Глава 12

Маркус почувствовал, что каждая жилка в его теле напряглась при словах Ронни. Она еще вчера утром собиралась ему что-то сообщить, но он не захотел слушать.

Из страха.

Пора было в этом себе признаться. Он не хотел знать о том, что она взялась за старое. И он не мог морочить себе голову, считая, что ее откровенность имеет отношение к попытке шантажом заманить ее в постель.

С этим они разобрались.

Но сейчас он понял, что лучше выслушать правду и покончить с этим раз и навсегда. Он сумеет как-нибудь защитить ее от последствий ее же действий. Он не знал, насколько это ему удастся, но полагал, что если они сразу пойдут к Клайну и она признает перед ним свою вину, его клиент проявит благоразумие.

Особенно если Ронни расскажет ему о том, что пришлось ей пережить после смерти родителей. Туги камень бы разжалобился.

Он поставил поднос с ужином на пол и посмотрел ей прямо в глаза. Она нервничала, но во взгляде ее читалась решимость.

Черт! Он хотел построить будущее с женщиной, которая служит тому, кто больше заплатит. Это не слишком обнадеживало.

– Ладно, Ронни. Я тебя слушаю. – В голосе его слышалась горькая решимость. Но его можно было понять.

Она отпрянула, прищурилась, поджала губы. Вздохнув, устремила взгляд за его плечо.

– Это нелегко. Не знаю, с чего начинать и как об этом сказать.

– Лучше сказать правду, даже если, как я понимаю, она будет горькой. – Он не хотел вкладывать в свои слова столько скорби.

Ему захотелось выругаться, потому что она разом побледнела как полотно.

– Да. Ну, дело не в том, что я тебе лгала. Я не сказала тебе о чем-то очень важном.

Ее сбивчивые объяснения не улучшили его настроения. Он уже все давно понял. Он ведь не спрашивал ее в лоб, не занимается ли она промышленным шпионажем у Клайна. Да, она ему не лгала. Ему лично.

– Выкладывай, – приказал он хрипло.

Он просто хотел, чтобы эта стадия была завершена, а дальше можно будет собирать осколки.

Она снова посмотрела ему в глаза. Нехорошо посмотрела.

– Не торопи меня. Мне и так нелегко.

Маркус был вдвойне раздражен, ибо этот ее непонятный взгляд возбуждал его непостижимым образом. Возможно, причину следовало искать в генетической природе особи мужского пола. Вероятно, та самая мужская хромосома издревле побуждала самца искать примирения со своей самкой не в драке, а в физической близости —к обоюдному удовольствию. Ответная реакция его организма была примитивной, и он слышал, что женщины не считают такой метод решения конфликтов самым действенным. Он не был так уж уверен в их правоте. Он даже был склонен проверить эффективность этого метода примирения на практике, после того как она скажет ему правду.

Он ждал, стараясь быть терпеливым, и с каждой секундой волновался все сильнее. Секунда за секундой проходили в напряженном молчании, он уже подошел совсем близко к тому, чтобы выложить всю правду за нее, чтобы разом с этим покончить.

– Маркус, я…

Зазвонил телефон. Резко и противно. Она замолчала.

Маркус нахмурился:

– Не отвлекайся. Закончи то, что начала. Вероника покачала головой:

– Нет, пожалуйста, не заставляй меня. Я дала Дженни твой номер на случай, если ей что-то понадобится.

Маркус не желал понимать такого трогательного внимания к потребностям некогда тяжелобольной, но уже успевшей выздороветь сестры.

– Сильно сомневаюсь, что звонит твоя сестра. Телефон не умолкал.

В глазах Ронни читалась мольба.

– Прошу тебя, Маркус.

Маркус резко снял трубку. Телефон стоял на прикроватной тумбочке.

– Маркус слушает.

– Добрый вечер, мистер Данверс. Это Дженни Ричардс. Моя сестра все еще у вас?

Глядя на обнаженную женщину, вжавшуюся в подушки, он вздохнул так, словно не верил тому, что услышал. Он протянул трубку Ронни:

– Это твоя сестра.

Глаза ее на мгновение округлились от страха, но она быстро сумела взять себя в руки.

– Дженни?

Ее сестра что-то сказала.

– Нет. Все в порядке. Не волнуйся. Он не против. – Она бросила на Маркуса еще один умоляющий взгляд, и он понял намек.

Забрав поднос с ужином, он вышел на кухню.

Веронике стало немного стыдно за то чувство облегчения, что она испытала, когда телефон помешал ей продолжить фразу и Маркус вышел из комнаты. Ему не пришлось бы никуда идти, расскажи она об Эроне сразу по прибытии, как и планировала. Она смогла бы спокойно общаться с сестрой в его присутствии. Но нужные слова не приходили на ум. Она не знала легкого способа рассказать бывшему возлюбленному о том, что у них есть совместный ребенок.

Вероника поежилась под простыней, и прикосновение мягкой ткани к обнаженному телу напомнило ей, что Маркус больше не попадал под категорию экс-любовника. Хотя она не знала, как именно ей следует его называть. Они снова любовники? Можно ли сказать, что между ними вновь установились близкие отношения? Имел ли он это в виду, когда в понедельник вечером говорил о будущем, или то было лишь гипотетическое предположение?

– Вероника, ты меня слышишь? Голос сестры вернул ее к реальности.

– Да, конечно. Дженни, неужели ты думаешь, что я могу повесить трубку, не выслушав тебя?

– Я не знала, что и думать, – ответила Дженни явно с насмешливой интонацией. – Я болтала с Эроном несколько минут кряду, а ты даже не удосужилась кашлянуть в трубку. Там у вас что-то совершилось, о чем мне следует знать?

Материнский инстинкт взял свое. Вероника проигнорировала издевательский тон сестры. Дженни упомянула об Эроне, и только он теперь был в фокусе ее внимания.

– С Эроном ничего не случилось?

– Нет, он в порядке, но капризничает – зубы режутся. О чем я тебе сказала минуту назад.

– Должно быть, я это упустила. Дженни засмеялась:

– Могу представить. Что там у вас происходит с этим Маркусом? Ты какая-то сама не своя.

Вероника украдкой взглянула на свою одежду, валявшуюся в ногах постели, и на одежду Маркуса на полу. Ни за что она не сказала бы младшей сестренке, что прыгнула к Маркусу в постель с энтузиазмом шокоголика, попавшего в Херши-лэнд, шоколадное царство в Пенсильвании.

– Я просто задумалась о чем-то на минутку.

– О чем-то высоком, светловолосом и, если верить тебе, чертовски сексуальном?

– Дженни!

– Тебя так легко раздразнить. Ты об этом знаешь, Вероника?

Маркус тоже ей раньше так говорил. Он смеялся над тем, что она воспринимает жизнь слишком серьезно и ее до постыдного легко завести. Но все же были времена, еще при жизни родителей, когда некоторые полагали, будто у Вероники есть чувство юмора. Вероника поморщилась.

– Как я понимаю, ты еще не рассказала ему об Эроне, верно?

Вероника вжалась в подушки у себя за спиной, словно могла спрятаться от собственной трусости.

– Ну… нет. – Прежде всего она не нашла подходящих слов, а потом он буквально выбил почву у нее из-под ног своим страстным натиском. Она все еще не вполне пришла в себя после любовного соития, а после того как он рассказал ей о своем прошлом, ситуация еще более усложнилась.

– Может, тебе просто стоит пригласить его в гости? Он увидит Эрона и сложит два плюс два, раз уж у тебя не получается выдавить из себя это «четыре». – Дженни говорила насмешливо, даже с издевкой.

Но мозги Вероники, изрядно потрепанные эмоциональной бурей, уцепились за предложение Дженни с силой, достойной урагана, рожденного у берегов Флориды. Почему бы нет? Что, если просто представить Маркуса его собственному сыну? И ничего не говорить. Она не знала, как сообщить этому светловолосому гиганту, что они вместе сделали ребенка, особенно после его откровений о собственном прошлом.

Одно время она думала, что самой большой трудностью, с которой она столкнется, будет его желание избежать ответственности за произошедшее. Теперь она опасалась его реакции по совсем иным причинам.

Будет ли Маркус возмущен и оскорблен тем, что она родила от него незаконнорожденного ребенка, то есть поступила так же, как в свое время его мать? Решит ли он, что она оттягивала момент истины специально, чтобы причинить ему боль?

Она думала, что от ее исчезновения ему плохо не станет – в личном плане. А он вел себя так, словно этот аспект ее предательства оказался для него самым болезненным.

Пригласив его к себе, она закроет себе путь к отступлению – в пещеру внутренних страхов и предположений. Правда вылезет наружу, как только он увидит их ребенка. Эрон сильно похож на Маркуса, и тот знает, чтобыл ее единственным мужчиной. Мозги у него проворные – его не затруднит понять все.

– Вероника, ты снова замолчала.

– Я просто подумала, что ты у меня умница.

– Спасибо. Что это ты вдруг так решила?

– Ты всегда была умницей, но сейчас я просто потрясена твоим провидением. Показать Эрона Маркусу будет куда проще, чем рассказать ему о его сыне.

– Я просто шутила!

– Я знаю, но мысль и в самом деле неплохая. Жаль, что я раньше до этого не додумалась.

– Но, Вероника…

Она не дала Дженни закончить.

– Никаких «но». Я, кажется, не в силах выдавить из себя нужные слова. Никогда не считала себя трусихой, но теперь думаю, не написано ли это слово у меня на спине несмываемой краской. Если я его приглашу, у меня не будет иного выхода, как сказать ему о том, что он – отец Эрона. Разве ты не понимаешь?

Повисла напряженная тишина.

– Дженни?

– Да, понимаю. – Дженни вздохнула и рассмеялась. – Может, ты и права. Кроме того, когда он увидит нашего ангелочка, он просто не сможет злиться на тебя долго.

Вероника об этом не думала, но у нее было смутное ощущение, что так оно и будет, и еще она поняла, что ее собственное подсознание ухватилось за эту правду. Именно поэтому идея показать Эрона отцу показалась ей такой удачной.

– Только сегодня его не приводи. У Эрона зубы режутся, а ты знаешь, какой он становится капризный, когда ему больно или он устал, – увидев чужого, он расплачется, и все.

Да, сейчас Эрон был не в лучшей форме. Он плохо спал, у него слегка поднялась температура, и он тянул в рот все подряд – можно себе представить, как у него чесались и ныли десны. И это могло продолжаться еще несколько дней.

– Ладно. Я приглашу его на ужин вечером в понедельник.

– Отлично. Хочешь, я исчезну на этот вечер? В библиотеку, например, могу сходить.

Вероника задумалась.

– Да, пожалуй, так будет лучше. Я думаю, что Маркус оценит возможность познакомиться с Эроном без свидетелей.

Наверное, он был бы не против, чтобы его заранее предупредили о том, что ему предстоит. Но не все коту масленица.

– Идет. Кстати, ты не могла бы по дороге домой заскочить в аптеку и купить для Эрона зубную притирку?

– Конечно. А у нас все кончилось?

– Я поэтому и позвонила.

Вероника могла представить, как сейчас улыбалась Дженни.

– Ах вот как. – Она тоже расцвела улыбкой. – Теперь понятно. – Вероника бросила взгляд на часы. Было уже почти девять. – Я приеду домой минут через сорок – сорок пять.

– Не торопись. На самом деле притирка не кончилась, ее просто мало осталось.

– Спасибо, моя сладкая. Мое сокровище. Ты об этом знаешь?

– Конечно. Я уверена, что ты всегда мечтала провести лучшие годы, ухаживая за больной сестрой. Так что насчет сокровища ты погорячилась. – Дженни пыталась шутить, но чуткое сестринское ухо уловило горечь.

Более того, Веронику слова сестры повергли в шок, и она добрых пять секунд молчала в трубку.

– Никогда больше так не говори! – сдержанно сказала Вероника. – Когда мама и папа умерли, ты была всем, что у меня осталось. Я и выжила лишь потому, что была нужна тебе. Для меня находиться с тобой рядом в трудное время было смыслом жизни, и я не позволю тебе думать по-другому. Ты – мое благословение. Ты так помогаешь мне с Эроном… Что бы я без тебя делала?

– О, Вероника…

Когда Маркус вернулся в спальню, Ронни вешала трубку.

– Мне надо идти.

– Ты сказала, что должна сообщить мне что-то важное.

Вероника побледнела.

– Да. – Она неопределенно взмахнула рукой. – Я просто поняла, что все будет намного проще, если ты просто зайдешь ко мне. Я скажу тебе там.

Он молча смотрел на нее в ожидании дальнейших объяснений.

– Лучше один раз увидеть картину, чем сто раз услышать о ней, – продолжала она, еще более его запутав.

– Картину? – спросил он беспомощно.

Что за картину может она хранить у себя дома, чтобы та облегчила ей признание в шпионаже?

– Ну, я имею в виду не картину в прямом смысле, скорее визуальную поддержку. Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать? – спросила она, нервно теребя простыню. – Помнишь, в школе, когда учитель тригонометрии рассказывал об этих запутанных теоремах, ничего не было понятно, пока он не начинал рисовать мелом на доске?

– У меня с тригонометрией был полный порядок, и теоремы мне давались легко, – сказал он. И только потом понял, что она вовлекает его в довольно странную дискуссию, вместо того чтобы помочь решить ту действительно актуальную проблему, перед лицом которой оба стояли. А решить ее могло только чистосердечное признание.

Она разом осунулась.

– Ну ладно. Ты ведь притворяешься, что не понимаешь? Скажи!

– Я не понимаю.

Руки, зажатые в кулаки, беспокойно заерзали по матрасу, отчего простыня опасно приспустилась, грозя обнажить ее маленькую, но весьма симпатичную и очень чувствительную грудь. Рейтинг вышеупомянутого примитивного и очень мужского способа достижения семейной гармонии существенно повысился.

Она посмотрела ему в глаза, совершенно не замечая того, что простыня вот-вот сползет совсем.

– Послушай. Это как одна из матриц, что так любил использовать Алекс. Знаешь, у него есть такая коробочка, которую он часто достает, когда общается с клиентами – чтобы донести до них информацию.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы ты разъясняла мне методы, которыми пользуется Алекс. Он мой партнер. – Можно было бы и не напоминать об этом, если бы беседа не принимала все более нелепый оборот.

На скулах у нее загорелись красные пятна.

– Верно. Я просто пытаюсь сказать, что эти маленькие коробочки помогают сделать ту информацию, которую он передает, наглядной.

Ронни, эта абсолютно логичная, исполнительная до автоматизма офис-менеджер, несла чушь, как какая-то пустоголовая домохозяйка. Маркус был потрясен.

– Ты пытаешься мне сказать, что твое сообщение будет сделать легче с помощью визуальной поддержки, которая находится в твоей квартире?

Вероника радостно закивала:

– Да, именно это я и хочу сказать.

– Дорогая, – терпеливо заговорил он, – тебе не нужна никакая визуальная поддержка, для того чтобы поведать мне это. Если у тебя проблемы на работе, скажи мне, и я помогу тебе их решить.

Она уставилась на него, наморщив лоб. По глазам ее было видно, что она растеряна.

– У меня нет проблем на работе. Это не имеет никакого отношения к «Клайн технолоджи». С чего ты вдруг решил, что у меня проблемы? Я люблю свою работу.

Наступило молчание.

– Я просто предположил, что это имеет отношение к работе, – промямлил он.

Она надула губки, и тут глаза ее широко раскрылись. В них было понимание.

– А, теперь понятно. Потому что я подняла эту тему на работе?

– Это, и еще то, о чем ты мне сказала вчера, когда я заглянул в твой отсек. – «Ну, давай же, признавайся». Она должна понять, что он не так уж наивен, как ей кажется.

– То, о чем я хочу тебе рассказать, не имеет никакого отношения ни к моей работе, ни к «Клайн технолоджи», ни к состоянию бизнеса в мире в целом.

Он открыл рот и закрыл его, словно выброшенная на берег рыба, которая попалась в сети ребенку, после того как весь сезон ловли счастливо избегала хитроумных приманок и сетей куда более опытных рыболовов.

Тогда что, черт возьми, она хочет ему сообщить?

– Ты меня с ума сводишь, детка. Она пожевала нижнюю губу.

– Я не нарочно.

Он закрыл глаза, досчитал до десяти и открыл их.

– Я тебе верю.

– Послушай, Маркус, мне было бы гораздо проще, если бы ты зашел ко мне домой на ужин. Клянусь, все бы стало куда яснее.

Только один факт сдержал его желание немедленно потребовать от нее разъяснений, невзирая на отсутствие визуальной поддержки, – то, что ее сообщение не имело отношения к работе. Если она действительно была той самой искомой шпионкой, то признаться в этом Маркусу пока не готова.

И, возможно, она ею действительно не была.

Как бы то ни было, его бедная крошка ужасно нервничала, и в ее прекрасных глазах стояла мольба. Эта женщина прямо-таки нуждалась в расслабляющей терапии – в сексе. Она не хотела, чтобы он дожал ее, заставив сделать какое-то бессвязное признание, которое, принимая во внимание ее теперешнее состояние, он, вероятно, все равно бы не понял.

Маркус поймал себя на том, что улыбается. Она приняла его улыбку за знак согласия, лицо ее просветлело.

– Значит, ты придешь ко мне на ужин?

– Да. – Он медленно опустил взгляд, блуждая глазами по ее телу, и увидел по ее почти полностью обнаженной груди, что реакция оказалась вполне ожидаемой. Основной удар приняла на себя простыня. Именно на ней выместила Ронни нервное напряжение. – Как насчет завтрашнего вечера?

Что бы там она ни собиралась ему сообщить, он не хотел ждать целую вечность.

– Ну… В выходные я буду сильно занята. А если в понедельник?

Он нахмурился:

– Чем это ты намерена заниматься в выходные? Было бы нелепо даже представить, что у нее есть мужчина, после того как она ему только что отдалась, но ревность не прислушивается к доводам разума, и острый приступ ее буквально пронзил Маркуса насквозь.

Она пожала плечами, и вздрогнувший напряженный сосок воззвал к его либидо.

– Так, дела по дому.

Непохоже, чтобы она предвкушала жаркое свидание. Джек прав, Ронни вполне серьезно относилась к роли единственной родительницы. Черт, может, если бы у него, Маркуса, была младшая сестра, которая прошла через то же, что и Дженни, и он вел бы себя, как Ронни.

– В понедельник я ужинаю с Клайном. – Клайн ждал от Маркуса, что за ужином тот даст ему отчет о проводимом расследовании. – Я мог бы потом заехать, но, возможно, будет уже довольно поздно.

Глаза Ронни, по которым можно было читать, как по книге, отразили разочарование и следом облегчение.

– Нет, поздно лучше не приезжать. Как насчет вторника?

– Я приду сразу после работы.

– А если в половине седьмого? Я бы хотела кое-что подготовить.

Он предположил, что она имеет в виду приготовление еды.

– Да, конечно. Как скажешь.

Его желание продолжать этот разговор уменьшалось пропорционально тому, как обнажалось тело Ронни из-под сползавшей простыни.

– Тебе надо уходить? – спросил он.

Она кивнула, но на этот раз как-то медленно, без энтузиазма, и никаких попыток покинуть кровать не предпринимала. Взгляд ее отрешенно блуждал по его обнаженной груди и ниже.

Он снял боксерские трусы, которые заметно приподнялись на определенном месте.

– У тебя хватит времени перед отъездом принять душ?

Она сделала глотательное движение и облизнула губы, не сводя глаз с пениса Маркуса. Ему нравился тот эффект, что производил на нее вид его обнаженного тела.

– Д-душ?

– Я подумал, что ты, может, хочешь поехать домой пахнущей не мной, а как-то иначе.

Она вскинула голову и, похоже, только сейчас заметила, куда устремлен его взгляд.

Она что-то недовольно пробормотала и натянула простыню повыше. Глаза ее все так же были подернуты дымкой желания.

– Да.

Вот что в ней его особенно восхищало – совместимость несовместимого – стыдливости и страстности.

– Мы могли бы принять душ вместе. Это сэкономило бы время.

– Зачем? – Она искоса на него посмотрела. – Ты можешь принять душ после моего отъезда. – Практичность с лихвой вернулась к его Ронни.

Он усмехнулся:

– Но я очень хочу к тебе прикоснуться. Если мы примем душ вдвоем, я смогу и себя побаловать, и тебя как следует отмыть. Что скажешь?

Она открыла рот, но никаких звуков извлечь из себя не смогла.

– Этот раз не будет первым. – Такой аргумент должен ее убедить.

Эротические воспоминания о совместных принятиях душа услужливо пришли на память обоим. Повисла заряженная чувственными образами тишина, и это лишь разогревало его либидо. Больше всего он любил в их физических взаимоотношениях ее способность неустанно его удивлять. То, что она обожала сейчас, через минутумогло повергнуть ее в стыд. Она то шокировала его первозданной чувственностью, то буквально посылала подальше с его притязаниями.

Как все сложится на этот раз? Откажется ли она принимать с ним душ, согласится или будет ждать, пока он не убедит ее в мудрости своего плана?

С Ронни никогда не знаешь, что предстоит.

Уронив простыню, она встала с постели.

– Я всегда была за эффективность во всем, – сказала она наконец. Голос ее был нежен и хрипловат, а щеки стали ярко-розовыми от смущения, хотя она откровенно предлагала себя ему.

Он подхватил ее на руки и понес в ванную.

Глава 13

Когда Маркус опустил ее на ноги в маленькой кабине для душа, Вероника не могла сосредоточиться ни на чем другом, кроме как на всепоглощающем ощущении близости Маркуса, – пространство, что они делили, было совсем тесным. Да, они много раз принимали вместе душ. Однако ванная в кондоминиуме Маркуса в Портленде была огромной, а душевая кабина оборудована сидячей ванной. И эта обширность, при всей своей декадентской сексуальности, все же проигрывала той крохотной душевой кабине, в которой они находились сейчас, в том, что касается ощущения телесной близости.

Маркус стоял спиной, устанавливая струю нужной температуры, и, разворачиваясь к ней лицом, задел бедром ее живот, предплечье его скользнуло по ее груди. У нее перехватило дыхание, и он улыбнулся.

– Дай я тебя помою, крошка.

Она кивнула, онемев от желания. Она не смогла бы сказать ему «нет», даже если бы прямо сейчас началось землетрясение. И дело даже не в том, что Дженни предупредила ее, что она может не торопиться. Вероника сознавала: не исключено, что ей представилась последняя возможность поделиться так полно своим телом с мужчиной, которого она любила. И эта мысль подстегивала ее.

Узнав, что она прятала от него ребенка, как он будет к ней относиться?

Но когда его намыленные руки заскользили по ее плечам и предплечьям, даже эти убийственные соображения стали таять в тумане чистого наслаждения. Он со знанием дела мылил ее руки, массируя ладони большими пальцами, пока ее бренная оболочка не загудела от неожиданно мучительной ласки. Хотя она бы куда сильнее удивилась, если бы тело ее не откликнулось на его прикосновения.

Разве она не успела понять, что с Маркусом все ее существо превращалось в одну сплошную эрогенную зону?

– Ты просто необыкновенный любовник, – призналась она, не в силах сдержать эмоций. Не надо было это говорить. Зачем тешить его и без того непомерное мужское самолюбие?

– Дело не во мне, малышка. Ты так отзывчива. Что бы я ни сделал, все для тебя хорошо. – Он снова намылил руки и стал массировать ее спину, вплотную прижавшись к ней спереди животом.

Она ощутила его эрекцию и застонала, опустив голову на его мускулистую грудь.

– Да, верно, как и то, что ни одна другая женщина не возбуждает тебя так, как я.

Она не знала, откуда взялось это чувство. При одной мысли о том, сколько женщин прошли через его руки, еепронзала острая боль. Она давно решила, что об этом лучше не думать. Так зачем сейчас поднимать эту тему?

Она не хотела портить момент беспричинной ревностью. До сих пор ей удавалось держать себя в узде. Он и не догадывался, как ее раздражало, что он столь опытен в искусстве любви, тогда как она совершенный новичок. Она запретила себе думать об этом, так как сравнение с женщинами из его прошлого может быть не в ее пользу.

Маркус перестал массировать ей спину и приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы увидеть глаза. Она заморгала от раскаленного до синевы гнева в его взгляде.

– Когда я с тобой, другие женщины для меня не существуют. Я не испытываю на твоем теле то, что срабатывало с кем-то другим. Поняла? – Гнев, что горел в его глазах, отразился и в голосе.

Она снова попыталась кивнуть, но он крепко держал ее за подбородок, не позволяя опустить голову.

– Да.

Губы его были поджаты.

– Ни одна женщина не мучила меня своим уходом так, как ты. Мне никого не хотелось все то чертово время, покаты была не со мной, и если ты думаешь, что я от этого счастлив, ты просто дура. Ты ушла от меня не оглянувшись, а я все еще хочу тебя, и только тебя. И даже не смей сравнивать то, что у нас с тобой, с тем, что у меня было в прошлом.

Каждое слово его было как удар, но вместо обиды вызывало в ней бурный душевный подъем. Если он говорит, что до нее у него, считай, никого не было, значит, так оно и есть. Теперь она это знала, и это сознание было подобно разбушевавшемуся пожару, который превращает в пепел все мосты.

Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но он зажал его губами, вторгся в него языком. Он целовал ее с голодной страстью, и горячий пар, клубившийся в кабине, не шел ни в какое сравнение с жаром, охватившим ее тело. Она провела ладонями по его груди и почувствовала, как он дрожит. Тогда она вцепилась ему в плечи и прижалась к нему так тесно, как только могла.

Она хотела его. Прямо сейчас. Она не желала ждать. Ни одной секунды. Но не могла ему это сказать. Поскольку рот ее был занят – он прижался губами к ее губам так, словно они были приклеены самым сильным клеем. Она попыталась сообщить ему о своем желании, вжимая низ живота в его лоно. Он ответил на призыв, прижав ее спиной к стене душевой кабины, но входить в нее не стал.

Она застонала, извиваясь. Она целовала его со всей страстью, на которую была способна, что копила в себе все эти восемнадцать месяцев, так, словно трижды за этот вечер не улетала на небеса в его объятиях. Она раскинула ноги, всеми доступными средствами демонстрируя свою готовность.

Он застонал и сделал невозможное – еще глубже вошел языком в ее рот, воспламенив его и все остальное тело заодно. Одна его сильная, мужественная и мыльная рука опустилась вниз и сжала ее ягодицу, приподнимая ее вверх навстречу ему так, что кончик его пениса уперся в самое сокровенное место на ее теле. Она вздрогнула всем телом и вскрикнула возле самых его губ.

Своей мужской плотью он ласкал этот чувствительный бугорок, доводя ее до самозабвения. Она кричала, не замечая того.

Непонятно, как это вышло, но теперь ее пальцы вцепились в его волосы, она оттащила его голову назад, заставив прервать поцелуй.

– Сейчас, Маркус! Войди в меня сейчас же!

Она с трудом выдавила эти слова из себя – горло сжимал спазм, и ей совсем не понравилось, что с таким трудом давшиеся ей слова не имели на него никакого воздействия. Он продолжал свои мучительные ласки, усугубив сладкую пытку и накрыв ее мокрую и скользкую от воды грудь свободной ладонью. Он сжал ее, и ей показалось, словно ее пробило током.

– Маркус… – Она была готова убить его… но после того, как он ею овладеет.

Он играл с ее соском, сжимая ягодицу, усиливая ощущения тем, что терся пенисом о чувствительный бугорок.

– Хорошо тебе, крошка?

– Прошу тебя, войди в меня. – Куда еще яснее? Она схватила его голову и прижала его губы к своимгубам для еще одного душераздирающего поцелуя. Он приподнял ее чуть-чуть, чтобы можно было войти в нее. Она раздвинула ноги и, согнув их в коленях, обхватила его, сцепив лодыжки у него за спиной, чуть выше его великолепных ягодиц.

И после этого она опустилась, вбирая в себя его всего – на всю длину и толщину за один толчок.

И так ей стало хорошо, что слезы полились из ее зажмуренных глаз, мешаясь с водой, поливавшей их из душа. Она замерла, и он тоже, сплавившись губами и телами, боясь шевельнуться. Ей хотелось навечно остаться в этом положении, слитой с ним воедино, пусть на краткий миг согретой сознанием, что сейчас он принадлежит ей весь целиком.