Он отрицательно покачал головой.
      – Мне очень больно, когда она разрезает мне руку, а потом я всегда чувствую сильную слабость. Но Элспет говорит, что пользу от кровопускания нельзя почувствовать сразу. И лучше пусть мне режут руку, чем прочищают желудок. Прочищение желудка – это ужасно. – Он с отвращением сморщил нос.
      Гвендолин на мгновение задумалась. Откровенно говоря, ей не приходилось раньше иметь дело с кровопусканием и прочищением желудка, хотя она знала, что эти процедуры широко использовались лекарями. Но шрамы на руке Дэвида свидетельствовали о том, что это делалось слишком часто. Если его состояние тем не менее не улучшалось, а наоборот, бедный мальчик все больше слабел, зачем продолжать мучительные процедуры?
      – Мне кажется, некоторое время тебе не нужно отворять кровь, – решила она. – Но твое тело не станет здоровым и сильным, если ты будешь отказываться от пищи. Так что ты должен попытаться что-нибудь съесть, независимо от того, голоден ты или нет.
      – От еды мне становится хуже, – запротестовал он.
      – Но со временем тебе должно стать лучше, – возразила она. – Поэтому во время еды ты должен думать о тех вещах, которые ты любил, когда был здоров: о плавании, катании на лошадях, прогулках по горам.
      – Мне не позволяли делать все это.
      – Не позволяли? – изумилась она. – Почему?
      – Потому что у меня слабый организм, – повторил он. – Как у моей мамы.
      – Понимаю, – сказала Гвендолин. Хотя на самом деле ей все это казалось странным. С самого раннего детства отец учил ее радоваться запахам хвойного леса, дующему с гор бодрящему холодному ветру. Отец любил величественную красоту природы и учил Гвендолин понимать ее, дружить с ней. Возможно, он предвидел, что, когда девочка вырастет, у нее не будет друзей среди членов их клана. – Ну а что ты любишь делать больше всего?
      Дэвид на мгновение задумался.
      – Мне нравится слушать сказки.
      – Мне тоже, – с воодушевлением согласилась с ним Гвендолин, довольная, что у них нашлось общее увлечение. – Мой отец был прекрасным рассказчиком. Когда я была маленькой девочкой, мы сидели вместе у огня, и он рассказывал мне сказки о страшных драконах и свирепых воинах. А твой отец рассказывал тебе сказки?
      – Мой отец – лэрд.
      Гвендолин с недоумением посмотрела на него.
      – У лэрда очень много обязанностей, – пояснил он. – У него нет времени на сказки.
      Вероятно, так оно и было на самом деле.
      – Тогда кто же их тебе рассказывал?
      – Обычно моя мама. До того как она заболела и отправилась жить на небеса. А теперь иногда Элспет рассказывает, – добавил он. – Но ее сказки совсем другие.
      «Точно, – ядовито подумала Гвендолин. – В этом я совершенно уверена».
      – Если хочешь, я буду рассказывать тебе сказки, пока я здесь, – предложила она.
      – Правда? – В глазах мальчика промелькнули искорки радости.
      – Только большинство известных мне сказок страшные, – сообщила она, чувствуя, что это понравится ему.
      – Я люблю страшные сказки, – с жаром заверил он ее.
      Гвендолин бросила на него недоверчивый взгляд.
      – Ты уверен? Не знаю, может, тебе рассказать что-нибудь о прекрасной принцессе, которая живет в огромном розовом цветке с мягкими, как пух, лепестками…
      – Эта сказка для девчонок, – перебил ее Дэвид, с негодованием закатив глаза.
      – Ты не можешь этого знать, – возразила Гвендолин, притворяясь обиженной. – Может, принцессу проглотила гигантская крыса, разорвав ее тело на маленькие кровавые кусочки.
      – Правда? – Эта мысль, похоже, понравилась мальчику.
      – Конечно, нет. Принцесс никогда не убивают. Таково правило.
      – Вот поэтому эта сказка для девчонок, – проворчал Дэвид. – Или для малышей.
      – Я вижу, тебе нелегко угодить, – вздыхая, заметила Гвендолин. – А какую сказку ты хотел бы послушать?
      – Расскажи мне сказку, в которой есть чудовище, – попросил он.
      – Очень хорошо. – Она на секунду задумалась. – Мой отец часто рассказывал мне историю об огромном черном чудовище размером больше этого замка. Его зубы были длинными и острыми, как тысяча отточенных мечей…
      – Ты что, – раздался совсем рядом разгневанный голос, – хочешь убить мальчика?
      Гвендолин испуганно подняла голову и увидела стоявшую в дверях Элспет с подносом в руках. Лицо ее было искажено яростью.
      – Как ты посмела открыть окна – неужели не понимаешь, что сквозняк может убить его? Закрой немедленно! – грубо приказала она.
      Гвендолин осталась сидеть, холодно глядя на Элспет.
      – Лэрд Макдан поручил мне заботу о своем сыне, Элспет, – тихим, но твердым голосом заявила она. – Спасибо, что принесла еду. Можешь оставить ее на столе.
      Элспет, лишившись дара речи, несколько мгновений изумленно смотрела на нее. Но способность говорить достаточно быстро вернулась к ней.
      – Я не позволю тебе делать этого, – бросила она, с грохотом опустила поднос на стол и направилась к окнам. – Тебе же сказали: мальчика нужно держать в тепле…
      – Ты не смогла вылечить его, Элспет, – возразила Гвендолин, становясь у нее на пути.
      Хотя у нее не было практического опыта врачевания, Гвендолин внимательно изучила записки матери. Та была искусным лекарем, и она никогда не предписывала помещать больного в жаркое помещение со спертым воздухом.
      – С этого момента в комнате Дэвида будут свет и чистый воздух, – сказала Гвендолин. – И больше никаких сосудов с курящимися травами.
      Если бы она предложила бросить Дэвида обнаженного в ледяную воду, вряд ли Элспет испугалась бы больше.
      – Я расскажу об этом Макдану, – дрожащим голосом пообещала Элспет. – Я не позволю тебе убить парня ради твоих дьявольских целей…
      – Иди и расскажи Макдану, – прервала ее Гвендолин. – И он ответит тебе, что теперь я отвечаю за Дэвида и что ты должна выполнять мои распоряжения.
      Откровенно говоря, она была не очень в этом уверена. Макдан мог посчитать ее методы неприемлемыми и принять решение заменить ее Элспет. Но теперь не время выказывать слабость или сомнения.
      Маленькие темные глаза Элспет прищурились.
      – Посмотрим, – угрожающе заявила она и выскочила из комнаты.
      Гвендолин выдавила из себя улыбку и повернулась к Дэвиду, который со страхом смотрел на нее.
      – Я никогда не видел Элспет такой рассерженной, – пробормотал он.
      – Она не будет долго злиться, – беспечно ответила Гвендолин, пытаясь рассеять тревогу мальчика. Сама она давно привыкла к тому, что люди презирают ее, и не позволила себе расстроиться из-за враждебности Элспет. – А теперь давай посмотрим, не сможешь ли ты немного поесть, пока я буду рассказывать сказку, – сказала она, взяв в руки поднос с едой.
      – Я не голоден, – покачал головой Дэвид и закрыл глаза.
      Гвендолин опустила поднос на стол и подошла к постели. Вид у мальчика был по-прежнему бледный и болезненный, но теперь, похоже, он чувствовал себя лучше, перестав исходить потом под грудой одеял и кашлять от удушливого дыма. Она протянула руку и ласковым движением убрала с его лба влажную прядь волос. Лоб мальчика был теплым, но тело его не горело в лихорадке, как ей показалось вчера, когда она прикоснулась к нему.
      Воодушевленная этим обстоятельством, она села на стул и приготовилась понаблюдать за ним во время сна, испытывая странное чувство – потребность защитить своего беспомощного подопечного.
 
      – Она намерена убить его!
      – Она порождение дьявола!
      – Ты должен остановить ее, Макдан, пока еще не слишком поздно!
      Алекс крепко сжал пальцами пульсирующие болью виски и вздохнул.
      Почти весь день он занимался обучением своих воинов и проверкой защитных сооружений замка. Максуины могли появиться в любую минуту, и его обязанностью было обеспечить безопасность дома и людей. Максуины представляли собой грозную силу, но, подобно всякой атакующей армии, они были из плоти и крови и поэтому смертны. В отличие от болезни или смерти их нападение можно предвидеть и благодаря своевременно принятым мерам отразить. Ему доставляло удовольствие полностью сосредоточиться на сложном искусстве ведения боя и защиты крепости. Задача укрепления замка полностью завладела его вниманием, заслонив хотя бы на время мучительные мысли об умирающем сыне.
      После изнурительных военных упражнений вместе со своими воинами Алекс несколько часов скакал во весь опор по своим владениям, пытаясь избавиться от мыслей о Дэвиде и особенно от невыносимого чувства беспомощности, которое его охватывало всякий раз, когда он видел своего страдающего ребенка. Он забрался на самый верх покрытой вереском горы, любимое место Флоры. Оказавшись на вершине, он соскочил с коня и упал на колени. Он тяжело дышал; отчаяние душило его.
      Справившись в конце концов со своими чувствами, он лег на спину и устремил взгляд в небо, испытывая некоторое облегчение от мысли, что Флора видит его. Он немного побеседовал с ней и, хотя она не отвечала, почувствовал себя спокойнее от ее молчаливого присутствия. Когда голубое небо над ним стало розоветь, он вскочил на лошадь и помчался к чернеющему вдали силуэту крепости – к дому. Он чувствовал, что спокойствие его непрочно, и поэтому скакал во весь опор, стараясь так изнурить свое тело, чтобы по возвращении домой у него остались силы лишь подняться к себе в комнату и провалиться в глубокий, без сновидений, сон.
      Вместо этого, войдя в замок, он увидел необыкновенно взволнованную толпу домочадцев, с нетерпением ожидавшую его с сообщением, что Гвендолин убивает его сына.
      – Она взмахнула руками, и все окна распахнулись, отчего комната наполнилась холодным воздухом, – продолжала Элспет, описывая круг своими тощими руками, чтобы охваченная благоговейным страхом аудитория живее представила себе эту картину. – А затем она тихонько дунула в очаг, вот так, – она сложила свои тонкие губы трубочкой, так что рот превратился в черное отверстие, – и полыхавшее там сильное пламя мгновенно погасло. – Для большего эффекта Элспет громко щелкнула пальцами, испугав слушателей.
      – Боже милосердный, – пробормотала Ровена, с беспокойством глядя на Алекса.
      – Я упала на колени и умоляла ее остановиться, – продолжала Элспет; ее голос постепенно переходил в крик. Она не стала опускаться на колени в подтверждение своих слов, но молитвенно сложила свои костлявые ладони, чтобы продемонстрировать, как она унизилась перед ведьмой. – Я сказала ей, что бедный мальчик непременно умрет на таком холоде, и просила, чтобы она сжалилась над его невинной душой. Но ведьма только рассмеялась в ответ своим жутким злым смехом и приказала мне убираться, а иначе она убьет и меня тоже. – Элспет резким движением провела ладонью по горлу.
      Алекс откинулся на спинку стула, продолжая массировать виски и тупо размышляя, неужели его головная боль может усилиться. У него было такое ощущение, что голова раскалывается под ударами топора.
      – Не забывай и то, что она еще сняла с бедного Дэвида все одеяла, оставила его голым и дрожащим от холода на пустой кровати, – напомнила Ровена.
      – А еще она произнесла заклинание, заставив сосуды с курящимися травами вылететь в окно, чтобы ничто не могло помешать ее нечистым планам! – добавила Марджори.
      Алекс скептически вскинул бровь.
      – Узнав о ее дьявольских проделках, я поднялся наверх, чтобы самому сразиться с ведьмой, – начал Лахлан, перехватывая инициативу в разговоре. – Но когда я подошел к двери комнаты, то услышал жуткий стон, как будто это кричали в агонии сотни терзаемых душ.
      Оуэн нахмурился.
      – Прошу прощения, Лахлан, но мне ты об этом не говорил, – заметил он. – Ты просто сказал, что слышал какой-то звук, но не понял, что это было.
      – Я просто не хотел пугать тебя, – огрызнулся Лахлан, раздосадованный тем, что его слова подвергают сомнениям. – Если бы я рассказал тебе все, то ты выскочил бы из замка, гонимый таким страхом, что больше никогда бы не вернулся сюда.
      – Вот уж нет! – с негодованием воскликнул Оуэн. – Чтобы испугать такого старого воина, как я, требуется нечто большее, чем несколько жутких воплей! Я бы обнажил меч и приказал ведьме немедленно прекратить все эти безобразия, а иначе я изрубил бы ее на мелкие кусочки.
      – Ты не можешь разрубить ни одну ведьму на кусочки, – заметил Реджинальд. – У них тело твердое, как железо.
      – Если проткнуть их иголкой, то даже кровь не пойдет, – добавила Марджори. – Они вообще не чувствуют боли…
      – Это только в том случае, если ты точно попадешь в место, где дьявол оставил свою печать, – поправил ее Гаррик, один из молодых воинов Макдана. – Но иногда эта метка невидима, – добавил он, понизив голос до прерывающегося шепота, – и тогда приходится протыкать их во многих местах.
      – Единственный способ уничтожить их – это сжечь, – заявил Эван.
      – Стыдно сжигать девушку, – печально ответил Оуэн. – Она очень красива.
      – Может, нам следует отослать ее обратно к Максуинам? И пусть они сжигают ее, – предложил Реджинальд.
      – Я еще не закончил свой рассказ, – пожаловался Лахлан.
      Алекс вздохнул.
      – Ну вот… значит. Стон тысячи истязаемых душ… – пробормотал Лахлан, силясь вспомнить, на чем он остановился. – Да, а затем ведьма низким противным голосом, совсем непохожим на ее собственный, начала читать заклинания. И тогда я понял, что в ее тело вселился сам сатана и что мне лучше уйти, пока он не принялся за меня самого.
      Слушатели сочувственно закивали головами, явно согласные, что Лахлан сделал все, что мог.
      – Это все? – мягко спросил Алекс, размышляя, чему из всей этой чепухи он должен был поверить.
      – Не совсем, – сказала Ровена, нервно комкая в руке платок. – Вскоре Гвендолин спустилась вниз и приказала принести в комнату Дэвида ванну для купания и наполнить ее водой. Гаррик и Эван побоялись ослушаться ее и поэтому сделали так, как она просила.
      Алекс выпрямился. Его охватила внезапная тревога:
      – Разве она не понимает, насколько это может быть опасным для мальчика?
      – Я говорила ей, что, окуная парня в ледяную воду, она убьет его, – сказала Элспет. – Но она только рассмеялась и заявила, что ты дал ей власть делать с ним все, что она найдет нужным.
      Алекс вихрем пронесся по залу, забыв о головной боли. Он хотел скорее увидеть, что эта ведьма делает с его сыном.
 
      – «…О, могущественный повелитель тьмы, я предлагаю тебе в качестве жертвы эту невинную душу, если в награду ты наделишь меня твоей сверхъестественной силой…»
      Алекс зарычал от ярости и ворвался в комнату, угрожающе сжимая рукоятку меча.
      Гвендолин и Дэвид испуганно и растерянно смотрели на него.
      – Добрый вечер, Макдан, – выдавила из себя Гвендолин, стараясь унять бешеный стук сердца. – Что-то случилось?
      Алекс беспомощно смотрел на нее.
      Она стояла на коленях рядом с металлической ванной. Ее руки были в хлопьях пены и нежно мыли волосы Дэвида. Щеки сына раскраснелись от горячей воды, а взгляд мальчика был необычно ясным и живым. Теплый летний воздух проникал в комнату из раскрытого окна, но ванна была предусмотрительно расположена рядом с потрескивающим огнем очага, чтобы Дэвида не продуло. На каменном полу сверкали серебром лужицы воды, а черные распущенные волосы ведьмы были влажными: незадолго до прихода Алекса Гвендолин и Дэвид баловались, брызгая друг на друга водой. В воздухе комнаты не осталось и намека на страдания и болезнь. Здесь пахло чистотой и свежестью, мылом и цветами. Пыль была тщательно вытерта, по всей комнате расставлены маленькие вазы с яркими цветами. Кровать передвинули из дальнего угла комнаты к окну, чтобы ночью Дэвид мог смотреть на звезды, а утром чувствовать, как солнце гладит его лицо.
      – Я… я пришел посмотреть, все ли в порядке, – споткнулся Алекс, чувствуя себя полным идиотом.
      – Гвендолин рассказывала мне сказку о злом волшебнике, который превратился в дракона и пытался сжечь королевство, – сообщил Дэвид, глядя на отца поверх края ванны.
      – Правда? – Алекс снял руку с меча и бросил виноватый взгляд на Гвендолин. Ее лицо напряглось, и он понял, что девушка догадалась, почему он ворвался сюда.
      – Может, ты хочешь остаться и послушать конец сказки? – вежливо предложила она.
      Алекс колебался. Атмосфера в комнате ощутимо изменилась. Как будто Гвендолин и Дэвид нашли безопасное убежище в своем собственном маленьком мирке, а он разбил его оболочку, впустив внутрь струю ледяного воздуха. На короткое мгновение его захлестнуло желание остаться и стать частью их мира. Но затем Алекс вдруг отчетливо понял, что он здесь посторонний. Алекс почти не принимал участия в уходе за сыном. Он никогда не присутствовал при такой интимной процедуре, как его купание. А сочинение сказок – это развлечение для женщин и детей, раздраженно напомнил он себе, а не занятие для лэрда, на плечах которого лежит груз ответственности за благополучие всего клана.
      – Меня ждет еще масса важных дел, – заверил он их, хотя, откровенно говоря, не мог бы назвать ни одного. – Я просто хотел взглянуть, как дела у моего сына.
      Гвендолин кивнула. Она была уверена, что внизу собрался весь клан и что они забили голову Макдана жуткими историями о том, как она издевается над мальчиком. Удивленное выражение, появившееся на лице Макдана, когда он ворвался в комнату, говорило о том, что он ожидал увидеть Дэвида почти мертвым.
      – Гвендолин говорит, что со своей кровати я смогу наблюдать за звездами, – защебетал Дэвид, нарушив неловкое молчание. – Она говорит, что звезды обладают особой целебной силой, которая поможет мне выздороветь. А еще она говорит, что моя мама здесь и что она смотрит на меня, когда я сплю.
      Алекс взглянул на Гвендолин с тревогой и удивлением. Неужели она знает, что каждую ночь он смотрит на небо, отыскивая звезду Флоры? Что он отчаянно цепляется за мысль, что душа его жены все время находится рядом, охраняя его? Неужели она догадалась о причине его безумия?
      Она стойко выдержала его взгляд. Серые глаза Гвендолин были непроницаемы, ничем не выдавая ее мыслей.
      – Он не должен оставаться в ванне слишком долго, – хриплым голосом распорядился Алекс, испытывая неловкость.
      – Ты готов вылезать, Дэвид? – спросила Гвендолин.
      – Наверное.
      – Тогда ложись мне на руки, – сказала она, наклоняя его назад, – чтобы я могла ополоснуть тебе волосы.
      Алекс смотрел, как его сын откинулся на подставленные руки Гвендолин и позволил ей вылить себе на голову кувшин чистой воды. Она нежно поддерживала мальчика, следя, чтобы мыло не попало ему в глаза, и тщательно промывала его густые рыжие волосы, а затем помогла ему выбраться из ванны. Худой и тонкий, как прутик, Дэвид стал на пол, позволив Гвендолин обернуть себя теплым полотенцем. Он был настолько слаб, что не мог стоять без ее поддержки.
      Сердце Алекса сжалось.
      – Я хочу, чтобы позже ты пришла в мою комнату поговорить, – приказал он девушке, – после того как ты вытрешь парня и уложишь его в постель.
      – Очень хорошо, – ответила Гвендолин. Она шутливо обернула второе полотенце вокруг головы Дэвида, так что его лицо оказалось полностью закрытым. – Ой… куда же он подевался? – с наигранным беспокойством воскликнула она. – Это очень странно. Я точно знаю, что он только что был здесь… ты видишь его, Макдан?
      Алекс нахмурился. Он совершенно отвык от детских игр и понятия не имел, что нужно отвечать.
      – Ты совсем расшалился, Дэвид, – с притворной серьезностью выговаривала Гвендолин. – Немедленно перестань быть невидимым.
      Стоявшая рядом с ней похожая на привидение маленькая фигурка издала сдавленное хихиканье.
      Этот неожиданный звенящий звук вызвал такую бурю чувств в душе Алекса, что он повернулся и выскочил из комнаты. Он уже забыл, когда слышал смех сына, и не надеялся услышать его вновь.
 
      Гвендолин нерешительно постучала в покрытую царапинами дверь.
      – Входи.
      Набрав полную грудь воздуха, она толкнула створки двери и вошла внутрь.
      Комната Макдана оказалась большой, как и было положено лэрду, но слабо освещенной и скудно обставленной. Ее обитатель либо был сторонником аскетического образа жизни, либо просто не обращал особого внимания на окружающую его обстановку.
      В одном из углов комнаты стояла массивная кровать из темного дерева, вероятно, изготовленная специально, чтобы выдерживать значительный вес Макдана. Рядом стояли прикроватный столик с подсвечником и грубо сколоченный сундук с личными вещами Макдана. Середину комнаты занимал стол побольше и массивный стул. На столе горели несколько свечей.
      Сам Макдан стоял у огромного очага, сложенного из грубо обтесанных камней, и задумчиво смотрел на несильный огонь, освещавший комнату золотистым светом. В комнате не было гобеленов, которые могли бы украсить помещение или приглушить холод каменных стен, но из нескольких больших окон открывался вид на освещенный серебристым светом луны ночной пейзаж.
      Возможно, подумала Гвендолин, днем горы и небо несколько смягчают мрачную и гнетущую атмосферу комнаты.
      – Ты хотел поговорить со мной?
      – Я желаю услышать, как ты оцениваешь состояние моего сына, – пробормотал Алекс, не отрывая взгляда от огня. – Как ты уже могла догадаться, некоторые члены клана имеют, – он замялся, подыскивая подходящее слово, – сомнения в правильности твоих действий.
      – А ты сам что думаешь, Макдан? – с вызовом ответила Гвендолин. – Ты веришь, что я намеренно стараюсь повредить твоему сыну, впуская в комнату свет и чистый воздух?
      – Разумеется, нет, – ответил Алекс. – Твоя судьба зависит от того, поправится ли мой сын, и поэтому тебе нет никакой пользы от его страданий. Но Дэвид очень слаб. Лекари, которые занимались им раньше, бдительно следили, чтобы защитить мальчика от холода и сквозняков. Они убеждали меня, что его легкие и грудь не выдержат простуды.
      – Но ведь эти лекари не вылечили Дэвида, правда?
      – Нет, – согласился он. – Но они сумели поддержать его во время ужасных обострений болезни, когда все признаки указывали на то, что он должен умереть.
      – Возможно, – допустила Гвендолин. – А возможно, Дэвид выжил вопреки их усилиям.
      Алекс резко повернулся и удивленно посмотрел на нее:
      – Ты действительно так считаешь?
      Эта мысль уже давно беспокоила его, но он первый раз решился высказать ее вслух.
      – Не знаю, – ответила Гвендолин. – Воздух в комнате Дэвида был жарким, тяжелым и наполнен дымом. Я не могу понять, как можно пролежать несколько недель в такой атмосфере и окончательно не заболеть. Мне также непонятно, какая польза здоровью ребенка от того, что его на долгое время лишают свежего воздуха и солнечного света.
      – Его прежние врачи утверждали, что мальчик слишком слаб, чтобы выдержать содержащиеся в свежем воздухе вредные вещества, – объяснил Алекс. – Наглухо закрыв его комнату и сжигая различные травы, они сохраняли воздух теплым и чистым, а темнота помогала ребенку отдыхать.
      Гвендолин презрительно фыркнула:
      – Воздух был тяжелым и затхлым. Даже я с трудом переносила его, а сил у меня побольше, чем у Дэвида. Проведя некоторое время в подземелье, я убедилась, что длительное пребывание в темноте ослабляет как тело, так и дух.
      Алекс молча смотрел на нее. Он не видел ни малейшего признака, что стоявшая перед ним женщина страдала от чего-либо, похожего на слабость духа. Ее рваное серое платье плотно облегало стройное тело, и мокрая ткань подчеркивала женственные формы девушки и ее необыкновенную хрупкость. Волосы иссиня-черными, влажными прядями разметались по худым плечам и бледным рукам. Он поймал себя на том, что вспоминает, как решительно она оторвала рукава платья, чтобы перевязать ему грудь, после того как зашила рану при помощи собственных волос. Он видел, что у нее плохой аппетит и сильно исхудавшее тело. Алекс не знал, всегда ли она была такой, или травма, вызванная смертью отца, и последовавшее за этим заточение так повлияли на нее. Какова бы ни была причина, но у нее был такой вид, как будто ее может свалить с ног любой порыв ветра. Но в то же время от стоящей перед ним девушки исходила какая-то необыкновенная сила. Сила уверенности в себе и мужество, которые восхищали и одновременно возбуждали его.
      Страсть, охватившая его, затуманила сознание, оборвала мысли. Ему захотелось протянуть руку, коснуться ее, обнять, прижаться к девушке и, крепко стиснув ее хрупкое тело, жадно целовать ее сладкие губы, нежную кожу щек, манящую ямочку у основания шеи. Он мог без труда овладеть ею. Она была пленницей и осталась жива лишь потому, что он вырвал ее из когтей смерти. Никто не усомнится в его праве переспать с ней, если он того пожелает. Он прекрасно сознавал, что она может пробудить в нем желание, поскольку им овладели такие же чувства, как в прошлый раз, когда он целовал ее. Он вспомнил, как она обнимала и нежно поддерживала его сына, промывая его волосы теплой водой, как поток мыльной воды бежал по ее скользким рукам. Внезапно Алекс ощутил желание погладить белую бархатистую кожу ее рук, провести по ней своими загрубевшими ладонями, почувствовать языком ее мягкую чистую плоть.
      Гвендолин с беспокойством наблюдала за Макданом, взволнованная его пристальным взглядом. Она уже видела этот взгляд, и при воспоминании об этом кровь у нее вскипела, дыхание участилось. Она смутно понимала, что должна заговорить, пошевелиться – сделать что-то, чтобы нарушить напряженное молчание, но горло у нее пересохло, тело налилось свинцом, и она ничего не могла с собой поделать. Макдан медленно и уверенно двинулся к ней. Гвендолин задрожала, не потому, что испугалась, а потому что вспомнила, что чувствовала, прижимаясь к его мускулистому телу. Макдан протянул руки и положил ладони на ее обнаженные плечи, и его прикосновение, казалось, обожгло ее прохладную кожу. Гвендолин беспомощно смотрела на него, зачарованная болезненной страстью, светившейся в его взгляде. Он медленно провел ладонями вдоль ее тонких рук и сомкнул сильные пальцы на тонких запястьях девушки, как бы приковав ее к себе. Вокруг него плясали янтарные блики пламени, придавая золотистый оттенок его волосам, а смена света и тени делала еще более жесткими черты его сурового лица. В эти минуты он казался Гвендолин неотразимо прекрасным, как могучий языческий бог, неизвестно как оказавшийся на земле. Он сжимал ее руки почти до синяков, как будто боялся, что она внезапно может попытаться убежать, но Гвендолин не вырывалась, а пристально смотрела на него, не обнаруживая никаких признаков страха.
      Тогда он наклонил свою золотоволосую голову и, сделав глубокий вдох, коснулся ее кожи языком.
      В ответ на это горячее и влажное прикосновение из горла Гвендолин вырвалось тихое «кошачье» шипение. Он провел языком вверх, вдоль всей руки, а затем приподнял ее волосы, чтобы иметь возможность покрыть жадными поцелуями нежную округлость ее шеи и подбородка. Теперь, когда ее запястья освободились, Гвендолин обхватила руками мощные плечи Алекса и прильнула к нему, как бы ища опоры, а он тем временем грубо взял ее губы в свои. Он целовал ее со страстной настойчивостью, не давая дышать, проникая языком в самые дальние уголки ее рта. Его руки принялись гладить ее спину, плечи, бедра, лаская и узнавая ее, еще сильнее притягивая к себе, пока она не оказалась крепко прижатой к сильному телу Алекса, отделенная от него лишь тонкой тканью одежды.
      Где-то в глубине ее сознания пульсировала слабая мысль, что все это неправильно, что она здесь пленница, а он сумасшедший лэрд, но всепоглощающая страсть затуманила ее сознание, так что ничего больше не имело значения, кроме его терпких, как вино, губ, кроме твердого подбородка, царапавшего ее щеку, и подрагивания мускулистой спины под ее пальцами. Да, она была его пленницей, но в это короткое мгновение он принадлежал ей – она чувствовала отчаяние и тоску в его прикосновениях и знала, что он почему-то сопротивляется своему влечению к ней. Это делало их запретный поцелуй еще более горячим и страстным, потому что чем глубже становился поцелуй, тем сильнее Гвендолин хотела его, пока наконец она не запустила пальцы в его волосы и их не потянуло в мягкие объятия кровати. Макдан застонал от наслаждения, когда она жадно ответила на его поцелуй. Затем он слегка отвернулся и принялся покрывать поцелуями ее подбородок, шею, хрупкие ключицы. Опустив голову к пышным выпуклостям в вырезе ее платья, он провел по ним языком, отчего по телу Гвендолин пробежала дрожь.
      Внезапный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
      – Макдан, ты должен немедленно прийти! – дрожащим голосом позвала Элспет.
      Алекс сделал глубокий вдох, оставшись лежать на Гвендолин и пытаясь успокоить свои чувства.
      – В чем дело, Элспет?
      – Дэвид, милорд, – взволнованно сообщила Элспет. – Мальчику очень плохо. Эта ведьма наслала злые чары на бедняжку, и я не знаю, как помочь ему!
      Томная дымка исчезла из голубых глаз Алекса. Не говоря ни слова, он скатился с Гвендолин и бросился к двери.
 
      Вслед за Макданом и Элспет Гвендолин поспешила в комнату Дэвида. Бедного ребенка неудержимо рвало в ночной горшок, который держала перед ним Марджори. Он испачкал чистую постель, а поднос с едой был опрокинут на пол, что наводило на предположение о внезапности приступа. Ровена деловито закрывала ставни, и неприятный запах болезни быстро пропитывал воздух комнаты.
      – Видишь, что ты с ним сделала, ведьма? – прошипела Элспет. – Я же предупреждала: от твоих колдовских чар ему станет хуже!
      Гвендолин, потрясенная и растерянная, смотрела на Дэвида. Когда она уходила от него несколько минут назад, он выглядел слабым и усталым, но чувствовал себя относительно неплохо. Теперь он скорчился на кровати, жалобно всхлипывая и пытаясь отдышаться. Чем мог быть вызван этот приступ? Неужели прохладный воздух и теплая ванна так подействовали на слабый организм, вызвав столь бурную реакцию? От этой мысли ее охватило чувство вины. Если ее неумелые действия привели Дэвида в такое ужасное состояние, тогда она должна немедленно признаться в своем невежестве и отказаться от ответственности за здоровье мальчика. И не из-за страха перед тем, что Макдан накажет ее, если его сын умрет – она не сомневалась, что лэрд выполнит свою угрозу, – а потому, что ей была невыносима мысль, что это она виновата в страданиях Дэвида.