Глава 11

Маркус замер, услышав слова Ронни. Она согласилась. Она хотела его. Его отвердевшая плоть загудела при этой мысли, а в голове все никак не укладывалось, что она не придала никакого значения тому, что ее крик, крик наслаждения, услышал сам Господь, птицы и соседи.

Восемнадцать месяцев назад у нее случилась бы истерика в подобной ситуации. Она и помыслить не могла о том, чтобы отдаться страсти там, где ее могли услышать или увидеть посторонние.

Маркус не стал рисковать. Если дать ей время, она, того и гляди, опомнится и изменит решение. Поэтому он понес ее, обвившую его руками и ногами, с балкона в квартиру. В несколько шагов он преодолел расстояние до спальни, уложил ее на кровать, а сам лег сверху, придерживая на локтях вес тела, чтобы ее не раздавить. В распахнутой на груди рубашке и с взъерошенными волосами она казалась воплощением необузданной чувственности.

И он хотел ее.

Плоть его распирало от желания. Он не знал, удастся ли ему расстегнуть молнию на джинсах, не нанеся себе телесных повреждений.

– Я хочу войти в тебя, детка. Я так сильно тебя хочу.

– Да. – Она качнулась под ним – одно легкое движение, но его было достаточно, чтобы подвести Маркуса к опасной черте.

Животный крик сдавил ему горло. Он простонал сквозь сжатые зубы.

Если он не возьмет себя в руки, то поведет себя в постели как подросток, впервые оставшийся с женщиной наедине. Ему нужна была передышка. Шестьдесят секунд, чтобы успокоиться, – шестьдесят секунд без контакта с ее телом. Маркус медлил.

Если он покинет ее на минуту, вдруг она придет в себя и даст ему от ворот поворот?

Маркус взвешивал шансы.

Серые глаза Ронни были подернуты дымкой страсти. Ее поступками едва ли правил разум. Черт!

Он сейчас кончит.

Маркус откатился на бок.

– Я должен спасти мясо.

Ронни широко открыла глаза и одними губами прошептала:

– Не уходи.

Маркус покачал головой и приложил палец к ее губам.

– Молчи. – Он попятился к двери, с трудом преодолевая силу, что влекла его к ней. – Я сейчас вернусь.

Возле двери он сделал крутой поворот и чуть ли не бегом бросился на кухню, не давая себе передумать.

Из ярко освещенной кухни он вышел на балкон и несколько раз глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух. И только потом снял мясо с гриля. Отбивные поджарились сильнее, чем он любил, но, к счастью, не подгорели. Вернувшись на кухню, он решил, что недостаточно остыл для успешного выполнения своей миссии, и, сознательно продлевая мучения плоти, убрал в холодильник салат и прочие закуски, приготовленные для ужина.

Тело его не вполне расслабилось, но зато он дал Ронни время, чтобы собраться с мыслями. Решить, на самом ли деле она хочет, чтобы он занялся с ней любовью.

Ронни не отличалась терпением в том, что касалось секса. Так было у них с самого первого дня.

Ему это нравилось. Очень. Но на этот раз он не станет пользоваться ее слабостью. Он даст ей равные шансы. Ведь на кон поставлено их с Ронни будущее. Ронни не глупа и, когда угар страсти рассеется, поймет, что ее использовали. И решит, что вправе нанести ответный удар. Маркус не мог позволить, чтобы она вновь внезапно ушла от него. Если она позволит ему все, пусть знает, на что идет.

Маркус сознательно тянул время, и с каждой минутой он все больше утверждался в мысли, что, вернувшисьв спальню, застанет Ронни одетой и готовой уйти. Или она уже ушла. Нет. Очки ее остались на балконе. Она без них не может вести машину. Он вернулся на балкон и принес очки.

И только тогда, переведя дух, он медленно направился в спальню. Неуютная тугая тяжесть в районе ширинки напоминала ему о том, что тело его по-прежнему пребывало не в ладу с разумом.

Лампа на тумбочке была выключена, но света, проникавшего в спальню из коридора, хватало, чтобы разглядеть кровать и совершенно нагую женщину на ней.

Маркус остановился как вкопанный посреди комнаты.

– Тебя так долго не было… Я решила, что ты съел все мясо. Только не говори мне, что утолил голод. – Она явно пыталась пошутить, но в голосе звучала тревога. Она была на пределе.

Он снова просчитался и обидел ее долгим отсутствием?

Ведь он просто хотел дать ей время собраться с мыслями.

– Ни капли. – Его страсть к ней была неутолима. Он слишком хорошо усвоил этот урок.

Она улыбнулась. Как маленькая хищница в предвкушении вкусной добычи.

– Тогда чего ты ждешь?

– Раньше ты была застенчивой. – Голос его прозвучал серьезно, он хотел ее поддразнить, но не вышло.

Она безразлично пожала плечами. Какое там безразличие – он видел знаки, которые кричали об ином: кожа ее приобрела розоватый оттенок, а грудь вздымалась и падала.

– Как тебе не стыдно? С тобой я никогда не была другой.

Он сорвал с себя рубашку и осторожно расстегнул джинсы.

– Я хочу, чтобы только со мной ты была такой.

Он побагровел при мысли о том, что она может лежать вот так – нагая – перед другим мужчиной. Кстати…

– Где ты научилась этому трюку, что продемонстрировала мне на балконе?

Она раньше никогда такого не делала, и ему стало тошно от подозрения, что ее этому научил другой мужчина.

Вероника покраснела. Природная стыдливость вернулась к ней.

– В «Космополитене».

Маркус облегченно вздохнул. Раньше он не знал, что такое ревность. Маркус давно заметил, что с ним что-то происходит, и эти перемены не слишком его радовали. Впрочем, об этом он поразмыслит потом. А сейчас… Он спустил джинсы до бедер, освобождая пенис. Тот радостно вспрыгнул, и Маркус едва не засмеялся, увидев, как расширились устремленные на его член зрачки Ронни. Он скинул ботинки и носки, снял до конца джинсы и, совершенно нагой, встал перед ней, давая ей насладиться зрелищем.

Ей нравилось смотреть на его обнаженное тело. Несколько раз бывало так, что он, очнувшись от дремы, видел, как она, присев рядом с ним на колени, просто смотрит на него.

– Довольна просмотром? Хватит?

– Мне тебя всегда мало, – сказала она.

Он подошел к кровати, чувствуя себя хищником, готовым вонзиться в добычу.

Он хотел эту женщину. Вчера. Сейчас. Завтра.

– Тебе будет хорошо.

Она вздрогнула и еле слышно застонала. Ноги ее сами раздвинулись в недвусмысленном приглашении. Все было, как в добрые старые времена. Он был по-настоящему рад тому, что она достигла оргазма на балконе, потому что далеко не был уверен в том, что сможет протянуть долго. Дай Бог, чтобы после восемнадцати месяцев воздержания он смог сделать большее, чем несколько коротких толчков, перед тем как кончить.

Он ни разу до сих пор не видел женщину, которая достигла бы оргазма только от того, что ей ласкают грудь. Он терся об нее, это верно, но много ли почувствуешь через два слоя джинсовой ткани?

– О чем ты думаешь? – сдавленно спросила она.

– О том, какая ты сексуальная. И что я долго не протяну. – Он ни за что не признался бы в слабости перед другой женщиной.

Она прикусила губу. Она несколько сдвинула ноги, но не до конца.

– Я решила, что могла тебе не понравиться. Ведь я изменилась.

Он кивнул, приблизился к кровати, к ней, встал так, что его голени уперлись в край матраса.

– Я сказал тебе, что мне нравятся эти изменения. И теперь, когда я могу видеть тебя всю, мне это еще больше по вкусу.

У нее был очаровательный маленький животик, и бедра стали полнее. Он не мог понять, как это могло случиться. Мать его всегда худела, когда переживала стресс, а Ронни, наоборот, поправилась – и это при том, что последние полтора года стали для нее настоящим адом. Но, как бы то ни было, он говорил правду – его еще больше возбуждала ее новая фигура. Он хотел изучить на ощупь каждый дюйм ее ставшего более пышным тела, каждую новую округлость. Прикоснуться к ним ладонями и губами.

Но потом. Сейчас он хотел одного – войти в нее как можно скорее.

Все, о чем он сейчас мечтал, – это примитивный акт совокупления.

Он опустился на нее и задрожал от прикосновения к желанному нагому телу. Ему было так хорошо, что он испугался, что кончит, даже не войдя в нее. Она беспокойно задвигалась под ним, раздвинув ноги пошире. Кончик его пениса почувствовал вход в убежище. Нежное влажное тепло манило его, и он хотел войти в нее одним сильным толчком.

Он остановил себя как раз вовремя, чтобы задать вопрос:

– Ты принимаешь противозачаточные пилюли? Я должен тебя защитить?

Он не собирался вести беседу насчет безопасного секса, когда сам восемнадцать месяцев хранил целомудрие и что-то ему подсказывало: и она тоже.

Она часто задышала, приподнявшись ему навстречу.

– Да. Я не подумала. У тебя что-то есть?

Она подтвердила его догадку о том, что не занималась сексом, с тех пор как его оставила. Она перестала принимать пилюли – ей это было ни к чему. Он потянулся через нее к тумбочке, и кончик пениса проехал по шелковистой коже. Открыв выдвижной ящик стола, вытащил маленький пакетик.

– На, сделай это сама. – У него руки дрожали.

Она выгнулась ему навстречу, лаская телом его возбужденную плоть. Сама она сосредоточилась на том, чтобы открыть упаковку с презервативами.

– Вот, – сказала она, разорвав пакетик.

Он приподнялся над ней на колени, и она нежно надела на него кондом.

Голова его откинулась при прикосновении, и он застонал.

– О, детка! Так хорошо! Как давно этого не было! Как давно…

– А как давно?

При этом он вздрогнул, и глаза их встретились. В ее взгляде было беспокойство, смешанное со страхом. Она боялась того, что услышит.

Он попытался ободрить ее улыбкой, насколько это вообще возможно, когда твоя плоть готова взорваться.

– Восемнадцать долгих одиноких месяцев, крошка. Она вскрикнула от шока, но сейчас он не собиралсяобсуждать причины своего затянувшегося целомудрия. Он взял ее как раз так, как она того хотела – одним долгим толчком. Она вскрикнула, и он замер.

– Я сделал тебе больно? – Ему дорогого стоило задать этот вопрос.

– Нет. Просто там немного туго, вот и все. Ты большой мальчик, Маркус.

Он засмеялся бы над этим комплиментом, тешащим мужское самолюбие, но дыхания не хватило. Он опустил голову и жадно овладел ее ртом, погружаясь раз за разом в ее тело. Когда она снова достигла пика наслаждения, он чувствовал, с какой силой она сжимается вокруг него – как удав, и, находясь внутри ее, взорвался сам, так что в глазах потемнело. Потом упал на нее, и мышцы его более не в силах были держать его вес.

Смутная мысль о том, что он может ее раздавить, мелькнула в его голове, но Ронни, кажется, была не против. Она крепко держала его за шею.

Теплые слезы текли у нее по вискам, увлажняли волосы. Вес Маркуса давил на нее, но эта тяжесть была приятной. Она понимала, что должна как-то исправить ситуацию, что совершила ужасную глупость, но тело ее и чувства были не в ладах со здравым смыслом. Впервые за долгое время она ощущала блаженное удовлетворение, и о том, что выбор был ею сделан не самый лучший, думать совсем не хотелось. С точки зрения ее тела и ее чувств лучшего с ней не могло случиться.

Маркус приподнял голову, вытер свою влажную щеку и прикоснулся к ее виску. Лицо его было в тени, и она не могла различить его выражения.

– Ты сказала, что я не сделал тебе больно, – сказал он с поистине мужским участием.

Она замотала головой – говорить она была пока не в состоянии. Сморгнув слезы, она все же сказала:

– Нет, ты не причинил мне боли.

– Тогда почему ты плачешь?

– Я соскучилась по тебе, – сказала она не подумав. Но это было правдой.

Восемнадцать месяцев она прожила без него, и не было дня, когда бы она физически не страдала от его отсутствия.

– Ты меня бросила. – В словах его не было ни упрека, ни злости. Только недоумение. – Почему?

– Я думала, у меня нет выбора.

– Ты мне не доверяла.

– Я не знала тебя. – Как можно доверять мужчине, после того как он заявил тебе, что все, на что она может рассчитывать с его стороны, – это секс?

Он изменил положение, и она почувствовала, что его плоть, еще наполовину эрегированная, находится в ней.

– Как ты можешь так говорить? Ты знала меня ближе, чем любая другая женщина.

Она ошеломленно уставилась на него. Неужели он и в самом деле так думает?

– Маркус, мне неизвестно даже, как зовут твоих родителей, живы ли они. Есть ли у тебя братья и сестры. Ты, настоящий, всегда прятался за дурацкими шуточками и сверхъестественной сексуальностью.

Той самой сексуальностью, которая подвигла ее на то, чтобы, раздевшись донага, дожидаться его в кровати, несмотря на то что слишком уж долго он «спасал отбивные», словно услужливо предоставлял ей возможность передумать.

Он поцеловал ее в уголок губ и снова шевельнул бедрами, в результате чего его наполовину уснувшая плоть вновь отвердела. Она пробормотала что-то насчет того, чтобы он с нее сползал, но замолкла на полуслове, когда увидела, что он снова открыл выдвижной ящик и деловито и быстро принялся менять использованный презерватив на новый.

Он вернулся к ней, раздвинул ее бедра, чтобы вновь войти в нее, на этот раз медленно, дюйм за дюймом.

Он улыбался, глядя ей в глаза с чувственным обещанием.

– Мою мать зовут Шарон, а отца – Лайонел Маркус Данверс четвертый.

Она с шумом вдохнула, аркой выгибаясь ему навстречу.

– Потом…

И снова потерялась в водовороте, который всегда увлекал ее, когда Маркус к ней прикасался. Его толчки были мучительно медленными и глубокими. Он целовал ее и ласкал, пока дыхание ее не стало сбивчивым и она не взмолилась о пощаде. Тогда он дал ей просимое серией жестких, сильных толчков, не прекращавшихся до того самого момента, как тело ее стало конвульсивно сжиматься, волна за волной, возвещая о разрядке.

После этого она задремала. Она не знала, сколько времени проспала, но когда проснулась, лампа на тумбочке уже горела. Маркус сидел рядом с ней на кровати в одних черных трикотажных трусах. Она села, увлекая за собой простыню, прикрывая грудь.

Он подоткнул подушки ей под спину, улыбнулся, подмигнул и многозначительно посмотрел на простыню.

– Хорошая мысль. Иначе я рискую снова пропустить ужин.

Он взял с тумбочки поднос и поставил его на кровать между ними. Ужин. Аромат жареного мяса и острой итальянской приправы ударил в ноздри. В животе заурчало от голода.

Он насмешливо приподнял бровь:

– Нагуляла аппетит, как я погляжу?

Она покраснела и успела кивнуть как раз перед тем, как он положил ей в рот немного салата. Чуточку майонеза осталось на губах, и она слизнула его. Глаза его зажглись уже знакомым желанием, и она почувствовала, как тепло изнутри разливается по телу.

Не важно, сколько раз они занимались любовью. Ей всегда хотелось еще. Ее любовь, ее потребность в этом мужчине были неутолимыми. Она бы отложила ужин, если бы процесс приема пищи из его рук не был исключительно приятным сам по себе.

Она жевала кусочек хорошо прожаренного мяса, когда он сказал:

– У меня есть сводные брат и сестра, ни тот, ни другая не питают ко мне особой любви.

Торопливо проглотив еду, она спросила:

– Что?

Все еще несколько дезориентированная после сна, уже находясь под отупляющим действием вновь накатившего желания, она не сразу поняла, о чем он говорит. И лишь с некоторой задержкой до нее дошло. Он говорит о своей семье.

– Как их зовут?

– Лайонел Маркус пятый и Патриция.

– Выходит, твой брат старше тебя.

– Да, на несколько лет.

– А сестра? – У нее до сих пор не укладывалось в голове то, что он говорил о своей семье.

Он всегда обходил эту тему молчанием, будто боялся раскрыть государственную тайну.

– Она тоже старше.

– Так ты самый младший. Поэтому они тебя недолюбливают? Потому что родители тебя избаловали? – Она улыбнулась и потянулась, чтобы погладить его по щеке.

Но в его глазах не отразилось ее нежное изумление.

– Нет.

Она ждала дальнейших объяснений, но их не последовало. Похоже, нужны наводящие вопросы.

– Не слишком ли это сложно – иметь в семье столько мужчин с одинаковыми именами? Я хочу сказать, твоего папу, наверное, звали в семье Лайонел. А как же тогда звали твоего брата? Лайонел-младший?

В ответ он рассмеялся густым смешком.

– Лайонел взбесился бы, если бы кто-то посмел назвать его таким недостойным титулом.

– Лайонел?

– Моего отца зовут Марк.

Итак, его мать – очевидно, вторая жена, потому что брат и сестра у него сводные – застолбила для Маркуса достойное место на семейном древе, дав ему среднее имя отца.

– Я все еще думаю, что это очень сложно.

– Поскольку я редко там появляюсь, проблем не возникает.

– Ты говорил Сэнди, что ездил недавно домой, чтобы с ними повидаться. Какое-то происшествие в семье? – осторожно спросила Вероника.

– У Марка был сердечный приступ. Маме потребовалась моя поддержка.

– Марк? – Теперь она запуталась. Она решила, что Марк приходился Маркусу отцом.

– Мой отец.

– Ты называешь отца по имени?

– Вообще-то я стараюсь обращаться к нему как можно реже. Насколько это возможно.

Забыв об ужине, она смотрела на Маркуса.

– Но почему?

Он промолчал, и после нескольких секунд полной тишины Вероника решила, что он и не собирается отвечать.

Она отвернулась. Конечно, она чувствовала себя обиженной, но удивлена не была.

– Не мое дело. Я знаю. Случайная партнерша не обсуждает животрепещущие проблемы в семейных отношениях партнера.

Маркус схватил ее за плечи:

– Ты не просто партнерша, черт возьми! Ты всегда была для меня чем-то большим.

– Именно поэтому ты в первый же вечер объяснил мне, чтобы я не путала секс с любовью?

Она не понимала, почему он пытается переписать историю их отношений. Возможно, он это делает для того, чтобы полностью свалить вину за разрыв на нее. Но у него не получится. Она и так несла достаточный груз вины, чтобы взваливать на себя еще и эту – за отсутствие настоящей близости между ними.

– Но так все и было – вначале.

Она знала это. И все равно слышать об этом из его уст было больно.

– Но все изменилось. Я поймал себя на том, что мне хочется, чтобы ты проводила со мной всю ночь, но только ты никогда не оставалась. Я начал подумывать о том, чтобы попросить тебя переехать ко мне, но тут ты ушла. Не сказав ни слова.

Боль и растерянность в его голосе полностью соответствовали тому, что чувствовала она. Вероника резко повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Глаза эти потемнели от переполнявших его чувств. Он смотрел на нее с почти отчаянной пристальностью.

– Прости, что не сказала тебе «до свидания».

– Мне больно не от того, что ты даже не попрощалась. Гораздо больнее то, что ты ушла.

– Я объяснила, почему должна была исчезнуть из той жизни.

Он кивнул.

– Теперь, полагаю, пришла моя очередь объясняться, верно?

– Только если ты сам этого хочешь.

– Моя мать была любовницей Маркуса целых пятнадцать лет. Они были вместе всего чуть больше года, когда она забеременела. Я думаю, она верила в то, что он оставит свою респектабельную жену и даст их отношениям законное основание. Но так не случилось. Он перевез ее в город поменьше, неподалеку от того, где жил сам, и помогал материально, но отказался развестись с женой. Он не считал, что развод – это хорошо, и, кроме того, не мог позволить себе это из соображений карьеры. И он не хотел, чтобы двое его детей, рожденных в браке, пострадали.

Вероника почувствовала, как у нее все сжалось внутри. Как сильно, должно быть, страдал Маркус ребенком, если и сейчас в голосе его слышалась такая горечь!

– Он приезжал навестить тебя?

– Дважды в неделю.

И тут она вспомнила, что Маркус сказал о матери, будто она была любовницей отца пятнадцать лет.

– Ты хочешь сказать, что их внебрачный роман длился пятнадцать лет?

Она не могла себе представить, что такое возможно. Она находила ситуацию отвратительной. Что чувствовал по этому поводу Маркус? Неужели то же, что и она? И каково ему было жить во всем этом?

– Да, – сказал он, отвечая на ее вопрос. – Когда я был маленьким, я не понимал, что мой папа жил с нами только два вечера в неделю. Я не задавался вопросом о том, почему он никогда не оставался у нас дольше, чем до утра. Моя мама как-то решила его бросить, когда мне было лет пять. Я помню, как я умолял ее вернуться к папочке и как она плакала.

– И она вернулась?