муж Он обидел тебя, а значит, должен умереть.
      Логика казалась незыблемой, однако Эмили выглядела испуганной, едва ли не раздавленной страшной перспективой.
      – Не смейте из-за меня убивать человека! – закричала она. – Талорк не обижал меня! Во всяком случае, всего лишь задел самолюбие! Больше ничего! Я давно поняла, что здесь, в Хайленде, чувства вообще не играют никакой роли, по крайней мере для воинов!
      Лахлан пожал плечами. Чувства действительно не имели особого значения, и все же он вполне мог изобразить оскорбленное достоинство – в ответ на обиду, нанесенную этой хорошенькой невинной девочке. Ведь он вождь клана и вожак стаи. А поэтому может делать все, что пожелает.
      – Не позволяйте себе даже думать об убийстве! Я ничего для вас не значу, но ведь горцы готовы нести друг другу смерть из-за любой безделицы! – Эмили отошла на несколько шагов и начала бормотать какие-то странные слова. Даже изощренный слух не смог подсказать Лахлану их смысл. В конце концов Эмили замолчала и обернулась, хотя и осталась стоять в отдалении.
      – Я не леди Синклер.
      Вождь расслышал фразу, но смысла не понял. Англичанка не леди Синклер? Получается, она не выходила замуж за Талорка?
      – Хочешь сказать, что лгала?
      – Только один-единственный раз. Очень хотела спасти Кэт и надеялась, что вы сочтете жертву важной для клана.
      – Так, значит, на самом деле ты не замужем за Синклером?
      – Нет. – В беспомощном отчаянии Эмили прижала руки к груди. – Нам только предстоит пожениться, но он ненавидит меня. Не знаю, что делать, если жених все-таки решит отправить меня обратно в Англию. Ведь я должна спасти сестру – любой ценой.
      Слова казались бессмысленными. Впрочем, сейчас все утратило смысл. Гордый вождь думал лишь о том, не уронит ли его достоинства поцелуй, – сдерживаться уже не хватало сил.
      Он не имел права захватить пленницу против воли и оставить себе: ведь она не волчица, а человек. И все же поцеловать… а может быть, и больше…
      Он призывно улыбнулся:
      – Англичанка, подойди ко мне.
      Фиалковые глаза зажглись тревогой.
      – Вряд ли ваша идея удачна.
      Не успела Эмили усомниться, как Лахлан оказался рядом и крепко сжал ее руки. Она замерла, но не испуганно, а скорее изумленно – от теплого прикосновения. А еще от того, что вождь преодолел расстояние с молниеносной, нечеловеческой быстротой. Как ему это удалось? Должно быть, просто обман зрения. Наверное, они стояли ближе друг к другу, чем ей казалось, вот и все. Но ведь она даже не заметила движений. Мелькнуло лишь какое-то размытое очертание. Странно.
      Эмили не сомневалась, что смотрела внимательно. Может быть, моргнула или на мгновение отвлеклась?
      Вождь не сводил с нее жадного взгляда, словно собирался проглотить.
      Рассердила ли его ложь? Может быть, он решил убить ее вместо Талорка? Наверное, стоило упомянуть и о том, что ее смерть тоже огорчит Кэт. Но ведь в отношении Синклера подобный аргумент не возымел действия.
      – Так, значит, ты не принадлежишь Талорку? – В это мгновение голос Лахлана напоминал рычание хищного зверя.
      Эмили покачала головой.
      – Я его невеста.
      – Но еще не жена?
      – Нет, не жена.
      Лахлан прижал ее к себе – так самозабвенно, что разделить их не смогло бы даже дыхание. Его тело казалось огромным и таким горячим, что обжигало даже через одежду Никто и никогда не обнимал ее столь откровенно. Откровенно до неприличия. И все же сухие губы отказывались протестовать.
      Широкая мощная грудь требовательно прильнула к ее груди. Малейшее движение отдавалось странными мурашками, удивительным трепетом, неведомой таинственной болью.
      Карие, с золотом, глаза смотрели пристально. Казалось, нежданная близость ничуть не обескуражила самоуверенного вождя.
      – Ты сказала правду? Он действительно не прикасался к тебе?
      – Да. – Короткое слово далось нелегко.
      Больше Лахлан не произнес ни слова, лишь склонил голову, ни на мгновение не отпуская взгляда Эмили из плена своих всемогущих глаз.
      Губы замерли возле ее губ. Совсем близко – она явственно чувствовала теплое дыхание. Внезапно пронзило странное волнение. Настоянное на испуге, оно в то же время несло в себе восторг и нетерпеливое ожидание. Поцелует или нет?
      Она не должна мечтать о поцелуе, ведь это дурно, порочно. И все же неведомая сила манила, неудержимо влекла.
      Эмили не успела довести мысль до конца – губы Лахлана бережно прикоснулись к ее губам. Теплые и твердые, они дарили удивительное, еще не испытанное ощущение.
      Встав на цыпочки, Эмили пыталась усилить и продлить нечаянное наслаждение.
      Лахлан издал тихий призывный звук и еще смелее завладел ее ртом. Ответ оказался инстинктивным и немедленным. Разворачивалось неведомое, немыслимо увлекательное приключение. Все существо Эмили бурлило и клокотало подобно вырвавшемуся из заточения потоку. Если бы поцелуй продолжался вечно!
      Все, что еще недавно казалось опасным и пугающим, внезапно исчезло, растворилось в пространстве. Не стало холодных родителей, способных расчетливо избавиться от ненужных детей. Не стало грубого вождя клана Синклеров, готового отослать ее домой в обмен на слабую, беспомощную Абигайл. Не стало великанов Балморалов, готовых увлечь ее в неприступный замок и заточить в высокую башню.
      Сейчас Эмили чувствовала себя не пленницей, а вольной, желанной женщиной. Такой свободы еще не бывало, да и повторятся ли удивительные ощущения? Хорошо или плохо, но больше всего на свете хотелось, чтобы они никогда не заканчивались.
      Тело Лахлана оказалась новым, незнакомым, совсем непохожим на ее собственную привычную оболочку… большим, сильным, твердым. Аромат этого тела наполнял и тревожил – пряный, неповторимый, мужской. В глубине существа что-то происходило… рождалась странная пустота, и эта пустота настойчиво требовала наполнения. Однако она не походила на голод или жажду, не лишала сил. Нет, неведомое ощущение дарило стремление жить и требовало лишь одного – постоянной близости притягательного, единственного на свете мужчины. А еще оно каким-то неведомым, таинственным образом рождало сладкую боль между ног.
      Бедра сами собой пришли в движение. Они касались бедер Лахлана, и смелые прикосновения разгоняли поток чувств. Эмили не понимала, что происходит.
      События пугали, но в то же время завораживали. Как стать еще ближе? Этого она не знала – ведь тела и так прижимались друг к другу с нечеловеческой силой.
      Но страстного прикосновения уже не хватало.
      Губы Эмили мягко раздвинулись, впуская аромат и вкус Лахлана. И то и другое показалось слаще меда. Странно, ведь вождя Балморалов никак нельзя было назвать милым и добрым. И все же еще ни разу в жизни ей не доводилось испытывать ничего приятнее этого поцелуя.
      Отчаянно желая добыть еще хотя бы каплю сладкого нектара, Эмили осторожно провела кончиком языка по твердым губам. Лахлан зарычал, словно голодный волк, и от этого звука мощное тело содрогнулось. Волна наслаждения накрыла и Эмили. Дрожь отняла волю, лишила сил и опоры. Но страшнее всего на свете сейчас казалась утрата близости, потеря поцелуя.
      Больше того, хотелось совершать безрассудные, предосудительные поступки… прикасаться и наслаждаться дерзкими прикосновениями. Хотелось ощутить тепло ладоней на лице, на щеках. Хотелось почувствовать кожу, запомнить запах и вкус, чтобы унести их с собой в дальний путь, в вечность. Пальцы, не спрашивая разрешения, гладили причудливую татуировку чуть ниже плеча, на бицепсе, и пытались дотянуться до изображения волка на спине. Так хотелось дотронуться до длинных огненных волос и до темной поросли на рельефно выступающих мускулах груди и живота.
      Эмили даже решилась доверчиво прижать раскрытую ладонь к горячей сильной груди.
      Едва рука коснулась кожи, возникла искра волнения, родилось острое чувство счастья. Самое странное из всех ощущений, которые доводилось испытывать – оно лишь раздувало внезапно разгоревшийся пожар желания. Почему-то казалось, что поцелуй – абсолютно естественная, совершенно необходимая форма общения, а сама она рождена лишь для того, чтобы навсегда остаться рядом с необыкновенным человеком.
      Но ведь это не так – заблуждение, самообман. Он вовсе не был предназначен ей, и она не могла стать его невестой, супругой. Мысль неожиданно доставила острую боль. На глаза навернулись слезы.
      Надо найти в себе силы и сделать шаг назад, отойти в сторону! Остановиться, пока еще не потеряно сердце и не утрачена честь! Чувство приличия и здравый смысл требовали поступить именно так, но сердце кричало, что судьбой дан единственный шанс испытать истинное желание. Замужем за Талорком не удастся познать ничего подобного. Сомнений не оставалось. Запах Талорка нисколько не волновал, а значит, и поцелуи окажутся унылыми, пустыми.
      Скорее всего он ее даже не поцелует. Он ненавидит ее.
      Как она сможет принадлежать человеку, который не испытывает ничего, кроме ненависти?
      И все же разум твердил, что поцелуй – ошибка, опрометчивый шаг, проявление слабости.
      В конце концов Эмили заставила себя прислушаться к голосу разума и попыталась освободиться. Однако в ответ Лахлан крепко сжал обеими руками талию и, приподняв Эмили над землей, привлек к себе. Животом Эмили ощутила твердую, изнемогающую от нетерпения плоть. Лахлан застонал и обнял ее с такой силой, словно хотел вобрать в себя желанную подругу. Наслаждение пронзило, волна восторга захлестнула с головой, и Эмили тоже не сдержала сладострастного стона.
      – Какого черта вы здесь делаете?
      Хриплый голос застал врасплох. Лахлан застыл, еще крепче прижимая к груди нечаянно обретенное сокровище. Однако уже в следующее мгновение поднял голову.
      – Уходи, Ульф.
      – Воины из клана Балморалов не ласкают замужних женщин.
      Слова прозвучали презрительно, уничтожающе. Эмили вспыхнула от стыда и спрятала лицо на плече Лахлана.
      – Она не замужем.
      – Но ведь сама сказала, что замужем.
      – Солгала.
      – А тебе достаточно лишь ее слова? – не унимался Ульф.
      – Да, – прорычал Лахлан и осторожно опустил Эмили на землю.
      Отойдя в сторону, повернулся к брату. Без страстных объятий сразу стало холодно, и Эмили невольно сжала руки. Сейчас Лахлан стоял рядом, однако уже не принадлежал ей. Загораживал от недовольного, не скрывавшего раздражения брата, но не казался союзником.
      Как стыдно: ей хотелось видеть его в этом качестве! Она не замужем, но обручена. Правда, с человеком, который наотрез отказался жениться. Может быть, отказ жениха отменит помолвку? Нет, обратного хода допустить нельзя – ведь при этом неминуемо пострадает Абигайл.
      – С какой стати мы обязаны верить твоим россказням, англичанка? Так или иначе, но ты лжешь, – презрительно фыркнул Ульф.
      – Нет, не лгу.
      Воин резко повернулся к вождю:
      – В любом случае ты не должен был с ней целоваться. Она явилась из вражеского стана, а значит – наш враг.
      – Ошибаешься! Она вовсе не враг! Не смей оскорблять и клеветать! – Голос Лахлана звучал резко, а слова хлестали жестко и безжалостно. Эмили невольно спросила себя, этот ли человек нежно целовал ее всего лишь несколько минут назад.
      Впрочем, гнев брата не произвел на Ульфа ни малейшего впечатления.
      – Еще как посмею! То, что ты поддался зову природы и послушался внутреннего зверя, вовсе не означает, что и я должен отвергнуть голос разума. Остальные воины точно того же мнения. Собрались на берегу и насмехаются, едва ли не пари заключают: успел ты уже ее покрыть или нет.
      От унизительно откровенных слов и грязного предположения у Эмили потемнело в глазах. Так что же, желание Лахлана не утаилось от остальных? Неужели все эти люди полагали, что прямо сейчас он… получил то, чего хотел? Ради всех святых, разве они не поняли, что она честная, порядочная девушка и воспитана в строгих правилах?
      Но ведь всего минуту назад она вела себя иначе, не так, как подобает вести себя девушке строгих правил. Гладила голую грудь едва знакомого мужчины… и даже хотела большего.
      Наверное, ее душа безнадежно развращена.
      – Внутренний зверь вовсе не угнетает, а служит во благо, – резко ответил Лахлан.
      – Ошибаешься!
      Что означал этот разговор? О каком таком звере шла речь? Может быть, Ульф имел в виду, что вожделение – это зверь? Так когда-то говорил священник в поместье отца. Но Ульф вовсе не казался фанатично религиозным человеком, которого пугают земные радости. Или он просто хотел подчеркнуть, что сам не подвластен вожделению и не испытывает предосудительного влечения к пленнице?
      Да, скорее всего так оно и было. Эмили ничуть не обиделась – напротив, скорее почувствовала облегчение.
      Недовольство Ульфа вылилось на брата.
      – В таком случае докажи собственное преимущество, а не превращай ритуал в насмешку!
      Лахлан тяжело вздохнул.
      –  Увы,она невинна.
      Эмили смутилась. В чем же, в конце концов, обвиняют ее эти люди?
      – Так, значит, ты целовал, чтобы определить, принадлежала ли она другому? – В голосе Ульфа мелькнули одобрительные нотки. – Чтобы проверить, говорит ли она истинную правду или лжет?
      – Да.
      В течение нескольких секунд Эмили недоуменно переводила взгляд с одного из братьев на другого. Наконец смысл разговора начал постепенно проникать в сознание. Когда же она ясно поняла, о чем речь, то едва не провалилась сквозь землю. О, если бы бездна разверзлась и поглотила, избавив от позора! Оказывается, она искренне, всей душой поддалась обману и самозабвенно ответила на иллюзию. Объятия и поцелуи оказались всего лишь испытанием правдивости ее же собственных слов. В то время как она открыла душу прекрасным чувствам и дивным ощущениям, коварный вождь холодно и расчетливо выяснял, не солгала ли пленница.
      Как унизительно… и как больно.
      И все же почему он пришел к безошибочному выводу. Ведь она с таким пылом ответила на страстный призыв, так горячо поощряла смелые ласки!
      – Талорк мог отказаться познать жену-англичанку, – задумчиво заметил Ульф.
      – Сын Хайленда не уклонился бы от супружеских обязанностей даже во имя гордости. Честь диктует иное – воздержание от всех остальных женщин. – Лахлан задумчиво, с сомнением покачал головой. – Нет, эта девочка не жена Синклеру. Больше того, даже об обручении мы знаем лишь с ее слов, хотя этой части истории я склонен верить.
      – Так ты полностью уверен в девственности?
      – Он даже не целовал ее.
      Ульф насмешливо взглянул на Эмили.
      – Что, совсем ничего не умеет?
      – Абсолютно чиста, нетронута.
      – Была абсолютно чиста и нетронута – еще полчаса назад.
      Теперь уже тон воина подсказывал, что действия брата казались ему чуть ли не героическими. А она действительно достойна насмешки – сама не ожидала, что способна пылко ответить на поцелуй. Румянец смущения, а может быть, и унижения залил лицо и шею. Ульф, конечно, остался вполне доволен развитием событий, но вот ей самой почему-то не на шутку хотелось задушить Лахлана собственными руками.
      Ведь он обещал не доставлять боли и вновь солгал… на самом деле, боль оказалась куда острее, чем она готова была признать, и затронула не одну лишь гордость. Эмили ощущала себя глубоко униженной и раненной в сердце, но ни за что на свете не доставила бы этим людям темной радости победы.
      Больше она никогда не поверит ни единому слову Лахлана. Нельзя доверять мужчине, который целуется искренне, пылко, самозабвенно, но на самом деле всего лишь искусно притворяется.
 
      Они вернулись к остальным, и Эмили заставила себя попросить прощения у того несчастного воина, которого так больно стукнула палкой. В ответ горец лишь равнодушно пожал плечами и отвернулся.
      Что ж, прекрасно. Она не собирается переживать из-за очередного отторжения. Хватит проявлять чувствительность и мягкосердечие к этим варварам! И так уже слишком серьезно восприняла их мнение. Не она ли провела всю жизнь в доме отца и мачехи, которые ставили ее ниже последней служанки?
      Единственным любящим человеком во всем огромном враждебном мире оставалась сестренка Абигайл. Лишь ради ее безопасности и благополучия Эмили оказалась в стране диких горцев. Для Абигайл она без труда преодолела бы любые трудности и лишения.
      Больше она не совершит попытки к бегству… если, конечно, не будет полностью уверена в цели и успехе побега. Напротив, постарается сбить своих похитителей с толку самообладанием и терпением. Покажет всем, что вовсе не слаба и не глупа, как бы неразумно ни вела себя до этой минуты.
      Подошла Кэт и взволнованно сжала руку подруги.
      – Как ты себя чувствуешь?
      В ответ Эмили стиснула теплые пальцы.
      – Прекрасно. Сама не понимаю, зачем убегала. Глупое малодушие.
      – Слишком разволновалась и не сумела совладать со страхом. Я видела твое состояние и понимала, к чему оно способно привести, да только ничем не смогла помочь. После долгого морского путешествия срыв вполне объясним. Ты же сгорала от ужаса: запах страха витал в воздухе. Конечно, ты искусно его скрывала, но я сидела слишком близко. – В словах Кэт звучало искреннее восхищение. – Даже не знала, что люди – ой, прости, англичане – способны на настоящий героизм.
      Эмили покачала головой:
      – Удивительно, но порою ты говоришь на редкость странные вещи. Да, я англичанка, но ведь принадлежность к нации вовсе не означает слабость.
      Кэт рассмеялась.
      – Это точно. После того как тебе удалось разобраться с воином, который бросился в погоню, никому и в голову не придет считать тебя слабой.
      – С Лахланом я вела себя далеко не столь похвально.
      – Что ж, вполне естественно. Он вождь клана, господин. И ни за что не получил бы власть, если бы не оказался сильнее и умнее всех остальных. – Кэт явно пыталась утешить.
      Может быть, именно поэтому его поцелуи едва не вывернули наизнанку? Если так, то ласки Талорка могли бы оказаться столь же неотразимыми. Однако основанная на новом опыте логика не внушала доверия.

      Эмили не удивилась, когда Лахлан приказал одному из воинов отвезти ее в замок. В конце концов, вождь получил ответ на волновавший вопрос и больше не нуждался в близости. Переживать из-за смены настроений не стоило.
      Воин по имени Ангус протянул пленнице руку, и она с улыбкой оперлась на сильную ладонь. Однако улыбка искренне удивила горца. Он замер от неожиданности, совсем забыв, что должен поднять англичанку на свою лошадь.
      Эмили спокойно ждала. Как же простодушны воины Хайленда! Даже по-детски примитивный план оказался вполне успешным и сразу подействовал.
      – Ангус!
      Окрик Лахлана мгновенно вывел шотландца из оцепенения. Он легко, словно пушинку, поднял Эмили и посадил перед собой.
      Пленница сидела очень прямо, но все же обернулась и подарила еще одну ослепительную улыбку.
      – Благодарю за то, что позволили мне ехать с вами.
      – Он ничего не позволял. Это я приказал, – прорычал Лахлан.
      Эмили словно и не слышала. Она твердо решила, что жизнерадостность не должна распространяться на вождя. С ним не стоит даже разговаривать. А потому молча повернулась и уставилась на дорогу.
      Подъем на скалу оказался не столь устрашающим, как путешествие по воде, и все же несколько раз Эмили благодарила Господа за то, что тот избавил ее от страха высоты. Тропинка серпантином обвивалась вокруг скалы и едва вмещала огромных боевых коней. Справа высилась отвесная стена, а слева зияла грозная бездонная пропасть.
      Если иной дороги к замку не существовало, то трудно было представить, что какой-нибудь неприятельский отряд мог удивить Балморалов неожиданным появлением или вообще подойти к скале – если, конечно, воины клана сами этого не хотели.
      Да, Кэт оказалась права: едва они окажутся за стенами замка, Талорк уже ни за что не сможет их освободить.
      Наконец отряд достиг вершины скалы. Подъемный мост был опущен, так что ничто не мешало проехать в нижний двор. Здесь всадники остановились и спешились. Люди в одинаковых пледах рассматривали пленниц с нескрываемым любопытством. Никто не хмурился, как в замке Синклеров – и это при том, что одежда безошибочно выдавала происхождение обеих.