Давным-давно, тысячи лет назад, Бог создал свободолюбивый и свирепый народ. Даже женщины наводили ужас на врагов. Племя во всем подчинялось законам силы и не признавало посторонней власти. Огромным, хорошо вооруженным воинствам редко удавалось покорить немногочисленные отряды мужественных, безжалостных бойцов. Победившие враги говорили, что удивительные люди сражались, словно звери. Побежденные враги молчали: мертвые не говорят.
      Сынов племени считали примитивными варварами – из-за того, что те следовали древнему обычаю и портили собственную кожу синей татуировкой. Рисунки, как правило, выглядели непритязательно. Обычно они изображали силуэт какого-нибудь зверя. Впрочем, узоры на теле некоторых из членов клана были выполнены с фантазией и редким мастерством. По выразительности они вполне могли сравниться даже с произведениями кельтов. Необычные орнаменты принадлежали вождям племени, а значение синих линий оставалось вечной тайной для непосвященных.
      Некоторые знатоки утверждали, что символы отражали воинственную натуру неуживчивого, яростного, независимого народа, и не слишком ошибались. Дело в том, что изображения диких зверей воплощали секретную сторону души и рассказывали о вечной тайной жизни, которая оставалась скрытой от чужих глаз даже в минуты смертельной боли. На протяжении долгих веков бесстрашные воины верно хранили в сердцах священную истину, а когда пришло время испытаний, перенесли ее из Европы на север Шотландии – в холодные суровые горы.
      Алчные римляне назвали отважное племя пиктами. Спустя годы данное завоевателями прозвище перешло к другим народам северной земли и детям южных долин… сами же горцы предпочитали имя «крикты».
      Звериная страсть к сражениям рождалась в темных глубинах души. Непредсказуемость и могучая сила наводили суеверный ужас на неприятелей. Враги оставались всего лишь слабыми людьми, в то время как дети таинственного непобедимого племени несли дар к перевоплощению! Синие рисунки на коже говорили об успешно пройденном обряде посвящения. После самого первого превращения каждый из воинов обретал изображение того зверя, облик которого принимал. Некоторые обладали способностью к самоконтролю и перевоплощались силой собственной воли. Менее опытные не владели образами. Многие крикты оказывались волками, однако в народе жили и дикие кошки, и даже хищные птицы.
      Никто из оборотней не обладал той естественной активной способностью к воспроизведению себе подобных, которая отличала братьев и сестер, не наделенных священным даром. Перевоплощение отнимало немало жизненной энергии, но взамен даровало молниеносную реакцию, ловкость и безошибочную точность в движениях, острое зрение, изощренный слух, проницательность и мудрость. Да, крикты действительно наводили ужас на всех и вся, а сила немногочисленного народа многократно возрастала благодаря глубокому пониманию природы, несвойственному обычным людям. Несмотря на звериную ипостась, носителей дара никак нельзя было назвать безрассудными и подвластными животным инстинктам.
      Каждый из воинов мог убить сотню врагов, и в то же время гибель любого из сынов племени неизбежно трагически ослабляла клан – особенно если погибший не успевал оставить после себя потомство. С лица земли уже исчезло немало сообществ криктов и родственных им племен, известных в других странах под другими именами. Все они не склонили гордой головы перед недостойными полчищами слабых вероломных существ, называвших себя людьми.
      Почти все оборотни Северо-Шотландского нагорья, или Хайленда, отличались редкой глубиной мысли и гибкостью в принятии важных решений. Спасение своего народа от неизбежной гибели они видели лишь в союзе с людьми. Только этот путь вел в будущее. В IX веке на шотландский престол взошел Кеннет Макалпин. По материнской линии он происходил от криктов, но родился в смешанном браке: отец короля был обычным человеком. Верх одержала человеческая природа. Макалпин не обладал способностью к перевоплощению, однако данное обстоятельство не помешало властолюбивому гордецу претендовать на трон в стране пиктов (так называлась в то время Шотландия). Стремясь утвердиться любым путем, будущий правитель вероломно, во время трапезы, предал братьев-криктов и убил всех возможных претендентов на престол. Кровавая измена навсегда поселила в сердцах мужественных воинов подозрительность, недоверие и даже презрение к людям.
      И все же, несмотря на постоянное ожидание подлого удара, крикты понимали, что жизнь открывает перед ними лишь две дороги: либо исчезнуть в кровавых битвах с неудержимо растущими и неумолимо наступающими с юга и востока толпами людей, либо присоединиться к древним, но полным сил дружественным кельтским кланам. Мудрые оборотни выбрали продолжение жизни.
      С тех самых пор мир больше ничего не слышал о существовании пиктов, хотя на земле сохранилось немало свидетельств их былого могущества.
      Крикты не терпели чужеродного правления, а потому на протяжении многих поколений теми из кельтских кланов, которые приняли оборотней, правили вожди, наделенные сверхъестественным даром перевоплощения. Это обстоятельство тщательно скрывалось от соплеменников-людей, но кое-кто из сородичей все же разделял тайну. Посвященные понимали, что нарушение обета молчания означает неминуемую и скорую смерть.
      Редко кто осмеливался нарушить страшную клятву.

      – Вот так и случилось, что волк-оборотень утащил девушку. Больше о ней никто не слышал. – Торжественно-мрачный голос Джоан утих.
      Спускались сумерки. Таинственные тени заполнили кухню и плотным серым покрывалом окутали фигуры двух девушек, которые сидели неподвижно, стараясь не пропустить ни единого слова.
      Эмили Гамильтон попыталась представить, как ее тащит в лес оборотень. Ничего не получилось – фантазия решительно отказывалась рисовать жуткую картину. Эмили недавно исполнилось девятнадцать. К этому времени большинство девушек уже выходят замуж, а некоторые даже оказываются в монастыре. Однако Эмили проводила жизнь на кухне в доме мачехи, за самой грязной и тяжелой работой.
      Она вздохнула. Ни один оборотень не осмелился бы испытать на себе гнев Сибил, так что похищения можно было не опасаться.
      – Неужели в Хайленде и правда водятся оборотни? – боязливо уточнила Абигайл, младшая из сводных сестер. Она говорила по-гэльски, хотя и с заметным напряжением.
      Джоан покачала головой. Аккуратный чепец экономки так тщательно закрывал седые волосы, что ни одна прядь не осмеливалась вырваться на свободу.
      – Нет, девочка. Впрочем, если бы этим чудовищам вздумалось где-нибудь поселиться, они наверняка выбрали бы неласковые темные горы севера.
      – Но ведь ты всегда называла Хайленд прекрасной страной, – заметила Эмили.
      На языке соседней Шотландии она говорила куда более живо и естественно, чем Абигайл. Однако удивляться этому обстоятельству не стоило. Дело в том, что Абигайл вообще говорила исключительно благодаря собственному упорству. Три года назад жестокая лихорадка лишила девочку слуха и едва не отняла жизнь. Одновременно болезнь разрушила ту видимость семейной гармонии, которая еще существовала в доме.
      Некоторые считали глухоту знаком проклятия, и всестрашным бедствием.
      Сибил даже не считала нужным скрывать, что предпочла бы видеть дочь мертвой, чем так жестоко пораженной недугом. Всего лишь за одну ночь красавица Абигайл превратилась из ценного имущества, способного упрочить процветание матери, в неразрешимую проблему, которую следовало отодвинуть как можно дальше от себя. Лишь Эмили не бросила любимую младшую сестру, пусть и сводную. Она твердо решила вернуть ее к жизни среди людей.
      Эмили очень боялась, что остальные отвергнут бедняжку с той же жестокостью, с которой оттолкнула родная мать, а потому изо всех сил старалась скрыть ее изъян. Сестра и сама боролась как могла: с завидным упорством училась читать по губам и продолжала говорить так, словно слышала звучащий вокруг мир.
      Старания не прошли даром. Обман удался. До сих пор мало кто из окружающих догадывался о невидимой, но непроницаемой стене, за которой жила Абигайл в свои пятнадцать лет.
      – Да, Хайленд действительно прекрасен. Во всяком случае, так всегда утверждала моя матушка… но вот жить там очень трудно. Да уж… дикие кланы настолько воинственны, что даже женщины умеют сражаться.
      Эмили слушала и представляла таинственные горы – удивительный, полный неожиданностей магический мир.
 
      Прошел час. Дом притих: и члены семьи, и слуги отправились спать. Легли все, кроме отца и мачехи. Они сидели в парадной гостиной и о чем-то серьезно беседовали. Эмили обычно уходила к себе последней, а потому сейчас просто сгорала от любопытства: задержать родителей могли только невероятно важные обстоятельства.
      Она остановилась на лестничной площадке и постаралась скрыться в тени колонн. Подслушивание разговоров старших считалось не самым достойным занятием для молодой леди, однако порою этим простым способом можно было удовлетворить собственное любопытство. Ну а вдобавок получить исчерпывающую информацию о планах отца и мачехи. Ведь лишь старшая из сестер могла защитить остальных обитателей дома от козней коварной Сибил и отстраненного, холодного безразличия отца.
      – Право, Рубен, отправлять Иоланту нельзя! – горячо воскликнула мачеха.
      – Но приказ короля совершенно ясен, мадам. Нам предстоит отправить в Хайленд, к этому вождю, одну из дочерей – ту, которой возраст уже позволяет выйти замуж.
      Эмили быстро присела и спряталась за маленький столик. Теперь уже ее трудно было заметить. Надо сказать, что спрятаться и вообще не составляло особого труда: к немалому сожалению, назвать себя высокой она никак не могла. Сибил не упускала случая подчеркнуть «недостаток» падчерицы: постоянно твердила об отсутствии «достойной осанки», приличествующей дочери барона-землевладельца. Да уж, сидение на корточках в темном углу тоже вряд ли можно было назвать достойным занятием, даже при высоком росте и благородной осанке. И все же…
      – Иоланта еще слишком молода. Ей рано выходить замуж, – настаивала Сибил.
      – Но девочке уже четырнадцать. Когда я женился на матери Эмили, она была на год моложе.
      Эмили знала, что мачеха терпеть не может, когда муж вспоминает о покойной первой жене. И действительно, Сибил не удержалась от ядовитого замечания:
      – Ну разумеется! А обручить ребенка можно еще в колыбели. Многих девочек выдавали замуж в двенадцать лет, и почти все они умирали в родах. Надеюсь, ты не желаешь нашему нежному цветку подобной участи?
      В ответ последовал лишь обреченный вздох.
      – С таким же успехом можно послать в горы маленькую Марджори.
      Сидя в своем темном углу, Эмили не удержалась от улыбки. Сестренке Марджори только что исполнилось шесть. Даже церковь отказывалась признавать брак, если хотя бы один из супругов был моложе двенадцати лет.
      – Если в жены дикому горцу годится Иоланта, то Абигайл тем более! Ведь девочке уже пятнадцать! И для нее это единственная возможность выйти замуж! – бессердечно заявила Сибил.
      Эмили затаила дыхание. Она всегда знала о расчетливости мачехи, однако предложение прозвучало поистине чудовищно. Неужели отец этого не понимает?
      – Девочка глуха.
      Эмили кивнула и слегка подалась вперед, чтобы посмотреть на родителей. Супруги сидели внизу, за столом. Если бы они вдруг подняли головы и взглянули на лестничную площадку, то вполне могли ее заметить. Но нет: барон и баронесса были увлечены важной беседой и не замечали ничего вокруг.
      – Никто не знает о недостатке, кроме членов семьи и нескольких слуг. Но они никогда не осмелятся открыть секрет, – заявила Сибил.
      Однако Абигайл ни за что не удалось бы скрыть глухоту от мужа. Именно это и заметил отец.
      – К тому времени как он поймет, что к чему, брак уже окажется консуммированным и обретет законную силу. Так что отступать будет некуда. – Голос Сибил звучал равнодушно, даже легкомысленно. – Кроме того, жених – шотландец. Всем известно, что эти люди – истинные варвары, особенно выходцы из северных горных кланов.
      – И тебя нисколько не волнует, что истинный варвар сделает с Абигайл, как только правда откроется? – поинтересовался сэр Рубен.
      В ответ Сибил лишь слегка пожала плечами. Эмили невольно прикусила губу: от подобного безжалостного эгоизма хотелось кричать во весь голос.
      – Не имею ни малейшего желания воевать с агрессивным и грозным шотландским кланом.
      – Не говори глупостей. Неужели кому-то захочется тащиться в такую даль лишь для того, чтобы выместить на тебе злобу?
      – Значит, глупости? – сурово переспросил сэр Рубен – Я глупец?
      – Только в те минуты, когда позволяешь страху влиять на собственные решения, – ответила Сибил спокойно. Тон ясно показывал, что гнев мужа не внушает ни тени опасения.
      – А не ты ли советовала послать как можно меньше рыцарей – и это в ответ на просьбу сюзерена о помощи?
      – Но не могли же мы оставить без защиты собственные земли!
      – Ну вот, в наказание за упрямство и получили этот приказ.
      – И все же я была права, разве не так? Ведь король не наложил на тебя никакого штрафа.
      – А потерю дочери ты штрафом не считаешь?
      – Все равно рано или поздно их всех придется выдавать замуж.
      – И все же пренебречь ты готова лишь одной.
      – Остальные могут сделать выгодные партии.
      – Даже Эмили?
      В ответ на мимолетную колкость мачеха лишь презрительно рассмеялась.
      – Итак, я намерен сообщить королю, что в течение ближайшего месяца отправлю в поместье лендлэрда Синклера одну из своих дочерей с причитающимся ей приданым.
      – Надеюсь, не Иоланту? – дрожащим голосом уточнила Сибил.
      – Не Иоланту, – коротко, с видимым недовольством заключил сэр Рубен.
      Он собирался отправить Абигаил.
      – Нет! – в ужасе закричала Эмили.
      Родители вздрогнули и, подняв головы, одновременно посмотрели вверх – туда, откуда донесся истошный вопль. В этот момент лорд и леди Гамильтон походили на пару хищных голодных грифов, которых отвлекли от кровавого пира.
      Эмили стрелой слетела вниз.
      – Не смейте отправлять Абигайл на мучение и позор.
      Сибил презрительно сжала губы.
      – Итак, ты снова подслушивала?
      – Да. И очень рада собственному терпению. – Эмили с отчаянным волнением повернулась к отцу: – Ты не можешь послать Абигайл в далекие земли. Чужие люди способны принять болезнь за проклятие свыше, за знак порчи!
      – Вполне вероятно, что глухота и есть знак порчи, – вставила Сибил, однако Эмили предпочла пропустить ядовитое замечание мимо ушей.
      – Умоляю, отец, не делай этого, не поступай жестоко!
      – Но твоя мачеха только что утверждала, что для Абигайл союз с шотландским вождем – единственная возможность выйти замуж. Ты готова возразить?
      – Да, готова! Особенно если эта возможность означает брак с диким горцем, который придет в ярость, узнав об обмане!
      Лицо сэра Рубена застыло, и дочь тут же постаралась обуздать чувства. Жалко проиграть поединок в самом начале и лишь потому, что обидела отца собственным необдуманным поведением.
      Она смиренно опустила взор, хотя откровенное проявление покорности далось с большим трудом.
      – Пожалуйста, отец, не обижайся, но я на самом деле считаю, что Сибил не права. Вряд ли гордый вождь шотландского клана сумеет проглотить обиду и удовлетворится малым – всего лишь выместит ярость на несчастной жене.
      Родители считали подобный исход приемлемым. Эмили жестокое отношение к Абигайл казалось невыносимым и приводило в ужас.
      – Так ты всерьез считаешь, что вождь объявит воину?
      – Да.
      – Откуда ей знать? – презрительно фыркнула Сибил. – Девчонка! Не смыслит в жизни ровным счетом ничего!
      – Но я слышала немало рассказов о гордых и жестоких северных людях, отец.
      – Рассказами пугают глупых детей, – возразила Сибил.
      – Ясно. Значит, глуп не только я. Глупа и моя дочь, – негромко заметил сэр Рубен. Оказывается, он не забыл недавнего оскорбления.
      Сибил злобно сжала кулаки. Да, не стоило говорить так прямо. Особенно теперь, когда стало ясно, что девчонка подслушивала. Лорд Гамильтон мог стерпеть обидные слова наедине, но ни за что не согласился бы предстать в невыгодном свете перед свидетелем, пусть даже этим свидетелем оказалась всего лишь собственная дочь.
      Эмили не преминула воспользоваться явным промахом мачехи.
      – Отец, ты мудрейший из баронов короля. Это известно всей Англии.
      – Хочешь сказать, слишком мудр, чтобы рисковать войной с варварами в угоду зарвавшейся женщине?
      Эмили дипломатично смолчала, но не перестала внимательно наблюдать за бессильной злобой Сибил.
      – Так кого же посоветуешь послать вместо Абигайл?
      – Может быть, Иоланту?
      – Нет! – воскликнула Сибил, хватая мужа за рукав. – Нет! Только подумайте, милорд! Невеста наследника барона де Кусси всего лишь месяц назад умерла от лихорадки. В ближайшем будущем барон начнет поиски новой подходящей партии. А его матушка уже дала понять, что считает Иоланту весьма приятной молодой особой.
      Четырнадцатилетней сестре довелось провести при королевском дворе целых два года. Сама Эмили ни разу не удостоилась подобной чести, хотя ей уже исполнилось девятнадцать.
      – Но ведь ты только что сказала, что девочка еще слишком молода для замужества.
      – Для дикого шотландца – да! Но не для сына могущественного барона.
      – Кого же в таком случае прикажешь отправить по приказу короля?
      – Абигайл…
      – Отец, пожалуйста…
      – Избавление от одной из дочерей не стоит войны.
      Услышав ответ, Эмили сморщилась, словно от боли. В комнате повисло тяжкое молчание. Если она не вмешается сейчас же, немедленно, то неизвестно, чем закончится спор. Однако собственные мысли приводили в ужас: что принесет дерзкая затея сестре, которая останется в неприветливом отцовском доме в полном одиночестве, без поддержки? И какие испытания судьба готовит ей самой? Она глубоко вздохнула и с усилием произнесла:
      – Отправьте меня.
      – Тебя?! – презрительно воскликнула Сибил. – Неужели, милорд, можно надеяться, что шотландец не пойдет на нас войной, получив в жены эту распущенную девчонку? Да она выведет его из себя в первую же неделю супружества!
      – Ты сама утверждала, что все шотландцы – варвары. Так что оценить достоинства утонченной английской леди они все равно не в состоянии.
      В сердце Эмили шевельнулась старая боль. Что и говорить, отец не лучшего мнения о родной дочери, чем мачеха – о нелюбимой падчерице. Горькая истина проявилась сразу после смерти матери. Уже тогда сэр Рубен упрекал рыдающую над могилой маленькую девочку: дочка не оправдала его надежд, ведь он так хотел иметь сына! И если бы этим сыном оказалась она, любимая супруга не умерла бы в родах, пытаясь произвести на свет еще одного ребенка.
      Теперь-то Эмили прекрасно сознавала пустоту и несостоятельность жестоких упреков. Но ведь понимание пришло лишь после того, как Сибил родила еще двоих, уже подарив мужу долгожданного наследника. А до этого Эмили наивно верила словам отца и сгорала от сознания собственного ничтожества.
      Со временем все изменилось. Сейчас она не считала, что родиться женщиной – поступок низкий и недостойный. Шесть лет переписки с мудрой и могущественной аббатисой полностью излечили ее от мучительных заблуждений Разве можно об этом забыть?
      Эмили прямо посмотрела на отца и встретила твердый, требовательный взгляд. Казалось, сэр Рубен ожидал предложения дочери.
      – Считаешь, что в горах Шотландии будешь чувствовать себя увереннее, чем Абигайл?
      – Да.
      – Возможно, так оно и есть. – Лорд Гамильтон повернулся к жене: – Что же, вопрос можно считать решенным. В ответ на требование сюзерена я отправлю в Шотландию Эмили.
      – А что же будет с Абигайл? – с волнением спросила дочь.
      – Абигайл останется здесь, под моей защитой.
 
      Большой черный волк поднял голову и настороженно принюхался. В ночном воздухе витали едва уловимые запахи. Готовое к мгновенному прыжку мощное тело сжалось, словно пружина.
      Чужая территория грозила непредвиденными событиями и прямыми опасностями – даже в окружении сородичей. Вожак не привел главный боевой отряд – несмотря на то что клан, за которым он следил, располагал мощным волчьим войском. Некоторые матерые волки могли помериться силами с лучшими из его товарищей.
      Ситуация требовала крайней осмотрительности и колоссальной осторожности.
      Вожак неслышно пробирался по лесу, зная, что след в след за ним так же тихо ступают еще двое. Ни человек, ни зверь не смогли бы заметить пристального, неустанного наблюдения. Операция проходила точно по плану.
      Отец начал учить его маскировать собственный запах с первой же ночи превращения. С тех пор молодой волк успел довести искусство до совершенства. Другие оборотни и даже дикие звери могли подойти в темноте совсем близко – настолько, что едва не касались шерсти, – но ничто не выдавало его присутствия. И спутников он выбрал столь же опытных и осторожных.
      Вожак то и дело останавливался и нюхал воздух. И все же не сверхтонкое обоняние первым подтвердило правоту брата Ульфа. Изощренный слух уловил едва различимый звук. Он доносился издалека и настолько тихо, что на огромном расстоянии никто из людей ни за что не смог бы его услышать. И все же ошибиться было невозможно. Из-за деревьев, с просторного, поросшего вереском луга, явственно долетал счастливый женский смех.
      Смеялась Сусанна, волчица-оборотень.
      Она говорила человеческим голосом, совсем тихо. Слова оказались недоступны даже безошибочному слуху молодого волка. Знакомый голос звучал спокойно и мирно, даже интимно, и все же факт оставался фактом и требовал немедленной реакции.
      Закон клана… древний закон клана, с детства известный большинству кельтов и каждому из воинов-криктов, два века назад соединившихся с этим народом, нарушен. Женщину из клана Балморалов взяли без согласия вождя.
      Лахлан, вождь Балморалов и одновременно вожак волчьей стаи криктов, не мог, не имел права стерпеть страшное оскорбление.
      Ульф не ошибся, предположив, что именно могло произойти с женщиной-волчицей, когда в прошлое полнолуние она внезапно исчезла во время охоты. Брат оказался прав и тогда, когда заявил, что коварные Синклеры неминуемо должны понести наказание. Ни один из вождей Хайленда не стерпел бы унизительного оскорбления чести всего клана и собственного достоинства. Судя по всему, Синклеры считали вождя соперников слишком слабым, не способным отстоять закон клана, а воинов – не готовыми защитить честь соплеменниц.
      Лахлан ни за что не допустит торжества нелепого мнения! Скорей уж его союзницей станет Англия! И все же дружественные кланы Хайленда увидят демонстрацию силы вовсе не в объявлении войны, а в тщательно спланированной изощренной мести. Именно так ответил Лахлан Балморал Ульфу, когда горячий, нетерпеливый брат предложил немедленно напасть на владения Синклеров.
 
      Дальняя дорога утомила Эмили. Долгий путь верхом на измученной лошади не мог пройти бесследно. И все же она разглядывала свой будущий дом с любопытством и волнением.
      Поездка из поместья отца в Хайленд таила множество опасностей, а потому, едва путешественница ступила на землю клана Синклеров, ее встретил вооруженный отряд. Всадникам предстояло сопровождать и оберегать невесту, чтобы доставить господину в целости и сохранности.
      Самого будущего мужа среди воинов не оказалось, и этот факт вызвал одновременно и разочарование, и облегчение. Конечно, было бы совсем неплохо как можно быстрее пережить опасный момент первой встречи, но с другой стороны… пусть испытание наступит как можно позже.
      Воины клана Синклеров не пустили английских всадников дальше границы собственных владений. Функцию почетного эскорта они приняли на себя, но при этом оказались унылыми и неразговорчивыми спутниками. Голос подавали только в самых крайних случаях – тогда, когда их о чем-то спрашивали, да и то при малейшей возможности ограничивались односложным ответом. Неужели будущий супруг окажется таким же угрюмым?
      Наверное, ее ощущения были бы иными, если бы люди вокруг вели себя по-другому. Здесь никто не улыбался. Даже дети смотрели угрюмо, почти неприязненно. Во взглядах взрослых нередко читалось открытое осуждение. Эмили повернулась к ближайшему из всадников:
      – Многие члены клана не скрывают враждебности. Почему? Откуда это предвзятое отношение?
      – Они знают, что вы англичанка.
      Очевидно, простой факт все объяснял, потому что шотландец тут же замолчал и отвернулся. Расспрашивать дальше не хотелось; любопытство испарилось.
      Итак, клану известно, что она из Англии. Значит, ее здесь ждут.
      Да и одежда слишком красноречива – выдает с головой. Три дня назад Эмили выехала из дома в темно-синем плаще, накинутом на белоснежное платье с красивыми широкими рукавами. Сейчас, конечно, наряд был таким же грязным и помятым, как и она сама, и все же фасоном и цветом он решительно отличался от одежды горцев.
      На местных жителях, даже на детях, красовались неброские клетчатые пледы. Причем все ткани сочетали только темно-зеленый, черный и синий цвета. Впечатление оказалось настолько неожиданным, что Эмили не сдержалась и что-то заметила по этому поводу, обратившись к одному из всадников эскорта. Впрочем, вполне возможно, гостья сосредоточила внимание на пледах лишь для того, чтобы скрыть смущение при виде обнаженных ног. Да-да, ниже колен ноги шотландцев оказались абсолютно голыми – словно у младенцев во время купания. В ответ на замечание Эмили услышала, что три темных цвета составляют самый лучший и приятный для глаз тартан, поскольку зеленый, синий и черный – исконные цвета клана Синклеров.
      На этом светская беседа иссякла, и Эмили переключила внимание с негостеприимных обитателей на сам замок. Он показался не просто странным, а поистине удивительным. Трудно сказать, что именно ожидала увидеть невеста, но уж точно не подобие отцовского дома. И все же зрелище превзошло самые смелые ожидания. Наполненный водой ров кольцом окружал правильной формы холм – судя по всему, рукотворный. Мощный замок, обнесенный каменной стеной, вознесся на вершине и представлял собой одинокую, очень высокую башню. Еще одна стена, вернее, прочная деревянная изгородь, скрывала часть холма, образуя двор.
      Кто бы мог предположить, что в Хайленде строят такие великолепные дома? Может быть, будущий муж все-таки не совсем варвар? Вдруг он окажется добрым? Настолько добрым, что даже позволит послать за Абигайл? Тогда сестра сможет жить вместе с ними. Исполнится самое заветное желание Эмили.
      В сопровождении эскорта будущая супруга пересекла подъемный мост. Внимание сразу привлекла живописная группа воинов. Они молча стояли на крыльце. Все, как один, сложили руки на груди и пристально, хмуро разглядывали запыленную и усталую англичанку. Один, самый высокий, выглядел особенно недовольным, даже озлобленным. Эмили постаралась отвести взгляд – уж слишком неприятным, даже пугающим казалось выражение лица этого человека. В красивых мужественных чертах явственно читалось страшное слово «ненависть».
      Оставалось надеяться, что грозный шотландец не окажется одним из ближайших, доверенных советников мужа. Эмили внимательно осмотрела толпу, пытаясь увидеть вождя и господина. И лишь после того, как всадники подвели коня прямо к стоящим на крыльце воинам, стало ясно, что один из них и есть будущий супруг. Как же не хотелось этого признавать!
      Оставалось лишь молиться, чтобы, чего доброго, вождем не оказался самый заметный, самый высокий и самый хмурый человек в центре толпы. Эмили едва заметно перекрестилась.
      Воин сделал шаг вперед, и Эмили вознесла последнюю отчаянную молитву. Все оказалось напрасно. Надежды мгновенно рухнули: это он.
      Не обращая на гостью внимания, человек знаком приказал всадникам спешиться и следовать за ним.
      – А англичанку куда девать? – поинтересовался тот, который ехал рядом.
      Будущий супруг лишь неопределенно пожал плечами и вошел в дом. Подобному поведению трудно было отыскать логичное объяснение, а уж тем более достойное оправдание, даже в том случае, если шотландец был сущим варваром, как полагала Сибил.
      Какая удача, что на ее месте не оказалась Абигайл! Бог знает что могло бы случиться с хрупкой, беззащитной сестрой в этой холодной, враждебной стране. А может быть, правду знает не Бог, а сам дьявол?
      Эмили прогнала прочь греховную мысль, однако так и не смогла избавиться от тяжкого предчувствия.

      Конвоиры спешились. Тут же подбежали двое юношей и увели коней. Эмили тоже торопливо соскочила с измученной лошади – так неловко, что едва не упала. От долгого, с рассвета до заката, путешествия верхом ноги затекли, стали ватными и решительно отказывались подчиняться.
      На глаза Эмили навернулись жалкие, беспомощные слезы. Пришлось побыстрее их смахнуть, пока никто не заметил. И вдруг на плечо ее легла теплая рука. Эмили удивленно оглянулась. Рядом стояла незнакомая молодая женщина. Наряд не оставлял сомнений: дочь клана, одна из Синклеров.
      Незнакомка выглядела очень миловидной: темные вьющиеся волосы, широко поставленные, чуть раскосые бархатные карие глаза. Нетрудно было заметить, что она ждет ребенка: плед не мог скрыть выступающего живота. Эмили решила, что срок небольшой – месяцев пять, не больше.
      Шотландка слегка поклонилась:
      – Мое имя – Катриона, но все зовут просто Кэт. Нам с тобой предстоит стать сестрами.
      Речь звучала очень непривычно: медленно, протяжно. Сильный акцент напоминал, как далеко на север закинула Эмили непредсказуемая судьба.
      – Ты говоришь по-английски? – удивилась она и поклонилась в ответ, правда, довольно неуклюже. Тело все еще отказывалось слушаться.
      – Как видишь.
      – Очень рада познакомиться, Кэт. Меня зовут Эмили Гамильтон. Я дочь сэра Рубена.
      Последнюю фразу Эмили произнесла по-гэльски.
      – Я так и подумала, – просто заметила Кэт. – Как приятно, что ты говоришь на нашем языке.
      – Поместье моего отца расположено на самой границе.
      – Понятно. Мне было известно лишь то, что ты англичанка.
      – А ты, случайно, не знаешь, куда я должна идти и что делать?
      Полный жизни двор внезапно опустел; все воины куда-то исчезли.
      – До свадьбы останешься со мной. Жаль, конечно, что у тебя не будет собственной спальни, но сейчас в замке нет свободных комнат. – Кэт виновато улыбнулась, и красивое лицо тут же вспыхнуло мягким светом.
      Если все шотландские женщины были так же хороши, как Кэт, то стоило ли удивляться, что суженый проявил откровенное недовольство при виде невесты из Англии? Стараниями Сибил Эмили придерживалась не слишком высокого мнения о собственной внешности. Мачеха неустанно твердила не только о маленьком росте, но и о других ее недостатках.
      Волосы падчерицы казались ей слишком курчавыми и в то же время недостаточно яркими. В отличие от роскошных блестящих черных кудрей шотландки локоны Эмили выглядели не то каштановыми, не то темно-русыми. Сибил нередко повторяла, что они так и не смогли выбрать себе подходящий цвет. Не нравились мачехе и глаза цвета лаванды. Разве бывают на свете сиреневые глаза? Эмили не раз приходилось слышать, что это знак свыше, причем знак недобрый. Но главным недостатком падчерицы Сибил считала мягкую, округлую фигуру. Откровенно женственные формы никак не соответствовали идеалам величественной сдержанности, аристократической скромности и многозначительной недоговоренности.
      – А твой муж не будет возражать против моего присутствия? – уточнила Эмили, пытаясь отвязать седельную сумку непослушными, окостеневшими от долгого напряжения пальцами.
      Кэт взялась помогать.
      – Супруг погиб в бою четыре месяца назад.
      Эмили не стала уточнять, в каком именно бою. И англичане, и жители южных равнинных земель Шотландии считали, что если горцы не воюют, то это всего лишь означает, что они готовятся к войне.
      – Очень жаль. Прости. – Эмили сочувственно сжала руку новой знакомой. – А мое присутствие тебя не стеснит?
      Скорее всего печальной вдове необходимо уединение.
      – Нет, что ты! Буду очень рада. В замке порою так одиноко: ведь я здесь единственная женщина.
      Так, значит, Кэт жила в замке? Эмили не знала, как отнестись к этой новости. Ведь там же жил тот самый хмурый воин, за которого ей предстояло выйти замуж.
      – А что, в услужении женщин не держат? – Эмили наконец-то поняла, что имела в виду собеседница. И пришла в ужас.
      – Несколько служанок есть, но все они приходят только утром.
      – И никто не ночует в замке? – Эмили окинула взглядом внушительную башню. Вблизи это мощное, неприступное сооружение казалось еще массивнее, чем на расстоянии. И семья, и слуги могли разместиться свободно и с комфортом. – А кто занимает комнаты?
      – Воины.
      – Несколько необычно.
      Кэт вздохнула:
      – У нас здесь это в порядке вещей.
      – Так что же, господин готовится к войне? Немного странно, что он не счел нужным даже поздороваться. Как будто и не заметил приезда невесты.
      На самом деле вождь все заметил, да вот только реакция оказалась резко отрицательной. Эмили не захотела упоминать о явной грубости. Оставалось надеяться, что повелитель просто пребывал в дурном расположении духа, а вовсе не презирал англичанку откровенно и непримиримо, как об этом говорил хмурый колючий взгляд.
      – Не принимай недовольство Талорка близко к сердцу. Он, конечно, не слишком рвется опутать себя брачными узами, но ничего, справится, – ободрила Кэт и повела гостью в дом.
      Она говорила что-то еще, но Эмили уже не слушала. Огромный полутемный зал замка внушал если и не страх, то серьезное опасение. Вокруг сидели и стояли воины в уже знакомых сине-зелено-черных клетчатых пледах клана Синклеров. К счастью, на вошедших женщин никто из них не обратил ни малейшего внимания.
      Всадники, которые сопровождали Эмили в пути, казались ей устрашающими, но собравшиеся вместе воины-горцы наводили настоящий ужас.
      Она почти прижалась к Кэт и, стараясь не отставать ни на шаг, поспешила через зал и дальше, вниз по ступеням узкой лестницы. Кэт повернула налево, и они оказались в маленькой спальне.
      Эмили поставила сумку на кровать рядом с несколькими узлами. В них она узнала ту самую поклажу, которую всадники переложили на спины своих лошадей, как только отправили домой посланный отцом отряд.
      Кровать прикрывал все тот же традиционный шотландский плед. Расцветка сохранила неизменные оттенки клана Синклеров. Еще один такой же плед украшал единственный в комнате стул. Возле стены стояли два небольших сундука.
      Кэт подняла крышку одного из них:
      – Можешь положить вещи сюда.
      – Спасибо.
      Единственное, о чем сейчас мечтала Эмили, – это свернуться на кровати калачиком и уснуть. Спать и спать – до начала следующего века. Но вместо этого принялась развязывать узлы и аккуратно складывать содержимое в сундук.
      – Так, значит, твой брат не готов жениться?
      Кэт взялась помогать измученной гостье – ведь та едва держалась на ногах.
      – Не готов.
      – Почему? Хочет жениться на ком-то еще? Или просто ненавидит англичанок?
      – В Хайленде редко заключают браки за пределами клана, – дипломатично ответила Кэт.
      Правда, однако, заключалась в том, что миловидная шотландка до сих пор не могла поверить, что брат подчинился повелению короля и согласился жениться на дочери английского барона. Ведь он имел самые веские основания не доверять как англичанам, так и людям вообще. Эмили сочетала в себе обе ненавистные ипостаси, а потому Кэт всерьез опасалась, что брак окажется под угрозой с самого начала – с первой же встречи.
      Впрочем, она пыталась не замечать темную сторону грядущих событий и очень надеялась, что брат сумеет преодолеть глубоко укоренившиеся предрассудки. Пока он наотрез отказывался признавать, что не все люди достойны презрения и недоверия лишь потому, что некоторые из них способны на предательство. Кое-кто из криктов тоже может совершить подлость, так что суть проблемы вовсе не в людской слабости. Однако Талорк не собирался вникать в подобные тонкости, предпочитая огульно обвинять всю людскую породу в неверности и душевной черствости.
      – Хочешь сказать, что ваш клан так же возмущен появлением англичанки, как мои родители – необходимостью отправить одну из дочерей в Хайленд? – уточнила Эмили.
      Кэт печально вздохнула:
      – «Возмущен» – слишком мягко сказано. Реакция Талорка на приказ короля Шотландии оказалась куда более суровой.
      – Все ясно.
      – Только не принимай на свой счет, – серьезно попросила Кэт.
      – Даже и не собираюсь. Мы ведь не успели сказать друг другу ни единого слова.
      Ответ явно успокоил Кэт.
      – Как хорошо, что ты все понимаешь. – Кэт снова вздохнула. – К сожалению, братец не настолько разумен.
      – Неужели он чем-то разгневал короля и тот наказал его?
      – Нет, что ты! – в ужасе воскликнула Кэт. И откуда только эти англичане берут свои идеи? – Его величество очень уважает брата. Просто король попал под влияние английских норманнов и перенял многие из их традиций. Потому-то и решил, что Талорку необходима жена-англичанка. Надеется, что тебе удастся обуздать его пылкий нрав.
      Настала очередь Эмили прийти в ужас. На лице появилась такая гримаса, словно она только что проглотила лягушку.
      – И все это тебе рассказал брат? Ни за что бы не подумала, что безжалостный воин способен откровенничать с младшей сестричкой!
      Кэт рассмеялась:
      – Нет! Конечно же, нет! Я просто слышала разговоры его приятелей.
      Эмили улыбнулась, а потом, заметив, как смутилась и покраснела от собственного признания Кэт, тоже весело рассмеялась.
      – Конечно, подслушивать стыдно, но…
      – Иначе ничего и не узнаешь? – закончила фразу Эмили.
      Почувствовав родственную душу, Кэт приободрилась:
      – Так, значит, ты не считаешь мой поступок постыдным?
      – Я и сама много чего подслушала в отцовском доме, – пожала плечами Эмили. – Что же остается, если мужчины стараются держать женщин в неведении даже тогда, когда делать это вовсе не следует? Ну а родители не настолько откровенны с детьми, как хотелось бы.
      – Вот и прекрасно. Забудем об этом. Долгие годы брат заменяет мне отца. Вошел в роль и даже не счел нужным оповестить, что выдает меня замуж. Так что я узнала о собственной судьбе лишь накануне торжественной церемонии.
      – Ты была счастлива в браке?
      Кэт очень хотелось ответить утвердительно, ведь новая подруга отчаянно нуждалась в утешении, однако солгать оказалось не так-то легко, даже ради душевного спокойствия Эмили.
      – Союз заметно укрепил положение брата в клане, но, к сожалению, у нас с Фергюсом оказалось мало общего.
      – И все же тебе наверняка нелегко одной – особенно сейчас, в ожидании маленького. – Эмили тут же испуганно прикрыла рот рукой. – Прости, ради Бога. Не стоило этого говорить.
      – Что, у англичан принято изображать неведение, даже если беременность уже заметна? – Мысль показалась Кэт смешной, но она побоялась обидеть собеседницу и задала вопрос серьезно, без улыбки.
      – Если честно, то да.
      Кэт покачала головой.
      – Ребенок родится через четыре месяца. Не могу дождаться. Наш народ считает материнство великим счастьем и благословением свыше.
      – Аббатиса говорит, что в соответствии с догматами церкви подарить жизнь ребенку означает искупить грехи Евы. – Эмили слегка нахмурилась. – Небеса посылают младенца в знак благословения брачного союза.
      – Это слова аббатисы? – Кэт удивилась. Подобное скорее мог бы утверждать английский священник.
      Эмили едва заметно улыбнулась и заговорщицки подмигнула:
      – Если честно, она не добавила, что согласна.
      – Я слышала, что в Англии аббатиса наделена огромной политической властью.
      – Так оно и есть.
      – Что ж, тебе повезло с родственницей.
      – Нет-нет, что ты! Мы вовсе не состоим в родстве!
      – В таком случае ты, очевидно, воспитывалась в монастыре?
      – Тоже нет. Дело в том, что однажды в поместье отца гостила одна очень ученая монахиня, настоятельница монастыря. Она заехала к нам по пути – направлялась в гости к одной из бывших учениц. И всех очаровала. Мне будет очень не хватать общения с ней. – Эмили храбро улыбнулась, хотя фиалковые глаза выдавали грусть и усталость. – Впрочем, надеюсь, что взамен утраченного найду здесь немало интересного.
      Стойкость и мужество маленькой англичанки восхитили Кэт. Ах если бы только ее надежды оправдались!
      Следующие несколько дней принесли множество сюрпризов. Эмили узнала немало интересного о новом доме. Но будущий муж до сих пор не потрудился сказать ей ни единого слова. Как правило, он просто не замечал, что рядом, кроме сестры, присутствует еще одна особа женского пола. Однако когда снисходил и обращал внимание, то хмурый взгляд выражал острое недовольство, более яростное, чем при первой встрече.
      Однажды Эмили и Кэт, крепко держась за руки, шли через большой зал. Внезапно Талорк обернулся:
      – Кэт, подведи-ка сюда эту женщину.
      Грубый тон покоробил Кэт, но она все же повиновалась.
      «Женщину»? Эмили не хотелось верить, что враждебность и нахальство господина зашли так далеко. Если в ближайшее время грубиян не позаботится о манерах, то придется устроить такой скандал, по сравнению с которым вопли Сибил покажутся милой дружеской беседой. В чашу терпения упала последняя капля.
      Кэт послушно направилась к брату, однако успела шепнуть Эмили:
      – Не поддавайся и не позволяй себя пугать. Он вовсе не так страшен, как кажется.
      На самом деле Кэт слегка кривила душой, пытаясь поддержать подругу. Она и сама выглядела испуганной. Заметив это, Эмили рассердилась. Беременную женщину ни в коем случае нельзя расстраивать – так отец говорил всякий раз, когда Сибил носила очередного ребенка. Эмили обернулась и прямо посмотрела на Талорка, однако не повиновалась.
      – Неужели она настолько глупа, что не понимает, чего от нее хотят? Почему не идет за тобой? – возмущенно обратился Талорк к сестре. – Ты же говорила, что она знает наш язык!
      Кэт встревоженно взглянула на подругу. Что за внезапное упрямство? Однако испуганное выражение тут же сменилось улыбкой. Эмили не позволила ей ответить на вызывающий вопрос брата.
      – Почему бы вам не спросить у «той женщины» самому? – обратилась Эмили к Талорку. – Конечно, если вы в силах заставить себя разговаривать с ней. – Если заносчивый грубиян считал, что она готова произнести клятву верности человеку, который не желает и слова сказать, то он глубоко заблуждается. – Думаю, стоит объяснить все как есть. Я вовсе не глупа и не глуха. Так что незачем кричать во все горло, словно вы дряхлый глухой старик.
      – Смеешь меня оскорблять? – взревел Талорк.
      – Что ты, она вовсе не хочет тебя обидеть, – торопливо вступилась Кэт.
      Эмили направилась к грозному вождю.
      – Разумеется, я не собираюсь вас оскорблять.
      В ответ на это заявление Талорк примирительно кивнул, явно успокоенный. Однако следующие слова тут же довели его до белого каления.
      – Если вдруг придет в голову вывести вас из себя, то я без труда смогу придумать что-нибудь более действенное, чем сравнение с дряхлым стариком. – Для пущей убедительности Эмили даже кивнула.
      Заявление вызвало новую волну ярости, и Талорк принялся кричать что-то насчет длинного несдержанного языка английских женщин. Однако Эмили лишь рассмеялась: в устах неотесанного мужлана обвинение казалось даже забавным. Кэт тоже улыбнулась. Она явно поддерживала неожиданно обретенную подругу.
      Талорк едва не взорвался: схватил презренную женщину за руку, однако, к счастью, сумел сдержаться от дальнейшего проявления гнева. Шотландец и сам прекрасно понимал, что необузданная сила чересчур опасна, чтобы выпускать ее на волю – пусть даже с благородной целью: излить праведный гнев на голову непокорной англичанки. Что и говорить, малышка хороша: яркие глаза, женственно-округлые формы. И все же прикосновение не вызвало ответа ни в душе, ни в теле.
      Вождь привлек будущую жену к себе – так близко, что бедра соприкоснулись, – и… ничего: ни искры вожделения в чреслах, ни капли желания, ни тени стремления стать ближе. Свершилось именно то, чего он так опасался, получив приказ короля. Талорк принадлежал к древнему народу криктов, был оборотнем и даже состоял в союзе с себе подобной – то есть с волчицей. Вероятность продолжения рода у таких пар оставалась крайне низкой, но брак с обычной женщиной лишал его последней надежды.
      Дети могли родиться лишь в том случае, если двое по-настоящему подходили друг другу. Но легко ли узнать, как найти свою половинку? Старейшины стаи говорили, что верного способа просто не существует… до тех пор, пока не свершится соитие. Однако если это событие произойдет, путь к отступлению окажется отрезанным навсегда. Закон стаи гласил, что физическая близость влечет за собой пожизненные узы.
      И все же в одном вожак не сомневался: если суждено найти свою единственную женщину, то физическое желание должно указать на нее. А эта женщина вожделения не вызывала. Талорк всего лишь восхищался ее энергией и храбростью. Она ему даже не нравилась. Разве дочь туманного Альбиона может понравиться гордому сыну Хайленда?
      Его родной отец в полной мере вкусил плоды брака с коварной и вероломной англичанкой. Этой породе нельзя доверять – ни за что и никогда. А потому он не покорится чужой воле и не вступит в супружеский союз с той, которую выбрал король. Тем более что на шотландском троне сидит всего лишь слабый человек, до безрассудства очарованный опасным южным соседом.
      Талорк брезгливо оттолкнул Эмили. Открытое отторжение тут же вернулось стрелами ярости и огнем ее фиалковых глаз.
      Да, дочери клана Синклеров отлично знали свое место, но вот эту дикую кошку он не собирался приручать.
      – Слушай внимательно, женщина! Я не намерен жениться на врагине даже ради того, чтобы доставить удовольствие королю!
      – Великолепно! – не задумавшись ни на секунду, ответила маленькая нахалка. – Дело в том, что я и сама скорее готова выйти замуж за козла, чем за вас, господин!
      Странно, но это заявление почему-то не вызвало у вождя умиления.
      Кэт воспользовалась бурным потоком безудержной брани и увлекла подругу наверх, в свою комнату. Захлопнула дверь и лишь после этого взглянула на Эмили недоверчиво и изумленно.
      – Ты что, с ума сошла?
      – Нет. А он?
      Милая шотландка улыбнулась. Через секунду улыбка уже превратилась в смех. А еще через пару мгновений подруги весело хохотали – так самозабвенно, что Кэт даже не удержалась и упала на кровать, а Эмили пришлось искать опоры и поддержки у стены.
      – Поверить не могу: смеемся в тот самый момент, когда брат наверняка готов растерзать нас обеих, – наконец с трудом вымолвила Кэт.
      – Наверное, своим несдержанным языком я навредила тебе? Хотя не понимаю, как Талорк может обвинять тебя в моих грехах, когда мы и знакомы-то всего лишь несколько дней.
      Кэт покачала головой:
      – На самом деле он на меня совсем не сердится. Но вот насчет того, что не хочет на тебе жениться, говорил скорее всего искренне.
      – О, за это можно лишь благодарить небеса! – воскликнула Эмили чуть громче и резче, чем хотела.
      Кэт поднялась с кровати, поправила одежду и серьезно покачала головой:
      – Подумай, что произойдет, если Талорк действительно откажется жениться на тебе.
      Торжество мгновенно померкло.
      – Не знаю, – растерянно произнесла Эмили. В нынешнем расположении духа вождь ни за что на свете не согласится послать за Абигайл и не разрешит сестре поселиться в замке.
      – И как только тебе пришло в голову заявить брату, что скорее выйдешь замуж за козла, чем за него? – поинтересовалась Кэт, расправляя складки пледа.
      Эмили почувствовала, как неумолимо краснеет от неловкости и раскаяния. Ведь она покинула Англию с твердым намерением доказать собственную необходимость и значимость в доме будущего мужа. В этом случае он не стал бы возражать против приезда сестры. А теперь того и гляди с позором отправит обратно и ее. Дело кончится тем, что в Хайленд пришлют Абигайл – даже если шотландец и не потребует новой невесты. Одна лишь мысль об опасном развитии событий вселяла тоску и ужас.
      Досадуя на собственную неосмотрительность, Эмили тяжело вздохнула. Грубость дикого вождя не оправдывала глупый промах.
      – Сама не знаю. Не понимаю, что на меня нашло. Считаешь, он может отправить меня обратно в Англию?
      В глазах подруги мелькнула тревога.
      – Не знаю. Брат не привык, чтобы ему перечили. Но я не хочу с тобой расставаться. Вдвоем куда веселее, да и спокойнее.
      Вопрос не получил ответа и на следующий день. Эмили отчаянно хотелось вернуться домой, и все же она понимала, что если Талорк действительно намерен избавиться от нее, придется сделать все возможное и отговорить его. Даже в том случае, если потребуется извиниться за опрометчиво нанесенное оскорбление.
      Мысль о необходимости просить прощения претила так же, как и перспектива брака.
      Но ведь Абигайл ни за что не сможет жить в клане Синклеров. Горцы Шотландии – суеверный народ. Серьезный физический недостаток сестры вкупе с принадлежностью к ненавистным англичанам сделает жизнь поистине нестерпимой.
      Эмили считала себя куда сильнее и выносливее, но и ей приходилось нелегко. Единственным дружелюбным человеком в чужой стране оказалась Кэт. Все остальные в лучшем случае игнорировали незнакомку, а в худшем – не скрывали враждебности. Особенно обижали воины. Они относились к самозванке с унизительным пренебрежением, словно предстоящим браком с предводителем эта маленькая женщина наносила каждому личное оскорбление. Эмили чувствовала себя прокаженной и, если бы не симпатия и дружба Кэт, неминуемо впала бы в отчаяние.
      Вот так и получилось, что когда подруги направились к ручью, в котором женщины клана стирали белье, они не встретили ни единой улыбки, ни единого приветствия. Обеих окружали лишь косые, колючие, неприязненные взгляды. Эмили всеми силами старалась пересилить давящую волну неприязни и отторжения и спокойно принялась отстирывать дорожную пыль и грязь. Женщины тут же отошли в сторону, словно опасаясь скверны от близкого соседства чужестранки. Открытое презрение ранило остро и больно: на глаза сами собой навернулись глупые беспомощные слезы.
      – Они со всеми так себя ведут? – Усилием воли Эмили прогнала нахлынувшую слабость и попыталась изобразить равнодушие.
      – Нет. Недавно один из наших воинов женился на дочери клана Балморалов, и все приняли ее радушно, как свою. – Кэт вздохнула. – Боюсь, все дело в том, что новость о твоей ссоре с братом уже успела распространиться. Ведь Талорк – вождь, и все ему искренне преданы.
      – А я обозвала вождя козлом.
      – Ну, не совсем так, – с улыбкой возразила Кэт.
      – Ты тоже предана брату и все же не питаешь ко мне ненависти. Правда?
      Эмили неспроста задала этот вопрос. Она понимала, что доброе сердце Кэт способно на сочувствие и жалость. Но ведь она дочь северного шотландского клана, а потому наверняка умела ненавидеть, как и все остальные.
      – Именно так. Больше того, не сомневаюсь, что и другие женщины полюбят тебя, как только узнают.
      – И даже не помешает ненависть Талорка? Ведь он назвал меня врагиней!
      Кэт пожала плечами:
      – Но ты и вправду англичанка, от этого никуда не денешься.
      – Что же, национальность сразу превращает человека в неприятеля?
      Подруга тяжело вздохнула:
      – Да. Но дело не только в этом. Думаю, тебе следует знать правду. Зря я надеялась, что брат сумеет переступить через чувства.
      – О чем ты?
      – Дело в том, что наш отец женился на англичанке.
      – Так, значит, мы с вашей матерью – соотечественницы? – пылко воскликнула Эмили.
      – Нет. Мама умерла, когда я была совсем маленькой. Отец привел в дом новую жену. Талорку в то время едва исполнилось четырнадцать, а мне пять. Мачеха оказалась очень красивой, но при этом неискренней, лживой и даже вероломной. Через три года она предала отца и изменила ему с алчным английским бароном, который неудержимо рвался к новым владениям. Подлое предательство стоило жизни и нашему отцу, и многим членам клана. Талорк, разумеется, не смог ни простить, ни забыть страшного удара.
      – Такую измену простить невозможно. Но неужели вождь боится, что и я окажусь подлой и неверной лишь потому, что тоже называю себя дочерью Англии?
      Кэт отвела глаза.
      – Да.
      На следующее утро Эмили набралась храбрости и подошла к Талорку. Раз уж извиниться все равно придется, то лучше сделать это как можно раньше. Тем более что необходимо спросить разрешения на прогулку к небольшому живописному озеру, о котором рассказывала Кэт.
      – Что тебе нужно? – Приветствие оказалось не слишком учтивым.
      – Хочу попросить прощения… за свои слова… что лучше выйду замуж за козла, чем за вас.
      – Почему?
      – Очень разозлилась.
      – Прекрасно понимаю, почему ты меня оскорбила. Но почему извиняешься?
      – Брак, который начнется с оскорблений, не принесет гармонии.
      – Брака не будет.
      – Но ваш король…
      – Он скоро забудет о столь незначительном приказе.
      – Вы считаете, что приказ жениться незначителен?
      – Именно так.
      – Понятно. В таком случае что же вы намерены со мной делать?
      Шотландец пожал плечами, словно будущее маленькой англичанки совсем его не интересовало. Ну конечно, ему действительно было безразлично, что с ней случится. А вот сама она почему-то не испытывала подобного равнодушия.
      – Не хочу возвращаться домой.
      – Лжешь, как все англичане.
      – Нет, не лгу.
      – Ты не хочешь жить здесь.
      – И все же говорю чистую правду.
      – Опять лжешь.
      – Нет, не лгу.
      Выхода не было. Пришлось рассказать о несчастье Абигайл.
      – Так что же, ты приехала сюда лишь для того, чтобы спасти сестру от брака со мной?
      – Да.
      – Похвально.
      Талорк говорил недовольным, ворчливым тоном, однако уже не хмурился, а смотрел прямо и открыто.
      – Абигайл слишком хрупка и уязвима. Она не сможет понять враждебного отношения и не вынесет холодности клана.
      – А ты готова понять и стерпеть?
      Нет, готовности к подобному самоотречению Эмили не чувствовала, но все же боялась разрушить хрупкое взаимопонимание, которое внезапно возникло в откровенном разговоре.
      – Сестра не должна пострадать, и я не дам ее в обиду.
      – Я не обижу твою сестру.
      – Так, значит, вы не отправите меня обратно?
      – Не знаю. Решение еще не принято.
      Талорк поднялся, словно собираясь уходить, и Эмили поняла, что беседа закончена. Торопливо попросив разрешения сходить на озеро, Эмили покинула зал.
 
      Озеро оказалось примерно в получасе быстрой ходьбы. Кэт приказала воину, сопровождавшему их, ждать за кустами и не забыла напомнить, чтобы он отвернулся. Поняв, что сестра вождя собирается купаться, юноша пунцово покраснел и поспешил выполнить распоряжение.
      Эмили, как всегда, плескалась на мелководье. Скрыв страх и отвращение к воде, она решительно отказалась отойти от берега, а уж тем более поплавать. От одной лишь мысли о таинственной глубине ей становилось плохо, хотя показывать истинные чувства Эмили не хотела.
      Искупавшись в свое удовольствие, подруги вышли на берег и начали неторопливо одеваться. Внезапно Кэт замерла, а через мгновение обернулась в ту сторону, где стоял молодой воин, словно пытаясь что-то разглядеть сквозь густые заросли.
      – Что случилось? – удивилась Эмили. – Неужели охранник подсматривает?
      Кэт покачала головой и приложила палец к губам, умоляя молчать. Эмили не понимала, что так встревожило обычно невозмутимую приятельницу, но все же выполнила просьбу и оделась как можно быстрее и тише. Кэт сделала то же самое. Милое лицо оставалось напряженно-тревожным.
      Беспокойство возрастало с каждой секундой. Кэт зачем-то сняла с пояса небольшой нож, которым обычно пользовалась за столом, и при этом ни на мгновение не отводила взгляда от кустов, буйно разросшихся в нескольких футах от берега. Эмили смотрела туда же, хотя все еще не могла понять, что происходит. Может быть, приближался дикий зверь? Но она не слышала ни шороха, ни треска веток в лесу – и это несмотря на очень хороший слух.
      Ответ явился сам собой уже через секунду – в виде пяти мощных всадников с угрожающе разрисованными синей краской лицами. Все они были одеты в одинаковые пледы. Однако цвет тартана отличался от цвета Синклеров: темно-синие, зеленые и желтые клетки кричали о появлении чужаков.
      Великаны сидели на таких огромных лошадях, каких Эмили не доводилось видеть еще ни разу в жизни, и даже без седел.

      До сих пор Эмили казалось, что она готова ко всему, что может случиться в таинственном и непредсказуемом Хайленде, и все же невероятное зрелище не укладывалось в сознании. Если бы еще вчера кто-нибудь сказал, что существуют на свете воины страшнее Синклеров, то она не просто не поверила бы, а открыто рассмеялась прямо в лицо этому человеку. Однако сейчас смеяться почему-то не хотелось.
      Да и времени не было. Эмили молилась о спасении.
      Великаны подъехали ближе. Воинственная синяя раскраска делала лица еще более угрожающими. Мало того, что незнакомцы выглядели гораздо крупнее воинов из клана Синклеров, они еще и держались с высокомерным достоинством, словно владели целым миром и каждой его частью. А если учесть, что с подобным видом дикие всадники разъезжали по чужой земле, то впечатление оказывалось еще более сильным. Столь откровенной дерзости Эмили еще не встречала – несмотря на то что выросла в доме одного из самых воинственных и заносчивых английских баронов и волей судьбы стала невестой грозного Синклера.
      Кэт испуганно охнула, и этот тихий возглас вывел Эмили из забытья. Да, она противостояла опасности не в одиночестве – рядом оставалась верная подруга. Однако уже через секунду чувство облегчения сменилось новой тревогой. Кэт вредно волноваться, а тем более пугаться. Бледная как полотно, она в ужасе смотрела на неумолимо приближавшихся всадников.
      Эмили попыталась ободряюще улыбнуться.
      – Не бойся! Это наверняка кто-нибудь из друзей вашего вождя.
      – Из друзей? Ошибаешься! Это воины из клана Балморалов. Они наверняка уже убили Эверета, иначе не подошли бы к нам так близко.
      Эмили в ярости повернулась к тому из всадников, кто оказался ближе других.
      – Не может быть! Вы не могли убить мальчика! Для взрослого мужчины страшный грех расправиться с ребенком… даже здесь, в Хайленде.
      Тот, к кому она обращалась – рыжеволосый демон с глазами цвета весенней травы, – выразительно поднял брови, но ничего не сказал. Просто молча, пристально смотрел, как она нервно теребит складки платья. Пришлось снова заговорить самой:
      – Разве вы не знаете, что крайне невежливо игнорировать леди, когда она к вам обращается?
      Эмили говорила не по-английски, а по-гэльски, так что сомневаться не приходилось: чудовищные дикари наверняка понимали каждое слово.
      Вдруг слева раздался голос. Говоривший вполне мог бы оказаться близнецом первого – если бы не карие глаза.
      – Мы не убили мальчика.
      Эмили быстро обернулась к подруге:
      – Ну вот видишь? Это добрые люди, так что бояться нечего.
      Бог да простит ложь, но видеть на лице подруги застывший ужас казалось просто невыносимо.
      В это мгновение зеленоглазый великан быстро приблизился к испуганной Кэт и сильным молниеносным движением поднял ее на спину лошади и посадил перед собой. Эмили даже не успела заметить, когда он разоружил пленницу, но маленький нож сиротливо валялся на земле.
      Забыв о соблюдении достойных манер, Эмили стремительно бросилась вперед и крепко сжала оружие в руке.
      Поднялась и нацелилась прямо в обнаженную ногу врага.
      Лошадь попятилась, и лезвие беспомощно рассекло воздух. Вторая попытка не удалась – Эмили внезапно почувствовала себя в тисках огромной и жесткой, словно сосновый сук, руки. Во всяком случае, теперь она знала, каково это – шлепнуться прямо на живот с такой силой, что дыхание отключается само собой. Английская леди оказалась на коне перед одним из Балморалов, да еще в самой что ни на есть непристойной позе. Кричать не было сил, но вот кусаться еще удавалось, а потому Эмили изогнулась и вцепилась зубами в обнаженное, не прикрытое пледом плечо всадника.
      Тот что-то невнятно пробурчал.
      Эмили сжала зубы сильнее и попыталась наугад ткнуть ножом. В результате ладонь, только что крепко сжимавшая талию, скользнула на руки и намертво прижала их к бокам. Большим пальцем воин нажал на запястье с тыльной стороны. Рука разжалась сама собой, словно по команде, и выпустила нож.
      Лошадь тронулась с места, а шотландец наклонился и прорычал в самое ухо:
      – Перестань меня грызть, женщина. Вряд ли каннибализм в обычае даже у таких неверных дикарей, как англичане.
      И правда, вкус крови на губах заставил Эмили с отвращением отпрянуть. Она сплюнула, пытаясь избавиться от гадкого ощущения, и повернулась, чтобы взглянуть на поработителя. Однако внимание привлекла отчаянно брыкающаяся Кэт. Подруга изо всех сил пыталась вырваться на свободу. Впрочем, воин, который вез ее перед собой, даже не пытался защититься. Вместо этого он заботливо прикрывал пленницу от ударов веток – ведь путь лежал через лес.
      На мгновение забыв о собственной судьбе, Эмили отчаянно закричала:
      – Перестань драться, Кэт! Повредишь ребенку!
      – Нельзя позволить им нас увезти! – крикнула Кэт в ответ. – Войны между кланами не миновать!
      Эмили не понимала, с какой стати подруга так испугалась. Ведь всем известно, что шотландские кланы испокон веков непрестанно воюют между собой.
      – Если Синклер не хотел войны, то не должен был допустить похищения нашей соплеменницы, – прорычал тот, который держал Эмили.
      Кэт обернулась и взглянула так, словно собиралась испепелить недруга. Она продолжала отбиваться, однако уже не молотила кулаками с такой же отчаянной силой, как раньше.
      – Сусанна зашла на нашу территорию и охотилась в нашем лесу… так что вы сами виноваты в том, что потеряли ее.
      Всадник, кое-как сносивший тумаки, наклонился к пленнице и что-то негромко и коротко произнес. Слов Эмили не расслышала, однако резкий тон говорил сам за себя. Кэт ответила – тоже тихо и коротко, – и лицо воина потемнело от гнева. Тот, который захватил Эмили, тоже напрягся. Очевидно, понял смысл сказанного, и смысл этот оказался очень недобрым. Судя по всему, существовало кое-что похуже сравнения с козлом.
      Внезапно лошади поскакали галопом. Следующие несколько минут прошли в молчании – воины полностью сосредоточились на скачке. Эмили с тревогой посмотрела на Кэт: к счастью, подруга больше не брыкалась и не дралась. Наверное, поняла, что падение с лошади не принесет пользы ни ей самой, ни ребенку.
      Наконец всадники миновали заросли и остановились на поляне – так же неожиданно, как и поскакали галопом.
      Рыжий шотландец спрыгнул с коня, но пленницу не выпустил, а лишь повернул к себе. Он оказался настолько высоким, что Эмили пришлось запрокинуть голову – только так она могла заглянуть в лицо великану.
      На нее жестко смотрели необыкновенные глаза: темно-карие, с золотым ободком вокруг зрачков. Глаза волка. Странно, но вместо того, чтобы испугаться, Эмили внезапно ощутила странное, доселе неведомое жжение в том месте, которое даже постеснялась бы назвать. Она и сама не могла поверить, что испытывает постыдные ощущения, да еще в крайне затруднительной и неприятной ситуации, в которую неожиданно попала. И все же близость рыжего великана действовала странным образом.
      – Оставьте ее в покое! – завопила Кэт.
      Эмили перевела взгляд на подругу. Ту тоже крепко держали, полностью лишив свободы.
      Шотландец с волчьими глазами до боли сжал плечи Эмили, требуя внимания.
      – Передай своему господину, что мы схватили его сестру вместе с ребенком. Это будет хорошей местью за Сусанну.
      Эмили задрожала от ужаса.
      – Нет, вы не сделаете этого! Пожалуйста, не забирайте ее, не увозите!
      Великан даже не потрудился ответить. Эмили и не ожидала обсуждения. В конце концов, с какой стати этот огромный необычный человек должен прислушиваться к ее мольбам? Наверняка все уже и так давно решено.
      И все же рот сам собой открылся, чтобы продолжить убеждать и упрашивать. Однако рыжий снова с силой сжал ее плечи, причем на этот раз большие пальцы скользнули по ключицам. Эмили едва не задохнулась, и готовые вылететь слова застряли в горле. Думать она не могла. О чем можно думать, когда мужчина прикасается таким неподобающим образом? Хотелось остановить, потребовать немедленной свободы, однако что-то мешало действовать, говорить и шевелиться. Какая-то неведомая, непреодолимая сила окутала подобно наваждению.
      Странный воин не причинил вреда, даже не сделал больно.
      Его поведение казалось загадкой. Однако еще удивительнее было то обстоятельство, что великан стоял молча и внимательно смотрел – сверху вниз.
      Он хмурился, однако не выглядел ни раздраженным, ни сердитым. Неужели в Хайленде мужчины никогда не улыбаются? Что за глупая мысль! Может быть, этот человек ждал, пока она согласится передать Талорку жестокие слова? Если так, то ожидание могло затянуться надолго.
      – Кэт нельзя долго скакать на лошади. Вы же и сами заметили, что она ждет ребенка.
      Воин продолжал молчать, однако грозный взгляд оказался достаточно красноречивым.
      Такого устрашающего и в то же время притягательного человека Эмили еще не встречала. Синяя краска на лице не могла скрыть мужественной красоты. Волосы сияющей огненной массой спускались на плечи, а замысловатая татуировка на бицепсе лишь добавляла таинственного очарования. Орнамент выглядел узорной синей повязкой – такой больше не было ни у одного из всадников.
      О мужчинах клана Синклеров Эмили просто ничего не знала: они вели себя достаточно скромно и под пледами носили рубашки – как правило, шафранного цвета. А эти варвары не считали нужным прикрыть наготу: грудь и одно плечо оставались голыми. Сейчас на этом плече красовался огромный кровоподтек – как раз в том месте, куда вонзились крепкие зубы Эмили. Рядом запеклась кровь.
      И это сделала она? Не может быть!
      Великан смотрел спокойно, даже равнодушно, и все же Эмили не могла избавиться от неприятного ощущения, что он проницательно читает каждую мысль. Как же заставить его отпустить подругу? Ведь это необходимо сделать сейчас же, немедленно!
      Эмили вытащила из складок юбки платок и осторожно начала стирать с груди кровь. Она и сама не понимала, что делает: мысли целиком сосредоточились на судьбе Кэт. Защитить! Спасти!
      – Поездка верхом может навредить ребенку, – повторила она.
      – Балморалы не обижают женщин, – негромко ответил шотландец. – Друстан оставит пленницу у себя, но не причинит зла ни ей самой, ни младенцу.
      Эмили бережно прижала платок к ране, которую так неосмотрительно сама же и нанесла. Мало-помалу в голове начал созревать отчаянный план.
      – Может быть, лучше взять в плен жену вождя? Неплохая месть!
      Воин прищурился.
      – Синклер не женат.
      – Еще несколько дней назад так и было, однако сейчас все изменилось.
      Кэт услышала бессовестную ложь и невольно охнула, однако выразительным взглядом Эмили заставила подругу замолчать.
      – И где же его жена? – уточнил воин, хотя вовсе не собирался продолжать разговор.
      Он и сам не понимал, с какой стати медлит и выслушивает глупую болтовню маленькой англичанки.
      Да, она действительно хороша, прелестна, однако до сих пор еще ни одной красивой женщине не удалось сбить его с толку. Может быть, все дело в неожиданном мужестве малышки или в той нежности, с которой она пытается залечить рану, которую сама же и нанесла в порыве отчаяния? Непредсказуемое поведение всегда увлекает.
      Да, англичанка увлекала. Искренняя тревога за сестру Талорка смущала. Конечно, подобная забота казалась бы вполне естественной для дочери клана Синклеров, но ведь эта девочка к нему не принадлежала. Без всякого сомнения, она действительно явилась из Англии. На севере Шотландии о подобных нарядах и не слыхивали. Да и на языке гор она говорила с ярко выраженным южным акцентом.
      Англичанка или не англичанка, а смотреть на стройную миниатюрную красавицу было очень приятно. Как же она старалась спрятать страх! Однако все напрасно: дрожь выдавала. Несмотря на волнение, сиреневые глаза метали гневные молнии. Пылкое самолюбие искренне забавляло. Судя по всему, эта пигалица готова немедленно ринуться в бой. Против него, вождя клана Балморалов!
      А ведь она даже не волчица.
      Интересно. Удивительно.
      Где же Синклерам удалось откопать такое сокровище?
      – Я и есть жена Талорка.
      Слова повисли в воздухе, и лишь через несколько секунд до великана дошел их смысл. Внезапно стало скучно. Оказывается, сокровище принадлежит Синклеру? Верить почему-то не хотелось.
      Великан покачал головой.
      Маленькая красавица несколько раз энергично кивнула убеждая.
      Он повернулся к дочери враждебного клана:
      – Твой брат выбрал в жены англичанку?
      – Нет.
      Лахлан пальцем приподнял хорошенькое личико и заглянул в фиалковые глаза.
      – Терпеть не могу, когда лгут.
      – Я… я не лгу.
      – Хочешь сказать, что лжет твоя подруга? – прорычал великан таким страшным голосом, что товарищи невольно отвернулись.
      – Нет. Конечно, нет. Просто Талорк вовсе не выбирал меня. За него это сделал ваш король.
      – Ты не сможешь убедить меня в том, что он женился на англичанке!
      Вся Шотландия знала о лютой ненависти Синклера к врагам с юга. Ведь по их вине он потерял отца и брата. Оба пали жертвами жадного и жестокого английского барона и его сообщницы – той самой вероломной англичанки, которая предала клан.
      – Талорк ненавидит англичан яростнее, чем ужасных Макдоналдов, – словно услышав мысли Лахлана, подтвердил Друстан.
      – Я и сама знаю, что Талорк ненавидит англичан. Поэтому союз вряд ли принесет счастье. – В голосе Эмили слышалась искренняя горечь, настолько убедительная, что сомнения потускнели. – И все же я его жена. Так приказали короли – ваш и мой. К тому же отец прислал солидное приданое.
      Вряд ли Талорк мог польститься на деньги, пусть и немалые. О чем же в таком случае он думал?
      – Почему ты не носишь плед клана? – поинтересовался Лахлан. В неожиданно сложившейся пикантной ситуации месть становилась доступной и очевидной.
      – Готовность вождя жениться оказалась не столь велика, чтобы поспешно надевать на англичанку свой плед. Он еще не полностью смирился с предстоящим венчанием.
      Что ж, объяснение звучало вполне правдоподобно. Глядя в невинные фиалковые глаза, Лахлан пытался понять последствия странного союза. Возможно ли, чтобы брак до сих пор не был консуммирован?
      – Если ты действительно жена Синклера, то он лишь поблагодарит Балморалов за избавление, – раздался откуда-то сзади голос Ульфа.
      В глазах вспыхнули боль и обида, но малышка тут же спрятала чувства за длинными пушистыми ресницами и равнодушно пожала плечами:
      – Гордость вождя все равно окажется уязвленной – даже если в глубине души он почувствует облегчение.
      Странно, но обида пленницы тронула Лахлана, и выразительным взглядом он приказал брату замолчать.
      Ульф, в свою очередь, удивился неожиданной реакции, однако ничего не сказал, хотя и нахмурился.
      Лахлан не мог совладать с внезапной яростью. Разрушительное чувство родилось вместе с глубоким разочарованием, в тот самый момент, когда оказалось, что необычная обаятельная женщина принадлежит давнему сопернику. И все же он понимал, как жестоко оставлять ни в чем не повинную пленницу один на один с гневом Талорка – что тот сотворит, узнав, что сестра оказалась в руках недругов?
      Балморал смерил Эмили критическим взглядом. Отважная малышка уже успела собраться с духом.
      – Вряд ли Талорк согласится отдать вам даже англичанку, – негромко добавила она.
      Жестокие слова Балморала задели за живое. И все-таки не хотелось поддаваться слабости и обращать внимание на замечания и колкости необузданных варваров.
      Лахлан услышал слова Эмили и улыбнулся. В этот момент сердце ее едва не остановилось. Разве враг может так чудесно улыбаться? Да еще когда лицо раскрашено в боевой синий цвет?
      Не сказав ни слова, Лахлан подхватил драгоценную добычу и снова водрузил на спину лошади – в том же непривычном, непристойном положении, в котором вез и раньше. Эмили опять сидела верхом, плотно прижавшись спиной к мускулистой груди всадника. Удивительно, но план сработал! Теперь оставалось всего лишь скрыть разъедающий душу страх.
      Повернувшись к подруге, Эмили спокойно произнесла:
      – Не волнуйся за меня, Кэт. Все будет хорошо. Ты же сама видишь: храбрые воины добры и благородны.
      Кэт лишь молча покачала головой – события окончательно лишили ее дара речи.
      Эмили попыталась улыбнуться, но улыбка вышла неуверенной, даже жалкой.
      – До свидания, Кэт.
      В этот момент лошади тронулись, однако воин, которого товарищи называли именем Друстан, даже и не думал освобождать свою узницу.
      – Вы должны отпустить ее, ведь теперь у вас в плену я! – горячо воскликнула Эмили.
      Ответа не последовало.
      Она попыталась было ущипнуть своего поработителя за ногу, но, увы, с таким же успехом можно было попробовать ущипнуть камень.
      – Я же сказала, что вы должны освободить мою подругу.
      – Нет.
      – Да!
      – Замолчи.
      – Не буду молчать! Отпустите ее, иначе я начну так кричать, что в замке наверняка услышат!
      – Только пискни, и я тут же заткну тебе рот.
      Эмили испуганно примолкла.
      Объятие стало крепче. Железная рука сжимала яростно, едва не лишив возможности дышать. Продолжать путь с заткнутым ртом почему-то совсем не хотелось.
      Положение осложнялось. План оказался никуда не годным. Вместо того чтобы отпустить подругу, неприятель захватил их обеих. Что же за человек этот шотландский вождь, если даже похищение жены другого вождя не кажется ему достаточной местью?
      И все же стоило еще раз попробовать убедить дикаря, хотя и эта попытка вряд ли увенчалась бы успехом.
      – Но если вы не отпустите одну из нас, то кто же расскажет Талорку о мести Балморалов? – почти в отчаянии воскликнула Эмили.
      – Парнишка, который вас охранял, успел увидеть цвет нашего тартана, прежде чем ненадолго забылся, – спокойно ответил Лахлан. Ответ прозвучал внушительно, и других вопросов не возникло. И все же терять было нечего.
      – Так, значит, вы оглушили бедного мальчика? А что, если на него нападут дикие звери? Кто сообщит в этом случае?
      Ответа не последовало. Через некоторое время лошади перешли в галоп, и вскоре небольшой отряд несся вдаль, прочь от владений Синклеров.
      Несколько часов спустя, все в той же позе – верхом на лошади в железных объятиях Балморала – Эмили уже просила у Господа только сил. Как выдержать еще несколько минут пытки и не опозориться, не расплакаться, словно малое дитя? Наконец настал момент, когда Эмили поняла, что больше не может выносить боль в спине, – ведь всю дорогу она пыталась сохранить хотя бы небольшое расстояние между собой и тем, кто так крепко сжимал ее талию. И именно в этот момент всадник поднял руку в молчаливой команде остановиться.
      Не выпуская пленницу из объятий, он легко спрыгнул с лошади. Однако едва ноги коснулись земли, тут же отпустил ее, словно тоже тяготился близостью. Отторжение почему-то обидело. Эмили попыталась выпрямиться и застонала от боли. На глаза неожиданно навернулись слезы – непонятно, то ли от разочарования, то ли от смертельной усталости. На ватных, непослушных ногах она подошла к Кэт, беспокоясь о самочувствии подруги.
      – Все в порядке?
      Кэт устало улыбнулась. Эмили с трудом скрывала боль. В конце концов, она всего лишь человек, а поездка выдаюсь утомительной – даже для самой Кэт, волчицы.
      – Да. Друстан держал меня очень осторожно и заботливо оберегал от толчков.
      Неожиданное внимание воина казалось странным и трогательным. Кэт знала, что Балморалы намеревались держать ее в отместку за захват Сусанны, но этот человек не выказывал ни капли жестокости. Напротив, он проявлял куда больше душевного расположения и заботы, чем покойный муж.
      Но если Друстан нежно заботился о чужой женщине из враждебного клана, то как же мог его родной клан настолько беспечно отнестись к Сусанне? Одинокая волчица на охоте, да еще в период течки, представляла желанную добычу для свободного волка-оборотня. Это знали все.
      – Но зато ты выглядишь так, словно всю дорогу ехала на орехах, – не удержалась Кэт от шутки.
      Эмили лишь сморщилась. Миловидное личико осунулось, побледнело и казалось изможденным.
      – Почти угадала. Всю дорогу старалась сидеть прямо и держать равновесие. Спина разламывается. Наверное, выпрямиться больше никогда не удастся.
      – Так почему же ты не расслабилась и не прижалась спиной к Лахлану? Он без труда выдержал бы твой вес, если уж Друстан сумел выдержать меня.
      Эмили взглянула с удивлением.
      – Прижаться к Лахлану? – недоверчиво переспросила она.
      Кэт покачала головой. В чем причина нелепой чопорности? В том ли, что Эмили англичанка, или в ее человеческой природе? Кэт никогда не пришло бы в голову мучиться всю долгую и трудную дорогу лишь для того, чтобы оставаться на расстоянии от мужчины. Но ведь она волчица и с раннего детства училась практичному отношению к собственному телу. У людей – даже в ее родном клане – масса предрассудков.
      – Откуда тебе известно имя того, кто меня вез? – недоуменно поинтересовалась Эмили. – Ты уже встречалась с этим человеком?
      – Нет. Но его слушаются остальные. Кроме того, он говорил о Сусанне как хозяин. Вот потому-то я и решила, что тебя обнимал вождь клана Балморалов. А его зовут Лахлан. Он мог бы быть братом Сусанны, но раз меня держал Друстан, то скорее всего именно он ее брат. Правда, сам он ничего об этом не сказал.
      Это верно, Друстан молчал с той самой минуты, как Кэт тихо произнесла какие-то обидные слова, которые Эмили не смогла разобрать.
      – О!
      – Хочешь, уточню, действительно ли это так?
      – Не стоит. Уверена, что ты права. Очень толковая догадка. Конечно, стыдно, что я сама не сопоставила факты. Слишком увлеклась сопротивлением, чтобы как следует подумать. А могла бы понять, что сижу на одной лошади с вождем. Теперь, после твоих слов, это кажется очевидным.
      Кэт улыбнулась: досада подруги показалась забавной.
      – Не суди себя слишком строго.
      – Как же иначе? По моей вине в плен попали мы обе. Если бы удалось освободиться, то я давно подняла бы тревогу и люди твоего брата немедленно бросились бы в погоню.
      Кэт тоже переживала: похищение Эмили серьезно осложнило ситуацию. Но с другой стороны, отношения подруги с Талорком складывались крайне неудачно и освобождение вряд ли принесло бы ощутимую пользу. Особенно если ей самой не удалось бы бежать – а в нынешнем положении сделать это было очень сложно.
      – Не забывай, что тебе предстояло вернуться в замок. За это время мы успели бы уехать очень далеко. Так что помочь мне ты все равно не смогла бы. Вспомни: прежде чем вождь собрался тебя освободить, он предусмотрительно проскакал несколько миль. Впрочем, Эверет наверняка поднял тревогу.
      – Надеюсь, так оно и есть. Если, конечно, мальчика не съели дикие звери.
      – Он не такой уж беззащитный.
      Кэт произнесла эти слова и тут же пожалела об оплошности, однако Эмили словно и не обратила внимания на странную, двусмысленную фразу. Она с интересом смотрела по сторонам.
      – Как ты думаешь, почему мы здесь остановились?
      – Чтобы сесть в лодку.
      – В лодку? – Эмили побледнела. – В какую еще лодку? Зачем?
      – Клан Балморалов живет в лесу, а лес находится на острове. Как только мы окажемся в лодке, освободить нас будет гораздо труднее.
      – Освобождения не будет, девочка, – неожиданно прозвучал жесткий голос Друстана. Оказывается, он все слышал, хотя стоял на почтительном расстоянии.
      У Эмили перехватило дыхание. Одна лишь мысль о том, что ее силой потащат в лодку, приводила в ужас.
      – Как он узнал, о чем мы говорили?
      – Услышал.
      Эмили с сомнением покачала головой:
      – Но ведь мы далеко, да и говорим совсем тихо. Скорее всего просто догадался.
      Казалось, Кэт собиралась возразить.
      – Эмили…
      – Что?
      Однако подруга словно внезапно передумала.
      – Да так, ничего особенного. Ты говоришь по-латыни?
      Вопрос прозвучал на этом благородном языке, причем шепотом.
      – Да.
      – Хорошо. Надеюсь, они его не знают.
      Эмили поняла замысел умной Кэт. Раз похитители отличаются таким нечеловечески острым слухом, иностранный язык может оказаться весьма кстати. Когда-нибудь, в спокойную минуту, она выяснит, как шотландке удалось выучить латынь. В Англии женщины ее круга нередко отличались ученостью, но жители Хайленда слыли самыми настоящими дикарями. Впрочем, жизнь каждую минуту опровергала этот распространенный предрассудок.
      – Что будем делать дальше?
      – Притворимся, что ты совсем обессилела после тяжкой дороги.
      – Ну, это совсем не трудно. Даже и притворяться незачем, – сморщившись, заметила Эмили. Тело так ныло, что она с трудом шевелилась.
      – Надо будет украсть пару лошадей.
      – Балморалы все равно догонят. Хотя попытаться можно…
      – Господин! – позвала Эмили.
      Вождь обернулся. Красивое мужественное лицо выглядело задумчивым.
      – Нам с Кэт необходимо срочно уединиться.
      Темные брови удивленно поднялись – единственный знак того, что просьбу услышали.
      Эмили почувствовала, что краснеет.
      – Ну, вы понимаете…
      Лахлан с трудом спрятал улыбку. Надо сказать, что подобная реакция, как правило, не была ему свойственна. Стоило ли признаться этим девочкам, что он тоже хорошо говорил на латыни? Нет, все-таки, наверное, время еще не пришло.
      Вождь прекрасно слышал, что наивные пигалицы собираются украсть лошадей и удрать, а потому предпочел бы не выпускать их из поля зрения. Но с другой стороны, хотелось посмотреть, что предпримут новоиспеченные заговорщицы и на что надеются.
      – Идите. Только быстро, – коротко отозвался он. Эмили тут же подскочила, кивнула в знак согласия и бросилась к кустам. Кэт не отставала ни на шаг.
      Лахлан не переставал прислушиваться.
      – Ужасно угрюмый человек, правда? – заметила англичанка.
      – Он же вождь, – коротко ответила Кэт.
      – Разве это дает право вести себя так грубо? Впрочем, чему я удивляюсь? Твой брат тоже разговаривал не слишком любезно.
      Упоминание о муже, вожде клана Синклеров, почему-то рассердило. Лахлан нахмурился.
      – Храбрые девчонки, – раздайся рядом голос Друстана.
      – Можно сказать и так.
      – Кэт обозвала меня лошадиной задницей.
      – Слышал.
      Друстан рассмеялся:
      – Ничего, ночью получу извинение и кое-что еще.
      – Осторожнее, она же в положении.
      Друстан кивнул:
      – Балморалы женщин не обижают.
      – Знаю.
      – И не спят с чужими женами.
      В ответ раздалось грозное рычание.
      – Представь себе, это мне тоже известно. Если Синклер успел скрепить брак действием, я тут же спрячу палаш.
      Что-то подозрительно: уж больно невинной выглядит решительная малышка.
      – И что же, это обстоятельство тебя волнует?
      – Да, – пророкотал Лахлан.
      – А в ином случае было бы легче оставить ее в покое? Как, по-твоему?
      Лахлан не знал, что ответить. Он и сам не предполагал, что внезапно почувствует непреодолимое влечение к англичанке. Больше того, скорее был готов перегрызть собственное горло, чем лечь в постель с чужой женой. Но этот вулкан с фиалковыми глазами притягивал с неодолимой силой. Желание переполняло и причиняло физическое страдание.
      – Надо было оставить ее там, в лесу.
      – Еще не поздно. Скорее всего Синклер уже не дальше чем в двух часах пути.
      – Если не меньше.
      – Ну так брось ее.
      – Не могу.
      – Проклятие!
      – Согласен.
      – Если ты его убьешь, она станет вдовой, – с надеждой в голосе произнес Друстан.
      – До сих пор не уверен, что она его жена.

      – Что случилось? – озабоченно спросила Эмили. Обернувшись, она увидела, что подруга едва не плачет.
      – Не хочу, чтобы он убивал брата.
      – Кто? О ком ты?
      – Лахлан… вождь Балморалов.
      – А зачем ему убивать Талорка?
      – Чтобы получить тебя.
      – Не говори глупостей. Просто смешно.
      Но Кэт уже не слушала. Она вдруг застыла и погрузилась в себя. Такое случалось и раньше: подруга выглядела так, словно сосредоточилась на чем-то, чего Эмили не дано было постичь.
      – В чем дело?
      Кэт, как всегда, лишь покачала головой.
      – А тебе не кажется странным, что они не послали за нами охрану?
      – Все равно нам ни за что не удастся от них убежать. Они это знают, а потому и не волнуются.
      – Но ведь можно спрятаться… оттянуть переправу до появления твоего брата.
      Кэт побледнела.
      – Не хочу, чтобы брат нас догнал.
      – Почему же?
      – Вождь Балморалов может убить Талорка. Очень страшно потерять брата.
      – Однако если мы убежим к своим…
      – Нет, боюсь убежать не удастся. – Кэт прикусила губу. – Они все равно нас догонят.
      – Ты говоришь так, словно наши похитители – боги. Это всего лишь люди!
      – В том-то и дело, что нет. Балморалы больше чем люди. – В голосе Кэт послышалась печальная безысходность. – Вполне возможно, что они слышали наши разговоры и поняли планы, а может быть, слушают и сейчас… – Она покачала головой. – Впрочем, нет, сейчас мы слишком далеко даже для них. Я уже не различаю голосов. Такое расстояние не под силу и самому острому слуху.
      – Если мы не вернемся через несколько минут, они непременно отправятся на поиски.
      Кэт огорченно вздохнула:
      – Наверняка уже забеспокоились и начали искать. Пора возвращаться.
      Эмили кивнула в знак согласия. Спорить с расстроенной подругой не хотелось. Если Кэт сказала, что Балморалы уже идут, значит, что-то услышала. Ведь там, возле озера, она узнала о приближении всадников намного раньше Эмили.
      Однако повод для уединения оказался не совсем фальшивым.
      – Мне все-таки нужно…
      Кэт взглянула с удивлением, но тут же рассмеялась.
      – И мне тоже… Видишь, во время беременности это обстоятельство порою доставляет немало неудобств.
      Эмили улыбнулась. Действительно, ей не раз приходилось слышать подобные жалобы и от других женщин – еще в доме отца.
      Кэт вернулась на полянку как раз вовремя: Эмили уже успела расправиться с собственной насущной потребностью. Следом за подругой шел Друстан.
      Великан молчал, а в глазах Кэт застыло безнадежное отчаяние.
      Эмили гневно посмотрела на воина.
      Тот слегка вздрогнул, словно неприятно удивленный подобной враждебностью, и Эмили едва не закричала от безысходности. Неужели все шотландцы настолько тупы?
      – То, что вы делаете, ужасно и несправедливо!
      – Вовсе нет, девочка. Месть – закон северных кланов. Правда остается на нашей стороне.
      Вспыхнув от возмущения, заговорила Кэт:
      – Вы считаете правильным отпускать свою женщину на охоту в полнолуние, да еще на чужую территорию? Без защиты? И к тому же во время те… – Кэт испуганно прикрыла рот рукой и украдкой взглянула на Эмили. Потом снова обратилась к Друстану: – Ну, вы понимаете, о чем я. Сначала не захотели защитить ее, а теперь собираетесь наказать меня за собственную слабость.
      Друстан искренне возмутился:
      – Я не пренебрегал безопасностью сестры. Чтобы там ни говорил твой сородич. Она не покидала остров. Твой человек проник на нашу территорию и взял Сусанну точно так же, как я взял тебя. И расплачиваешься за оскорбление вовсе не ты. Расплачивается твой брат. Ведь он недосчитается в стае тебя и твоего ребенка.
      До сих пор Эмили еще ни разу не приходилось слышать, чтобы клан называли стаей. Впрочем, выяснять, что к чему, не было времени.
      – Сусанна замужем за одним из Синклеров и счастлива. Разве это не главное? – заметила она.
      – Вождь должен был попросить разрешения от имени своего воина. Он этого не сделал, а значит, нарушил древний закон Хайленда. Такого оскорбления не может вынести никто – ни мой господин, ни я, родной брат Сусанны.
      Кэт сложила руки на груди и посмотрела на Друстана так, словно собиралась немедленно испепелить неприятеля взглядом.
      – Можете отговариваться, как считаете нужным, и все-таки она была одинокой вол… женщиной! И легкой добычей к тому же! Да, она действительно счастлива. Любит Магнуса. Тем более что наш клан принял ее с распростертыми объятиями.
      Замечание резануло по живому. Эмили с болью подумала, что получила иной прием.
      – Закон гор должен неукоснительно соблюдаться, – упрямо, неумолимо заключил Друстан.
      – Даже ценой войны? – не удержалась Эмили.
      – Разумеется. – Дикарь посмотрел удивленно, словно не понимая, зачем спрашивать о том, что и так ясно.
      Все трое направились обратно к берегу, причем Кэт упорно старалась держаться как можно дальше от Балморала.
      Она мучительно переживала плен, и не без основания. Кэт отчаянно боялась войны между кланами. Жизнь среди Балморалов ее тоже не слишком радовала.
      Наконец заросли расступились и показался берег. Эмили и Кэт остановились в нескольких футах от того места, где воины готовили к переправе лошадей. Плот выглядел странным и громоздким, однако Эмили вспомнила, что нечто подобное видела в книге о нашествии викингов. Лошади оказывались в окружении деревянных планок. Доски поддерживали их на воде и помогали плыть. Упряжь не позволяла опускать голову, а тело помещалось в прорезях плота. Животные оставались рядом, но не мешали друг другу, а поровну делили тяготы переправы и экономно расходовали силы. Больше того, они и сами вовсе не выглядели недовольными или обиженными.
      Несмотря на обстоятельства, Эмили ничуть не жалела о попытке спастись бегством. Довериться жалкой скорлупке и отдаться на волю глубокой, темной, мрачной воды казалось страшно до слез. Лодка внушала опасение, а предстоящее путешествие вселяло отвращение.
      Эмили давно научилась скрывать постоянный ужас перед водной стихией, однако он долгие годы жил в ней, прятался в укромных уголках души.
      – Съешь вот это. – Друстан протянул Кэт овсяную лепешку и яблоко.
      Она молча покачала головой.
      – Ребенка нужно кормить.
      Эмили решила поддержать воина.
      – Возьми, Кэт. Он прав.
      Кэт наконец послушалась. Лепешку сжала в руке, а яблоко тут же надкусила.
      Такое же угощение Друстан молча протянул и Эмили. Она взяла без лишних слов – ведь если придется спасаться бегством, то сил потребуется немало.
      Откусила небольшой кусочек лепешки и тут же поняла, почему подруга начала трапезу с яблока. Овсяный хлебец по вкусу больше походил не на хлеб, а на деревяшку. Однако Эмили все-таки проглотила то, что оказалось во рту, и тут же заела яблоком, чтобы заглушить горечь. Потом посмотрела на Кэт и скорчила недовольную гримасу. Подруга рассмеялась.
      – И что же тут веселого? – сурово поинтересовался Друстан.
      – Похоже, Эмили не понравилась лепешка. – Кэт сразу стала серьезной.
      – Ничего подобного, – попыталась оправдаться Эмили.
      – Подойди-ка сюда, англичанка, – послышался голос Лахлана.
      Вождь стоял на самом берегу, почти в воде, примерно в двадцати футах от пленниц. Рядом покачивалась крошечная лодка. Неужели жалкое суденышко сможет выдержать пятерых огромных мужчин, да еще и двух женщин в придачу?
      Эмили не хотелось подходить к воде.
      – Меня зовут Эмили, а не англичанка.
      Великан лишь пожал плечами. Он терпеливо ждал.
      Эмили решительно сложила руки на груди. Она не собиралась подходить к нему. Краем глаза прикинула расстояние до лошадей. Конечно, если бы Друстан не стоял так близко, побег оказался бы намного легче. Но все равно стоило рискнуть.
      Эмили повернулась, чтобы незаметно подать подруге какой-нибудь знак, однако опоздала. Без малейшего предупреждения Друстан поднял Кэт и легко понес к лодке. Отчаянные крики и упорные попытки освободиться оказались совершенно напрасными. Сильные руки сжимали добычу, словно железные тиски.
      – Ульф, – коротко произнес вождь.
      Не прошло и секунды, как Эмили оказалась на плече Ульфа. Воин без малейшей натуги тащил ее прямо в воду. Это он сказал, что Талорк будет благодарен Лахлану за похищение англичанки. Эмили попыталась брыкаться, однако хватка лишь стала суровее, угрожая болью. Пришлось прекратить сопротивление.
      – Отпустите! – Едва дыхание немного восстановилось, Эмили снова попыталась вырваться. Однако воин уже шагнул в воду.
      Ульф осторожно опустил Эмили на узкую скамейку рядом с Кэт. Суденышко опасно качнулось, и она в ужасе вцепилась в борт. Друстан оказался впереди, на носу, а Ульф забрался на корму и уселся прямо за спиной Эмили. Враждебное присутствие лишало последнего самообладания. Эмили чувствовала себя в ловушке и изо всех сил пыталась отстраниться. Ничего не вышло. Места в лодке не хватало, так что об избавлении можно было забыть.
      Прошло несколько напряженных, тяжких минут, и вот лодка, слегка качнувшись, рассекла волну. Странные могучие люди гребли так слаженно и уверенно, что сомнений не оставалось: этот путь они преодолевали вместе множество раз.
      Наконец Эмили осмелилась повернуться к подруге.
      – Как ты себя чувствуешь? – спросила она по-латыни. В карих глазах Кэт застыла тревога.
      – Ни ребенок, ни я не пострадали, – ответила она на том же древнем языке, – и все-таки мне очень плохо.
      Эмили кивнула:
      – Прости, мне очень жаль.
      – Спасибо за сочувствие, только, пожалуйста, не вини себя.
      – Но ведь все из-за меня. Мне следовало пойти одной. Если бы твой брат знал, что ты тоже собираешься на озеро, то наверняка усилил бы охрану, послал больше воинов. И уж конечно, выбрал бы самых опытных…
      – Надежнее смог бы защитить лишь целый отряд – подобный тому, который встретил тебя на границе. Но даже и в этом случае от Балморалов можно было ожидать чего угодно.
      – Неужели они настолько сильны?
      – Да.
      – И все же я виновата в том, что вытащила тебя за крепостную стену.
      – Не переживай, Эмили. Все равно рано или поздно я показала бы тебе это красивое озеро. И враги наверняка дождались бы своего часа.
      – Думаешь, не упустили бы возможности?
      – Ни за что и никогда.
      – Кэт…
      – Да, Эмили?
      – Что по законам кланов означает оставить себе женщину?
      Кэт поморщилась.
      – Ты имеешь в виду угрозу Друстана?
      Честно говоря, Эмили услышала в словах рыжего гиганта не столько угрозу, сколько намерение, но все же кивнула в знак согласия.
      – Если мужчина говорит подобное женщине, то это означает, что он всерьез намерен сделать ее своей женой.
      – Друстан собирается на тебе жениться? – Именно такого объяснения она ожидала и опасалась, однако какая-то часть смысла все-таки ускользала от понимания.
      – Но разве закон церкви не един для Англии и Шотландии? Разве ваш король не принял власть папы римского?
      – Кланы не слишком заботятся о выполнении королевских указов.
      Действительно, Талорк уж точно не слишком заботился о безропотном подчинении монарху.
      – То есть брак будет заключен даже без твоего согласия?
      – Видишь ли, как правило, согласие невесты все-таки спрашивают. Но если мужчина забирает женщину силой, то брак просто становится тайным.
      – Неужели Друстан способен увлечь тебя в постель, не получив на то церковного благословения? – От изумления Эмили забыла об осторожности и повысила голос. Все оказалось гораздо хуже, чем она предполагала.
      – Запросто.
      – Но ведь это варварство, дикость!
      Кэт равнодушно пожала плечами, однако напряженный взгляд выдавал нешуточную тревогу.
      – Лахлан сказал, что Балморалы не обижают женщин и детей. Я поверила. А на самом деле он лгал…
      Чудовище! Монстр! Негодяй! Подлец!
      Эмили вскочила и, едва держась на ногах, повернулась к Лахлану. Вождь стоял на носу с видом бесстрашного всесильного капитана, в то время как остальные воины ровно и слаженно работали веслами.
      Боль разбитых надежд смешалась со страхом за подругу и вылилась потоком гневных упреков.
      – Вы просто лживый дикарь, и ничего больше! Слышите меня? – выпалила Эмили.
      – Думаю, тебя прекрасно слышно даже в Англии, – заметил один из воинов. Он отличался от товарищей светлыми волосами и был сдержанным – до сих пор не произнес ни слова.
      Эмили смерила светловолосого презрительным взглядом и снова повернулась к Лахлану. Вождь, казалось, даже не заметил брани. Впрочем, теперь уже Эмили было совершенно безразлично, слышит он ее или нет. Главное, что она открыто и без утайки выскажет все, что думает.
      – А Друстан – настоящий вор! Нет… даже хуже, чем вор, – уточнила она, немного подумав. – Ведь он не просто собирается взять то, что ему не принадлежит, но наносит вред здоровью ни в чем не повинной женщины. А возможно, даже и еще не родившемуся ребенку. И все вы – жалкие трусы! Потому и мстите женщине, вместо того чтобы честно сразиться с обидчиками!
      В ответ на это заявление со всех сторон послышалось раздраженное ворчание, однако Эмили не собиралась обращать внимание на недовольные реплики. Ей предстояло высказать еще одну важную претензию самому главному из похитителей – тому, кто смотрел на нее с холодным равнодушием.
      – Вы, Лахлан, должно быть, более образованны, чем остальные горцы, и все же остаетесь самым невежественным и бессердечным человеком из всех, кого мне довелось встретить и в Англии, и в Шотландии!
      Высказав все, что накипело на душе, Эмили резко повернулась и опустилась на скамейку – да так неосторожно, что лодка опасно покачнулась, напомнив о том, что они находятся в воде. В душе снова проснулся страх.
      Кэт смотрела на подругу с явной опаской, словно та сошла с ума от пережитых треволнений.
      – Хочешь, чтобы они вышвырнули тебя за борт?
      Все еще не в силах совладать с гневом, Эмили горячо воскликнула:
      – Ничуть не удивлюсь! Расправа вполне в духе той подлой мести, которую дикари готовят тебе!
      В этот момент Ульф с силой сжал ее плечи, словно собирался выполнить предсказание Кэт. Эмили едва не вскрикнула – к счастью, вовремя сумела взять себя в руки. Нет, она не позволит врагам заметить удушающий страх. И все же сердце отчаянно стучало. Что случится в следующую минуту?
      – Немедленно отпусти! – раздалась короткая команда Лахлана, и железные тиски мгновенно ослабли.
      – Пока ты со мной, ничего плохого не случится, англичанка.
      В ответ на это Эмили захотелось сказать что-нибудь резкое, съязвить, но слова не находились. О небо! Против собственной воли она верила великану. Но что же будет с Кэт?
      Эмили заметила, что задала этот вопрос вслух, лишь тогда, когда услышала ответ.
      – Друстану предстоит доказать ей, что она хочет и готова с ним остаться.
      – А если он не сможет ее убедить? – Эмили заглянула Лахлану в глаза, пытаясь определить степень искренности.
      На губах вождя мелькнула едва заметная улыбка.
      – Сможет. Он же Балморал. Друстану не занимать мужской доблести. Не волнуйся, ему удастся увлечь ту, которая предназначена ему судьбой. Он сделает ее своей, не навредив ни ей, ни младенцу.
      Эмили боялась поверить собственным ушам. Неужели Лахлан мог сказать подобное? Вздох Кэт показал, что она тоже не в восхищении от бесцеремонной прямоты.
      – Если он надеется, что я подчинюсь, то глубоко ошибается, – воинственно заявила она.
      Друстан зловеще улыбнулся:
      – Подчинишься, девочка. Да еще и с удовольствием.
      Кэт издала какой-то неясный звук и резко наклонилась.
      Эмили обернулась и увидела, что зубы подруги вонзились в плечо самоуверенного похитителя. Впрочем, Друстан прореагировал на укус так же спокойно, как совсем недавно это сделал Лахлан.
      – Похоже, ты научила эту девочку из клана Синклеров своим языческим английским замашкам, – лениво протянул вождь. Зрелище явно показалось ему забавным.
      – Я не язычница, – огрызнулась Эмили.
      Друстан схватил непокорную красавицу Кэт в охапку, посадил к себе на колени и, пробормотав, что готов научить кое-чему поинтереснее, поцеловал.
      Поцелуй получился вовсе не агрессивным, хотя Кэт снова попыталась его укусить. Великан со смехом дотронулся губами до виска, глаз, щеки и лишь после этого завладел ртом обидчицы.
      Эмили отвела глаза – наблюдать за откровенной сценой не хотелось, – но все же вскоре не вытерпела и украдкой, сквозь ресницы, взглянула: оказалось, подруга сдалась и перестала сопротивляться.
      Сейчас Кэт самозабвенно отвечала на поцелуи. Она уже не пыталась освободиться, а доверчиво прильнула к Друстану и даже обняла его за шею. На сей раз Эмили не нашла в себе сил отвернуться. Ей еще не доводилось видеть ничего подобного. Конечно, столь интимная картина годилась исключительно для спальни, однако ни одного из воинов она ни капли не смутила.
      Не выглядела смущенной и сама Кэт. Ей просто не было никакого дела до окружающих. Зато Эмили утонула в водовороте вопросов.
      Интересно, какие чувства, какие ощущения способен подарить страстный поцелуй? А если бы на месте подруги оказалась она сама?

      Наконец долгий поцелуй прервался. Кэт тяжело дышала. Во взгляде застыло изумление. Однако она уже не выглядела сердитой. И даже не казалась испуганной.
      – Когда возьму тебя, будешь сгорать от желания и нетерпения, – пообещал Друстан глубоким нежным голосом.
      Эмили неожиданно ощутила странную тоску. Захотелось, чтобы и ей сказали дерзкие, удивительные, пугающие слова. Но только не Друстан, нет.
      Порочное волшебство, колдовство Хайленда, тайну которого невозможно постичь… Язычница здесь вовсе не она. Эти всемогущие, непобедимые Балморалы без труда отнимают у женщины способность рассуждать и сопротивляться.
      Уголком пледа Друстан бережно стер с лица Кэт синюю краску – след самозабвенного поцелуя.
      – Никогда не обижу, не бойся…
      Кэт попыталась отвернуться, но Друстан не позволил: нежно прижал только что обретенное сокровище к груди, словно опасаясь потерять.
      Глаза Эмили почему-то увлажнились.
      – Теперь-то ты непременно извинишься, – тихо произнес Лахлан, и все внимание тут же сосредоточилось на нем.
      – За что? – спросила Эмили, отважно отражая взгляд, странно похожий на взгляд волка. Эти жуткие, сверхъестественные глаза будут сниться по ночам.
      Гордый воин не счел нужным ответить на вопрос. Просто продолжал внимательно смотреть. Прекрасно! Она тоже способна и на гордость, и на упрямство. Эмили крепко сжала губы, решив, что не произнесет больше ни единого слова. Ей не за что просить прощения. Ну и что из того, что Кэт понравилось целоваться? Это вовсе не означает, что Лахлан выбрал достойный способ мести враждебному клану.
      Тишину нарушали лишь равномерный плеск весел и глухой стук набегающих на лодку волн.
      – Победителем все равно выйду я, – спокойно пообещал Лахлан и освободил Эмили из плена колдовских глаз – медленно, равнодушно отвернулся.
      Внезапное пренебрежение почему-то обидело. Оставалось сосредоточиться на наблюдении за опасными событиями, которые происходили за ненадежными бортами утлого суденышка. Неведомый остров Балморалов и не думал приближаться, а темная вода вокруг вскипала и набухала, угрожая невообразимыми бедами.
      Друстан развязал руки и ноги Кэт и заботливо усадил ее на скамейку рядом с подругой, а сам вновь взялся за весла.
      Гнев наконец-то покинул сердце Эмили, а вместе с ним исчезло и мужество. Воображение услужливо рисовало жуткие картины: вот лодка теряет равновесие и беспомощно переворачивается; все оказываются в холодной воде и мгновенно тонут. Нет, не так: вот черные волны перехлестывают через борт и смывают несчастных в бездонную пучину; все оказываются в холодной воде и мгновенно тонут.
      – И что же, ты намерен терпеть оскорбления английской девчонки? – прервал кошмарные видения гневный голос Ульфа.
      – Она непременно извинится, – прорычал Лахлан с неоспоримой уверенностью в собственной правоте.
      – Ни за что!
      Слова вылетели сами собой. Эмили услышала свой голос словно со стороны и удивилась: неужели она еще не утратила способности говорить?
      В ответ Лахлан издал жутковатый, нечеловеческий звук – не то клекот, не то звериное рычание. Ни описанию, ни объяснению этот возглас не поддавался, однако вызвал неудержимую дрожь и породил тяжкое, давящее чувство обреченности. Эмили встретилась с вождем взглядом и тут же пожалела. В эту минуту глаза его казались факелами – из карих они внезапно превратились в золотые. Наверное, так выплескивалось раздражение.
      Если бы Эмили до сих пор верила в существование сверхъестественных созданий – драконов или оборотней, – то в эту минуту наверняка решила бы, что имеет дело с одним из фантастических чудовищ. Холодный ужас почти лишил воли, а остатки самообладания ушли на попытки сдержаться: не закричать, не завыть, не завизжать во весь голос.
      – Что же, выходит, признаешь ее правоту? Соглашаешься, что слаб духом и труслив, а потому предпочитаешь мстить не мужчинам, а женщинам?
      Лахлан поднялся и оказался лицом к лицу с рассерженным воином. Да он и сам напрягся настолько, что напоминал натянутую струну.
      – Осмеливаешься бросить вызов вождю клана?
      Ульф пытался испепелить вождя взглядом.
      – Не собираюсь терпеть оскорбления, даже если тебе они нипочем.
      – Стерпишь все, что прикажу стерпеть я. – Таким суровым тоном Лахлан еще не разговаривал.
      – Значит, враги стали дороже брата?
      Так что же оказывается, Ульф – брат Лахлана? Эмили, конечно, не могла не заметить определенного родственного сходства, и все же эти двое казались абсолютно разными.
      – Воины из клана Балморалов не охотятся на женщин.
      – Но она же оскорбила всех нас! – Ульф нервно дернулся в сторону Эмили.
      – Она англичанка, а потому понятия не имеет о наших обычаях, – спокойно, рассудительно возразил Лахлан. – Скоро поймет, что к чему, и научится себя вести.
      Замечание слегка укололо, однако на обиды и гнев не осталось ни сил, ни времени.
 
      На остров приплыли еще до захода солнца.
      Эмили едва дышала. Пытка опасного путешествия по воде показалась еще более безжалостной от постоянного тесного соседства с Ульфом. Непримиримый враг сидел напротив и всем своим видом выражал безграничную ненависть.
      Приближение твердой, устойчивой и надежной земли отняло остатки самообладания: на глаза навернулись слезы.
      Друстан на руках перенес Кэт на сушу и повернулся ко второй пленнице, чтобы помочь и ей.
      – Иди сюда, – позвал он, раскрывая объятия.
      Эмили сидела молча и не двигалась, хотя прекрасно понимала, что должна сделать одно-единственное незамысловатое движение и встать. Однако на протяжении вот уже нескольких часов все ее надежды на безопасность сосредоточились лишь в узкой скамеечке и судорожно сжатых руках. Сейчас уже она и рада была бы разжать затекшие ослабевшие пальцы, но они решительно отказались служить.
      Лахлан почувствовал заминку.
      – В чем дело? – коротко поинтересовался он.
      – Наша англичанка упрямится и не хочет выходить из лодки. Прилипла.
      Лахлан хмуро поторопил:
      – Не испытывай мое терпение. Быстро иди сюда! – грозно рявкнул вождь. Горящий взгляд красноречиво подтвердил серьезность намерений.
      Эмили непроизвольно дернулась. Пальцы сами собой разжались и отцепились от скамейки.
      Лахлан шагнул в лодку, схватил упрямицу за талию и поднял с такой легкостью, словно она весила не больше пушинки. Быстро перенес на берег и поставил на землю. Нетерпеливое раздражение исходило от вождя горячими потоками и накатывало с той же невероятной силой, с которой совсем недавно бились о лодку морские волны.
      Пытаясь защититься от всепоглощающей энергии гнева, Эмили отвернулась и посмотрела на лошадей. После путешествия по озеру они выглядели прекрасно и чувствовали себя ничуть не хуже, чем до него. Увы, этого никак нельзя было сказать о ней самой. А ведь чтобы вернуться в замок Синклеров, предстояло проделать тот же путь, только в обратном направлении. От одной лишь мысли о новом испытании хотелось остаться на острове до конца своих дней – пусть даже и в плену. Лишь бы не переживать еще раз унизительного, непреодолимого, животного страха!
      Эмили обернулась, чтобы посмотреть, здесь ли Лахлан.
      Он стоял совсем близко, за спиной, и смотрел своими удивительными глазами – карими, с золотым ободком.
      – Напрасно ты тратила время с Талорком, англичанка.
      Эмили покачала головой, не понимая, что значат странные слова.
      – Да-да, именно так.
      Кэт издала звук, в котором ясно слышалось сожаление. Эмили быстро взглянула на подругу, но так и не смогла понять, что именно ее расстроило.
      – Мой дом вон там, – произнес Лахлан.
      Он поднял руку. Эмили посмотрела туда, куда показывал вождь, и замерла от изумления. Ничего подобного ей не приходилось видеть ни разу в жизни. Невдалеке, примерно в пятидесяти футах, возвышалась – нет, парила в воздухе – огромная скала, а на самой ее вершине, словно доставая до небес, высился невиданный, достойный богов замок.
      – Впечатляет, – прошептала Кэт и потрясенно застыла рядом с подругой. – Отряды брата не смогут взять эту неприступную крепость.
      Оставалось лишь согласиться. Больше того, сам английский король вряд ли отважился бы тягаться силой с Балморалами.
      – Что имеем, то храним, – гордо произнес Друстан и властно сжал плечо Кэт.
      – Кроме Сусанны, – возразила та.
      – Не сомневайся: ошибка, из-за которой она оказалась с Магнусом, больше не повторится.
      – Надеюсь. Не испытываю ни малейшего желания иметь дело с нашим кузнецом, – насмешливо заметила красавица.
      Друстан даже не улыбнулся. Можно было подумать, что ответ показался обидным. Но ведь даже самый серьезный из сыновей Хайленда должен был понять, что слова Кэт – всего лишь шутка.
      Однако сердитый взгляд не миновал и Эмили. Она постаралась перевести разговор на другую тему.
      – Сколько человек живет в замке? – Грандиозный вид удивительного сооружения на вершине скалы не давал покоя.
      – Думаешь, мы раскроем секрет врагу? – презрительно фыркнул Ульф.
      Обида захлестнула Эмили с той же силой, с какой совсем недавно хлестали устрашающие темные волны.
      – Я не враг вашему клану.
      Слова были произнесены шепотом, едва слышно. И все же Ульф насмешливо фыркнул.
      – Смеешь утверждать это после всех оскорблений в наш адрес? Ты и есть самый настоящий враг. Мало того что вождь Синклеров выбрал тебя в жены, так вдобавок ты еще и англичанка. Выходит, не просто враг, а дважды враг.
      Слова хлестали и обжигали, безжалостно разрушая хрупкие остатки душевного равновесия.
      Едва Эмили переступила границу Хайленда, как ее окружила ненависть – одна только ненависть. Слова Ульфа не оставляли сомнений: в клане Балморалов предстоит испить чашу еще более горькую, чем у Синклеров. Хватит ли сил, чтобы выдержать мучения?
      В доме отца трудно было говорить о родительской любви, но искренняя симпатия слуг согревала. Некоторые из них – например старая няня – относились к ней заботливо и преданно. А главное, дома была Абигайл – любимая и горячо любящая младшая сестра.
      Здесь, на севере Шотландии, вокруг оказались жестокие люди. Они считали, что чужестранка недостойна даже презрения. Лахлан и тот не упускал случая продемонстрировать раздражение. Его резкий тон обижал больше всего на свете, хотя и непонятно почему; ведь Эмили только что познакомилась с этим необычным человеком и никак не могла назвать его любезным, приятным, а уж тем более обаятельным.
      В довершение всего Кэт винила ее в возможной гибели брата. Трудно было проследить ход мысли подруги, но ведь здесь, в Хайленде, все казалось совершенно иным и непонятным. Ясно было лишь одно: еще одного косого, укоризненного взгляда выдержать не удастся. Трудно признать себя виновной в том, что родилась на свет.
      Эмили повернулась и пошла. Она и сама не знала, куда направляется, да это и не имело значения. В замок, в несокрушимую крепость на скале, идти совсем не хотелось. Что там ждет, кроме злобы и презрения? Эмили вспомнила неприступную каменную стену, пронзающие небо узкие башни… Страшно, одиноко, печально…
      В замке не будет Кэт, которую она считала почти сестрой. Уже решено: ее уведет с собой Друстан.
      Постепенно мысли изменили направление, и все волнение сосредоточилось на судьбе милой шотландки. Как отнесутся к новенькой женщины враждебного клана? С тем же презрением, с каким Синклеры встретили ее, Эмили? Или с искренней симпатией, с которой приняли Сусанну? Оставалось лишь надеяться на лучшее. Сама же она ни за что не пойдет в замок – достаточно унижений!
      Больше того, она никуда не пойдет по чужому приказу, Хватит, довольно! Она исчезла в лесу, и Талорк не сможет отослать ее домой. А это означает, что Абигайл не угрожает брак с грубым горцем. Да, именно так. Не слишком сладкая жизнь в доме отца все равно несравнимо лучше тошнотворных предрассудков Хаиленда. А о том, что случится, едва глухота сестры даст себя знать, страшно даже подумать.
      Эмили споткнулась, однако сумела удержаться на ногах. Все вокруг утонуло в тумане: слезы застилали глаза. Нет, она не будет плакать. Ни за что и никогда. А слезы выступили всего лишь от холода.
      За спиной раздались голоса. Приближались воины. Убежать, скрыться! Эмили пошла быстрее.
      Однако вскоре на плечо легла рука.
      – Остановитесь-ка, леди Синклер.
      За спиной прозвучал голос светловолосого солдата. Эмили не знала его имени, да и не хотела знать. Не хотела знать ничего об этой негостеприимной земле. Красота ее обманчива и коварна.
      Эмили сделала еще несколько шагов, однако рука сжала крепче.
      – Вам придется пойти со мной.
      – Ни за что! – Она вырвалась и бросилась вперед. Воин не отставал, и Эмили побежала еще быстрее – то и дело вытирая слезы, чтобы хоть что-нибудь видеть вокруг. Накидка зацепилась за куст и порвалась. Подол платья пришлось поднять и держать в руке. Быстрее, быстрее – ноги уже почти не касались земли. Убежать, только бы убежать!
      Воин снова схватил за плечо.
      Эмили не думала что делает, а действовала, подчиняясь вечному инстинкту самосохранения. Наклонилась и подняла с земли какую-то палку. Не выпрямляясь, ударила врага между ног – так учил защищаться отец.
      Воин взвыл, словно ошпаренный кот, схватился рукой за чувствительное место и с искаженным от боли лицом упал на колени.
      В горячке Эмили даже не почувствовала раскаяния. Просто понеслась дальше, еще быстрее. Только бы скрыться в лесу, прежде чем поймают снова! Если догонит Ульф, то наверняка выместит всю злость – несмотря на приказ Лахлана не трогать пленницу.
      Ульф ненавидел ее. Ненавидел так же яростно, как и все другие горцы Хаиленда. Кроме Кэт. Пусть же милая Кэт будет счастлива с Друстаном.
      – Остановись, Эмили!
      Да, так звучал голос Лахлана. И все же не хотелось подчиняться даже этому всесильному голосу. Если она послушается, вождь уведет ее в каменный замок на скале, и там ненависть клана сотрет ее сердце в порошок.
      – Эмили!
      Она заставила себя бежать еще быстрее, и все же в нескольких футах от края леса упала, сбитая мощным толчком сильного пружинистого тела. Борьба оказалась бесполезной, сбросить груз так и не удалось. Напрасно беглянка извивалась и брыкалась. Наконец, окончательно обессилев, затихла.
      Лахлан откатился в сторону, перевернул ее на спину и лишь после этого поднялся на ноги.
      – Почему ты убежала? – В глазах пылала ярость и металась бешеная страсть погони, а голос казался тверже камня.
      Он тоже ненавидит ее?
      – Пожалуйста, отпустите.
      – Но куда, глупая женщина? Тебе некуда идти. Неужели не понимаешь?
      Запах моря напоминал, что путь назад отрезан. Значит, оставался лишь лес.
      – В лес. Хочу уйти в лес.
      – Может быть, ты и впрямь настолько глупа? В лесу дикие звери. Не страшно?
      – Но они хотя бы не будут меня ненавидеть. Прошу, Лахлан! Не могу жить в замке… не хочу встречаться с вашими людьми.
      – Выбора нет.
      Эмили поднялась на колени и отодвинулась в сторону.
      – Еще раз убежишь, и я запру тебя в самой высокой башне. Дверь будет открываться лишь для того, чтобы ты не умерла с голоду.
      Эмили стремительно вскочила на ноги и снова бросилась вперед. Через четыре шага ее схватили сильные руки. Что ж, иного трудно было ожидать.
      Лахлан повернул пленницу лицом к себе и смерил странным, совсем не злым взглядом.
      – Девочка, я ведь не шутил насчет башни.
      – Знаю. – Слезы текли по щекам в три ручья, и остановить поток никак не удавалось. – Да, заприте меня в башне. Тогда хотя бы не придется ни с кем встречаться. Не придется выносить эту ужасную ненависть.
      План казался куда более приемлемым, чем взбалмошная попытка спрятаться в лесу.
      – Ненависть? Чью ненависть?
      – Ненависть вашего клана. Женщины будут вести себя так же, как в клане Синклеров… а может быть, еще хуже. Так, будто я пачкаю воздух, которым они дышат. Воины будут убивать кровожадными взглядами. И если вдруг сделаю что-нибудь не так, как принято у вас, они меня накажут… сделают больно… Все время этого боялась, а теперь точно знаю, что так оно и будет. Ульф готов наброситься в любую минуту.
      Неопровержимый аргумент оказался последним. За ним последовали жалкие, беспомощные рыдания.
      Лахлан ласково прижал Эмили к груди и принялся неловко похлопывать по спине, словно малого ребенка.
      – Я ему не позволю.
      – Позволите. Ведь вы тоже меня ненавидите – просто потому, что обязаны ненавидеть. Ведь я враг вашей страны.
      Удивительно: даже произнося тяжелые, болезненные слова, Эмили не переставала доверчиво прижиматься к теплой и сильной груди Лахлана, как будто искала защиты.
      – Так что же, воины Синклеров обижали тебя?
      – Нет, пока нет. Но это непременно произойдет, разве вы не понимаете?
      – А Талорк?
      – Талорк ненавидит сильнее, чем все остальные. Назвал меня врагиней, и никто даже не удивился. Они все считают меня порочной, потому что я заявила, что скорее выйду замуж за козла, чем за их вождя.
      – Это произошло до свадьбы или после? – уточнил Лахлан. Внезапно в душе проснулась симпатия к предводителю недружественного клана.
      – До свадьбы. – Эмили жалобно всхлипнула.
      – Мне не нравятся твои слезы.
      – Простите.
      – Перестань плакать.
      – Сейчас… скоро перестану…
      Эмили действительно старалась изо всех сил. Подавила один всхлип, потом еще один.
      Лахлан слышал голос брата – тот отпускал какие-то презрительные замечания. Да и Кэт, судя по всему, не одобряла объятие. Вождь нахмурился. В жизни предводителя почти не оставалось места для уединения. Он давно привык к существованию под перекрестными взглядами. Но вот сейчас очень хотелось, чтобы любопытные глаза и уши оставили в покое слабое, уязвимое существо, которое так доверчиво прижалось к нему.
      Он поднял Эмили повыше, к груди, и в это мгновение в душе и теле что-то произошло, что-то неуловимо изменилось. Эмили обвила руками сильную шею и спрятала лицо на плече. Желание, вожделение – вот что это было. Он хотел ее, но не мог взять. Да, все дело в недоступности запретного плода. Имей он возможность вкусить его хотя бы несколько раз, наваждение непременно исчезло бы.
      Бережно сжимая драгоценное создание, Лахлан удалился в лес – прочь от внимательных глаз и чересчур острого слуха товарищей. Он и сам понимал, что поступает опрометчиво. Тратит даром то драгоценное время, которое следовало бы посвятить обеспечению безопасности пленниц за надежными стенами замка.
      И все же трудно было вернуться к воинам, так и не успокоив Эмили, не осушив слезы и не убедив в безосновательности страха.
      Лахлан шел и шел. Остановился лишь после того, как голоса стихли. Усилием воли заставил себя выпустить сокровище из объятий – медленно, бережно. А может быть, всего лишь неохотно?
      Эмили подняла влажные от слез глаза.
      – Значит, вы решили оставить меня в лесу?
      – Объясни, почему ты убегала. – Лахлан не счел нужным отвечать на смешной вопрос.
      – Уже объяснила. Не могу больше выносить ненависть. – Эмили вздохнула, изо всех стараясь совладать с чувствами. – Посмотрела на замок и вдруг подумала о людях, которые живут за его стенами. Ведь все они, до единого, готовы возненавидеть меня лишь за то, что я родилась в Англии. И вдобавок я еще и жена вождя клана Синклеров. Эта провинность тоже достойна наказания. Ведь Талорк – недруг.
      – Что заставило тебя так подумать?
      – То, что это правда. Так оно и есть. Горькая правда, и все же приходится ее принять. Все горцы Хайленда ненавидят англичан.
      – Ты призналась, будто бы сказала Синклеру, что скорее выйдешь замуж за козла, чем за него. Тебе не кажется, что клан мог ополчиться на тебя и за эти слова, а не только за принадлежность к постылым англичанам?
      – Кэт говорила об этом. Но ведь когда я приехала, никто даже не улыбнулся, не поздоровался. – Эмили тяжело вздохнула, словно воспоминание до сих пор причиняло острую боль.
      – У нас не принято улыбаться чужим. Что, в Англии иной обычай?
      Эмили задумалась, а потом решительно вытерла последние слезы.
      – Наверное, нет. Но ведь я собиралась выйти замуж за их предводителя.
      – Ах, разумеется! По приказу короля.
      – Верно.
      – А ведь подобный приказ – удар по гордости клана. Вождь – господин и владыка, и люди готовы хранить ему преданность даже в ущерб верности королю.
      – Но ведь верность королю превыше всего.
      – Возможно, в Англии так оно и есть. Да и на юге Шотландии тоже. Но у нас в Хайленде иной обычай.
      – Это неправильно! Грех ставить своего вождя выше короля страны!
      – Кто же издал такой закон?
      – Церковь… Уверена, церковь занимает именно такую позицию.
      – Ну и что?
      – Разве вам это обстоятельство не кажется важным?
      – Ничуть.
      Эмили посмотрела недоверчиво, даже изумленно. Неужели подобное самомнение возможно?
      – И вас ни капли не волнуют церковные санкции?
      – Нисколько.
      Стоило ответить так хотя бы ради того, чтобы увидеть реакцию пленницы. Англичанка выглядела пораженной, оскорбленной в лучших чувствах.
      – Но это же просто ужасно!
      – Ты так считаешь?
      – Значит, Кэт говорила правду… Чтобы жениться на ней, Друстан не станет ждать церковного благословения.
      – Полагаю, так оно и есть.
      – Но ведь если вы так непочтительны, то к вам сюда не придет ни один священник!
      – Наш священник вовсе не считает нас непочтительными.
      – Правда?
      – Правда.
      – Ваш священник? Что же, он живет с вами, в вашем клане?
      – Да.
      – А вы тоже меня ненавидите? – Голос прозвучал совсем тихо, едва слышно.
      – Почему ты решила об этом спросить?
      – Вы вели себя так, словно ненавидите.
      – Когда?
      – Когда переносили меня из лодки на берег.
      – Ты не слушалась и тянула драгоценное время. А я спешил и потому рассердился.
      – Простите.
      – Ты явно чересчур разволновалась.
      – Да. – Эмили снова глубоко вздохнула и замолчала, словно выжидая.
      Лахлан тоже молчал. Что же она скажет? Наконец послышался еще один тяжелый вздох.
      – И все же… вы ненавидите меня?
      – Нет.
      – Я тоже не испытываю к вам ненависти.

      Признание порадовало Лахлана. Однако демонстрировать чувства он не захотел, а потому ответил сухо:
      – Это не имеет значения.
      – Да, наверное, действительно не имеет. Так же как и то, что вы зря похитили нас с Кэт.
      – Здесь тебе будет лучше, чем у Синклеров.
      Эмили прикусила губу и взглянула вопросительно.
      – Не понимаю, с какой стати.
      – Сама увидишь.
      Ответом стал такой искренний, невинный взгляд, что вождь едва удержался от прикосновения.
      – Муж еще не спал с тобой.
      Эмили едва не задохнулась и пунцово покраснела.
      – Не смейте задавать нескромные вопросы!
      – Но ведь так оно и есть…
      Румянец стал еще ярче, и Эмили отвела взгляд.
      – Скажи правду, англичанка.
      – Какая разница?
      – И все же скажи.
      Пленница обхватила руками плечи, словно собираясь с силами.
      – Нет еще. – Взглянула гневно, даже вызывающе – Теперь вы довольны?
      Лахлан был почти уверен в ответе, и все же признание взволновало, если не сказать больше.
      – Он даже ни разу тебя не поцеловал, так ведь?
      Вопрос смутил Эмили еще больше, да и задать его оказалось нелегко. И все же он должен был спросить – от чистосердечного ответа зависело многое.
      – Лахлан, пожалуйста… не задавайте таких личных вопросов!
      – Хочу знать.
      – Но я не желаю говорить об этом.
      – Я мог бы поцеловать тебя и сразу все выяснить.
      – Нельзя целовать чужую жену.
      Вождь промолчал. Решил подождать, пока пленница сдастся и сама скажет правду. Однако она смотрела так, словно ждала, что вопрос растает в воздухе. Ну уж нет, этого не произойдет.
      Он придвинулся ближе.
      Эмили торопливо отступила… машинально сделала три коротких шага назад.
      – Нет. Талорк ни разу меня не целовал. Довольны? Но на самом деле… я и не хочу его прикосновений.
      Внезапное признание – робкое, произнесенное чуть слышно – едва не сбило с ног. Она ведь нисколько не возражала против прикосновений Лахлана. Тело еще не остыло от доверчивого объятия, от почти детской мольбы о защите. А ведь девочка видела в нем врага.
      Фиалковые глаза смотрели не мигая и не отрываясь. Изучали все то долгое время, пока он молчал – несколько секунд.
      – Если ваши люди отнесутся недоброжелательно, вы меня отпустите?
      – Этого не произойдет.
      Уж об этом он непременно позаботится.
      Лахлан знал, что у Синклеров немало поводов ненавидеть англичан – куда больше, чем у других кланов. И все же несправедливо вымещать зло на слабой, впечатлительной девушке.
      – А как отнесутся к Кэт ваши женщины? Примут ли ее, как приняли Синклеры Сусанну, или отвергнут, словно чужую?
      – Друстан быстро разберется с любым из мужчин, чья жена или дочь посмеют обидеть его подругу.
      Эмили кивнула: ответ явно показался убедительным.
      – Приятно это сознавать. Друстан – сильный воин. Мало кто осмелится ему противостоять.
      – Вот в этом ты права.
      – Лахлан.
      – Что?
      – Вы женаты?
      Вождь покачал головой. Зачем она спросила об этом!
      – О! Почему же?
      – Пока не хочу жениться.
      Эмили промолчала – словно задумалась.
      Лахлан не мог понять ход ее мысли, и это тревожило.
      – Почему ты задаешь такие вопросы?
      – Просто так. – Она смущенно, растерянно облизнула губы и снова густо покраснела.
      – Из любопытства?
      – Да. Ведь об этом спрашивают все и всегда – так принято. Не то чтобы мне действительно было очень важно знать, женаты вы или нет. Просто я ужасно любопытная. Сибил постоянно твердит, что любопытство меня погубит. И все же ничего не могу с собой поделать.
      Женщины – непонятный народ. Особенно те, в чьих жилах течет лишь человеческая кровь. Но эта чуднее всех. Так почему же странности кажутся милыми и забавными, а сама она – очаровательной?
      – Если бы я не была замужем, вы бы позволили кому-нибудь из своих воинов взять меня себе также, как Друстан взял Кэт? – поинтересовалась Эмили, и на хорошеньком личике внезапно отразилось нетерпеливое ожидание.
      – Нет. Никому бы тебя не отдал.
      – Кэт думает, что из-за меня вы готовы убить ее брата.
      – А что? Идею стоит обдумать.
      Эмили побледнела. Румянец нетерпения мгновенно исчез.
      – Но я не хочу гибели Талорка!
      Странно. Именно этого она и должна хотеть. Наверное, просто сама не сознает собственных желаний.
      – Но ведь и замуж за него не хочешь.
      – Это еще не повод, чтобы убить человека.
      – Ты не готова быть женой Синклера. – Хотелось услышать искреннее признание. Правда, непонятно зачем? Ведь ее мнение не играло никакой роли. И все же Лахлан не удержался и подсказал. – Это правда?
      – Правда, да простит меня Господь.
      – В таком случае смерть супруга окажется тебе на руку.
      – Неужели вы на самом деле так холодны и жестоки? – Голос Эмили звучал потрясенно.
      – Просто практичен.
      – Убийство вовсе не практичность. Это страшная ошибка.
      Лахлан не мог понять подобных взглядов.
      – Но ведь твой отец тоже воин.
      – Да.
      – И наверняка убивал людей.
      – Да, но только врагов.
      – Талорк – мой враг.
      – А вы воевали с ним прежде? До того как ваша соплеменница без разрешения вышла замуж за человека из его клана?
      – Нет.
      – Значит, Синклер вам вовсе не враг. – Казалось, вывод принес некоторое облегчение. – У вас нет повода его ненавидеть. А уж тем более убивать. Уверена, все можно выяснить при встрече… разумеется, мирной.
      Лахлан не счел нужным осмеивать наивность Эмили, хотя детские убеждения и выглядели смешными. Если им с Талорком все-таки доведется встретиться лицом к лицу, то разговора не получится. Немедленно разгорится жестокая схватка.
      – Перестаньте так на меня смотреть.
      – Как?
      – Так, как будто собираетесь убить вождя.
      – Но я действительно собираюсь это сделать.
      – Нельзя! Талорк – брат Кэт. Как она переживет потерю? Разве вы не понимаете? Сами же говорите, что хочет она того или нет, а скоро станет вашей соплеменницей. Так неужели ее благополучие ничего не значит? В конце концов, вы тоже вождь!
      Идеи маленькой англичанки казались поистине бредовыми. Но странно – именно они делали ее все более привлекательной.
      – Кэт уже и так расстроена.
      – Расстроится еще больше.
      Лахлан пожал плечами:
      – Ничего, справится.
      – Она же возненавидит вас… и Друстана тоже. Его – больше всех. Не смейте убивать ее брата!
      Спор живо заинтересовал Балморала, однако в несколько неожиданном аспекте. Убийство Талорка давало возможность назвать Эмили любовницей. Одна лишь мысль о причудливом повороте событий дарила немалую радость.
      – Он не только брат твоей подруги, но еще и твой муж Он обидел тебя, а значит, должен умереть.
      Логика казалась незыблемой, однако Эмили выглядела испуганной, едва ли не раздавленной страшной перспективой.
      – Не смейте из-за меня убивать человека! – закричала она. – Талорк не обижал меня! Во всяком случае, всего лишь задел самолюбие! Больше ничего! Я давно поняла, что здесь, в Хайленде, чувства вообще не играют никакой роли, по крайней мере для воинов!
      Лахлан пожал плечами. Чувства действительно не имели особого значения, и все же он вполне мог изобразить оскорбленное достоинство – в ответ на обиду, нанесенную этой хорошенькой невинной девочке. Ведь он вождь клана и вожак стаи. А поэтому может делать все, что пожелает.
      – Не позволяйте себе даже думать об убийстве! Я ничего для вас не значу, но ведь горцы готовы нести друг другу смерть из-за любой безделицы! – Эмили отошла на несколько шагов и начала бормотать какие-то странные слова. Даже изощренный слух не смог подсказать Лахлану их смысл. В конце концов Эмили замолчала и обернулась, хотя и осталась стоять в отдалении.
      – Я не леди Синклер.
      Вождь расслышал фразу, но смысла не понял. Англичанка не леди Синклер? Получается, она не выходила замуж за Талорка?
      – Хочешь сказать, что лгала?
      – Только один-единственный раз. Очень хотела спасти Кэт и надеялась, что вы сочтете жертву важной для клана.
      – Так, значит, на самом деле ты не замужем за Синклером?
      – Нет. – В беспомощном отчаянии Эмили прижала руки к груди. – Нам только предстоит пожениться, но он ненавидит меня. Не знаю, что делать, если жених все-таки решит отправить меня обратно в Англию. Ведь я должна спасти сестру – любой ценой.
      Слова казались бессмысленными. Впрочем, сейчас все утратило смысл. Гордый вождь думал лишь о том, не уронит ли его достоинства поцелуй, – сдерживаться уже не хватало сил.
      Он не имел права захватить пленницу против воли и оставить себе: ведь она не волчица, а человек. И все же поцеловать… а может быть, и больше…
      Он призывно улыбнулся:
      – Англичанка, подойди ко мне.
      Фиалковые глаза зажглись тревогой.
      – Вряд ли ваша идея удачна.
      Не успела Эмили усомниться, как Лахлан оказался рядом и крепко сжал ее руки. Она замерла, но не испуганно, а скорее изумленно – от теплого прикосновения. А еще от того, что вождь преодолел расстояние с молниеносной, нечеловеческой быстротой. Как ему это удалось? Должно быть, просто обман зрения. Наверное, они стояли ближе друг к другу, чем ей казалось, вот и все. Но ведь она даже не заметила движений. Мелькнуло лишь какое-то размытое очертание. Странно.
      Эмили не сомневалась, что смотрела внимательно. Может быть, моргнула или на мгновение отвлеклась?
      Вождь не сводил с нее жадного взгляда, словно собирался проглотить.
      Рассердила ли его ложь? Может быть, он решил убить ее вместо Талорка? Наверное, стоило упомянуть и о том, что ее смерть тоже огорчит Кэт. Но ведь в отношении Синклера подобный аргумент не возымел действия.
      – Так, значит, ты не принадлежишь Талорку? – В это мгновение голос Лахлана напоминал рычание хищного зверя.
      Эмили покачала головой.
      – Я его невеста.
      – Но еще не жена?
      – Нет, не жена.
      Лахлан прижал ее к себе – так самозабвенно, что разделить их не смогло бы даже дыхание. Его тело казалось огромным и таким горячим, что обжигало даже через одежду Никто и никогда не обнимал ее столь откровенно. Откровенно до неприличия. И все же сухие губы отказывались протестовать.
      Широкая мощная грудь требовательно прильнула к ее груди. Малейшее движение отдавалось странными мурашками, удивительным трепетом, неведомой таинственной болью.
      Карие, с золотом, глаза смотрели пристально. Казалось, нежданная близость ничуть не обескуражила самоуверенного вождя.
      – Ты сказала правду? Он действительно не прикасался к тебе?
      – Да. – Короткое слово далось нелегко.
      Больше Лахлан не произнес ни слова, лишь склонил голову, ни на мгновение не отпуская взгляда Эмили из плена своих всемогущих глаз.
      Губы замерли возле ее губ. Совсем близко – она явственно чувствовала теплое дыхание. Внезапно пронзило странное волнение. Настоянное на испуге, оно в то же время несло в себе восторг и нетерпеливое ожидание. Поцелует или нет?
      Она не должна мечтать о поцелуе, ведь это дурно, порочно. И все же неведомая сила манила, неудержимо влекла.
      Эмили не успела довести мысль до конца – губы Лахлана бережно прикоснулись к ее губам. Теплые и твердые, они дарили удивительное, еще не испытанное ощущение.
      Встав на цыпочки, Эмили пыталась усилить и продлить нечаянное наслаждение.
      Лахлан издал тихий призывный звук и еще смелее завладел ее ртом. Ответ оказался инстинктивным и немедленным. Разворачивалось неведомое, немыслимо увлекательное приключение. Все существо Эмили бурлило и клокотало подобно вырвавшемуся из заточения потоку. Если бы поцелуй продолжался вечно!
      Все, что еще недавно казалось опасным и пугающим, внезапно исчезло, растворилось в пространстве. Не стало холодных родителей, способных расчетливо избавиться от ненужных детей. Не стало грубого вождя клана Синклеров, готового отослать ее домой в обмен на слабую, беспомощную Абигайл. Не стало великанов Балморалов, готовых увлечь ее в неприступный замок и заточить в высокую башню.
      Сейчас Эмили чувствовала себя не пленницей, а вольной, желанной женщиной. Такой свободы еще не бывало, да и повторятся ли удивительные ощущения? Хорошо или плохо, но больше всего на свете хотелось, чтобы они никогда не заканчивались.
      Тело Лахлана оказалась новым, незнакомым, совсем непохожим на ее собственную привычную оболочку… большим, сильным, твердым. Аромат этого тела наполнял и тревожил – пряный, неповторимый, мужской. В глубине существа что-то происходило… рождалась странная пустота, и эта пустота настойчиво требовала наполнения. Однако она не походила на голод или жажду, не лишала сил. Нет, неведомое ощущение дарило стремление жить и требовало лишь одного – постоянной близости притягательного, единственного на свете мужчины. А еще оно каким-то неведомым, таинственным образом рождало сладкую боль между ног.
      Бедра сами собой пришли в движение. Они касались бедер Лахлана, и смелые прикосновения разгоняли поток чувств. Эмили не понимала, что происходит.
      События пугали, но в то же время завораживали. Как стать еще ближе? Этого она не знала – ведь тела и так прижимались друг к другу с нечеловеческой силой.
      Но страстного прикосновения уже не хватало.
      Губы Эмили мягко раздвинулись, впуская аромат и вкус Лахлана. И то и другое показалось слаще меда. Странно, ведь вождя Балморалов никак нельзя было назвать милым и добрым. И все же еще ни разу в жизни ей не доводилось испытывать ничего приятнее этого поцелуя.
      Отчаянно желая добыть еще хотя бы каплю сладкого нектара, Эмили осторожно провела кончиком языка по твердым губам. Лахлан зарычал, словно голодный волк, и от этого звука мощное тело содрогнулось. Волна наслаждения накрыла и Эмили. Дрожь отняла волю, лишила сил и опоры. Но страшнее всего на свете сейчас казалась утрата близости, потеря поцелуя.
      Больше того, хотелось совершать безрассудные, предосудительные поступки… прикасаться и наслаждаться дерзкими прикосновениями. Хотелось ощутить тепло ладоней на лице, на щеках. Хотелось почувствовать кожу, запомнить запах и вкус, чтобы унести их с собой в дальний путь, в вечность. Пальцы, не спрашивая разрешения, гладили причудливую татуировку чуть ниже плеча, на бицепсе, и пытались дотянуться до изображения волка на спине. Так хотелось дотронуться до длинных огненных волос и до темной поросли на рельефно выступающих мускулах груди и живота.
      Эмили даже решилась доверчиво прижать раскрытую ладонь к горячей сильной груди.
      Едва рука коснулась кожи, возникла искра волнения, родилось острое чувство счастья. Самое странное из всех ощущений, которые доводилось испытывать – оно лишь раздувало внезапно разгоревшийся пожар желания. Почему-то казалось, что поцелуй – абсолютно естественная, совершенно необходимая форма общения, а сама она рождена лишь для того, чтобы навсегда остаться рядом с необыкновенным человеком.
      Но ведь это не так – заблуждение, самообман. Он вовсе не был предназначен ей, и она не могла стать его невестой, супругой. Мысль неожиданно доставила острую боль. На глаза навернулись слезы.
      Надо найти в себе силы и сделать шаг назад, отойти в сторону! Остановиться, пока еще не потеряно сердце и не утрачена честь! Чувство приличия и здравый смысл требовали поступить именно так, но сердце кричало, что судьбой дан единственный шанс испытать истинное желание. Замужем за Талорком не удастся познать ничего подобного. Сомнений не оставалось. Запах Талорка нисколько не волновал, а значит, и поцелуи окажутся унылыми, пустыми.
      Скорее всего он ее даже не поцелует. Он ненавидит ее.
      Как она сможет принадлежать человеку, который не испытывает ничего, кроме ненависти?
      И все же разум твердил, что поцелуй – ошибка, опрометчивый шаг, проявление слабости.
      В конце концов Эмили заставила себя прислушаться к голосу разума и попыталась освободиться. Однако в ответ Лахлан крепко сжал обеими руками талию и, приподняв Эмили над землей, привлек к себе. Животом Эмили ощутила твердую, изнемогающую от нетерпения плоть. Лахлан застонал и обнял ее с такой силой, словно хотел вобрать в себя желанную подругу. Наслаждение пронзило, волна восторга захлестнула с головой, и Эмили тоже не сдержала сладострастного стона.
      – Какого черта вы здесь делаете?
      Хриплый голос застал врасплох. Лахлан застыл, еще крепче прижимая к груди нечаянно обретенное сокровище. Однако уже в следующее мгновение поднял голову.
      – Уходи, Ульф.
      – Воины из клана Балморалов не ласкают замужних женщин.
      Слова прозвучали презрительно, уничтожающе. Эмили вспыхнула от стыда и спрятала лицо на плече Лахлана.
      – Она не замужем.
      – Но ведь сама сказала, что замужем.
      – Солгала.
      – А тебе достаточно лишь ее слова? – не унимался Ульф.
      – Да, – прорычал Лахлан и осторожно опустил Эмили на землю.
      Отойдя в сторону, повернулся к брату. Без страстных объятий сразу стало холодно, и Эмили невольно сжала руки. Сейчас Лахлан стоял рядом, однако уже не принадлежал ей. Загораживал от недовольного, не скрывавшего раздражения брата, но не казался союзником.
      Как стыдно: ей хотелось видеть его в этом качестве! Она не замужем, но обручена. Правда, с человеком, который наотрез отказался жениться. Может быть, отказ жениха отменит помолвку? Нет, обратного хода допустить нельзя – ведь при этом неминуемо пострадает Абигайл.
      – С какой стати мы обязаны верить твоим россказням, англичанка? Так или иначе, но ты лжешь, – презрительно фыркнул Ульф.
      – Нет, не лгу.
      Воин резко повернулся к вождю:
      – В любом случае ты не должен был с ней целоваться. Она явилась из вражеского стана, а значит – наш враг.
      – Ошибаешься! Она вовсе не враг! Не смей оскорблять и клеветать! – Голос Лахлана звучал резко, а слова хлестали жестко и безжалостно. Эмили невольно спросила себя, этот ли человек нежно целовал ее всего лишь несколько минут назад.
      Впрочем, гнев брата не произвел на Ульфа ни малейшего впечатления.
      – Еще как посмею! То, что ты поддался зову природы и послушался внутреннего зверя, вовсе не означает, что и я должен отвергнуть голос разума. Остальные воины точно того же мнения. Собрались на берегу и насмехаются, едва ли не пари заключают: успел ты уже ее покрыть или нет.
      От унизительно откровенных слов и грязного предположения у Эмили потемнело в глазах. Так что же, желание Лахлана не утаилось от остальных? Неужели все эти люди полагали, что прямо сейчас он… получил то, чего хотел? Ради всех святых, разве они не поняли, что она честная, порядочная девушка и воспитана в строгих правилах?
      Но ведь всего минуту назад она вела себя иначе, не так, как подобает вести себя девушке строгих правил. Гладила голую грудь едва знакомого мужчины… и даже хотела большего.
      Наверное, ее душа безнадежно развращена.
      – Внутренний зверь вовсе не угнетает, а служит во благо, – резко ответил Лахлан.
      – Ошибаешься!
      Что означал этот разговор? О каком таком звере шла речь? Может быть, Ульф имел в виду, что вожделение – это зверь? Так когда-то говорил священник в поместье отца. Но Ульф вовсе не казался фанатично религиозным человеком, которого пугают земные радости. Или он просто хотел подчеркнуть, что сам не подвластен вожделению и не испытывает предосудительного влечения к пленнице?
      Да, скорее всего так оно и было. Эмили ничуть не обиделась – напротив, скорее почувствовала облегчение.
      Недовольство Ульфа вылилось на брата.
      – В таком случае докажи собственное преимущество, а не превращай ритуал в насмешку!
      Лахлан тяжело вздохнул.
      –  Увы,она невинна.
      Эмили смутилась. В чем же, в конце концов, обвиняют ее эти люди?
      – Так, значит, ты целовал, чтобы определить, принадлежала ли она другому? – В голосе Ульфа мелькнули одобрительные нотки. – Чтобы проверить, говорит ли она истинную правду или лжет?
      – Да.
      В течение нескольких секунд Эмили недоуменно переводила взгляд с одного из братьев на другого. Наконец смысл разговора начал постепенно проникать в сознание. Когда же она ясно поняла, о чем речь, то едва не провалилась сквозь землю. О, если бы бездна разверзлась и поглотила, избавив от позора! Оказывается, она искренне, всей душой поддалась обману и самозабвенно ответила на иллюзию. Объятия и поцелуи оказались всего лишь испытанием правдивости ее же собственных слов. В то время как она открыла душу прекрасным чувствам и дивным ощущениям, коварный вождь холодно и расчетливо выяснял, не солгала ли пленница.
      Как унизительно… и как больно.
      И все же почему он пришел к безошибочному выводу. Ведь она с таким пылом ответила на страстный призыв, так горячо поощряла смелые ласки!
      – Талорк мог отказаться познать жену-англичанку, – задумчиво заметил Ульф.
      – Сын Хайленда не уклонился бы от супружеских обязанностей даже во имя гордости. Честь диктует иное – воздержание от всех остальных женщин. – Лахлан задумчиво, с сомнением покачал головой. – Нет, эта девочка не жена Синклеру. Больше того, даже об обручении мы знаем лишь с ее слов, хотя этой части истории я склонен верить.
      – Так ты полностью уверен в девственности?
      – Он даже не целовал ее.
      Ульф насмешливо взглянул на Эмили.
      – Что, совсем ничего не умеет?
      – Абсолютно чиста, нетронута.
      – Была абсолютно чиста и нетронута – еще полчаса назад.
      Теперь уже тон воина подсказывал, что действия брата казались ему чуть ли не героическими. А она действительно достойна насмешки – сама не ожидала, что способна пылко ответить на поцелуй. Румянец смущения, а может быть, и унижения залил лицо и шею. Ульф, конечно, остался вполне доволен развитием событий, но вот ей самой почему-то не на шутку хотелось задушить Лахлана собственными руками.
      Ведь он обещал не доставлять боли и вновь солгал… на самом деле, боль оказалась куда острее, чем она готова была признать, и затронула не одну лишь гордость. Эмили ощущала себя глубоко униженной и раненной в сердце, но ни за что на свете не доставила бы этим людям темной радости победы.
      Больше она никогда не поверит ни единому слову Лахлана. Нельзя доверять мужчине, который целуется искренне, пылко, самозабвенно, но на самом деле всего лишь искусно притворяется.
 
      Они вернулись к остальным, и Эмили заставила себя попросить прощения у того несчастного воина, которого так больно стукнула палкой. В ответ горец лишь равнодушно пожал плечами и отвернулся.
      Что ж, прекрасно. Она не собирается переживать из-за очередного отторжения. Хватит проявлять чувствительность и мягкосердечие к этим варварам! И так уже слишком серьезно восприняла их мнение. Не она ли провела всю жизнь в доме отца и мачехи, которые ставили ее ниже последней служанки?
      Единственным любящим человеком во всем огромном враждебном мире оставалась сестренка Абигайл. Лишь ради ее безопасности и благополучия Эмили оказалась в стране диких горцев. Для Абигайл она без труда преодолела бы любые трудности и лишения.
      Больше она не совершит попытки к бегству… если, конечно, не будет полностью уверена в цели и успехе побега. Напротив, постарается сбить своих похитителей с толку самообладанием и терпением. Покажет всем, что вовсе не слаба и не глупа, как бы неразумно ни вела себя до этой минуты.
      Подошла Кэт и взволнованно сжала руку подруги.
      – Как ты себя чувствуешь?
      В ответ Эмили стиснула теплые пальцы.
      – Прекрасно. Сама не понимаю, зачем убегала. Глупое малодушие.
      – Слишком разволновалась и не сумела совладать со страхом. Я видела твое состояние и понимала, к чему оно способно привести, да только ничем не смогла помочь. После долгого морского путешествия срыв вполне объясним. Ты же сгорала от ужаса: запах страха витал в воздухе. Конечно, ты искусно его скрывала, но я сидела слишком близко. – В словах Кэт звучало искреннее восхищение. – Даже не знала, что люди – ой, прости, англичане – способны на настоящий героизм.
      Эмили покачала головой:
      – Удивительно, но порою ты говоришь на редкость странные вещи. Да, я англичанка, но ведь принадлежность к нации вовсе не означает слабость.
      Кэт рассмеялась.
      – Это точно. После того как тебе удалось разобраться с воином, который бросился в погоню, никому и в голову не придет считать тебя слабой.
      – С Лахланом я вела себя далеко не столь похвально.
      – Что ж, вполне естественно. Он вождь клана, господин. И ни за что не получил бы власть, если бы не оказался сильнее и умнее всех остальных. – Кэт явно пыталась утешить.
      Может быть, именно поэтому его поцелуи едва не вывернули наизнанку? Если так, то ласки Талорка могли бы оказаться столь же неотразимыми. Однако основанная на новом опыте логика не внушала доверия.

      Эмили не удивилась, когда Лахлан приказал одному из воинов отвезти ее в замок. В конце концов, вождь получил ответ на волновавший вопрос и больше не нуждался в близости. Переживать из-за смены настроений не стоило.
      Воин по имени Ангус протянул пленнице руку, и она с улыбкой оперлась на сильную ладонь. Однако улыбка искренне удивила горца. Он замер от неожиданности, совсем забыв, что должен поднять англичанку на свою лошадь.
      Эмили спокойно ждала. Как же простодушны воины Хайленда! Даже по-детски примитивный план оказался вполне успешным и сразу подействовал.
      – Ангус!
      Окрик Лахлана мгновенно вывел шотландца из оцепенения. Он легко, словно пушинку, поднял Эмили и посадил перед собой.
      Пленница сидела очень прямо, но все же обернулась и подарила еще одну ослепительную улыбку.
      – Благодарю за то, что позволили мне ехать с вами.
      – Он ничего не позволял. Это я приказал, – прорычал Лахлан.
      Эмили словно и не слышала. Она твердо решила, что жизнерадостность не должна распространяться на вождя. С ним не стоит даже разговаривать. А потому молча повернулась и уставилась на дорогу.
      Подъем на скалу оказался не столь устрашающим, как путешествие по воде, и все же несколько раз Эмили благодарила Господа за то, что тот избавил ее от страха высоты. Тропинка серпантином обвивалась вокруг скалы и едва вмещала огромных боевых коней. Справа высилась отвесная стена, а слева зияла грозная бездонная пропасть.
      Если иной дороги к замку не существовало, то трудно было представить, что какой-нибудь неприятельский отряд мог удивить Балморалов неожиданным появлением или вообще подойти к скале – если, конечно, воины клана сами этого не хотели.
      Да, Кэт оказалась права: едва они окажутся за стенами замка, Талорк уже ни за что не сможет их освободить.
      Наконец отряд достиг вершины скалы. Подъемный мост был опущен, так что ничто не мешало проехать в нижний двор. Здесь всадники остановились и спешились. Люди в одинаковых пледах рассматривали пленниц с нескрываемым любопытством. Никто не хмурился, как в замке Синклеров – и это при том, что одежда безошибочно выдавала происхождение обеих.
      Подошла немолодая женщина с добрым лицом и глазами, как у Ангуса.
      – Кого это ты привез, сынок?
      – Пленницу Балморала. Она обещана Синклеру.
      – Так что же получается: за Сусанну мы захватили не одну пленницу, а даже двух? – Женщина довольно улыбнулась.
      – Да, так оно и есть.
      Друстан уверенно, по-хозяйски положил руку на живот Кэт.
      – Больше. Их здесь трое.
      – Хватит разговаривать, – раздался за спиной голос Лахлана. – В доме нас давно ждет священник.
      Вот так Эмили узнала, что Кэт и Друстану предстоит обвенчаться. Причем немедленно.
      – Но ведь святые слова брачной клятвы следует произносить утром, – недоуменно заметила она, покорно шагая за воинами.
      – Предпочитаешь, чтобы я уложил твою подружку в постель, даже не потрудившись назвать женой? – Голос Друстана звучал с возмутительным ленивым довольством.
      В бессильной злобе Эмили едва не закричала.
      – Предпочитаю, чтобы вы дали себе труд подождать, пока она подготовится к церемонии.
      – И сколько же прикажешь ждать, англичанка?
      – На создание свадебного наряда и приобретение всего необходимого потребуется время… уйдут дни, а может быть, и недели.
      – Ничего подобного! Все готово к свадьбе. – Решительный голос Лахлана прозвучал совсем близко, однако Эмили даже не повернула голову.
      – Друстан… пожалуйста, подумайте еще раз.
      – Господин приказал, чтобы свадьба состоялась немедленно. Я послушно исполню его волю.
      Все вошли в замок, в огромный парадный зал. Возле камина в торжественном ожидании стоял священник. Одет он был именно так, как и подобало одеваться священнику, а лицо выражало благоговение, смирение и симпатию. И все же сердце Эмили гулко забилось.
      Кэт сохраняла внешнее спокойствие и присутствие духа, хотя в глазах застыли боль и тревога. Эмили понимала, что переживает в эту решающую минуту подруга, и лихорадочно пыталась придумать какой-нибудь выход.
      Она была готова на все – даже могла бы нарушить данное самой себе обещание не разговаривать с Лахланом, – если бы отступничество пошло на пользу делу. Быстро повернулась и умоляюще схватила вождя за руку:
      – Прошу, не делайте этого! Хотя бы не сегодня! Дайте ей время, чтобы… чтобы…
      – Чтобы что, англичанка? Ожидание не сможет изменить судьбу женщины из клана Синклеров.
      – Но ведь она познакомилась с Друстаном только сегодня!
      – А долго ты была знакома с Талорком, прежде чем отец отослал тебя к нему в замок?
      – Сейчас совсем другое дело! Король никому ничего не приказывал. Да ведь и Талорк не спешил со свадьбой.
      – Если бы хотел поскорее уложить тебя в постель, то непременно поспешил бы.
      Жестокая правда ранила сердце, словно острым ножом. И все же Эмили не позволила себе расстроиться. Предстояло продолжить борьбу за благополучие Кэт.
      – Но ведь…
      – Достаточно, – прервал Лахлан. – Если сейчас же не замолчишь, я прикажу отправить тебя в башню еще до свадьбы.
      Спорить почему-то сразу расхотелось, а все веские и убедительные аргументы показались лишними. Лишь она могла поддержать Кэт в минуты тяжкого испытания, а значит, непременно должна была остаться рядом. С этой мыслью Эмили подошла к подруге.
      Кэт не обернулась, но сразу взяла ее за руку, словно желая показать, что искренне рада сочувствию. Потом сложила ладони в молитвенном жесте и крепко сжала губы. Друстан встал рядом с невестой, а Лахлан подошел к нему. Ангус и пожилая женщина, которая так охотно разговаривала во дворе, оставались поблизости. Все, кто был в зале, погрузились в торжественное молчание.
      Священник начал брачную церемонию. Он произносил правильные, предписанные обрядом слова, и все же Эмили не могла отделаться от мысли о греховной сущности всего происходящего. Разве можно венчать вечером? Станет ли брак угодным Господу, если догматы Рима не будут соблюдены во всех деталях?
      Оставалось лишь молиться за душу подруги и просить милосердия.
      Друстан твердым голосом произнес слова клятвы. Настал черед Кэт. Однако она молчала. Священник повторил вопрос, но и на сей раз не услышал ответа. Он неуверенно посмотрел на Лахлана, словно спрашивая, что делать дальше.
      Лахлан, в свою очередь, вопросительно взглянул на Друстана.
      Друстан решительно скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что не намерен отступать.
      Твердость характера и сила духа Кэт вызывали восхищение, но в то же время тревожили. Сибил любила повторять, что постель хороша лишь после свадьбы. Эмили далеко не всегда соглашалась с мачехой, но в этом случае Сибил, пожалуй, оказалась права. Тем более что страстный поцелуй в лодке недвусмысленно показал, где и с кем проведет Кэт эту ночь.
      Лахлан тоже сложил руки на груди, однако поза вождя выражала утомление и скуку.
      – Что же, придется священнику благословить вас по моему слову.
      Святой отец сморщился, словно от боли, но кивнул в знак покорности.
      Кэт продолжала стоять молча, не двигаясь.
      – Пусть лучше женщина сама даст согласие. А пока я готов взять ее без брачного благословения.
      – Нет! – с ужасом выдохнула Эмили, однако никто не обратил на возглас ни малейшего внимания.
      Несколько долгих минут Лахлан молча разглядывал упрямицу.
      – Ну что ж, прекрасно. В таком случае вот эта молодая англичанка будет согревать мою постель до тех пор, пока ты не согласишься на брак с достойным воином и не свяжешь себя с ним навсегда и по доброй воле.
      Черная волна негодования захлестнула Эмили, едва не сбив с ног.
      – Вы снова солгали, – прошептала она.
      Вождь услышал. Судя по реакции окружающих, услышали и все остальные. Впрочем, сейчас это не имело особого значения. Пусть воины сколько угодно пожирают ее глазами. Пусть священник смотрит с таким ужасом, словно она оскорбила самого Господа. Лахлан Балморал вовсе не Бог, что бы он сам о себе ни думал.
      – Вряд ли мое терпение способно выдержать такое количество оскорблений.
      – А я не могу больше выносить ложь. – Эти слова Эмили произнесла вслух, твердым голосом, хотя колени дрожали от напряжения и страха.
      – Ну так скажи прямо, когда и в чем я солгал.
      – Вы обещали, что никому не позволите взять меня.
      У вождя хватило дерзости покачать головой. Эмили энергично, утвердительно кивнула.
      – Да-да, обещали!
      – Я сказал, что не позволю никому из воинов взять тебя.
      – Но…
      – Никогда не давал обещания, что не трону тебя сам.
      – Не смейте этого делать! – в ужасе воскликнула Кэт. – Ведь Талорк решит, что она вышла за вас замуж, и откажется жениться!
      – Он ведь и так уже успел отказаться.
      – Но может передумать.
      Лахлан даже не счел нужным пожать плечами, однако всем своим видом выразил презрение и пренебрежение. Будущее этой девочки нисколько его не волновало; главное – поступить по-своему и достичь собственных целей. Вождь жаждал мести и не собирался мириться с отказом.
      – Эмили, я… – Кэт снова едва не плакала. Надо было любым способом ее успокоить.
      – Не волнуйся за меня. Все будет в порядке. – Разумеется, она лгала. Из последних сил.
      Но Кэт покачала головой:
      – Нет… ты пропадешь. Окажешься навсегда связанной с этим человеком. Здесь иные нравы, иные порядки, но Синклеры не захотят этого понять. И отец-англичанин тоже не проявит сочувствия.
      – То есть получается, что если Друстан ляжет с тобой в постель, он все равно будет считать себя свободным?
      – Ничего подобного! – раздраженно возразил Лахлан. – Для чего же, по-твоему, священник?
      Эмили в ярости повернулась к вождю:
      – Но ведь он сказал, что в любом случае сделает Кэт своей!
      – Просто хочет получить согласие на брачный союз.
      – А вы… вы хотите только одного – чтобы все и всегда подчинялись лишь вашей воле!
      Густые брови вопросительно поднялись.
      Эмили открыла рот, но не нашла что сказать. Очень не хотелось оказаться предметом шантажа, и в то же время добродетель подруги вызывала нешуточные опасения. В ином случае она ни за что не стала бы участвовать в принуждении.
      Эмили отвернулась в полной растерянности.
      – Я согласна принести брачную клятву, – напряженно прозвенел в тишине голос Кэт.
      – Но только не ради меня! – взволнованно воскликнула Эмили и еще крепче сжала руку подруги.
      Кэт покачала головой.
      – Отказываться все равно бесполезно. – Она тяжело вздохнула и обреченно прикрыла глаза. – Я же говорила, что мой клан рассматривает физическую близость как пожизненный долг. Какой бы ответ я ни дала здесь и сейчас, брат все равно будет считать меня замужем за Балморалом.
      – Но ведь ты не готова клясться в верности Друстану, правда?
      Эмили наконец-то поняла, почему Кэт стремилась избежать брачной клятвы, даже несмотря на откровенные и прямые угрозы.
      – Нет, не готова. Но если я даже и не скажу страшных слов, все равно с наступлением утра буду принадлежать клану Балморалов. Это древний и строгий закон моего народа. Я навсегда стану женой Друстана. Несправедливо, но таков порядок в мире.
      Эмили поразило лишь одно обстоятельство: Кэт сказала, что Балморалы не признают закона обладания. По их понятиям, мужчина мог спокойно и с чистой совестью бросить ту женщину, которую скомпрометировал. Не так ли обстоит дело и в ее родной Англии? И почему Синклеры придерживаются иных, более строгих традиций?
      Очень странно, запутанно. Ясно лишь одно: Кэт не хотела произносить брачную клятву.
      Друстан тоже не выглядел счастливым. Точнее, достойный воин казался обиженным, оскорбленным до глубины души. Снова схватил Кэт за плечи и повернул к себе – так чтобы можно было посмотреть прямо в глаза.
      – Стать моей женой не наказание.
      – Знаю, – едва слышно прошептала Кэт.
      Ответ привел Эмили в замешательство, но зато вызвал одобрительное ворчание Лахлана.
      Зеленые глаза Друстана заметно смягчились.
      – Буду любить тебя. Готов заботиться и о тебе, и о младенце.
      При упоминании о ребенке Кэт покачала головой. Друстан вздохнул и еще крепче прижал избранницу к себе:
      – Да. Скоро ты научишься доверять мне, девочка.
      Прежде чем Кэт успела возразить, он наклонился и поцеловал ее в губы.
      Эмили постеснялась смотреть и отвернулась, однако невольно услышала тихие вздохи, которые могли выражать только удовольствие.
      Казалось, время застыло. Но вот наконец вновь раздался голос Друстана.
      – Повторите вопрос для моей невесты, святой отец. В первый раз она его не расслышала.
      Священник вновь произнес положенные слова, и Кэт ответила таким мечтательным, счастливым голосом, что Эмили невольно улыбнулась – впервые за долгое время. Кэт не хотела подчиняться чужому решению, не хотела выполнять приказ и в то же время вовсе не испытывала неприязни к Друстану. В глубине души она нисколько не возражала против нового замужества. Обстоятельства складывались ничуть не хуже, чем во время первого брака. Тогда Талорк просто позвал младшую сестру к себе и объявил, что сегодня ей предстоит стать женой одного из воинов клана. О какой любви можно было говорить?
      Женская доля сурова, и все же судьба Кэт могла сложиться гораздо трагичнее. Что ни говори, а она выходила замуж за красивого мужественного человека, который не хотел прибегать к насилию, чтобы любым способом добиться своей цели.
      Свадьбу скрепили заздравным тостом, а потом Лахлан приказал брату отвести Эмили в восточную башню.
      – Неужели она не может остаться с нами? – Кэт умоляюще взглянула на мужа, а потом повернулась к Лахлану: – Вы действительно собираетесь запереть ее в башне?
      – Не задавай вопросов вождю и господину, – оборвал КэтДрустан.
      Ульф схватил Эмили за руку:
      – Пойдем.
      Пленница повернулась к подруге и успела обнять ее свободной рукой.
      – Не волнуйся. Все будет хорошо, вот увидишь!
      – Конечно, – поддержала Кэт. Потом, понимая беспокойство Эмили, добавила: – Друстан не обидит меня, ведь он дал слово.
      Эмили попыталась унять дрожь, кивнула и шагнула вслед за Ульфом.
      Брат Лахлана повел пленницу к ступенькам в восточном углу зала. Молча начал подниматься по винтовой лестнице. Эмили старалась держаться на почтительном расстоянии – кто знает, на что способен вспыльчивый конвойный?
      Казалось, узкие каменные ступени никогда не закончатся.
      Ульф миновал три лестничные площадки, однако ни на одной даже не задержался – без устали шел все выше и выше. Наконец остановился на тесном пятачке с одной-единственной дверью. Широко распахнул ее и пропустил пленницу. Эмили быстро прошмыгнула в комнату, опасаясь нечаянно задеть грозного стража.
      Дверь тут же с шумом захлопнулась, а потом послышался звук, который трудно было перепутать с другими: скрежет задвигаемого засова. Да, запереть пленницу крепко-накрепко Ульф не поленился.
      Дрожа от холода и страха, Эмили обхватила плечи руками и посмотрела по сторонам. Новое жилище трудно было назвать роскошным. Маленькая, совсем голая круглая комнатка. Узкая кровать, застеленная пледом Балморалов. Единственное окно, не прикрытое шторами от света и ветра. Унылые каменные стены – их не украшали даже самые простые гобелены. Ни камина, чтобы согреться, ни стула, чтобы присесть. В углу, правда, стоял крошечный стол, прикрытый подобием скатерти, а на нем – деревянный кувшин, миска и чашка. Эмили поискала глазами ночной горшок, но вместо него увидела грубое отхожее место – даже без двери.
      Да, круглая комната в восточной башне выглядела именно так, как и должна была выглядеть тюремная камера.
      Но во всяком случае, здесь было чисто. Обстоятельства могли бы сложиться гораздо хуже – например, она могла бы согревать постель Лахлана.
 
      Кэт застыла у стены в новом жилище, едва сдерживая дрожь. Ну вот она и замужем. Снова. И совсем не рада этому обстоятельству. «Нет, неправда». Какая-то часть существа давно стремилась к вечному союзу с сильным мужественным человеком – а если говорить точнее, с оборотнем. Тем самым, который сейчас стоял, лениво прислонившись к косяку двери, и невозмутимо ее разглядывал. Даже небрежная поза не могла скрыть нетерпеливой горячей энергии, переполнявшей мощное тело.
      И вдруг Кэт поняла, что уже не в состоянии представить жизнь без страстных объятий и поцелуев. Нечаянная правда испугала больше, чем похищение и брак по принуждению, ставший местью за оскорбление клана.
      Нет, она не имеет права на столь откровенное влечение Знакомство так мимолетно!
      Кэт никогда не испытывала подобных чувств к Фергюсу – ни до свадьбы, ни после того, как торжественно дала брачный обет. Замуж она вышла по приказу брата, однако полюбить мужа так и не сумела. А вот сейчас, казалось, уже почти влюбилась. Друстан относился к ней бережно и снисходительно-ласково, даже когда она пыталась убежать. А во время поцелуя и вообще произошло что-то волшебное. Подобной радости не доводилось испытывать еще ни разу в жизни. Острого и чистого любовного наслаждения Фергюс не дарил даже в полнолуние.
      – Ты выглядишь встревоженной.
      Голос отозвался дрожью в теле, хотя в комнате было тепло. Кэт глубоко вздохнула, но тут же замерла: Друстан отошел от двери… и направился к ней. Она торопливо шагнула в сторону.
      – Просто знакомлюсь с новым домом.
      Жилище Друстана располагалось непосредственно над просторной сводчатой комнатой, в которой обитали воины, – в западном крыле замка. Башня Эмили возвышалась над восточным крылом. Как бы ни старалась Кэт, она все равно не смогла бы услышать зов подруги. Больше того, плотно закрытая дверь и толстые каменные стены не пропускали ни единого звука. К сожалению, в замке Синклеров о таком уединении нечего было и думать.
      Та комната, в которую привел ее Друстан, совсем не походила на спальню. В одном ее конце стоял большой стол, окруженный стульями, а рядом красовался самый настоящий камин. Такой роскоши трудно было ожидать где-то помимо главного зала. Противоположную стену занимали громоздкий комод и две длинные скамьи. Неподалеку от одной из них Кэт заметила открытую дверь. Наверное, именно эта дверь и вела в спальню: ведь Друстан что-то говорил о кровати.
      Кэт попыталась скрыться за столом, однако Друстан не отставал.
      – Твоя мать кажется очень милой и приветливой. Она хорошо меня встретила.
      – Именно так, как положено встречать невестку. – В глазах Друстана светился неприкрытый, откровенный голод. Но думал он, разумеется, не о пище.
      Сердце Кэт стучало стремительно и гулко – наверное, муж тоже слышал тяжелые торопливые удары. Он обошел вокруг стола и оказался совсем близко.
      Кэт прижалась спиной к стене.
      – Где ты спишь? – Возможно, вопрос немного отвлечет.
      – Мы с тобой будем спать вон там. – Друстан кивнул в сторону той самой двери, которую она уже заметила. Догадка оказалась справедливой: за дверью скрывалась именно спальня.
      – Мне казалось, можно подождать.
      – Со сном? – Друстан сверкнул белозубой улыбкой. – Да, ты права. Выспаться еще успеем.
      О Боже! Как же ему удавалось выразить откровенную, неприкрытую чувственность всего лишь в нескольких коротких словах?
      – Я хотела сказать, что, прежде чем отправиться в спальню… стоило бы лучше узнать друг друга, познакомиться поближе.
      Он подошел почти вплотную. Яркий, откровенный запах выдавал возбуждение. Тело Кэт тут же ответило на призыв, хотя разум пытался найти разумные доводы и доказать, что торопить события не следует.
      Друстан легко, одними пальцами, дотронулся до ее лица. Прикосновение заставило вздрогнуть.
      – У тебя такая нежная, гладкая кожа.
      – Спасибо, – коротко поблагодарила Кэт. Друстан улыбнулся так, словно ответ позабавил его.
      – А ты хорошо знала мужа до свадьбы?
      – Мы принадлежали к одному клану и были знакомы с раннего детства.
      – Действительно знакомы? Или ты просто видела лицо, слышала имя да иногда рассказы о воинской доблести?
      – Не понимаю, зачем задавать такие вопросы.
      На самом же деле она все прекрасно понимала. Друстан хотел сказать, что в день свадьбы Кэт знала своего первого мужа ничуть не лучше, чем сейчас знает его. И он был прав.
      – Неужели не понимаешь?
      В данных обстоятельствах лучшей защитой можно было считать молчание, так что Кэт предпочла не отвечать.
      Друстан снова бережно прикоснулся к ней – на сей раз провел большим пальцем по губам.
      – А он за тобой ухаживал?
      Кэт чуть не рассмеялась в ответ, однако прикосновение Друстана мгновенно утопило веселье в приливе стремительно растущего желания. На самом деле до приказа брата о свадьбе Фергюс даже ни разу не бегал рядом во время охоты.
      Кэт попыталась отстраниться, но стукнулась плечом о стену. Шагнула в противоположную сторону и все-таки сумела немного увеличить расстояние.
      – Нет. Муж никогда не ухаживал за мной.
      – А он дождался свадьбы, прежде чем сделал тебя своей? – Голос Друстана выражал лишь легкое любопытство. И в то же время он неумолимо приближался.
      Впервые в жизни Кэт ощутила себя желанной добычей хищника. Волчица нередко охотилась, но ни разу не становилась объектом преследования. Уже в первую течку ее покрыл молодой сильный волк, но никакой «охоты» она так и не почувствовала.
      Кэт молча покачала головой. Говорить не было сил: ведь как бы она ни старалась, стол не мог защитить ее от опасной близости. Дыхание сбивалось от животного ужаса и возбуждения.
      Друстан подходил все ближе и ближе. С ловкостью и хитростью истинного хищника он мастерски подвел жертву к открытой двери спальни. Еще один шаг – и она окажется в комнате. Муж не остановился до того решающего мгновения, когда тела соприкоснулись. И вот наконец Кэт почувствовала себя в клетке: за спиной стена, а с обеих сторон удерживают сильные руки.
      Друстан склонил голову к губам Кэт:
      – Обещаю, к утру узнаешь меня очень хорошо.
      Долгий поцелуй превратил в пепел последнюю соломинку сопротивления. Когда же он наконец прервался, Кэт обеими руками крепко держалась за плечи мужа.
      Волк, который жил в душе и теле Друстана, смотрел его глазами – темно-зелеными, словно изумруды.
      – Ты моя, Катриона. Моя жена.
      – Нет еще, – возразила она и удивилась собственному ответу. Волчица точно исполняла брачный ритуал – столь же древний, как и ее народ.
      И все же с Ферпосом почему-то не хотелось следовать обычаю. Они совокуплялись просто – как самые обычные люди. Союз доставлял приятные ощущения. Но вот подобного жадного стремления к физической близости, которое охватило сейчас, с Друстаном, ей не довелось испытать ни разу. Отчаянно хотелось неразрывного, интимного единения, и все же Кэт не могла просто уступить Аланию и позволить свершиться тому, что предначертано судьбой. Он должен был показать себя сильным, достойным мужем и испытанным веками способом подтвердить право на обладание. Потребность пугала и в то же время откровенно волновала.
      В это мгновение запах возбуждения подруги смешался с собственным запахом Друстана. Без единого слова, без лишнего намека и даже движения он понял чувства и ощутил вожделение. Хрипло зарычал, и дикий звук лишь подкрепил естественный ответ на призыв.
      – Хочу тебя, – коротко, тихо произнес он. – И возьму.
      – Да? – Кэт облизнула губы. Руки соскользнули с плеч. – Да?
      Друстан прищурился.
      – Ты тоже меня хочешь.
      Она склонила голову:
      – Может быть.
      И все же сначала предстояло доказать, что он достоин стать ее избранником и силен настолько, что способен покорить волчицу.
      Друстан потерся, помечая ее своим запахом. Впрочем, оба все еще оставались одетыми, а потому призыв нельзя было считать неопровержимым. Кэт улыбнулась, а потом вдруг неожиданно резко нагнулась и проскользнула под рукой мужа, вновь оказавшись на свободе.
      Она остановилась у двери, готовая скрываться от погони. Древней ритуальной погони, без которой не обходятся брачные игры волков.
      – А может быть, и не хочу.

      Друстан резко повернулся и посмотрел серьезно, даже угрюмо.
      – Не могу позволить тебе убегать, Кэт.
      Она напряглась: тело стремилось исполнить приказ природы.
      – Но ты должен догонять.
      – Нет.
      Короткое слово вырвалось с трудом, словно преодолев барьер. Друстан тоже мечтал о погоне. Жажда охоты светилась в мужественном лице, застыла в потемневших от страсти глазах. И все же он сумел обуздать желание.
      – Я дал обещание не причинять вреда ни тебе, ни младенцу. Рисковать нельзя.
      Кэт и сама боялась за ребенка, но в то же время неудержимо стремилась к брачной игре, к погоне.
      Двумя быстрыми, почти незаметными, движениями Друстан скинул плед. Внезапно воздух раскололся – так, как раскалывался во время грозы, в момент удара молнии. Воин утратил человеческое обличье и превратился в волка. Прыгнул к двери и приземлился на все четыре лапы, надежно преградив путь. Повернулся к подруге, оскалился и зарычал.
      Всю свою жизнь Кэт провела среди оборотней – волков и волчиц, – но ни разу не испытала страха. Лишь сейчас ощутила первобытный, животный ужас. Чувство не имело ничего общего с опасением за себя и ребенка. Оно родилось в вечной борьбе мужского и женского начал, в стремлении к обладанию и жажде наслаждения.
      Беременность лишила Кэт способности к перевоплощению, и все же она не испытывала неудобства, оставшись перед волком в облике женщины, а не волчицы.
      Кэт шагнула к двери:
      – Силой не удержишь.
      Сила не понадобилась. Друстан преградил путь, словно каменная стена. Он оказался огромным волком – на четырех лапах почти одного с ней роста.
      – И сколько же ты намерен сохранять звериное обличье? – с хитрой улыбкой поинтересовалась Кэт. – Ведь волку не удастся обладать женщиной.
      Вот так она сможет победить. Этого можно было и не говорить: намек повис в воздухе.
      Зверь снова пошел в наступление. В груди рождалось призывное и в то же время грозное рычание. Прижатые уши, напряженно поднятый хвост, вкрадчиво-пружинистые движения пугали и одновременно привлекали. Сама того не желая, Кэт с опаской попятилась; против собственной воли она продолжала отступать от той угрозы, которую не воспринимала разумом. И все же могучий инстинкт повелевал держаться подальше от необычного волка – он смотрел на нее человеческими глазами, в которых светились разум и решимость.
      Друстан не совершит опрометчивой попытки овладеть ею в обличье волка – ведь она не способна измениться. Кэт это знала, и все же поведение зверя завораживало и заставляло продолжить движение. Сейчас уже не имело значения, куда именно она придет. Главное – сохранять хотя бы небольшое расстояние между собой и зверем. Кэт не понимала, куда Друстан загоняет добычу. Осознала лишь тогда, когда оказалась в темной комнате.
      Спальня.
      Через несколько секунд глаза привыкли к темноте. Рядом, совсем близко, возвышался воин. Образ оказался столь же впечатляющим, как устрашающее волчье обличье… а возможно, даже более угрожающим. Ведь в древнем брачном ритуале человек вполне мог сделать ее своей. На фоне двери в соседнюю освещенную комнату недвусмысленно вырисовывался силуэт обнаженного мужчины в откровенной мощи вожделения.
      Взгляд скользнул по телу – любопытство пересилило скромность – и с изумлением остановился на главном. Размеры члена поражали. Да, он больше, чем у Фергюса, гораздо больше и сильнее. Темные, словно сердитые вены нетерпеливо пульсировали на возбужденной плоти и не давали забыть о том, что Друстан явился ей оборотнем, а не простым мужчиной.
      Внезапное ощущение влаги между ног красноречиво подсказало, как относится волчица к предстоящему соитию.
      Друстан улыбнулся, и зеленые глаза зажглись дерзкой уверенностью. Да, он знал, что подруга жаждет немедленной близости.
      – Разденься, Кэт. Познай меня так, как я готов познать тебя.
      Она молча смотрела на мужа, и в сердце расцветало необъяснимое, не испытанное доселе чувство. Обладание всегда требовало взаимности и все же зачастую оказывалось иным. И оборотни, и люди нередко видели в женах лишь собственность, а не равноправных партнеров. Слова Друстана означали, что он придерживался иного мнения, признавал ценность и силу женского начала. Руки сами начали срывать одежду, и спустя мгновение Кэт тоже предстала перед супругом в прекрасной и гордой наготе.
      Живот заметно выделялся, но не вызывал смущения. Волчицы редко переживали беременность, а потому ребенок доказывал глубочайшую степень женственности – качество, которым следовало гордиться. Изменение фигуры лишь украшало. С этим утверждением с готовностью согласился бы каждый волк.
      Пристальный взгляд Друстана красноречиво подтвердил справедливость мыслей.
      – Еще ни разу не доводилось обладать женщиной во всей красе ожидания, – признался он охрипшим от волнения голосом.
      Кэт взяла мужа за руку и доверчиво приложила раскрытую ладонь к животу. Тепло простого прикосновения пронзило тело. Друстан вздрогнул – ощущение взволновало и его. На глаза Кэт навернулись странные, непонятные слезы. Сейчас все казалось особенным – каждое движение, каждое прикосновение обретало новый смысл.
      Друстан взял жену на руки, отнес на кровать и уложил – деловито, по-хозяйски и в то же время бережно.
      – Не имею права затевать погоню, но готов доказать, что достоин стать твоим единственным мужчиной.
      Кэт пристально смотрела на него, сгорая от нетерпеливой жажды близости.
      – Как? – Вопрос прозвучал едва слышно, словно шорох.
      – Будешь умолять взять тебя, и мольба докажет право обладания.
      Надеется услышать ее просьбы? Но волчица никогда не просит и не умоляет. Такому не бывать.
      – Ничего не выйдет.
      Кэт не дразнила, а искренне беспокоилась. Муж ставил перед собой невыполнимую задачу, а ей вовсе не хотелось разочарований.
      – Сомневаешься в моей силе?
      – Я же волчица, – напомнила она, не желая бросать открытый вызов.
      – И все же непременно сумею сделать по-своему, поверь. – Друстан глубоко вздохнул и улыбнулся, словно викинг-завоеватель. – Запах твоего желания несказанно волнует кровь. Будешь просить, умолять… будешь с болью призывать меня, прежде чем я по-настоящему возьму тебя.
      Он начат гладить ее. Пальцы скользили с неожиданной для сильного воина нежностью и мягкой лаской. Едва заметные волоски на теле Кэт дружно поднялись, а по коже побежали мурашки счастливого ожидания. Каждый уголок существа проникся неповторимым ароматом чувственности. Напряжение, волнение, возбуждение рвались к вершине.
      В агонии наслаждения она выгнулась на постели.
      – Друстан!
      Он тихо рассмеялся. Даже низкий грудной смех казался невозможной, нестерпимой лаской.
      – Ну что, хочешь меня?
      – Да!
      – Настолько, что готова умолять? – Вопрос прозвучал требовательно, почти властно.
      Губы сомкнулись, пытаясь сдержать слова согласия, но почти сразу приоткрылись снова, в восторженном вздохе: его пальцы проникли в самый укромный уголок.
      – Ты уже истекаешь соком.
      Кэт издала невнятный звук. На слова сил не хватало.
      Друстан бережно ласкал интимную глубину, однако тщательно избегал прикосновения к таинственному цветку высшего наслаждения. Играл с возлюбленной, дразня, даря удовольствие и в то же время обещая несравненную радость.
      Потом поднес пальцы к губам и с удовольствием облизал.
      – Восхитительно!
      Кэт застонала.
      Друстан широко раздвинул ее ноги и с силой дикого зверя приподнял бедра. Припал губами к раскрывшемуся навстречу сосуду желания. Начал целовать сомкнутыми губами, дразня чувствительную плоть. Потом пошел дальше, с шокирующей смелостью пустив в ход язык. Фергюс никогда не делал ничего подобного, так что Кэт даже не подозревала о возможности дерзких ласк. И все же удовольствие оказалось слишком велико, чтобы возражать.
      С торжественным, почти молитвенным, выражением лица Друстан пометил интимным ароматом сначала пенис, а потом грудь – в том самом месте, где нетерпеливо билось сердце. Кэт не могла больше терпеть и сдерживать слова мольбы и почти жалобно попросила не томить, поскорее подарить мгновения чистого счастья.
      Один мощный толчок – и два прекрасных тела слились в единое целое. Друстан сгорал от желания. Кэт изнемогала в нетерпеливом волнении, ощущала себя бездонной, ненасытной, незаполненной. Он прижался всем телом, осторожно и бережно изогнувшись над заметно выступающим животом. Ароматы смешались, а это означало, что настал миг решающего единения.
      – Ты моя, – негромко произнес Друстан, следуя старинному ритуалу.
      – Я твоя, – с готовностью прошептала Кэт голосом, исполненным искреннего чувства.
      Друстан отстранился – настолько, что в недрах ее тела остался лишь кончик до боли напряженного пениса, – и замер в молчаливом ожидании. Все его существо словно превратилось в натянутую тетиву, готовую в любой момент завершить животворящий акт единения.
      – Ты мой, – произнесла Кэт на древнем диалекте, которого не смогли бы понять даже кельты.
      – Я твой, – ответил Друстан на том же языке и наконец вонзил клинок по самую рукоятку.
      Кэт вскрикнула, выгнулась в исступлении обоюдного обладания и подчинилась уносящему в неизвестность мощному ритму. Волны поднимались все выше и выше, вознося на самый край доселе неведомого обрыва. Друстан безжалостно и в то же время бережно прижимался животом, бедрами, ногами – раз, другой, третий – до тех пор, пока возлюбленная не взорвалась, не взлетела к мерцающим звездам, ослепленная удивительным неземным сиянием.
      Когда Кэт наконец спустилась с небес, супруг нежно прижимал ее к себе. В спальне было совсем темно: свеча в соседней комнате давно догорела.
      Кэт коснулась груди мужа – в том самом месте, которое он пометил интимным ароматом.
      – Теперь мы неразделимы.
      – Да. – Короткое слово прозвучало подобно звериному рыку, но Кэт поняла бездонную глубину чувства.
      Друстан оказался прав. В этот момент Кэт больше всего на свете хотела, чтобы отцом ее ребенка был он, и только он. Хотя бы потому, что лишь это несоответствие могло их разлучить.
 
      Эмили услышала, как медленно отодвигается и с трудом поднимается тяжелый засов. Кто-то открывал дверь, даже не потрудившись постучать. Судя по всему, сегодня утром экономку сопровождал Ульф – грубый варвар не утруждал себя излишними условностями.
      Вчера вечером в качестве конвоира выступал Ангус. Молодой воин вел себя совершенно иначе: не только постучал, прежде чем заняться тяжелой дверью, но даже скромно остался на лестнице и терпеливо ждал, пока англичанка закончит трапезу.
      Экономка оказалась приветливой и симпатичной женщиной средних лет, и это обстоятельство заметно поддержало настроение пленницы. Обрадовавшись приятной компании, Эмили так разговорилась, что почти ничего не съела. Зато сейчас просто умирала от голода.
      Ночь прошла без сна, в сомнениях и переживаниях за судьбу Кэт. Едва забрезжил рассвет, Эмили встала. Старалась занять себя всеми возможными способами. Тщательно застелила постель и даже пыталась навести порядок в комнате. За отсутствием иных подручных средств пришлось использовать воду из кувшина и маленькое полотенце. Потом расчесала волосы – по всем правилам, сто раз. Хорошо, что Марта – экономка – принесла большой гребень.
      К сожалению, дела быстро закончились, и теперь Эмили искренне радовалась любому посетителю – даже если бы за дверью стоял неотесанный и бесцеремонный Ульф.
      Дубовая дверь наконец распахнулась и явила взору не ворчливого, вечно недовольного скептика, а самого Лахлана. Вождь не хмурился, смотрел прямо и открыто, но без тени улыбки.
      Эмили тоже не испытывала желания изображать радость встречи – еще не стерлись из памяти вчерашние угрозы, – а потому просто и без церемоний обратилась к экономке:
      – Благодарю за еду, Марта. Хотела спросить…
      Замолчала и искоса взглянула на Лахлана. Может быть, просьбу лучше изложить в его отсутствие? В конце концов, если вождь и властелин заточил ее в этой башне, чтобы наказать, то вряд ли согласится хоть немного скрасить томительную скуку, успокоить волнение и облегчить тревожное напряжение.
      – Да, миледи? – с готовностью откликнулась экономка Она, конечно, заметила замешательство пленницы.
      А что, если Марта уйдет и вновь появится лишь к обеду? Мысль о долгих пустых часах, которые нечем заполнить, кроме грустных мыслей и бесполезных переживаний о печальной участи подруги, вселяла ужас. Эмили задумчиво прикусила губу и улыбнулась неуверенно, почти робко.
      – Может быть, у вас найдется для меня какая-нибудь работа? Чтобы скоротать время?
      Экономка вопросительно взглянула на Балморала, но тог лишь едва заметно покачал головой.
      – Простите, миледи. Боюсь, вся работа в замке уже распределена. – Глаза доброй женщины светились сочувствием.
      Оставалось лишь скрыть разочарование. Эмили кивнула:
      – И все же спасибо.
      Лахлан небрежно махнул рукой, и служанка послушно исчезла. Пленница подавила вздох: так хотелось поболтать с милой женщиной! Впрочем, что толку жалеть? В присутствии вождя разговор все равно бы не получился. Эмили поправила и без того безупречно убранную постель и украдкой посмотрела на грозного воина. Интересно, долго ли он собирался неподвижно стоять у двери и молча сверлить ее взглядом?
      – Каша остынет, – наконец произнес Лахлан.
      Если бы проблема заключалась лишь в остывшей каше. Эмили зачем-то взяла гребень и несколько раз провела по волосам – хотя совсем недавно тщательно расчесалась.
      – Эмили! – В голосе зазвучали строгие нотки предупреждения, однако пленница предпочла не обращать на них внимания.
      Теперь она принялась наводить порядок на столе – тоже не слишком ясно понимая, зачем это делает.
      – Не люблю, когда меня не слышат, англичанка. – Лахлан произнес фразу таким тоном, словно действительно считал, что сообщает новость.
      Эмили не услышала ни шороха, ни звука, и вдруг на ее плечо легла тяжелая рука. Лахлан повернул пленницу к себе лицом, однако она не захотела взглянуть на обидчика и отвела глаза.
      Он вздохнул.
      Эмили спросила себя, чего же хочет на самом деле – раздражать и злить вождя или все-таки попытаться что-нибудь разузнать о подруге. Победило беспокойство.
      – Вы сегодня видели Кэт?
      – Если разговариваешь со мной, то смотри прямо в глаза.
      Эмили на мгновение задумалась и упрямо выпрямилась.
      – Не хочу.
      – А ответ на вопрос хочешь получить? В таком случае придется подчиниться.
      Новости казались существеннее гордости, а потому повиновение не заставило себя ждать. Эмили посмотрела на самолюбивого шотландца и вздохнула. Как же он красив! Что за ошибка Создателя? Разве может такой красивый человек обладать черным, жестоким сердцем?
      – Нет, – коротко произнес вождь после секундной паузы. В глазах пленницы мелькнуло неподдельное изумление.
      Наверное, она ослышалась.
      – Вы ее не видели?
      – Нет, – спокойно повторил Лахлан.
      – И заставили меня смотреть на вас лишь для того, чтобы я получила этот пустой ответ? – Изумление сменилось возмущением.
      – Не повышай голос.
      – Но ведь вы меня обманули, одурачили.
      Лахлан пожал плечами:
      – Не следовало вести себя так вызывающе.
      – Интересно, почему же?
      – Потому что я твой господин.
      – Но ведь я не принадлежу к вашему клану. Меня похитили, взяли в плен. Так с какой же стати вы теперь ждете любезностей?
      – Ты обязана проявлять почтение.
      – Ничего я не обязана.
      Странно, но вождь не разозлился. Всего лишь покачал головой и странно улыбнулся. Неожиданная улыбка подчеркнула красоту мужественного лица и вдохнула новое обаяние.
      – Самые неустрашимые из воинов не осмеливаются разговаривать со мной таким тоном. А ты, малышка, словно ничего не боишься.
      – Не боюсь. Вас не боюсь.
      – Что правда, то правда. – Казалось, обстоятельства забавляли грозного воина. – Полагаю, не увижу Кэт и Друстана по крайней мере еще пару дней, – неожиданно добавил он.
      – Должно быть, вы шутите?
      – Ничуть. Серьезен, как никогда.
      – Бедная Кэт. Ее постигла ужасная судьба.
      – Ничуть не ужаснее, чем судьба любой другой женщины.
      – У Кэт не было выбора!
      – Большинство женщин не выбирают, за кого выходить замуж.
      – Это совсем другое дело!
      – В чем же разница?
      – За нее все решали вы.
      – Интересно, а первого мужа твоя подруга выбрала самостоятельно? – В голосе звучало откровенное сомнение. – И выбирала ли ты, когда приехала в нашу страну, чтобы выйти замуж за Талорка?
      Что и говорить, выбора не было… особенно если она стремилась спасти сестру от неминуемых мучений.
      – Нет. – Эмили вздохнула. – Кэт рассказывала о первом замужестве. Супруга ей выбрал брат.
      – Ну вот видишь, – удовлетворенно произнес Лахлан. – Первый брак устроил брат – он же вождь и господин. А теперь новый вождь и господин выбрал второго мужа. Никакой разницы.
      – Разница огромная! – Неужели он настолько упрям, что сам не понимает? – Она же оказалась в новом клане не по своей воле!
      – А в клане Синклеров – по своей воле?
      – Она ведь родилась в клане Синклеров!
      – Ну и что? А вот теперь оказалась в клане Балморалов.
      Вождь хотел показать, что в обоих случаях Кэт не распоряжалась собственной долей. Какая-то логика в странном рассуждении, конечно, присутствовала, и все же Эмили чувствовала изъян, хотя и не знала, как его объяснить.
      – Вы пытаетесь меня запутать.
      – Ничуть. Просто стараюсь показать правду.
      – И в чем же заключается правда?
      – В том, что, выдав Кэт замуж, я не сделал ровным счетом ничего предосудительного.
      – Но ведь вы сказали, что мое мнение по данному вопросу не имеет значения.
      – А я передумал. Хочу, чтобы ты перестала считать меня чудовищем.
      – С какой стати?
      Балморал посмотрел так, словно собирался прожечь пленницу взглядом.
      – Вчера вечером ты не притронулась к обеду, а сегодня отказываешься от каши.
      – Ну и что?
      – Ты должна есть. Это приказ.
      – А если вдруг ослушаюсь? Каким образом вы заставите меня подчиниться? Затащите к себе в постель, как последнюю шлюху?
      Эмили и сама не понимала, как смогла вымолвить подобную непристойность. Но вождя, судя по всему, тема нисколько не смутила.
      – Моя постель не сделает тебя шлюхой! – прорычал он.
      – Неужели? А как же в таком случае в Хайленде называют женщин, доступных не только супругу?
      – Таких женщин обычно называют сговорчивыми.
      Эмили с трудом верила собственным ушам.
      – Как вы могли сказать такое!
      – Запросто. Я же не англичанин, чтобы думать одно, а говорить совсем другое.
      – И хватило же дерзости!
      – Говорю что хочу и делаю что хочу. Я здесь господин.
      Лахлан произнес эти слова так гордо и самоуверенно, словно был не вождем одного из множества кланов, а по крайней мере шотландским королем.
      И все же ее королем он не мог себя назвать. А потому Эмили презрительно фыркнула и отвернулась.
      – Если хочешь увидеть Кэт, ешь как следует.
      – И это вся угроза? – Собственно, он мог и не заставлять. Она всего лишь ждала, пока незваный гость уйдет. И все же в чем-то он прав: каша действительно совсем остынет, если ее немедленно не съесть.
      – Если этой угрозы достаточно, чтобы заставить тебя поступать разумно, то других не последует.
      – А я и не знала, что в тюрьме следует поступать разумно.
      Однако Эмили все равно собиралась вести себя хорошо, а потому уселась на кровать и прилежно принялась за еду. Лахлан подошел и не слишком учтиво поставил ногу на край кровати.
      – Ты не в тюрьме.
      Эмили старалась не смотреть на его мускулистую ногу, внезапно оказавшуюся так близко, и все же ничего не могла с собой поделать. Мужчины-англичане закрывали ноги. Но здесь не помогли бы даже штаны и длинная рубашка. Лахлан выглядел настолько мужественным, что при одном лишь взгляде на высокого статного красавца женская сущность тут же пробуждалась – даже если хозяйка этой сущности была готова швырнуть миску с кашей прямо в голову мужчине.
      – Так что же, оказывается, слуги не запирают дверь на засов, когда уходят? – насмешливо уточнила Эмили. – Значит, скрежет мне просто послышался.
      – Я вчера предупредил: если попытаешься убежать еще раз, им следует тут же запереть тебя. И ты все-таки убежала.
      – А вы выполнили угрозу. Но вот о пытке скукой не предупредили.

      Лахлан смотрел, как Эмили старательно ест холодную кашу. Воображение рождало сладострастные образы, а в мозгу проносились смелые мысли – до того откровенные, что если бы упрямая девочка могла о них догадаться, то наверняка испугалась бы и убежала. Хотелось, чтобы прелестные губки касались его губ, а не ложки. Вчера вечером он говорил о постели лишь для того, чтобы заставить Кэт произнести слова брачной клятвы. И все же второй из возможных вариантов оказался бы желанным. Лахлан не отличался неутолимой жаждой женской ласки, однако этой ночью сон его покинул. Он был весь во власти вожделения. И все из-за маленькой упрямой англичанки.
      – Я тебя не пытаю.
      Это она его пытала. Заставляла страдать от желания прикоснуться, попробовать, отведать. Но ничего подобного он сделать, разумеется, не мог.
      Эмили неторопливо доела кашу, поставила миску на стол и лишь после этого заговорила:
      – Я заметила, как вы покачали головой. Не хотели, чтобы Марта дала мне какую-нибудь работу. А ведь в таком огромном замке всегда найдется дело!
      Лахлан не мог поверить, что отказ обидел Эмили.
      – Но ведь ты в моем доме не служанка.
      – Лучше прислуживать, чем сидеть без дела и скучать.
      – Поэтому твои руки и выглядят не слишком изнеженными? Наверное, в отцовском доме ты тоже не любила сидеть без дела? – На руки он обратил внимание еще вчера.
      Эмили смущенно спрятала ладони в складках юбки.
      – Неужели они так неприглядны?
      – Этого я не говорил.
      – Сказали.
      Лахлан вздохнул:
      – Собираешься спорить по поводу каждого моего слова?
      – Даже и не думала.
      – Ну так прекрати.
      – А вы меня постоянно злите.
      – Это заметно.
      Эмили раздраженно повела плечами.
      – Но почему бы в таком случае не прекратить вам самому?
      – Я здесь господин.
      – И таков ответ на все? – Возмущение очаровательной пленницы выглядело забавным, и вождь с трудом сдержал улыбку.
      – Так я отвечаю лишь в тех случаях, когда считаю нужным.
      – А нужным считаете постоянно, – ворчливо заметила Эмили.
      Лахлан отошел от кровати. Цель достигнута – пленница позавтракала. Теперь предстояло заняться иными, более важными делами.
      Эмили вскочила и схватила вождя за руку:
      – Пожалуйста… не оставляйте меня здесь в мучительном безделье.
      – И что же прикажешь предпринять? – полюбопытствовал Лахлан.
      – У Синклеров я помогала Кэт по хозяйству. Тем же самым занималась и в отцовском доме – помогала мачехе. А еще выполняла свои постоянные обязанности. Их было не мало. Так что привыкла ощущать себя полезной.
      – У меня служит экономка, а с ней работают еще несколько женщин.
      Эмили грустно вздохнула и убрала руку.
      – Что ж, понятно. Не смею больше отрывать вас от важных дел своими глупыми проблемами.
      – Проблемы вовсе не глупые, – возразил Лахлан, хотя всего лишь секунду назад говорил себе то же самое. – Просто не могу придумать, как их решить. Я действительно не вправе превращать тебя в служанку – это первое. Ну а второе – встречу с Кэт придется отложить до тех пор, пока молодожены не выйдут из добровольного заточения.
      Сказанное вовсе не означало, что Лахлан не знал, чем занять время Эмили. Разумеется, он прекрасно представлял, как это можно сделать. Правда, сама Эмили вряд ли одобрила бы его намерения – ведь первым делом ей пришлось бы раздеться.
      – Для начала хотя бы переселите меня из этой тюремной камеры в нормальную комнату.
      – Но ведь ты говорила, что хочешь держаться подальше от моих соплеменников.
      Она действительно этого хотела.
      – Вчера я очень устала. И когда убегала, не могла рассуждать здраво.
      – Почему?
      Эмили взглянула так, словно не понимала, зачем задавать нелепые вопросы.
      – Сначала меня похитили. Потом оказалось, что единственная подруга, которую судьба подарила в Хайленде, должна выйти замуж в отместку за действия брата. Потом меня посадили в крошечную лодчонку и повезли по озеру. А ваш брат к тому же с ненавистью сверлил меня взглядом, словно хотел немедленно уничтожить. Поэтому когда мы наконец оказались на твердой земле, я уже едва соображала, что к чему.
      – Вода тебя пугает? – уточнил Лахлан. Ему было интересно, скажет ли она правду.
      Страх одного немедленно дает преимущество другому. Эмили не знала, что Лахлан давно понял, насколько она боится воды. Он услышал разговор подруг и не мог поверить собственным ушам: ведь в лодке совсем не ощущалось запаха страха – несмотря на то что люди не способны маскировать запахи.
      – Да. Очень пугает. Просто ужасно.
      – Почему?
      – Не хочу закончить жизнь утопленницей.
      – Что ж, ясный и убедительный ответ. Однако он не объясняет тревоги во время плавания в надежной лодке и с надежными попутчиками.
      – Лодки часто переворачиваются.
      – Я бы непременно тебя спас.
      Эмили на секунду замолчала. Потом тяжело вздохнула и призналась:
      – Вряд ли вы сможете понять. Я вообще очень не люблю воду, а озеро или море приводит меня в панический ужас.
      – Но почему?
      Она отвернулась. Лицо выглядело бесстрастным – а ведь обычно в живых, выразительных чертах Эмили отражалось каждое душевное движение, даже мимолетное.
      – Не важно.
      – Я сам решу, что важно, а что не важно. Говори правду.
      – Вы еще более требовательны, чем мой отец.
      – Так это отец внушил тебе водобоязнь?
      Эмили не отвечала, словно застыла. Полная неподвижность встревожила Лахлана. Малышка едва дышала.
      – Эмили?
      Она подняла глаза. Мужественный воин с трудом выдержал исполненный острой боли взгляд.
      Он не обдумывал, что следует делать: просто сел на кровать и привлек к себе измученное, жалкое создание. Посадил на колени и обнял. Эмили даже не сопротивлялась – напротив, доверчиво прильнула, как будто старалась укрыться от страшных мыслей и видений.
      Лахлан устыдился собственной реакции: на искреннюю детскую доверчивость тело ответило примитивной физиологической готовностью. Да, он откровенно желал Эмили и уже был готов взять – немедленно, здесь и сейчас.
      Усилием воли заставил себя отвлечься и повторил:
      – Скажи.
      Она покачала головой.
      – Но почему?
      – Все уже в далеком прошлом.
      – И все-таки прошлое мучит тебя, словно повторяющийся ночной кошмар.
      Эмили вздрогнула:
      – Да.
      – Так расскажи, и я прогоню призраков.
      Поразительная уверенность! Неужели он и вправду верит, что прогнать страх легко?
      – Вы же человек, а не волшебник.
      – Я господин.
      – Ну вот опять. На все один и тот же ответ, – поддразнила Эмили. Голос, однако, прозвучал не так легко и беззаботно, как хотелось бы.
      – Ответ действительно годится на все случаи жизни. Никаких сомнений, никаких вопросов. Абсолютная, нерушимая уверенность в собственных силах.
      А может быть, вождь прав? Вдруг искренний рассказ облегчит давнюю мучительную боль? Ведь она ни разу в жизни никому не рассказывала, почему так боится воды. Даже Абигайл не знала, как родился леденящий душу страх.
      – Матушка умерла в родах. Младенец, мальчик, тоже умер. – Воспоминания заполняли душу, теснились, обгоняли друг друга. Эмили невольно прижалась к Лахлану в поисках тепла и защиты. – До этого несчастья отец обожал меня и называл драгоценной доченькой. Был добрым и ласковым, часто улыбался. Он очень любил маму. После ее смерти безмерно горевал. А нежность ко мне обернулась ненавистью. Оказалось, что в безвременной кончине виновата лишь я: родилась девочкой, и потому маме пришлось рожать еще одного ребенка – сына и наследника. В первый месяц отец едва не спился – днем и ночью пытался утопить горе в вине. – Эмили до сих пор помнила неприятный терпкий запах – им пропитались и дыхание отца, и вся его одежда. А сама она в то время была всего лишь маленькой, одинокой и испуганной девочкой. – Однажды я пришла к нему поздно вечером. Хотела утешить и утешиться. Мечтала, чтобы он обнял меня и снова, как бывало, назвал своим сокровищем. Но все оказалось иначе: отец отверг утешение и даже не захотел прикоснуться. Начал кричать и обвинять. Твердил, что я пустое, бесполезное создание. Говорил, что, когда животное производит на свет ненужное потомство, весь помет топят. А раз от меня все равно нет никакого толку, то и меня надо было утопить сразу после рождения. – Ее голос сорвался. Прежде чем продолжить, Эмили пришлось немного помолчать, чтобы восстановить дыхание. – Потом отец с трудом поднялся на ноги и грубо схватил меня за шиворот. Потащил, как мешок с мукой, и зачем-то постоянно бил в живот. Было очень больно. Я плакала и умоляла отпустить, но он словно ничего и не слышал. Продолжал невнятно бормотать – кажется, о том, что бесполезных щенков непременно следует топить. Вынес меня за порог дома и потащил к маленькому пруду за домом. Вода была совершенно черной и очень страшной. Я принялась отчаянно кричать и даже визжать, но никто не пришел на помощь. А отец зарычал, как раненый зверь, и швырнул меня в пруд.
      Рассказывая, Эмили внезапно и остро ощутила тот давний ужас, словно вновь неумолимо сомкнулась над головой тяжелая черная вода и почти остановилось дыхание. Тогда она пыталась барахтаться, но стало еще хуже – ведь плавать ее не научили. Голова поднялась над водой лишь один-единственный раз. Смерть подошла совсем близко… но в это мгновение сильная рука отца подхватила и вытащила ее из холодной воды в ледяной ночной мрак. Она отчаянно закашлялась. От воды, кашля и рыданий едва не задохнулась. Отец прижал Эмили к груди. Начал обнимать, растирать, бормотать жалкие и ненужные слова раскаяния. Бережно и заботливо понес в дом. Всю дорогу качал, словно младенца. Но ей хотелось лишь одного: вырваться на свободу и убежать как можно дальше от этого страшного, пусть и родного, человека.
      Когда вернулись домой, Эмили с недетской силой отчаяния разорвала отцовские объятия и прижалась к доброй экономке, которая еще не спала, обняла ее за ноги и долго-долго рыдала.
      – Отец приказал приготовить горячую ванну и дать горячее питье. На следующий день, едва только он появился в моей комнате, я закричала от ужаса. Он молча повернулся и ушел из дома – надолго. Вернулся уже вместе с мачехой Сибил и двумя девочками – они стали моими сводными сестрами.
      Эмили страдала от одиночества и до боли нуждалась в отцовской любви. И все-таки больше не могла выносить его близости и прикосновений. Сибил благополучно завершила разрыв, начатый в минуту пьяной ярости. Вот так и случилось, что к тому возрасту, когда девочка смогла осознать причину страшной жестокости, было уже поздно – отец и дочь оказались совсем чужими людьми.
      – С тех пор отец не пригубил ни единой капли вина. Даже когда Сибил требовала отпраздновать рождение долгожданного сына, он налил в бокал чистую воду.
      Эмили настороженно взглянула на Лахлана. Что скажет об этой ужасной истории вождь? Глаза сурового воина наполнились гневом и состраданием. Странно, но чувства немедленно нашли отклик в ее собственном теле, в самых потаенных местах.
      Эмили осторожно освободилась из объятий и встала. Балморал не пытался удержать, и все же она отошла как можно дальше – в противоположный угол комнаты. Словно защищаясь, скрестила руки на груди.
      – Ну вот, теперь вы все знаете.
      – Твой отец обезумел от горя.
      – Да.
      – И все же горе не оправдывает жестокости. Сотвори подобное любой из воинов клана, я бы убил на месте.
      Эмили вздрогнула: да, вождь говорил вполне серьезно.
      – Я не хотела его смерти. Ведь он мой отец.
      – Больше он тебя не трогал?
      – Никогда.
      – И все же жестокость ранила слишком глубоко.
      – Можно сказать и так. Впрочем, боязнь воды обычно не причиняет особых проблем. Как правило, удается скрывать ее от окружающих. А в лодку приходится садиться редко – только тогда, когда похищают.
      Лахлан не улыбнулся мимолетной шутке.
      – Плавать ты так и не научилась?
      Напоминание вызвало резкое, острое отвращение. Эмили даже не попыталась его скрыть.
      – Нет.
      – А я хорошо плаваю.
      – О! – Эмили не нашлась что сказать.
      – Жить на острове и бояться воды было бы просто нелепо.
      – Наверное.
      – Обязательно научу и тебя.
      Эмили в ужасе зажмурилась:
      – Нет! Нет! Ни за что!
      – Это необходимо – и ради твоей безопасности, и для того, чтобы прогнать призраков.
      – Это просто воспоминание, а не призраки.
      – Называй как хочешь. Я обещал освободить тебя и сдержу слово.
      – И для этого необходимо научиться плавать?
      – Да.
      – Сумасшедший! Ведь я стремлюсь прочь от воды, а не в воду!
      Каким-то чудесным образом Лахлан вновь оказался прямо перед ней. Может быть, вождь Балморалов все-таки волшебник?
      – Знаешь, вождям почему-то не очень нравится, когда их называют сумасшедшими. – Голос прозвучал негромко, почти мягко.
      Эмили невольно прикусила губу. Да, наверное, он прав.
      Лахлан осторожно погладил ее по щеке:
      – Не делай так, кровь пойдет.
      Эмили отпрянула. Прикосновение подействовало острее, чем воспоминания.
      – Простите.
      – За что? За то, что прикусила губу?
      – За то, что назвала сумасшедшим.
      – Так, значит, согласна учиться плавать?
      Эмили судорожно вздохнула. Мысли путались.
      – Вы и вправду верите, что это поможет освободиться от страшных мыслей?
      – Если учить буду я, то непременно поможет.
      Ну конечно! Ведь он считал, что, кроме него, никто в мире не способен сделать что-нибудь важное! Он господин, и этим все сказано. Эмили с трудом подавила нервный смех.
      – Уроки плавания не позволят тебе скучать, – заметил Лахлан убежденно и чуть лукаво.
      – Зато они позволят мне утонуть.
      Он решительно покачал головой.
      – Плохо ты меня знаешь. И мало веришь.
      Вот уж верить не следовало вовсе, так что она и сама не могла понять, с какой стати в душе все-таки мерцала искра доверия.
      – Верить не могу. – Фраза прозвучала напоминанием не только похитителю, но и самой себе.
      Интересно, он тоже чувствовал, насколько фальшиво звучат эти слова? Ведь даже против своей воли Эмили не могла прогнать неизвестно откуда взявшееся расположение. Сознание собственной слабости раздражало – более того, злило.
      – Еще как можешь!
      – Вы же нарушили обещание.
      Что и говорить, неплохо было бы вспомнить об этом немного раньше: еще до того, как выплеснулись тайные и страшные воспоминания.
      Почему, с какой стати в присутствии этого человека логика рассыпалась, а мысли разлетались на все четыре стороны? И почему его присутствие рождало обманчивое ощущение безопасности? Ведь он доказал на деле, на что способен.
      Лахлан обиженно нахмурился:
      – Ничего я не нарушал.
      – Нарушили.
      – И как же?
      – Обещали, что не обидите, а сами обидели… безжалостно…
      – О чем ты, черт побери? Я не сделал ничего плохого! – прорычал Лахлан.
      Да, порою он действительно напоминал дикого зверя. Должно быть, это общее свойство жителей Хайленда. В поведении английских воинов Эмили ни разу не замечала подобных проявлений животного начала. Они не походили на хищников даже в минуты крайнего раздражения, в припадке ярости.
      – И как только вы можете утверждать подобное? Похитили меня! А пока я не сказала, что вышла замуж за Талорка, и вообще собирались оставить в лесу, на съедение волкам! Заставили плыть по морю в крошечной лодочке! Целовали – всего лишь для того, чтобы проверить, говорю ли правду. А потом заявили брату, что совсем не умею целоваться, а значит, невинна.
      По мере того как Эмили перечисляла грехи, праведное возмущение вождя неуклонно возрастало.
      – Похищение спасло тебя от брака с Талорком. Так что пошло во благо, и ты сама прекрасно это понимаешь.
      – Вы… вы обидели меня… поцелуем.
      Да, действительно обидел. Причем куда острее, чем похищением из неприветливого клана.
      – Неправда, не обижал. Целовал очень, очень нежно. – Серьезный тон Лахлана подчеркнул важность признания.
      Эмили почему-то не могла вспомнить особой нежности… только жар, удовольствие, а потом приступ страшного стыда.
      – Унизили меня… да еще перед своим ворчливым братом.
      – Не унижал.
      – Обязательно отрицать все, что бы я ни сказала? – Если говоришь неправду, то обязательно.
      – Но ведь вы действительно унизили. Заставили почувствовать острое наслаждение. Добились ответа на поцелуй. А потом оказалось, что все это было лишь проверкой.
      Неужели он действительно ничего не понимал? Не понимай, насколько унизительно и оскорбительно для женщины поверить в чувства мужчины и вдруг запоздало, уже проявив собственное неприличное желание, обнаружить обман, подвох, уловку?
      – Я вела себя как непристойная женщина, а оказалось, что вы всего лишь испытываете… проверяете…
      Эти слова Эмили произнесла шепотом, низко опустив голову. Смотреть на Лахлана не было сил.
      – Так ты жалеешь, что ответила на поцелуй?
      – Да.
      Интересно, все мужчины не понимают женской логики или только этот?
      – Ну, в таком случае в твоем смущении виноват вовсе не я. Это исключительно твоя вина.
      Подобной жестокости Эмили не ожидала.
      – Моя вина? Но ведь я не просила этого поцелуя.
      – Зато солгала. И не оставила иного выхода – пришлось проверить истинность твоих слов. Да ведь ты и сама только что призналась, что обиделась не на сам поцелуй, а на собственную реакцию. – Можно было подумать, что вождь страшно гордился собственной нерушимой логикой.
      Самое ужасное заключалось в том, что Лахлан был прав. То есть, конечно, он очень и очень ее обидел, но дикий мужской ум диктовал один-единственный путь. Не ответь она на поцелуй, никакого унижения не последовало бы – лишь благородное и праведное возмущение. Так что обида действительно заключалась в собственной постыдной слабости.
      Захотелось плакать. Ну почему, почему жизнь так жестока, так несправедлива? Эмили заглянула в прошлое и увидела, что все несчастья навлекала собственным поведением. Она оттолкнула отца, не приняла раскаяния и ласки после того, как он пытался ее утопить. Что ж, в итоге лорд Гамильтон отправился на поиски утешения и привел в дом Сибил. Она не смогла стать такой, какой ее хотела видеть мачеха, и в результате навсегда лишилась не только любви, но даже обычной симпатии.
      Она, именно она, разрушила собственное будущее с Талорком – тем, что не захотела понять и принять нетерпение и грубость, а ответила дерзко и своевольно. Она же уничтожила последние шансы на спасение Кэт – собственной ложью, из-за которой ее не отпустили, а увезли на этот остров. И наконец, ответом на поцелуй Лахлана посеяла горькие семена унижения.
      Чтобы не зарыдать, пришлось собрать последние силы. И все же несколько тяжких вздохов успели вырваться из груди, а на глаза навернулись слезы.
      – Эмили? – Голос Лахлана звучал встревоженно.
      Наверное, вождь испугался, что пленница снова поддастся меланхолии. Нет, она не настолько слаба! Вполне возможно, порою отчаянно глупа, но не безнадежно безвольна!
      Она вытерла слезы.
      – Уверена, что вы… вы правы…
      Голос отвратительно срывался, но так уж получилось. И все же слезы не означали, что того и гляди она снова потеряет над собой контроль.
      – Не плачь. Запрещаю.
      – Я и так… – Эмили тяжело вздохнула и постаралась говорить ровно. – И так не плачу.
      Лахлан произнес какое-то непонятное слово. Наверное, по-гэльски, хотя звучало оно как-то странно. Но ведь Эмили знала язык не слишком хорошо, особенно когда дело касалось проклятий и ругательств.
      – Не стоит расстраиваться из-за того, что ответила на мой поцелуй, – серьезно заявил вождь.
      Эмили едва не рассмеялась – хотя слезы еще не высохли.
      – Но перекладывать вину за собственное поведение на ваши плечи я не имею права. Вела себя ничуть не лучше, чем гулящая девка.
      – С той небольшой разницей, что у гулящей девки немного больше опыта.
      – Надеетесь успокоить? – возмутилась Эмили. Куда как плохо вести себя словно падшая женщина, но еще хуже слышать, что толком не умеешь делать даже этого.
      – А ты хочешь, чтобы я успокоил? – поинтересовался Лахлан.
      – Почему бы и нет? Здесь только мы с вами и больше никого.
      Впрочем, вот так пусто, без ласки и утешений, прошли долгие годы после смерти матери. Абигайл, конечно, все понимала и старалась поддержать, но Эмили сама не хотела сваливать собственные неприятности на младшую сестру. Той вполне хватало своих невзгод и лишений.
      – Я господин, а не нянька.
      – Неужели? Вот уж ни за что бы не догадалась! Спасибо, что подсказали.
      Эмили хотелось уколоть обидчика насмешкой, однако попытка не удалась, а закончилась слезами. Пришлось отвернуться и постараться взять себя в руки.
      Лахлан тут же повернул ее обратно – лицом к себе – и обнял. Объятие могло бы выглядеть неловким, но этого не случилось. Напротив, руки вождя оказались сильными и теплыми. Эмили пришлось напомнить себе, что рядом враг. И все же тела гармонировали идеально, словно высшие силы создали их друг для друга.
      Да, больше всего на свете она нуждалась в утешении и тепле, а потому даже не пыталась освободиться, хотя и понимала, что должна немедленно это сделать.
      Предосудительная слабость вновь победила.
      Лахлан погладил Эмили по спине.
      – Скажи, чем ты так расстроена. Не могу понять.
      – Вы поцеловали меня, и это оказалось очень приятно, – вздохнула она. – Я думала, что и вам понравилось, но потом поняла, что дело в ином… что вы просто меня проверяли. Объятие не произвело на вас никакого впечатления, а я едва не растаяла. Это и означает, что я настоящая шлюха. Даже когда вы уже отстранились, мне все равно не хотелось конца.
      Он посмотрел на Эмили сверху вниз и мягко, тепло улыбнулся:
      – Ты совсем не шлюха.
      – Да, да, я точно знаю! Хотя очень приятно, что вы пытаетесь меня успокоить. – Она вздохнула. – Может быть, выйти замуж за Талорка было бы не так уж страшно.
      Лахлан застыл, а рука, которая только что ласково гладила спину, до боли цепко сжала плечо.
      – О чем это ты, черт возьми?
      Эмили понятия не имела, чем так расстроила и рассердила вождя. Ведь неожиданно проявившаяся темная сторона характера должна беспокоить лишь ее саму.
      – Всего лишь о том, что если я и на самом деле шлюха, то, наверное, найду в брачной постели немалую радость.
      – Повторяю, ты не шлюха. И ответ твой относился ко мне, и только ко мне, ни к кому другому. – В эту минуту вождь выглядел по-настоящему рассерженным.
      Однако Эмили не ощущала страха: руки Лахлана все равно оставались теплыми и добрыми. Он так давно ее обнимает. Если она считает себя леди, то должна поступать так, как положено настоящей леди. Конечно, соответствовать стандартам Сибил невозможно, но ведь у каждого свой кодекс чести. Главное – не нарушать его.
      Эмили отстранилась и махнула рукой в сторону двери:
      – У вас наверняка немало других, более важных занятий.
      – Не смей отсылать прочь господина! – прорычал Лахлан. – Твое дело – дождаться, когда он сам тебя отошлет!
      – Но ведь я не могу никуда уйти, а значит, меня некуда отсылать.
      – В таком случае жди, пока я не решу удалиться.
      Эмили подавила тяжелый вздох. Конечно, он прав, но лучше бы удалился прямо сейчас.
      – Мне необходимо остаться одной.
      – Осмеливаешься приказывать?
      – Вовсе не хочу вас обидеть. И не собиралась ничего приказывать… просто высказала то, что думала. Наверное, все-таки допустимо иметь собственное мнение?
      – Но я не просил этого делать.
      – Я обязана ждать распоряжения?
      Лицо вождя словно окаменело. Может быть, он сердится?
      – Лахлан? – тихо позвала Эмили.
      – Ты не обязана ждать просьбы или приглашения, чтобы высказать собственное мнение… в частной беседе, – наконец заключил он таким тоном, словно речь шла об огромном одолжении.
      – Спасибо, – вежливо поблагодарила Эмили. Сама она придерживалась несколько иного мнения: считала, что и особого разрешения для этого не требовалось. Однако вовремя сообразила, что лучше смолчать. Сибил, разумеется, полностью поддержала бы Лахлана. Уж кто-кто, а она никогда не поощряла самостоятельности.
      – Ну так…
      – Что?
      – Вы собираетесь уходить?
      – Пока нет.
      – Почему же?
      – Прежде необходимо кое-что сделать.

      – Что именно? – с опаской поинтересовалась Эмили.
      Лахлан склонил голову и накрыл ее губы своими. Поцелуй мог бы оказаться приятным пустячком, если бы искреннее признание этой девочки не вызвало острого, почти болезненного, вожделения. Оказывается, она страдала из-за того, что получила наслаждение! Так неужели после подобного признания он сможет сдержаться и не повторить удачный опыт?
      Но ведь она тут же предположила, что готова точно так же ответить и на ласки Талорка. Нет, это слишком! Ярость вскипела мгновенно и необузданно. Лахлан мог бы не задумываясь перегрызть сопернику глотку. Эмили и Синклер? В постели? Ни за что и никогда!
      Алые губки раскрылись от неожиданности. Лахлан тут же воспользовался возможностью и пустил в ход язык, чтобы ощутить сладость неведомого. Глупышка верила, что поцелуй оставил его равнодушным! Да, вчера он действительно хотел испытать очаровательную пленницу, проверить, насколько она невинна. Но разве хоть раз он сказал, что сам не получил от этой проверки истинное и глубокое наслаждение?
      Эмили не пыталась сопротивляться, а искренне и доверчиво отдалась объятию. Он же тем временем жадно припал к свежему источнику и с обостренной волчьей чувствительностью впитывал нежный девичий аромат и извечный женский вкус.
      Поцелуй прервался на одно лишь короткое мгновение.
      – Тебе совсем нечего стыдиться. Мечтаю об ответном поцелуе. Жажду и тоскую.
      – Еще одно испытание? – настороженно поинтересовалась Эмили, и в фиалковых глазах вспыхнула обида.
      – Нет.
      – Тогда что же?
      – Желание. Хочу тебя.
      – О! А я не хочу быть шлюхой.
      – Ни за что не допущу падения, – торжественно пообещал Лахлан.
      Губы снова сомкнулись. Эмили едва слышно вздохнула и мягко, доверчиво отдалась наслаждению. Искренность отозвалась ликованием, торжеством.
      О, как неосторожно, как опрометчиво снова целовать очаровательное личико, вновь подвергать испытанию и волчье, и мужское начало!
      Юная женщина казалась воплощением совершенства.
      Да, она предназначалась другому и все же дарила чудесный аромат, неодолимую мягкость, неповторимо сладкий вкус.
      Звериная сущность рвалась на волю и требовала немедленного обладания. Естество сгорало от нетерпения проявить мощь, покорить, поразить. Вождь сознавал безумие желаний и усилием воли держал порывы в узде. И все же тело едва не взрывалось от страсти, а в груди зрело глухое, низкое, едва доступное человеческому уху рычание.
      Лахлан боялся себя – боялся, что сейчас, сию минуту, положит беззащитную пленницу на кровать, сорвет одежду, будет любить до тех пор, пока не иссякнут последние силы. Нет, она слишком нежна, слишком чиста и слишком хрупка для подобного безумства. Она человек и англичанка. Считает, что если он возьмет ее, овладеет телом, то непременно немедленно женится. Проклятие… даже Синклер того же мнения.
      Вождь с силой оттолкнул Эмили, но тут же снова схватил – так быстро, что она не успела упасть.
      – Пожалуй, уроки плавания стоит начать сейчас же. Немедленно.
      Холодная вода лесного озера поможет вернуть самообладание.
      Эмили подняла голову и посмотрела потемневшими от чувств глазами.
      – И все же я самая настоящая шлюха.
      Лахлан ответил сердитым взглядом.
      – Повторяю: если тебе нравятся мои поцелуи, это еще ничего не значит.
      – Значит. Особенно если я обручена с другим и должна принадлежать только ему.
      – Ничего подобного.
      – Некоторые священники говорят, что женщина несет зло, искушение. Вот сейчас я чувствую себя именно такой бесстыдной искусительницей. – Во взгляде Эмили зажглось желание, ее губы раскрылись, грудь заволновалась от неровного, судорожного дыхания. Сквозь тонкую ткань платья отчетливо проступали твердые, напряженные вершинки сосков. – Хочу, чтобы поцелуи не кончались. Откуда это, что это значит?
      – Это значит, что я разбудил в тебе страсть. Приятная новость.
      Откровенное вожделение вовсе не делало ее распутницей. В неожиданном для самой себя стремлении близости Эмили просто стала самой желанной, самой восхитительной из всех женщин на свете.
      – Твоя сладкая невинность действительно искушает, но от этого сама ты вовсе не превратилась в искусительницу. Ведь это я целован тебя, а не наоборот. А тебе хоть раз хотелось ощутить прикосновения кого-либо из воинов отца? – поинтересовался Лахлан.
      В ответе можно было не сомневаться: невинность говорила сама за себя.
      – Нет. – Эмили сжала руки, как будто благодарила за напоминание. – Причем далеко не все они выглядели грубыми и неотесанными. Некоторые вели себя очень приветливо. И все же я ни разу не испытала тех ощущений, которые испытываю с вами. – Лицо вновь стало озабоченным. – Разумеется, мне не пришлось проводить с ними много времени. Это было бы неприлично.
      – Ты ехала на лошади Ангуса – почти вплотную. Его близость подействовала так же, как моя? Ты улыбалась, – напомнил Лахлан. Да, он действительно заметил улыбку и расстроился. Да и вообще вчера вечером непредсказуемая красавица расточала улыбки и ласковые взгляды направо и налево – и в то же время полностью игнорировала его самого.
      – Просто хотелось смутить воина, вот и все. О том, чтобы оказаться еще ближе, даже и не думала.
      Поступки маленькой англичанки сбивали с толку, однако Лахлан никак не хотел признать печальную истину. Да, женщина казалась загадочной, таинственной, но в то же время безудержно и неумолимо манила.
      – А ты уверена, что не хотела поцелуя Ульфа или кого-нибудь еще из моих воинов? – поддразнил Лахлан.
      Ответ и на сей раз не вызывал сомнений. Эмили сморщилась. Предположение явно показалось неприятным.
      – Разумеется, нет.
      – Как же в таком случае ты можешь считать себя женщиной легкого поведения?
      – Меня беспокоит вовсе не поведение. Тревожат желания и порывы. Все дело в вас, – уверенно заявила Эмили. – От вас мне надо держаться подальше: вы пробуждаете в душе все самое плохое.
      Ну уж нет! С этим утверждением Лахлан никак не мог согласиться.
      – Я пробуждаю в тебе женщину.
      – Мое предназначение – быть истинной леди, а рядом с вами возникают нечестивые мысли. Неправильные, плохие, некрасивые.
      Лахлан крепко прижал к себе удивительное создание – так чтобы ощущалось наглядное свидетельство мужского желания, результат его собственных мыслей и чувств.
      – Ничего подобного. Просто горячие.
      – Горячие? – переспросила Эмили с тревогой в голосе.
      – Очень горячие. – Он слегка потерся о нежное тело и не смог подавить стон. – А сейчас, если не хочешь, чтобы я снова спровоцировал нечестивые – или горячие – мысли, нам следует срочно охладиться.
      – Но как же вы можете повлиять на мои мысли? Тем более если совсем их не знаете?
      – Ты так считаешь?
      – Хотите сказать, что и у вас такие же?
      Лахлан снисходительно улыбнулся:
      – Для этого, детка, ты пока еще слишком невинна.
      – Но ведь вы сказали…
      – Я сказал, что пора охладиться. А это означает, что настало время учиться плавать.
      – Ни за что не сниму платье! Это неприлично! – Эмили даже поверить не могла, что вождь предложил раздеться.
      – Но нельзя же плавать в платье.
      – Если рубашка намокнет, я сразу окажусь почти голой.
      – Значит, лишние тряпки в воде не нужны. – Лахлан произнес эти слова спокойно, как будто предлагал нечто вполне обычное.
      – Нет, я не могу снять рубашку!
      – Но почему же?
      – Неужели вы говорите серьезно?
      – Объясни, с какой стати нагота так тебя пугает.
      – Нагота меня не пугает, – горячо возразила Эмили, хотя тут же покраснела. – Но только в своей комнате, в уединении. А раздеваться перед вами я не могу.
      – Признаюсь, созерцание твоего прекрасного обнаженного тела вряд ли принесет успокоение, о котором я так мечтаю. Но плавать все же лучше нагишом.
      Эмили знала, что шотландские горцы отличаются своеобразными взглядами на жизнь, но не до такой же степени!
      – Нет, мужчины и женщины не могут купаться вместе, да к тому же совершенно раздетыми!
      В ответ Лахлан снисходительно пожал плечами:
      – Балморалы учатся плавать в раннем детстве. Таков обычай.
      – Но я же не ребенок.
      – Нет, ты не ребенок.
      – Вы только что сказали, что плавать лучше всего без одежды. – Эмили замолчала, не в силах продолжить. – Так что же, и вы намерены раздеться? Готовы снять свой плед?
      Дьявольская улыбка не оставила сомнений: смятение жертвы принесло вождю искреннее удовольствие.
      – Не задумаюсь ни на мгновение!
      – Сумасшедший! Пусть даже вы хорошо целуетесь. Все равно я ни за что не поступлю по-вашему!
      – Я уже говорил, что называть вождя сумасшедшим невежливо. Больше того, грубо.
      – Нуда! И все же еще грубее требовать, чтобы я разделась.
      – Я вовсе этого не требовал. Просто предлагал.
      – Так что же, можно и не раздеваться?
      – Если не хочешь оказаться на дне озера, то нельзя.
      Эмили похолодела и сама почувствовала, как неудержимо бледнеет.
      – Нет, вся эта затея с плаванием никуда не годится. Проще принять ситуацию такой, как она есть, и смириться.
      Лахлан покачал головой.
      – Ты слишком волнуешься. Я же не предлагаю тебе раздеваться перед своими воинами.
      – Но ведь рядом будете вы!
      – Передо мной тебе и так придется раздеться – рано или поздно. Тебе нравятся мои поцелуи… волнуют… а сам я едва не схожу с ума от одного лишь прикосновения. Конечно, постараюсь сохранить твою девственность, но все же хочу видеть тебя обнаженной. Мечтаю ласкать, открывать самые сокровенные тайны.
      Признание обдало жаркой волной. Нет, виновато было вовсе не смущение. Вождь действительно волновал; нежные прикосновения, красивые поцелуи меняли мир. И все же Эмили никак не могла пойти против собственных убеждений.
      – Нет.
      – Да.
      – Я обручена с Талорком.
      – Вовсе незачем так часто об этом напоминать. Тот зверь, который живет во мне, сразу стремится овладеть тобой.
      Так что же, этот человек действительно считал вожделение каким-то живым существом, зверем? Возможно, так оно и было на самом деле. Ее собственное тело тоже вело себя странным, непредсказуемым образом. Рядом с могучим горцем рождалась другая, незнакомая Эмили… и мечты тоже становились странными – совсем не достойными настоящей леди.
      – Это потому, что он ваш враг?
      – Потому что ты не должна ему принадлежать.
      – Вы в этом уверены?
      – Если бы ты реагировала на него так же, как на меня, то не воспринимала бы похищение как избавление.
      – Я должна выйти замуж за Синклера. Выбора нет.
      – Вполне можешь остаться здесь, на острове, и жить с Балморалами.
      – Вы готовы приютить меня?
      – Да.
      Лахлан лукавил. Ни словом не обмолвился о том, что хочет оставить красавицу себе. Как бы он ни желал ее, опрометчивых обещаний давать не хотел. Думал не о жене, а о женщине, способной утолить безжалостное, жестокое вожделение. Такое отношение способно унизить, оскорбить – мачеха наверняка успела напичкать малышку понятиями и идеями. Однако Эмили не знала этих мыслей, а ощущала лишь страстное желание и глубокое томление чувств. И все же вздохнула и печально произнесла:
      – Не могу остаться.
      – Почему же? Объясни.
      И она подробно рассказала о нелегкой судьбе Абигайл. Искренне призналась, что больше всего на свете боится, как бы сестре не пришлось отправиться к Синклерам вместо нее.
      Лахлан долго молчал. Серьезное, задумчивое лицо выражало искреннюю симпатию и откровенное сочувствие.
      – Тебе хочется, чтобы сестра тоже жила в Хайленде?
      – Да.
      – Но Талорк не примет ее.
      – Я надеялась уговорить его.
      – И поэтому для начала обозвала козлом?
      Эмили покраснела.
      – Я же извинилась.
      – Правда?
      – Да.
      – А как насчет еще одного извинения?
      – Вы хотите извиниться передо мной? – шутливо уточнила она.
      Сердитый взгляд ясно показал, что шутка не достигла цели.
      – Тебе не мешало бы попросить прощения за оскорбления – и у меня самого, и у моего клана. Ожидание и без того слишком затянулось, англичанка.
      – А если я извинюсь, вы разрешите не учиться плавать?
      – Нет.
      – В таком случае не понимаю, зачем извиняться.
      – Затем, что ты была не права.
      – Может быть… – Эмили помолчала, а потом все-таки продолжила: – Нет, думаю, извиняться не за что.
      Лахлан покачал головой:
      – Надеешься, что я рассержусь настолько, что забуду об уроке плавания?
      Право, этот человек слишком проницателен. Подобные уловки всегда безотказно действовали и на отца, и на мачеху.
      – Возможно, – согласилась Эмили. – Но честное слово, Балморал… я не могу раздеться перед вами. Даже если рядом не окажется ни души.
      – Я услышу любые шаги прежде, чем кто-нибудь сможет тебя увидеть.
      Да, он явно не боялся показаться нескромным.
      – Сомневаюсь.
      – Подойди, англичанка.
      – Зачем?
      Неужели он собирается сам ее раздеть? В таком случае она действительно низко пала, потому что мысль хотя и шокировала, но в то же время и увлекала.
      – Хочу тебя поцеловать.
      – О!
      Да, поцелуи дарили наслаждение. К тому же куда более острое, чем следовало бы.
      – Не думаю, что это надо делать. Ведь я обещана Та-лорку.
      Лицо вождя словно окаменело.
      – Повторяю в последний раз: не хочу больше слышать это имя. Особенно от тебя. Понимаешь?
      – Но, господин…
      Лахлан перебил резко, даже грубо:
      – Синклер при свидетелях заявил, что не собирается жениться.
      – И что же?
      – До тех пор пока он не откажется от собственных слов, ваша помолвка остается разорванной.
      – Но ведь наши короли…
      – Я уже объяснял, девочка: мы, вожди Хайлендз, руководствуемся собственными законами, а о шотландском короле вспоминаем очень редко и только тогда, когда это выгодно нам. В остальных случаях все решаем сами.
      – И что же, вы все здесь такие?
      – Да. Даже те, которые называют себя всего лишь людьми, неизменно остаются кельтами. А это означает, что и они ни за что на свете не подчинятся абсолютной власти.
      – Всего лишь людьми? То есть вы считаете себя больше чем человеком? – уточнила Эмили. Самоуверенность слегка позабавила, а толкование событий порадовало и принесло немалое облегчение.
      Если она не принадлежала Талорку, то в тех чувствах, которые Лахлан пробуждал в сердце, и в том жаре, который его близость рождала в теле, не было ничего предосудительного.
      – Подойди и позволь поцеловать тебя. А уж тогда выскажешь все, что думаешь.
      Многозначительность предложения испугала, заставила вздрогнуть.
      – Боюсь, вы намерены не просто поцеловать.
      Он хотел увидеть ее обнаженной. Хотел прикосновений. О Господи! Она и сама мечтала о близости!
      – Может быть, да, а может быть, и нет. – Он явно дразнил.
      – А может быть, я даже позволю вам это сделать, – ответила Эмили с неожиданной для самой себя смелостью.
      Объятия подарили истинную радость и чистое наслаждение, о возможности которого она и не предполагала. Покинув волшебный остров, неприступный замок и клан Балморалов, она уже не сможет испытать чудесного счастья. Именно в этот момент Эмили твердо решила идти до конца и в полной мере познать и прочувствовать все, что готов предложить странный, дерзкий, притягательный горец.
      Лахлан дал слово сохранить девственность, и она от всей души хотела верить обещанию. При всей своей наивности Эмили отлично понимала, что женщины нередко позволяют прикосновения, не освященные брачными узами. Иоланта рассказывала сестрам невероятные истории обо всем, что происходит при дворе. События и картины шокировали, а порою вызывали откровенное отвращение. Но если на месте придворных дам и кавалеров представить себя и Лахлана… то впечатление вовсе не казалось ужасным.
      Если ей предстоит превратиться в шлюху… что же, значит, так тому и быть. Она станет шлюхой. Сердце подсказывало, что близость и свобода возможны лишь с одним мужчиной на всем белом свете – тем самым, который считал себя больше чем человеком. Эмили смотрела в золотистые волчьи глаза, ощущала тепло и мощь неисчерпаемой жизненной силы и начинала верить даже этому самонадеянному заявлению.
      Она приняла окончательное решение и уже не хотела ждать, пока вождь сделает первый шаг. Нет, сама! Только сама!
      Эмили подошла, подняла руки к лицу Лахлана, встала на цыпочки и прикоснулась губами к его губам.
      Балморал издал странный звук, очень похожий на звериный рык, склонился и овладел ее ртом – жадно, безоглядно, с головокружительной властностью. Целовал так, словно мечтал проглотить. Язык переплетался с ее языком, зубы хищно захватывали добычу, а пряный вкус и терпкий запах переполняли чувства.
      Колени внезапно ослабли. Эмили сдалась и припала к Лахлану в надежде найти поддержку и опору. Сильные руки тут же сжали ее талию и приподняли над землей.
      Эмили отчаянно обвила руками шею Лахлана и ответила на страстный поцелуй с равной страстью. Больше не было сил подавлять ее, держать под спудом. Объятие изменилось, одной рукой Лахлан продолжал властно поддерживать ее спину, но в то же время пальцами коснулся груди – так, словно хотел ощутить живое тепло через ткань платья и рубашки. Другая рука спустилась на ягодицы – начала гладить нежно и в то же время смело. От откровенной ласки в интимном уголке выступила влага.
      Вот как, оказывается, мужчины прикасаются к тем женщинам, которыми мечтают овладеть. Немыслимо властное, это прикосновение заставляло мечтать о большем, побуждало требовать новых острых ощущений. Да, отчаянно хотелось впечатлений – смелых и неожиданных! И в то же время Эмили и сама не знала, к чему стремится, чего жаждет. Те чувства, которые подарил Лахлан, оказались настолько новыми и удивительными, что голова закружилась, а земля поплыла из-под ног. Хорошо, что Лахлан так крепко ее обнимал – без поддержки она наверняка бы упала.
      Окружающий мир исчез; существовали лишь его запах, вкус его губ… его властное объятие. Все остальное навсегда утратило смысл. Не было ни прошлого, ни будущего, ни даже настоящего. Лишь один-единственный человек и один-единственный миг.
      Внезапно Эмили обнаружила, что стоит уже без рубашки, хотя не заметила, когда и как это произошло. Все случилось именно так, как обещал Лахлан. И она ничуть не смутилась, не ощутила ни малейшего стыда. Казалось вполне естественным, что он смотрит, прикасается, пристально и нежно изучает тело. Так не поступал еще ни один человек на свете.
      Сейчас, в этот единственно важный миг между прошлым и будущим, она принадлежала ему, и только ему, не могла и не желала думать ни о чем ином.
      Летнее солнце ласково согревало кожу, но даже оно не могло сравниться с жаром взгляда. Карие, с золотым ободком, глаза опаляли вечным как мир огнем. Но еще откровеннее оказалось притяжение мощного, возбужденного нетерпеливым вожделением мужского естества. Да, вождь скинул плед и теперь спокойно и гордо стоял перед ней – прекрасный и торжественно обнаженный. Орудие мужественности, прочное и твердое, словно жезл, смотрело в небо.
      О Господи!
      – Никогда не думала, что оно окажется таким огромным, – испуганно прошептала Эмили.
      – Оно? – с тихим смехом переспросил Лахлан. Она показала вниз.
      – Он.
      – Он?
      – Ваш пенис, – наконец осмелилась произнести Эмили. Лахлан улыбнулся. Улыбка получилась восхитительной.
      Она согревала, как не могло согреть даже прикосновение.
      – А ты много об этом думала? – чуть насмешливо поинтересовался он.
      – Только в последнее время.
      В золотистых глазах мелькнуло мужское самодовольство.
      – После встречи со мной?
      – Может быть, – неуверенно произнесла Эмили.
      – Мужчина должен быть большим… женщина маленькой. Безупречное соответствие. Так решила природа.
      Но ведь он сам говорил, что познать это соответствие с ним ей не суждено. Эмили молча смотрела и изо всех сил пыталась совладать с желанием вытянуть руку и прикоснуться. Она никогда не предполагала, что способна на подобную дерзость, и все же едва сдерживалась.
      – Хочешь дотронуться? – спросил Лахлан, словно читая мысли.
      – Да.
      – Ну так не бойся!
      Эмили осторожно провела по клинку пальцем. Почувствовала ответное движение и непроизвольно отдернула руку. Лахлан засмеялся:
      – Все в порядке.
      – Но…
      – Прикосновение очень приятно.
      Она снова заглянула в глаза и увидела в золотой глубине такой же голод, какой испытывала сама. Неведомое, похожее на восторг чувство рождало смех… однако не обычный – настоянный на веселье, а смех чистой, ничем не замутненной радости. Эмили до сих пор не довелось познать мужчину. Она не могла назвать себя любимицей в отцовском доме. И все же судьба распорядилась так, что этот прекрасный и могучий вождь воинственного клана стоит перед ней обнаженным и сгорает, трепещет от неутолимого вожделения.
      Удивительно! Непостижимо! Чудесно!
      А Лахлан тем временем смотрел в фиалковые глаза и читал в них пробуждение женской чувственной силы. Лишь усилием воли смог он совладать с острой потребностью уложить желанную на спину и погрузиться в ту шелковистую влагу, которая – он нисколько не сомневался – ждала его между ног. Прекрасные глаза Эмили не замутил расчет, не затуманило сомнение. В прозрачной глубине хрустально-чистым светом сияло безмерное счастье.
      Ей нравилась его реакция, нравилась собственная власть. Честный, открытый ответ, достойный волчицы, – хотя она всего лишь слабый человек, одна из дочерей Евы.
      Нельзя забывать эту истину, как бы он ни увлекался. Он не возьмет ее целиком, не посеет собственное семя в ее чрево. Обещал не нарушить девственности, и сдержит данное слово. Тем более что обладание девственницей неизбежно налагало пожизненные обязательства, а он вовсе не собирался связывать себя неразрывными узами.
      Как бы он ни желал эту женщину, ни за что не повторит роковую ошибку отца, ни за что не ступит на узкую, скользкую, извилистую тропинку страсти. Слишком опасными, слишком тяжкими могут оказаться последствия – не только для него самого, но и для всего клана.
      Эмили нежно сомкнула пальцы вокруг пениса – так, словно делала это тысячу раз. Погладила.
      – Вы такой мягкий.
      – Мягкий? – недоверчиво переспросил Лахлан и вновь улыбнулся белозубой чарующей улыбкой. – Не может быть.
      – Кожа, – пояснила она серьезно и искренне, без тени смущения. – Вам приходилось когда-нибудь касаться шелка?
      – Ни разу.
      – У нас в большом зале висят шелковые гобелены… вернее, висели… в доме отца. Сибил приказала повесить. Так вот, они такие же гладкие и тонкие – как воздух.
      – Хочешь сказать, что я не более реален, чем воздух?
      – О, конечно же, нет! Вы вполне реальны, господин. Но твердая реальность покрыта шелком. – Эмили снова провела пальцами по влекущему, доселе не изведанному естеству, однако на сей раз прошла путь от основания до вершины медленно, с чувственным вниманием.
      Лахлан начал всерьез опасаться, что не выдержит и взорвется. Но гордость настоятельно требовала сначала доставить наслаждение избраннице. Еще ни разу в жизни он не терял самообладания, но сейчас даже тщеславие не смогло бы примирить тело и разум.
      Лахлан сжал Эмили в объятиях и начал целовать, лишив малейшей возможности протестовать и сопротивляться. Впрочем, оказалось, что она и не думала ни о чем подобном. Напротив, ответные поцелуи обожгли нешуточной, вполне взрослой страстью.
      Собрав воедино остатки воли, вождь заставил себя зайти в озеро – не раскрывая объятий, не прерывая поцелуя – и не остановился до тех пор, пока не оказался по пояс в холодной воде. Однако возбуждение достигло вершины: не подействовала даже эта крайняя мера. Лахлан содрогнулся от острой потребности немедленной и полной близости. Сделал еще несколько шагов – дальше от берега, глубже. Теперь он стоял в холодной воде по грудь, а Эмили погрузилась почти полностью. Только сейчас губы разомкнулись.
      – Ну что, готова начать первый урок? – Слова прозвучали уверенно, энергично, хотя тело все еще оставалось слабым от неутоленного желания.
      Эмили взглянула так, как будто не понимала, о чем он говорит. Но вот глаза расширились от страха, а из груди вырвался испуганный возглас.
      – Я в воде! В ледяной воде! – Последние слова утонули в слезах.
      Лахлан покачал головой.
      – Не такая уж она и ледяная. К сожалению.

      – Правда? – Эмили взглянула так, словно собиралась в очередной раз назвать Лахлана сумасшедшим.
      – Конечно.
      – Но я замерзаю.
      Он опустил глаза и обнаружил, что она действительно покрылась гусиной кожей – с головы до ног. Ах, если бы можно было согреть ее горячей лаской!
      – Для начала научимся просто лежать на воде.
      – Леж-ж-жать на в-в-воде?
      Слова почему-то не получались – то ли от холода, то ли от страха язык решительно отказывался подчиняться.
      – Ни за что не позволю тебе утонуть.
      Глаза Эмили зажглись твердой решимостью.
      – Не хочу бояться.
      – Страх можно победить.
      – Я бы с удовольствием, да не знаю, получится ли.
      Сознание явно не радовало Эмили, однако она уже смирилась с неизбежностью.
      – Непременно получится.
      Лахлан искренне радовался, что ученица не рвалась на берег.
      Чем дольше они оставались в воде, тем явственнее давал себя знать ужас. Лахлан определенно ощущал запах страха – настолько резкий, что на его фоне стерся даже запах возбуждения. В этот момент что-то изменилось: он не мог стерпеть откровенного ужаса и от всей души хотел помочь. Сочувствие оказалось настолько действенным, что вожделение отступило на второй план.
      – Если вы вдруг отпустите меня, то я сразу провалюсь в черную пропасть. Вода начнет давить, душить… до тех пор, пока не задохнусь и не умру… озеро окажется бездонным и проглотит навсегда, бесследно. Обещайте, что не отпустите, что будете держать крепко.
      Искреннее признание требовало немалого мужества.
      – Я же пообещал, что не позволю утонуть.
      – Скажите еще раз.
      – Обещаю, что ни за что не дам тебе утонуть.
      Эмили попыталась благодарно улыбнуться, хотя попытка оказалась не слишком успешной. Губы дрожали, а лицо побелело от страха и волнения.
      – Спасибо.
      – Озеро вовсе не бездонное, девочка.
      – Знаю. И все же…
      – Я стою на дне. Оно твердое и надежное – даже не думает уходить из-под ног.
      – А можно учиться плавать прямо здесь?
      Он поцеловал ее в чуть приоткрытые губы.
      – Хорошо, милая.
      Нежность отозвалась ярким румянцем на бледном испуганном лице. Так хотелось поцеловать ее снова… и еще раз… Малышка была чертовски хороша. И забавна – то и дело вызывала улыбку.
      Лахлан Балморал возглавил клан сразу после гибели отца. Это случилось десять лет назад, едва успел смениться голос. Так что самообладанию пришлось учиться рано. Узнал он и о том, что долг важнее удовольствия, и все десять лет доказывал это собственным примером.
      И вот неожиданно появилась маленькая хрупкая женщина. Напомнила о наслаждении, о вожделении, о тоске. Да, она обольстительна и тем более опасна, но противостоять волшебным чарам невозможно.
      Лахлан попытался выпустить Эмили из объятий, но она в ужасе судорожно ухватилась за плечи. Страх перед водной стихией рождал в душе желание помочь, освободить. Лахлан так увлекся, что даже забыл о наготе. Целый час он учил Эмили лежать на воде. И вот наконец получилось! Она доверилась неведомой силе: достаточно было лишь слегка поддерживать ее под спину.
      Лахлан гордо, торжествующе улыбнулся. И в этот момент услышал приближающиеся шаги.
      Посмотрел на прелестное юное тело, так доверчиво обнаженное перед ним и теплым летним солнышком, и впервые увидел его таким, каким мог его увидеть тот, кто сейчас приближался к берегу. Грудь, живот и бедра чуть выступали над гладкой, незамутненной поверхностью озера. Кристально чистая вода не скрывала и остального. Вождю, конечно приходилось купаться вместе с обнаженными волчицами – а после купания непременно наступала близость. И все же ни разу в жизни его не посещало то властное чувство жадного обладания, которое довелось испытать в эти минуты, рядом с едва знакомой девочкой.
      Эмили не принадлежала ему, но он не хотел показывать ее обнаженной. Темные изюминки сосков загрубели, напряглись от холодной воды, а золотисто-каштановые кудряшки на женственном холме блестели влажными каплями. Бедра невинно раздвинулись – вполне достаточно для того, чтобы смелая, но нежная рука могла коснуться интимных складок.
      Ах, как же хотелось сделать это тотчас, немедленно! Но голос разума говорил, что совсем скоро на берегу появится кто-то из воинов.
      Лахлан незаметно вздохнул и предупредил:
      – Сюда идут.
      Эмили лежала на воде с закрытыми глазами – так, как советовал учитель. Сейчас она испуганно заморгала и попыталась сесть, но тут же начала погружаться, и Лахлану пришлось подхватить ученицу.
      Она снова лихорадочно уцепилась за его плечи и испуганно посмотрела на берег.
      – Где? Кто? Никого не видно.
      – Через несколько секунд появится.
      – И вы, конечно, слышите шаги, – с изрядной долей ехидства заметила Эмили.
      – Конечно, слышу.
      Она нахмурилась и покачала головой:
      – Не может быть.
      – Но это так.
      – Тогда нужно одеться.
      Лахлан не двинулся с места, и Эмили пришлось его встряхнуть.
      – Быстрее, пока сюда не пришли!
      Лахлан и сам понимал, что надо спешить, однако тело отказывалось выполнить команду и выйти из воды. Едва задача научить англичанку плавать потеряла актуальность, вожделение победило здравый смысл. Волчья природа взяла верх и отчаянно требовала обладания восхитительным обнаженным телом.
      – Лахлан!
      Да, волку придется подождать – впрочем, так же как и мужчине. С нечеловеческой скоростью вождь вынес сокровище на берег и закутал своим пледом, словно одеялом. Теперь уже было хорошо слышно, что воин не идет шагом, а бежит: всего лишь через пару секунд появится из зарослей. Эмили схватила концы пледа, чтобы удостовериться в его надежности. Странное одеяние не предназначалось для женщины: хотя Лахлан был гораздо крупнее, ноги Эмили все равно оказались обнаженными. Он кинул ей платье и рубашку:
      – Спрячься и оденься.
      Махнул рукой в сторону кустов – они росли так густо, что могли бы скрыть даже от волчьего взгляда. А тот, кто бежал к озеру, был всего лишь человеком.
      Лахлану незачем было принимать волчье обличье, чтобы издалека узнать запах Ульфа. Даже в образе человека чувства его оставались исключительно острыми, хотя и уступали звериным.
      Эмили на лету поймала одежду и юркнула в заросли.
      – А вы собираетесь встретить воина голым?
      – Это мой брат.
      Через мгновение плед приземлился примерно в футе от кустов.
      – Оденьтесь.
      – Пленницы не приказывают вождям.
      – А я приказываю.
      Наивная дерзость рассмешила. Да, такой женщины еще не приходилось встречать – ни среди волчиц, ни среди людей. Едва Лахлан успел поднять плед, как на берегу показался Ульф.
      Брат выглядел хмурым, даже насупленным. Сам по себе факт не вызывал удивления: Ульф улыбался еще реже, чем сам Лахлан, – но вот откровенно осуждающий, даже обвиняющий взгляд раздражал. Ульф считал, что родство дает право открыто выражать собственное мнение, и вождю нередко приходилось ставить брата на место, пусть и в шутливой форме. Ведь он не виноват в том, что родился не оборотнем, а всего лишь человеком.
      Лахлан сочувствовал Ульфу. Он был старшим из братьев, и именно ему в будущем предстояло возглавить стаю. Но когда настало время первого превращения, ровным счетом ничего не произошло. Отец не мог утаить разочарования; мать не скрывала радости и облегчения, а самому Ульфу пришлось смириться с неизбежным: вопреки всеобщим ожиданиям ему не суждено было стать вождем клана Балморалов. Присущие обычным людям признаки проявлялись с детства, однако отец отказывался их замечать и не уставал твердить, что оба его сына – волки.
      Вождь ошибался. Способность к перевоплощению досталась лишь одному из мальчиков – младшему, Лахлану. Спустя всего неделю после первого волчьего полнолуния его начали готовить к ответственной роли вождя клана. Ульф не возражал. Он прекрасно понимал, что человеку не суждено победить в соперничестве с оборотнем. Оспорь он первенство брата, тот непременно бросил бы вызов. Не из стремления к превосходству и власти, а во имя блага клана.
      Всю жизнь Лахлан заботился о сородичах. Чувство ответственности не угасло даже в эти минуты.
      – Где она? – требовательно произнес Ульф, даже не поздоровавшись.
      Лахлан слышал, как Эмили замерла. Даже перестала одеваться. Во всяком случае, затаила дыхание – наверное, для того, чтобы расслышать ответ.
      Поправляя плед, Лахлан кивнул в сторону кустов.
      Ульф еще больше нахмурился:
      – Какого черта она там делает? Ты совсем мокрый. И только что стоял голым. Неужели совокупляешься с вражескими отбросами в воде? А я-то думал, что тебе нравится это делать только с волчицами.
      Резким ударом Лахлан молниеносно сбил брата с ног.
      – Последи за языком.
      Ульф хотел было обидеться, но в этот момент осознал, что сгоряча наговорил немало лишнего. Ведь Эмили ничего не знала о двойственной природе вождя и других криктов – собственно, точно так же как не знали о ней те члены клана, которым судьба назначила лишь человеческую сущность. Ульф понимал, что раскрывать секрет оборотней перед непосвященными недопустимо. Вина за это была настолько велика, что по законам клана каралась неминуемой смертью. И даже близкое родство с вождем не способно было изменить закон.
      Лахлан понятия не имел, что способна сделать Эмили, узнав секрет стаи. Но она человек, а потому рисковать нельзя.
      Чтобы отвлечь внимание и от грубой ошибки брата, и от собственного ответа, он возразил против другого утверждения:
      – Она вовсе не отбросы, и от нее никто не отказывался.
      Эмили пробурчала что-то относительно нахальных мужчин, которые суют нос в чужие дела. Не приходилось сомневаться: она слышала каждое слово.
      Ульф поднялся. Казалось, ворчание Эмили прошло мимо его ушей.
      – И все же она принадлежит врагу.
      – Но он же отказался. – Обсуждать Синклера Лахлану уже отчаянно надоело.
      – И ты намерен воспользоваться отказом? – не преминул уколоть Ульф.
      Лахлан не захотел понять намека.
      – Нет, – коротко и просто ответил он.
      Эмили была человеком. Но ведь и сам Ульф был человеком. Ее никак нельзя было назвать отбросами другого вождя, а потому Лахлан имел полное право взять ее себе. Какие возражения мог выдвинуть Ульф? Никаких – если, конечно, как и сам Лахлан, не думал о будущих детях. Они должны были родиться оборотнями.
      Ульф лучше всех понимал, какую цену приходилось платить в том случае, если ребенок оборотня и человека рождался не волком, а слабым младенцем. Народ криктов и без того не отличался плодовитостью, а уж продолжить род и не передать по наследству редчайший дар считалось настоящей трагедией.
      – Сейчас ты очень похож на мужчину, который поступает не по велению разума, а по приказу вожделения.
      Замечание показалось особенно обидным – ведь в справедливости трудно было усомниться.
      И все же гордость не позволяла признать очевидное.
      – Если бы ты только знал, брат, как надоело твое вечное брюзжание. Можно подумать, что рядом не мужчина, а нудная старуха.
      – И все же нудная старуха лучше, чем мужчина во власти зверя.
      Обычно Лахлан пропускал подобные замечания мимо ушей, но сейчас терпение лопнуло. Братец явно забыл, кто здесь главный.
      – Смотри, как бы зверь не набросился на тебя. – Угроза прозвучала откровенно, даже злобно.
      Ульф болезненно сморщился, но тут же взял себя в руки. Самообладание и сила воли вызывали уважение. Лахлан не переставал восхищаться братом-человеком. Жаль, конечно, что небеса не даровали способность к перевоплощению, но и в человеческой ипостаси он обладал удивительной мощью натуры.
      Опасаясь, как бы Эмили не услышала лишнего, Лахлан отвел Ульфа подальше от кустов. Девочка уже наверняка справилась с одеждой и теперь просто пряталась. Почему она не выходит из укрытия? Смущается? Не хочет встречаться с Ульфом?
      Футах в тридцати от зарослей вождь остановился.
      – Ну, говори, с чем пришел.
      Ульф упрямо сжал кулаки.
      – Сначала честно скажи, собираешься ли жениться на этой женщине?
      – Зачем спрашиваешь? Сам же прекрасно знаешь, что она человек. А значит, мне не пара.
      – То же самое ты готов сказать и о дочерях нашего клана?
      – Конечно.
      – Боишься, что секрет оборотней окажется разоблаченным?
      – И это тоже.
      Смешанные браки издревле несли в себе подобный риск. Именно по этой причине в давние времена союз волка с человеком находился под строжайшим запретом. Однако с тех пор как крикты присоединились к кельтским племенам, закон уже утратил силу. И все же многие придерживались старинных традиций. Но отец поступил иначе.
      – Боишься, что все твои дети окажутся такими, как я, и никто не унаследует священный дар? – В голосе Ульфа звучала горечь.
      – Кто же, как не сами крикты, а особенно вожди, обязаны заботиться о продолжении рода?
      – Не забывай: я такой же воин, как ты, а может быть, и лучше – хотя бы потому, что звериные инстинкты не нарушают логики человеческого разума.
      Лахлан, конечно, не мог согласиться с хвастливым утверждением. Но разве можно объяснить тому, кто ни разу в жизни не перевоплощался в волка, какую силу, какие невероятные возможности заключает в себе таинственный дар перевоплощения? Волчье начало ничуть не угнетало способности к логическому мышлению, но добавляло недоступной человеку проницательности и хитрости.
      – Давай прекратим бесполезный спор. Я ведь уже сказал, что не собираюсь удерживать эту англичанку. Почему – не имеет значения.
      – Может быть, не имеет значения для тебя.
      – И для тебя тоже. Решения и мысли вождя не тема для обсуждения.
      – Чертовская самоуверенность.
      – Эмили считает, что таковы все жители Хайленда.
      Ульф воспринял шутливое замечание серьезно.
      – Она не слишком-то высокого мнения о нас.
      – Ты ничего не сделал, чтобы это мнение изменить.
      – С какой стати? И зачем? Мнение врагов меня ничуть не интересует.
      – Она тебе не враг.
      – Не привык передергивать факты в угоду собственному члену. Она англичанка, да к тому же обручена с Синклером. Вполне достаточно поводов, чтобы воспринимать ее как врага.
      – Да, конечно! Но ведь она еще и пленница клана. А это обстоятельство ставит ее под защиту вождя.
      Прошу не забывать об этом всякий раз, когда возникает желание обойтись с Эмили как с врагом. – Лахлан не собирался скрывать серьезных намерений.
      – Вообще-то я шел сказать, что Дункан вернулся и готов сообщить все, что смог разузнать.
      Ульф явно не спешил, а это означало, что шпион не собирался докладывать, что Синклер уже собрал войско и плывет к острову в намерении штурмовать крепость.
      – Я скоро вернусь.
      Ульф кивнул и ушел, всем своим видом выказывая недовольство.
      Конечно, Лахлан мог поручить брату сопровождать Эмили, в этом случае сам он оказался бы в замке гораздо раньше. Но прямолинейный, а порою и откровенно грубый Ульф мог ранить нежные чувства пленницы неосторожным словом. Вождь и сам не слишком понимал, с какой стати беспокоится о столь тонкой материи, но все же не захотел оставлять англичанку на милость брата.
      Эмили в смятении шагала по крошечной комнатке на вершине башни. Неожиданно для себя она совершила так много странных поступков, а в голове роилось столько доселе неведомых мыслей, что трудно было решить, о чем думать в первую очередь.
      Она выпустила на свободу самый главный и самый глубокий из своих страхов и раскрыла Лахлану темную тайну. Вождь не насмехался, не унижал, не намекал, что в отношении отца виновата она сама. Эмили с детства мучили сомнения: будь она достойна любви, отец ни за что на свете не отверг бы ее решительно и безжалостно. Но даже если Лахлан придерживался именно такого мнения, то предпочел тактично промолчать.
      И все же не хотелось признавать растущее доверие к вождю.
      Тем более что дело заключалось не в одном лишь доверии. Балморал взволновал, взбудоражил. Поцелуи и прикосновения не только не оскорбили, но принесли радость, очаровали и заинтриговали. И отвечала она на них с таким искренним жаром, которого не могла даже представить. Разве подобное поведение достойно леди? Позволила раздеть себя… а когда он обнажился сам, не бросилась прочь, как следовало бы, а прикасалась, смело и интимно.
      Эмили вспомнила новые ощущения и вспыхнула, уступив горячей волне. Ласки понравились Лахлану, и это ее вовсе не смутило, а наполнило гордостью. Но вождь не воспользовался случаем и не овладел ее своевольным телом, как предположил Ульф. Он поступил как мудрый учитель: отвлек от привычных страхов и незаметно занес в воду.
      Сейчас Эмили с трудом верила в реальность удивительного события: неужели она действительно лежала на воде, не боялась, не кричала от ужаса? Вода поддерживала, помогала… Нуда, конечно, Лахлан тоже поддерживал. И все-таки до сегодняшнего дня она ни разу в жизни не заходила в воду глубже чем по колено. Великий, невероятный подвиг!
      Лахлан не смеялся над ее страхами, хотя сам чувствовал себя в воде совершенно свободно. И не выставил ее на посмешище брату. Отправил того в замок и лишь после этого позвал Эмили и проводил сюда, в башню. Участие и тактичность подействовали почти так же, как восхитительные поцелуи.
      Балморал привел пленницу в комнату – или в тюремную камеру – и оставил в одиночестве. Однако, уходя, не запер дверь на тяжелый засов, как прежде. Эмили внимательно вслушивалась, но унизительный скрежет так и не раздался. Означало ли это, что она уже не в заточении и при желании вольна спуститься в большой зал?
      Несмотря на вчерашние страхи, она вовсе не боялась встречи с Балморалами и не собиралась прятаться. Нет, она не настолько слаба! Если почти всю жизнь – с восьми лет и до дня отъезда в Хайленд – находила силы ежедневно встречаться с Сибил, то сможет предстать и перед кучкой не слишком приветливых шотландских женщин.
      Если бы Лахлан хоть на минуту задержался, Эмили непременно разузнала бы, что ей разрешено, а что нет. Но он сразу ушел. Просто привел ее в комнату, сказал, что завтра предстоит следующий урок плавания, и, ни разу не взглянув, вышел. Эмили едва удержалась, чтобы не окликнуть, не попытаться взять за руку. Так хотелось, чтобы он остался! Да и сейчас она скучала, словно привыкла видеть вождя рядом каждый день, каждую минуту… довольно странное чувство – особенно если учесть, что первая встреча состоялась лишь накануне…
      Эмили взяла со стола гребень, чтобы заняться волосами, но так и застыла: настолько удивительным показалось неожиданное открытие.
      Да, она знакома с гордым и нежным шотландским горцем всего лишь два дня, и все же… и все же успела разделить с ним больше, чем с любым другим человеком на свете. Когда-то давно на глаза попалось стихотворение о любви с первого взгляда, но тогда оно показалось ужасно глупым и претенциозным. В то время подобные чувства как будто и не существовали. Совсем иное дело – сейчас.
      Эмили уселась на кровать и принялась расчесывать еще мокрые спутанные волосы. Можно ли быть настолько глупой? Если ей и суждено кого-нибудь любить, то только Талорка. Более того, придется выйти за него замуж. Выбора нет. Почему же собственное сердце так безжалостно ее предало? Или чувство на самом деле было всего лишь инстинктивной тягой к сильному мужчине и зовом природы? Вожделением, которое не поддавалось контролю из-за отсутствия опыта?
      Оставалось надеяться на второй вариант. Ведь серьезное чувство к вождю Балморалов закончится крахом надежд, разбитым сердцем.
      Будь то любовь или вожделение, а вела она себя совсем не так, как положено благовоспитанной леди. И все же ничуть не жалела о случившемся. Какими бы шокирующими ни казались последние события, утро было прожито замечательно. Изменить его она ни за что бы не хотела. И завтра утром смело отправится с Лахланом к озеру, на следующий урок плавания. Если он поцелует, она ответит поцелуем. Если он прикоснется, прикосновение доставит удовольствие и не вызовет ни капли сожаления или раскаяния.
      Да, каждая минута рядом с Балморалом радовала… кроме той, когда она услышала, как он говорил Ульфу, что не намерен держать пленницу у себя. Почему-то стало обидно, даже больно. Удивляться не стоило – ведь и ей самой он говорил то же самое, правда, другими словами. Будущего вместе с ней для него не существовало. Однако отсутствие перспективы не пугало: думать о будущем все равно не имело смысла.
      Нет, она не будет любить упрямого горца. Только дурочка способна на любовь, которая не сможет принести ничего, кроме сердечной боли. А она не дурочка. И постарается получить удовольствие от жизни – пусть даже в плену у Балморалов. Будет воспринимать неволю как отдых от жизни, которую ей суждено вести. А как только судьба прикажет вернуться в ту далекую жизнь, она тут же с готовностью подчинится.
      Чувство долга присуще не только доблестным воинам Хайленда.
 
      Кэт уютно устроилась в объятиях Друстана. Тело ее сейчас существовало само по себе – счастливое, умиротворенное, наполненное новыми ощущениями.
      Кэт и в голову не приходило, что физическая близость способна принести такую радость, которую довелось испытать с новым мужем. В первом браке все происходило совсем иначе, но Кэт не призналась в этом Друстану. Волк и так не отличался излишней скромностью.
      Супружеская ночь проплыла на волнах сказочного удовольствия. А едва проснувшись утром, свежий и полный энергии Друстан возобновил ласки. Когда слуга принес завтрак, Кэт все еще не встала с постели и лишь попыталась слабо протестовать, поскольку супруг, судя по всему, даже и не думал о еде. Сейчас Кэт уже не понимала, зачем капризничала.
      Сильная рука погладила по спине.
      – Ты страстная волчица. Как хорошо, что отныне мы всегда будем делить постель!
      Кэт не понимала, откуда супруг черпает энергию. Гладит, говорит. Сама она в знак благодарности смогла лишь слабо поцеловать его в грудь.
      Друстан тихо зарычал от удовольствия.
      Через некоторое время в голову стали приходить отчаянно смелые мысли: например, не попытаться ли вылезти из постели. И в этот самый момент в дверь постучали. Для обеда было еще слишком рано, а вот для того, чтобы нежиться в кровати, слишком поздно. Обычно Кэт поднималась вместе с солнцем. Увы, на сей раз светилу пришлось встать без нее.
      – Тебе надо сегодня на службу? – Она попыталась изобразить чувство вины, однако слабо преуспела. Ну и пусть. В конце концов, Друстан сам придумал остаться в постели.
      – Нет. Скорее всего это моя мать – пришла узнать, что удалось выяснить о судьбе Сусанны. Думаю, вчера вечером ей стоило немалых усилий удержаться от расспросов.
      Кэт подскочила, словно на нее вылили ведро холодной воды.
      – Твоя мать?
      – Да.
      Она спрыгнула с кровати и начала лихорадочно одеваться.
      – Сусанна замужем и счастлива. Вот и все – никакой судьбы. А вот то, что пришла твоя мама, а мы до сих пор голые и валяемся в постели, ужасно, стыдно! – Кэт принюхалась к собственной коже. – Твой запах. Пахну откровенно и недвусмысленно. Она наверняка поймет, чем мы занимались.
      – Даже те из Балморалов, кто не навестит нас сегодня утром, наверняка поймут, чем мы занимались. Мы только что поженились, и эта ночь стала ночью взаимного обладания, хотя люди предпочитают называть ее брачной ночью.
      Кэт взглянула критически:
      – Общее знание – совсем не то, что быть пойманными в постели твоей матерью!
      Друстан поднялся и взял из рук жены плед.
      – Теперь ты будешь носить другие цвета. Тартан Балморалов. – Приказ не оставлял выбора, тем более что на небольшом комоде лежал аккуратно сложенный плед. Друстан смягчил слова нежным поцелуем. – Не спеши. Спокойно прими ванну и приведи себя в порядок. Я открою матери и найду, о чем с ней поговорить.
      Кэт ответила благодарным взглядом. Супруг вышел из спальни с пледом в руках. Оставалось лишь надеяться, что он наденет его, прежде чем отопрет входную дверь. Дверь в спальню он закрыл, однако она оказалась не слишком основательной и позволяла слышать все, что происходило в соседней комнате.
      Кэт тщательно вымылась; вовсе не потому, что так уж хотела освободиться от запаха супруга – напротив, этот запах казался приятным, – просто хотелось избавиться от ощущения застарелого, успевшего высохнуть пота и липкой влаги. Ощущение чистоты радовало, и все же Кэт предпочла бы поплавать в озере, размяться и освободиться от боли в мышцах и в нежной плоти между ног.
      Ощущение казалось совершенно новым, но не раздражало.
      Кэт торопливо приводила себя в порядок и тем временем слушала, о чем разговаривают мать с сыном. Мойра первым делом спросила, видел ли Друстан Сусанну. Он ответил, что не видел, но слышал ее голос. Судя по всему, сестра счастлива. Кэт поежилась: оказывается, Балморалы подходили совсем близко, а воины Синклеров даже не подозревали об их приближении.
      Должно быть, и в ее родной стае были волки, способные так же надежно скрывать свой запах. Просто она их не знала. Сама она не умела маскироваться. Зато отлично умел брат. Означало ли это, что он сможет пробраться сквозь линию обороны Балморалов? И если это ему удастся, то заберет ли он ее с собой?
      Мысль обдала неожиданным, холодным страхом.
      Беременность отняла способность к перевоплощению, а тем самым лишила естественной защиты. Сейчас все силы уходили на ребенка, и думать надо было прежде всего о его благополучии. Да, вчера она неразумно боролась, пытаясь вырваться на свободу, но больше такого не случится. Дети священны. Особенно для криктов – ведь лишь в продолжении рода заключалось будущее древнего народа.
      Сохранить потомство любой ценой – такая задача стояла перед каждой волчицей.
      Оставалось лишь надеяться, что Друстан будет защищать и ее саму, и младенца с той же безумной дерзостью, с какой он их захватил. А еще очень хотелось верить, что он не успел убить Синклера. Каким бы угрюмым ни казался Талорк, как бы властно и бесцеремонно ни поступал, Кэт все равно любила брата. Любила и знала, что он обязательно придет – переплывет море и появится на этом таинственном, поросшем густым лесом острове. Придет не за ней, а за младенцем. Синклер жил по законам древности, а эти законы приказывали неизменно уважать узы брака. Но вот с потерей новорожденного воина-крикта он ни за что не смирится. Так же как не простит и не оставит без отмщения страшное оскорбление всего клана – дерзкое похищение сестры.
      В этом отношении они с Лахланом очень похожи.
      Скорее всего Талорк потребует немедленного возвращения ребенка в замок Синклеров. Реши она отправиться вместе с малышом и провести жизнь одинокой вдовой, он не будет возражать. Но вот оставить дитя в клане Балморалов ни за что не согласится. Особенно если родится мальчик. Не исключено, впрочем, что безжалостную искупительную войну брат объявит еще до наступления решающего часа.
      С тяжелым сердцем и печальными мыслями Кэт закончила одеваться. Несколько раз провела по волосам гребнем и вышла в соседнюю комнату.
      – Сусанна счастлива с Магнусом, – объявила она вместо приветствия в надежде расположить к себе новообретенную свекровь. – У нее уже немало друзей среди Синклеров.
      Друстан и его мать обернулись. Они сидели на скамейках друг напротив друга. Муж коротко кивнул, приглашая сесть рядом. Кэт послушалась, хотя слегка удивилась: Фергюс никогда не проявлял подобной семейственности.
      – Ты видела мою дочь? – В зеленых, как у сына, глазах Мойры вспыхнул свет надежды.
      – Конечно. – Кэт слегка наклонилась и сжала руку свекрови. – Магнус живет в отдельном доме, на территории замка. Он лучший кузнец в клане, а потому пользуется всеобщим уважением. Брат очень доверяет ему. И вам он наверняка понравится.
      – Почему он захватил мою дочь против правил?
      Кэт знала, что ответ не порадует Друстана, и все-таки не стала кривить душой.
      – Дело в том, что на самом деле Магнус вовсе не захватывал Сусанну – в прямом смысле слова. Случилось так, что они сблизились в зверином обличье. А после этого по законам нашей стаи он потребовал, чтобы она вернулась вместе с ним в клан в качестве жены. Ведь важное событие произошло на земле Синклеров.
      Кэт предвидела, что рассказ неизбежно вызовет раздражение Друстана. Честно говоря, она так и не сумела понять, каким образом и зачем Сусанна оказалась на чужой территории. Но Магнус не мог лгать.
      – Сусанна уверяла, что вождь разрешил ей охотиться в полнолуние за пределами острова. А еще сказала, что пока не готова принять постоянного партнера.
      Мойра погрустнела.
      – Так оно и было на самом деле. Началась течка, и она поняла, что если выйдет на охоту вместе со стаей, то непременно спарится в образе волчицы. – Мойра вздохнула. – Спаривание в волчьем обличье, да еще во время течки, как правило, приводит к беременности. Сусанна об этом знала. Знала и о том, что по нашим законам зачать волчонка – значит навсегда связать себя с его отцом.
      Разумное правило. Клан Балморалов был далеко не единственной стаей Хайленда, которая позволяла волкам спариваться вне брачных уз. Физическая близость нередко помогала оборотням обрести контроль над процессом перевоплощения. Обычно для этого требовалось достичь совершеннолетия. Многие кланы считали последствия жизненно важными и не настаивали на постоянстве. Однако Кэт не могла согласиться с такой позицией. Она считала, что старинная традиция родилась под давлением звериной сущности.
      Сейчас она вовсе не собиралась вступать в нравственный спор с мужем и свекровью. И все же горе тому оборотню, который осмелится взять ее пока что не родившуюся дочь вне брака! Она не задумываясь перегрызет подлецу горло. А Друстану придется смириться.
      Да, она ни за что не позволит какому-то варварскому обычаю коснуться ее ребенка.
      – Но почему же все-таки Сусанну отправили охотиться на земли Синклеров? – Этого Кэт не могла понять, как ни старалась. Обстоятельство противоречило стремлению девушки к свободе. Она же ясно сознавала, что во время течки спаривание неизбежно: любой волк – будь то Балморал или Синклер – непременно учуял бы самку. Именно так все и произошло.
      – Никто ее не отправлял, – резко возразил Друстан. Кэт повернулась к супругу, удивленная неожиданной сменой настроения. Впрочем, отступать она не собиралась.
      – Но твоя сестра сказала Магнусу, что получила вполне определенное распоряжение, где именно следует охотиться во время полнолуния. Сама она, конечно, даже и не подозревала, что земля принадлежит Синклерам, но ваши мужчины наверняка все знали! Такие знания вкладывают в головы мальчикам с раннего детства!
      Конечно, каждый клан тщательно охранял свои секреты. Но шпионы тоже не дремали, а потому тайное нередко становилось явным. Когда-то давным-давно все крикты жили одной огромной стаей и подчинялись общему королю. Однако со временем, после подлого предательства Макалпина, порядки изменились. И все же даже сейчас стаи редко воевали между собой. Куда чаще возникала острая вражда с человеческими кланами или с южанами. Крикты неизменно следовали древним неписаным законам. Самыми священными среди них считались те, которые говорили об обладании волчицей из чужой стаи. Чтобы нарушить хоть один такой закон, нужно было иметь убедительно веские причины.
      Талорк всегда уважал древние традиции, а потому ни за что не разрешил бы Магнусу удержать Сусанну без торжественного обращения к вождю Балморалов. Впрочем, если бы тот ответил отказом, кузнецу не пришлось бы возвращать Сусанну в родной клан. Так предписывал еще более древний закон об истинных связях.
      Но сейчас все эти обычаи не обладали реальной силой. Талорк даже не подумал обращаться к вождю Балморалов, поскольку рассудил, что появление Сусанны в охотничьих угодьях Синклеров – непростительная небрежность вождя и семьи. Воины Балморалов отличались особым искусством скрывать запахи, а потому должны были предвидеть любые случайности. И уж конечно, они знали, что посылают Сусанну охотиться в чужие земли. Иначе просто и быть не могло.
      – Разумеется, нам прекрасно известно, где охотятся Синклеры, – прорычал Друстан, подтверждая мысли Кэт. – Поверь, ни Лахлан, ни я не посылали ее в чужие леса.
      – Но она сказала, что послали.
      – Сусанна не могла сказать, что я отдал безумное распоряжение. – Тон Друстана провоцировал возражение. А возражение грозило немалыми бедами.
      – Не знаю, кто именно дал опасный совет – сама я не спрашивала ее об этом. Просто предположила, что это сделал ваш господин.
      – Предположение могло бы оказаться верным, если бы она с кем-нибудь поговорила. Следовало спросить разрешения у меня или у вожака.
      Друстан кипел гневом и испепелял Кэт откровенно враждебным взглядом. Если бы воспоминания прошедшей ночи не оставались совсем свежими, Кэт ни за что бы не поверила, что этот грубый, враждебно настроенный человек совсем недавно дарил пылкие и нежные ласки.
      – Сусанна не пришла ни к одному из нас. А если бы пришла, то мы ни за что не отпустили бы ее туда, где грозило насильственное спаривание.
      Кэт умоляюще взяла мужа за руку.
      – Никакого насилия не произошло. Сусанну не принудили к близости против воли. Ничего подобного не было, и ты сам это знаешь.
      Друстан грубо вырвал руку, не заботясь о том, что обижает жену.
      – Но ведь она не хотела близости, – проскрежетал он.
      – И все же сейчас счастлива с Магнусом. Да, это истинная правда. Ты же сказал, что слышал ее голос… значит, понимаешь, что она довольна и согласна остаться его женой. Они прекрасная пара. Муж очень нежен и добр. – Последнюю фразу Кэт произнесла грустно и задумчиво. Да, Магнус действительно очень ласково разговаривал с Сусанной, а Друстан кричит в первое же утро. – Они любят друг друга.
      – Она в положении? – заботливо уточнила Мойра.
      – Да. И оба с радостью ждут рождения малыша. – Кэт положила руку на живот: младенец словно приревновал и начал толкаться. – Благословенное событие.
      Глаза Мойры наполнились слезами.
      – Но я никогда не увижу внука.
      – Талорк обязательно разрешит вам приехать. Не переживайте. А если боитесь обратиться с просьбой, то я сама попрошу за вас.
      – Ты не будешь навещать брата.
      Кэт попыталась пропустить мимо ушей резкий тон мужа, однако это оказалось нелегко. Последствия полнолуния и неосмотрительной охоты Сусанны радовали Друстана куда меньше, чем кузнеца Магнуса.
      – Тебе придется понять, что существует важное разногласие, и его необходимо сгладить. Талорк нарушил древний закон не из дерзости. Они с Магнусом решили, что ваш клан нарушил обязательства по защите Сусанны. Лишь поэтому он не обратился к Лахлану с торжественным, официальным предложением. Не сомневаюсь, что если мне доведется поговорить с братом и все ему объяснить, то поводов для недовольства не останется.
      – Ты никогда не вернешься на землю Синклеров.
      Кэт заранее знала, что муж займет непреклонную позицию, и все-таки расстроилась. Он вел себя так, словно не верил в правдивость ее слов. Как его убедить? Судя по всему, Сусанну ни разу не уличали во лжи, а потому супруг решил, что именно Кэт искажает слова сестры.
      После страстной ночи и пылкого утра недоверие казалось нестерпимым и оскорбительным. Она сразу отдала всю себя – первому мужу не досталось и малой доли той страсти, которая выплеснулась сегодня, – и все же этого оказалось недостаточно. Сомнения в искренности все равно остались. Увы, чувства и переживания Кэт прошли мимо внимания Друстана. Супруг подчинялся лишь плотскому вожделению… а возможно, чувству долга по отношению к родному клану.
      Они стали супругами по приказу вождя. Друстан не выбирал Кэт – не стоило забывать об этом, доверчиво отдавая на поругание собственное сердце. Ей так и не удалось стать любимой женой. Да, сестра вождя клана Синклеров – до сих пор всего лишь пленница, на которой пришлось жениться, чтобы отомстить врагам.
      Кэт встала.
      – Не хотите ли чего-нибудь выпить? – вежливо обратилась она к Мойре. – Может быть, воды? Или вина? – Предлагая, она окинула полки внимательным взглядом.
      – Нет, спасибо, дочка.
      Кэт кивнула.
      – Друстан?
      – Воды.
      Она наполнила кружку и подала мужу. Потом налила и себе. Села за стол и начала жадно пить. Во рту почему-то внезапно пересохло, а в горле застрял комок.
      – Мне бы хотелось повидать Эмили.
      Друстан нахмурился.
      – Англичанка взаперти, в башне. Не знаю, разрешит ли Лахлан ее навестить.
      – Вряд ли господин считает девочку пленницей. – Мойра заботливо и встревоженно взглянула на невестку, но замечание адресовала сыну.
      – Почему же? – уточнил Друстан.
      – Он водил ее купаться на озеро, а всего лишь полчаса назад сам проводил обратно в комнату.
      – Водил купаться? – испуганно переспросила Кэт. – Но ведь Эмили отчаянно боится воды! Неужели вождь пытал ее?
      Трудно было представить, что Лахлан настолько жесток. И все же Эмили ни за что не вошла бы в воду по доброй воле. После вчерашнего морского путешествия сомнений не оставалось. Существовало и еще одно страшное обстоятельство: купаться в одежде подруга не могла.
      Едва подумав об этом, Кэт стрелой выскочила из-за стола.
      – Я должна немедленно встретиться с Эмили!
      Она бросилась к двери и уже почти сбежала по лестнице (волчья стремительность движений не пропала даже во время беременности), но тут на плечо легла тяжелая рука Друстана.
      Пришлось остановиться.
      – Что ты делаешь? – сурово поинтересовался муж.
      – Я же сказала: иду навестить подругу. – Кэт попыталась освободиться, но Друстан держал крепко.
      – Ты не спросила разрешения и даже не проявила положенной вежливости по отношению к моей матери – не попрощалась и не поблагодарила за внимание. Да еще и несешься так, что того гляди упадешь и навредишь ребенку. Совсем ничего не соображаешь?
      – Не упаду.
      На лестнице появилась Мойра, и Кэт повернулась к свекрови. Может быть, увидев мать, Друстан отпустит ее? Однако этого не случилось. Железная рука продолжала сжимать плечо.
      – Простите меня, пожалуйста. И спасибо за то, что навестили. Буду очень рада снова с вами поговорить.
      Мойра кивнула. Доброе лицо выражало участие – ни тени раздражения.
      – Конечно. Времени вполне достаточно.
      Чуткая Кэт услышала в ответе не столько вежливое согласие, сколько угрозу, хотя прекрасно понимала, что свекровь и не думала угрожать. Слова напомнили, что молодая жена – всего лишь пленница Балморалов. Вчера, давая брачный обет, она решила смириться с судьбой. Но тогда муж еще не предупредил, что не позволит встречаться с братом.
      Да, некоторые кланы строго соблюдали обособленность.
      После вероломного и трагического предательства мачехи-англичанки Талорк и сам не жаловал гостей.
      Еще недавно Кэт надеялась, что Балморалы живут не так изолированно, как Синклеры. Теперь стало ясно, что это наивное заблуждение. На самом деле изоляция оказалась практически полной: клан обосновался на острове, в укрепленном замке на вершине скалы. Такое положение практически исключало появление чужих.
      – Надеюсь часто вас видеть.
      Кэт не кривила душой. Ей действительно хотелось поближе познакомиться с доброй женщиной. А свекрови наверняка было интересно побольше узнать о жизни дочери – тем более что господин вряд ли разрешит ее навестить. Но беседы могли подождать. Сейчас требовалось удостовериться в благополучии Эмили. Конечно, Кэт пока и сама не знала, что именно будет делать, если удостоверится в обратном, но какой-нибудь выход непременно найдется.
      Мойра кивнула, а потом встала на цыпочки и поцеловала сына в щеку.
      – Мне пора. Завтра приводи Кэт на обед. – И, не дожидаясь ответа, она быстро пошла вниз по лестнице.
      Кэт старательно стерла с лица приветливое выражение и лишь после этого повернулась к мужу. Сейчас он казался чужим, даже враждебным.
      – Так ты отпустишь меня? Мне действительно необходимо повидать Эмили.
      – Придется попросить разрешения.
      – Друстан, будь так добр, позволь мне навестить Эмили, – через силу выдавила Кэт.
      – Я должен посоветоваться с Лахланом. Если вождь не против, то, наверное, сможешь.
      Кэт едва не закричала от ярости, однако сумела вовремя сдержаться.
      – А ты мог бы посоветоваться прямо сейчас?
      – Предпочел бы вернуться к себе.
      – А я бы предпочла, чтобы ты немедленно разыскал господина и попросил у него разрешения на свидание. – Кэт упрямо стояла на своем.
      – Плохо разговариваешь с супругом. Нарываешься на неприятности.
      – Неужели? На что же еще ты способен, Друстан Балморал? Похитил меня из родного клана, заставил выйти замуж и заявил, что отныне мне уже не придется встретиться с близкими. Даже и не знаю, что может быть хуже… разве только побои… но вот только мы оба знаем, что руку ты не поднимешь – во всяком случае, пока я ношу под сердцем драгоценное дитя народа криктов.

      Друстан смолчал, однако обжег непокорную взглядом, способным прожечь даже камень.
      – Ты беспокоишься о судьбе англичанки, и потому я пойду на уступки.
      – Правда?
      Друстан неожиданно улыбнулся:
      – Посоветуемся с Лахланом за обедом. Тогда и спросим, не возражает ли он против встречи с Эмили.
      Может быть, муж ожидал благодарности за свою великую доброту? Так вот: он ее не получит. Кэт так волновалась за подругу, что не могла ждать ни минуты. А на обед позовут не раньше чем через два часа! И только тогда станет ясно, разрешено ли свидание. Ожидание нестерпимо жестоко! Но, увы, в этой комнате не она одна отличалась упрямством. Никакие споры, никакие уговоры не заставят Друстана изменить принятое решение. Так что нечего тратить силы на бесплодные попытки.
      – Можно мне пока посмотреть замок?
      – Существует и другой способ скоротать время до обеда – куда более увлекательный. – В голосе Друстана слышалось мужественное и в то же время сладострастное обещание.
      Сердце забилось в счастливом ожидании. И все же Кэт отвела взгляд и решительно покачала головой.
      – Спасибо, но что-то пока не хочется снова спариваться. Если тебе все равно, я бы все-таки предпочла познакомиться с новым домом.
      – Мне не все равно, – прорычал Друстан и резким движением повернул жену лицом к себе. Да, Кэт действительно хотела вывести его из себя, но подобной ярости просто не ожидала. Зеленые глаза метали неукротимые молнии, а мускулистое тело воинственно напряглось. – И ночью мы вовсе не спаривались.
      – А как еще назвать то, чем мы занимались? Любви между нами нет, так что о чувствах и говорить не приходится. Нет и душевного согласия. Ты просто заявил о правах на мое тело. Пометил меня своим запахом и излил семя. А именно это и называется спариванием. – Кэт упрямо стояла на своем, сама не понимая, почему и зачем старается как можно больнее уязвить мужа.
      Друстан опустил руки, словно больше не мог сжимать ее плечи.
      – Хочешь сказать, что с первым мужем было лучше? Что любила того, кому отдал тебя брат? Может быть, с ним ты тоже кричала в экстазе и молила о новых ласках? – В зеленых глазах Друстана светился не один лишь гнев.
      Кэт почувствовала, что перестаралась: ответ слишком больно хлестнул по самолюбию. Наверное, ей хотелось отомстить за недоверие и невнимание к чувствам. Довольно. Отмщение состоялось. Простое сознание того, что ей удалось больно обидеть мужа, сгладило острые углы.
      И все же расставаться с обидой и злостью не хотелось.
      – Нет. Я не любила Фергюса, и он меня не любил. И все же не обращался как с собакой.
      – Я не делал ничего подобного.
      – Еще как делал! Заявил, что навестить подругу смогу только с твоего разрешения. Грубил и унижал на глазах у собственной матери. Фергюс не притворялся, что любит, но ни за что не стал бы так себя вести. Напротив, он с большим вниманием относился ко всем моим делам и непременно старался помочь, если случались трудности и неприятности. – Конечно, при условии, что Кэт рассказывала о трудностях и неприятностях. Душевной близости между супругами так и не возникло, но сейчас это обстоятельство не имело значения. – И он не требовал разрешения на каждый шаг.
      – Ты оскорбила мою мать.
      – Ничего подобного! Я оскорбила тебя. Она-то как раз сумела понять мое беспокойство – даже несмотря на жестокость сына. Так что не пытайся переложить на нее собственные грехи.
      – Я не жесток.
      – И при этом готов заставить терпеть близость – когда и ум, и сердце целиком поглощены беспокойством за судьбу подруги, – вместо того, чтобы попытаться облегчить это беспокойство! Да и впрямь: разве мои чувства имеют какое-нибудь значение? Для тебя жена – всего лишь средство, инструмент.
      На лице Друстана застыло ледяное выражение.
      – Не собираюсь заставлять тебя что-нибудь терпеть, а особенно близость! Сейчас же разыщу Лахлана и попрошу разрешения. Ведь ты ждешь от меня только этого, и больше ничего!
      Он вылетел за дверь так стремительно, что Кэт даже не успела ответить на выпад. Да она и не знала, что именно должна сказать в подобной ситуации. Просто очень хотела повидать Эмили. Отчаянно хотела!
      Но вот Друстан ушел, и Кэт наконец получила возможность перевести дух. Немного успокоилась и постаралась дать себе отчет в том, что наговорила в пылу обиды и возбуждения. Да, недоверие мужа действительно ранило. Но в то же время собственное тайное желание вернуться в постель – почти такое же непреодолимое, как и желание убедиться в безопасности подруги, – приводило в ужас.
      Нет, она никак не готова любить человека, который женился лишь для того, чтобы отомстить неприятелю, а сам ни во что не ставит чувства супруги.
 
      А Эмили тем временем раздумывала, не испытать ли пределы собственной свободы. Самый простой способ для этого – выйти из комнаты, тем более что тяжелый засов не был задвинут. Однако окончательного решения она так и не успела принять: в дверь постучали. Эмили поспешно открыла и увидела Кэт. Та стояла в одиночестве – в темном пледе Балморалов и с выражением глубокой озабоченности на лице. Схватив подругу за руку, Эмили втащила ее в комнату.
      – С тобой все в порядке? Чем ты так расстроена? Что случилось?
      – Ничего не случилось.
      – Вот и прекрасно. – Эмили усадила Кэт на кровать и устроилась рядом. – Лахлан сказал, что сегодня не удастся тебя увидеть. Как хорошо, что он ошибся! Уверял, что раз вы с Друстаном молодожены, то выйдете из спальни не раньше чем через пару дней. Он вообще считает, что знает все на свете. Ты это заметила? Не удивлюсь, если и твой муж окажется таким же. Ведь они оба горцы.
      Кэт кивнула. Выражение тревоги на лице сменилось интересом, даже любопытством.
      – Но ведь и он способен ошибаться, правда? Я говорю о Лахлане.
      Последнее замечание Эмили произнесла с откровенным энтузиазмом и доверительно придвинулась поближе к подруге. Она действительно была очень рада встрече, причем не только потому, что полное одиночество в крохотной комнатке на вершине башни утомляло.
      Кэт внимательно посмотрела на Эмили бархатными карими глазами.
      – Я очень волновалась за тебя.
      – А я – за тебя. – Эмили ответила таким же пристальным взглядом, опасаясь увидеть следы переживаний, а может быть, чего-то худшего. Однако ничего подобного заметить не удалось.
      – Скажи правду, не скрывай. Это было ужасно? Как ты себя чувствуешь?
      – «Это»? – переспросила Кэт с едва заметной улыбкой.
      – Ну, брачная ночь, – пояснила Эмили и выразительно закатила глаза. Можно подумать, подруга не поняла, о чем речь.
      Кэт осмотрелась, словно искала ответ в каменных стенах круглой комнатки. Взгляд наткнулся на неплотно прикрытую дверь. Она проворно вскочила, захлопнула дверь и снова уселась на кровать.
      – Ну так что же? – нетерпеливо подсказала Эмили. Молчание явно затягивалось.
      – Прошедшая ночь стала самой удивительной, самой восхитительной в моей жизни. – В голосе Кэт явственно звучали печальные нотки – они никак не гармонировали со словами.
      – Можно подумать, что тебя это вовсе не радует. – И все равно Эмили почувствовала, как с сердца упал тяжелый камень.
      – Совсем не радует. Потому что для него все оказалось иначе – уж в этом-то я уверена.
      – Он тебе сам сказал? – возмутилась Эмили. Неужели мужчина, пусть даже суровый воин, способен на такое бесчувствие?
      – Нет. Но он мне не доверяет. Не верит, что Сусанна сказала, будто бы ей разрешили охотиться на земле Синклеров.
      – Почему женщина вообще пошла на охоту в одиночестве? Разве добыча не главная обязанность мужчин?
      В этих краях все было иначе. Кэт печально покачала головой:
      – Ничего странного. Ей действительно разрешили. Потому она и отправилась охотиться в одиночестве. Ну а потом спари… встретила Магнуса, и все закончилось свадьбой. Беда лишь в том, что Друстан считает, будто Магнус сам явился на остров и захватил Сусанну против воли.
      – Просто смешно! Разве воин может переплыть море, появиться здесь и украсть женщину – так чтобы никто его даже не заметил? Если бы Сусанна оставалась за крепостными стенами, ее вообще никто бы не смог схватить. Может, они думают, что она пошла прогуляться по берегу и попалась?
      – Нет. О, все так запутанно, так сложно!
      – Что запутанно? Что сложно?
      – Запутанно похищение. А сложно объяснить, что к чему.
      – Прости. И все же постарайся. Я не буду перебивать.
      – Да нет, дело вовсе не в этом. Просто, видишь ли… ты не все знаешь.
      – А ты не можешь рассказать?! – воскликнула Эмили. Как обидно, что подруга не доверяет в полной мере – настолько, чтобы раскрыть секреты клана.
      – Если бы могла! Непременно бы все рассказала!
      – Ну так и не переживай. Скажи лишь то, что можно.
      – Так вот. Ты знаешь, что меня увезли в отместку за похищение Сусанны. По законам гор Талорк или Магнус должны были обратиться к Лахлану или Друстану за разрешением оставить Сусанну в клане Синклеров.
      – Но они этого не сделали.
      – Нет. Не сделали потому, что решили, будто Балморалы пренебрегли священной обязанностью охранять свою женщину. А значит, недостойны уважения и чести.
      – Понятно. В Хайленде живут очень гордые люди, так ведь?
      – Конечно. А крикты особенно самолюбивы.
      – Крикты? Я слышала, как Лахлан называл себя этим словом. Что оно означает? У нас в Англии его никто не знает.
      Кэт взглянула с искренним удивлением:
      – Лахлан произнес это слово… в твоем присутствии?
      – Да. А что здесь странного?
      – Ничего. Я просто удивилась. Впрочем, думаю, рассказ о нашем прошлом тебе не повредит. Еще примерно сто лет назад в Хайленде жил народ, который называл себя крик-тами. А римляне звали нас пиктами.
      – «Нас»?
      – Я тоже отношусь к криктам.
      – О, понятно! О пиктах мне кое-что известно. Они носили татуировки… наверное, такие же, как на руке и спине Лахлана. – Эмили начала сопоставлять факты. – А что, у Талорка тоже татуировка на руке?
      – Да. Но только рисунок совсем не такой, как у Балморалов.
      – А у пиктов был свой король? Прежде чем Макалпин объединил Хайленд и Лоуленд и объявил себя шотландским монархом?
      – Был. После того как он провозгласил объединение и обманом истребил членов королевского рода криктов, наш народ оказался разоренным и обездоленным. После долгих размышлений и споров совет старейшин решил присоединиться к кельтским кланам. Печальная история произошла больше сотни лет назад, и все же крикты до сих пор не смогли забыть предательство вероломного Макалпина.
      – Понятно. Потому-то они не хотят признавать власть нынешнего короля Шотландии. Даже несмотря на то что его никак нельзя обвинить в измене.
      – Никто из жителей Хайленда никогда не признавал и не признает иной власти, кроме власти собственного вождя. А нынешний король вдобавок больше англичанин, чем шотландец. Если бы не сопротивление народа, он давно превратил бы Шотландию в норманнский аванпост.
      Чувства подруги ничуть не обижали и не раздражали Эмили. Она понимала горечь и боль. Шотландия не Англия, а потому вовсе не обязана мириться с правлением короля, который всеми силами пытался насадить чуждый образ жизни. Точно так же в самой Англии многие открыто возмущались увлечением двора Францией, ее обычаями и языком.
      – Да, теперь я гораздо лучше понимаю поведение Талорка. Еще бы! Король, которого он едва терпит, смеет приказывать, на ком жениться! Конечно, твой брат оскорблен до глубины души!
      – Оскорблен? Слишком мягко сказано. А к тому же не забывай, что чувства брата в полной мере разделяет весь наш клан.
      – Кроме тебя.
      Кэт негромко рассмеялась:
      – О, и я тоже чувствовала себя глубоко оскорбленной до тех пор, пока не познакомилась с тобой. И сразу тебя полюбила.
      Эмили смущенно смахнула непрошеные слезы. Глупая сентиментальность.
      – Спасибо. Очень приятно. Ты мне тоже понравилась с первой встречи.
      Кэт крепко сжала руку подруги.
      – Даже если ты и не выйдешь замуж за брата, я буду всегда считать тебя своей сестрой.
      Одна слезинка все-таки умудрилась капнуть на руку. Эмили торопливо ее стерла и лишь после этого ответила таким же искренним рукопожатием.
      – Спасибо. Для меня ты тоже стала родной.
      – Эмили?
      – Да?
      – У меня были серьезные основания для беспокойства.
      – Какие? То, что Лахлан запер меня в этой башне? Спасибо за участие, но волноваться, право, не стоит. Сама видишь, что со мной все в порядке, да и дверь больше не заперта.
      – Если честно, то испугало не только это. – Кэт замолчала, словно пыталась подобрать нужные слова. – Мойра сказала, что сегодня утром Лахлан водил тебя на озеро и учил плавать.
      Эмили вспомнила героическое достижение – ведь она научилась лежать на воде – и улыбнулась.
      – Да. И это было прекрасно. Он учит меня плавать, чтобы я больше не боялась воды.
      – Вот как? – Кэт даже не пыталась скрыть изумление. – Чтобы ты не боялась?
      – Да-да. И только представь: грозный вождь Балморалов оказался очень терпеливым учителем. Трудно даже представить, что так может быть, но он даже ни разу на меня не закричал.
      – Понимаю… кажется, начинаю понимать. – Кэт нахмурилась, а потом вздохнула. – А если честно, то совсем ничего не понимаю.
      – О чем ты?
      – О доброте и терпении на уроках плавания… никак не вяжется с тем, что я думала о Лахлане.
      – А что ты думала о Лахлане? – искренне заинтересовалась Эмили.
      Растерянность подруги вовсе не удивила. Ей и самой никак не удавалось примирить противоречивые поступки. Разве такое возможно? Вождь приказывает похитить двух ни в чем не повинных и беззащитных женщин – лишь для того, чтобы потешить собственную гордыню – и тут же бросает все дела, чтобы помочь одной из них справиться с закоренелым страхом. Когда-то она читала об одном странном существе… кажется, оно называется хамелеон, которое способно менять окраску в зависимости от окружения. Так, может быть, Лахлан нечто подобное?
      – Знаешь, я все-таки не верю, что Сусанна способна на ложь. Для этого она слишком мила и обаятельна. – Кэт словно пыталась убедить Эмили. – Да и зачем ей врать? Если, конечно, она не боялась, что Магнус мог плохо о ней подумать. Да, пожалуй, такое объяснение возможно, даже правдоподобно. Вот только я уже успела убедить себя в том, что лгал Лахлан.
      – Что? Зачем же Лахлану лгать?
      – Да затем, что ему не терпится пойти войной на наш клан. И в то же время он боится, что сородичи обвинят его в агрессивности. Потому-то он и отправил Сусанну в полном одиночестве. А потом, когда случилось неизбежное, изобразил праведный гнев.
      – Не понимаю, с какой стати он решил, что охота непременно должна была закончиться свадьбой.
      – И все же поверь: в этом случае сомнений не остается.
      – Хм… но даже в этом случае ты приписываешь Лахлану невиданное коварство. Вряд ли он настолько плох.
      – Думаешь, он не способен на обман?
      – Не то чтобы совсем так, и все-таки, на мой взгляд, вождь слишком самолюбив и горд, чтобы суетиться. Реши он пойти на вас войной, так сделал бы по-своему и даже не задумался. Господину его склада никогда не пришло бы в голову обманывать свой народ. Я хорошо понимаю его характер: ведь мой отец так же властен.
      – Правда? – Кэт так заинтересовалась, что даже на время забыла о своих проблемах.
      – О да! Из-за его непреклонности я и попала в эту историю. Он, разумеется, предпочитает всегда и во всем сваливать вину на мачеху, но на самом деле поступает по-своему.
      – И что же он сделал на сей раз?
      – Король потребовал, чтобы все вассалы прислали воинов, а отец отправил непростительно мало. Жадность рассердила его величество, и в наказание он приказал отцу отправить одну из дочерей на север Шотландии и выдать замуж за твоего брата.
      – Так, значит, ваш король считает, что стать женой моего брата – суровое наказание? – Кэт не смогла скрыть обиду.
      – Наказание состояло в том, что вассал потерял дочь – выдал замуж без всякой выгоды для себя, – дипломатично успокоила Эмили. – Видишь ли, вождь из Хайленда вряд ли когда-нибудь станет союзником английского барона – даже если женится на его дочери.
      – Теперь понятно. – Кэт немного повеселела, по крайней мере внешне. – Но ты сказала «одну из дочерей». У тебя есть сестры?
      – Целых три. Две сводные, а самая маленькая, Марджори, – единокровная. У нас с ней общий отец. А еще у меня два единокровных брата.
      Кэт нахмурилась:
      – Так, значит, у тебя есть и мачеха?
      – Да, причем очень вредная. Но она не предаст отца так, как ваша с Талорком мачеха предала клан Синклеров. Сибил любит мужа и ужасно ревнива.
      – Тебе, наверное, было нелегко жить с ней?
      Эмили кивнула.
      – Но я очень любила сестер и братьев. А особенно Абигайл. Из-за нее я не смогу вернуться в дом отца.
      Эмили просто и искренне рассказала подруге о тревоге за сестру, о том, что непременно должна остаться в Шотландии и выйти замуж за Талорка – даже против собственной воли.
      – А тебе хотелось бы чего-нибудь иного? – уточнила Кэт, когда Эмили наконец замолчала.
      В вопросе не было ни подвоха, ни намека на ехидство, и все же Эмили почувствовала, как неумолимо краснеет. Подруга понимающе улыбнулась:
      – Ты неравнодушна к Лахлану.
      – Откуда ты знаешь? Неужели так заметно? Ведь этого не должно быть! Он груб, угрюм, нетерпелив – всегда, кроме уроков плавания. Никогда не думала, что влечение так трудно спрятать.
      И правда: сколько раз Эмили была готова придушить своего похитителя! И вот Кэт утверждает, что на самом деле он ей нравится.
      Подруга, конечно, права, и все же чувства лучше скрывать.
      – Хм. Видишь ли, дело в том, что плавать в одежде невозможно, – сухо заметила Кэт.
      – О! Ты права. Действительно невозможно.
      – Если вождю удалось убедить тебя раздеться, то ему никак нельзя отказать в настойчивости и красноречии.
      – Так оно и есть.
      На лице Кэт снова отразилось волнение.
      – Но ведь Талорк ни за что не женится, если тобой овладеет Балморал.
      – Лахлан обещал, что не нарушит девственности.
      – Слава Богу! – с облегчением вздохнула Кэт.
      Эмили с достоинством расправила плечи.
      – Я решила, что позволю ему давать уроки плавания и…и прочего. Если уж он так настроен…
      – Да, англичане и горцы Шотландии совсем не похожи друг на друга, хотя и живут по соседству. Случись подобное со мной, Талорк непременно перегрыз бы мне горло.
      Эмили вздрогнула: сравнение показалось чересчур жестоким.
      – Отец, конечно, побил бы меня… но, к счастью, он в Англии. Ну а я здесь. И когда рядом Лахлан, то чувствую себя желанной и счастливой. Хочу познать радость, прежде чем придется исполнить долг.
      Кэт понимающе, сочувственно кивнула.
      – Так ты любишь Лахлана?
      – Надеюсь, что нет.
      Кэт грустно улыбнулась:
      – Понимаю. Любовь принесла бы слишком острую боль, так ведь?
      – Да, – едва слышно согласилась Эмили.
      Чуткая подруга лучше всех могла понять чувства неопытной девушки. Брачная ночь стала откровением для Кэт, но не для Друстана, а это означало, что и ее сердце познало боль. Вряд ли воин из клана Балморалов сможет быстро осознать, какое сокровище послала ему судьба.
      Беседу подруг прервал настойчивый стук в дверь. Через мгновение она распахнулась, и на пороге во всей красе предстал Друстан. Лицо достойного воина не выражало ничего, кроме полнейшего равнодушия.
      – Пора спуститься вниз. Время обеда, – сухо оповестил он.
      – А Эмили тоже пойдет? – озабоченно спросила Кэт.
      – Да.
      Эмили радостно улыбнулась. Значит, она свободна и может выйти из комнаты! Отличная новость! К тому же предстоит встреча с Лахланом. От радостного предвкушения сердце забилось сильнее.
 
      Когда Эмили, Друстан и Кэт вошли в большой зал, вождь уже сидел за главным столом – в самом его центре. Все остальные места оказались заняты. Пустовали лишь два стула по правую руку от господина. Эмили сразу поняла, для кого они предназначены: конечно же, для Друстана и Кэт.
      Эмили огляделась в поисках свободного местечка и увидела, что можно сесть за тот стол, где сидел Ангус. Правда, там же оказался и Ульф. Хотя соседство с угрюмым недоброжелателем не радовало, выбирать не приходилось.
      Она шепнула Кэт, куда направляется, и спокойно пошла к столу Ангуса. Воин скоро заметил ее и приветливо кивнул. Эмили кивнула в ответ. Ангус бесцеремонно толкнул соседа, чтобы тот подвинулся и уступил место бывшей пленнице, а теперь уже гостье.
      Эмили благодарно улыбнулась и уже собиралась сесть, но внезапно заметила, что добрый знакомый побледнел, словно чего-то испугался. Двое других воинов тоже изменились в лице. Все трое не сводили глаз с вождя. Лахлан хмурился и не скрывал недовольства. Сам по себе этот факт не вызывал удивления. Странным, однако, казалось то обстоятельство, что еще минуту назад он выглядел куда более жизнерадостным.
      Ангус вскочил.
      – Мне кажется, мисс Эмили, что господин хочет видеть вас за своим столом.
      – Уверена, что вы ошиблись. Там не осталось места для меня.
      – По-моему, он только что приказал одному из воинов пересесть за другой стол.
      Эмили покачала головой:
      – Не может быть.
      – Так оно и есть. Я только что сам слышал приказ.
      – Но ведь в этом шуме невозможно ничего расслышать.
      В огромном зале обедали по меньшей мере человек семьдесят пять, так что разговоры и звон посуды создавали фон, который нелегко было бы перекричать.
      Эмили оперлась на руку Ангуса, чтобы переступить через скамейку и сесть рядом. Воин окаменел.
      – Прошу, мисс Эмили, – взмолился он, – не прикасайтесь ко мне! Честное слово, не хочется прощаться с жизнью!
      Эмили не поняла, при чем здесь прощание с жизнью, однако руку убрала. Неужели такой простой жест мог кому-то показаться нескромным? В доме отца никто не обратил бы на него внимания. Но здесь не Англия, а все эти люди ничем не напоминают воинов отца.
      – Простите, пожалуйста, я вовсе не хотела…
      – Господин желает, чтобы вы сели рядом с ним, – вновь произнес Ангус, на сей раз очень настойчиво.
      Эмили растерялась. Что же все-таки случилось с храбрым воином? Что вдруг так его испугало? Однако послушно повернулась и взглянула на Балморала. Удивительно, но место слева от него действительно оказалось свободным, а сам всемогущий вождь манил ее пальцем. Она застыла на месте, не зная, как поступить в неловкой ситуации. И откровенный жест, и внимание всего зала окончательно смутили. Краем глаза Эмили заметила, что Кэт снова встревожилась. Однако подруга смотрела не на нее, а на вождя. Чем он так ее испугал?
      – Мисс Эмили? – вывел ее из ступора напряженный голос Ангуса.
      – Да?
      – Может быть, проводить вас к столу господина?
      – Спасибо, Ангус, это было бы очень любезно.
      Воин кивнул и пошел впереди. Резкие, неровные движения выдавали нервозность. Едва подойдя к главному столу, он торопливо ретировался.
      Лахлан не удостоил Эмили взглядом. Он казался всецело поглощенным беседой с Друстаном. Эмили воспользовалась моментом и наклонилась к Кэт.
      – Что тебя так испугало?
      – Поговорим потом… в башне. По-моему, тебе лучше поскорее сесть.
      Эмили последовала совету подруги и устроилась рядом с вождем. И вдруг с удивлением обнаружила, что этот надменный человек наполняет ее тарелку! Как странно! Отец ни за что на свете не стал бы ухаживать ни за кем, кроме Сибил. Исключение не делалось даже для самых почетных гостей – разумеется, мужчин.
      Обед продолжался долго, и все это время Эмили пыталась понять, с какой стати Балморалу потребовалось, чтобы она села рядом с ним. Ведь он почти не обращал на пленницу внимания. Подкрепившись и выпив бокал вина, Эмили почувствовала себя гораздо свободнее и увереннее.
      Она наклонилась и тихо, чтобы не слышали окружающие, обратилась к священнику.
      – Святой отец!
      – Да, дитя мое?
      – Хотелось бы кое-что выяснить насчет вчерашней брачной церемонии.
      – Что же именно?
      – Разве церковь не настаивает на проведении обряда утром?
      – Как правило, венчание происходит именно по утрам. Такова римская традиция.
      – Но ведь вы венчали вечером! – Восклицание прозвучало очень эмоционально.
      – Такова была воля господина, дитя мое.
      – А подобный брак имеет силу? – допытывалась Эмили.
      – Уверяю тебя, брак вполне в рамках закона, – вмешался Лахлан.
      – И будет признан церковью? – не унималась Эмили.
      – Да.
      – Брачная клятва не становится менее значимой, если ее произносят не утром, а вечером, – торопливо произнес священник.
      – Все римские традиции предусматривают определенные послабления для особых случаев.
      – Правда?
      – Особенно здесь, в Хайленде, – насмешливо подсказал Лахлан.
      – Почему так?
      – Да потому что подчиниться Римско-католической церкви король решил единолично, не спросив согласия кланов.
      – Но ведь кланы должны неуклонно выполнять волю короля. Даже в том случае, если не слишком его уважают.
      – Скажете на милость! И давно так повелось?
      – Это слова измены!
      – Нет, это всего лишь слова правды.
      Все, кто слышал разговор, дружно кивнули в знак согласия. Даже Кэт. Эмили пришлось подавить желание отстаивать собственное мнение. Доказать что-нибудь не было ни малейшей возможности. Горцы воспринимали мир совсем по-другому.
      Ясно было лишь одно: все Балморалы считали, что вчера вечером Кэт вполне официально вышла замуж, а значит, стала их законной сестрой и полноправной дочерью клана.
      Слава Богу!

      Обед закончился. Эмили не могла решить, что делать. Надлежит ли ей немедленно вернуться в крохотную круглую комнатку на вершине восточной башни или можно не спешить? Лахлан покинул большой зал прежде, чем она успела спросить. Наверное, это было даже к лучшему. Раз он не отдал непосредственного приказа, то в случае недовольства можно было отговориться: сказать, что она восприняла молчание как разрешение задержаться в большом зале. Она ведь вовсе не собиралась нарушать порядок, а просто хотела найти себе дело.
      Действительно, разве невозможно было бы предположить, что отсутствие приказа сидеть взаперти предполагало некоторую долю свободы? В конце концов, Балморал не произносил лишних слов, но никогда не забывал сказать то, что требовалось сказать.
      – Друстан только что передал, что нам с тобой разрешено погулять по замку и осмотреть окрестности, – раздался за спиной голос Кэт, и Эмили быстро обернулась.
      – О, как чудесно! Я уже кое-что видела, когда ходила на озеро. Правда, должна сознаться, голова была занята не пейзажами, а кое-чем иным.
      Сейчас, конечно, у нее ни за что не хватило бы мужества уйти без разрешения. Уж очень не хотелось снова оказаться взаперти и обреченно слушать скрежет тяжелого засова.
      Прогулка началась с осмотра дворов – верхнего и нижнего. Здесь располагались мастерские: работали кожевник, гончар и кузнец. Здесь же женщины стирали, а потом сушили белье среди кустов сирени, чтобы оно впитало свежий аромат. Неподалеку слышалось конское ржание. Конюшня оказалась просторной и вместительной: больше дюжины огромных сильных лошадей – таких же, на которых девушек везли вчера, – чувствовали себя прекрасно.
      За часовней приютился небольшой домик священника. Хозяин сидел на лавочке и грелся на солнышке. Подруги с удовольствием остановились, чтобы немного поговорить.
      – Так что же, дитя мое, тебя беспокоит законность брака в глазах церкви? – участливо поинтересовался отец Павел, обращаясь к новоиспеченной супруге.
      Кэт с улыбкой покачала головой.
      – Ну и хорошо. – Пастырь похлопал Эмили по плечу. – Хорошо, что ты искренне заботишься о духовном благополучии подруги. Доброта и сочувствие радуют сердце.
      Услышав похвалу, Эмили смутилась и покраснела.
      – Кэт отнеслась бы ко мне так же, святой отец.
      Священник гостеприимно предложил зайти в дом и немного подкрепиться, однако подруги вежливо отказались, поблагодарили и продолжили путь. Через некоторое время оба двора можно было считать изученными, и Кэт попросила Эмили показать дорогу к озеру.
      Озеро находилось за крепостными стенами. Кэт храбро объяснила часовым, что эту прогулку разрешил сам Лахлан, и ворота открылись.
      Дорога заняла не больше десяти минут. Тропинка вела по живописной местности, мимо уютных домиков. Несколько женщин дружелюбно приветствовали подруг. Казалось, они рады познакомиться с молодой женой знатного воина и удивительной англичанкой. Эмили, возможно, вызывала даже большее любопытство: ведь некоторые из местных жительниц уже успели заметить ее утром, когда она шла на озеро вместе с вождем. Подумать только, наедине с этой женщиной проводил время их господин!
      – Да уж, этот клан куда приветливее Синклеров, – заметила Эмили и тут же пожалела о неосторожных словах. Конечно, теперь милая Кэт принадлежала к Балморалам, и все же по рождению она – Синклер.
      Кэт печально вздохнула:
      – Поверь, при других обстоятельствах мои сородичи встретили бы тебя куда приветливее. Честное слово!
      – Верю. Конечно, верю, – поспешила успокоить Эмили. – Наша утренняя беседа многое прояснила. Вовсе не хотела обидеть тебя неуклюжим сравнением.
      – Не волнуйся, я ни капли не обиделась.
      – Точно? Ты уверена?
      Кэт рассмеялась:
      – Конечно. Наши женщины действительно изо всех сил старались оттолкнуть тебя. А кроме того, меня не так-то легко обидеть.
      – Зато твой братец ужасно обидчив! Подумать только – разозлился, когда его обозвали козлом!
      – Знаешь, это все-таки лучше, чем лошадиная задница.
      Девушки от души рассмеялись. Так, со смехом, они и вышли на берег озера.
      – Какая красота! – восторженно воскликнула Кэт.
      Эмили потрясенно смотрела на мерцающую в солнечных лучах зеркальную гладь. Неужели у нее хватило храбрости погрузиться в эту удивительную, прекрасную, но таинственную и пугающую стихию? Да еще лежать на спине – на такой глубине, что даже Лахлану вода доходила до груди, а ее наверняка скрыла бы с головой! Поистине тот дар, который она получила сегодня утром, ни с чем не сравним! Лахлан, конечно, порою ведет себя слишком резко, самолюбиво и властно, но в то же время бывает заботливым, нежным и даже страстным. А главное, он настолько внимателен и неравнодушен, что решил помочь. И это превращает вождя в героя, пусть даже излишне заносчивого и недостаточно обходительного.
      – А завтра утром у меня снова урок плавания, – негромко заметила Эмили, словно отвечая собственным мыслям.
      – С Лахланом? – странным голосом уточнила Кэт.
      – Конечно. С кем же еще?
      – Уверена, что вы не останетесь в одиночестве. Неподалеку непременно окажутся другие воины.
      – Если сегодня утром здесь кто-то и был, то я не заметила. А потом… у Лахлана такой острый слух… шаги брата он услышал издалека, когда тот еще даже не вышел из-за деревьев.
      – И все же охрана наверняка была. – В голосе Кэт послышалась странная напряженность, которую Эмили не смогла понять.
      – Нет, что ты! Никакой охраны. Лахлан так уверен в собственной силе, что даже не думает об охране. Особенно здесь, на земле Балморалов.
      Кэт тихо вздохнула и пристально посмотрела вдаль, на лес.
      Эмили проследила за взглядом подруги, внимательно всмотрелась и заметила огромного серого волка. Конечно, хищник стоял слишком далеко и никак не мог наброситься. И все же ощущение угрозы оказалось настолько острым, что по спине побежали мурашки. Оставалось лишь надеяться, что волк сыт, а потому не попытается напасть. Ведь если животное, пусть даже и хищное, не ищет пропитания и не охраняет территорию, оно редко бывает агрессивным.
      – Я уже замужем, – неожиданно произнесла Кэт. – Вчера вечером состоялась свадьба… а за ней последовала и брачная ночь.
      – Да, я все это знаю, – удивленно ответила Эмили. Что за странный разговор перед диким зверем!
      – Произошла ошибка. Оказывается, Сусанне никто не разрешал охотиться в одиночку, да еще на земле Синклеров. Друстан – ее брат. Он утверждает, что девушку просто похитили с острова Балморалов.
      – Ты уже говорила мне об этом. – Эмили забеспокоилась и взяла подругу за руку. – С тобой все в порядке?
      – Вождь Балморалов готов принести извинения.
      Волк повернулся и исчез в лесной чаще.
      Бледная как полотно, Эмили повернулась к подруге:
      – Право, страшно!
      – Куда страшнее, чем ты думаешь. – По щекам Кэт потекли слезы. – Эмили, тебе ни в коем случае нельзя приходить сюда завтра и учиться плавать.
      – Но я хочу научиться!
      – Это опасно!
      – Да, еще сегодня утром я бы непременно с тобой согласилась. Но Лахлан так добр, заботлив и надежен! Он помогает преодолеть страх!
      – Послушай меня, Эмили! Ты не должна сюда приходить, понимаешь?
      Произошло что-то пугающее и совсем непонятное. Кэт вела себя на редкость странно.
      – Объясни почему.
      – Не могу. Не здесь и не сейчас. Просто поверь: тебе грозит серьезная опасность. Боюсь, Лахлан намерен тебя соблазнить.
      – Я уже знаю, чего именно хочет Лахлан, и сама хочу того же. Жаль, если ты не сможешь понять моих чувств. Вовсе не хочу тебя расстраивать, ведь твое мнение так много для меня значит. Ты моя единственная подруга и дорога сердцу так же, как Абигайл! И все же отказаться от мгновений счастья не хватает сил. Минуты радости так дороги! Особенно когда впереди лишь долгие годы одиночества!
      – Но Талорк отвергнет тебя, если решит, что ты принадлежала Лахлану. Пусть даже этого и не случится.
      – Талорк и так уже отверг меня.
      – Он с позором отошлет тебя обратно в Англию.
      – Он никогда не сможет узнать об уроках плавания под руководством Лахлана.
      Кэт ничего не ответила, лишь крепко сжала руку подруги и быстрым шагом пошла по тропинке прочь от озера. Всю дорогу она молчала и отказывалась замедлить шаг – до тех самых пор, пока они не оказались на вершине восточной башни, в комнате Эмили, где как можно плотнее закрыли дверь.
      – Для беременной ты слишком быстро бегаешь, – заметила Эмили. Вскачь преодолев высокую крутую лестницу, она едва дышала.
      – Таковы все волчицы.
      – Вол… кто?
      – Пришло время рассказать кое-что важное, раскрыть тайну. Слушай внимательно и постарайся понять. А еще обещай никогда и никому не говорить ни единого слова. – В глазах Кэт застыло отчаяние. – Только так ты сможешь помочь мне предотвратить войну и смерть брата – или Лахлана.
      – Что? Я не хочу смерти!
      – Помнишь, я рассказывала тебе о нашем народе, о криктах? – вдруг спросила Кэт.
      – Разумеется. Это было всего лишь сегодня утром. Я англичанка, и у меня хорошая память.
      Кэт пропустила мимо ушей нечаянную колкость; волнение охватывало все сильнее.
      – Да, и к тому же ты человек, а я нет. Вернее, не в полной мере.
      Беспокойство заставило Эмили встать и заботливо усадить подругу на кровать.
      – Ты совсем потеряла рассудок! Все эти события – да еще во время беременности! Подожди, я налью воды; может быть, немного успокоишься.
      – Я совершенно спокойна и в здравом уме. Эмили, ты должна, обязана мне поверить! – В глазах Кэт зажегся дикий огонь. – Сядь и слушай. Умоляю!
      Такую просьбу нельзя было не выполнить. Эмили села.
      – Дело в том, что крикты – оборотни.
      – Оборотни? – Голос Эмили прозвучал слабым эхом.
      – Они имеют два воплощения, две формы: звериную и человеческую.
      О нет! Только не это! Прошедшая ночь оказалась роковой для Кэт и разрушила ее разум. Как жаль, что Эмили так поздно это заметила! Сейчас она смотрела на милую шотландку в упор и не знала, что сказать, чем помочь. Да и можно ли еще что-нибудь сделать?
      – Тебе приходилось слышать рассказы о волках-оборотнях? – строго, словно испытывая, спросила Кэт.
      – Да, – едва слышно пролепетала Эмили, из последних сил стараясь побороть ужас.
      Видеть подругу в таком состоянии было и тяжело, и страшно. Окажись рядом Лахлан или Друстан, обоим не поздоровилось бы. Ведь это они повергли Кэт в состояние безумия! Они затеяли всю эту нелепую клановую месть!
      – Да, таковы крикты. Волки и волчицы. А тот огромный серый волк, которого мы видели на озере, – мой брат Талорк.
      Не ведая разрушительных мыслей Эмили, Кэт упорно продолжала рассказ, добиваясь понимания. Убежденность подруги оказалась настолько заразительной, что вскоре Эмили почти поверила.
      – Некоторые из наших сородичей не властны над изменениями до тех пор, пока не познают физическую близость. Но Талорк способен перевоплощаться по собственной воле с раннего детства – со своего первого полнолуния. И я тоже. Наша мать была белой волчицей; от нее мы и унаследовали священный дар.
      – Белые волки владеют своей формой и могут ее изменять? – растерянно переспросила Эмили просто для того, чтобы что-нибудь сказать. Тем временем она лихорадочно пыталась решить, как следует реагировать на рассказ Кэт.
      – Да. В этом их преимущество.
      – Понятно.
      Кэт горестно сжала руки:
      – Ты не веришь мне, так ведь?
      Не в силах скрыть слезы, Эмили покачала головой:
      – Подумай сама, как же можно поверить? Ты сейчас пересказываешь детские сказки, а не говоришь правду. Пожалуйста, Кэт, успокойся и подумай. То, в чем ты пытаешься меня убедить, просто невозможно!
      – Еще как возможно! Не плачь, Эмили. У меня есть доказательства.
      – Доказательства?
      – Да. К сожалению, во время беременности перевоплощение невозможно, и все-таки давай кое-что вспомним.
      – Что же, давай.
      – Ну, например, помнишь, как вчера, в нашем лесу, я услышала то, чего не могла слышать ты? Или сегодня утром – ты сама сказала, что Лахлан издалека услышал шаги брата.
      – Да, так оно и было.
      – Вот это черта оборотней.
      – Изощренный слух?
      Нет, такого не могло быть. И все же и Кэт, и Лахлан действительно слышали невероятно тонко. И это при том, что она сама отнюдь не жаловалась на слух.
      И все же – вдруг она готова поверить в невероятное лишь потому, что иначе пришлось бы признать безумие подруги?
      – И это еще далеко не все, – искренне продолжила Кэт. – Мы несравнимо сильнее, быстрее и выносливее обычных людей.
      С этими словами она неожиданно соскочила с кровати. Эмили не успела даже глазом моргнуть – заметила лишь смазанное в пространстве пятно, а подруга оказалась у противоположной стены.
      – Ну что, видела? – потребовала ответа Кэт.
      Эмили снова покачала головой. Поверить невозможно, и все же Лахлан тоже исполнял этот фокус. И тоже называл себя криктом. Нет, в голове эти чудеса никак не укладывались. Наверное, с ума сошла не Кэт, а она сама.
      Кэт вновь стремительно метнулась – и вот уже оказалась у входа в уборную. Эмили лишь озадаченно протирала глаза.
      Кэт рассмеялась, однако смех оказался не слишком веселым.
      – Ты не успеваешь даже проследить. Да, мы движемся с невероятной скоростью. Конечно, сейчас мне не положено так бегать. Друстана, например, это очень расстраивает. Он боится, что я упаду и пораню ребенка.
      – А такое возможно? – глупо уточнила Эмили. Разум отказывался воспринимать то, что видели глаза.
      – Наверное, возможно. В том случае, если я упаду. Но только я не собираюсь падать.
      Кэт неторопливо подошла к кровати, села рядом с подругой и крепко, до боли, сжала ее руку.
      – Ты должна, обязана поверить! Тот волк, которого мы видели, – Талорк! Он слышал каждое наше слово. Слышал, что завтра утром Лахлан снова приведет тебя на озеро. Одну. Тебе нельзя идти, Эмили. Талорк непременно нападет на соперника, и один из них погибнет в поединке.
      – Как могло случиться, что Талорк появился на острове, а Лахлан даже не подозревал о его присутствии?
      – Очень просто. Брат приплыл в волчьем обличье. Он очень хорошо умеет маскировать запах. В этом он намного превзошел меня – я даже не ожидала, что можно достичь подобного искусства.
      – Невероятно, – прошептала Эмили, – ведь расстояние огромно. – И все же какая-то часть ее мозга уже сдалась и начала верить услышанному. Причудливые, разрозненные впечатления жизни в Хайленде постепенно складывались в единую картину и с рассказом Кэт обретали смысл.
      – Да, я знаю, что невероятно. И все же так оно и есть. Крикты очень выносливы. Они существуют на свете столько же, сколько и все остальные народы, но только умело скрывают чудесный дар.
      – Зачем скрывают? И как могло случиться, что Макалпин предал пиктов… извини, криктов, если они гораздо сильнее обычных людей?
      – Сила решает далеко не все. Макалпин тоже был криктом, но не оборотнем. Подобное отклонение иногда случается, если ребенок рождается от оборотня и человека. Его мать была волчицей, а отец – простым шотландцем. И ему досталась лишь звериная хитрость – больше ничего. Ну а рядом оказались оборотни из числа тех, кто был готов предать свой народ ради власти. Сотни лет смыслом нашей жизни была война, и она трагически сказалась на численности народа. Предательство Макалпина погубило великое множество талантливых оборотней. Вот тогда-то мы и решили присоединиться к кельтским кланам. Только путем слияния можно было спасти народ. Только в поддержке извне и заключалась единственная надежда на будущее.
      – Но ведь оборотни есть не во всех кланах?
      – Нет. Далеко не во всех. Сейчас уже нас стало гораздо больше, и все-таки до сих пор лишь один из десяти кельтов – оборотень. Но если в клане живет стая, можно не сомневаться, что вождь непременно крикт. Мы не выносим чужой власти.
      – Все так странно! – воскликнула Эмили. Теперь уже история казалась куда более убедительной.
      – Ты должна поверить. – Кэт опустилась на колени, и бесхитростное доказательство победы над гордостью подействовало так же мощно, как и сам рассказ. – Умоляю. Завтра тебе придется всеми силами, любым способом удержать Балморала вдали от озера.
      – Ничего не выйдет, – прошептала Эмили. Сейчас она чувствовала себя худшей из подруг, настоящей предательницей. – Сегодня я пыталась отговорить, но ничего не получилось. Вождь невероятно самоуверен и всегда поступает по-своему.
      – Ты должна. – Не поднимаясь с колен, Кэт с силой стукнула кулаком по полу. – Не сомневаюсь, что все получится. Он хочет тебя, Эмили. И открыто показал клану свою волю, а это говорит о многом. Он послушается тебя, иначе просто не может быть. – В голосе чувствовалась и убежденность, и безысходное отчаяние.
      Эмили постаралась сосредоточиться и как следует подумать, чем можно спасти положение. Но впечатлений оказалось так много, что мысли путались.
      – Ты сказала, что Лахлан открыто проявил свою волю. Что это означает?
      – Он сделал это за обедом. Особым образом зарычал. Ты не могла расслышать. Тон был предназначен лишь оборотням. В частности, Ангусу – ведь ты взяла его за руку. А потом Лахлан приказал, чтобы ты села рядом с ним. Разве сидеть за столом бок о бок нормально для вождя и пленницы?
      – Я решила, что это всего лишь одна из особенностей Хайленда, – призналась Эмили.
      – Вряд ли Лахлана радует собственное вожделение. Но все же он счел нужным обозначить права, чтобы ты не досталась никому другому.
      – Потому что я обещана Талорку?
      – Если Лахлан решил не расставаться с тобой, то Талорк уже ни при чем.
      – Но он вовсе не думает об этом.
      – Как раз об этом-то он и думает.
      Эмили не могла согласиться.
      – Балморал обещал, что никто из воинов не сможет сделать меня своей. Так что вполне возможно, что рычание, о котором ты говоришь, означало именно это.
      Кэт задумчиво покачала головой:
      – Вполне достаточно было бы лишь одного-единственного слова, и никто из воинов не осмелился бы ослушаться. Вождь клана потому и остается вождем, что авторитет его непререкаем. Это известно всем.
      – Ничего не понимаю.
      – Я сама понимаю далеко не все, – призналась Кэт. Сейчас она казалась спокойной – впервые с той минуты, как на берегу озера появился волк. – В стае Балморалов многое происходит не так, как у нас. Например, физическая близость не означает обязательств на всю жизнь – если, конечно, не идет речь о рождении ребенка.
      – А что, у меня может быть ребенок от Лахлана?
      – Если вы окажетесь истинно близки, то почему бы и нет?
      – А что это значит, «истинно близки»?
      – Видишь ли, когда акт любви происходит между оборотнем и человеком, порою они обретают способность мысленно слышать голоса друг друга, общаться без слов. Лишь в этом случае союз приносит дитя.
      Мысленно слышать голоса? О подобном иногда говорили маги, но Сибил неизменно и решительно отвергала «глупые выдумки шарлатанов». А Эмили искренне считала, что способность услышать в собственной голове чей-то голос ничуть не удивительнее, чем способность людей превращаться в волков.
      – А как дети появляются у оборотней?
      – Если спаривание происходит в период течки, то беременность практически неизбежна. Мне еще не приходилось слышать, чтобы этого не случилось. Проблема, однако, в том, что течка у волчиц наступает редко, да и по природе своей мы слишком независимы. До того как крикты присоединились к кельтским кланам, некоторые из женщин-оборотней проживали жизнь, так и не познав физической близости с мужчиной.
      Интересная особенность. Стоит ли удивляться, что народ выживает с таким трудом?
      – Но чтобы зачать ребенка, оборотням не нужна та самая истинная близость, о которой ты только что говорила?
      – Нет. Но они способны ее испытывать и передавать мысли на расстоянии. Более того, на их долю достаются и иные последствия истинной близости.
      – Какие же?
      – Как только крикты обретают настоящую любовь, они уже не в состоянии сблизиться ни с кем иным – до самой смерти любимой или любимого.
      – Не в состоянии? Разве такое бывает? Мне не верится, – задумчиво произнесла Эмили. Впрочем, сама тут же пожалела о сказанном. С каждой минутой история Кэт казалась все более и более правдоподобной.
      – Мысленные разговоры действительно представляются странными, – заметила Кэт таким тоном, словно все остальное в ее рассказе было вполне обычно и очевидно. – Мне ни разу не доводилось в них участвовать. Да и родители мои не познали истинной близости. Говорят, иногда друг друга слышат не только супруги, но и другие члены семьи. У нас этого нет: я не слышу Талорка, а он не слышит меня. Там, на озере, я даже не ощущала запаха, пока брат намеренно его не усилил. Он специально послал мне весть.
      – Так он приплыл сюда, чтобы спасти тебя?
      – Нет, не меня. Он слишком уважает законы брака, а потому не станет оспаривать право Друстана. Конечно, речь может идти о войне, но пока, к счастью, брат ведет себя мирно. Думаю, ему нужен мой ребенок. Еще один воин для клана Синклеров.
      – Но это же дикость, варварство! Он не сможет забрать у тебя ребенка!
      – Лишь до тех пор, пока малыш не родился.
      – И после рождения тоже!
      – Даже не знаю, что случится, когда малыш появится на свет. Отдать ребенка выше моих сил. Я уже так нежно его люблю! Но из-за младенца может разгореться война, даже если ее не вызовет наше с тобой похищение.
      – А что, если родится девочка?
      – Ничего не изменится. Девочек ценят как будущих матерей, способных родить новых воинов. Ну а мальчиками дорожат за способность сражаться.
      – У людей все точно так же, – задумчиво заметила Эмили.
      О Боже! Неужели она все-таки поверила и готова принять эту невероятную историю?
      – Да, до некоторой степени отношение совпадает, – грустно согласилась Кэт.
      – И что же нам делать?
      – Не знаю. Но гибели одного из вождей допустить нельзя.
      – А как ты думаешь, Талорк мог оказаться на озере рано утром? – с тревогой спросила Эмили. Одна лишь мысль о том, что Синклер мог увидеть ее обнаженной рядом с Лахланом, показалась нестерпимой.
      – Вполне возможно. Но прежде чем бросить Лахлану вызов, брат решил выяснить, где я и что со мной.
      – Теперь ему все известно.
      – Да.
      Эмили лихорадочно искала выход.
      – Может быть, я смогу удержать Лахлана в замке, если предложу ему себя?
      Кэт убежденно покачала головой:
      – О нет! Вот этого делать нельзя. Зря я сказала о его вожделении к тебе. Использовать страсть – слишком несправедливо, слишком жестоко!
      – Нет, ты не все поняла! Желание Лахлана мне очень приятно! Ведь всю свою жизнь я провела в тени новой семьи отца, а рядом с Лахланом словно внезапно попала в тепло ярких солнечных лучей. Знаю, что подобное счастье долго продолжаться не может: слишком много помех и препятствий, – и все же хочется взять от неожиданной страсти как можно больше. Ты считаешь мое чувство порочным?
      – Вовсе нет. Считаю тебя очень смелой. Но в то же время Лахлан мог бы на тебе жениться – если бы захотел.
      – Из твоего рассказа следует, что у меня может не быть детей. На такое будущее ни один мужчина добровольно не согласится, а вождь клана – тем более.
      Кэт грустно кивнула:
      – К сожалению, ты права. Многие крикты отвергают возможность брака с людьми именно по этой причине. И еще из-за возможности рождения не оборотня, а простого человека.
      – Ты полагаешь, такое тоже может произойти?
      – Конечно. Мать Лахлана скорее всего не обладала священным даром: ведь Ульф – обычный человек.
      – Ульф не крикт?
      – Волка в нем нет. Это точно.
      – О! Но откуда тебе известно, что человеком была именно мать?
      – Дело в том, что отец возглавлял клан, так что он-то наверняка нес в себе звериное начало.
      – Так, значит, ни один из кланов, включающих криктов, не допускает к власти человека?
      – Во всяком случае, мне о подобных случаях ничего не известно. В принципе, наверное, такое возможно, однако представить очень трудно.
      Эмили окончательно растерялась.
      – Может быть, тебе стоит завтра сходить на озеро и попробовать поговорить с Талорком?
      – Это было бы ошибкой. Ведь я не знаю наверняка, зачем он здесь. Может быть, просто проверяет меня. Боюсь, заберет с собой – до тех пор, пока не получит официальной просьбы руки или пока не родится ребенок. В этом случае Балморал скорее всего объявит войну. А может быть, Талорк сам намерен объявить войну – в том случае, если брачные узы не вызывают у него доверия. Не знаю; гадать опасно.
      Кэт говорила печально, и в голосе ясно слышалась безысходность.
      – Я ни за что не утаила бы новость от Друстана, но разве допустимо предать брата? Тем более что мотивы его появления мне неизвестны.
      Эмили хорошо понимала мучительные сомнения и искренне сочувствовала подруге.
      – Если завтра мне все-таки удастся удержать Лахлана от урока плавания, тогда и волноваться не о чем. Твой маленький обман никому не повредит.
      – По-твоему, в этой лжи нет ничего плохого?
      – Конечно, нет!
      – Означают ли твои слова, что ты мне наконец поверила?
      – Не могу сказать, что верю всей душой. Слишком много нового, неожиданного, даже невероятного, – честно призналась Эмили. – И все же отвергнуть твои слова невозможно, как невозможно и оспорить.
      Кэт кивнула.
      – Есть еще одно обстоятельство исключительной важности. Прошу, держи в секрете все, что узнала об истинной природе криктов.
      – Почему же?
      – Мало кому из сородичей-людей известна двойственная натура соплеменников. А те, кто об этом узнает, охраняет секрет ценой жизни. Стоит им проговориться, наказанием окажется смерть.
      Эмили почувствовала, как бледнеет.
      – Понятно, – едва слышно пролепетала она.
      – В тайну мог посвятить тебя лишь Талорк – ведь он твой суженый. Но ни в коем случае не я.
      – Неужели тебя могут убить за то, что ты рассказала мне правду о своем народе?
      Кэт отчаянно сжала руку подруги.
      – Надеюсь, до этого все-таки не дойдет. Опять-таки потому, что ты обручена с Талорком.
      – И все же ты сомневаешься. Значит, открыв тайну, ты рискуешь жизнью?
      – Что же еще оставалось делать? Как убедить тебя?
      – Ни за что не предам тебя, Кэт.
      Милая шотландка доверчиво улыбнулась:
      – Знаю и верю.
      Вскоре в дверь постучал слуга и сообщил, что Друстан ждет жену в своих покоях.

      Мысли проносились в голове Эмили, словно пчелы, взбудораженные неосторожным пасечником.
      Их, казалось, так много, что трудно было остановиться хотя бы на одной. Образы и слова смешались в странную пеструю массу, еще более запутанную, чем учебник латыни. Ах, если бы каким-то чудом рядом могла оказаться мудрая аббатиса! Она-то наверняка помогла бы разобраться в сложной ситуации – так же как помогала понять язык церкви.
      Голые каменные стены маленькой комнатки не просто обступали – они отчаянно давили. Эмили соскочила с кровати. Нужно срочно выйти из башни, глотнуть свежего воздуха!
      По крутой лестнице пришлось спускаться медленно, осторожно, чтобы не скатиться кубарем. Вынужденная осмотрительность оказалась полезной – мысли начали постепенно успокаиваться и обретать видимую форму.
      Первым зримым образом, за который можно было ухватиться, оказался чудовищный волк-оборотень из тех бесконечных сказок, которые каждый вечер рассказывала возле кухонного очага добрая экономка. Старая шотландка так живо, так подробно описывала пугающее создание, что в конце концов фантастический герой начал являться во сне. Маленькой девочкой Эмили даже мечтала стать такой же сильной и отчаянной, чтобы больше никогда не пришлось бояться – никого и ничего.
      Не дрожать у воды. Не пугаться отцовского гнева. Не думать о подозрительности и ехидстве Сибил. Не терять рассудок от жутких мыслей о смерти, которая так жестоко отняла у нее любимую маму. Как хотелось стать независимой, уверенной, гордой!
      И все же даже в самых смелых фантазиях трудно было представить, что на жизненном пути встретится кто-то, самоуверенно считающий себя похожим на сказочных оборотней. Кэт называла себя волчицей, а Лахлана – волком. От одного воспоминания о рассказе подруги руки покрылись гусиной кожей, а по спине побежали мурашки.
      Поцелуи Лахлана приносили доселе неведомое изысканное наслаждение и заставляли мечтать о новых безрассудно-смелых прикосновениях. Но ведь если Кэт говорила правду, то получалось, что Эмили мечтала о ласках зверя. Неужели она настолько порочна? Нет, Лахлан не зверь… вернее, не совсем зверь. Он человек, способный принимать облик зверя. А ведь это совсем другое, разве не так?
      У подножия лестницы Эмили вновь оказалась в полной растерянности. К счастью, дверь на улицу оставалась открытой. Эмили помнила, что она была неподъемно тяжелой. Кэт, словно между прочим, отстранила подругу и толкнула ее сама. Тогда Эмили решила, что просто не знает какого-то секрета. Теперь же спрашивала себя, не таится ли секрет в волчьей силе.
      Обдумывая эту новую загадку, Эмили кивнула стоявшим на крыльце воинам. Внимательно всмотрелась: кто из них оборотень, а кто просто человек? Нет, никаких видимых различий заметно не было. Как же определить? Существует ли надежный способ? По каким признакам Кэт узнала, что Ульф – человек? Воины, в свою очередь, ответили недвусмысленными взглядами: должно быть, решили, что красотка кокетничает. Эмили покраснела и поскорее отвернулась. Если бы она так уставилась на кого-нибудь из воинов отца, Сибил наверняка хватил бы удар.
      Эмили постаралась переключить внимание, но остановиться уже не могла: всех и каждого, кто оказывался рядом, разглядывала с пристальным интересом. Кэт сказала, что лишь немногие из членов клана обладали таинственным даром. Так как же определить, кто оборотень, а кто нет? Никаких явных отличий не существовало. Так, может быть, все вокруг просто люди? Предположение, конечно, логичное, и все же вряд ли верное.
      Многое из сказанного Лахланом свидетельствовало, что он считал себя больше чем человеком. Если вождь действительно был оборотнем, то слова оказывались чистой правдой. Конечно, давала себя знать и очевидная самоуверенность. Но даже в этом случае… и внешность, и поведение ярко свидетельствовали, что дело не просто в заносчивости и тщеславии могущественного вождя. Сколько раз он упоминал о внутреннем звере! А поразительно тонкий слух? А удивительное обоняние?
      Эмили отправилась на кухню и спросила, не найдется ли для нее какой-нибудь работы. Дела, к сожалению, не нашлось, но зато удалось познакомиться с кухарками. Нельзя сказать, что женщины излучали симпатию. Скорее они отнеслись к новенькой со сдержанным интересом. Впрочем, шотландкам очень польстило ее стремление запомнить их сложные имена, равно как и комплименты в адрес недавнего обеда.
      Эмили вышла из кухни и вдалеке увидела священника. Правда, святой отец ее не заметил. Хотелось выяснить насчет оборотней; спросить, действительно ли некоторые из членов клана – волки. Он наверняка знал правду. И все же безопасность Кэт показалась важнее. Пугала сама мысль о возможности навлечь на любимую подругу подозрение в измене.
      Эмили со страхом думала, что с той может произойти что-нибудь плохое: например, реализуются угрозы, которые принес с собой Талорк. Правда заключалась в том, что этот угрюмый вождь вел себя далеко не так прямолинейно и даже грубо, как Лахлан. И все же существовала заметная разница: Эмили не испытывала к Синклеру того несомненного чувства, которое так влекло ее к Балморалу. Кэт, однако, искренне любила брата и, должно быть, отчаянно за него волновалась.
      Несмотря на мучительные сомнения в реальности оборотней, предстояло приложить усилия и попытаться удержать Лахлана в замке.
      Приняв твердое решение, Эмили немного успокоилась и направилась обратно в комнату, чтобы привести себя в порядок перед ужином. По дороге между делом помогла детям, которые тащили из колодца тяжелые ведра с водой.
 
      Кэт ждала возвращения Друстана. Сидела на скамейке и не спеша, старательно расчесывала густые волнистые волосы.
      Узнав о том, что муж хочет ее видеть, она первым делом подумала о новых любовных утехах. Теперь, когда Эмили уже не грозила прямая опасность, перспектива вовсе не отталкивала. Напротив, восхитительная ночная близость казалась желанной – особенно сейчас, когда появление на острове Талорка угрожало серьезными неприятностями.
      Однако все оказалось иначе. Друстан пришел в сопровождении экономки – суровый, неприветливый и холодный. Сухо и официально сообщил, что отныне Кэт предстоит вести хозяйство в замке, поскольку вождь не женат. Изложив задачи, супруг тут же ушел.
      Марта подробно рассказала новой госпоже о сложном устройстве огромного замка и показала все закоулки – от башен до подвала. Владения Балморала оказались в несколько раз больше владений брата, и это обстоятельство приводило в растерянность. Внизу, как раз под покоями Друстана, помещалась казарма, в которой жили не меньше двух дюжин воинов. Сама экономка вместе с мужем и двумя детьми занимала комнаты, расположенные рядом с большим залом. Апартаменты вождя располагались над большим залом, возле открытой галереи. Разговорчивая Марта не преминула добавить, что галереей не пользовались с тех самых пор, как умерла достойная матушка вождя.
      Кэт представила, как они с Эмили прогуливаются по галерее в окружении целой ватаги детишек. Картина оказалась настолько яркой, увлекательной и жизненной, что захватила целиком. Слова Марты воспринимались с трудом. Пришлось зажмуриться, чтобы прогнать заманчивое видение. И все же оно упорно возникало снова и снова, как будто подсказывая, что Бог послал Эмили в Хайленд вовсе не для Талорка, а для вождя клана Балморалов.
      Наверное, это было всего лишь своеволие мечты – и все-таки, едва Кэт вернулась к себе и прилегла отдохнуть, образы тут же настойчиво явились вновь. Ночь прошла почти без сна, и теперь беременность диктовала свои условия и требовала дополнительного отдыха.
      Кэт проснулась, взволнованная и одновременно заинтригованная сновидением.
      Друстан до сих пор не вернулся.
      Эмили обмолвилась, что Лахлан не ждал появления Друстана на службе раньше чем через два дня. Это означало, что из-за свадьбы воина освободили от обычных обязанностей. Но, судя по всему, не заметив в жене особого энтузиазма, Друстан самостоятельно решил вернуться к работе. Кэт и сама не понимала, отчего так расстраивается, но все же с трудом сдерживала слезы и всеми силами пыталась отвлечься от грустных мыслей.
      Надо сказать, поводов для серьезных размышлений вполне хватало. Начать с того, что без разрешения вождя она раскрыла секрет клана – да еще обычному человеку. Означало ли это, что теперь следовало признаться в содеянном Лахлану? Будь на его месте Талорк, Кэт непременно бы призналась – как бы ни гневался и ни кричал брат. Ему она безгранично доверяла. А вот подобного доверия к новому господину до сих пор не испытывала.
      А может быть, необходимо рассказать о проступке Друстану? Он, конечно, обо всем расскажет вождю. Надо ли сообщить о появлении на острове Талорка? От этой мысли сердце пронзила мучительная боль. Да, верность новому клану требовала сказать правду. И все-таки как это сделать? Разве подобное предательство возможно? Стоит раскрыть тайну, как стая тут же бросится на поиски врага. А когда найдет, в живых ни за что не оставит.
      Если рассказать Друстану об откровенной беседе с Эмили, то придется соврать насчет побудительных мотивов. Что страшнее – ложь или молчание? По отношению к супругу и то и другое выглядело некрасиво, даже непорядочно. И все же выхода не было.
      Кэт настолько глубоко погрузилась в собственные мысли, что заметила Друстана лишь тогда, когда тот оказался прямо перед ней, и от неожиданности даже вздрогнула.
      – Ой! Ты вернулся!
      Друстан положил тяжелые ладони на плечи жены и большими пальцами провел по ключицам, словно подчеркивая обладание. Густые брови озабоченно сошлись у переносицы. Зеленые глаза смотрели так пристально, как будто пытались проникнуть в потаенную глубину души.
      – Хорошо себя чувствуешь?
      – Да, все в порядке, – торопливо успокоила Кэт, опасаясь, что супруг прочитает ее мысли. – Что тебя взволновало?
      – Ты не слышала, как я вошел.
      – С чего ты взял?
      Друстан насмешливо улыбнулся, но ничего не ответил. Разумеется, она его не слышала. Это было совершенно очевидно. А едва заметила, подскочила, как ошпаренная кошка. Так стоило ли удивляться вопросу? Ведь Друстан не мог читать ее мысли. Даже если бы между молодоженами возникла истинная близость, все равно они не получили бы возможности мысленного проникновения. Смогли бы слышать лишь молчаливое обращение супруга.
      А они с Друстаном вовсе не были истинно близки. Увы, она досталась ему всего лишь как трофей, как выкуп за украденную сестру. И ничего больше.
      – Я… – начала было Кэт, но тут же замолчала. На груди мужа кровоточила глубокая рана, на руке чернел огромный синяк. Вдобавок он с головы до ног был покрыт грязью. Кэт мгновенно стряхнула с плеч руки мужа и, словно пружина, вскочила на ноги.
      – Что случилось? Ты дрался? – Горло сжалось от невообразимого ужаса. Неужели Талорка все-таки обнаружили?
      Друстан взглянул озадаченно, явно не понимая бурной реакции на столь незначительные раны.
      – Просто тренировался с воинами.
      – О! – Чувство облегчения оказалось столь же бурным, как и недавняя тревога.
      – Сейчас намочу полотенце и попробую очистить раны.
      – Рану. Она всего одна. Но если хочешь, можешь вымыть меня целиком.
      Призывная интонация снова взбудоражила и без того напряженные нервы Кэт. И озабоченность, и легкая насмешка в голосе мужа звучали куда приятнее, чем непреодолимая холодность.
      Кэт метнулась через всю комнату к столу, на котором стоял кувшин, неуклюже наполнила таз, расплескав при этом немало воды.
      – С удовольствием вымою… если процедура доставит тебе удовольствие.
      – Правда? Так что же, прикасаться ко мне не так противно, как терпеть мои прикосновения?
      Кэт быстро обернулась и удивленно заглянула в зеленые глаза. Хотя лицо выглядело бесстрастным, в них пылал яркий огонь. Кэт почувствовала, как неумолимо тает.
      Она твердо выдержала взгляд и не отвела глаз.
      – Сегодня утром я вовсе не имела в виду, что твои ласки не доставляют удовольствия.
      – И все же сказала именно это – открыто и прямо.
      Друстан скрестил руки на груди и прислонился к стене в непринужденной, расслабленной позе.
      – Но я говорила вовсе не о том.
      Густые брови вопросительно поднялись.
      – Ах так? О чем же?
      Кэт подошла и принялась осторожно стирать грязь со щеки мужа. Тело молниеносно отозвалось на близость, но Кэт не поддалась предательскому порыву.
      – Просто очень беспокоилась о судьбе подруга и обиделась: ведь ты даже не заметил моей тревоги и не захотел облегчить страх. Наслаждение интересовало тебя куда больше!
      – Так, по-твоему, борьба со страхами входит в мои обязанности?
      – Когда это возможно, да. – От старания Кэт прикусила губу и принялась бережно, едва касаясь, обмывать рану на груди. К счастью, она оказалась не слишком глубокой и кровь уже успела засохнуть.
      – Так что же, Фергюс нежно заботился о твоих чувствах?
      – Мне редко доводилось посвящать его в свои страхи. Просто не возникало необходимости.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что этот идеальный муж, воплощение супружеских добродетелей, вовсе не был настолько дорог тебе, как казалось еще сегодня утром?
      – Да, это правда.
      – Значит, вы так и не достигли истинной близости?
      Кэт закончила обрабатывать рану на груди и начала мыть руки.
      – Нет.
      – Странно. Сегодня утром мне показалось, что твой первый муж – далекий и недостижимый идеал.
      – Ты же Балморал, да к тому же еще и волк. Это означает, что подобные мысли тебе неведомы.
      – Неужели?
      Кэт рассмеялась. Смех прозвучал чувственно, чуть хрипловато – так подействовали прикосновения, которые должны были казаться совершенно невинными.
      – Конечно. Ты же еще более самонадеян, чем мой брат.
      Друстан положил ладони на округлившуюся талию.
      – Это упрек?
      Кэт облизнула губы. Полотенце застыло в воздухе.
      – Нет.
      – Я вовсе не хотел смущать тебя в присутствии матушки.
      – Спасибо, что сказал. Это важно. Понимаю, что наш брак – результат не совсем обычных обстоятельств, и все же это брак, и ничто иное. А потому очень хотелось бы, чтобы свекровь относилась ко мне по-доброму.
      – Ты ей очень понравилась. Считает, что ты просто замечательная.
      Кэт не слишком поверила утверждению, но стремление сказать приятное порадовало.
      – Спасибо.
      – Утром тебя обидели слова о желании поскорее вернуться в постель?
      – Очень обидели.
      – Но я вовсе не собирался пренебрегать твоими переживаниями. Потому и сказал, что Лахлан не сделает англичанке ничего плохого.
      Друстану хотелось, чтобы Кэт поверила сразу и безоговорочно. Но этого не произошло. Она тяжело вздохнула:
      – Этого было мало. Чтобы успокоиться, требовалось срочно повидать Эмили и удостовериться, что все в порядке.
      – Ну и что, удостоверилась? Подружку никто не обидел?
      – Да, все очень хорошо. Лахлан действительно учит ее плавать.
      – Видишь, твои страхи оказались безосновательными. Надо было поверить мне на слово.
      – Разве я могла это знать?
      – Но ведь я твой супруг.
      – И что же из этого следует? Ты супруг, но жена для тебя ничего не значит… как личность. Просто средство, орудие мести. Твой господин хотел ответить оскорблением на оскорбление и для этого выбрал меня, сестру обидчика. – Кэт попыталась было освободиться, но не тут-то было.
      – Ты принадлежишь мне. И прав на месть клану Синклеров у меня ничуть не меньше, чем у Лахлана.
      – И потому ты не мой супруг, а мой похититель. А свадьба – всего лишь способ мести: и твоей, и господина.
      – Я твой супруг, – упрямо, настойчиво повторил Друстан.
      Кэт опустила глаза. Он прав. Хорошо это или плохо, а именно с этим человеком-волком ей предстоит провести жизнь.
      – Да, ты мой супруг. Согласно закону церкви, – не удержавшись, добавила она.
      – А еще – согласно твоей клятве и твоему собственному признанию не далее чем вчера вечером.
      Кэт решила не отвечать на выпад.
      – Но ведь ты не испытываешь ко мне никаких чувств?
      – А тебе хочется, чтобы я их испытывал?
      – Какой женщине этого не хочется? В конце концов, я твоя жена. Нам предстоит провести рядом немало лет.
      – Ты не откровенничала с Фергюсом. И все же позволь спросить: он любил тебя?
      Кэт и вправду этого не знала. Если и любил, то ни разу не признавался в своем чувстве.
      – Он был внимателен.
      – А я нет?
      – Ты отмахнулся от моего страха за Эмили так, как будто он ровным счетом ничего не значил.
      – Я же сказал: страх безоснователен. И все же согласился поговорить с Лахланом за обедом, хотя сначала планировал не выходить из спальни по крайней мере дня два. Это называется «отмахнулся»?
      – Но…
      – Ты слишком нетерпелива.
      – А ты слишком непонятлив. Я боялась за Эмили, неужели не ясно?
      – Если бы доверилась мне, то бояться было бы нечего.
      – Как я могу тебе довериться?
      – Я твой муж, – снова повторил Друстан, словно неоспоримый факт мог решить все проблемы.
      – Из мести.
      – Разве имеет значение, почему именно мы женаты? Ты моя жена, и этим все сказано. Не какая-то случайная женщина, которой довелось согреть мою постель.
      Тебе предстоит рожать мне детей и оставаться рядом до последнего дыхания – и в радости, и в горе.
      – Хочу доверять тебе, – призналась Кэт. Конечно, лучше быть уверенной в том, что твои чувства и желания что-то значат для мужа, что он старается действовать в твоих интересах.
      – Так доверяй.
      – Это нелегко.
      – Легко. Стоит лишь приказать себе.
      – Но ведь ты способен убить моего брата.
      – Только в том случае, если он объявит войну или попытается отнять тебя.
      Утешение не слишком убедительное, особенно если учесть, что оба обстоятельства более чем вероятны.
      – А как насчет моего ребенка?
      Ладонь Друстана по-хозяйски устроилась на животе, словно оберегая еще не родившегося малыша.
      – Что тебя волнует?
      – Талорк непременно захочет вернуть его в свой клан.
      Друстан презрительно сморщился.
      – Разве можно разлучать ребенка с матерью?
      – Ему нет до этого никакого дела.
      Кэт искренне любила брата и все же понимала, что порой тот проявлял поразительное упрямство, если не сказать бездушие.
      Фергюс был криктом. Значит, и младенец наверняка родится криктом.
      – Талорк не получит ребенка.
      Обещание одновременно и успокоило, и напугало.
      – Боюсь войны.
      – Ничего не поделаешь. Таков обычай нашего народа.
      – Этот жестокий обычай привел к вымиранию. Не всем старинным традициям стоит слепо следовать, Друстан.
      – Так что же, по-твоему, следует простить оскорбление? Или ты предпочтешь, чтобы я отдал малыша Синклерам? А может быть, тебе доставит удовольствие, если Балморалы и вообще окажутся под пятой у Талорка?
      – Нет, ни за что!
      – Тогда какого же черта тебе нужно?!
      Это эмоциональное восклицание Кэт услышала совершенно отчетливо, хотя губы Друстана даже не шевельнулись.
      – Ты только что разговаривал со мной в уме?
      Сейчас она намеренно обратилась к нему – тоже мысленно.
      Зеленые глаза на мгновение расширились и тут же вновь прищурились.
      – Не намеренно. А что ты услышала?
      – Услышала, как ты крикнул: «Тогда какого же черта тебе нужно?!» – ответила Кэт вслух. – Только вопрос прозвучал в голове.
      Друстан поднял руку и трепетно, почти благоговейно коснулся лица жены.
      – Милая! Между нами возникла истинная близость.
      Кэт недоверчиво покачала головой. Этого не может быть.
      Всего лишь после одной-единственной ночи… трудно даже представить… тем более что брак состоялся исключительно из-за стремления Балморалов к мщению. Внезапно Кэт охватила дрожь, у нее закружилась голова. В комнате стало темно и холодно, а лицо Друстана поплыло перед глазами.
 
      Очнулась Кэт на постели. Муж заботливо склонился к изголовью.
      Он улыбался, и все же во взгляде застыла тревога.
      – Еще не доводилось слышать, чтобы волчица падала в обморок лишь оттого, что муж оказался священным супругом.
      Друстан употребил древнее выражение, и от этого сердце Кэг сжалось до боли.
      – Но… но разве подобное возможно? Ведь этого просто не могло произойти!
      – Почему же нет? Из-за того, что ты Синклер, а я Балморал? Мы оба прежде всего крикты.
      Кэт всегда считала, что истинная близость подразумевает любовь. Разве не так? Она никак не могла разобраться в собственных чувствах. А Друстан? Испытывал ли он к ней чувство более глубокое и серьезное, чем примитивное физическое влечение? Уверял, что нуждается в доверии. Что это – чисто мужское притворство или выражение глубокой потребности, которую супруг еще не сумел облечь в конкретные слова? А может быть, истинная близость настолько же первична, естественна, как течка? Физиологическое проявление, которое Кэт всегда воспринимала как нечто большее, чем физиология?
      – Я ничего не знаю, – наконец проговорила она.
      – С Фергюсом ты не познала истинной близости. – Это обстоятельство определенно порадовало Друстана.
      – Нет. Разумеется, нет! Во-первых, я уже говорила тебе об этом, а во-вторых, как могла возникнуть истинная близость с ним, если она возникла с тобой?
      Друстан бережно поправил разметавшиеся по подушке волосы жены.
      – Мне доводилось слышать, что некоторых из криктов благословение осеняет не один раз в жизни.
      – По-твоему, это благословение?
      – Разумеется. Не важно, из чего вырос наш брак. Я хочу, чтобы он был долгим и крепким. Хочу подарить тебе счастье, Кэт.
      – О! Ты говоришь искренне?
      Хотел ли Фергюс ее счастья? Ей самой всегда казалось, что для первого мужа было куда важнее расположение ее брата, а не ее собственное.
      – Конечно! Абсолютно искренне.
      – Приятно слышать.
      Друстан улыбнулся:
      – Ты еще не совсем пришла в себя, так ведь? Наверное, дает себя знать беременность.
      – Полагаю, что так.
      – Ну а как же я? Ты желаешь мне счастья?
      Счастье Друстана не должно было иметь для Кэт серьезного значения. Она вышла замуж не по доброй воле и даже не из чувства долга, а всего лишь по несчастному стечению обстоятельств. Потому-то таким удивительным казалось его стремление к семейному миру и благополучию. Ее чувства оказались ему небезразличны, хотя она и не слишком понимала, почему именно.
      Может быть, забота диктовалась супружеским долгом?
      Не важно, что заставило мужа вести себя так, а не иначе. В любом случае Кэт тоже стремилась подарить радость истинной близости.
      – Да, я от всей души желаю тебе счастья.
      – Значит, мы непременно будем счастливы.
      – Учти: если убьешь моего брата, все мгновенно разрушится.
      Друстан взглянул на Кэт так свирепо, что она невольно зажмурилась.
      – Только не пытайся манипулировать. Ничего не выйдет. Я все равно буду поступать только так, как приказывает долг воина.
      – Так, значит, ты солгал? – Кэт безуспешно пыталась освободиться из кольца сильных рук. – Желаешь мне счастья лишь настолько, насколько оно не помешает тебе поступать по-своему?
      – Воину редко выпадает невероятная удача поступать по-своему. Куда чаще он выполняет то, что диктует чувство долга.
      – Но если ты хотя бы попробуешь поговорить с Талорком – вместо того чтобы бездумно и опрометчиво бросаться в бой, – то, возможно, поймешь, что война между кланами ни к чему.
      – Вряд ли он согласится на переговоры.
      – Малыш еще не родился. С Божьей помощью вам удастся прийти к соглашению, и мое сердце не разорвется от горя. Пока еще время терпит.
      Друстан вздохнул и лег на спину.
      – Лахлан не мог позволить Сусанне охотиться в одиночестве – это первое. А второе – моя сестра никогда не лжет. Никогда.
      Без теплого объятия Кэт сразу замерзла. Или это обдали холодом слова?
      – Так, значит, ты считаешь, что обманываю я? – спросила она вслух, а потом мысленно прокричала прямо ему в мозг: «Я говорю чистую правду!»
      Друстан снова повернулся к жене, прижал к себе и согрел теплыми сильными руками.
      – Не хочу сейчас это обсуждать.
      Губы Кэт рвались к поцелую, и все-таки она увернулась. Тема казалась слишком важной, чтобы вот так запросто погасить ее ласками.
      – Не хочешь, потому что не готов признать собственные заблуждения. И все-таки остановись и подумай. Что, если Сусанна переплыла пролив в надежде пережить полнолуние в одиночестве? Но попытка не удалась. Дело закончилось союзом с Магнусом. А теперь она не хочет, чтобы возлюбленный считал ее неверной или непослушной, и потому-то…
      – И потому-то солгала? Моя сестра не настолько слаба!
      – Пожалуйста, Друстан! Хотя бы подумай о такой возможности!
      Он покачал головой и поцеловал Кэт, но она не захотела ответить на нежность. Выдержка далась нелегко – труднее, чем когда бы то ни было в жизни, и все же она не хотела и не могла отдаться человеку, который считал ее лгуньей.
      – Что с тобой? – недовольно поинтересовался Друстан, поднимая голову.
      – Ты продолжаешь считать, что я говорю неправду.
      Друстан глубоко вздохнул, и от этого вздоха твердая мускулистая грудь прижалась к боку Кэт.
      – Не думаю, что ты обманываешь.
      – Нет, думаешь! Ведь получается, что кто-то из нас двоих непременно лжет: или Сусанна, или я.
      «Или Лахлан», – добавила Кэт про себя. Впрочем, она считала, что мнение Эмили на этот счет вполне заслуживало уважения. Вождь слишком самонадеян, чтобы опускаться до обмана.
      – Сусанну я знаю всю жизнь. Она ни за что не будет лгать.
      – А меня ты знаешь всего лишь два дня и одну ночь. Тем не менее я тоже не способна на ложь.
      Сердце защемило, но Кэт не понимала отчего. Недоверие должно не ранить, а оскорблять и возмущать. Так что же происходит? Почему так больно?
      – Может быть, это Магнус убедил сестру рассказать историю?
      – Зачем? Наш кузнец не настолько стеснителен и робок, чтобы бояться официального предложения. А поскольку Сусанна скорее всего уже ждет маленького, ему вряд ли отказали бы… независимо от того, как она стала его.
      – Но если он захватил ее, Лахлан все равно мог бы объявить войну.
      – И даже ложь не смогла бы предотвратить кровопролитие. Нет, Магнусу незачем толкать жену на обман.
      – Итак, ты все-таки стремишься обвинить мою сестру во лжи?
      – Нет. Я всего лишь прошу тебя поговорить с ней… поговорить с Талорком. Пожалуйста, не упрямься!
      – И каким же образом, по-твоему, это можно сделать?
      – Ну, например, ты мог бы отправиться к Синклерам открыто, на переговоры.
      – И конечно, взять с собой тебя?
      – Меня Талорк выслушал бы более внимательно, чем тебя. И все же нет… если, конечно, ты сам не считаешь, что мне следует присутствовать.
      Кэт всю жизнь общалась с самолюбивыми и вспыльчивыми воинами, а потому хорошо знала, когда следует пойти в наступление, а когда лучше ретироваться.
      – Ну а если я откажусь взять тебя к Синклерам, ты откажешь мне в близости?
      – Нет.
      – Докажи.
      Кэт доказала в полной мере. Она отбросила в сторону все тревоги, волнения, страхи и с готовностью приняла радость и наслаждение. Эмили считала, что подруга не понимает ее решения позволить Лахлану нежные прикосновения, но Кэт все понимала. Даже слишком хорошо понимала. Она и сама отчаянно нуждалась в той страстной близости, которую дарил муж. Стремилась почувствовать неразрывную связь – пусть даже и иллюзорную.
      Но с другой стороны, почему же иллюзорную, если сам Всевышний решил сделать их с Друстаном священными супругами?

      За ужином Лахлан снова приказал, чтобы Эмили села рядом, слева. Кэт и Друстан остались у себя, так что Ульф сел по правую руку от вождя и всецело завладел его вниманием. Эмили не могла с уверенностью утверждать, что воин специально исключил ее из разговора, но подозревала, что дело обстояло именно так. Ульф определенно ее недолюбливал.
      Конечно, он брат Лахлана, но, даже несмотря на это, она тоже не испытывала симпатии к неприветливому, резкому человеку.
      Эмили машинально ковыряла в тарелке. Есть не хотелось, а потому она внимательно разглядывала собравшихся в зале воинов. Ангус – крикт. Лахлан – тоже. А вот насчет остальных она не знала. Следить за Ангусом и отмечать малейшие особенности его поведения было куда проще, чем следить за сидящим рядом вождем. Но все же Эмили умудрялась украдкой, краем глаза поглядывать и на соседа.
      – Почему ты не спускаешь глаз с моего воина, англичанка?
      Ну вот, хитрость не удалась.
      – А разве я на кого-то смотрю?
      – Может быть, она предпочитает его компанию, – ядовито заметил Ульф из-за плеча брата.
      Эмили недовольно посмотрела на него. Какой неприятный, ехидный человек! Лахлан повернулся к ней:
      – Это правда? Хочешь сидеть с ним за одним столом? – В вопросе слышалось не столько беспокойство, сколько удивление.
      – А если бы это было так, разве что-нибудь изменилось бы?
      – Нет, ничего бы не изменилось.
      Иного ответа трудно было и ожидать.
      – Так зачем же спрашивать?
      – Чтобы знать.
      Ульф издал презрительный звук. Эмили наклонилась и пристально посмотрела на обидчика.
      – А вы всегда такой грубый?
      Воин вскочил на ноги и смерил пленницу, а потом и брата испепеляющим взглядом.
      – И что же, я должен стерпеть и это оскорбление?
      – Если истина вас оскорбляет, то, может быть, стоит изменить манеру поведения, чтобы не пришлось держать за нее ответ? – заметила Эмили, прежде чем Лахлан успел открыть рот.
      – У вас в Англии все женщины такие языкастые? – поинтересовался Лахлан, в то время как брат кипел от праведного гнева.
      Эмили покраснела: в вопросе явственно слышалось обвинение.
      – Нет. Моя мачеха, например, пришла бы в ужас от подобной прямоты суждений.
      И все же мнение Лахлана ее волновало куда больше, чем мнение Сибил. Увы, кажется, оно было столь же отрицательным. Скоро красавец вождь возненавидит ее так же остро, как ненавидела мачеха. А может быть, уже возненавидел? Эмили грустно вздохнула и прямо посмотрела в пылающие обидой глаза Ульфа.
      – Простите. Мне очень жаль, если неосторожные слова показались вам обидными.
      Воин не принял извинения, однако вернулся за стол и продолжил трапезу. Оскорбление ничуть не повредило аппетиту.
      А Эмили так расстроилась из-за неприятного происшествия, что совсем перестала есть. Она сидела и рассеянно переводила взгляд с одного из присутствующих на другого. Вот только на того, кто сидел рядом, смотреть не смела – боялась встретить выражение открытой неприязни и даже отвращения. То самое, которое так часто появлялось на лице Сибил во время разговоров с падчерицей.
      – Новый человек мог бы подумать, что ты шпионишь за моими воинами в пользу Синклеров. – В голосе Лахлана слышалась ирония.
      Эмили заставила себя посмотреть на вождя, но улыбнуться не смогла.
      – Я пленница, а вовсе не шпионка.
      – Почему ты так внимательно разглядываешь моих воинов? – сурово поинтересовался Лахлан.
      Разве могла Эмили признаться, что пытается определить, кто из них оборотни, а кто – обычные слабые люди?
      – Просто интересно смотреть на Балморалов, вот и все. – Она неопределенно пожала плечами.
      – Ты немало времени провела во дворе.
      Осведомленности вождя удивляться не приходилось.
      И без того было ясно, что он внимательно следит за всем происходящим в замке. А за английской пленницей – особенно.
      – Знакомство с членами клана оказалось очень приятным. Вы сказали чистую правду. Никто, кроме Ульфа, даже и не думает относиться ко мне враждебно.
      – Брата очень волнует благополучие клана.
      – А я нанесла оскорбление вождю.
      – Да.
      – О! – Сил для извинения Эмили не нашла – ведь она все еще продолжала искренне считать, что похищать невинных женщин во имя мести – преступление. Что поделать – видимо, им с Ульфом не суждено стать друзьями. Хорошо, что остальные члены клана относятся к ней куда более дружелюбно.
      – А вот Ангус вовсе не ставит мне в пику неосторожные слова.
      Лахлан метнул на нее сердитый взгляд.
      – Не слишком ли ты высокого мнения о моем воине?
      Эмили пожала плечами:
      – Он очень добр.
      – А мы с Ульфом, по-твоему, не добрые?
      – Почему же? Вовсе нет. На самом деле ваше намерение научить меня плавать и есть проявление сочувствия.
      – Но я действительно не добрый человек, англичанка.
      Эмили не хотела соглашаться и в то же время чувствовала, что возражение оскорбит собеседника. Сплошные противоречия. Сначала он обижался из-за того, что добр Ангус, а не он, а потом рассердился, когда добрым назвали его самого.
      – Как бы там ни было, я очень ценю вашу щедрость.
      – А ты не побоялась пойти на озеро с Кэт?
      Вот эту часть дня обсуждать совсем не хотелось.
      – Нет, совсем нет. Близость воды меня не пугает. Просто никогда не захожу глубоко… во всяком случае, не заходила до сегодняшнего утра.
      – Зачем вы отправились в такую даль? Ведь я не давал разрешения выходить за крепостную стену.
      – Кэт очень хотелось посмотреть озеро.
      Лахлан взглянул как-то странно.
      – Ходить на озеро в одиночестве небезопасно.
      – Чего же нам опасаться? – спросила Эмили.
      – В лесу водятся дикие звери, а во время беременности Кэт беззащитна перед ними.
      – Д-дикие звери? – запинаясь, переспросила Эмили. Она, конечно, подумала о Талорке. Оставалось лишь надеяться, что мысли не отразились на лице.
      – Конечно. Кабаны… и волки. – Лахлан действительно смотрел пристальнее, чем обычно? Или просто разыгралось воображение?
      – О!
      – Тебе не стоит ходить на озеро без меня.
      – Хорошо.
      Густые брови озадаченно сдвинулись.
      – Странно… я ожидал очередного возражения.
      – Правда?
      – Да.
      – Так, может быть, я все-таки не настолько упряма, как кажется?
      – Думаю, у тебя просто есть повод согласиться. Скорее всего ты уже и сама убедилась в моей правоте.
      «Или же просто не хотела спорить, чтобы не выдать, что видела на самом деле», – подумала Эмили.
      – Сегодня во время прогулки дикие звери вам еще не встретились? – Острый взгляд Лахлана проникал в душу.
      – Только если считать диким зверем самого господина, – уклончиво ответила Эмили. Ей не хотелось лгать, и в то же время оставалась надежда, что он применит сказанное к самому себе.
      – Порою господин именно таков.
      После откровений Кэт слова Лахлана хлестнули словно плетью. Можно было до конца жизни гадать, какое именно значение вождь вкладывал в свое замечание. Однако пропустить мимо ушей выражение, с которым оно было сделано, казалось поистине немыслимым.
      Ульф вновь завладел вниманием Лахлана, так что Эмили вскоре извинилась и отправилась в свою башню. День выдался чересчур насыщенным, так что хотелось лечь спать пораньше. Она расчесала волосы, закончила обычный вечерний туалет, но вдруг поняла, что усталость куда-то испарилась. Воздух словно наполнился магической энергией, и волшебная сила не позволяла расслабиться.
      Эмили снова оделась и решила вернуться в общий зал. Уже спустилась ночная прохлада. Может быть, там развели огонь? Если долго смотреть на живое пламя, то сон придет сам собой. И уж конечно, спуск и подъем по крутой каменной лестнице утомят и потребуют отдыха.
      В большом зале не оказалось никого, кроме Ульфа и Лахлана. Братья горячо спорили и не заметили появления пленницы. Ей же не хотелось мешать разговору, но в то же время не хотелось сразу возвращаться к себе: ведь для этого пришлось бы опять подниматься по бесконечным узким ступенькам.
      Если подождать в укромном уголке, то воины, наверное, скоро уйдут и тогда можно будет посидеть у камина – огонь и вправду приветливо горел в дальнем конце огромной комнаты. Эмили с тоской взглянула на яркое пятно. Холодная каменная стена, возле которой она стояла, леденила кровь. Нет, нестерпимо! Пленница скользнула в сторону в надежде все-таки добраться незамеченной до живительного тепла. Ведь можно бесшумно пройти в темноте, возле самой стены. Мужчины слишком увлечены спором и чересчур возбуждены, чтобы обратить на нее внимание.
      – Так ты действительно веришь, что Синклер не собирается принимать ответных мер? – горячо воскликнул Ульф, словно призывая брата к ответу.
      На месте Лахлана Эмили ни за что не стерпела бы бесконечных нападок.
      – А тебе не кажется, что он вполне может уважать мою правоту? Захват сестры – всего лишь реституция, возвращение утраченного, – спокойно парировал Лахлан.
      – Нет, это невозможно. Талорк наверняка готовит войну. Нисколько не сомневаюсь в его агрессивных планах!
      – Но нашим шпионам не удалось заметить ни малейших приготовлений.
      – Враг хитер.
      – А я разве не хитер? – с иронией поинтересовался Лахлан.
      – Конечно, нет. Тебя слишком легко обвести вокруг пальца.
      – А если еще никому на свете не удалось это сделать?
      Ульф снова издал характерный презрительный звук, неприятно похожий на храп, и Эмили от возмущения даже остановилась и смерила негодяя презрительным взглядом. Тот, разумеется, ничего не заметил. Он вообще не подозревал о ее присутствии в зале.
      – Если тебя интересует мое мнение, то вот оно: нападение! Нападение опережающее – прежде, чем нападут на нас.
      Решение привело Эмили в ужас. Она едва сдержалась, чтобы не закричать от отчаяния и бессильного возмущения. Неужели этому жестокому и воинственному человеку безразлична неизбежная гибель ни в чем не повинных соотечественников?
      Лахлан внезапно обернулся. Эмили показалось, что вождь внимательно посмотрел прямо на нее. Нет, это невозможно! Ведь она спряталась в самом дальнем углу, за мощной колонной.
      – Я выбрал иную форму расплаты – не военную.
      – Она недостаточна. Все равно надо срочно вернуть Сусанну и убить кузнеца.
      Эмили в ужасе прикрыла рот рукой.
      – А ты кровожаден, брат, – нахмурился Лахлан.
      – Всего лишь сын собственного отца. А вот можно ли сказать то же самое о тебе?
      Как ни странно, Лахлан не пришел в ярость. Всего лишь слегка рассердился.
      – Так чего же ты все-таки ждешь от меня? Осады замка?
      – Организуй налет. Возьми стены штурмом. Отомсти и исчезни.
      – Я уже отверг твое предложение, когда услышал его в первый раз.
      – И все потому, что не желаешь проливать кровь? – настаивал Ульф.
      – И все потому, что это нелепая форма мести. Другой план устраивает меня куда больше.
      Сейчас голос вождя звучал холодно. Эмили решила, что терпение Лахлана наконец иссякло.
      Она продолжала осторожно пробираться к камину, но вскоре поняла, что подойти близко и остаться незамеченной все-таки не удастся. Впрочем, даже там, где она стояла сейчас, было немного теплее.
      – Так ты осмеливаешься называть меня глупцом?
      – Я назвал глупым не тебя, а твой план. Но теперь спрашиваю, в свою очередь: ты осмеливаешься бросить мне вызов?
      Лицо Ульфа застыло. Воин промолчал.
      Воздух большого зала раскалился от противостояния двух мощных натур.
      Эмили сжалась в своем уголке. Оставалось лишь надеяться, что Ульф все-таки не окончательно безрассуден. Трудно было не согласиться с Лахланом: стремление брата к войне и убийству действительно нелепо, а вдобавок еще и ужасно. Обоим кланам оно не принесет ничего, кроме боли и утрат. Слова Лахлана об ином пути казались разумнее и ближе к жизни.
      Эмили обдумала альтернативу и наконец-то поняла, что история с Кэт – вовсе не эмоциональная попытка выместить зло на невинной и беззащитной женщине. Нет, на самом деле так решалась серьезная проблема, которая могла бы принести много горя.
      Правда заключалась в том, что здесь, среди Балморалов, им с Кэт жилось лучше, чем в клане Синклеров. Кэт если еще и не влюбилась по уши в нового мужа, то готова была влюбиться. Ну а саму Эмили радовали ласки Лахлана и отчаянно пугала мысль о прикосновениях Талорка. По словам подруги, Сусанна обрела счастье в объятиях Магнуса. Гибель мужа от рук бывших сородичей неминуемо раздавила бы ее.
      Выбирая между жизнью и смертью, Лахлан выбрал жизнь. Этим все сказано. Эмили сомневалась, мог ли проявить подобную мудрость благородный лорд Гамильтон, ее отец. Ульф явно оказался к этому не способен.
      Братья стояли совершенно неподвижно, в напряженных, застывших позах. Трудно было предположить, что произойдет в следующий момент.
      Лахлан скрестил руки на груди. Казалось, он возвышался над братом, словно скала, – и это при почти одинаковом росте.
      – Обнажи горло или неси меч.
      – Горло обнажают волки. Я – человек.
      Эмили в ужасе прикусила губу.
      – Ты – крикт. И к тому же мой брат.
      Ульф нервно дернулся и поднял голову так, что горло оказалось беззащитным.
      Лахлан что-то произнес. Эмили не разобрала слов: они звучали не по-гэльски. Ульф ответил так же непонятно, а потом резко повернулся и вышел из зала.
      Эмили выдохнула. Оказалось, что все это время она стояла затаив дыхание и отчаянно дрожа от страха.
      Лахлан взглянул в ее сторону.
      – Подойди, англичанка.
      В этот самый момент Эмили безоговорочно, с кристальной ясностью поняла, что Кэт говорила чистую правду. Ульф даже и не подозревал о ее присутствии, а Лахлан заметил сразу, едва она вошла. Правда, вида не подал. Он действительно смотрел на пленницу тогда, когда она ощутила на себе его взгляд. Но самым убедительным доказательством, конечно, служил приказ обнажить горло. Эта традиция не принадлежала людям, и в момент высшей ярости именно она выдала истинную природу Балморала.
      Лорд Гамильтон приказал бы провинившемуся воину встать на колени. И даже в этой беззащитной позе мог бы ударить.
      Эмили понимала, что прятаться бесполезно, и покорно вступила в круг тусклого света.
      – Почему вы ни словом не обмолвились о том, что знаете о моем присутствии?
      – Решил, что не стоит. Ты слишком плохо влияешь на брата – пробуждаешь в нем самые низменные чувства. Не хотел провоцировать лишние неприятности.
      – Но я вовсе не хочу плохо влиять на Ульфа.
      – А я тебя и не виню.
      – Правда? Даже несмотря на мой длинный язык?
      – Мне твой длинный язык даже нравится. Только Ульф не настолько терпелив.
      – О! – Эмили нервно облизнула губы. – Так, значит, в разговоре с вами я могу говорить все, что думаю? Вы не обидитесь?
      – Если ты вдруг перейдешь границы дозволенного, я непременно потребую отмщения, но совсем не тем способом, который проповедует брат.
      Почему-то обещание не испугало. Напротив, очень захотелось обидеть всемогущего вождя.
      Балморал улыбнулся, словно понял желание. Эмили тяжело вздохнула:
      – Но вы же не сможете убить брата.
      – Тебя это удивляет? Что, в Англии родственники не останавливаются перед убийством?
      Лахлан стоял спокойно, даже расслабленно. Но в то же время во всем его облике ощущалось внутреннее напряжение, которое не могли скрыть ни поза, ни выражение лица.
      – Мне почему-то казалось, что вы не остановитесь ни перед чем – лишь бы сделать по-своему.
      – Неужели?
      Эмили потупилась:
      – Я ошибалась.
      Во взгляде Лахлана мелькнул молчаливый вопрос.
      – Я говорю о мести. Дело в том, что вы могли бы поступить куда более жестоко, чем похитить Кэт и выдать ее замуж за своего военачальника.
      – Ты так считаешь?
      Эмили словно попала в поле непреодолимого напряжения и подходила все ближе – до тех пор пока не оказалась почти вплотную к тому, от кого исходила таинственная сила.
      – Да, я так считаю. А еще считаю, что если бы вам непременно требовалось уязвить гордость Талорка, а заодно и чувства других, то вы запросто могли бы использовать меня, а потом бросить. Но вы этого не сделали. Так что я напрасно обвиняла вас в черствости и бессердечии.
      Слова несли истинную правду – могучий вождь не причинил ей ни капли вреда.
      – Использовать женщину – удел слабого.
      – Думаю, Ульф непременно возразил бы. И все же поэтому вы были так уверены, что Друстан не обидит Кэт?
      – Друстан не слаб.
      – И вы тоже.
      – Ульф как раз считает меня слабым.
      – Ульф слишком горяч, вспыльчив и кровожаден. Если страдает его гордость, то ему все равно, кого он ранит или убьет. Главное для него – месть. Вряд ли из вашего брата смог бы получиться хороший вождь. Клан не вылезал бы из кровавых побоищ.
      – Согласен.
      – Счастье, что вы родились первым. – Потребность дотронуться до статного красавца росла с каждой секундой.
      – Нет, я не старший брат. Ульф родился на два года раньше.
      – И все же вождем клана оказались вы, а не он!
      – После смерти отца Ульф не стал претендовать на его место.
      – Потому что знал, что не сможет победить вас.
      – Да. Будь он глуп, это обстоятельство не имело бы значения и он все равно бросил бы мне вызов.
      – Вы восхищаетесь старшим братом.
      – Да, у него немало достоинств.
      – И вас больно ранит его критика.
      – Воин не имеет права на излишнюю чувствительность.
      Не в силах сдерживать желание, Эмили положила ладонь на мускулистую грудь Лахлана – на сердце.
      – А мне кажется, воин тоже подвержен чувствам, но просто старается их скрыть, – возразила она.
      В это самое мгновение тело независимо от ее воли вздрогнуло от узнавания близости. И даже то тайное местечко, которое отвечало только Лахлану, томительно заныло, прося чего-то неизведанного – новых ощущений, которым трудно было подобрать название. Неожиданно выступила влага, и Эмили смущенно сдвинула ноги в попытке унять странные проявления желания.
      Ноздри Лахлана едва заметно затрепетали. Он, без сомнения, почувствовал, что происходит с телом той, которая стояла так близко и смотрела так доверчиво.
      – Я не настолько слаб, – ответил он.
      – Мой отец тоже был сильным человеком. И все же, потеряв любимую жену – мою мать, – как будто потерял часть себя. Так что воины испытывают глубокие чувства, даже против собственной воли.
      – Твой отец гадко обошелся с тобой.
      – После того происшествия на пруду он больше ни разу даже пальцем меня не тронул.
      – Может быть, физически и не тронул, но ранил твое нежное сердце.
      – Откуда вам известно? – Вопрос прозвучал шепотом.
      – А как же иначе? Отправил в чужой далекий Хайленд. Приказал выйти замуж за совершенно незнакомого человека. Заставил платить за свои ошибки. Он вовсе не ценил тебя в той мере, в которой отец должен ценить дочь.
      – Я же говорила, что сама напросилась сюда.
      – Из-за страха, что они отправят глухую сестру.
      – Да.
      – То есть отец фактически заставил тебя совершить этот шаг.
      – Не отец, а Сибил.
      – Должен сказать, что ты ошиблась не только в моем характере.
      – А в чем же еще? – с улыбкой уточнила Эмили. Самоуверенность вождя казалась занимательной и даже симпатичной.
      – В нашей стране Абигайл не чувствовала бы себя несчастной.
      – Скорее всего вы правы. Думаю, что со временем смягчился бы даже Талорк. Она удивительно мила и обаятельна.
      – В таком случае вы с сестрой очень похожи.
      Эмили не придумала, что ответить на неожиданное замечание, и несколько долгих мгновений молча смотрела в темные глаза с манящими золотыми ободками.
      Лахлан бережно провел пальцем по пухлым, почти детским, губам. Неожиданное ласковое прикосновение заставило Эмили вздрогнуть.
      – Ты надежная подруга. Кэт повезло.
      – Я люблю ее.
      – И она тебя тоже любит.
      – Да, наверное.
      – Очень любит. Даже обидела Друстана настойчивыми просьбами отпустить к тебе. Так волновалась, что хотела как можно скорее убедиться, что с тобой все в порядке.
      – А он что, надеялся, что Кэт поверит ему на слово? – предположила Эмили. Она уже начинала понемногу понимать характер горцев.
      – Да.
      – Вы оба так самоуверенны!
      – Но ведь не жестоки?
      – Нет. Не стала бы обвинять вас в жестокости.
      – А Ангус?
      Эмили смутилась.
      – А что Ангус? Его я никогда не считала жестоким. Разве только за компанию с остальными.
      Известие явно не порадовало Лахлана.
      – Тебе очень нравится с ним общаться.
      – Но не больше, чем с вами. Я не давала повода для обобщений.
      – Разве?
      – Конечно. Этого просто не могло случиться, потому что мне очень приятно общаться с вами.
      Скорее всего не стоило открывать душу. И все-таки какая-то часть существа требовала поведать, какое огромное место он занял в ее сердце.
      Взгляд Лахлана изменился. В глазах мелькнула едва уловимая искра, которую можно было принять за облегчение.
      – Приятно слышать.
      – Правда?
      – Хотя такого и не должно быть.
      Эмили не стала спрашивать почему. Догадаться было нетрудно. Ей и самой не хотелось думать о невозможности будущего вдвоем с этим необычным человеком.
      – Наверное, рядом с вами я веду себя как самая настоящая распутница. Но в моей душе нет ничего безнравственного. Просто к вам я испытываю какое-то необычное чувство – как ни к кому другому.
      – А как же Талорк?
      – Попрошу его не отсылать меня домой. Но выйти за него замуж не смогу. Впрочем, думаю, он и сам не будет настаивать.
      Оборотень Талорк наверняка хотел жениться на англичанке не больше, чем Лахлан. Разница, однако, заключалась в том, что между ним и Эмили не возникло даже искры желания.
      – Почему же не сможешь? Из-за моих прикосновений?
      – Да, – едва слышно прошептала Эмили. Она постеснялась добавить, что не может представить близости с другим мужчиной. И так уже раскрыла сердечные тайны.
      – Боишься, что он сочтет тебя испорченной моим прикосновением?
      – Нет.
      – Значит, просто не хочешь, чтобы он прикасался к тебе так же, как и я?
      Балморал понимал слишком многое. Эмили промолчала.
      – Но ведь я только начал прикасаться к тебе. Вместе нам дано познать бескрайние удовольствия – не доходя до крайности, не лишая тебя девственности. Ты даже представить не можешь, какие интимные ласки нас ожидают.
      Иногда Лахлан выражался до отчаяния прямолинейно. Но Эмили не обижалась, а лишь смущалась – оттого что сама ни за что не смогла бы говорить так честно и открыто. Во всяком случае, пока.
      – Я ведь была рядом с вами обнаженной, – напомнила она. – Разве это не предел интимности?
      – Ты всего лишь училась плавать. – Лахлан неожиданно заключил ее в объятия. – А сейчас пришло время научиться многому другому.
      Вождь отнес Эмили к камину и, не выпуская, сел в глубокое просторное кресло.
      – Прямо здесь? – изумленно воскликнула Эмили. Почему же он не выбрал более укромное место? Сейчас зал был пуст, но кто знает, что произойдет через несколько минут?
      – Если мы окажемся в комнате, то я не выдержу: погружусь в тебя и забуду о последствиях! – признался Лахлан глубоким гортанным голосом. Лишь тембр выдавал глубину чувств, которые вождь тщательно скрывал и в поведении, и в разговоре.
      – Но этого вы допустить не можете.
      – Нет.
      Эмили понимала, что причина заключается именно в необходимости воздержания, и даже знала почему. Но все же было больно. И ужасно обидно. Наверное, она уже любила гордого, сильного и в то же время чуткого горца. Какая разница, оборотень он или нет? Сейчас это уже не имело ни малейшего значения. Единственно важным казалось само чувство. Оно возникло в душе, и Эмили ни на секунду не сомневалась, что останется там навсегда, до конца дней. Балморал завладел сердцем, но сам хотел лишь обладания телом.
      Она готова отдать все, что он потребует, по доброй воле и без лишних условий, просто ради тех долгих, беспросветно одиноких лет, которые маячат впереди. С ней останутся воспоминания о минутах счастья.
      Эмили крепко, обняла Лахлана за шею и поцеловала. Потом тихо проговорила в самые губы:
      – Заставь меня забыть.
      – Забыть что?
      – Все.
      Так он и сделал.
      С того самого мгновения, как Лахлан ответил на поцелуй, Эмили забыла обо всем на свете. Остался лишь он, и только он. Она сидела у него на коленях, и все же пока хватало лишь поцелуев. Его губы творили чудеса чувственности, но сам он оставался в полной неподвижности. И все же Эмили тонула в море желания.
      Каждое прикосновение будило страсть, настойчиво требовало познать бесконечные волшебные ощущения, которые мог подарить возлюбленный.

      Губы Эмили повторяли каждое движение губ любимого. Обоняние ловило терпкий, возбуждающий аромат зрелой мужественности. Да, может быть, Лахлан – лишь наполовину человек, а вторая половина неукротимой натуры принадлежит волку. Главное, что в нем сосредоточилось все, о чем она могла и умела мечтать. Только что осознанная любовь расцветала в душе и сердце – до тех пор, пока острая, но прекрасная боль не обожгла грудь.
      Эмили открыла рот, чтобы впустить язык возлюбленного, но Лахлан внезапно, с неожиданным резким проклятием, откинул голову.
      – Мы должны остановиться.
      – Почему? – ошеломленно спросила Эмили. Голос прозвучал странно, словно чужой. Нет, она совсем не хотела останавливаться. Поцелуи только что начались.
      – Я думал, что смогу ласкать тебя, доставить удовольствие… но чувствую, что плохо владею собой. Боюсь, вовремя сдержаться не удастся.
      – Не понимаю. Объясни.
      – Ссора с братом оставила агрессивную энергию, которую необходимо как можно быстрее сжечь. Однако если я сожгу ее так, как мечтаю, то непременно нарушу данное обещание.
      – Мне все равно. Даже если это случится, ты не услышишь ни единой жалобы. – Сейчас голос Эмили звучал почти умоляюще.
      Лахлан вздрогнул.
      – Зато мне не все равно, – заключил он резко.
      Эмили выпрямилась и отстранилась настолько, насколько это оказалось возможным у него на коленях. И в такой позе явственно ощущала все, что скрывал плед. Ощущение подсказывало, что воин не кривил душой: контроль над собственным телом действительно достиг предела. Но даже это обстоятельство не смягчило горечь отказа.
      – Все из-за того, что ты не хочешь брать на себя ответственность? – с болью уточнила Эмили.
      – Да. Ведь ты девственница.
      – Ну а если я сама предложу тебе свою девственность?
      – Подумай хорошенько. Ты готова с ней расстаться всего лишь потому, что я подарил тебе еще не изведанные чувства. Потому что сейчас полнолуние. Потому что я близок… мы слишком близки. Не следовало затевать ласки сегодня, но ты окончательно вскружила мне голову.
      – Так ты считаешь, что мы оба не владеем собой?
      – Да.
      – Но я вовсе не ощущаю каких-то излишних чувств, от которых необходимо как можно скорее избавиться. – Конечно, если речь шла не о любви. А о ней речь действительно не шла. – Если я предлагаю себя, то твердо знаю, что делаю.
      – Не знаешь. Потому что не знаешь и не понимаешь тайну сегодняшнего вечера. И вообще многого не понимаешь.
      – И эта тайна означает, что я не в состоянии понять даже сути собственных стремлений?
      – Да.
      – А почему таинственные знания так важны?
      – Я не нарушу данного слова и не позволю зверю одержать верх.
      Теперь уже Эмили понимала, что, говоря о звере, Лахлан вовсе не имел в виду вожделение. Он, несомненно, говорил о волчьей натуре. Но какая же связь между ее искренним предложением и двойственной сущностью любимого? И так ли уж важна эта связь? Зачем о ней знать?
      Она не собиралась умолять, вовсе не было необходимости следить за ходом мысли Лахлана, чтобы понять: если бы его желание было столь же сильным, как ее, он ни за что бы не отказал. Принял бы предложение с радостью, с готовностью. Ну а так оставалось лишь с горечью признать, что хотя чувство и взаимно, однако далеко не равноценно по силе. И все же, какая доля ее собственного желания основана на любви? Лахлану нравилось прикасаться к ней, и в то же время он совсем ее не любил.
      Нет, никакие сравнения и сопоставления невозможны.
      Эмили смахнула слезы обиды и проглотила горечь отказа. Осторожно провела пальцем по татуировке на бицепсе. Да, вот он – символический знак криктов; во всяком случае, один из знаков. Еще один она видела на спине. Теперь Эмили понимала, что примитивное изображение на спине должно было представлять волка. Но вот узор на руке казался куда сложнее. Такого не было больше ни у одного из воинов.
      – Это символ вождя, предводителя клана? – поинтересовалась она в надежде отвлечься от грустных любовных мыслей.
      Лахлан как-то странно передернулся и бережно отвел ее руку.
      – Да.
      – Какой красивый. – Синие узоры расплывались перед полными слез глазами. Он не позволяет даже притронуться – совсем невинно.
      – Даст Бог, настанет время: мой сын тоже будет носить такой узор.
      Эмили заморгала, отчаянно пытаясь прогнать слезы.
      – Твой сын?
      – Я обязан иметь сыновей.
      – А дочерей?
      – Что ж, буду рад и дочерям.
      Увы, его дети не будут ее детьми… даже если такое произойдет, риск очень велик: что и говорить, скорее всего они родятся простыми людьми, а не оборотнями.
      – Почему же ты до сих пор не женился?
      – Очень рано пришлось встать во главе клана – едва успел сломаться голос. Тогда многие торопили с женитьбой, но самому мне спешить не хотелось. Я был слишком юн, горяч и дик. Хотел как можно больше познать и стать хорошим вождем. Ну а сейчас проблема в том, что некогда подобрать достойную супругу. Обязанности отнимают все время – с раннего утра и до глубокой ночи.
      – Но сейчас ты не занят делами. И утром, когда учил меня плавать, тоже был свободен.
      – Рядом с тобой забываю обо всем, даже о долге.
      Эмили уже справилась со слезами и смогла прямо, не мигая посмотреть в темные глаза.
      – Это хорошо или плохо?
      Лахлан не отвечал. Золотые ободки вокруг зрачков медленно, но заметно расширялись – до тех пор, пока окончательно не поглотили коричневый оттенок. Да, сейчас глаза выглядели поистине волчьими.
      Лахлан согрел поцелуем ее холодные губы и лишь после этого ответил:
      – Просто чудесно.
      Эмили спросила себя, могла ли она ошибиться. Может быть, чувства все-таки имели для Балморала какое-то значение? Может быть, отсутствие общего будущего не могло его остановить?
      – Мне очень хорошо с тобой, – искренне призналась она.
      Лахлан неожиданно ссадил ее с колен и резко встал.
      – Все это просто похоть.
      Эмили покачнулась, словно от удара.
      – Может быть, для тебя…
      – Не люби меня, англичанка.
      Нет, поведение вождя становилось поистине нестерпимым! Мало того что этот человек считал себя вправе распоряжаться всем на свете, теперь он собирается диктовать, какие чувства ей испытывать!
      – Буду любить тебя, если захочу. А если сердце будет разбито… что ж, это мое личное дело.
      Эмили так рассердилась, что хотела убежать, однако в самую последнюю секунду вспомнила данное Кэт обещание. Конечно, план соблазнения вряд ли удастся, но все же стоит попробовать.
      – А ты сможешь зайти ко мне завтра, перед уроком плавания?
      – Наверное, тебе лучше взять в учителя подругу. Ты права: я уже и без того пренебрег обязанностями и слишком много времени трачу даром.
      Она-то как раз этого не говорила; он сам придумал. Чудесно? Как бы не так! Эмили едва не фыркнула – совсем в духе Ульфа, – однако вовремя сдержалась. Главная задача – не допустить Балморала на берег озера, а вовсе не научиться плавать и не преодолеть собственный страх перед водной стихией.
      – Как скажешь. – Она гордо повернулась и пошла прочь.
      – Черт возьми, англичанка!
      Эмили не остановилась, словно и не слышала оклика. Через мгновение на плечо легла тяжелая рука. Лахлан задержал ее в густой тени, между колоннами и стеной. Молчание продолжалось несколько долгих секунд.
      Эмили не выдержала первой:
      – Ты что-то хотел сказать?
      Балморал властно положил руки на плечи и повернул к себе. В полутьме лицо вождя казалось непроницаемой маской.
      – Ты не попросила разрешения уйти.
      – Еще чего! – взорвалась Эмили. Сжала кулачки и подбоченилась, приняв свою любимую воинственную позу – ту самую, которая неизменно приводила в бешенство Сибил. – Слава Богу, я не принадлежу вашему клану. Я здесь всего лишь пленница и не обязана то и дело демонстрировать почтение!
      – Забавно. Только что говорила о любви и вот уже заявляешь, что я не достоин уважения. Так где же правда, англичанка?
      Вопрос прозвучал насмешливо, почти издевательски. Тон вывел Эмили из себя.
      – Я вовсе не сказала, что люблю тебя, а лишь то, что полюбила бы, если бы захотела. А тебе не стоит командовать всеми на свете, господин! Только самая глупая из женщин способна влюбиться в того, кто считает, что минута, проведенная рядом с ней, была потрачена зря.
      – Ничего подобного я не говорил.
      – Еще как говорил!
      Лахлан вздохнул и признал поражение единственным известным ему способом… молчанием. После долгой паузы наконец заговорил:
      – Не хотел тебя обидеть.
      – Во-первых, я не сказала, что обиделась, а во-вторых, очень самонадеянно с твоей стороны это признавать.
      – Никакой самонадеянности. Нетрудно заметить, как дрожат твои губы, когда ты сдерживаешь слезы, или как ты стремишься быстрее убежать, услышав не слишком приятную правду.
      – Правда, как ты ее называешь, совсем не нова. А насчет дрожащих губ беспокоиться не стоит: скорее всего я просто хотела еще раз тебя поцеловать. Что ж, тем хуже для меня! Буду знать, что похоть безгранична – даже у умных женщин.
      – И у умных мужчин тоже, – пробормотал Лахлан. – Раз мы оба настолько похотливы, может быть, стоит снова тебя поцеловать?
      – Неужели тебе удастся выкроить время для этого бесполезного занятия?
      Ответом на ехидный вопрос стал такой пылкий, такой горячий поцелуй, что Эмили едва не потеряла сознание. Как истинный повелитель, Лахлан языком раздвинул ее губы и жадно завладел ртом. То, что раньше казалось лишь ленивым удовольствием, сейчас превратилось в неистребимую страсть. Руки по-хозяйски властно исследовали каждый уголок тела, прикасались с невозможной, непостижимой интимностью – безрассудным чувственным ласкам не мешала даже одежда. Эмили не сопротивлялась, а лишь просила большего – и легкими стонами, и по-кошачьи гибкими движениями.
      Этого она хотела. К этому стремилась. Об этом мечтала.
      Вот возлюбленный поднял ее и прижал спиной к холодной каменной стене. Но холод почему-то не мешал, не раздражал. Внутренний жар мог согреть даже камни. Лахлан прижался всем телом, а уже знакомый твердый выступ терся о живот, явственно проявляясь даже сквозь одежду. Эмили вздрогнула от удовольствия, но тут же попыталась отстраниться – наслаждение граничило с мукой.
      Лахлан быстро поднял ее юбку и обнажил ноги. Инстинкт тут же подсказал единственно возможный ответ: Эмили крепко обвила ногами его бедра и сама принялась тереться о напряженную, почти каменную, плоть – теперь источник наслаждения скрывался лишь за пледом Лахлана. С каждым движением стрелы удовольствия становились все острее. Возлюбленный тоже двигался в такт ее движениям, обостряя ощущения.
      И вдруг все кончилось. Движение замерло, а волшебные губы отстранились.
      – Лахлан? – вопросительно прошептала Эмили. Сейчас ее не волновало даже то обстоятельство, что вопрос прозвучал почти как мольба.
      – Мы уже не одни в зале, – едва слышно ответил он и, освободившись от сжимавших бедра ног, опустил Эмили на пол.
      Она стояла, покачиваясь и едва не падая. Слова обрели смысл лишь через несколько секунд. Но вот наконец и до нее долетели посторонние звуки; они проникли сквозь сбивчивое затрудненное дыхание и гулкое биение сердца. Судя по голосам, возле камина собрались воины – целая группа. Они явно ждали вождя.
      Слезы разочарования подступили так стремительно, что Эмили не смогла их сдержать.
      Лахлан пробормотал что-то непонятное, сжал возлюбленную в объятиях и снова поцеловал. Рука смело опустилась и задрала юбку, а потом коснулась нежного уголка… раз, еще раз… и вдруг тело Эмили словно взорвалось. Она выгнулась, стремясь обострить наслаждение, а рука тем временем продолжала ласкать и дарить счастье – до тех пор, пока колени не задрожали и не отказались держать. Эмили без сил упала на Лахлана.
      Лишь в этот момент он прервал поцелуй и бережно, словно единственную в мире драгоценность, взял Эмили на руки. Без единого слова он понес ее вверх по узкой лестнице – в маленькую комнатку на башне. Остановился возле самой двери и опустил у стены, чтобы Эмили смогла прислониться.
      – Не хочу, чтобы ты выходила из комнаты. Оставайся здесь до самого утра.
      – Собираешься меня запереть? – Слова прозвучали невнятно, словно после бокала крепкого вина.
      – А что, необходимо запереть?
      – Нет.
      – Обещай не выходить ни под каким предлогом.
      – Обещаю. – Эмили повернулась, шагнула в комнату на непослушных, ватных ногах и плотно закрыла за собой дверь.
      Кое-как разделась и без сил залезла под плед. Собственное тело казалось безвольной, бесформенной массой. Сквозь узкие окна в комнату заглядывали серебряные лучи полной луны – почти такие же яркие, как лучи солнца. Кажется, оборотни перевоплощаются как раз в полнолуние?
      Поначалу мысли путались – сказывались подаренные Лахланом неизведанные ощущения. И все же вопросы возникали с такой требовательной остротой, что вскоре Эмили уже совсем не думала о сне.
      Так, значит, именно поэтому он сказал, что не владеет собой в полной мере? Наверное, в полнолуние звериные инстинкты усиливаются и не позволяют держать в узде вожделение? Да, скорее всего так оно и есть. Может быть, прямо сейчас ее любимый оборотень уже принял волчье обличье и в серебряном лунном свете вышел на охоту? Кэт говорила, что таков обычай. А вдруг он отправился на озеро?
      Эмили повернулась на бок, тело отозвалось воспоминанием о недавнем наслаждении. Что же удивительного сделал Лахлан? Касался, гладил, ласкал. Сейчас, когда похмелье счастья схлынуло, воспоминания о собственном поведении рождали смущение на грани стыда. Она издавала сладострастные звуки, производила лишний шум. Даже в те моменты, когда губы Лахлана плотно прижимались к ее губам, умудрялась стонать. Нескромные стоны наверняка разносились по гулкому каменному залу.
      От тонкого слуха оборотней они, конечно, не могли укрыться. А те воины, которые собрались у камина, скорее всего не были простыми людьми. Может быть, им предстояло охотиться в полнолуние вместе с Лахланом? Вопросы множились и бесконечно разветвлялись. Ах, если бы спросить Кэт!
      Волновало и еще одно странное обстоятельство: воины собрались в зале, и Эмили знала об этом. Знала, но все равно не сделала ничего, чтобы остановить страстные ласки Лахлана. Она бесконечно нуждалась в его близости.
      Но он, судя по всему, не сгорал в пламени ответного чувства. Разве не так? Утверждать трудно, но все же он не растаял подобно ей самой. И его возбужденная плоть, которую Эмили ощущала через плед, оставалась каменной даже в те минуты, когда он нес ее наверх.
      Эмили перебирала воспоминания и копалась в бесконечных мыслях, пока наконец усталость не взяла свое. Глаза закрылись. Засыпая, она ясно услышала вой одинокого волка. Сомнений не оставалось: Лахлан в зверином обличье отвечал на зов полной луны.
 
      Лахлан стоял у озера. Отсюда была хорошо видна восточная башня. В башне спала она. Его подруга.
      Он тряхнул тяжелой волчьей головой; человеческий разум решительно отвергал подобный союз, но волк рвался к возлюбленной. Подойти, взглянуть глазами зверя, а не человека. Ощутить аромат, потереться густым мехом и оставить на нежной коже собственный запах.
      Еще ни разу в жизни воля не подвергалась столь критическому испытанию, как сегодня. Для того чтобы покинуть Эмили у двери крошечной круглой комнаты, потребовалось собрать все силы. Если бы он не удержался и вошел вместе с ней… сейчас она уже принадлежала бы ему. Он ласкал бы бесконечно, без устали, снова и снова. Потребность в перевоплощении нашла бы выход в любовном экстазе.
      Но Лахлан не позволил себе проявить слабость.
      Он отправился на охоту вместе со всей стаей и делил с товарищами добычу, соблюдая традицию столь же древнюю, как брачные клятвы и другие торжественные обряды людей. Однако стая уже давно рассеялась. Несколько самок упорно старались соблазнить его, откровенно приглашая догнать. Однако вожак рычал и огрызался до тех пор, пока они в испуге не поджали хвосты и не оставили его в покое. И вот сейчас он стоял в полном одиночестве.
      Лахлан с радостью побегал бы вместе с Друстаном, однако тот остался в спальне… вместе со своей волчицей. Вышел лишь на ритуальную охоту. Добычу сразу отнес домой, чтобы отдать Кэт. Она лишена возможности перевоплощения вплоть до рождения ребенка, однако Друстан ничуть не возражал вернуться в замок пораньше: ведь там ждала подруга. Черт побери, почему же сам он до сих пор одинок?
      В браке не пришлось бы метаться между желаниями и интересами стаи.
      В воображении возник нежный бело-розовый образ Эмили. Будь она волчицей, лучшую подругу трудно было бы даже представить. Смелая, добрая и отчаянно преданная. Но, увы, она рождена человеком, а ему не дано право смешанного брака: ведь он вожак стаи.
      Голова сама собой поднялась к лунному диску, а из груди вырвался тоскливый вой. Долгий протяжный зов вобрал в себя безысходное чувство одиночества. Выбора не было: рок судил отказаться от той, которая безмерно дорога. И все же так хотелось взглянуть на возлюбленную глазами волка! Он не мог коснуться, не мог пометить запахом, но все же мог увидеть.
      Огромный волк бросился к замку. Возле подъемного моста превратился в человека и дошел до башни. Поднялся по хорошо знакомой лестнице и бесшумно приоткрыл дверь в комнату.
      Эмили свернулась калачиком на постели, лицом к нему. По подушке разметались длинные каштановые, с золотистым отливом, локоны. Плед Балморалов надежно согревал. Все хорошо, все правильно.
      Не задумываясь, вождь воплотился в волка и взглянул глазами зверя. Красавица выглядела как прежде и в то же время по-другому. Зрение волка острее зрения человека, и сейчас можно было рассмотреть каждую ресничку, сонно прижавшуюся к нежной коже. Запах тоже немного изменился: стал более женственным и более пряным.
      Повеяло призывным ароматом сирени. Ах да, она же ходила туда, где женщины сушили на кустах белье! И даже помогала снимать то, что высохло. Хозяйкам пришлась по душе добровольная, бескорыстная помощь.
      Немалая доля богатого аромата принадлежала лишь ей одной. Этот запах не был запахом волчицы. Он казался мягче, нежнее и слаще, но не утратил привлекательности для волка. Ни одна самка – ни женщина, ни волчица – не пахла так приятно, так восхитительно и волнующе. Лахлан сделал шаг вперед и почувствовал еще один неповторимый аромат: она так и уснула возбужденной.
      Да, он смог доставить наслаждение. И все же ласки оказались незавершенными. Не осознавая потребности, она нуждалась в продолжении так же остро, как и сам Лахлан. Но невинность диктовала свои условия… даже после жарких вечерних объятий. Девочка все равно осталась почти нетронутой. Звериное начало требовало обладания, приказывало сделать эту невинность своей, и только своей.
      Волк не смог удержаться от искушения прикоснуться поцелуем к разгоряченной щеке. Подошел, нежно лизнул. Эмили смешно сморщила носик, а волк оскалился в короткой улыбке. Особых поводов для радости не было: совсем скоро придется окончательно выяснить отношения с Синклерами, и Эмили отправится туда, куда приехала из далекой чуждой Англии.
      Лахлану очень не хотелось ее отпускать, и все же каждый день, проведенный рядом, оказывался в минусе: обязанности вождя оставались забытыми. Он предлагал пленнице убежище, но втайне обрадовался, когда она отказалась. Если бы согласилась, наверняка не удержался бы и сделал своей. Такое развитие событий казалось неизбежным, хотя и откровенно несправедливым по отношению к клану. Каждая минута общения, каждый взгляд, каждое слово лишь усиливали стремление слиться воедино, посеять свое семя в желанное тело – пусть даже ему и не суждено прорасти.
      Сейчас волку неудержимо хотелось стащить одеяло зубами, прижаться, согреть теплым мехом, пометить своим запахом. А едва она проснется, тут же, рядом, воплотиться в человека и завладеть нежной подругой. Он поделится с ней всеми секретами и научит древним обычаям криктов. Желание оказалось настолько сильным, что волк содрогнулся: чтобы противостоять наваждению, потребовались воля и самообладание.
      Лахлан собрался уходить и на прощание лизнул спокойно лежавшую на пледе руку. Эмили застонала во сне и прошептала его имя.
      Так, значит, она и во сне продолжала думать о нем? Какие видения, какие фантазии теснились в хорошенькой головке? Может быть, она вспоминала солнечное утро на озере? А может быть, грезила о несбыточном?
      Надо было срочно уходить, чтобы не остаться до утра и не проснуться в ее постели. Волк повернулся и направился к двери.
      – Лахлан? – сонным голосом позвала Эмили.
      Она проснулась, увидела в своей комнате волка и ничуть не испугалась. Подернутые туманом грез глаза неуверенно мигали, и все же в их глубине не чувствовалось страха. Может быть, ей казалось, что сон продолжается?
      Эмили села в постели. Плед упал, обнажив безупречную линию груди, темно-розовые изюминки сосков. Желание захлестнуло Лахлана безумной волной.
      Фиалковые глаза неожиданно зажглись удивлением и доверчивой радостью узнавания.
      – Это ты, правда? Ведь это не сон? Я знаю, что ты волк. И ты пришел сюда, ко мне!
      Лахлан боялся шевельнуться, опасался даже дышать.
      – Можно до тебя дотронуться?
      Он услышал слова, однако смысл понял не сразу. Неужели Эмили действительно хочет прикоснуться к волку? Она же человек, не оборотень. Лахлан помнил, как мать пряталась от отца, когда тот принимал звериное обличье.
      А как обрадовалась, когда выяснилось, что Ульф не унаследовал волчьей ипостаси! Но вот о даре младшего сына мать так и не успела узнать: умерла от лихорадки раньше срока решающего испытания, – но все же не удержалась и перед смертью пожелала, чтобы Лахлан оказался не больше чем человеком. Но судьба распорядилась иначе. В первое же полнолуние после смерти матери пришло перевоплощение. И с тех пор жизнь изменилась. Однако в сознании прочно отпечаталось правило: женщины не способны понять и принять звериную натуру супруга.
      – Пожалуйста, – нежно, все еще сонным голосом попросила Эмили и вытянула руку.
      Лахлан жаждал прикосновения пальцев к шкуре и, словно зачарованный, подошел к постели. Из груди вырвался низкий, протяжный вой желания. Вряд ли Эмили могла его понять. Испытывал ли подобные чувства отец? Как ему удавалось разделять две стороны собственной натуры?
      Эмили бережно прикоснулась к голове волка.
      – Ты прекрасен! – с тихим восторгом прошептала она. Провела пальцами по густой шерсти на голове, шее, спине. – А твой мех такой мягкий! О Лахлан! Все это восхитительно, необыкновенно, волшебно!
      Из волчьей груди вырвалось низкое урчание. Он и сам не знал, что способен издавать подобные звуки. Но ведь до сих пор не ведал и столь острого наслаждения! Оно оказалось выше физической близости – глубокое, затаенное ощущение счастья: подруга сумела понять и принять целиком, без остатка. И все же следовало помнить: этой нежной, чуткой красавице не суждено принадлежать ему!
      Рокот в груди прекратился, однако ощущение удовольствия не исчезло. Волк лизнул Эмили в грудь. А как хотелось облизать ее всю, с ног до головы, познать изощренными волчьими чувствами и навсегда запечатлеть в памяти милый образ!
      Эмили глубоко вздохнула и замерла.
      Лахлан спрятал голову у нее на коленях, пытаясь сдержаться и не пойти на поводу у вожделения. Манящий женский аромат проник сквозь плед, которым она укрылась, и томил желанием немедленно перевоплотиться и овладеть.
      – Это правильные чувства? – спросила Эмили слабым, дрожащим голосом.
      Лахлан поднял голову и заглянул ей в глаза, словно умоляя объяснить, о чем она спрашивает.
      – Ощущение магии… не знаю, как сказать точнее. Похоже на жар, на лихорадку… словно по коже провели чем-то раскаленным. Знаешь, как в некоторых источниках пузырится вода? Как пенится струя водопада? О, наверное, я слишком много говорю об этом. Но когда ты лизнул меня, я ощутила на коже что-то большее чем твой язык.
      Лахлан не понимал, о чем же она все-таки говорит. Ясно было лишь одно: ласка не показалась отвратительной. В знак благодарности он потерся головой о ее колени.
      – Нет ничего плохого в том, что мне это понравилось?
      Волк поднял голову и кивнул. Потом сделал это еще раз, чтобы одобрение не вызывало сомнений.
      Эмили тихо застонала, и Лахлан с трудом заставил себя снова положить голову на колени. И все же он не мог позволить себе сделать то, к чему так отчаянно стремился. Вдруг новые ласки волка не принесут радости? Она ведь человек – об этом нельзя забывать ни на мгновение.
      Эмили почесала зверя за ухом, словно котенка, и это молчаливое одобрение, безмолвное признание показалось драгоценным даром. Какая другая женщина не пришла бы в ужас при виде волка? Только не Эмили. Этот волк ей нравился. Может быть, Талорк посвятил девочку в тайну криктов? Нет, скорее всего это сделала Кэт. Надо будет уточнить у Друстана. Сомневаться не приходилось: Эмили вела себя совсем не так, как положено несведущему человеку. Мозг волка не мог найти объяснения.
      – Если я лягу… – Эмили замолчала в очевидном замешательстве.
      Что же она хочет сказать? Может быть, просто стесняется указать на дверь?
      – Ты сможешь лечь рядом и на одну-единственную ночь разделить со мной магию? Пожалуйста, Лахлан, не отказывай! Только сегодня!
      Волк поднял голову. Он с трудом верил собственным ушам. Неужели она действительно попросила остаться? Ведь к этому он стремился больше всего… больше, чем к физической близости. Да, как точно: разделить магию! Хотя бы на одну ночь.
      Эмили улыбнулась грустно и светло.
      – Ты чудесен. Никогда в жизни мне не придется пережить тех чувств, которые даришь ты. Понимаю, что жить в вашем клане мне осталось совсем недолго. Скорее всего я больше никогда не увижу тебя в этом прекрасном облике. Пожалуйста, останься со мной – хотя бы до тех пор, пока не засну. Тогда утром покажется, что приснился сказочный сон, и не останется тоски по несбыточному.
      Даже в облике человека Лахлан не нашел бы достойного ответа. Эмили назвала чудесным его, но на самом деле именно она оказалась удивительной, невероятной!
      Волк медленно кивнул.
      Эмили улыбнулась, и в глазах зажглись счастливые огоньки.
      – Спасибо.
      Она легла и снова скромно накрылась пледом. Потом подвинулась к стене, стараясь освободить на узкой кровати как можно больше места. Волк прыгнул, устроился рядом и положил голову на передние лапы.
      Эмили обвила рукой мощную шею и доверчиво уткнулась лицом в теплый мех. Ни разу в жизни Лахлану не доводилось испытывать подобного счастья – даже несмотря на то что неудовлетворенная страсть раскаляла кровь.
      – Ты совсем не пахнешь собакой. Я почему-то всегда думала, что волк должен пахнуть так же, как пес. Ничего подобного. Ты пахнешь только самим собой. Это твой аромат, и я его никогда не забуду.
      В следующее мгновение она уже сладко спала.
      А Лахлан даже и не пытался уснуть: лежал, вслушиваясь в ровное дыхание и наслаждаясь сладким ароматом любимой. Даже во сне Эмили продолжала крепко обнимать его за шею, как будто опасалась потерять. Искушение остаться рядом оказалось настолько сильным, что он едва не поддался. Но все же, как только взошло солнце, волк осторожно, бесшумно спрыгнул с кровати. Больше всего он боялся разбудить Эмили: ведь если бы она о чем-то попросила сонным, чуть хрипловатым голосом, отказать не хватило бы сил.
      Выйдя за дверь, Лахлан тут же сменил обличье и уже человеком поспешил к себе. Главное, чтобы никто не заметил его отсутствия. Бросился на покрытую мехом кровать и впервые за долгие годы ощутил пустоту.
      Он очень устал, и все же заснул не сразу: мешала эрекция. Мысли о невинном лице спящей Эмили не помогали, а когда сон наконец пришел, то принес с собой волнующее видение: прекрасная обнаженная Эмили, беременная его ребенком, без страха плавала в озере и радостно смеялась.
      Через несколько часов видение ушло, и Лахлан проснулся со странной болью в груди.
      Он решительно отмел боль вместе с неодолимым желанием увидеть ту, что снилась. Неотложные дела выстроились в очередь: отдать необходимые распоряжения, принять единственно верные решения, выслушать доклады помощников, проследить за занятиями воинов, обсудить обстановку с Друстаном. Вечером, перед ужином, одна из волчиц рассказала, что заметила на берегу озера матерого серого волка, явно чужака. Лахлан не сомневался в том, что Талорк или приплыл сам, или прислал кого-нибудь из своих надежных товарищей.
      Вчера утром, на берегу озера, Лахлан не ощутил посторонних запахов. Одно из двух: либо волка тогда еще не было на острове, либо он умел маскировать собственный запах. Если это был Талорк, то он наверняка шпионил… но зачем, с какой целью? Чтобы проверить, как живется сестре, или чтобы вернуть ее в родной клан? Если Синклер хотел поговорить с Кэт, то наверняка показался, когда она ходила на прогулку вместе с Эмили. Если, конечно, присутствие англичанки его не остановило.
      А собственно, с какой стати Талорку опасаться ее присутствия? Лахлан вспомнил, что на вопрос, не видела ли она дикого зверя, девочка ответила, что видела – если считать диким зверем вождя. Но ведь Талорк тоже вождь, а о волчьей природе ей прекрасно известно. Где же все-таки правда? Пыталась ли Эмили хитро увильнуть от ответа или действительно ничего не видела, как и предположил поначалу Лахлан?
      Балморал решил сначала поговорить с Друстаном, а потом с пристрастием допросить Эмили и разузнать правду.

      Эмили старательно месила тесто и с интересом слушала сплетни кухарок. Проснулась она рано, в полном одиночестве, но волнующий запах Лахлана остался в комнате, задержавшись в толстой шерстяной ткани пледа. Впрочем, даже без этого весомого доказательства она ни за что не смогла бы убедить себя в том, что видела волка во сне. Удивительные события ночи сохранились в памяти с той же кристальной ясностью, с какой запечатлелись картины жизни в доме отца. А главное, в душе поселилась несокрушимая уверенность, что Лахлан стал неотъемлемой частью жизни, наравне с ее семьей.
      Да, ей придется покинуть клан Балморалов, и все же она никогда и ни за что не забудет удивительного вождя. Он останется в сердце. Насколько легче оказался бы ее жизненный путь, если бы те чувства, которые вызывал Лахлан, достались Талорку! Увы, увидев достойного вождя Синклеров, Эмили сразу поняла, что это не ее человек.
      Как же все сложно!
      Зачем Лахлану понадобилось прийти к ней в облике волка? Эмили снова и снова задавала себе этот вопрос и все же не могла придумать ни одного разумного и убедительного ответа. Скорее всего его привел звериный инстинкт – после того что произошло между ними в большом зале. Но ведь даже в этом случае поступок требовал абсолютного доверия. А разве вождь мог ей доверять?
      И все же он пришел, и пришел волком. Позволил гладить, ласкать и даже поцеловал – по-своему, по-волчьи. А потом лег рядом и лежал до тех пор, пока она не заснула. А может быть, и дольше.
      Эмили до сих пор не понимала, что чувствовала, когда – теплый, чуть шершавый язык коснулся груди. Удивительное, ни на что не похожее ощущение! Такое же странное, как тот взрыв удовольствия, который Лахлан подарил вечером, еще человеком, но совсем иное! Очень приятное, но в то же время… странное.
      Казалось, могучая жизненная энергия вождя смешалась с ее энергией.
      И все же Лахлан исполнил обещание отменить урок плавания и не пришел утром, чтобы снова отвести ее на озеро. А это означало, что удивительная ночь оставила его равнодушным. Наверное, он даже не ощутил той связи, которую так ясно чувствовала она.
      – Думаю, твое тесто уже готово, девочка, – неожиданно прозвучал ласковый голос одной из кухарок.
      Эмили вздрогнула и посмотрела на стол. Да, действительно. Пышная белая масса давно просилась в печку. Осталось лишь придать ей нужную форму. Эмили отложила готовый хлеб в сторону, а к себе придвинула новую порцию теста и принялась колотить ее с неожиданной, достойной лучшего применения силой.
      Она не понимала Лахлана и не надеялась когда-нибудь понять. Сначала вождь утверждал, что она не значит для него ровным счетом ничего, а вскоре ласкал, как пылкий любовник. Бережно, нежно нес наверх после того, как подарил минуты высшего наслаждения. Так, словно она ему небезразлична… но на словах утверждал обратное.
      А потом… потом… пришел в образе волка. Это уж совсем необъяснимо. Эмили в очередной раз ударила тесто кулаком – хотя достаточно было всего лишь сложить кусок пополам.
      – Я запретил Марте поручать тебе хозяйственные дела.
      Эмили скорчила тесту смешную рожицу, пробормотала что-то насчет надменных вождей и подняла голову. Лахлан стоял рядом и серьезно наблюдал за работой. Выражение его лица никак нельзя было назвать довольным.
      – Она и не поручала.
      Темные брови вопросительно изогнулись в молчаливом ожидании. Вождь требовал разъяснений.
      – Кэт назначена главной хозяйкой. Она и приказала мне помочь с приготовлением хлеба.
      – Она приказала тебе? – переспросил Лахлан подозрительно тихо и спокойно.
      – Да. В этом нет ничего странного. Я, например, приказала ей поспать после ревизии кладовки.
      – И с какой же стати ты выполняешь ее работу?
      – Ей нравится мое общество. В отличие от других она не считает меня надоедливой.
      – Думаю, что не считала – то того момента, пока ты не приказала ей лечь спать.
      – Даже и после этого она не сочла меня надоедливой. Просто чуть-чуть рассердилась. И в отместку не хотела поручать мне месить тесто. Знает, что я не люблю сидеть без дела.
      – Полагаю, как и она сама.
      – Ей требовался отдых.
      Заявление прозвучало категорично, даже воинственно. Лахлан снова поднял брови.
      – А что, разве я высказал сомнение?
      – Нет, – ворчливо ответила Эмили. – Беременная женщина всегда нуждается в отдыхе, а Кэт к тому же постоянно зевала. Полагаю, ночью ей спать не пришлось.
      На самом деле Эмили не полагала, а была целиком и полностью в этом уверена.
      Она успела засыпать подругу ворохом бесконечных, самых неожиданных вопросов относительно полнолуния и связанных с ним древних и сложных ритуалов. Кэт призналась, что хотя и не охотилась вместе со стаей, все равно не ложилась спать: ждала возвращения Друстана, чтобы разделить с ним добычу. Говоря это, она очаровательно покраснела, и Эмили пришла к выводу, что общим у молодых супругов оказался не только ужин.
      Об удивительном появлении Лахлана возле постели Эмили скромно умолчала. Переживание все еще оставалось слишком свежим, слишком острым и до такой степени личным, что не хотелось рассказывать о нем даже названной сестре.
      – Повезло же Кэт: ты так о ней заботишься.
      – Но ведь и она заботится обо мне.
      Разговор, конечно, не мог не привлечь самого пристального внимания кухарок, так что Эмили постоянно ощущала на себе косые взгляды. Лахлан тоже заметил излишнее любопытство. Критически взглянул на женщин, а потом вновь повернулся к Эмили:
      – Хочу поговорить с тобой наедине.
      Эмили с силой стукнула кулаком по тесту.
      – Надо закончить хлеб.
      – Хлеб вполне может подождать.
      – Нет, не может.
      Кухарки едва не умерли от ужаса. Так дерзко разговаривать с господином! Теперь уже они даже не пытались делать вид, что не слушают. Эмили, в свою очередь, притворилась, что не заметила бурной реакции, и продолжала преспокойно возиться с мягким, податливым комом.
      – Так ты осмеливаешься ослушаться? – Вождь едва сдерживал раздражение.
      – Вы же сказали, что прямота – мое главное достоинство.
      – Да, но не говорил, что способен принять упрямство и непослушание.
      Эмили давно не считала себя ребенком и не собиралась безропотно подчиняться, хотя прекрасно знала, что многие мужчины ждут от женщин полного и безоговорочного повиновения. Нет, Лахлан, при всей своей властности, не имел права быть настолько ограниченным. Впрочем, с этой чертой характера можно будет разобраться и позже.
      – Но я вовсе не ослушалась. Просто сказала правду. Если не выместить тесто как следует, оно ни за что не поднимется. Все здесь заняты своими делами. Так неужели я должна бросить работу лишь потому, что у вас не хватает терпения подождать минуту-другую?
      – Слушай, англичанка! У тебя задатки настоящей мегеры. Честное слово, очень напоминаешь мою бабушку!
      – По чьей линии – отцовской или материнской?
      – По отцовской.
      Так. Значит, она напоминает ему волчицу. Интересно, очень интересно!
      – А вы говорили ей, что она мегера?
      – За дурака держишь?
      Эмили покачала головой.
      – Все, что угодно, только не это.
      – Ну и славно. Наша дискуссия окажется куда более мирной, если не сделаешь подобной ошибки.
      – Звучит зловеще.
      – Только в том случае, если тебе есть что скрывать.
      «Неужели он узнал о появлении Талорка? Может быть, Кэт все-таки рассказала Друстану о встрече на берегу озера?» – подумала Эмили.
      – У каждого свои секреты, господин.
      – Возможно. Но твои секреты, англичанка, я непременно узнаю.
      – И взамен откроете свои? – Эмили взглянула прямо в глаза вождю – впервые с той минуты, как он появился в кухне.
      – Уже открыл, – просто, мягко ответил он и посмотрел так, что тело Эмили зажглось неведомым светом.
      Она с трудом перевела дух. Значит, он вовсе не собирался притворяться, что все случившееся ночью – лишь сон. И не будет отрицать, что приходил к ней. Возможно, даже объяснит, зачем это сделал.
      Эмили в последний раз налегла на тесто, скатала его в шар и накрыла чистым полотенцем.
      – Все, готово! Ожидание оказалось не таким уж бесконечным. Правда, господин?
      – Правда.
      Вдохновленная дружелюбным тоном, Эмили торопливо вымыла руки, вытерла их о фартук и призывно взглянула на Лахлана:
      – Ну что, идем?
      Вождь молча направился к выходу, а Эмили пошла следом. Странно, но в большом зале он не остановился. По деревянной лестнице поднялся на площадку второго этажа – почти такую же, как в доме ее отца. Отсюда можно было выйти на открытую галерею, однако Лахлан свернул в противоположную сторону и открыл дверь в просторную комнату с огромной кроватью, устланной шкурами и покрытой традиционным пледом Балморалов.
      – Почему сюда? – едва слышно пискнула Эмили. Вождь захлопнул дверь – так резко, что каменные стены многократно повторили звук.
      – Потому что здесь мы одни.
      – Оборотни способны слышать то, что недоступно ушам людей.
      – Хотелось бы знать, кто тебе сказал об этом.
      Эмили замерла. Она не имела права выдавать Кэт.
      – Можешь не отвечать. Все и так ясно: либо Талорк, либо Кэт. Полагаю, что все-таки не Синклер. Так что остается только его сестра. Не слишком ли она доверчива?
      – Но ведь мы с ней почти сестры, – жалобно прошептала Эмили в надежде хоть как-то защитить подругу. – А на самом деле сказать правду должен был Талорк.
      – Он отказался жениться на тебе, так что незачем было и откровенничать.
      – Кэт имела полное право посвятить меня в тайну.
      – Потому что вы с ней почти сестры?
      – Да.
      – При этом она отдала в твои руки не только собственную жизнь, но и жизнь всей стаи.
      – Ни за что на свете никого не предам: ни ее, ни тебя.
      – Не сомневаюсь. И все же легкомысленное поведение трудно объяснить. Никогда не смог бы рассказать никому из воинов, даже тому, кого назвал бы самым верным другом.
      – Но брату рассказал бы.
      – Да.
      – Ну вот видишь…
      – Вижу, что вы с Кэт очень сблизились. Такое случается не часто.
      – Согласна.
      Так приятно было слышать одобрение и даже высокую оценку! Эмили неуверенно, нервно облизнула губы – ведь предстояло заговорить о главном.
      – Честно говоря, мне казалось, ты не захочешь признаться в том, что приходил ко мне ночью.
      – А мне казалось, ты сама убедишь себя в том, что просто видела интересный сон.
      – Пыталась. Ничего не вышло. Остался запах… а кроме того, в моих снах ты не уходишь.
      Эмили вовсе не собиралась признаваться. Но так вышло, и она не жалела. Какой толк в чувствах, если их даже нельзя открыть?
      Балморал вздохнул. В карих глазах отразилась странная тоска.
      – Мы не можем быть вместе.
      – Потому что я человек.
      – Я в долгу и перед кланом, и перед стаей.
      – Но твой отец женился на простой женщине.
      – И родил простого ребенка.
      – Ульфа.
      – Да.
      Эмили недовольно сморщилась.
      – Честно говоря, не вижу никакой разницы.
      – Потому что ты не одна из нас.
      Слова прозвучали словно приговор.
      – Что правда, то правда. Я действительно не одна из вас.
      – Черт возьми, Эмили! Вовсе не хочу тебя обижать. Но ведь так оно и есть.
      Лахлан рассердился – непонятно почему: она ничего не просила и не хотела поддаваться трусости.
      – Знаю, все знаю! И все же хочу тебя.
      На лице вождя появилось почти пугающее выражение.
      – Я тоже хочу тебя, и все же не могу взять.
      – Но почему? Кэт сказала, что в вашем клане иные брачные законы – совсем не такие, как у Синклеров.
      – Она теперь не Синклер, а Балморал.
      – Ты прекрасно понял, о чем я. Наша близость не будет означать брака, как это заведено у Талорка.
      – Но после нашей близости Талорк никогда на тебе не женится.
      – А тебе этого очень хочется? – уточнила Эмили и вдруг испугалась: а что, если он ответит утвердительно?
      – Нет! – прорычал Лахлан. В рокоте голоса не слышалось ничего человеческого.
      Эмили вздрогнула, но в глубине души не ощутила ни страха, ни возмущения. Яростная реакция даже обрадовала.
      – Я же говорила, что не могу отдаться ему. Да и он меня не хочет.
      Кроме предвзятого враждебного отношения Синклера появилось и еще одно отягчающее обстоятельство: он наверняка считал, что она полностью, душой и телом, принадлежит сопернику. Скорее всего Талорк видел ее на озере обнаженной.
      – Ты слишком чиста, Эмили.
      – Чего, разумеется, никак нельзя сказать о тебе.
      Неужели он полагал, будто у нее не хватит опыта, чтобы подарить удовольствие возлюбленному – в ответ на его ласки?
      Возражать Эмили, конечно, не могла, однако горела нетерпеливым желанием попробовать. Но как же сказать об этом, не теряя гордости и собственного достоинства?
      Лахлан рассмеялся:
      – Что правда, то правда: девственником меня назвать трудно. В нашей стае самоконтроль и власть над способностью к перевоплощению приходят только после физической близости. Ты верно заметила: наши обычаи совсем не похожи на обычаи Синклеров. В интересах будущего мы допускаем свободное спаривание.
      – Тогда почему же ты отказываешься любить меня?
      – Потому что ты не волчица.
      – То есть оборотни из клана Балморалов никогда не сближаются с обычными женщинами вне брака?
      – Нет, это не так. Но существует риск, что мы с тобой окажемся истинно близки.
      – Истинная близость тебя пугает?
      Лахлан вздохнул. Лицо стало угрюмым, печально-безнадежным.
      – Да.
      Эмили резко отвернулась. Душевная боль оказалась столь же острой, как в тот злосчастный момент, когда отец оттолкнул маленькую дочку и назвал никчемной, бесполезной девчонкой, из-за которой умерла мать. Да, отец мечтал о сыне, а дочь разочаровала самим своим рождением. Теперь же оказалось, что она не годится и Лахлану. Проблема повторилась: на сей раз ей не удалось родиться волчицей.
      – Пойми, все наши дети могут оказаться людьми. Все, а не один! Каждый брак между криктом и человеком таит в себе опасность полной гибели волчьей натуры.
      – И что же, это очень важно? – зачем-то спросила Эмили, хотя сама прекрасно знала ответ.
      Знала так же определенно, как и то, что ее собственный характер не устраивал ни отца, ни мачеху, ни даже сестер и братьев. Лишь Абигайл, единственная из всей большой семьи, любила ее искренне и преданно.
      – Неужели можно сомневаться? – возмущенно воскликнул Лахлан. – Мы особый, неповторимый и священный народ, а потому не имеем права исчезнуть с лица земли лишь потому, что не в состоянии передать детям отпущенный Богом дар.
      Очень хотелось плакать, но Эмили собралась с духом и сдержалась. Иногда слезы облегчали душевную боль, но сейчас они не сделали бы и этого. Лахлан не сказал ничего нового и удивительного – лишь подтвердил слова Кэт. Чувство безысходности безнадежно обострялось. Боль не пройдет долго. А возможно, останется навсегда. Может быть, она напрасно бередит ту рану, которую нанес отец?
      Об отцовской любви тоже не приходилось мечтать, и все же… может быть, маленькая радость все-таки лучше, чем ее полное отсутствие?
      – Но ведь ты говорил, что способен даровать наслаждение, не отбирая девственности.
      – Да. – Голос Лахлана прозвучал словно издалека. Эмили подняла голову, но не смогла встретиться взглядом с вождем.
      – Мне бы очень этого хотелось. А еще хотелось бы, чтобы ты научил, как доставить тебе такое же удовольствие, какое ты подарил мне ночью…
      В ответ раздался тяжелый хриплый вздох:
      – Эмили…
      – Что? – Сейчас ей наконец-то удалось поймать взгляд его карих, с золотом, глаз. Что она могла в них прочесть? Конечно, не любовь и даже не безусловное приятие. Скорее всего страсть. – Неужели ты не готов даже на такую малость?
      Темные глаза запылали.
      – Готов. Черт возьми, готов!
      Ну что же, значит, страсть дает себя знать. А за ее горячим покрывалом вполне можно спрятаться от раздирающей душу боли. Еще ни разу в жизни Эмили не позволяла себе скрыться от правды, но в эти минуты собиралась пойти по пути самообмана. Хотела ненадолго обмануть себя и притвориться, что страсть – это любовь.
      Конечно, гордому горцу незачем знать, что сейчас, именно сейчас, ей больше всего на свете необходима любовь. Потом можно будет всю жизнь вспоминать о чувстве и черпать в воспоминаниях силы – точно так же, как до сих пор она черпала силы в воспоминаниях о давней, еще до смерти матери, любви отца.
      Каждое прикосновение будет продиктовано любовью и желанием – отражением ее нежности и страсти. Каждый звук будет выражать признание ее привлекательности, а каждый ответ станет ответом на слова и ласки возлюбленной. Эмили ожидала поцелуя с нетерпением и в то же время с затаенным торжеством.
      И все же поцелуя не последовало.
      Лахлан бережно провел ладонью по густым волнистым локонам – так осторожно, что прикосновение казалось едва ощутимым.
      – Твои волосы прекрасны! Ночью мне отчаянно хотелось к ним прикоснуться… Нет, не мне – волку…
      Эмили вздохнула и спрятала слова любви в дальний уголок сердца – про запас, на черный день, чтобы никто не смог отнять сокровище, даже сам Лахлан.
      – Он может это делать, если ему нравится.
      – Ты не возражаешь?
      Эмили покачала головой.
      Лахлан медленно снял плед и без тени смущения предстал во всей ослепительно чувственной красоте. Клинок рвался в бой – неудержимо и дерзко. Эмили с радостью подумала, что ей он не угрожает.
      О чем бы ни мечтал Лахлан, слиться воедино им не суждено – уж в этом-то сомнений не было.
      – Нравится? – тихо спросил он. Эмили молча кивнула.
      – И все же хочется увидеть волка? – В карих, с золотым ободком, глазах мелькнул страх перед возможным отрицанием.
      – Очень.
      В следующее мгновение – так быстро, что Эмили даже не успела понять, что произошло, – человек Лахлан превратился в волка Лахлана.
      Ни разу в жизни, даже в самых смелых фантазиях, Эмили не приходилось видеть ничего более великолепного. Как же можно не передать волшебный дар детям? Неудача действительно стала бы одновременно и трагедией, и преступлением. Она до сих пор помнила собственное детское восхищение падающей звездой, но впечатление от необъяснимого перевоплощения оказалось и величественнее, и ярче. За что, за какие подвиги Бог наградил несравненным даром целый народ?
      Чудом казалось само присутствие при волшебном превращении. Лахлан щедро подарил еще одну радость, и она ни за что ее не забудет.
      В человеческом обличье вождь воплощал самые дерзкие женские мечты и фантазии. Волком он представлял само совершенство. Гладкая блестящая черная шерсть. Ночью, при лунном свете, она казалась темно-серой. Огромный рост: стоя на четырех лапах, он смотрел прямо в лицо. Острый, пронзительный взгляд хорошо знакомых карих, с золотым ободком вокруг зрачков, глаз.
      Гордая посадка большой головы и поистине королевское величие не позволяли ни на мгновение забыть о Лахлане-человеке. Точно так же как в человеческом обличье он казался сверхчеловеком, в обличье волка он выглядел сверхживотным. Возможно, такое впечатление создавал светящийся в глазах человеческий интеллект.
      Сейчас эти глаза смотрели напряженно – с острым, даже нетерпеливым, ожиданием.
      Эмили не сразу поняла, что должна показать полное приятие и столь же полное отсутствие страха. А может быть, волк ждал приглашения к ласке? Да, наверное, так оно и есть! Эмили опустилась на колени и призывно вытянула руки.
      Волк подошел с тем же завораживающим низким рычанием, которое клокотало в его груди ночью. Остановился совсем близко – всего лишь в нескольких дюймах. Эмили откинула голову, а волк слегка склонит свою – так что взгляды встретились.
      В человеческих глазах зверя читалась любовь. Любовь отозвалась в сердце радостью, а радость вытеснила частичку боли. Волк осторожно лизнул в щеку, и только сейчас Эмили осознала, что молча плачет.
      Неожиданно пришло ощущение удивительной, чудесной связи, которое возникло и ночью. Связь тоже отозвалась в сердце радостью, и новая радость вытеснила еще одну частичку боли.
      Волк склонил голову к плечу Эмили, словно хотел о чем-то попросить. Она провела ладонью по его спине, по голове. Зверь стоял неподвижно, а Эмили все ласкала и ласкала его, пока рука наконец не остановилась на могучей шее.
      – Тебе нравятся прикосновения, – с улыбкой заметила Эмили.
      Волк важно кивнул и грациозным движением сел на задние лапы.
      – И мне нравится, когда ты ласкаешь.
      Умеют ли волки улыбаться? Наверное, да. Ведь Эмили совсем не испугалась, когда Лахлан обнажил зубы. А потом сделал то, о чем мечтал: спрятал морду в ее волосах и глубоко вдохнул. Рокот в груди послышался явственнее. Эмили запустила пальцы в густую шерсть и снова принялась гладить. Волку понравилось: он издал забавный звук, похожий на собачий лай, и Эмили не удержалась от тихого смеха.
      Так они стояли долго: он – погрузив морду в густые пышные волосы, а она – не переставая гладить блестящую шерсть и впитывая невероятные ощущения мощного и в то же время нежного тела зверя. Эмили шепотом рассказывала, как он прекрасен, как чудесен. Рокот в груди стал еще громче и отозвался в ее сердце. Да, он делил с ней и радость, и наслаждение.
      Она не была волчицей, и все-таки в эту минуту ощущала себя равной любимому.
      Мгновенно, без предупреждения, Лахлан вернулся в человеческое обличье. Теперь он стоял перед ней на коленях, нежно обняв и осыпая поцелуями волосы, глаза, щеки, губы…
      Поцелуи казались бесконечно сладкими, и на глаза Эмили навернулись светлые счастливые слезы.
      – Спасибо, что приняла зверя, – едва слышно, словно по секрету, прошептал Лахлан.
      – Как же можно не принять? – озадаченно, с искренним удивлением спросила Эмили. – Ведь это твоя особая, чудесная часть.
      Он снова принялся целовать – на этот раз жестче и требовательнее. Совсем скоро Эмили окончательно растаяла, растворилась в волшебных ощущениях.
      Наконец поцелуй прервался, однако оставил неповторимый вкус.
      – Ты прекрасна, восхитительна!
      – Но все же не настолько, чтобы рожать тебе детей.
      Оба замерли. Эмили не собиралась произносить эти слова. Резкие звуки относились к грубой реальности и угрожали безвозвратно разрушить тонкую, хрупкую стену фантазии, которой окружили себя безрассудные души. Нет, этого никак нельзя допустить! Нельзя променять радость и наслаждение на жестокую правду, которую невозможно изменить… на горькую правду, которую Эмили знала уже давно и слишком хорошо.
      – Пожалуйста, забудь о неосторожных словах.
      – Прости, мне жаль.
      Она знала, что он говорит правду, как знала и то, что он не изменил убеждений.
      – Ничего. Поцелуй еще. Так приятно чувствовать твои губы.
      Хотелось забыть суть отношений – тем более что возлюбленный вполне мог подарить забвение.
      – С радостью!
      Поцелуй оказался долгим и постепенно из нежного превратился в ненасытно-жадный.
      Что бы ни думал и ни чувствовал Лахлан, он желал ее так же необузданно, как она желала его. Сознание наполняло сердце радостью – игра, затеянная с собой, продолжалась до тех пор, пока боль окончательно не отступила перед наслаждением.
      Лахлан отстранился и тяжело перевел дух.
      – Разденься.
      Эмили не задумалась ни на мгновение. Поднялась с колен. Лахлан тоже легко встал и отступил на несколько шагов назад. Она торопливо скинула платье, рубашку и доверчиво предстала перед горящим страстью требовательным взглядом.
      Одним пугающе неожиданным, молниеносным движением Лахлан преодолел разделявшее их расстояние, поднял Эмили на руки и отнес на кровать. Сбросил плед и бережно уложил на мягкий мех. От дразнящего прикосновения она даже застонала.
      Лахлан понимающе улыбнулся и вновь осыпал подругу поцелуями. На сей раз в атаку пошел язык – ненасытный и горячий. Сильное тело прильнуло, бесконечно разжигая пыл, – а ведь он еще даже не начал ласкать самые чувствительные, потаенные уголки!
      – Лахлан!
      – Я тебя помечаю, – прошептал он. – Кто бы ни увидел этот знак любви, сразу поймет, что ты моя.
      Эмили с головой погрузилась в придуманную игру и даже не поняла, услышала ли эти слова наяву или они прозвучали в мозгу. Собственно, какая разница? Он оставил на шее отметину и теперь терся об ее тело слишком смело, но безмерно волнующе.
      Губы Лахлана спустились к груди, и вот он снова, как и вчера, прижался губами к глубокой впадине между холмов Ощущение, однако, оказалось несколько иным. На этот раз Эмили почувствовала лишь чистое сексуальное наслаждение – настолько острое, что даже едва слышно, но совсем по-волчьи завыла.
      Лахлан начал ласкать грудь ладонями. Вскоре соски набухли и превратились в твердые, до боли напряженные вершинки. Горячие губы сомкнулись вокруг одной из них и начали дразнить, будоражить. Эмили вскрикнула и выгнулась, стараясь оказаться как можно ближе. Не прекращая до боли острой ласки, Лахлан занялся и второй вершинкой: начал гладить и теребить ее чуткими, всезнающими пальцами. Из закрытых глаз Эмили просочились счастливые слезы.
      Ноги сами собой раздвинулись, требуя близости. Эмили начала тереться о мужественную силу, с которой отчаянно хотела слиться, но все же так и не смогла сбросить счастливое и мучительное напряжение. Помочь могло лишь самое интимное прикосновение – такое, как вчера вечером в большом зале. Потеряв рассудок от наслаждения, она гневно потребовала спасения.
      Лахлан выпустил изо рта сосок и засмеялся – чувственно, хрипло, почти дьявольски. Но Эмили не ощутила ни тени страха. Предвкушение еще большего счастья заполнило душу.
      Рука Лахлана скользнула в заветное место и вдруг замерла.
      – Я буду ласкать тебя там, где просишь, радость моя, но только иначе – не так, как вчера.
      Губы быстро пробежали по телу и остановились лишь в тот миг, когда лицо оказалось между ног. Эмили не ведала ни тени смущения; лишь стонами и криками требовала счастья. Лахлан бережно раздвинул набухшие складки и припал к таинственному источнику в долгом, бесконечно жадном и нетерпеливом поцелуе.
      Скоро Эмили перестала понимать, что происходит; забыла, кто она и кто рядом. Невероятные ощущения наплывали и множились. Язык, зубы и губы любимого творили невообразимое, заставляя вздрагивать, изгибаться, извиваться. Страсть переполняла и вырывалась в возгласах признания и благодарности.
      Внезапно все ее существо сжалось в пружину всесокрушающего наслаждения. Тело продолжало жить в собственном ритме. Интенсивность движения неумолимо, безжалостно нарастала, доходя до степени конвульсий. И все же остановить маятник не хватало воли.
      Слишком сильно. Слишком остро. Слишком удивительно и слишком напряженно. Неописуемое удовольствие достигло вершины чистого совершенства, и Эмили потеряла ту последнюю нить, которая связывала ее с новой реальностью – любовью безрассудно смелого, отчаянно пылкого и несказанно нежного воина, сына волшебного народа криктов.

      Постепенно волны наслаждения схлынули, однако способность воспринимать окружающий мир вернулась не сразу. Эмили открыла глаза и увидела Лахлана: вождь нежно склонился, сияя счастливой, почти восторженной, улыбкой. Он выглядел чрезвычайно довольным собой.
      – Хорошо?
      – Невообразимо. Чудесно, – призналась Эмили и не узнала собственный голос: оказывается, он сел от стонов, воя и крика.
      – Теперь поспи. А когда отдохнешь, научу, как порадовать меня.
      – Не хочу спать. Хочу порадовать тебя прямо сейчас.
      Эмили действительно стремилась получить все и сразу, чтобы насытить неуемную фантазию.
      – Мне нужно время, чтобы восстановить самообладание.
      – А мне не нужно твое самообладание.
      – Надеешься сбить меня с толку и соблазнить окончательно? – тихо поинтересовался Лахлан. – Думаю, это удастся без особых проблем. Еще ни одна женщина не возбуждала меня до степени безумства.
      Признание, конечно, польстило, но мелькнувшее в словах обвинение обидело и напомнило о недавней боли.
      – Вовсе не собираюсь заманивать тебя обманом. Просто хочу доставить удовольствие. Поверь, Лахлан!
      Вождь вздохнул:
      – Верю и знаю, что так оно и есть.
      – Раз ты считаешь, что надо подождать, значит, подождем.
      Лахлан закрыл глаза. Лицо исказилось мукой. Эмили хорошо понимала, в чем дело: вожделение диктовало собственные условия.
      – Положи на меня руку.
      – Ты уверен, что это необходимо?
      – Да. Простая ласка удовлетворит и успокоит. – Казалось, Лахлан объяснял не столько возлюбленной, сколько самому себе.
      Эмили решила оправдать надежды. Она должна, непременно должна, принести ему счастье, иначе какой от нее вообще толк на этом свете?
      – Для начала ложись на спину. Лахлан открыл глаза.
      – Зачем?
      Эмили и сама не знала зачем. Просто решила, что так надо.
      – Хочу получить тебя в полное распоряжение. Будешь принадлежать мне так же, как только что я сама принадлежала тебе, – ответила она и услышала, что слова прозвучали правильно, даже красиво.
      – Для этого, девочка, тебе придется привязать меня к кровати.
      – А мысль интересная. Непременно возьму на вооружение. И учту на будущее.
      О том, сколько общего будущего у них осталось, думать совсем не хотелось.
      Лахлан рассмеялся и перевернулся на спину. Мощная эрекция стремилась вверх. Эмили обвила пальцами напряженный пенис. Они не сомкнулись, но возлюбленного это обстоятельство нисколько не смутило. Он блаженно вздохнул, накрыл маленькую руку своей и начал урок.
      Ученица оказалась понятливой. Для начала сложила ладошки. Получился тоннель наслаждения. А потом окончательно осмелела и решила целовать возлюбленного так же интимно, как целовал ее он. Склонилась и провела пышными волосами по узким бедрам. Простая затея оказалась удачной: Лахлан мгновенно возбудился и принялся двигаться по тоннелю быстро, с сокрушительной энергией. Эмили не успевала даже проследить взглядом.
      – Стоп, – скомандовала она. Лахлан словно и не слышал.
      Она выпустила член из рук и повторила:
      – Остановись, милый.
      Возлюбленный посмотрел на нее затуманенными страстью глазами. Тело едва справлялось с напряжением.
      Эмили нежно провела пальцем по раскаленной стали клинка – от вершины к основанию.
      – Хочу поцеловать тебя.
      Судя по всему, смелость оказалась неожиданной.
      – Не делай этого, не смей! – хрипло выдавил из себя Лахлан.
      – Но мне и правда очень хочется. Может быть, надо сделать что-то особенное, о чем я просто еще не знаю?
      Он покачал головой.
      – Только то, что подскажет фантазия.
      – И тебе это понравится так же, как и мне?
      – Даже больше.
      – Приятно слышать.
      Эмили улыбнулась. Потом склонилась и осторожно прикоснулась губами к едва выдерживающей напряжение вершине. Лахлан снова издал глухой, похожий на рычание звук Эмили провела языком, почувствовала терпкий, пряный вкус… ощущение во рту одновременно и соленого, и сладкого оказалось новым, неожиданным и… приятным. Эмили взяла вершину в рот и осторожно провела языком. Бедра Лахлана коротко дернулись, однако тут же остановились – так что она смогла познать любимого с той же неторопливой тщательностью, с какой он исследовал ее.
      Лахлан вздрогнул.
      – Пожалуйста, Эмили, помоги! В себя!
      Она послушалась и вобрала столько, сколько смогла, ни на мгновение не выпуская из рук пульсирующий от рвущегося на волю напряжения член. Раскаленный, переполненный, он едва не обжигал.
      Вдруг Лахлан схватил Эмили за волосы и потянул в сторону.
      – Хватит! Достаточно!
      Она инстинктивно сжала член. Возлюбленный дернулся, крикнул что-то непонятное и взорвался. То орудие, которое оказалось в распоряжении Эмили, извергло струю густой белой жидкости. Она не знала, что делать дальше, как продлить удовольствие, а потому просто продолжала сжимать ствол обеими руками. Бедра Лахлана поднялись еще несколько раз, и еще несколько раз повторилось освобождение – хотя уже и не настолько мощное, как первое.
      Наконец возлюбленный без сил, с закрытыми глазами упал на постель. Лицо неожиданно утратило резкие очертания, а тело безвольно обмякло. Эмили заставила себя вылезти из кровати и неуверенно поднялась на ноги.
      – Куда ты? – не открывая глаз, спросил Лахлан.
      – Руки… Хочу помыть.
      Он промолчал. Эмили вымыла руки, а потом открыла сундук в надежде найти полотенце или хотя бы тряпку. Полотенце, к счастью, нашлось, и она пошла обратно. Возлюбленный покорно позволил стереть улики недавнего наслаждения. В неожиданной, совсем не характерной пассивности и доверчивости он раскрылся с еще не познанной, трогательной стороны. Наверное, забота казалась ему столь же интимной, как и то, чем они только что занимались наедине, в полутьме спальни.
      Эмили закончила процедуру, бросила полотенце на пол и удобно устроилась на кровати рядом с любимым. Потом положила голову на мускулистую грудь и заботливо натянула плед.
      – Мне понравилось. Очень.
      – Мне тоже, милая. – Слова прозвучали размыто, почти невнятно. Эмили едва их поняла. Потом Лахлан произнес что-то еще, на сей раз совсем непонятное. Может быть, на древнем языке криктов?
      Она спросила и получила утвердительный ответ. Правда, перевода так и не последовало. Возлюбленный выглядел слишком усталым, а потому обижаться не стоило. Радовало гордое сознание собственных успехов: кто бы мог подумать, что неопытной английской девушке удастся удовлетворить и довести до состояния абсолютного изнеможения могучего и грозного шотландского вождя? Грандиозное достижение достойно гордости!
      Эмили умиротворенно закрыла глаза.
 
      Лахлан заметил, что возлюбленная уснула, и растроганно улыбнулся. Она лежала рядом невинно, доверчиво и очаровательно. Маленькая ладошка уютно устроилась на его груди и согревала сердце. В это мгновение гордый воинственный оборотень ощутил доселе неведомый покой.
      Он нежно поправил шелковистые локоны Эмили. Она казалась прелестной, манила и завораживала. Но все равно оставалась за непреодолимой стеной: ведь Эмили не принадлежала к народу криктов. И все же отвагой не уступала волчицам, да и его волчью натуру приняла безоговорочно, с радостью. Ни разу в жизни Лахлан не перевоплощался перед обычной женщиной. Проявить священный дар он не отваживался даже на глазах у матери. Эмили первой из женщин не внушала ничего, кроме полного и безоговорочного доверия.
      Она ласкала волка нежно и восторженно. Даже длительный, сокрушительный оргазм оборотня не вызвал отторжения, хотя все говорили, что обычные женщины воспринимают его с откровенным отвращением. Страсть Эмили оказалась свободной и безграничной, ничем не отличаясь от раскрепощенной страсти волчиц.
      Они настолько подходили друг другу, что на вершине блаженства Лахлан даже назвал маленькую англичанку своей. Кажется, она не заметила или не разобрала произнесенного слова. И уж точно не поняла бы значительности короткого восклицания. А ведь оно служило пометой – столь же серьезной, как помета собственным запахом или синяком любовного укуса.
      Будь Эмили волчицей, ей стоило ожидать скорой свадьбы. Во всяком случае, после словесной пометы он просто обязан был бы сделать официальное предложение.
      Так какое же из обязательств громче и настойчивее взывало к чести? Долг перед кланом? Он требовал жениться на волчице. Или долг перед самим собой? Он диктовал выполнить обещание, данное в порыве страсти, – пусть даже возлюбленная его и не поняла. Бесполезно доказывать себе, что раз она не знакома с древним обычаем, то обязательством можно пренебречь. Врожденное чувство справедливости все равно возьмет свое. Ведь сам вождь прекрасно понимал последствия клятвы, но все же произнес заветные слова.
      Эмили не поймала возлюбленного в ловушку невинного тела. Нет, он сам попал в капкан страсти, превозмочь которую не хватало сил.
      Может быть, его отец пришел к женитьбе на обычной женщине таким же путем? Лахлан лишь однажды спросил, как это произошло. Отец ответил, что когда судьба бьет по затылку, приходится или выполнять ее приказы, или дорого расплачиваться за упрямство. Он не понял ответа, а позднее решил, что отец оказался в постели с женщиной и осознал, что обрел истинную близость. В то время Лахлан сказал себе, что ни за что не повторит роковую ошибку.
      Может быть, он просто пытался убежать от судьбы?
      Вождю давно было положено жениться, но Эмили оказалась первой женщиной, с которой он представлял и допускал возможность совместного будущего. Реальность, конечно, диктовала собственные условия, и все же… вожак стаи отлично знал всех волчиц своего клана. Многим симпатизировал, а некоторыми и восхищался. Но ни одну из них не смог бы назвать своей.
      Лахлан подумывал о Сусанне, но лишь потому, что она была сестрой друга и помощника – к тому же очень милой. Но о такой страсти, как с Эмили, не приходилось даже мечтать. Вождь знал, что в последнее полнолуние Сусанна переживала течку, и почти не сомневался, что во время охоты сделает ее своей. Волчья природа требовала сражения, и никому из соперников не удалось бы победить самого сильного и хитрого волка.
      И все же одна из причин резкого неприятия клановой мести, на которой так упрямо настаивал Ульф, объяснялась совсем просто. Узнав о браке Сусанны, Лахлан обрадовался. Он не мог объявить войну, если ситуация складывалась в его пользу – даже если никогда и ни за что не признался бы в этом ни стае, ни себе самому.
      Конечно, можно было бы поискать супругу в другом клане. Лахлан не раз подумывал о подобном варианте, но принять окончательное решение все-таки не смог. Мешала природная осторожность. А вот сейчас сомнений не осталось: не существовало на свете женщины более близкой и совершенной, чем та, которая спокойно и доверчиво спала в его объятиях. Пусть даже Бог и не наделил ее драгоценным даром.
      Зато она любила его.
      Не пора ли остановиться? Убегать от судьбы бесполезно. Может быть, стоит смириться и отдать будущее народа криктов в руки Создателя? Акт любви определит, существует ли между ним и Эмили истинная близость. Если мысленная связь возникнет, то позволительно ли ему, простому смертному, оспаривать волю провидения?
      Эмили проснулась от того, что ласковое солнышко согревало и ласкало обнаженное тело.
      Открыла глаза.
      Лахлан смотрел золотистыми волчьими глазами. А тепло исходило от его ладоней.
      – Добрый день, милая.
      Эмили сладко зевнула и повернулась поудобнее, боясь потерять чудесное ощущение тепла и заботы.
      – Кажется, я уснула.
      – И я тоже, – озадаченно признался Лахлан. Бедром Эмили явственно ощущала неоспоримость мужского желания.
      – Но сейчас ты уже не спишь.
      – Даже и не думаю.
      Она улыбнулась. Радовало все: и нескрываемое вожделение любимого, и те приятные сны, от которых только что пробудилась.
      Странно, но ей снилось, что она в воде. И ни капельки не боится. Лахлан научил ее плавать, а потом они любили друг друга. Подробности оказались неясными, туманными: спящий разум так и не смог придумать, как совершить подвиг любви в воде. И все же сладостное воспоминание все еще пульсировало в теле.
      Как легко поддаться желанным иллюзиям и поверить, что ласки и нежность – проявление не только вожделения, но и иных, более глубоких чувств. Эмили не жалела о том, что позволила многое – и возлюбленному, и самой себе. Если от этого она станет не леди, а шлюхой… что ж, значит, так тому и быть. Зато сейчас, пусть на один лишь короткий миг, познает безмерное счастье.
      Эмили провела ладонью по обнаженной, покрытой кудрявыми плотными волосками мускулистой груди.
      – Ты такой твердый.
      – Да, – гордо согласился Лахлан и ткнул ее в бедро. – Очень твердый.
      Она засмеялась и ущипнула его за ягодицу – такую же упругую, как и грудь.
      – Глупый, я о твоем теле.
      – И я о теле. Может быть, мы говорим о его разных частях?
      – Вполне возможно. – Эмили опустила руку и погладила готовый к бою клинок. – Вот эта часть точно тверже всех остальных. Факт сам по себе о многом говорит!
      – В настоящий момент даже кричит.
      Эмили снова рассмеялась, и Лахлан поцеловал подругу, наслаждаясь безмятежной радостью.
      Они снова дарили друг другу ласки. Но не так, как раньше – жадно и страстно, с почти плотоядным восторгом, – а мягко, неторопливо и несуетно. Напряжение тем временем неумолимо росло. Лахлан дотрагивался смело и приглашал к дерзости возлюбленную. Наконец возбуждение достигло вершины и стало почти лихорадочным. Эмили заставила возлюбленного перевернуться на живот и принялась исследовать спину.
      Одной рукой откинула с шеи и плеч длинные спутанные волосы, а другой – кончиками чутких пальцев – провела по позвоночнику. Лахлан вздрогнул.
      – Приятно? – спросила Эмили хриплым от желания голосом.
      – Да.
      Она снова прочертила ту же линию, но этого уже казалось мало. Хотелось большего – жарких прикосновений, обладания. Она прижала ладонь к мощным выступающим мышцам, а потом начала массировать – почти так же, как месила тесто. Как хорошо, что она привыкла к этой работе ладони стали сильными и легко справлялись даже с самыми твердыми участками. Наконец настала очередь ягодиц Лахлан доверчиво раздвинул ноги и позволил пальцам проникнуть в самые потаенные, самые чувствительные уголки.
      Удовольствие оказалось настолько острым, что он невольно издал уже знакомый, похожий на рокот звук, который так нравился Эмили. От старания она даже прикусила губу. Хотелось доставить радость, подарить мгновения счастья. Осторожно взяла в ладонь заветные шары.
      – Да! – прорычал Лахлан в покрывающий кровать мех.
      Эмили сжала ладонь чуть настойчивее, и он едва смог удержаться на месте. Эмили склонилась, принялась целовать и щекотать языком.
      Лахлан выскочил из постели, перевернул возлюбленную на спину, подмял под себя. Посмотрел прямо, очень серьезно – золотыми, полными света глазами. Эмили невольно затаила дыхание.
      Пальцы Лахлана проникли в ее лоно и принялись ласкать горячую влагу, стремясь к самому чувствительному уголку.
      – Совсем недавно ты предложила мне свою девственность. И вот сейчас я торжественно прошу разрешения войти в твое драгоценное тело.
      Эмили застонала. Сквозь туман страсти она не сразу поняла, о чем говорит Лахлан. А когда это наконец произошло, созданная воображением сладкая фантазия треснула и рассыпалась, словно разбитая мозаика. Дыхание остановилось. Ведь он совсем не любил ее и меньше всего стремился к полному и безоговорочному обладанию. Как же случилось, что бесстрашный воин все-таки утратил контроль над собственным телом? Ведь ласки казались такими нежными, такими осторожными! Должно быть, рассудок покинул возлюбленного, раз он предлагает роковой шаг!
      Да, не стоило прикасаться так смело. Но разве она могла предвидеть последствия?
      Эмили отрицательно покачала головой.
      Лахлан насупился, взглянул разочарованно и в то же время удивленно:
      – Так что же, ты меня отвергаешь?
      Горло почему-то сжалось, и слова с трудом нашли путь:
      – Отвергаю. Потому что ты этого не хочешь.
      В интимные складки осторожно проник кончик пальца.
      – Хочу, Эмили. Мечтаю слиться с тобой!
      Ощущение завораживало. И все же она не имела права прятаться за физическим экстазом, когда речь шла о собственном будущем. С неожиданной силой, порожденной острым отчаянием и мучительной душевной болью, Эмили оттолкнула того, кто еще недавно был близок и дорог, скатилась с кровати и больно стукнулась о холодный каменный пол.
      Тут же вскочив, она сказала:
      – Нет, ни за что не стану заманивать тебя в ловушку, ни за что! Может быть, ты утратил самоконтроль из-за того, что уснул рядом со мной? Больше это не должно повториться. Думаю, мне лучше уйти. А если нам снова доведется оказаться вместе, никогда больше не посмею прикоснуться к тебе так, как сегодня.
      Со слезами на глазах она принялась собирать разбросанную по комнате одежду. Рубашку обнаружила на полу. Схватила и хотела было натянуть через голову, однако не успела. Лахлан вырвал ее из рук. Через мгновение на ее плечо легла тяжелая ладонь.
      – Что с тобой?
      Отчаянно оплакивая утраченное ощущение счастья Эмили судорожно вздохнула:
      – Я же обещала не заманивать в ловушку похотью. Отпусти, пожалуйста. Мне правда пора уходить.
      Если она останется, то непременно уступит. А потом когда вожделение получит награду и схлынет, Лахлан ни за что не простит. Особенно если им удастся познать истинную близость.
      В это мгновение Лахлан взял ее за руки – неожиданно со странной нежностью – и привлек к себе. Золотистые глаза излучали теплое сияние.
      – Верность данному слову делает тебе честь, милая Эмили. И все же обещание пора забыть. Пожалуйста, вспомни лучше о недавнем намерении подарить мне свое тело.
      – Нет! Такого я не говорила!
      – Но ведь предлагала отдать девственность! Неужели будешь отрицать?
      – Нет, – с трудом выдавила Эмили. – Это случилось еще до того, как ты решительно высказался против серьезных отношений!
      – Вождь вполне мог изменить мнение. – Лахлан говорил спокойно, рассудительно, однако тело предательски выдавало и волнение, и страстное желание.
      – Это говоришь не ты. Это кричит вожделение. – Сейчас Эмили почти ненавидела возлюбленного за слабость. Разве он не знал, как трудно отказать, отвергнуть собственное глубочайшее желание? – Тебе не нужна простая женщина. А если мы совершим акт любви и окажемся истинно близки, выбора не будет. Вся вина падет на мои плечи.
      – Если вдруг выяснится, что мы священные супруги, благодать будет означать лишь то, что Господь создал нас друг для друга.
      – Но ведь ты не веришь в чудо! Не веришь! Я должна уйти! Отпусти, пожалуйста, – взмолилась Эмили.
      Лахлан покачал головой. Лицо утратило мягкость и тепло, стало непроницаемым.
      – Хочу тебя. Никого больше – ни женщину, ни волчицу. Тебя, и только тебя.
      – Как только я уеду к Синклерам, желание пройдет.
      – Да я скорее убью Талорка, чем позволю забрать тебя!
      – Не говори жестоких слов! Он брат Кэт – не забывай!
      – Но не твой суженый.
      – Нет. Я же говорила, что ни за что не выйду за него замуж.
      – Это не имеет значения. Все равно ты не принадлежишь Синклерам и никогда не будешь принадлежать. Теперь ты наша – отныне и навсегда. – Лахлан поднял с пола красивое платье английского фасона и яростно разорвал его на клочки – еще одно яркое доказательство полной утраты самоконтроля. – Ты принадлежишь клану Балморалов и должна носить наш тартан!
      Эмили горестно взглянула на кучку жалких тряпок.
      – Не могу.
      – У тебя нет выбора.
      Боль сжала сердце.
      – Но ты же не собираешься на мне жениться.
      Ответить Лахлан не успел: раздался тяжелый, настойчивый стук в дверь. Потом послышался голос Ульфа. Воин что-то торопливо говорил на своем языке. Что именно, Эмили не смогла разобрать, однако тон безошибочно выдавал настойчивость и крайнее нетерпение. Лахлан нахмурился и быстро пошел открывать – даже не потрудившись одеться.
      Эмили нырнула в постель и едва успела натянуть плед, как в спальню влетел Ульф.
      – В чем дело? – сурово поинтересовался Лахлан. Ульф испепелил ненавистную англичанку взглядом.
      – Не при ней.
      Вождь нетерпеливо вздохнул, вышел в галерею – как был, обнаженным – и плотно закрыл за собой дверь.
      Через несколько минут вернулся – озабоченный, недовольный.
      – Близость придется отложить, англичанка. И все же помни: ты предложила мне свое тело, и я непременно его возьму… а вместе с ним и все остальное.
      «Все остальное? О чем он говорит? Может быть, о сердце? Нет, этого не может быть. Да и насчет тела скоро передумает. Или не передумает?»
      Лахлан быстро оделся.
      – Прикажу Марте принести тебе женский плед.
      Вождь повернулся и ушел – не поцеловав, не объяснив, какие события срочно потребовали пристального внимания.
      Однако Эмили и сама догадалась, хотя боялась верить собственной интуиции. Неприятности создал Талорк.
      Она достала из сундука еще одно полотенце и тщательно вымылась – вернее, протерлась – оставшейся в кувшине водой. Надела рубашку. Вскоре появилась Марта с пледом в руках. Добрая женщина помогла неумелой англичанке справиться со сложным костюмом, однако скрыть тревогу ей так и не удалось.
      – Тебе известно, что произошло?
      – Около озера нашли молодого воина. Мертвого. Судя по всему, на него напал дикий зверь.
      Или Талорк. Эмили поблагодарила экономку за помощь, подхватила юбку и бегом бросилась в большой зал. Там едва не налетела на плотную толпу воинов, но, к счастью, в последний момент успела остановиться. Из толпы раздавался голос Лахлана, однако самого его разглядеть так и не удалось.
      Вождь требовал подробностей. Кажется, от Ульфа, потому что именно старший брат обнаружил убитого воина.
      – Я же сказал, что мальчик был уже мертв. Но если ты считаешь, что дикие звери способны справиться с Балморалом… – Ульф не счел нужным закончить и предоставил слушателям самим догадаться, что он думает о подобном предположении.
      – Запах животного полностью отсутствует, – констатировал Лахлан с ледяным спокойствием в голосе.
      – Как и любой другой запах, – уточнил Ангус.
      – Талорк. – В голосе Друстана прозвучала яростная убежденность.
      – Нет! – раздался отчаянный возглас Кэт.
      Эмили бросилась в толпу в надежде разыскать подругу. Кэт стояла рядом с мужем, но они не держались за руки, как обычно. Более того, Друстан смотрел на жену с нескрываемым презрением.
      В карих глазах Кэт застыла мольба.
      – Талорк так же способен на убийство юноши, почти ребенка, как и я!
      – Хочешь сказать, что ты не способна? – ехидно уточнил Друстан.
      – О чем ты? – едва слышно прошептала Кэт.
      – Только о том, что, если бы ты сказала мне правду, паренек остался бы жив.
      – Вот какова цена, которую приходится платить за чужих женщин, – с нескрываемым отвращением проговорил Ульф и смерил брата уничтожающим взглядом. – Твой план мести не принес ничего, кроме потерь и горя. – Воин небрежно кивнул в сторону Кэт: – Неужели драная кошка стоит жизни молодого и полного сил воина?
      Эмили не верила собственным ушам. Эти жестокие люди пытаются свалить вину на Кэт! Пусть Талорк и опустился до ужасного поступка – сестра не может и не должна делить ответственность. Даже если бы она предупредила Балморалов о появлении брата, не изменилось бы ровным счетом ничего. Обнаружить Талорка все равно не удалось бы.
      Тем труднее поверить в виновность вождя Синклеров. Неужели все настолько погрязли в предубеждениях, что не понимают очевидной истины?
      – Подождите, – отчаянным шепотом взмолилась Кэт. – Выслушайте меня.
      – Говорить надо было вчера, – безжалостно отрезал Друстан.
      – Но сегодня ты совершаешь ужасную, непростительную ошибку! – упрямо настаивала Кэт, хотя выглядела так, словно готова упасть в обморок.
      Окажись у Эмили в руках ведро холодной воды, она непременно окатила бы Ульфа и Друстана, чтобы привести обоих в чувство, а заодно и выплеснуть скопившийся гнев. Оба вели себя как полные идиоты. С Ульфом все ясно – он агрессивен по натуре. Но Друстан? От него она не ожидала такого! Эмили хотелось высказать собственное мнение, однако она понимала, что сейчас не время для откровенности.
      – Единственная моя ошибка в том, что я поверил в искренность брачного обета.
      – Я не кривила душой! – воскликнула Кэт. – И верна клятве! Выслушайте же меня!
      – Тебе известно, где сейчас Талорк?
      – Нет, но…
      – В таком случае добавить больше нечего. Отправляйся к себе. Здесь собрались Балморалы.
      – Но я тоже принадлежу к этому клану!
      – Разве?
      Глаза Кэт наполнились слезами бессильной обиды и горечи.
      Боль и страдание жены ничуть не тронули каменное сердце Друстана.
      – Родной клан для меня – самое главное на свете. Если бы ты смогла стать его частью, то почувствовала бы тоже самое. Верность клану и супругу оказалась бы несравнимо важнее преданности брату. Вы с Эмили знали, что Талорк шпионит, что он на острове, однако так ничего и не сказали. Насчет Эмили я еще могу понять…
      – Зато я не могу, – прервал ледяной голос Лахлана. Эмили в испуге перевела взгляд с подруги на возлюбленного.
      Глаза, еще недавно светившиеся золотой страстью, сейчас смотрели с темным, холодным осуждением.
      – Ты лгала мне, англичанка!
      – Ничего подобного!
      – Хитро, коварно ввела в заблуждение, а это равносильно прямому обману. Прекрасно понимала, о чем я спрашивал, но все же скрыла правду.
      – Война между Синклерами и Балморалами нужна мне ничуть не больше, чем Кэт!
      – Тебе-то какая разница? Ты ведь чужая!
      Эмили не хотела прикрываться интересами подруги. Бедняжка и без того оказалась козлом отпущения.
      – Ненавижу смерть!
      – Например, смерть этого мальчика? – сурово уточнил вождь.
      Эмили взглянула на лежавшее на полу уже холодное тело и едва не потеряла сознание. Кровавое, страшное зрелище!
      – Нельзя утверждать, что это дело рук Талорка.
      – Почему? Объясни.
      – Да потому, что ему это просто не нужно. Синклер слишком опытен и искусен, чтобы бояться начинающего воина, мальчика.
      Тому, кто лежал у ее ног, едва исполнилось тринадцать.
      – Но возможно, он просто возжелал крови.
      Кэт тяжело, безнадежно вздохнула.
      Возмущенная предположением, Эмили заговорила громче:
      – Ужасное, неправедное обвинение! Талорк, конечно, способен вести себя грубо, даже по-свински, но убить ради удовольствия? Никогда и ни за что!
      – Откуда тебе знать? Или ты все-таки знакома с Синклером лучше, чем утверждаешь?
      Краем глаза Эмили заметила, как ядовито усмехнулся Ульф, и едва удержалась, чтобы не ударить злобного подстрекателя. Неужели черная душа полна одной лишь ненавистью?
      – О чем ты? – уточнила она.
      – Может быть, ты надеялась завлечь меня в любовные сети, пока суженый – или муж? – шпионил за нашими людьми и решал, как проще и надежнее на нас напасть?
      Страшные слова пророкотали словно гром и поразили подобно молнии. Даже Друстан отшатнулся, словно в шоке. Постепенно выражение его лица изменилось: гнев уступил место пониманию, а потом сожалению и даже раскаянию.
      – В твоих словах нет ни капли истины. – Эмили не могла поверить, что Лахлан способен говорить о счастье вдвоем как о чем-то грязном и постыдном. – Я вовсе не жена Талорку. И даже не невеста. Более того, уже не раз повторяла, что вообще не собираюсь выходить за него замуж.
      – Твои слова пусты – равно как и твои обещания.
      – Тебе ли не знать цену моим обещаниям?
      – Ты об отказе в физическом обладании? Но здесь все просто: я ведь мог выяснить, что ты не девственница. Вот в чем причина. Твоя страсть казалась мне чистой, но руки и рот действовали подозрительно умело…
      Эмили не просто утратила дар речи, а окаменела. Сердце пронзила острая боль – словно в него только что воткнули кол.
      Ульф презрительно фыркнул.
      Друстан ошеломленно вздохнул:
      – Лахлан!
      – Чего ты молчишь, Эмили? Обычно ты быстро находишь ответ. Так почему же ничего не отрицаешь? Твое так называемое желание на поверку оказалось не чем иным, как искусно замаскированным под невинность опытом. Что, разве я не прав? – Вождь схватил ее за плечи и с силой встряхнул. – Отвечай же, вероломная женщина! Или проглотила свой острый язык?
      Боль в сердце не позволяла произнести ни единого слова, и потому Эмили лишь покачала головой. Медленно, с трудом подняла руку и прижала кулачок к груди убийственно жестокого возлюбленного. Жалкая попытка освободиться, и все же Лахлан убрал руки с плеч. Бледное, безжизненное – почти как у убитого воина – лицо окаменело.
      И вдруг рядом появилась взбешенная Кэт. Налетела на могущественного вождя яростно, как налетает на жертву пчелиный рой:
      – Не смей так разговаривать, подонок!
      Друстан схватил жену за руку:
      – Это ты не смей неуважительно разговаривать с господином! – Резкие слова никак не гармонировали с почти нежным выражением лица. – Придется извиниться, радость моя!
      Кэт вырвала руку и отступила в сторону – подальше от враждебной толпы.
      – Я не принадлежу вашему клану, а этот негодяй вовсе не мой господин! Брачный обет ничего не значил – ты сам это сказал!
      – Я много чего наговорил. Например, сказал тебе отправляться домой, но ты почему-то до сих пор здесь. Так что, как видишь, не всем гневным словам следует верить.
      Судя по всему, пока Лахлан все больше раздувал свой гнев подобно тлеющим углям, гнев Друстана сошел на нет. Но Кэт этого не заметила. А если и заметила, то не захотела понять.
      Она зло взглянула на мужа, даже не пытаясь скрыть слезы.
      – До чего же глупо оставаться там, где тебя ненавидят!
      Резко повернулась и выбежала из зала – так быстро, что Друстан даже не успел окликнуть.
      – Ради этой фурии мы потеряли будущего воина, – проскрежетал Ульф.
      Друстан безжалостно ударил обидчика по лицу. Провокатор отлетел на добрую дюжину футов и с глухим стуком приземлился на каменный пол.
      – Еще раз отзовешься таким тоном о моей жене, и больше уже не встанешь!
      Ульф с трудом сел, посмотрел вокруг безумными глазами и покачал головой.
      В этот момент Эмили поняла сразу несколько простых истин. К сожалению, ни одна из них не принесла радости. Самым болезненным оказалось подозрение, которое вряд ли смог бы оспорить кто-нибудь из присутствующих. Да, Лахлан действительно считал ее предательницей.
      И еще одно. Глядя на Ульфа, кипевшего неистребимой ненавистью, жаждой мести и крови, она внезапно поняла, что этот человек вполне мог убить даже ребенка – лишь для того, чтобы толкнуть облеченного властью брата на страшный шаг – объявление войны.

      Эмили понимала, что говорить о подозрении бессмысленно, а потому не стала дожидаться реакции вождя на неожиданный выпад военачальника.
      Вместо этого она побежала вслед за Кэт, и тоже со всех ног. До сих пор с трудом верилось, что Лахлан мог сказать то, что сказал. Возможно, когда-нибудь она его простит, хотя пока об этом не хотелось и думать. Но вот забыть о публичном унижении, конечно, не удастся.
      А ведь совсем недавно вождь говорил о самых серьезных намерениях. Ха!
      Она подбежала к покоям Друстана. Дверь была закрыта, но Кэт, конечно, уединилась дома. Эмили дернула за ручку – усилие оказалось напрасным. Постучала – вернее, отчаянно забарабанила.
      – Кэт, это я!
      Разве за тяжелой дубовой дверью что-нибудь можно услышать?
      Но вдруг раздался скрежет железного засова. Подруга быстро втащила Эмили в комнату и так же быстро вернула засов на место. Глаза ее все еще казались красными, но слез уже не было. Их осушило волнение.
      – Как он посмел? Как только он смог обвинить меня в убийстве этого мальчика? Ты слышала, что он говорил?
      – Слышала. Однако думаю, что Друстан и сам не верит собственным словам.
      – И все же сказал! Сказал! – Боль подруги разрывала сердце. – А может быть, он все-таки прав?
      – Ну что ты! Даже если Талорк действительно убил воина – а в это я ни за что не поверю, – ты не можешь держать ответ лишь потому, что не подняла тревогу. Только полный дурак не предположил бы, что Талорк не явится сам или не пришлет шпионов, чтобы выяснить на месте обстоятельства похищения. Раз Балморалы способны оказаться на земле Синклеров незамеченными, то почему же отказывают врагам в равной способности?
      Кэт задумалась.
      – Нет, Друстан, конечно, не дурак. А уж тем более вождь.
      – Еще совсем недавно мне тоже так казалось, – с горькой иронией призналась Эмили, вспомнив нелепые, безумные обвинения Лахлана.
      – Не знаю, догадывались ли Балморалы о приходе Талорка, но уже вчера вечером вождь все знал. Брата заметила одна из волчиц и тут же доложила. А утром вождь рассказал Друстану.
      – Так с какой стати они бесятся? Даже если бы мы и сообщили о том, что видели Талорка, ничего бы не изменилось. К тому времени, когда убили мальчика, они уже и без нас все знали.
      – Ты слишком логично рассуждаешь, Эмили. Боюсь, мужчины не могут похвастаться ясностью мысли.
      – К сожалению, ты права. – Эмили вновь вспомнила дикое поведение Лахлана. – Да, кстати: Друстан славно ударил Ульфа за то, что тот дурно о тебе отозвался. Более того, грозился убить, если хотя бы еще раз услышит что-нибудь подобное. Говорил вполне искренне, хотя его собственные слова звучали куда страшнее.
      Новость, несомненно, обрадовала Кэт. Однако она тут же нахмурилась снова:
      – То, что ты слышала в зале, пустяки по сравнению со страшными обвинениями наедине.
      – После того как Лахлан рассказал о появлении на острове Талорка?
      – Да. Представляешь, Друстан едва дождался, пока я проснусь, и тут же начал допрос. Как ты думаешь, насколько вежливо? – Тон Кэт ясно показывал, какого она мнения о манерах мужа.
      – И что же он говорил?
      – Допытывался, видела ли я брата. Соврать не хватило духу, и потому я рассказала правду. Поверь, хотелось все объяснить, особенно после того, как выяснилось, что мы истинные супруги. Но я очень испугалась его гнева, а он не смог или не захотел этого понять.
      – Неужели Друстан считает, что ты можешь спокойно смотреть, как Балморалы убивают твоего родного брата?
      – Не знаю. Не могу проникнуть в его мысли. Твердил, что я должна доверять ему. Но разве это возможно? Друстан совсем не любит Талорка. Боюсь, брат даже не вызывает у него симпатии.
      Наивность подруги заставила Эмили улыбнуться. А Кэт неожиданно расплакалась.
      – Может быть, действительно надо было открыться Друстану? Недоверие обидело мужа, и теперь он меня ненавидит – ты сама слышала.
      Эмили горячо обняла подругу.
      – Все дело в том, что мужчины воспринимают мир совсем не так, как мы. Помню, отец однажды приказал выпороть мальчишку, который украл в нашем саду яблоко. А потом не мог понять, почему мать воришки – она работала на кухне – при встрече сверлила господина злым взглядом. По мнению отца, воровство – серьезный проступок, заслуживающий наказания. А это означало, что женщина реагировала совершенно неправильно, да к тому же рисковала навлечь гнев лорда.
      – Но он же обидел ее сына, – заключила Кэт. Она изо всех сил старалась остановить поток слез.
      – Да, чувства неподвластны мелочным законам и глупым войнам мужчин.
      Кэт рассмеялась, хотя смех сквозь слезы не очень удался.
      – Чувства не подвластны ничему, даже здравым рассуждениям. Вот я люблю Друстана, хотя и не должна бы. А теперь он откровенно ненавидит меня, – огорченно повторила она.
      – Не верю. Если бы он действительно ненавидел тебя, то не ударил бы Ульфа и не угрожал.
      – Просто оскорбление в мой адрес уязвило его гордость.
      – Думаю, правда действительно заключается в том, что Друстана обидело недоверие. Он твой муж и вправе ожидать полной откровенности. Ну а если вы оказались истинными супругами, то речь идет уже не только о гордости.
      – Истинная близость не результат любви.
      – И все же я уверена, что она прямой путь к любви.
      – Надеюсь, что так. Не хочется прозябать в одиночестве.
      Эмили рассмеялась:
      – Не бойся: Друстан так же прозябает и так же страдает. Когда ты убежала из зала, ему не удалось скрыть растерянности и огорчения.
      – Правда? Ты не ошиблась?
      – Конечно, правда.
      – Скорее всего он просто волновался за ребенка.
      – Но ведь это даже не его ребенок. Так что если волнуется, значит, беспокоится прежде всего о тебе.
      – Ты так считаешь?
      – Уверена.
      – Но он заявил, что я могу надеть плед Синклеров и катиться ко всем чертям. А в большом зале кричал, что наш брачный обет ничего не стоит.
      – Он имел в виду тебя и утверждал, что ты пренебрегаешь клятвой. Поверь, это слова обиженного, а не просто сердитого человека.
      Эмили очень хотелось верить в собственную правоту. И все же, даже если мужчины коренным образом отличались от женщин, они не могли вести себя настолько неразумно, без малейшего проблеска логики.
      – Я и сама хотела бы довериться Друстану. Но и сейчас не могу убедить себя в том, что выдать Талорка врагам – правильный шаг.
      – Больной вопрос. Наверное, вам лучше отложить его обсуждение.
      – А ты собираешься обсуждать с Лахланом его нелепые обвинения? – поинтересовалась Кэт.
      – Но ведь это совсем иное. Он мне не муж.
      И все же Эмили считала необходимым рассказать о подозрениях насчет Ульфа – хотя и не верила, что Лахлан обратит на них внимание.
      Кэт едва заметно принюхалась.
      – Он пометил тебя своим запахом.
      – Я же мылась, – смущенно пробормотала Эмили.
      – О, запах оборотня не так-то легко отмыть! – возразила Кэт. – Вождь уже сделал тебя своей.
      – Нет, что ты… всего лишь прикасался… Мы даже не…
      Эмили не договорила. Кэт и так наверняка поняла, о чем речь.
      – И все же вы были очень близки.
      – Он захотел настоящей близости. Наверное, потому так и бесился в большом зале. Решил, что я заманила его в ловушку. Но я отказала – решительно отказала. Ведь он не хочет жениться на обычной женщине.
      – Он желает тебя, Эмили.
      – Вожделение… это совсем иное. – Глаза Эмили наполнились слезами, но она не позволила слабости и сдержалась.
      – Конечно. – Кэт со вздохом встала и принялась ходить по комнате. – Но сейчас не это главное. И Друстан, и Лахлан так сердиты на нас за обман, что совсем не могут рассуждать спокойно.
      – Что ж, значит, нам придется сделать это за них.
      – Это уж точно.
      – Лахлан сказал, что на теле убитого не осталось запаха дикого зверя. Возможно ли, чтобы животное напало, но не оставило после себя запаха?
      Кэт остановилась и задумалась.
      – Нет. Но в таком случае должен остаться запах человека или оборотня, а его тоже нет. Присутствует лишь запах Ульфа. – Именно он нашел мальчика и принес в замок. А других запахов не ощущается даже вокруг места трагедии.
      – Ты говорила, что брат умеет маскировать запах.
      – Это сделал не Талорк. Я уверена!
      – Я тоже. И все-таки он не единственный из оборотней, кто способен тщательно замести следы.
      – Конечно, не единственный. Маскировке учат, начиная с первого перевоплощения… хотя сама я толком так и не научилась. Но это не важно. Дело в том, что оборотни способны маскировать собственный запах, но не тот запах, который они оставляют на других.
      – Так как же тогда смогли убить мальчика?
      – Не прикасаясь… возможно, ножом, который заранее вычистили песком или грязью со дна озера.
      – Чтобы убрать запах с лезвия?
      – Да.
      – Но ведь это означает, что убийца вообще не должен был прикасаться к убитому… даже для того, чтобы опрокинуть его на землю.
      Кэт совсем расстроилась.
      – Да. Мальчик должен был знать того, кто на него напал. Кроме того, он ведь был криктом. Наверное, еще не обрел власть над перевоплощением, и все же убить его мог только другой оборотень или очень сильный и опытный человек.
      – Значит, это должен быть Балморал – кто-то из самых закаленных воинов. – Теперь уже Эмили всерьез подозревала Ульфа. – Но Лахлан не в состоянии обвинить в подобной жестокости кого-то из членов клана.
      – Согласна. Необходимо поговорить с Талорком. Он вполне мог что-нибудь видеть.
      – Но как? Нас ни за что не выпустят за крепостную стену. Лахлан и раньше сердился, что мы ходили на озеро без охраны. Сказал, что беспокоился, но думаю, просто не доверял, – с обидой в голосе возразила Эмили.
      Раскрывать подозрения было еще рано; сначала требовалось узнать, что скажет Талорк. Если она ошибается, то лучше, чтобы о подозрении никто не знал. Проблем со старшим братом вождя и без того вполне достаточно. Что же будет, если она вдруг предъявит Ульфу необоснованное обвинение в страшном преступлении?
      – Если Лахлан так опасался, то должен был предупредить часовых, чтобы те нас не выпускали.
      – Что же делать?
      Кэт не ответила. Молча ушла в спальню и вскоре вернулась с пледом Синклеров в руках.
      – Так ты все-таки решила переодеться? – озадаченно спросила Эмили.
      Конечно, раздражение подруги казалось вполне понятным, однако принимать близко к сердцу грубые слова мужа все-таки не стоило, тем более в такой ответственный и сложный момент.
      – Нет. Собираюсь с его помощью добиться свободы для нас обеих.
      С неженской силой Кэт принялась рвать плед на тонкие лоскуты.
      Закончив, связала полосы так, что получилась веревка длиной почти в сотню футов.
      Не дожидаясь просьбы, Эмили взялась за конец и расставила руки, чтобы подруга смогла ее смотать.
      – Зачем нам веревка?
      – На вершине этой башни есть комната. Ее можно использовать так же, как твою, – в качестве тюремной камеры. Но окно в ней достаточно большое: мы вполне сможем пролезть. И к тому же оно примыкает к внешней стене.
      – Зачем же его сделали?
      – Думаю, на случай осады замка, чтобы можно было доставлять пищу или вообще убежать. Добраться до этого окна можно только с осадной вышки, да и то очень высокой. Но между стеной и скалой так мало места, что ни одно приспособление с этой стороны не приблизится, да и лучники не смогут как следует прицелиться.
      – Понятно… Но если нам удастся убежать через это окно, то почему же не убегали пленные?
      – Из мужского пледа длинную веревку не сделаешь. Ну а женщины нечасто попадают в плен. Кроме того, комнату использовали по назначению лишь в том случае, если твоя оказывалась занятой. Но послушай, неужели так уж необходимо обсуждать все это прямо сейчас?
      – Извини. Иногда любопытство берет свое.
      Кэт улыбнулась:
      – Очень симпатичная черта характера.
      Эмили сморщилась:
      – Но не в данной ситуации. Я все поняла. Остается лишь надеяться, что часовые на стене нас не заметят.
      – Риск неизбежен. Но зато часовому на башне, чтобы увидеть нас, придется перегнуться и посмотреть вниз. Как бы там ни было, а другого способа выбраться за крепостную стену я просто не вижу.
      Эмили задумалась.
      – И я тоже. Но если комната расположена выше этой, то до земли очень далеко. Слишком опасно для женщины в твоем положении. Давай лучше я одна пойду на озеро и разыщу Талорка. Объясню ситуацию и спрошу, не видел ли он, что произошло.
      – Бессмысленно. Тебе ни за что не удастся разыскать брата. А я сделаю это без особого труда. Не бойся за меня, Эмили. Не забывай – я не простая женщина, так что не упаду. – Кэт закинула смотанную веревку на плечо. – Сделаю все возможное, чтобы ребенок не пострадал.
      Главное – не допустить войны между кланами. А для меня еще – спасти брата, не дать ему погибнуть по чужой вине.
      – Если среди Балморалов убийца, его необходимо как можно быстрее остановить.
      – Немедленно!
      Кэт приоткрыла дверь, высунула голову и настороженно прислушалась. Потом повернулась к подруге и знаком попросила идти первой. Эмили как можно тише начала взбираться по каменным ступеням. Через мгновение Кэт догнала ее, и вскоре подруги оказались на вершине башни.
      Они вошли в комнату и старательно закрыли за собой дверь. Здесь не было даже кровати. Единственной мебелью оказался стол, и Кэт тут же взобралась на него. Привязала самодельную веревку к торчащей из стены железной петле. Прочная и надежная, петля убедительно доказывала, что окно предназначалось именно для тех целей, о которых говорила всезнающая Кэт.
      Она быстро скинула одежду, связала ее поясом и выразительно взглянула на подругу, явно ожидая, что та сделает то же самое. Очевидно, в платье нельзя было не только плавать. Спуск по отвесной стене башни почему-то тоже требовал наготы. Впрочем, выяснять причину экстравагантных действий, а уж тем более спорить, не было времени.
      Неизвестно, когда Лахлан начнет разыскивать Талорка… если еще не отправился на поиски. Сколько они с Кэт разговаривали? Не так уж и долго. И все же…
      Не допуская сомнений, Эмили быстро скинула плед и рубашку. Кэт привязала оба узелка к свободному концу веревки и спустила их за окно. А потом исчезла и сама. Эмили тоже взобралась на стол, высунулась из окна и принялась с волнением следить за действиями отважной подруги.
      Нагота казалась сущим пустяком по сравнению с тем расстоянием, которое предстояло пролететь, если руки не выдержат и выпустят веревку. Но испугаться по-настоящему так и не удалось: Кэт уже стояла на земле. Настала очередь Эмили.
      Она вылезла на карниз, изо всех сил стараясь сосредоточиться на основной задаче и забыть о том, что земля совсем не близко. На всякий случай обмотала веревку вокруг ноги. Нехитрая уловка придала уверенности, хотя в случае опасности вряд ли принесла бы пользу. Кроме того, без пледа она весила меньше. Скорее всего Кэт учла и это обстоятельство.
      Узелки на веревке оказались естественными точками опоры. Эмили ухватилась за первый и начала спуск. Фокус прошел удачно, хотя занял гораздо больше времени, чем у Кэт. Дул холодный ветер, однако физическое усилие не позволило Эмили замерзнуть. Кэт заботливо размотала веревку на ноге подруге и помогла Эмили одеться. Сама она уже стояла в полной боевой готовности.
      Веревку пришлось оставить на стене. Вернуться по ней в замок, конечно, не представлялось возможным, но и спрятать было негде. Если нехитрое приспособление вдруг обнаружат Лахлан и Друстан, то наверняка вообразят худшее – решат, что предательницы хотели впустить в замок Талорка. Вряд ли кому-то придет в голову, что две женщины – одна на пятом месяце беременности, а вторая англичанка – смогли спуститься из окна.
      Тяжелые низкие облака грозили дождем. Подруги со всех ног бросились к озеру, выбирая самые укромные тропинки и стараясь держаться как можно дальше от домов. Наконец добрались до противоположного берега и замерли в густом кустарнике.
      И здесь произошло чудо. Внезапно из зарослей неслышно вышел огромный серый волк – тот самый, с которым уже разговаривала Кэт.
      Эмили застыла в ужасе. Кэт, однако, ничуть не испугалась.
      Волк посмотрел на Эмили, а потом вновь перевел взгляд на сестру. Та вздохнула и встала.
      – Боюсь, он хочет, чтобы мы отвернулись, – сказала Кэт. – Перевоплощение – слишком интимный процесс.
      Эмили послушно уставилась на воду.
      – Почему она с тобой? – строго спросил Синклер, и подруги, вздрогнув, обернулись.
      Талорк стоял перед ними совершенно нагим. Эмили стыдливо покраснела и потупилась, хотя ничего странного в этом явлении не было. Крикты относились к наготе совершенно спокойно, без английского трепета.
      – Эмили помогает предотвратить войну между моими кланами – прежним и новым, – довольно резко ответила Кэт.
      – Она же снюхалась с Балморалом.
      – Ничего подобного, – возразила Эмили. – Но сейчас это совсем не важно. Ваша сестра – Балморал, и ей война не нужна. А поскольку Кэт – моя близкая подруга, я тоже не хочу кровопролития.
      – Я никогда не женюсь на тебе.
      Эмили закатила глаза, а потом посмотрела прямо на Синклера.
      – Что ж, это не новость. То же самое вы говорили еще до того, как нас с Кэт похитили.
      Талорк пробормотал что-то невнятное, а потом все же согласился:
      – Ты права.
      – Необходимо срочно узнать, кто убил юного Балморала, мальчика-воина. Ты что-нибудь видел? – поспешила вмешаться Кэт.
      Талорк нахмурился:
      – Видел, хотя не смог помешать. Стоял слишком далеко. Правда, потом убийца подобрался ко мне.
      – Он подобрался к тебе? Но зачем? – воскликнула Кэт. Она казалась потрясенной не меньше Эмили.
      – Хочет, чтобы я убил вождя Балморалов… ему срочно необходима власть над кланом.
      Кэт вспыхнула:
      – Друстан никогда, никогда не пойдет на преступление!
      – Я и не говорил о твоем новом супруге.
      – Но кто же еще способен претендовать на роль вождя?
      – Ульф, – шепотом предположила Эмили. Кэт ошеломленно посмотрела на подругу, а Талорк коротко кивнул.
      – Мы, люди, не считаем себя настолько никчемными и бесполезными, как думают о нас крикты.
      Кэт обиделась:
      – Но я никогда не говорила ничего подобного.
      – Разумеется, не говорила. И все же не могла даже предположить, что человек способен стремиться к власти над кланом, в который входит волчья стая. А разве не стремление повелевать заставило Макалпина предать криктов? Разница лишь в том, что он завладел всей Шотландией.
      – А ты хорошо соображаешь… особенно для англичанки, – с удивлением заметил Талорк и повернулся к сестре: – Женщина права. Наша с тобой мачеха – еще один яркий пример. А ведь она даже не родилась в семье криктов.
      – Но ведь Друстан убил бы Ульфа! – горячо возразила Кэт.
      – Нет, не убил бы – потому что тот свалил бы вину за смерть Лахлана на твоего брата, – рассудительно возразила Эмили.
      Кэт побледнела и посмотрела на Талорка:
      – Патриотизм заставит его стать на сторону убийцы, а потом отомстить за смерть вождя – твоей смертью.
      – Ты права. А Ульф действительно самый настоящий убийца. Застал юношу врасплох – даже не оставил шанса сопротивляться и выжить. – Талорк говорил с откровенным презрением, не скрывая ненависти к подлости предателя. – Вероломный удар ножом пришелся прямо в сердце.
      – А все остальные раны нанесены уже потом? Чтобы создать видимость нападения зверя? И чтобы все сразу подумали на тебя?
      – Да. Но если твой новый господин способен поверить в грубый обман, то грош ему цена.
      – Ульф, наверное, считает младшего брата дураком, – заметила Эмили.
      – А почему ты пришел к такому мнению? – поинтересовалась Кэт.
      – Что мешает тебе поверить в мою виновность? – спросил Талорк вместо ответа.
      Кэт удивленно вскинула брови.
      – Но ведь ты мой брат. И не способен на убийство молодого, неопытного воина.
      – Если бы он застал меня врасплох, я мог бы напасть, защищаясь.
      – Застать тебя врасплох невозможно.
      – Что правда, то правда, – самодовольно согласился Талорк. – Но есть и еще одна причина, по которой ты не могла поверить, что убийца я или кто-нибудь из моих воинов. Может быть, ты не сразу ее осознала. Но, увидев тело, уже не могла сомневаться.
      – Так вы на острове не один? – удивленно спросила Эмили.
      Талорк лишь неопределенно пожал плечами. В этот момент в небе раздался устрашающий громовой раскат.
      – Да, я видела тело. – Казалось, Кэт только что поняла нечто очень важное. – Если бы убийство совершил оборотень в волчьем обличье, он непременно разорвал бы горло жертвы и оставил свой запах.
      – Именно так. Вопрос лишь в том, почему этого не понимает твой новый господин.
      – Думаю, я подозревал, что ты убил нашего воина и постарался представить преступление как дело рук человека, – раздался голос Лахлана. Балморал появился из зарослей собственной персоной. Встреча не сулила ничего хорошего.
      – Ты давно здесь? – спросила Эмили. Слышал ли вождь имя убийцы?
      Однако Лахлан пропустил вопрос мимо ушей. Все его внимание сосредоточилось на Талорке.
      – Разве мне удалось бы подойти так близко, чтобы ударить ножом? – спросил Талорк и, не дождавшись ответа, продолжал: – Твой воин никогда не подпустил бы меня вплотную. Конечно, нож можно метнуть. Но даже молодой оборотень непременно услышал бы свист лезвия и пригнулся. Потом можно было бы закричать, убежать… в любом случае мне не удалось бы подобраться настолько близко, чтобы убить и не оставить запаха. Нет, с ним расправились на моих глазах. Но видит Бог, помочь я не мог, потому что смотрел с противоположного берега озера.
      – И ты надеешься убедить меня в том, что бросился бы на помощь?
      – Мальчик был Балморалом, но в то же время и криктом. Да, если бы я смог, то непременно спас бы его. Ведь и ты рассуждаешь так же: иначе не похитил бы мою сестру, чтобы выдать ее замуж за брата Сусанны. Ты просто мог не раздумывая объявить нам войну.
      – Я всего лишь выбрал самый разумный способ мести.
      – И к тому же чрезвычайно действенный. Мне будет очень не хватать сестры и малыша.
      Кэт удивленно вздохнула:
      – Так что же, значит, ты не собираешься забирать ребенка?
      Талорк покачал головой.
      – Считаешь меня жестоким? Ты – моя сестра, и я не смогу доставить тебе боль. Пусть младенец родится и растет среди Балморалов. Здесь он сможет научиться всему, что положено знать и уметь настоящему крикту.
      – Обязательно научится, – заверила Кэт и с облегчением вздохнула.
      – Твой отец непременно объявил бы войну, – обратился Талорк к Лахлану.
      – Я не во всем похож на отца.
      – Как и я. Предательство вижу сразу. А потому ни за что не допустил бы смерти мальчика, будь это в моих силах.
      Лахлан промолчал.
      – Твой брат обещал вернуть Кэт или ребенка, когда тот родится, – по моему усмотрению. – Талорк тяжело вздохнул. – Такую цену он назначил за твое убийство. Сказал, что заманит тебя в ловушку. Если ты пришел один, то подлец выполнил обещание.
      Лахлан выглядел абсолютно спокойным, и все же Эмили чувствовала, как ему сейчас больно, как плохо. Она и сама не знала, откуда взялось ощущение, и все же воспринимала боль вождя как собственную. Ужасное, нестерпимое страдание!
      – Ульф действительно предложил, чтобы я пошел один, без охраны, и разыскал тебя. Поединок доказал бы мое право на власть в клане, – сказал Лахлан тусклым, бесцветным голосом. – Полагаю, с тобой надежные товарищи, и Ульф отлично знал об этом – хотя и уверял, что видел лишь одного волка… на дальнем берегу.
      – Должен ли я понять, что ты пренебрег советом старшего брата?
      – Что, если так?
      – А то, что в этом случае тебя наверняка защищает отряд опытных криктов. Это очень надежная оборона. Осторожность и предусмотрительность заслуживают некоторого уважения.
      – Так, может быть, стоит убить тебя и заслужить полное уважение?
      – Ну, раз уж на то пошло, я мог бы исполнить просьбу твоего брата и убить тебя.

      – Нет! – воскликнула Эмили.
      – Не лезь не в свое дело, – коротко приказал Лахлан.
      – Это мое дело! Неужели вы оба не видите, как нелепо себя ведете?
      Вожди действительно очень походили на двух петухов, каждый из которых бессмысленно пытался доказать собственное превосходство в курятнике. Но ведь курятники-то были разные! Что же им, черт возьми, нужно?
      – Ясно, что Ульф просто хотел провести вас обоих. Устроив бойню, вы лишь поможете предателю исполнить его план!
      Лахлан не отвел пылающего взгляда от глаз Талорка, однако мускул на его лице едва заметно дрогнул.
      – Кэт, отведи Эмили в замок. Позднее мы обсудим ваше бегство.
      Но Эмили уже трудно было остановить. Она воинственно скрестила руки на груди и гордо, сверху вниз посмотрела на воинов. Это можно было считать подвигом, потому что она едва доставала обоим до плеча. Однако уроки Сибил не прошли даром.
      – Никуда не пойду!
      Кэт поддержала подругу.
      – И я тоже!
      – Друстан, – негромко произнес вождь.
      Из кустов немедленно вышел военачальник. Конечно, удивляться неожиданному появлению не стоило, и все же Эмили не ожидала, что общество будет таким многочисленным. Впрочем, о близости Лахлана она тоже не подозревала. Здесь, в Хайленде, горцы передвигаются совершенно бесшумно.
      – Проводи наших женщин в замок.
      Друстан кивнул и хотел было взять Кэт за руку, однако жена ловко увернулась.
      – Я возвращаюсь в клан Синклеров, – с болью в голосе заявила она. – Здесь, у Балморалов, мне больше нечего делать.
      Друстан сморщился, словно его неожиданно ударили. Эмили открыла было рот, чтобы возразить подруге, однако вовремя опомнилась. Во-первых, возражать должен Друстан, а во-вторых, вполне возможно, он уже это делал: они с Кэт смотрели друг на друга так, словно общались без слов.
      Так, значит, это и был мысленный разговор, передача мыслей на расстоянии? Если так, то каким способом он происходил? Слышал ли каждый из них голос другого? А может быть, оба видели образы – подобно тому, как видят сны? Как странно! Как удивительно!
      Талорк выругался. Яркие голубые глаза зажглись живым интересом – можно ли было в это поверить?
      – А парень быстро приручил мою сестричку, правда?
      – Да, – ответила Эмили. Судя по всему, на его вопрос больше никто отвечать не собирался.
      Кэт заплакала и покачала головой.
      – Ты не любишь меня, – сказала она вслух, не стесняясь свидетелей. – И даже обвинил в убийстве.
      – Я жестоко ошибся, – возразил Друстан тоже вслух. – Пожалуйста, не покидай меня!
      Кэт изумленно вздохнула.
      – И ты готов просить, даже умолять?
      – Готов сделать что угодно, лишь бы удержать тебя. Ведь ты моя священная супруга, моя жена… вся жизнь сосредоточена в тебе одной.
      Эмили улыбнулась, а Лахлан и Талорк не смогли скрыть боли. Кэт смотрела на Друстана так, словно в этом великолепном мужчине сошлись солнце, луна и звезды. Потом ослепительно улыбнулась сквозь слезы:
      – Люблю тебя.
      – Я тебя тоже люблю. Никогда больше не сомневайся, – заверил в ответ Друстан. Слова прозвучали чуть неуклюже, но Кэт этого, кажется, и не заметила.
      Ответила она мысленно, и ответ вызвал у сурового воина нежную улыбку. Он тоже обратился к жене без слов, и ее лицо стало мечтательным, а глаза подернулись легкой дымкой чувства. Эмили умиротворенно вздохнула. Ах, до чего хорошо! Наконец-то любимая подруга счастлива и безоблачному будущему любящих ничто не угрожает.
      Ведь эти двое были созданы друг для друга – какой бы способ ни выбрало провидение, чтобы их соединить.
      Друстан кивнул, словно соглашаясь со словами жены хотя, разумеется, вслух она ничего не произнесла.
      – Мы возвращаемся в замок.
      – Подождите, – остановил Талорк. – Еще предстоит кое-что обсудить. Раз ты муж моей сестры и брат Сусанны, то тебе тоже стоит послушать.
      Друстан взглянул на Лахлана, словно прося разрешения остаться, и получил его в виде едва заметного наклона головы.
      Легкое движение оказалось решающим: напряжение между тремя мужчинами тут же спало. Лахлан внезапно показался скучающим и утомленным, хотя поверить в это было трудно. Эмили не сомневалась, что вождь снова хитрит. И все же угроза неминуемого кровопролития миновала.
      Талорк стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди, – поза не слишком мирная, но в то же время и не воинственная.
      – Я явился на твой остров без разрешения. Однако мой воин не делал этого и не нарушал установленного порядка. Магнус не похищал Сусанну с территории Балморалов!
      Полное отсутствие одежды нисколько не умаляло властного облика вождя – возможно, потому, что сам Талорк не смущался великолепной наготы. Несмотря на серьезность момента, Эмили искренне восхитилась непогрешимым чувством собственного достоинства.
      – Магнус? – уточнил Лахлан. Он словно и не замечал, что соперник стоит голым.
      Эмили позавидовала. Ей тоже хотелось бы воспринимать происходящее с философским спокойствием, однако сделать это оказалось нелегко. До этой минуты ей удалось увидеть лишь одного-единственного обнаженного мужчину: Лахлана. Закусив губу, она изо всех сил пыталась смотреть равнодушно, однако игнорировать полное отсутствие одежды оказалось нелегко.
      – Твой брат Ульф сказал Сусанне, что ей дано разрешение охотиться в полнолуние за пределами острова, на континенте, – начал Талорк. – Однако не удосужился объяснить, что земля принадлежит другой стае.
      – Так сказал Ульф? – недоверчиво воскликнул Друстан и в волнении выпустил жену из объятий. – Но ведь он не имел права!
      – Сусанна этого не знала. Она решила, что он передавал слова вождя.
      – Когда она призналась в этом? – уточнил Друстан.
      – Сама она ни в чем не признавалась. Детали сообщил Магнус, когда по всем правилам поставил меня в известность, что спарился с самкой в полнолуние. У той наступил период течки. Ульф наверняка знал, чем закончится одинокая охота. Полагаю, он утаил правду и не рассказал, что послал Сусанну на наши земли?
      – Так оно и было.
      – Думаю, хотел убедить вождя в нанесенном Балморалам оскорблении, чтобы потом добиться мести. Я имею опыт предательства жадных до власти людей. Полагаю, он с самого начала надеялся выдать мне обидчика, чтобы я свел счеты.
      – Так, значит, сейчас Ульф считает, что Лахлан в ловушке, в твоих руках? – ошеломленно уточнил Друстан.
      – Да. Сказал, чтобы я ждал здесь, а уж об остальном позаботится он сам.
      – Эмили! – неожиданно рявкнул Лахлан.
      Эмили вздрогнула и покраснела: все присутствующие сначала дружно посмотрели на вождя, а потом на нее, – но все же собралась с духом и мужественно встретила суровый взгляд.
      Улыбки так и не последовало.
      – Подойди.
      Тон не допускал возражений, и она побоялась ослушаться. Стоило приблизиться, как Лахлан по-хозяйски положил на плечо тяжелую руку.
      – Ты принадлежишь мне.
      – Это необходимо обсуждать именно сейчас? – тихо поинтересовалась Эмили.
      – Хочешь, чтобы я вызвал Талорка на поединок? – сурово произнес вождь вместо ответа.
      Этого еще не хватало!
      – Нет-нет! Ни за что на свете!
      – Тогда смотри только на меня.
      Значит, он заметил, что она тайком поглядывала на обнаженного Талорка.
      Румянец разгорелся до корней волос.
      Лахлан властно встал перед Эмили, полностью загородив ее от мира. Потом снова обратил внимание на Талорка:
      – Считаешь, я должен обвинить брата в предательстве лишь на основании твоих слов?
      – И свидетельств собственной логики. Если бы я хотел убить тебя, то сделал бы это тогда, когда увидел в воде вместе с англичанкой. Ты был без охраны, а избавиться от нее не проблема.
      Холод циничных слов заставил Эмили вздрогнуть. Она придвинулась почти вплотную к Лахлану – так что едва не касалась сильной спины. Тепло его тела проникало даже сквозь одежду.
      – Для начала тебе пришлось бы избавиться от меня.
      На глаза неожиданно навернулись слезы. Эмили знала, что слова Лахлана вовсе не поза. Он говорил искренне. В чем бы он ни обвинял ее, но в то волшебное утро на озере ни за что не уступил бы Талорку. Защитил бы ценой собственной жизни. Так о чем же он сейчас? Может быть, слова продиктованы воинской честью?
      – Дело в том, – лениво пояснил Талорк, – что я даже и не пытался никого убивать.
      Лахлан равнодушно пожал плечами.
      – Как я уже сказал, на остров меня привела лишь забота о благополучии сестры.
      – Тот воин Синклеров, которого мы оставили, когда забрали женщин, должен был передать, что Кэт предстоит выйти замуж за Друстана, – так же лениво ответил Лахлан.
      – Передал. Зная тебя, можно было не сомневаться, что план осуществится полностью. И все же хотелось убедиться, что с Кэт все в порядке, что она не унижена и не в заточении.
      – И она сказала тебе, что довольна браком, – перебил Друстан. Оказывается, во время ссоры он все-таки позволил жене оправдаться хотя бы в этом.
      – Да, – подтвердил Талорк, – так же как и твоя сестра.
      Друстан кивнул, а Кэт взглянула на мужа и улыбнулась.
      – Однако Ульф уверял, что на самом деле все обстоит иначе. Твердил, что Кэт выдали замуж силой. – Голос Талорка задрожал от гнева, даже несмотря на то что он знал правду. – Говорил, что сестра мечтает вернуться домой, но ее держат взаперти, чуть ли не в тюрьме.
      – Наглая ложь! – воскликнула Кэт.
      – Неужели? – ехидно уточнил Талорк. – Так, может быть, и на остров ты приплыла по собственной воле, как Сусанна на наши охотничьи угодья?
      Друстан сделал шаг вперед.
      – Признаю: ее привезли силой, однако обращались вполне достойно. Теперь же она моя супруга и вполне довольна жизнью.
      – Не хочу уезжать, – жалобно пискнула Кэт. – Я же теперь Балморал!
      – Таково твое слово, – констатировал Талорк и обратился к Лахлану. Трудно было понять, как он относится к событиям. – Я не стану извиняться за несоблюдение древнего закона стаи. Сусанна поступила так, как приказал ей твой брат, Балморал, а ты отомстил по-своему, не зная всей полноты фактов. Вождю следовало бы сознавать опасность, в которую поставил клан этот человек. Ты виновен.
      Кэт побледнела от ужаса. Друстан, казалось, готовился в любую секунду вцепиться Талорку в горло.
      Однако Лахлан лишь вздохнул. Вздох получился печальным, усталым, и Эмили положила руку на спину любимого, чтобы хоть немного поддержать.
      Он оглянулся через плечо, словно что-то разыскивая, хотя Эмили так и не поняла, что именно. Потом снова повернулся к Талорку и остальным.
      – Мне следовало почувствовать и зависть брата, и безумную жажду власти. Он, разумеется, старался скрыть мрак души, но время от времени зловещие симптомы болезни прорывались, и я обязан был их заметить.
      Эмили с восхищением приняла способность Лахлана признать собственную ошибку. Подобной силой характера обладали немногие из тех, кому удалось занять высокое положение и получить реальную власть. И все же и сама ошибка, и ее причины тревожили и даже пугали. Ведь если Лахлан не осознает необходимость немедленных мер, угроза Ульфа вполне может повториться, причем из совершенно неожиданного источника. И в следующий раз дело зайдет слишком далеко – настолько, что спасти положение окажется невозможно, как в случае с Макалпином.
      – Ты не обратил внимания на исходившую от Ульфа угрозу лишь потому, что он человек. Не верилось, что он может тягаться силой с криктом, а уж тем более обмануть тебя. Но, как видишь, все оказалось иначе.
      – Спасибо за мнение, Эмили, – сухо заметил Лахлан.
      – Убеждение в собственном превосходстве поставило под удар и тебя самого, и весь клан, – не сдавалась Эмили.
      Талорк рассмеялся:
      – А у женщины острый язык, правда?
      – Без обиняков, конечно, однако говорит чистую правду, – вздохнул Лахлан. – Надо признаться, такое часто случается.
      Эмили восприняла поправку с благодарностью. Приятно было услышать и о том, что правда нередко оказывается на ее стороне. И все же в душе осталась боль жестокого и несправедливого обвинения в распутстве. Да, именно греховным опытом неожиданно обернулась та страсть, которую он сам преднамеренно разжег в невинном теле. Вожди, возможно, и были готовы прекратить вражду без лишних извинений, но она – ни за что на свете. Лахлану еще предстояло просить прощения.
      – Англичанка заявила, что скорее выйдет замуж за козла, чем за меня. Так, оказывается, ты козел? – полюбопытствовал Талорк, даже не пытаясь скрыть иронию.
      – Намерен им стать в ближайшем будущем.
      – Нет!
      – Рад слышать, – признался Талорк, не обратив ни малейшего внимания на возглас Эмили. – С тех пор как малышку прислали в Шотландию в качестве моей невесты, я за нее в ответе. Горячего желания жениться не испытываю однако и на растерзание не отдам. Потребую обидчика к ответу.
      Удивительно, но Лахлан кивнул, словно поверил, что Талорк говорит от чистого сердца.
      – Прежде чем вернуться домой, мне хотелось бы увидеть свадьбу своими глазами. – На сей раз голос Синклера звучал крайне серьезно, без тени юмора. Ситуация становилась напряженной.
      Эмили выскочила из-за спины Лахлана, уставилась на Талорка горящими от гнева глазами и закричала:
      – Не выйду за него замуж! Ни за что!
      – Так, значит, ты хочешь выйти замуж за меня?
      – Вы и сам прекрасно знаете, что это не так! Ни один из вас на мне не женится!
      – Предпочитаешь, чтобы я немедленно объявил Балморалу войну?
      – Не говорите глупостей! Вы не станете воевать из-за меня! Не забывайте, что я англичанка!
      – До тех пор пока ты в Хайленде, я обязан заботиться о тебе. А моя честь – отличный повод для битвы.
      – Не горячись, Талорк! – с отчаянием в голосе вступила в разговор Кэт. – Они еще не были близки.
      – Но я видел их в воде – обнаженными!
      – Это ровным счетом ничего не значит, – поспешила заверить Эмили. – Вот вы сейчас тоже без одежды, но я не в ваших объятиях.
      Лахлан издал глухой звук, больше всего похожий на устрашающее рычание разъяренного зверя.
      Впрочем, Талорк не счел нужным заметить воинственную реакцию – точно так же как несколько минут назад не обратил внимания на эмоциональное восклицание Эмили.
      – Думаю, твой отец придерживается иного мнения, – спокойно возразил он.
      – Надеюсь, вы не собираетесь сообщить ему о моем отказе? – Эмили похолодела от ужаса.
      – Я собираюсь стать свидетелем брачной церемонии или объявить войну, – невозмутимо провозгласил Талорк.
      Эмили оглянулась, инстинктивно надеясь на помощь, но никто даже и не думал оспаривать безумное заявление дикого горца. Волнение и страх в карих глазах Кэт недвусмысленно говорили, что она нисколько не сомневается в серьезности намерений брата и очень боится, что Лахлан откажется исполнить волю соперника.
      – Но ты же не хочешь на мне жениться! – с надеждой повернулась Эмили к Балморалу.
      – Так, значит, ты готова столкнуть наши кланы? – с интересом уточнил вождь.
      – Нет, конечно.
      – В таком случае выбора нет: выйдешь за меня замуж, англичанка.
      – Ни за что!
 
      Час спустя Эмили стояла перед священником. Она еще не пришла в себя после яростной стычки Лахлана с Ульфом. Братья схватились, едва вождь вернулся в замок. Лишь жестокое волнение помешало Эмили продолжать упорное сопротивление.
      Талорк вместе со своими воинами (а их оказалось четверо) проводил всю компанию в замок. Синклер решительно настаивал на своем присутствии, а Балморал по какой-то таинственной причине не возражал. Вожди вернулись за крепостные стены вместе. Они шли плечо к плечу, причем ни тот ни другой словно и не слышали возмущенных возражений невесты.
      Принадлежи Эмили к славному народу криктов, она непременно перевоплотилась бы в волчицу и покусала обоих. Да и без того лишь правила приличия не позволяли ей наброситься на бесчувственных горцев.
      Талорк и его соплеменники предусмотрительно спрятали в зарослях пледы и теперь выглядели вполне прилично – если не принимать во внимание вражескую расцветку тартана. Впрочем, Эмили сомневалась, что женщины Хайленда относились к мужской наготе с тем же трепетом, с каким воспринимала ее она сама.
      Глубокие плодотворные размышления оказались прерваны яростным, воинственным криком Ульфа. Голос злоумышленника доносился с крепостной стены. Эмили подняла голову, но никого не увидела. Тогда она украдкой взглянула на Лахлана. Вождь шел совершенно спокойно. Уж не оглох ли он внезапно?
      Нет, конечно, он все прекрасно слышал. Сердце Эмили переполнилось сочувствием, хотя вряд ли Балморал в нем нуждался. Тяжко сознавать, что родной брат – закоренелый предатель и убийца. И все же Лахлан стоически выдержал свидетельство Талорка. Скрывал он чувства и сейчас.
      Ульф оказался далеко не столь осторожным и предусмотрительным. Эмили увидела провокатора, едва ступила на подъемный мост. С перекошенным от бешенства лицом заручившись поддержкой нескольких воинов, тот ждал брата в нижнем дворе.
      – Какого черта ты притащил врага в дом? Совсем с ума сошел?
      Лахлан знаком приказал всем остановиться и в гордом одиночестве приблизился к Ульфу. Одного лишь пристального взгляда вождя оказалось достаточно, чтобы охранявшие его воины отошли в сторону.
      – Единственный враг клана Балморалов стоит сейчас передо мной, – тоном ледяного спокойствия произнес Лахлан, остановившись в паре футов от брата. – Безумная жажда власти довела тебя до позорного убийства. Это ты убил одного из наших воинов – лишь для того, чтобы заманить меня в ловушку. Трусость не позволяет тебе сражаться самому!
      – У меня вполне достаточно мужества, – процедил Ульф. – Но я обещал отцу, что никогда не оспорю твоего права оставаться вождем. Он считал, что я не способен руководить кланом, потому что во мне нет зверя. Но ведь волчье начало лишь затемняет разум! Ему казалось, что ты его истинный последователь. Но на самом деле я похож на отца куда больше, чем когда-нибудь удастся походить тебе!
      – Ты унаследовал его вспыльчивость, но вот ни сила, ни ум к тебе не перешли.
      – Грубая ложь! Я обладаю всеми качествами, которые должен иметь сын вождя. Просто он судил меня лишь по реакции тела на полнолуние!
      – Отправляйся в большой зал, – приказал Лахлан. – Там объяснишь мотивы предательства.
      Ульф лишь презрительно хмыкнул.
      Лахлан совершил короткое, молниеносное движение – настолько быстрое, что Эмили даже не успела заметить. Увидела лишь, что Ульф оказался на земле – без сознания.
      – Отнесите в большой зал, – обратился вождь к двум воинам. Они тоже пришли с озера: вместе с Друстаном скрывались в зарослях, пока Лахлан выяснял отношения с Талорком.
      Те быстро бросились выполнять приказание, а вождь тем временем поинтересовался у охранников Ульфа, с кем они – с ним или с предателем клана. Воины тут же упали на колени и принялись сбивчиво объяснять, что Ульф призвал их обманом: сказал, что господину срочно необходима помощь. Лахлан поверил и милостиво отпустил невольных соучастников.
      Потом направился в большой зал и приказал, чтобы помещение покинули все, кроме криктов. Из людей остались лишь Эмили и Ульф. Дверь должна была охраняться снаружи, причем тоже исключительно криктами. Теперь Эмили поняла, почему вождь решил провести схватку в замке: он преданно охранял секреты волчьей стаи. Вожаки заботились об этом уже больше ста лет – с тех самых пор, как древний народ пополнил состав кельтских кланов.
      Когда через несколько минут все вошли в зал, Ульф уже очнулся и исходил яростью возле камина.
      Эмили и Кэт встали между Друстаном и Ангусом. Крикты Синклеры оказались за их спинами. Двое криктов из клана Балморалов с обеих сторон охраняли Ульфа. Провокатор с ненавистью взглянул на подруг.
      – Что здесь делают женщины?
      – Твое предательство перевернуло их жизнь. Так пусть услышат, что ты скажешь в свое оправдание.
      – Не собираюсь оправдываться перед тобой.
      – Собираешься или не собираешься, а я твой господин. Так что придется!
      – Только потому, что отец защитил тебя своим словом.
      Лахлан покачал головой:
      – Ошибаешься. Взяв с тебя обещание не противостоять мне, отец прежде всего защищал твою жизнь. Но ты так до сих пор ничего и не понял. Предпочел добраться до власти с помощью вероломства и коварства. Велика ли честь в отрицании воли отца и в попытке убить меня руками Синклера?
      – Куда больше, чем в захвате власти младшим братом в обход старшего.
      – Отец назначил преемником меня. Такова его воля.
      – Воля оказалась ошибочной! Править должен был я!
      – Почему? Что ты мог сделать для клана, чего не сделал я?
      Ульф не нашелся с ответом и лишь сверлил брата диким взглядом, словно пытался уничтожить на месте.
      – Ты виновен в убийстве.
      – А ты веришь словам врага, а не словам брата?
      – Но ты даже не отрицал предательства.
      – Потому что знал, насколько это бесполезно. Понял, едва увидел, как вы вместе возвращаетесь с озера. И не сомневаюсь: будете поддерживать друг друга как братья-оборотни, даже против кровного брата.
      Лахлан болезненно сморщился.
      – Так что же, теперь ты намерен отрицать, что замышлял против меня убийство? И даже то, что убил мальчика-воина?
      – А ты поверил бы мне, если бы я попытался это сделать?
      – Нет. – Безоговорочный, окончательный приговор услышали все, кто стоял вокруг. – Для этого мне слишком многое известно.
      – Так зачем же напрасно тратить силы? – Ульф держался прямо и гордо, а на лице застыло выражение ненависти и презрения. – Ты заслуживал смерти… как и тот молодой воин. Когда-нибудь он стал бы военачальником – таким же, как Друстан. А я, твой брат?
      – Но ведь ты отверг пост военачальника.
      – Потому что служить обязан ты мне, а не я тебе. Слишком унизительно!
      – Итак, по-твоему, ты – убийца и лжец – должен стать вождем?
      Обвинения прошли мимо Ульфа. Казалось, он не усматривал в собственных действиях ничего предосудительного.
      – Я Балморал и сын нашего отца. Так же как и ты.
      – Если я вызову тебя на поединок, станет ли это нарушением данного отцу обещания?
      – На каком же основании ты готов меня вызвать? – презрительно уточнил Ульф.
      – Ты убил одного из воинов клана.
      – Докажи.
      – Доказательств не требуется.
      – Требуется, если тебе необходима поддержка клана.
      – Такое способен заявить лишь глупец.
      – Неужели? – издевательским тоном переспросил Ульф. – Но ведь существует еще и твоя гордость. А без абсолютной уверенности в моей вине она останется уязвленной.
      – Сомнений нет.
      Ульф лишь пожал плечами.
      – Кроме того, я готов вызвать тебя на основании многочисленных оскорблений, нанесенных моей супруге при свидетелях.
      – Ты не женат.
      – Ничего, скоро женюсь. Эмили – моя невеста.
      Ульф внезапно покачнулся, словно Лахлан нанес еще один удар.
      – Ты собираешься жениться на простой женщине? Не на волчице?
      – Совершенно верно.
      – И не опасаешься рождения обычных детей, как это случилось у нашего отца?
      – Если эти дети окажутся столь же храбрыми и верными, как их мать, то им вовсе не обязательно родиться волчатами.
      Эмили растроганно улыбнулась.
      – Эта женщина поймала тебя в ловушку вожделения.
      – Меня не так уж легко обмануть. Я уже говорил об этом. Неплохо было бы помнить.
      – Ошибаешься! С какой легкостью ты поверил моей истории о Сусанне!
      – Поверил лишь собственным глазам. Увидел, что Сусанна вышла замуж за Магнуса – несмотря на то что я не разрешал покидать остров. Потому и поверил, что ее похитили.
      – Но теперь тебе известно, что это я послал ее на земли Синклеров.
      – Зачем?
      – Хотел, чтобы ты объявил войну. Таким образом смог бы заманить тебя в ловушку. Отец непременно вступил бы в бой. Но ты, к сожалению, оказался совсем другим. Слишком слабым.
      – И снова ошибаешься. Слаб не я, а ты, и отец понимал твой характер. Знал, что ты рвешься к власти, но не обладаешь ни выдержкой, ни рассудительностью. Ему следовало убрать тебя, отправить на службу к другому господину, однако он проявил излишнее мягкосердечие. Слишком любил тебя, чтобы расстаться. Я твой брат, но должен найти в душе достаточно сил, чтобы наказание в полной мере соответствовало преступлению. Напрасно ты надеялся, что сможешь мной манипулировать.
      – Не надеялся, а действовал трезво и расчетливо. Держал ситуацию под контролем. Если бы эти шлюхи не выбрались из замка, тебе не пришлось бы стоять сейчас рядом с Синклером.
      Последовал короткий, едва заметный удар, и Ульф врезался в стену недалеко от камина.

      – Говори о моей невесте с уважением, иначе умрешь на месте.
      Ульф вытер с лица кровь.
      – Сочувствую ей, но еще больше сочувствую ее детям… которые могут оказаться такими же, как я.
      – Если Бог того захочет, у нас родятся дети. И если кто-то из них окажется человеком, отцовская любовь от этого не уменьшится.
      – Наш отец любил меня лишь до момента перевоплощения, которого так и не случилось. А потом любовь растаяла, как снег весной. Я был его любимчиком. Он даже начал учить меня управлять кланом. Но все закончилось, едва выяснилось, что я не волк. Человек, а не глупое кровожадное животное.
      – Тебе мешает править не отсутствие звериного начала, а отсутствие чести. Думаю, отец понимал, в чем дело.
      После сурового приговора Ульф напал на брата, однако уже в следующее мгновение снова лежал без сознания.
      – Заприте его в западной башне, – коротко приказал Лахлан.
      Кэт что-то шепнула Друстану на ухо. Тот вспыхнул, но тут же взял себя в руки и отдал распоряжение стоявшему рядом воину. Эмили так и не удалось узнать, что же привело в ярость достойного супруга, потому что Лахлан послал за священником.
      И вот теперь Эмили смотрела на святого отца и слушала слова венчальной мессы – уже во второй раз со времени приезда в Хайленд. Рядом стоял Лахлан, и в глазах будущего супруга застыла боль – ведь он только что потерял родного брата. Так хотелось помочь вождю или хотя бы поддержать!
      В сложной, до предела запутанной ситуации не хотелось думать о дальнейшем сопротивлении браку – упрямство лишь обострило бы страдания. Но разве можно толкать Лахлана на тяжкую жертву? И можно ли жертвовать собой? Вождь не хотел жениться на обычной женщине, а Эмили считала ниже собственного достоинства связать жизнь с тем, кто недооценивает ее – всего лишь потому, что она не способна перевоплощаться в волчицу.
      И все же вождь согласился на брак. Не возразил ни единым словом. Эмили не верилось, что такой ценой гордый Балморал надеялся купить мир с Синклером. Нет, у него, конечно, имелись собственные причины жениться на ней. Вопрос заключался лишь в том, что это были за причины. Эмили сознавала свою любовь, но в то же время ясно понимала, что надеяться на взаимность не имело смысла – уж слишком снисходительно относился к ней возлюбленный.
      Ощущение неравноправия исчезало лишь в минуты нежности и страсти. И в то же время чувства Лахлана не ограничивались вожделением – в этом Эмили не сомневалась. Он никогда не обращался с ней как с «обычной женщиной», что бы ни говорил. Слова не соответствовали поступкам.
      А в разговоре с Талорком Лахлан и вообще отзывался о ней с восхищением. Так, может, брак с тем, кто хорошо к тебе относится, не очень грубая ошибка?
      И все же, едва пришло время произнести клятву и Эмили покорно открыла рот, слов не нашлось.
      Лахлан взглянул на нее удивленно:
      – Неужели так трудно, девочка?
      Эмили молча кивнула. В голове роились тысячи мыслей, и выбрать из них одну-единственную никак не удавалось.
      – Не понимаю почему. Ты любишь меня, и сама в этом призналась. И наверняка повторишь признание – едва я окончательно удовлетворю твое неуемное любопытство. – Лахлан заговорщицки подмигнул.
      От смущения и шока Эмили едва не упала. Дьявол! Что же, пусть будет так, поделом ему! Она выйдет за него замуж и превратит жизнь в кошмар!
      – Тише! – шикнула Эмили.
      – С какой стати? Стыдиться нечего.
      – Истинная правда, – согласился Талорк, который стоял рядом с Лахланом.
      – Но ведь ты не хочешь этого, – прошептала Эмили наконец.
      – Если бы не хотел, священник не стоял бы сейчас перед нами.
      – Ты собирался жениться на волчице.
      – А теперь собираюсь жениться на тебе.
      – Но мне больно даже подумать, что когда-нибудь ты отвергнешь наших детей так же, как твой отец отверг Ульфа. Правда, только в том случае, если дети родятся.
      – Я уже сказал Ульфу, что Бог решит, будут у нас дети или нет. Ты веришь в Божий промысел?
      – Верю.
      – Так вот, если нам суждено иметь детей, то я буду любить их, несмотря ни на что. Обещаю.
      – Но…
      – Ты способна довериться мне, англичанка?
      На глаза Эмили навернулись слёзы.
      – Да.
      Этот человек ни за что не нарушит данного слова.
      – В таком случае твоя очередь произнести клятву.
      – Но… – начала было Эмили, однако так и не закончила фразу, потому что не знала, что собирается сказать.
      Во-первых, она готова любить Лахлана всю жизнь. Во-вторых, в Хайленд ее привело стремление спасти сестру от тяжкой участи. В-третьих, сейчас предлагают вступить в союз куда более обнадеживающий, чем тот, ради которого пришлось покинуть родную Англию. Так откуда же сомнения?
      В этом браке можно одновременно защитить сестру и познать счастье. Горцы не случайно говорят, что подчиняются королю лишь тогда, когда хотят: до тех пор пока Эмили не вернется с позором домой, Абигайл ничто не угрожает. Отец заплатил немалую цену, которой потребовал от него английский король. Ну а королю Шотландии вряд ли придет в голову проверять точность исполнения приказа.
      Но даже если монарх вдруг решит проверить, то наверняка «укрощение» дикого Лахлана Балморала устроит его не меньше, чем покорение Талорка Синклера.
      И все же оставались сомнения в правильности поступка. Эмили искоса взглянула на Лахлана. Вождь выглядел спокойным и несокрушимо уверенным в себе. Невозмутимость возлюбленного подействовала магически: в мятущейся душе внезапно воцарился мир. Да, все будет хорошо. Если уж вождь Балморалов изменил решение жениться на «своей», значит, действительно полюбил. Возможно, он и сам пока еще не осознает чувства. Возможно, никогда не пожелает признаться в слабости. И все же в душе родилась и крепла любовь.
      Без любви он ни за что на свете не согласился бы жениться на обычной женщине, а уж тем более не начал бы настаивать на браке и уговаривать невесту. Лахлан говорил, что и раньше собирался сделать ее своей, однако тогда им руководило лишь вожделение. Но сейчас, после всего, что случилось в последнее время, о вожделении не могло быть и речи. Так что решение жениться можно было считать серьезным и вполне осознанным.
      А обещание любить детей? Оно многого стоит! Возможно, в один прекрасный день гордый вождь признается в любви и к их матери…
      Вот так Эмили наконец привела в порядок собственные чувства и мысли. И вдруг услышала протяжный вздох Талорка:
      – Может быть, ты все-таки выйдешь замуж за меня? Пока священник здесь, это можно организовать без особого труда.
      Не тратя больше ни секунды, Эмили почти прокричала слова клятвы – под веселый смех Синклера.
      Едва церемония закончилась, Лахлан поцеловал молодую супругу с такой неподдельной страстью, что Эмили не удержалась, крепко обняла мужа и ответила горячо и искренне. Не скрывая нежности, он взял ее на руки, прижал к груди и понес вверх по лестнице – в спальню. Вслед влюбленным неслись радостные крики.
      Оказавшись наконец в комнате, Лахлан плотно закрыл дверь. Времени терять не стал и не позволил жене ни задуматься, ни усомниться.
      Когда Эмили опомнилась, они уже лежали в постели – нагие.
      – Не забывай, что, как только все свершится, пути назад уже не будет, – серьезно предупредила Эмили.
      Несмотря на уверенность в чувствах мужа, она все-таки решила предоставить шанс к отступлению – последний. Что ни говори, а женитьба на обычной женщине шла вразрез с его жизненными планами оборотня и вожака стаи.
      – Пути назад не было уже с первой нашей встречи, да вот только я упрямо не хотел этого признавать.
      Заявление показалось слишком легкомысленным, почти игривым.
      – Мне не до шуток, Лахлан. Пока девственность со мной, ты можешь аннулировать брак. Но как только супружеские права вступят в силу, я уже не позволю выкинуть себя словно никчемную вещь – даже если нам не удастся достичь истинной близости.
      – Ни за что тебя не отпущу.
      Слова прозвучали как клятва, и Эмили поняла, что они родились в сердце – тем более что супруг подкрепил их страстным поцелуем.
      А потом начались прикосновения – такие чудесные, каких еще не случалось раньше. Возбуждение перешло все мыслимые границы и превратилось в желание, в жажду близости. Эмили широко раздвинула ноги, умоляя как можно быстрее соединить тела, облегчить палящую боль вожделения.
      Неожиданно, в самый последний момент, Лахлан остановился.
      – Предлагаю свое тело и всего себя. Готова ли ты принять меня таким, каков я есть, Эмили Балморал?
      Ответ мог быть лишь одним:
      – Готова.
      – И хочешь впустить меня в свое тело?
      – Да. Хочу, чтобы ты стал частью моего тела и моей души.
      – Что ж, так тому и быть, девочка. Отныне и навсегда.
      Лахлан решился на последний рывок. Напряженная плоть причинила острую боль, и Эмили не удержалась от крика.
      Лахлан с несказанной нежностью провел ладонью по лицу жены. Удивительно, но обычно такая уверенная рука дрожала.
      – Расслабься, любовь моя. Мало того, что я хочу тебя взять. Ты должна принять, впустить меня.
      – Но как? – Этого Эмили не знала, хотя отчаянно стремилась понять.
      Лахлан опустил руку и пальцем осторожно коснулся тайного уголка. Прикосновение оказалось желанным. Эмили выгнулась, стремясь оказаться как можно ближе, опасаясь потерять хотя бы одно-единственное сладкое мгновение. Возлюбленный продолжал ласкать, щедро даря удовольствие.
      – Как хорошо, – пробормотала Эмили.
      – Да. Думай только о приятном, милая. – Голос звучат неровно.
      Эмили так и сделала и скоро почувствовала, что действительно расслабилась.
      Лахлан осторожно, короткими движениями начал путь вперед – до критического барьера, преодоление которого несло острую боль. Эмили снова вскрикнула и попыталась увернуться, избавиться от неприятного ощущения.
      Лахлан держал ее, прижимая собственным тяжелым телом.
      – Боль неизбежна. Другого пути нет. Не знаю, как ее избежать.
      Пылающие глаза убеждали в абсолютной искренности, и этот огонь почему-то успокоил и утешил больше самих слов.
      – Острая, но короткая боль лучше, чем тупая и долгая, – прошептала Эмили.
      Лахлан кивнул и, словно приняв отчаянное решение, прорвался сквозь барьер и погрузился полностью, до самого основания.
      Эмили не смогла сдержать слез, однако на сей раз уже не пыталась оспаривать обладание. За болью непременно последует наслаждение. Так должно быть, иначе все женщины давным-давно скрылись бы за монастырскими стенами.
      Лахлан замер и поцеловал возлюбленную.
      – Скоро будет лучше.
      – Обещаешь?
      – Обещаю.
      – Но пока очень больно!
      – Прости, любовь моя.
      Еще один нежный поцелуй, а за ним – снова ласковое прикосновение пальца. Скоро боль притупилась, а потом и вообще скрылась за приятными ощущениями.
      Дискомфорт не пропал окончательно, но удовольствие брало свое. Эмили даже осмелилась слегка пошевелить бедрами. Лахлан повторил движение, а потом начал раскачиваться, продвигаясь все дальше и даря наслаждение удивительной, неизмеримой глубины.
      Не в силах лежать спокойно, Эмили постоянно двигалась. Лахлану понравилось: он шепотом поощрял ученицу и даже просил новых движений. Сейчас он зависел от нее ничуть не меньше, чем она от него. Сознание собственной значимости придало смелости и свободы. Скоро тела слились в неразделимое целое. Лахлан воскликнул что-то на родном языке и, крепко сжимая любимую в объятиях, вместе с ней взлетел на вершину блаженства.
      А Эмили вновь прошептала заветные слова любви.
      Лахлан без сил рухнул прямо на нее, но тут же повернулся на бок и прижал к себе с такой силой, словно не мог стерпеть даже мгновенной разлуки.
      Прошло немало времени, прежде чем он заговорил снова.
      – Отец был мудрым человеком, хотя и чересчур горячим. Должно быть, он давно заметил в характере брата те черты, которые утаились от моего внимания. Мы все считали, что отец изменил отношение к Ульфу из-за того, что в нем не оказалось звериного начала. Однако я помню, как сам Ульф реагировал на неудачу в перевоплощении. С тех пор он с каждым днем становился все мрачнее и угрюмее. Начал нападать на других мальчишек, а нередко даже использовал привилегированное положение сына вождя. Отец, конечно, не мог не заметить этого и постоянно спорил с матерью: она считала, что старший сын всего лишь проявляет свойства лидера.
      – Но ведь сам Ульф утверждал, что отец изменил отношение после того, как он оказался обычным человеком.
      – Их отношения изменились гораздо раньше. Но в детстве я этого, конечно, не замечал – понял лишь повзрослев и оглянувшись в прошлое. Не думаю, что обстоятельства, пусть и очень важные, повлияли на чувства отца. Мать не сумела полностью принять волчью натуру мужа, а отец, в свою очередь, не сумел принять отсутствие волчьей натуры в старшем из сыновей. До последней минуты жизни он продолжал надеяться, что перевоплощение все-таки произойдет – пусть даже и без него.
      – И все же назвал преемником тебя.
      – Потому что не видел в Ульфе необходимых для власти качеств и способностей. Эмили, я сказал брату чистую правду. Пусть наши дети унаследуют твою отвагу и верность. Тогда я не стану переживать, если не увижу в них продолжения собственного дара. Так что, обвиняя меня в слепоте, ты не ошиблась.
      – Я говорила не так откровенно.
      – Возможно. И все-таки имела в виду именно это. Я не дал себе труда заметить истинную сущность брата и ту опасность, которую он представлял для всего клана. Но не допущу ошибки и сумею по достоинству оценить богатство твоей души и благородство наших детей – пусть даже они окажутся простыми людьми.
      – Если у нас когда-нибудь будут дети… – с печалью в голосе заметила Эмили.
      Лахлан улыбнулся:
      – Еще как будут!
      И вдруг Эмили поняла, что во время всего этого разговора губы супруга ни разу не шевельнулись.
      – Ты разговаривал со мной мысленно!
      – Да.
      – Я тоже хочу попробовать.
      – Что же мешает?
      – Ты должен извиниться, – без слов приказала Эмили.
      Лахлан смешно сморщился.
      – Терпеть не могу просить прощения.
      – Так я и предполагала. Потрясающее самомнение!
      Он закатил глаза.
      – Мне очень, очень жаль. Прошу прощения за глупые обвинения и за то, что не сразу понял, насколько ты мне нужна.
      Эмили смахнула непрошеную слезу.
      – Вот это совсем другое дело. На этот раз прощаю. Но если безобразие повторится, то будешь безжалостно наказан: положу на твою половину кровати целый сноп крапивы.
      – Ничего все равно мы наверняка окажемся в середине. Впрочем, не сомневаюсь, что ты найдешь способ выразить недовольство.
      – Приятно, что ты это сознаешь.
      – Теперь твоя очередь просить прощения.
      – За что? За то, что оскорбила, когда вы нас похитили?
      – Нет. За то, что с интересом рассматривала нагого Талорка.
      – И вовсе даже не с интересом, а с любопытством. Чувствуешь разницу?
      – Отныне и впредь сосредоточь любопытство на мне. Обещаешь?
      – Обещаю.
      Лахлан ждал.
      – Прошу прощения. Но я действительно ужасно любопытная.
      – Знаю, любовь моя, знаю.
      Уже не в первый раз гордый вождь произнес это слово. Возможно, собственное чувство он отважится признать лишь много лет спустя, когда оба состарятся и поседеют. Так что Эмили решила не дожидаться и спросила прямо:
      – Ты меня любишь?
      Лахлан улыбнулся ярче и теплее летнего солнца.
      – Неужели до сих пор сомневаешься? Ведь уже дважды я признавался на языке криктов.
      – О!
      Упрямец не верил, что признание в любви на понятном языке сразу уничтожило бы лишние сомнения.
      – Так скажи по-гэльски, – потребовала Эмили.
      Лахлан сказал. А потом по-английски и даже по-латыни.
      Эмили расплакалась – от неожиданного, невообразимого счастья. Лахлан принялся нежно целовать мокрое от слез лицо, соленые губы, словно доказывая абсолютную искренность признания. А потом поцеловал в висок.
      – Буду любить до последнего вздоха.
      – И я тебя тоже.
      – Не сомневаюсь.
      – Самонадеянный крикт.
      – Драгоценная супруга.
      Эмили улыбнулась – все еще сквозь светлые слезы. Лахлан улыбнулся в ответ и прижал к сердцу свое сокровище. Вскоре оба сладко спали.
 
      На следующее утро разнеслась страшная весть: Ульф сумел обнаружить тот самый путь из башни, которым воспользовались Кэт и Эмили. Однако, как и предсказывала сообразительная Кэт, из его пледа не получилось веревки нужной длины. Ночь выдалась дождливой и ветреной, а потому попытка к бегству закончилась трагически. Утром предателя обнаружили возле стены со сломанной шеей.
      Несмотря на такой исход, Эмили почувствовала облегчение. Судьба сама наказала убийцу, избавив ее любимого от необходимости тяжкого выбора.
      Лахлан, в свою очередь, сгорал от ярости. Однако в бешенство его привела не гибель Ульфа, а огромный риск, которому безрассудные женщины подвергли собственные жизни.
      Эмили изо всех сил пыталась объяснить, что, когда они выбирались из окна по каменной стене, не было ни дождя, ни ветра, что их веревка была гораздо длиннее и вообще они вовсе не собирались падать. Однако уверения оказались напрасными. С каждой минутой Лахлан кричал все громче, а Друстан хмурился все суровее. Но все же дело закончилось миром: подруги торжественно пообещали, что больше ни разу в жизни не совершат подобной глупости. Правда, Кэт уже давала обещание после того, как предупредила Друстана о привязанной к стене веревке. А Эмили так эмоционально переживала собственное замужество, что забыла обо всем на свете.
      – Неужели, оставляя на окне веревку, вы даже не задумались о безопасности замка? – возмущался Лахлан. – Хорошо еще, что Кэт догадалась признаться Друстану!
      – Если бы ты не отвлек меня свадебной церемонией и всем, что произошло потом, я ни за что не забыла бы сказать о веревке.
      – Пытаешься доказать, что брак доставил тебе неудобство, англичанка?
      – Скорее, заставил выбросить из головы все остальное, – с улыбкой возразила Эмили.
      Ответ понравился, и вождь улыбнулся.
      – Пора прекратить называть меня этим прозвищем.
      – Каким?
      – Англичанка.
      – Это почему же?
      – Да потому, что теперь я Балморал. Полагаю, это гордое имя носит один из могучих кланов Хайленда.
      – Предпочитаешь, чтобы я называл тебя «милая»?
      – Не стану возражать.
      Лахлан рассмеялся и шутливо обнял жену:
      – С тобой не соскучишься.
      – Замечательно, господин. Скука – плохой союзник в путешествии по жизни.
      – Тот, кто любит, скучать не способен. Но вот боюсь, что поседею прежде, чем родится наш первый ребенок.
      – А когда седеют волосы, волчий мех тоже становится серебряным? – с любопытством поинтересовалась Эмили.
      Вождь настороженно прищурился.
      – Нет. А что?
      Эмили продолжала расспрашивать. Объятия тем временем становились крепче и жарче и закончились в постели. А потом Балморал научил молодую супругу признаваться в любви на древнем языке криктов.
      На следующий день Эмили попросила мужа послать за Абигайл, и Лахлан охотно согласился.
      – А как же король Шотландии? Он не обидит мою сестру?
      – Талорк обещал поговорить с монархом.
      – А он не настолько плох, как кажется.
      – Кто, король?
      – Нет, Талорк.
      – И все же я – единственный из криктов, кто достоин твоей любви.
      – Ты единственный из мужчин, кого я смогу любить, – торжественно поклялась Эмили.
      – Так и должно быть.
      Эмили шутливо шлепнула мужа по руке и тут же сморщилась: мускулы оказались твердыми, словно камни.
      – Следовало ответить, что я единственная женщина, которую сможешь любить ты.
      – А что, до сих пор ты этого не знала? – Лахлан внезапно стал серьезным.
      Эмили не пыталась скрыть счастливую улыбку.
      – Если честно, то догадывалась. Но услышать все-таки очень приятно.
      Лахлан прижал жену к груди. Глаза вновь затуманились ненасытным желанием и чувством. Да, он любил ее так же нежно и страстно, как и она его.
      – Нет на свете ни одной женщины – ни волчицы, ни простой смертной, – которую я смог бы полюбить так же, как тебя, милая.
      – Честно говоря, не отказалась бы от урока плавания.
      – Думаю, мне тоже было бы интересно. Но все же лучше осуществить то, что задумал еще в первый раз.
      – Утопить меня?
      Лахлан громко рассмеялся. Безмятежный, радостный смех любимого показался дороже всех сокровищ.
      – Да нет же, глупая. Любить тебя.
      – И это не отвлечет тебя от исполнения долга перед кланом? – поддразнила Эмили.
      – На свете нет ничего важнее тебя.
      Ответ снова прозвучал серьезно и искренне.