Мысли проносились в голове Эмили, словно пчелы, взбудораженные неосторожным пасечником.
      Их, казалось, так много, что трудно было остановиться хотя бы на одной. Образы и слова смешались в странную пеструю массу, еще более запутанную, чем учебник латыни. Ах, если бы каким-то чудом рядом могла оказаться мудрая аббатиса! Она-то наверняка помогла бы разобраться в сложной ситуации – так же как помогала понять язык церкви.
      Голые каменные стены маленькой комнатки не просто обступали – они отчаянно давили. Эмили соскочила с кровати. Нужно срочно выйти из башни, глотнуть свежего воздуха!
      По крутой лестнице пришлось спускаться медленно, осторожно, чтобы не скатиться кубарем. Вынужденная осмотрительность оказалась полезной – мысли начали постепенно успокаиваться и обретать видимую форму.
      Первым зримым образом, за который можно было ухватиться, оказался чудовищный волк-оборотень из тех бесконечных сказок, которые каждый вечер рассказывала возле кухонного очага добрая экономка. Старая шотландка так живо, так подробно описывала пугающее создание, что в конце концов фантастический герой начал являться во сне. Маленькой девочкой Эмили даже мечтала стать такой же сильной и отчаянной, чтобы больше никогда не пришлось бояться – никого и ничего.
      Не дрожать у воды. Не пугаться отцовского гнева. Не думать о подозрительности и ехидстве Сибил. Не терять рассудок от жутких мыслей о смерти, которая так жестоко отняла у нее любимую маму. Как хотелось стать независимой, уверенной, гордой!
      И все же даже в самых смелых фантазиях трудно было представить, что на жизненном пути встретится кто-то, самоуверенно считающий себя похожим на сказочных оборотней. Кэт называла себя волчицей, а Лахлана – волком. От одного воспоминания о рассказе подруги руки покрылись гусиной кожей, а по спине побежали мурашки.
      Поцелуи Лахлана приносили доселе неведомое изысканное наслаждение и заставляли мечтать о новых безрассудно-смелых прикосновениях. Но ведь если Кэт говорила правду, то получалось, что Эмили мечтала о ласках зверя. Неужели она настолько порочна? Нет, Лахлан не зверь… вернее, не совсем зверь. Он человек, способный принимать облик зверя. А ведь это совсем другое, разве не так?
      У подножия лестницы Эмили вновь оказалась в полной растерянности. К счастью, дверь на улицу оставалась открытой. Эмили помнила, что она была неподъемно тяжелой. Кэт, словно между прочим, отстранила подругу и толкнула ее сама. Тогда Эмили решила, что просто не знает какого-то секрета. Теперь же спрашивала себя, не таится ли секрет в волчьей силе.
      Обдумывая эту новую загадку, Эмили кивнула стоявшим на крыльце воинам. Внимательно всмотрелась: кто из них оборотень, а кто просто человек? Нет, никаких видимых различий заметно не было. Как же определить? Существует ли надежный способ? По каким признакам Кэт узнала, что Ульф – человек? Воины, в свою очередь, ответили недвусмысленными взглядами: должно быть, решили, что красотка кокетничает. Эмили покраснела и поскорее отвернулась. Если бы она так уставилась на кого-нибудь из воинов отца, Сибил наверняка хватил бы удар.
      Эмили постаралась переключить внимание, но остановиться уже не могла: всех и каждого, кто оказывался рядом, разглядывала с пристальным интересом. Кэт сказала, что лишь немногие из членов клана обладали таинственным даром. Так как же определить, кто оборотень, а кто нет? Никаких явных отличий не существовало. Так, может быть, все вокруг просто люди? Предположение, конечно, логичное, и все же вряд ли верное.
      Многое из сказанного Лахланом свидетельствовало, что он считал себя больше чем человеком. Если вождь действительно был оборотнем, то слова оказывались чистой правдой. Конечно, давала себя знать и очевидная самоуверенность. Но даже в этом случае… и внешность, и поведение ярко свидетельствовали, что дело не просто в заносчивости и тщеславии могущественного вождя. Сколько раз он упоминал о внутреннем звере! А поразительно тонкий слух? А удивительное обоняние?
      Эмили отправилась на кухню и спросила, не найдется ли для нее какой-нибудь работы. Дела, к сожалению, не нашлось, но зато удалось познакомиться с кухарками. Нельзя сказать, что женщины излучали симпатию. Скорее они отнеслись к новенькой со сдержанным интересом. Впрочем, шотландкам очень польстило ее стремление запомнить их сложные имена, равно как и комплименты в адрес недавнего обеда.
      Эмили вышла из кухни и вдалеке увидела священника. Правда, святой отец ее не заметил. Хотелось выяснить насчет оборотней; спросить, действительно ли некоторые из членов клана – волки. Он наверняка знал правду. И все же безопасность Кэт показалась важнее. Пугала сама мысль о возможности навлечь на любимую подругу подозрение в измене.
      Эмили со страхом думала, что с той может произойти что-нибудь плохое: например, реализуются угрозы, которые принес с собой Талорк. Правда заключалась в том, что этот угрюмый вождь вел себя далеко не так прямолинейно и даже грубо, как Лахлан. И все же существовала заметная разница: Эмили не испытывала к Синклеру того несомненного чувства, которое так влекло ее к Балморалу. Кэт, однако, искренне любила брата и, должно быть, отчаянно за него волновалась.
      Несмотря на мучительные сомнения в реальности оборотней, предстояло приложить усилия и попытаться удержать Лахлана в замке.
      Приняв твердое решение, Эмили немного успокоилась и направилась обратно в комнату, чтобы привести себя в порядок перед ужином. По дороге между делом помогла детям, которые тащили из колодца тяжелые ведра с водой.
 
      Кэт ждала возвращения Друстана. Сидела на скамейке и не спеша, старательно расчесывала густые волнистые волосы.
      Узнав о том, что муж хочет ее видеть, она первым делом подумала о новых любовных утехах. Теперь, когда Эмили уже не грозила прямая опасность, перспектива вовсе не отталкивала. Напротив, восхитительная ночная близость казалась желанной – особенно сейчас, когда появление на острове Талорка угрожало серьезными неприятностями.
      Однако все оказалось иначе. Друстан пришел в сопровождении экономки – суровый, неприветливый и холодный. Сухо и официально сообщил, что отныне Кэт предстоит вести хозяйство в замке, поскольку вождь не женат. Изложив задачи, супруг тут же ушел.
      Марта подробно рассказала новой госпоже о сложном устройстве огромного замка и показала все закоулки – от башен до подвала. Владения Балморала оказались в несколько раз больше владений брата, и это обстоятельство приводило в растерянность. Внизу, как раз под покоями Друстана, помещалась казарма, в которой жили не меньше двух дюжин воинов. Сама экономка вместе с мужем и двумя детьми занимала комнаты, расположенные рядом с большим залом. Апартаменты вождя располагались над большим залом, возле открытой галереи. Разговорчивая Марта не преминула добавить, что галереей не пользовались с тех самых пор, как умерла достойная матушка вождя.
      Кэт представила, как они с Эмили прогуливаются по галерее в окружении целой ватаги детишек. Картина оказалась настолько яркой, увлекательной и жизненной, что захватила целиком. Слова Марты воспринимались с трудом. Пришлось зажмуриться, чтобы прогнать заманчивое видение. И все же оно упорно возникало снова и снова, как будто подсказывая, что Бог послал Эмили в Хайленд вовсе не для Талорка, а для вождя клана Балморалов.
      Наверное, это было всего лишь своеволие мечты – и все-таки, едва Кэт вернулась к себе и прилегла отдохнуть, образы тут же настойчиво явились вновь. Ночь прошла почти без сна, и теперь беременность диктовала свои условия и требовала дополнительного отдыха.
      Кэт проснулась, взволнованная и одновременно заинтригованная сновидением.
      Друстан до сих пор не вернулся.
      Эмили обмолвилась, что Лахлан не ждал появления Друстана на службе раньше чем через два дня. Это означало, что из-за свадьбы воина освободили от обычных обязанностей. Но, судя по всему, не заметив в жене особого энтузиазма, Друстан самостоятельно решил вернуться к работе. Кэт и сама не понимала, отчего так расстраивается, но все же с трудом сдерживала слезы и всеми силами пыталась отвлечься от грустных мыслей.
      Надо сказать, поводов для серьезных размышлений вполне хватало. Начать с того, что без разрешения вождя она раскрыла секрет клана – да еще обычному человеку. Означало ли это, что теперь следовало признаться в содеянном Лахлану? Будь на его месте Талорк, Кэт непременно бы призналась – как бы ни гневался и ни кричал брат. Ему она безгранично доверяла. А вот подобного доверия к новому господину до сих пор не испытывала.
      А может быть, необходимо рассказать о проступке Друстану? Он, конечно, обо всем расскажет вождю. Надо ли сообщить о появлении на острове Талорка? От этой мысли сердце пронзила мучительная боль. Да, верность новому клану требовала сказать правду. И все-таки как это сделать? Разве подобное предательство возможно? Стоит раскрыть тайну, как стая тут же бросится на поиски врага. А когда найдет, в живых ни за что не оставит.
      Если рассказать Друстану об откровенной беседе с Эмили, то придется соврать насчет побудительных мотивов. Что страшнее – ложь или молчание? По отношению к супругу и то и другое выглядело некрасиво, даже непорядочно. И все же выхода не было.
      Кэт настолько глубоко погрузилась в собственные мысли, что заметила Друстана лишь тогда, когда тот оказался прямо перед ней, и от неожиданности даже вздрогнула.
      – Ой! Ты вернулся!
      Друстан положил тяжелые ладони на плечи жены и большими пальцами провел по ключицам, словно подчеркивая обладание. Густые брови озабоченно сошлись у переносицы. Зеленые глаза смотрели так пристально, как будто пытались проникнуть в потаенную глубину души.
      – Хорошо себя чувствуешь?
      – Да, все в порядке, – торопливо успокоила Кэт, опасаясь, что супруг прочитает ее мысли. – Что тебя взволновало?
      – Ты не слышала, как я вошел.
      – С чего ты взял?
      Друстан насмешливо улыбнулся, но ничего не ответил. Разумеется, она его не слышала. Это было совершенно очевидно. А едва заметила, подскочила, как ошпаренная кошка. Так стоило ли удивляться вопросу? Ведь Друстан не мог читать ее мысли. Даже если бы между молодоженами возникла истинная близость, все равно они не получили бы возможности мысленного проникновения. Смогли бы слышать лишь молчаливое обращение супруга.
      А они с Друстаном вовсе не были истинно близки. Увы, она досталась ему всего лишь как трофей, как выкуп за украденную сестру. И ничего больше.
      – Я… – начала было Кэт, но тут же замолчала. На груди мужа кровоточила глубокая рана, на руке чернел огромный синяк. Вдобавок он с головы до ног был покрыт грязью. Кэт мгновенно стряхнула с плеч руки мужа и, словно пружина, вскочила на ноги.
      – Что случилось? Ты дрался? – Горло сжалось от невообразимого ужаса. Неужели Талорка все-таки обнаружили?
      Друстан взглянул озадаченно, явно не понимая бурной реакции на столь незначительные раны.
      – Просто тренировался с воинами.
      – О! – Чувство облегчения оказалось столь же бурным, как и недавняя тревога.
      – Сейчас намочу полотенце и попробую очистить раны.
      – Рану. Она всего одна. Но если хочешь, можешь вымыть меня целиком.
      Призывная интонация снова взбудоражила и без того напряженные нервы Кэт. И озабоченность, и легкая насмешка в голосе мужа звучали куда приятнее, чем непреодолимая холодность.
      Кэт метнулась через всю комнату к столу, на котором стоял кувшин, неуклюже наполнила таз, расплескав при этом немало воды.
      – С удовольствием вымою… если процедура доставит тебе удовольствие.
      – Правда? Так что же, прикасаться ко мне не так противно, как терпеть мои прикосновения?
      Кэт быстро обернулась и удивленно заглянула в зеленые глаза. Хотя лицо выглядело бесстрастным, в них пылал яркий огонь. Кэт почувствовала, как неумолимо тает.
      Она твердо выдержала взгляд и не отвела глаз.
      – Сегодня утром я вовсе не имела в виду, что твои ласки не доставляют удовольствия.
      – И все же сказала именно это – открыто и прямо.
      Друстан скрестил руки на груди и прислонился к стене в непринужденной, расслабленной позе.
      – Но я говорила вовсе не о том.
      Густые брови вопросительно поднялись.
      – Ах так? О чем же?
      Кэт подошла и принялась осторожно стирать грязь со щеки мужа. Тело молниеносно отозвалось на близость, но Кэт не поддалась предательскому порыву.
      – Просто очень беспокоилась о судьбе подруга и обиделась: ведь ты даже не заметил моей тревоги и не захотел облегчить страх. Наслаждение интересовало тебя куда больше!
      – Так, по-твоему, борьба со страхами входит в мои обязанности?
      – Когда это возможно, да. – От старания Кэт прикусила губу и принялась бережно, едва касаясь, обмывать рану на груди. К счастью, она оказалась не слишком глубокой и кровь уже успела засохнуть.
      – Так что же, Фергюс нежно заботился о твоих чувствах?
      – Мне редко доводилось посвящать его в свои страхи. Просто не возникало необходимости.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что этот идеальный муж, воплощение супружеских добродетелей, вовсе не был настолько дорог тебе, как казалось еще сегодня утром?
      – Да, это правда.
      – Значит, вы так и не достигли истинной близости?
      Кэт закончила обрабатывать рану на груди и начала мыть руки.
      – Нет.
      – Странно. Сегодня утром мне показалось, что твой первый муж – далекий и недостижимый идеал.
      – Ты же Балморал, да к тому же еще и волк. Это означает, что подобные мысли тебе неведомы.
      – Неужели?
      Кэт рассмеялась. Смех прозвучал чувственно, чуть хрипловато – так подействовали прикосновения, которые должны были казаться совершенно невинными.
      – Конечно. Ты же еще более самонадеян, чем мой брат.
      Друстан положил ладони на округлившуюся талию.
      – Это упрек?
      Кэт облизнула губы. Полотенце застыло в воздухе.
      – Нет.
      – Я вовсе не хотел смущать тебя в присутствии матушки.
      – Спасибо, что сказал. Это важно. Понимаю, что наш брак – результат не совсем обычных обстоятельств, и все же это брак, и ничто иное. А потому очень хотелось бы, чтобы свекровь относилась ко мне по-доброму.
      – Ты ей очень понравилась. Считает, что ты просто замечательная.
      Кэт не слишком поверила утверждению, но стремление сказать приятное порадовало.
      – Спасибо.
      – Утром тебя обидели слова о желании поскорее вернуться в постель?
      – Очень обидели.
      – Но я вовсе не собирался пренебрегать твоими переживаниями. Потому и сказал, что Лахлан не сделает англичанке ничего плохого.
      Друстану хотелось, чтобы Кэт поверила сразу и безоговорочно. Но этого не произошло. Она тяжело вздохнула:
      – Этого было мало. Чтобы успокоиться, требовалось срочно повидать Эмили и удостовериться, что все в порядке.
      – Ну и что, удостоверилась? Подружку никто не обидел?
      – Да, все очень хорошо. Лахлан действительно учит ее плавать.
      – Видишь, твои страхи оказались безосновательными. Надо было поверить мне на слово.
      – Разве я могла это знать?
      – Но ведь я твой супруг.
      – И что же из этого следует? Ты супруг, но жена для тебя ничего не значит… как личность. Просто средство, орудие мести. Твой господин хотел ответить оскорблением на оскорбление и для этого выбрал меня, сестру обидчика. – Кэт попыталась было освободиться, но не тут-то было.
      – Ты принадлежишь мне. И прав на месть клану Синклеров у меня ничуть не меньше, чем у Лахлана.
      – И потому ты не мой супруг, а мой похититель. А свадьба – всего лишь способ мести: и твоей, и господина.
      – Я твой супруг, – упрямо, настойчиво повторил Друстан.
      Кэт опустила глаза. Он прав. Хорошо это или плохо, а именно с этим человеком-волком ей предстоит провести жизнь.
      – Да, ты мой супруг. Согласно закону церкви, – не удержавшись, добавила она.
      – А еще – согласно твоей клятве и твоему собственному признанию не далее чем вчера вечером.
      Кэт решила не отвечать на выпад.
      – Но ведь ты не испытываешь ко мне никаких чувств?
      – А тебе хочется, чтобы я их испытывал?
      – Какой женщине этого не хочется? В конце концов, я твоя жена. Нам предстоит провести рядом немало лет.
      – Ты не откровенничала с Фергюсом. И все же позволь спросить: он любил тебя?
      Кэт и вправду этого не знала. Если и любил, то ни разу не признавался в своем чувстве.
      – Он был внимателен.
      – А я нет?
      – Ты отмахнулся от моего страха за Эмили так, как будто он ровным счетом ничего не значил.
      – Я же сказал: страх безоснователен. И все же согласился поговорить с Лахланом за обедом, хотя сначала планировал не выходить из спальни по крайней мере дня два. Это называется «отмахнулся»?
      – Но…
      – Ты слишком нетерпелива.
      – А ты слишком непонятлив. Я боялась за Эмили, неужели не ясно?
      – Если бы доверилась мне, то бояться было бы нечего.
      – Как я могу тебе довериться?
      – Я твой муж, – снова повторил Друстан, словно неоспоримый факт мог решить все проблемы.
      – Из мести.
      – Разве имеет значение, почему именно мы женаты? Ты моя жена, и этим все сказано. Не какая-то случайная женщина, которой довелось согреть мою постель.
      Тебе предстоит рожать мне детей и оставаться рядом до последнего дыхания – и в радости, и в горе.
      – Хочу доверять тебе, – призналась Кэт. Конечно, лучше быть уверенной в том, что твои чувства и желания что-то значат для мужа, что он старается действовать в твоих интересах.
      – Так доверяй.
      – Это нелегко.
      – Легко. Стоит лишь приказать себе.
      – Но ведь ты способен убить моего брата.
      – Только в том случае, если он объявит войну или попытается отнять тебя.
      Утешение не слишком убедительное, особенно если учесть, что оба обстоятельства более чем вероятны.
      – А как насчет моего ребенка?
      Ладонь Друстана по-хозяйски устроилась на животе, словно оберегая еще не родившегося малыша.
      – Что тебя волнует?
      – Талорк непременно захочет вернуть его в свой клан.
      Друстан презрительно сморщился.
      – Разве можно разлучать ребенка с матерью?
      – Ему нет до этого никакого дела.
      Кэт искренне любила брата и все же понимала, что порой тот проявлял поразительное упрямство, если не сказать бездушие.
      Фергюс был криктом. Значит, и младенец наверняка родится криктом.
      – Талорк не получит ребенка.
      Обещание одновременно и успокоило, и напугало.
      – Боюсь войны.
      – Ничего не поделаешь. Таков обычай нашего народа.
      – Этот жестокий обычай привел к вымиранию. Не всем старинным традициям стоит слепо следовать, Друстан.
      – Так что же, по-твоему, следует простить оскорбление? Или ты предпочтешь, чтобы я отдал малыша Синклерам? А может быть, тебе доставит удовольствие, если Балморалы и вообще окажутся под пятой у Талорка?
      – Нет, ни за что!
      – Тогда какого же черта тебе нужно?!
      Это эмоциональное восклицание Кэт услышала совершенно отчетливо, хотя губы Друстана даже не шевельнулись.
      – Ты только что разговаривал со мной в уме?
      Сейчас она намеренно обратилась к нему – тоже мысленно.
      Зеленые глаза на мгновение расширились и тут же вновь прищурились.
      – Не намеренно. А что ты услышала?
      – Услышала, как ты крикнул: «Тогда какого же черта тебе нужно?!» – ответила Кэт вслух. – Только вопрос прозвучал в голове.
      Друстан поднял руку и трепетно, почти благоговейно коснулся лица жены.
      – Милая! Между нами возникла истинная близость.
      Кэт недоверчиво покачала головой. Этого не может быть.
      Всего лишь после одной-единственной ночи… трудно даже представить… тем более что брак состоялся исключительно из-за стремления Балморалов к мщению. Внезапно Кэт охватила дрожь, у нее закружилась голова. В комнате стало темно и холодно, а лицо Друстана поплыло перед глазами.
 
      Очнулась Кэт на постели. Муж заботливо склонился к изголовью.
      Он улыбался, и все же во взгляде застыла тревога.
      – Еще не доводилось слышать, чтобы волчица падала в обморок лишь оттого, что муж оказался священным супругом.
      Друстан употребил древнее выражение, и от этого сердце Кэг сжалось до боли.
      – Но… но разве подобное возможно? Ведь этого просто не могло произойти!
      – Почему же нет? Из-за того, что ты Синклер, а я Балморал? Мы оба прежде всего крикты.
      Кэт всегда считала, что истинная близость подразумевает любовь. Разве не так? Она никак не могла разобраться в собственных чувствах. А Друстан? Испытывал ли он к ней чувство более глубокое и серьезное, чем примитивное физическое влечение? Уверял, что нуждается в доверии. Что это – чисто мужское притворство или выражение глубокой потребности, которую супруг еще не сумел облечь в конкретные слова? А может быть, истинная близость настолько же первична, естественна, как течка? Физиологическое проявление, которое Кэт всегда воспринимала как нечто большее, чем физиология?
      – Я ничего не знаю, – наконец проговорила она.
      – С Фергюсом ты не познала истинной близости. – Это обстоятельство определенно порадовало Друстана.
      – Нет. Разумеется, нет! Во-первых, я уже говорила тебе об этом, а во-вторых, как могла возникнуть истинная близость с ним, если она возникла с тобой?
      Друстан бережно поправил разметавшиеся по подушке волосы жены.
      – Мне доводилось слышать, что некоторых из криктов благословение осеняет не один раз в жизни.
      – По-твоему, это благословение?
      – Разумеется. Не важно, из чего вырос наш брак. Я хочу, чтобы он был долгим и крепким. Хочу подарить тебе счастье, Кэт.
      – О! Ты говоришь искренне?
      Хотел ли Фергюс ее счастья? Ей самой всегда казалось, что для первого мужа было куда важнее расположение ее брата, а не ее собственное.
      – Конечно! Абсолютно искренне.
      – Приятно слышать.
      Друстан улыбнулся:
      – Ты еще не совсем пришла в себя, так ведь? Наверное, дает себя знать беременность.
      – Полагаю, что так.
      – Ну а как же я? Ты желаешь мне счастья?
      Счастье Друстана не должно было иметь для Кэт серьезного значения. Она вышла замуж не по доброй воле и даже не из чувства долга, а всего лишь по несчастному стечению обстоятельств. Потому-то таким удивительным казалось его стремление к семейному миру и благополучию. Ее чувства оказались ему небезразличны, хотя она и не слишком понимала, почему именно.
      Может быть, забота диктовалась супружеским долгом?
      Не важно, что заставило мужа вести себя так, а не иначе. В любом случае Кэт тоже стремилась подарить радость истинной близости.
      – Да, я от всей души желаю тебе счастья.
      – Значит, мы непременно будем счастливы.
      – Учти: если убьешь моего брата, все мгновенно разрушится.
      Друстан взглянул на Кэт так свирепо, что она невольно зажмурилась.
      – Только не пытайся манипулировать. Ничего не выйдет. Я все равно буду поступать только так, как приказывает долг воина.
      – Так, значит, ты солгал? – Кэт безуспешно пыталась освободиться из кольца сильных рук. – Желаешь мне счастья лишь настолько, насколько оно не помешает тебе поступать по-своему?
      – Воину редко выпадает невероятная удача поступать по-своему. Куда чаще он выполняет то, что диктует чувство долга.
      – Но если ты хотя бы попробуешь поговорить с Талорком – вместо того чтобы бездумно и опрометчиво бросаться в бой, – то, возможно, поймешь, что война между кланами ни к чему.
      – Вряд ли он согласится на переговоры.
      – Малыш еще не родился. С Божьей помощью вам удастся прийти к соглашению, и мое сердце не разорвется от горя. Пока еще время терпит.
      Друстан вздохнул и лег на спину.
      – Лахлан не мог позволить Сусанне охотиться в одиночестве – это первое. А второе – моя сестра никогда не лжет. Никогда.
      Без теплого объятия Кэт сразу замерзла. Или это обдали холодом слова?
      – Так, значит, ты считаешь, что обманываю я? – спросила она вслух, а потом мысленно прокричала прямо ему в мозг: «Я говорю чистую правду!»
      Друстан снова повернулся к жене, прижал к себе и согрел теплыми сильными руками.
      – Не хочу сейчас это обсуждать.
      Губы Кэт рвались к поцелую, и все-таки она увернулась. Тема казалась слишком важной, чтобы вот так запросто погасить ее ласками.
      – Не хочешь, потому что не готов признать собственные заблуждения. И все-таки остановись и подумай. Что, если Сусанна переплыла пролив в надежде пережить полнолуние в одиночестве? Но попытка не удалась. Дело закончилось союзом с Магнусом. А теперь она не хочет, чтобы возлюбленный считал ее неверной или непослушной, и потому-то…
      – И потому-то солгала? Моя сестра не настолько слаба!
      – Пожалуйста, Друстан! Хотя бы подумай о такой возможности!
      Он покачал головой и поцеловал Кэт, но она не захотела ответить на нежность. Выдержка далась нелегко – труднее, чем когда бы то ни было в жизни, и все же она не хотела и не могла отдаться человеку, который считал ее лгуньей.
      – Что с тобой? – недовольно поинтересовался Друстан, поднимая голову.
      – Ты продолжаешь считать, что я говорю неправду.
      Друстан глубоко вздохнул, и от этого вздоха твердая мускулистая грудь прижалась к боку Кэт.
      – Не думаю, что ты обманываешь.
      – Нет, думаешь! Ведь получается, что кто-то из нас двоих непременно лжет: или Сусанна, или я.
      «Или Лахлан», – добавила Кэт про себя. Впрочем, она считала, что мнение Эмили на этот счет вполне заслуживало уважения. Вождь слишком самонадеян, чтобы опускаться до обмана.
      – Сусанну я знаю всю жизнь. Она ни за что не будет лгать.
      – А меня ты знаешь всего лишь два дня и одну ночь. Тем не менее я тоже не способна на ложь.
      Сердце защемило, но Кэт не понимала отчего. Недоверие должно не ранить, а оскорблять и возмущать. Так что же происходит? Почему так больно?
      – Может быть, это Магнус убедил сестру рассказать историю?
      – Зачем? Наш кузнец не настолько стеснителен и робок, чтобы бояться официального предложения. А поскольку Сусанна скорее всего уже ждет маленького, ему вряд ли отказали бы… независимо от того, как она стала его.