За ужином Лахлан снова приказал, чтобы Эмили села рядом, слева. Кэт и Друстан остались у себя, так что Ульф сел по правую руку от вождя и всецело завладел его вниманием. Эмили не могла с уверенностью утверждать, что воин специально исключил ее из разговора, но подозревала, что дело обстояло именно так. Ульф определенно ее недолюбливал.
      Конечно, он брат Лахлана, но, даже несмотря на это, она тоже не испытывала симпатии к неприветливому, резкому человеку.
      Эмили машинально ковыряла в тарелке. Есть не хотелось, а потому она внимательно разглядывала собравшихся в зале воинов. Ангус – крикт. Лахлан – тоже. А вот насчет остальных она не знала. Следить за Ангусом и отмечать малейшие особенности его поведения было куда проще, чем следить за сидящим рядом вождем. Но все же Эмили умудрялась украдкой, краем глаза поглядывать и на соседа.
      – Почему ты не спускаешь глаз с моего воина, англичанка?
      Ну вот, хитрость не удалась.
      – А разве я на кого-то смотрю?
      – Может быть, она предпочитает его компанию, – ядовито заметил Ульф из-за плеча брата.
      Эмили недовольно посмотрела на него. Какой неприятный, ехидный человек! Лахлан повернулся к ней:
      – Это правда? Хочешь сидеть с ним за одним столом? – В вопросе слышалось не столько беспокойство, сколько удивление.
      – А если бы это было так, разве что-нибудь изменилось бы?
      – Нет, ничего бы не изменилось.
      Иного ответа трудно было и ожидать.
      – Так зачем же спрашивать?
      – Чтобы знать.
      Ульф издал презрительный звук. Эмили наклонилась и пристально посмотрела на обидчика.
      – А вы всегда такой грубый?
      Воин вскочил на ноги и смерил пленницу, а потом и брата испепеляющим взглядом.
      – И что же, я должен стерпеть и это оскорбление?
      – Если истина вас оскорбляет, то, может быть, стоит изменить манеру поведения, чтобы не пришлось держать за нее ответ? – заметила Эмили, прежде чем Лахлан успел открыть рот.
      – У вас в Англии все женщины такие языкастые? – поинтересовался Лахлан, в то время как брат кипел от праведного гнева.
      Эмили покраснела: в вопросе явственно слышалось обвинение.
      – Нет. Моя мачеха, например, пришла бы в ужас от подобной прямоты суждений.
      И все же мнение Лахлана ее волновало куда больше, чем мнение Сибил. Увы, кажется, оно было столь же отрицательным. Скоро красавец вождь возненавидит ее так же остро, как ненавидела мачеха. А может быть, уже возненавидел? Эмили грустно вздохнула и прямо посмотрела в пылающие обидой глаза Ульфа.
      – Простите. Мне очень жаль, если неосторожные слова показались вам обидными.
      Воин не принял извинения, однако вернулся за стол и продолжил трапезу. Оскорбление ничуть не повредило аппетиту.
      А Эмили так расстроилась из-за неприятного происшествия, что совсем перестала есть. Она сидела и рассеянно переводила взгляд с одного из присутствующих на другого. Вот только на того, кто сидел рядом, смотреть не смела – боялась встретить выражение открытой неприязни и даже отвращения. То самое, которое так часто появлялось на лице Сибил во время разговоров с падчерицей.
      – Новый человек мог бы подумать, что ты шпионишь за моими воинами в пользу Синклеров. – В голосе Лахлана слышалась ирония.
      Эмили заставила себя посмотреть на вождя, но улыбнуться не смогла.
      – Я пленница, а вовсе не шпионка.
      – Почему ты так внимательно разглядываешь моих воинов? – сурово поинтересовался Лахлан.
      Разве могла Эмили признаться, что пытается определить, кто из них оборотни, а кто – обычные слабые люди?
      – Просто интересно смотреть на Балморалов, вот и все. – Она неопределенно пожала плечами.
      – Ты немало времени провела во дворе.
      Осведомленности вождя удивляться не приходилось.
      И без того было ясно, что он внимательно следит за всем происходящим в замке. А за английской пленницей – особенно.
      – Знакомство с членами клана оказалось очень приятным. Вы сказали чистую правду. Никто, кроме Ульфа, даже и не думает относиться ко мне враждебно.
      – Брата очень волнует благополучие клана.
      – А я нанесла оскорбление вождю.
      – Да.
      – О! – Сил для извинения Эмили не нашла – ведь она все еще продолжала искренне считать, что похищать невинных женщин во имя мести – преступление. Что поделать – видимо, им с Ульфом не суждено стать друзьями. Хорошо, что остальные члены клана относятся к ней куда более дружелюбно.
      – А вот Ангус вовсе не ставит мне в пику неосторожные слова.
      Лахлан метнул на нее сердитый взгляд.
      – Не слишком ли ты высокого мнения о моем воине?
      Эмили пожала плечами:
      – Он очень добр.
      – А мы с Ульфом, по-твоему, не добрые?
      – Почему же? Вовсе нет. На самом деле ваше намерение научить меня плавать и есть проявление сочувствия.
      – Но я действительно не добрый человек, англичанка.
      Эмили не хотела соглашаться и в то же время чувствовала, что возражение оскорбит собеседника. Сплошные противоречия. Сначала он обижался из-за того, что добр Ангус, а не он, а потом рассердился, когда добрым назвали его самого.
      – Как бы там ни было, я очень ценю вашу щедрость.
      – А ты не побоялась пойти на озеро с Кэт?
      Вот эту часть дня обсуждать совсем не хотелось.
      – Нет, совсем нет. Близость воды меня не пугает. Просто никогда не захожу глубоко… во всяком случае, не заходила до сегодняшнего утра.
      – Зачем вы отправились в такую даль? Ведь я не давал разрешения выходить за крепостную стену.
      – Кэт очень хотелось посмотреть озеро.
      Лахлан взглянул как-то странно.
      – Ходить на озеро в одиночестве небезопасно.
      – Чего же нам опасаться? – спросила Эмили.
      – В лесу водятся дикие звери, а во время беременности Кэт беззащитна перед ними.
      – Д-дикие звери? – запинаясь, переспросила Эмили. Она, конечно, подумала о Талорке. Оставалось лишь надеяться, что мысли не отразились на лице.
      – Конечно. Кабаны… и волки. – Лахлан действительно смотрел пристальнее, чем обычно? Или просто разыгралось воображение?
      – О!
      – Тебе не стоит ходить на озеро без меня.
      – Хорошо.
      Густые брови озадаченно сдвинулись.
      – Странно… я ожидал очередного возражения.
      – Правда?
      – Да.
      – Так, может быть, я все-таки не настолько упряма, как кажется?
      – Думаю, у тебя просто есть повод согласиться. Скорее всего ты уже и сама убедилась в моей правоте.
      «Или же просто не хотела спорить, чтобы не выдать, что видела на самом деле», – подумала Эмили.
      – Сегодня во время прогулки дикие звери вам еще не встретились? – Острый взгляд Лахлана проникал в душу.
      – Только если считать диким зверем самого господина, – уклончиво ответила Эмили. Ей не хотелось лгать, и в то же время оставалась надежда, что он применит сказанное к самому себе.
      – Порою господин именно таков.
      После откровений Кэт слова Лахлана хлестнули словно плетью. Можно было до конца жизни гадать, какое именно значение вождь вкладывал в свое замечание. Однако пропустить мимо ушей выражение, с которым оно было сделано, казалось поистине немыслимым.
      Ульф вновь завладел вниманием Лахлана, так что Эмили вскоре извинилась и отправилась в свою башню. День выдался чересчур насыщенным, так что хотелось лечь спать пораньше. Она расчесала волосы, закончила обычный вечерний туалет, но вдруг поняла, что усталость куда-то испарилась. Воздух словно наполнился магической энергией, и волшебная сила не позволяла расслабиться.
      Эмили снова оделась и решила вернуться в общий зал. Уже спустилась ночная прохлада. Может быть, там развели огонь? Если долго смотреть на живое пламя, то сон придет сам собой. И уж конечно, спуск и подъем по крутой каменной лестнице утомят и потребуют отдыха.
      В большом зале не оказалось никого, кроме Ульфа и Лахлана. Братья горячо спорили и не заметили появления пленницы. Ей же не хотелось мешать разговору, но в то же время не хотелось сразу возвращаться к себе: ведь для этого пришлось бы опять подниматься по бесконечным узким ступенькам.
      Если подождать в укромном уголке, то воины, наверное, скоро уйдут и тогда можно будет посидеть у камина – огонь и вправду приветливо горел в дальнем конце огромной комнаты. Эмили с тоской взглянула на яркое пятно. Холодная каменная стена, возле которой она стояла, леденила кровь. Нет, нестерпимо! Пленница скользнула в сторону в надежде все-таки добраться незамеченной до живительного тепла. Ведь можно бесшумно пройти в темноте, возле самой стены. Мужчины слишком увлечены спором и чересчур возбуждены, чтобы обратить на нее внимание.
      – Так ты действительно веришь, что Синклер не собирается принимать ответных мер? – горячо воскликнул Ульф, словно призывая брата к ответу.
      На месте Лахлана Эмили ни за что не стерпела бы бесконечных нападок.
      – А тебе не кажется, что он вполне может уважать мою правоту? Захват сестры – всего лишь реституция, возвращение утраченного, – спокойно парировал Лахлан.
      – Нет, это невозможно. Талорк наверняка готовит войну. Нисколько не сомневаюсь в его агрессивных планах!
      – Но нашим шпионам не удалось заметить ни малейших приготовлений.
      – Враг хитер.
      – А я разве не хитер? – с иронией поинтересовался Лахлан.
      – Конечно, нет. Тебя слишком легко обвести вокруг пальца.
      – А если еще никому на свете не удалось это сделать?
      Ульф снова издал характерный презрительный звук, неприятно похожий на храп, и Эмили от возмущения даже остановилась и смерила негодяя презрительным взглядом. Тот, разумеется, ничего не заметил. Он вообще не подозревал о ее присутствии в зале.
      – Если тебя интересует мое мнение, то вот оно: нападение! Нападение опережающее – прежде, чем нападут на нас.
      Решение привело Эмили в ужас. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от отчаяния и бессильного возмущения. Неужели этому жестокому и воинственному человеку безразлична неизбежная гибель ни в чем не повинных соотечественников?
      Лахлан внезапно обернулся. Эмили показалось, что вождь внимательно посмотрел прямо на нее. Нет, это невозможно! Ведь она спряталась в самом дальнем углу, за мощной колонной.
      – Я выбрал иную форму расплаты – не военную.
      – Она недостаточна. Все равно надо срочно вернуть Сусанну и убить кузнеца.
      Эмили в ужасе прикрыла рот рукой.
      – А ты кровожаден, брат, – нахмурился Лахлан.
      – Всего лишь сын собственного отца. А вот можно ли сказать то же самое о тебе?
      Как ни странно, Лахлан не пришел в ярость. Всего лишь слегка рассердился.
      – Так чего же ты все-таки ждешь от меня? Осады замка?
      – Организуй налет. Возьми стены штурмом. Отомсти и исчезни.
      – Я уже отверг твое предложение, когда услышал его в первый раз.
      – И все потому, что не желаешь проливать кровь? – настаивал Ульф.
      – И все потому, что это нелепая форма мести. Другой план устраивает меня куда больше.
      Сейчас голос вождя звучал холодно. Эмили решила, что терпение Лахлана наконец иссякло.
      Она продолжала осторожно пробираться к камину, но вскоре поняла, что подойти близко и остаться незамеченной все-таки не удастся. Впрочем, даже там, где она стояла сейчас, было немного теплее.
      – Так ты осмеливаешься называть меня глупцом?
      – Я назвал глупым не тебя, а твой план. Но теперь спрашиваю, в свою очередь: ты осмеливаешься бросить мне вызов?
      Лицо Ульфа застыло. Воин промолчал.
      Воздух большого зала раскалился от противостояния двух мощных натур.
      Эмили сжалась в своем уголке. Оставалось лишь надеяться, что Ульф все-таки не окончательно безрассуден. Трудно было не согласиться с Лахланом: стремление брата к войне и убийству действительно нелепо, а вдобавок еще и ужасно. Обоим кланам оно не принесет ничего, кроме боли и утрат. Слова Лахлана об ином пути казались разумнее и ближе к жизни.
      Эмили обдумала альтернативу и наконец-то поняла, что история с Кэт – вовсе не эмоциональная попытка выместить зло на невинной и беззащитной женщине. Нет, на самом деле так решалась серьезная проблема, которая могла бы принести много горя.
      Правда заключалась в том, что здесь, среди Балморалов, им с Кэт жилось лучше, чем в клане Синклеров. Кэт если еще и не влюбилась по уши в нового мужа, то готова была влюбиться. Ну а саму Эмили радовали ласки Лахлана и отчаянно пугала мысль о прикосновениях Талорка. По словам подруги, Сусанна обрела счастье в объятиях Магнуса. Гибель мужа от рук бывших сородичей неминуемо раздавила бы ее.
      Выбирая между жизнью и смертью, Лахлан выбрал жизнь. Этим все сказано. Эмили сомневалась, мог ли проявить подобную мудрость благородный лорд Гамильтон, ее отец. Ульф явно оказался к этому не способен.
      Братья стояли совершенно неподвижно, в напряженных, застывших позах. Трудно было предположить, что произойдет в следующий момент.
      Лахлан скрестил руки на груди. Казалось, он возвышался над братом, словно скала, – и это при почти одинаковом росте.
      – Обнажи горло или неси меч.
      – Горло обнажают волки. Я – человек.
      Эмили в ужасе прикусила губу.
      – Ты – крикт. И к тому же мой брат.
      Ульф нервно дернулся и поднял голову так, что горло оказалось беззащитным.
      Лахлан что-то произнес. Эмили не разобрала слов: они звучали не по-гэльски. Ульф ответил так же непонятно, а потом резко повернулся и вышел из зала.
      Эмили выдохнула. Оказалось, что все это время она стояла затаив дыхание и отчаянно дрожа от страха.
      Лахлан взглянул в ее сторону.
      – Подойди, англичанка.
      В этот самый момент Эмили безоговорочно, с кристальной ясностью поняла, что Кэт говорила чистую правду. Ульф даже и не подозревал о ее присутствии, а Лахлан заметил сразу, едва она вошла. Правда, вида не подал. Он действительно смотрел на пленницу тогда, когда она ощутила на себе его взгляд. Но самым убедительным доказательством, конечно, служил приказ обнажить горло. Эта традиция не принадлежала людям, и в момент высшей ярости именно она выдала истинную природу Балморала.
      Лорд Гамильтон приказал бы провинившемуся воину встать на колени. И даже в этой беззащитной позе мог бы ударить.
      Эмили понимала, что прятаться бесполезно, и покорно вступила в круг тусклого света.
      – Почему вы ни словом не обмолвились о том, что знаете о моем присутствии?
      – Решил, что не стоит. Ты слишком плохо влияешь на брата – пробуждаешь в нем самые низменные чувства. Не хотел провоцировать лишние неприятности.
      – Но я вовсе не хочу плохо влиять на Ульфа.
      – А я тебя и не виню.
      – Правда? Даже несмотря на мой длинный язык?
      – Мне твой длинный язык даже нравится. Только Ульф не настолько терпелив.
      – О! – Эмили нервно облизнула губы. – Так, значит, в разговоре с вами я могу говорить все, что думаю? Вы не обидитесь?
      – Если ты вдруг перейдешь границы дозволенного, я непременно потребую отмщения, но совсем не тем способом, который проповедует брат.
      Почему-то обещание не испугало. Напротив, очень захотелось обидеть всемогущего вождя.
      Балморал улыбнулся, словно понял желание. Эмили тяжело вздохнула:
      – Но вы же не сможете убить брата.
      – Тебя это удивляет? Что, в Англии родственники не останавливаются перед убийством?
      Лахлан стоял спокойно, даже расслабленно. Но в то же время во всем его облике ощущалось внутреннее напряжение, которое не могли скрыть ни поза, ни выражение лица.
      – Мне почему-то казалось, что вы не остановитесь ни перед чем – лишь бы сделать по-своему.
      – Неужели?
      Эмили потупилась:
      – Я ошибалась.
      Во взгляде Лахлана мелькнул молчаливый вопрос.
      – Я говорю о мести. Дело в том, что вы могли бы поступить куда более жестоко, чем похитить Кэт и выдать ее замуж за своего военачальника.
      – Ты так считаешь?
      Эмили словно попала в поле непреодолимого напряжения и подходила все ближе – до тех пор пока не оказалась почти вплотную к тому, от кого исходила таинственная сила.
      – Да, я так считаю. А еще считаю, что если бы вам непременно требовалось уязвить гордость Талорка, а заодно и чувства других, то вы запросто могли бы использовать меня, а потом бросить. Но вы этого не сделали. Так что я напрасно обвиняла вас в черствости и бессердечии.
      Слова несли истинную правду – могучий вождь не причинил ей ни капли вреда.
      – Использовать женщину – удел слабого.
      – Думаю, Ульф непременно возразил бы. И все же поэтому вы были так уверены, что Друстан не обидит Кэт?
      – Друстан не слаб.
      – И вы тоже.
      – Ульф как раз считает меня слабым.
      – Ульф слишком горяч, вспыльчив и кровожаден. Если страдает его гордость, то ему все равно, кого он ранит или убьет. Главное для него – месть. Вряд ли из вашего брата смог бы получиться хороший вождь. Клан не вылезал бы из кровавых побоищ.
      – Согласен.
      – Счастье, что вы родились первым. – Потребность дотронуться до статного красавца росла с каждой секундой.
      – Нет, я не старший брат. Ульф родился на два года раньше.
      – И все же вождем клана оказались вы, а не он!
      – После смерти отца Ульф не стал претендовать на его место.
      – Потому что знал, что не сможет победить вас.
      – Да. Будь он глуп, это обстоятельство не имело бы значения и он все равно бросил бы мне вызов.
      – Вы восхищаетесь старшим братом.
      – Да, у него немало достоинств.
      – И вас больно ранит его критика.
      – Воин не имеет права на излишнюю чувствительность.
      Не в силах сдерживать желание, Эмили положила ладонь на мускулистую грудь Лахлана – на сердце.
      – А мне кажется, воин тоже подвержен чувствам, но просто старается их скрыть, – возразила она.
      В это самое мгновение тело независимо от ее воли вздрогнуло от узнавания близости. И даже то тайное местечко, которое отвечало только Лахлану, томительно заныло, прося чего-то неизведанного – новых ощущений, которым трудно было подобрать название. Неожиданно выступила влага, и Эмили смущенно сдвинула ноги в попытке унять странные проявления желания.
      Ноздри Лахлана едва заметно затрепетали. Он, без сомнения, почувствовал, что происходит с телом той, которая стояла так близко и смотрела так доверчиво.
      – Я не настолько слаб, – ответил он.
      – Мой отец тоже был сильным человеком. И все же, потеряв любимую жену – мою мать, – как будто потерял часть себя. Так что воины испытывают глубокие чувства, даже против собственной воли.
      – Твой отец гадко обошелся с тобой.
      – После того происшествия на пруду он больше ни разу даже пальцем меня не тронул.
      – Может быть, физически и не тронул, но ранил твое нежное сердце.
      – Откуда вам известно? – Вопрос прозвучал шепотом.
      – А как же иначе? Отправил в чужой далекий Хайленд. Приказал выйти замуж за совершенно незнакомого человека. Заставил платить за свои ошибки. Он вовсе не ценил тебя в той мере, в которой отец должен ценить дочь.
      – Я же говорила, что сама напросилась сюда.
      – Из-за страха, что они отправят глухую сестру.
      – Да.
      – То есть отец фактически заставил тебя совершить этот шаг.
      – Не отец, а Сибил.
      – Должен сказать, что ты ошиблась не только в моем характере.
      – А в чем же еще? – с улыбкой уточнила Эмили. Самоуверенность вождя казалась занимательной и даже симпатичной.
      – В нашей стране Абигайл не чувствовала бы себя несчастной.
      – Скорее всего вы правы. Думаю, что со временем смягчился бы даже Талорк. Она удивительно мила и обаятельна.
      – В таком случае вы с сестрой очень похожи.
      Эмили не придумала, что ответить на неожиданное замечание, и несколько долгих мгновений молча смотрела в темные глаза с манящими золотыми ободками.
      Лахлан бережно провел пальцем по пухлым, почти детским, губам. Неожиданное ласковое прикосновение заставило Эмили вздрогнуть.
      – Ты надежная подруга. Кэт повезло.
      – Я люблю ее.
      – И она тебя тоже любит.
      – Да, наверное.
      – Очень любит. Даже обидела Друстана настойчивыми просьбами отпустить к тебе. Так волновалась, что хотела как можно скорее убедиться, что с тобой все в порядке.
      – А он что, надеялся, что Кэт поверит ему на слово? – предположила Эмили. Она уже начинала понемногу понимать характер горцев.
      – Да.
      – Вы оба так самоуверенны!
      – Но ведь не жестоки?
      – Нет. Не стала бы обвинять вас в жестокости.
      – А Ангус?
      Эмили смутилась.
      – А что Ангус? Его я никогда не считала жестоким. Разве только за компанию с остальными.
      Известие явно не порадовало Лахлана.
      – Тебе очень нравится с ним общаться.
      – Но не больше, чем с вами. Я не давала повода для обобщений.
      – Разве?
      – Конечно. Этого просто не могло случиться, потому что мне очень приятно общаться с вами.
      Скорее всего не стоило открывать душу. И все-таки какая-то часть существа требовала поведать, какое огромное место он занял в ее сердце.
      Взгляд Лахлана изменился. В глазах мелькнула едва уловимая искра, которую можно было принять за облегчение.
      – Приятно слышать.
      – Правда?
      – Хотя такого и не должно быть.
      Эмили не стала спрашивать почему. Догадаться было нетрудно. Ей и самой не хотелось думать о невозможности будущего вдвоем с этим необычным человеком.
      – Наверное, рядом с вами я веду себя как самая настоящая распутница. Но в моей душе нет ничего безнравственного. Просто к вам я испытываю какое-то необычное чувство – как ни к кому другому.
      – А как же Талорк?
      – Попрошу его не отсылать меня домой. Но выйти за него замуж не смогу. Впрочем, думаю, он и сам не будет настаивать.
      Оборотень Талорк наверняка хотел жениться на англичанке не больше, чем Лахлан. Разница, однако, заключалась в том, что между ним и Эмили не возникло даже искры желания.
      – Почему же не сможешь? Из-за моих прикосновений?
      – Да, – едва слышно прошептала Эмили. Она постеснялась добавить, что не может представить близости с другим мужчиной. И так уже раскрыла сердечные тайны.
      – Боишься, что он сочтет тебя испорченной моим прикосновением?
      – Нет.
      – Значит, просто не хочешь, чтобы он прикасался к тебе так же, как и я?
      Балморал понимал слишком многое. Эмили промолчала.
      – Но ведь я только начал прикасаться к тебе. Вместе нам дано познать бескрайние удовольствия – не доходя до крайности, не лишая тебя девственности. Ты даже представить не можешь, какие интимные ласки нас ожидают.
      Иногда Лахлан выражался до отчаяния прямолинейно. Но Эмили не обижалась, а лишь смущалась – оттого что сама ни за что не смогла бы говорить так честно и открыто. Во всяком случае, пока.
      – Я ведь была рядом с вами обнаженной, – напомнила она. – Разве это не предел интимности?
      – Ты всего лишь училась плавать. – Лахлан неожиданно заключил ее в объятия. – А сейчас пришло время научиться многому другому.
      Вождь отнес Эмили к камину и, не выпуская, сел в глубокое просторное кресло.
      – Прямо здесь? – изумленно воскликнула Эмили. Почему же он не выбрал более укромное место? Сейчас зал был пуст, но кто знает, что произойдет через несколько минут?
      – Если мы окажемся в комнате, то я не выдержу: погружусь в тебя и забуду о последствиях! – признался Лахлан глубоким гортанным голосом. Лишь тембр выдавал глубину чувств, которые вождь тщательно скрывал и в поведении, и в разговоре.
      – Но этого вы допустить не можете.
      – Нет.
      Эмили понимала, что причина заключается именно в необходимости воздержания, и даже знала почему. Но все же было больно. И ужасно обидно. Наверное, она уже любила гордого, сильного и в то же время чуткого горца. Какая разница, оборотень он или нет? Сейчас это уже не имело ни малейшего значения. Единственно важным казалось само чувство. Оно возникло в душе, и Эмили ни на секунду не сомневалась, что останется там навсегда, до конца дней. Балморал завладел сердцем, но сам хотел лишь обладания телом.
      Она готова отдать все, что он потребует, по доброй воле и без лишних условий, просто ради тех долгих, беспросветно одиноких лет, которые маячат впереди. С ней останутся воспоминания о минутах счастья.
      Эмили крепко, обняла Лахлана за шею и поцеловала. Потом тихо проговорила в самые губы:
      – Заставь меня забыть.
      – Забыть что?
      – Все.
      Так он и сделал.
      С того самого мгновения, как Лахлан ответил на поцелуй, Эмили забыла обо всем на свете. Остался лишь он, и только он. Она сидела у него на коленях, и все же пока хватало лишь поцелуев. Его губы творили чудеса чувственности, но сам он оставался в полной неподвижности. И все же Эмили тонула в море желания.
      Каждое прикосновение будило страсть, настойчиво требовало познать бесконечные волшебные ощущения, которые мог подарить возлюбленный.

      Губы Эмили повторяли каждое движение губ любимого. Обоняние ловило терпкий, возбуждающий аромат зрелой мужественности. Да, может быть, Лахлан – лишь наполовину человек, а вторая половина неукротимой натуры принадлежит волку. Главное, что в нем сосредоточилось все, о чем она могла и умела мечтать. Только что осознанная любовь расцветала в душе и сердце – до тех пор, пока острая, но прекрасная боль не обожгла грудь.
      Эмили открыла рот, чтобы впустить язык возлюбленного, но Лахлан внезапно, с неожиданным резким проклятием, откинул голову.
      – Мы должны остановиться.
      – Почему? – ошеломленно спросила Эмили. Голос прозвучал странно, словно чужой. Нет, она совсем не хотела останавливаться. Поцелуи только что начались.
      – Я думал, что смогу ласкать тебя, доставить удовольствие… но чувствую, что плохо владею собой. Боюсь, вовремя сдержаться не удастся.
      – Не понимаю. Объясни.
      – Ссора с братом оставила агрессивную энергию, которую необходимо как можно быстрее сжечь. Однако если я сожгу ее так, как мечтаю, то непременно нарушу данное обещание.
      – Мне все равно. Даже если это случится, ты не услышишь ни единой жалобы. – Сейчас голос Эмили звучал почти умоляюще.
      Лахлан вздрогнул.
      – Зато мне не все равно, – заключил он резко.
      Эмили выпрямилась и отстранилась настолько, насколько это оказалось возможным у него на коленях. И в такой позе явственно ощущала все, что скрывал плед. Ощущение подсказывало, что воин не кривил душой: контроль над собственным телом действительно достиг предела. Но даже это обстоятельство не смягчило горечь отказа.
      – Все из-за того, что ты не хочешь брать на себя ответственность? – с болью уточнила Эмили.
      – Да. Ведь ты девственница.
      – Ну а если я сама предложу тебе свою девственность?
      – Подумай хорошенько. Ты готова с ней расстаться всего лишь потому, что я подарил тебе еще не изведанные чувства. Потому что сейчас полнолуние. Потому что я близок… мы слишком близки. Не следовало затевать ласки сегодня, но ты окончательно вскружила мне голову.
      – Так ты считаешь, что мы оба не владеем собой?
      – Да.
      – Но я вовсе не ощущаю каких-то излишних чувств, от которых необходимо как можно скорее избавиться. – Конечно, если речь шла не о любви. А о ней речь действительно не шла. – Если я предлагаю себя, то твердо знаю, что делаю.
      – Не знаешь. Потому что не знаешь и не понимаешь тайну сегодняшнего вечера. И вообще многого не понимаешь.
      – И эта тайна означает, что я не в состоянии понять даже сути собственных стремлений?
      – Да.
      – А почему таинственные знания так важны?
      – Я не нарушу данного слова и не позволю зверю одержать верх.
      Теперь уже Эмили понимала, что, говоря о звере, Лахлан вовсе не имел в виду вожделение. Он, несомненно, говорил о волчьей натуре. Но какая же связь между ее искренним предложением и двойственной сущностью любимого? И так ли уж важна эта связь? Зачем о ней знать?
      Она не собиралась умолять, вовсе не было необходимости следить за ходом мысли Лахлана, чтобы понять: если бы его желание было столь же сильным, как ее, он ни за что бы не отказал. Принял бы предложение с радостью, с готовностью. Ну а так оставалось лишь с горечью признать, что хотя чувство и взаимно, однако далеко не равноценно по силе. И все же, какая доля ее собственного желания основана на любви? Лахлану нравилось прикасаться к ней, и в то же время он совсем ее не любил.
      Нет, никакие сравнения и сопоставления невозможны.
      Эмили смахнула слезы обиды и проглотила горечь отказа. Осторожно провела пальцем по татуировке на бицепсе. Да, вот он – символический знак криктов; во всяком случае, один из знаков. Еще один она видела на спине. Теперь Эмили понимала, что примитивное изображение на спине должно было представлять волка. Но вот узор на руке казался куда сложнее. Такого не было больше ни у одного из воинов.