– Похоже, здесь сегодня довольно спокойно, – заметил черноволосый воин с уродливым шрамом под глазом.
      Дерек остановил своего коня рядом с Робертом.
      – Очевидно, они боятся промокнуть, – презрительно фыркнул он.
      – Может, они и не упражняются, но на стене Макдан расставил воинов через каждые десять футов, – ответил Роберт. – Их трудно разглядеть из-за дождя. И я готов поспорить, что у каждой бойницы этих башен стоит стрелок с луком на изготовку.
      – Если ему известно о нашем приближении, почему мы не атакуем? – спросил Хэмиш, сердито глядя на потоки дождя. – Мы стоим здесь лагерем уже три дня. Люди начинают уставать.
      – Неужели ты думаешь, что у нас есть преимущество в такую непогоду, в то время как Макданы надежно укрыты стенами от холода и дождя? – спросил Роберт. – Только глупец пошлет в бой промокших людей, наполовину ослепленных туманом и дождем.
      – Нам следовало напасть на них вчера, когда в башне начался пожар, – задумчиво произнес Гилз, беспокойно ерзая на лошади. – Пока замок горел, можно было легко внести растерянность в их ряды.
      – А все их годные к службе мужчины были вооружены и готовы к битве, – сардонически протянул Роберт. – Я предпочитаю не нападать, когда все войско Макдана собралось во дворе замка для военной подготовки. Кроме того, мы не знали, насколько силен пожар. Судя по тому, как быстро его погасили, это был всего лишь забившийся дымоход.
      – Так когда же мы будем атаковать их? – нетерпеливо спросил Дерек.
      – Когда я отдам приказ, – резко бросил Роберт. – А теперь возвращайтесь на свои позиции.
      Трое воинов обменялись мрачными взглядами, повернули коней и направились в сторону лагеря. Дерек сгорал от нетерпения заполучить назад свою невесту, а остальные испытывали ненависть к Макдану за то, что тот выкрал ведьму и убил их соплеменников. Они жаждали мщения и вознаграждения за поруганную честь Максуинов. Роберт прямо сказал им: они могут делать все, что угодно, с женщинами Макданов, но запретил прикасаться к ведьме. Гвендолин и Изабелла должны быть доставлены к нему, чтобы он смог вернуть их домой. Завладев камнем, он станет правителем всей Шотландии.
      А что касается Гвендолин, ему доставит удовольствие помучить ее перед смертью.
 
      – Это очень мрачная комната, – сказала Гвендолин, тщетно пытаясь согреть руки у огня. – Я чувствую это.
      – Ты так считаешь? – Мораг откинулась на стуле и обвела взглядом помещение. – Мне всегда казалось, что комната очень мила. В погожий день через эти стрельчатые окна сюда проникает много света. Тебе, конечно, это трудно представить из-за ужасной бури, которая бушует снаружи.
      Она многозначительно посмотрела на Гвендолин.
      – Я не вызывала этой бури, Мораг.
      – А я никогда и не говорила, что это ты, правда?
      – Ты же знаешь, я не умею управлять погодой.
      – Конечно, не умеешь.
      Гвендолин вздохнула. Сильная буря бушевала уже два дня, и Макданы были уверены, что именно Гвендолин была причиной ненастья. Холодная и мрачная погода ей нравилась не больше, чем им, хотя она как нельзя лучше соответствовала настроению девушки. До пожара в ее комнате она не понимала, насколько сильно Макданы ненавидят ее. Она знала, что они боятся ее, но ей и в голову не приходило, что они действительно могут предпринять попытку убить ее. Глубина их ненависти больно ранила ее, поскольку она легкомысленно позволила себе думать, что они начали постепенно привыкать к ней. Она ошибалась. Макданы принимали ее не лучше, чем ее собственный клан.
      Теперь, когда Гвендолин поняла, насколько сильно желание Макданов избавиться от нее, она чувствовала, что должна уйти. Но кто будет ухаживать за Дэвидом после ее отъезда, с отчаянием спрашивала себя она. А если ему вдруг опять станет совсем плохо? Элспет присосется к нему, как гигантская пиявка, мучая его своими жестокими процедурами, пытаясь изгнать злые чары Гвендолин из его хрупкого тела. А если он умрет, что будет с Макданом? Она знала, что Алекс прекрасно понимает, что со смертью сына силы покинут его. Он вновь погрузится в пучину безумия, и, возможно, навсегда. Как она может уйти, зная это? Она плотнее укутала плечи пледом, ощущая себя одинокой и потерянной.
      – Возможно, печаль, которую ты чувствуешь, идет изнутри тебя, – тихим голосом высказала предположение Мораг.
      Гвендолин задумалась на мгновение, а затем покачала головой.
      – Я почувствовала, что комната наполнена печалью, как только вошла сюда. Она прямо-таки излучает несчастье – стены, потолок, пол, сам воздух. И здесь, похоже, никогда не бывает тепло, даже когда горит огонь. – Она потерла замерзшие ладони. – Кто живет в этой комнате?
      – Никто. Когда-то ее занимала жена Макдана, Флора. Здесь она и умерла.
      Вот, значит, какое несчастье чувствовала Гвендолин. Тут лежала жена Макдана и мучилась от ужасной боли, зная, что скоро умрет и оставит мужа и ребенка. Неудивительно, что даже каменные стены пропитались ее страданиями.
      – Разве Флора не жила в одной комнате с Макданом? – спросила Гвендолин.
      – До тех пор, пока болезнь не приковала ее к постели. После этого лекари сказали, что комната больной должна быть освобождена от пагубного влияния света и чистого воздуха и наполнена целительным дымом. Флора не хотела, чтобы Алексу пришлось страдать от постоянной жары и дыма, и попросила, чтобы ее положили в отдельное помещение рядом с комнатой мужа. Но, несмотря на ее протесты, Алекс все ночи проводил здесь вместе с ней. Он говорил, что не может спать без нее, и представлял дело так, будто она помогает ему, разрешая остаться. Думаю, ему становилось лучше, когда он ночью держал Флору в своих объятиях, пытаясь защитить ее, – тихим голосом рассказывала Мораг. – Флоре тоже так было лучше. Ближе к концу, когда стало ясно, что ей ничем уже не поможешь, Алекс ухаживал за ней и днем. Он понимал, что Флора может в любой момент покинуть его, и хотел быть рядом в это последнее мгновение.
      Гвендолин молча размышляла над рассказом старухи. Поскольку Алекс никогда не помогал ухаживать за Дэвидом, поначалу она думала, что он не привык иметь дело со страданиями и болезнью и мог лишь играть роль беспомощного и испытывающего душевные муки наблюдателя. Но после пожара, когда он спокойно и умело убирал за ней, она поняла, что ошибалась. Макдан великолепно справлялся с обязанностями по уходу за больным.
      Он научился искусству сиделки в этой самой комнате.
      – Это та самая кровать, на которой умерла Флора? – спросила Гвендолин, рассматривая украшенное изящной резьбой ложе в центре комнаты.
      – Нет, – ответила Мораг. – Кровать Флоры была под чудесным желтым балдахином, который Макдан заказал специально для нее. На его внутренней поверхности были вышиты горы, полевые цветы и маленький водопад, который, казалось, низвергается прямо с края балдахина. Он хотел, чтобы, лежа в кровати, она смотрела на что-нибудь приятное. Но благодаря лекарям в ее комнате было так темно и дымно, что ей с трудом удавалось хоть что-то рассмотреть. Как бы то ни было, Флора никогда не признавалась в этом Макдану. Она говорила ему, что помнит каждый цветок, каждую травинку и может видеть их даже с закрытыми глазами. Она была чудесной девочкой, наша Флора. Весь клан обожал ее.
      На лицо старухи постепенно возвращалось бесстрастное выражение.
      И ее, совершенно очевидно, очень любил Алекс, подумала Гвендолин.
      – Почему Макдан не сохранил здесь ее кровать, Мораг?
      – После того как Флора умерла, Макдан приказал сжечь ее.
      Гвендолин удивленно подняла на нее глаза.
      – Почему? Он боялся, что в ней затаилась болезнь?
      – Нет, он сказал, что не в силах смотреть на нее. Она заставляла его вспоминать о страданиях Флоры.
      Гвендолин надолго погрузилась в размышления.
      – Он ее сильно любил, правда? – наконец спросила она.
      – Да. Сильно. И Флора любила его. Поэтому им так трудно было расстаться.
      – Ты хочешь сказать, что поэтому Макдан до сих пор разговаривает с ней?
      Мораг колебалась.
      – Да, – согласилась она и перевела взгляд на огонь. – Именно это я и имела в виду.
      – Рада видеть тебя на ногах, Гвендолин, – сказала Кларинда, вперевалку входя в комнату с огромным подносом в руках. – Смотри, я принесла тебе немного перекусить.
      – Ради Бога, Кларинда, тебе нельзя таскать такие тяжести, – заворчала Гвендолин. Она встала, взяла поднос из рук молодой женщины и изумленно посмотрела на груду еды. – Кто-то еще собирается обедать со мной?
      Кларинда села.
      – Только я. Мораг тоже может составить нам компанию.
      – Боюсь, что нет, – сказала Мораг и протянула руку за посохом. – Я занята приготовлением нового крема для разглаживания морщин, и теперь как раз пора добавить в него немного рыбьего жира. Если он получится, я дам и вам немного. Никогда не рано начать ухаживать за своей кожей.
      С этими словами она исчезла за дверью.
      – Здесь столько еды, что можно накормить небольшую армию! – воскликнула Гвендолин.
      – Или одну очень беременную женщину, – рассмеялась Кларинда, беря жирную цыплячью ножку. – Не знаю почему, но в последние несколько дней я испытываю ужасный голод. Камерон говорит, что если я не перестану так много есть, в моем животе совсем не останется места для ребенка!
      – Ты очень хорошо выглядишь. Наверное, тебе уже скоро рожать.
      Кларинда с наслаждением облизывала пальцы.
      – Надеюсь. Вот поэтому я рада, что тебе сегодня лучше. Я надеялась, что ты поможешь мне, когда младенец наконец решит, что пришло время появиться на свет.
      – Я… я не могу, Кларинда, – замялась Гвендолин. Она понятия не имела, как нужно оказывать помощь роженице, и не собиралась убеждать молодую женщину в обратном. Кроме того, она приняла решение покинуть Макданов как можно скорее – возможно, даже завтра. – Элспет не разрешит мне присутствовать. Она считает – я в этом уверена, – что присутствие ведьмы при родах может принести одни несчастья.
      – Не важно, что считает Элспет. Ее при этом не будет.
      – Но Элспет – лекарь клана. Она помогала появиться на свет почти всем детям Макданов, ведь так?
      – Так. Но не этому. Ты должна это сделать.
      Гвендолин смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова. Важность того, о чем просила ее Кларинда, ошеломила ее. Одно дело – ухаживать за умирающим ребенком, которому больше никто не мог помочь, другое – помогать появиться на свет младенцу. Она не может сделать вид, что разбирается в таком сложном деле, когда от этого зависит жизнь и Кларинды, и ребенка.
      – Я не могу этого сделать, Кларинда, – извиняющимся тоном сказала она. – Я никогда раньше не принимала роды.
      – Ничего страшного, – ответила Кларинда, кусая огромный ломоть хлеба. – Рожать я буду сама. Просто нужно, чтобы ты немного помогла мне. Может, ты произнесешь заклинание, чтобы снять боль или немного ускорить роды.
      Гвендолин покачала головой.
      – Кто-нибудь другой из членов клана должен помочь тебе.
      – Я не хочу никого другого. Я хочу, чтобы это была ты.
      – Но я не могу…
      – Я не смогу сделать это сама, Гвендолин. А никто другой не осмелится мне помочь. Они боятся, что прогневают Элспет и она откажется лечить их самих и их семьи. Если меня оставят без помощи, то Элспет воспользуется моментом, когда я потеряю сознание от боли и не смогу прогнать ее. Понимаешь? – Она положила ладони на живот, как бы пытаясь защитить его. – Я не вынесу, если она будет сидеть рядом и говорить, что Господь болью наказывает меня за грехи. А если с ребенком что-нибудь случится и она не позволит мне увидеть его… – Внезапно она умолкла и всхлипнула.
      Гвендолин потупила взгляд. Ей было больно смотреть на страдания Кларинды.
      – Я прошу тебя помочь мне, Гвендолин, – сказала Кларинда, вытирая застилавшие ей глаза слезы. – Нужно, чтобы ты была рядом в тот момент, когда я буду не в состоянии сама помочь себе. Если ты действительно мне подруга, то не сможешь отказать мне. Я бы никогда не бросила тебя, если бы ты нуждалась в моей помощи.
      «Если ты действительно мне подруга», – ее слова звучали странно для Гвендолин, у которой никогда не было друзей. Никто из членов клана не хотел знаться с ней. После стольких лет изоляции она примирилась с мыслью, что в ее жизни никогда не будет никого, кроме отца, кто станет заботиться о ней. И вот теперь Кларинда, которая всегда проявляла по отношению к ней доброту и участие, просит ее о помощи. Внезапно жаркая волна прокатилась по ее телу, прогнав холод, терзавший ее последние два дня. Увидев, что Кларинда начала дрожать, Гвендолин молча поднялась со стула и накинула на подругу свой плед.
      – Мы вместе поможем этому ребенку появиться на свет, Кларинда, – сказала она молодой женщине, опускаясь на колени и обнимая ее. – Клянусь, что не отойду от тебя ни на шаг.
      Кларинда недоверчиво смотрела на нее:
      – Правда?
      Гвендолин прижалась щекой к мягким, золотисто-каштановым волосам Кларинды, как мать, успокаивающая ребенка.
      – Правда, – ласково прошептала она.
 
      – Буря наконец утихла, – с облегчением объявил Оуэн. – Наверное, ведьме стало лучше.
      – Ужасный шторм, – сказал Лахлан, осторожно наливая в чашку порцию своего нового зелья. – Клянусь всеми святыми, она была в ярости. – Он осторожно понюхал напиток и сморщил от отвращения нос.
      – Думаю, я тоже пришла бы в ярость, – сказала Марджори, – если бы кто-то попытался сжечь меня в собственной комнате!
      – Это был черный день для нашего клана, – раздраженно бросил Реджинальд, начищая меч огромной тряпкой. – Как неблагородно – запереть женщину в горящей комнате. Довольно гадкий способ убить кого-нибудь – даже ведьму.
      – Ты хочешь сказать, что благороднее привязать ее к столбу и сжечь? – возразила Кларинда. – Чтобы все могли посмотреть?
      – Боже мой, конечно, нет, – с ужасом заверил ее Оуэн. – Ведьма она или нет, но я никогда не одобрял тех, кто делает такие страшные вещи.
      – И Макдан тоже, – добавила Мораг. – Поэтому он вырвал Гвендолин из рук Максуинов.
      – Интересно, кто мог ударить ее по голове и поджечь комнату? – удивился Мунро.
      – Почему бы тебе не рассказать нам об этом, Мунро? – спросила Ровена. – Ты ненавидел ее с того самого дня, как она уронила горшок тебе на голову.
      – Я никогда не сделал бы этого. – Мунро вытаращил глаза. – У меня не было причин желать ее смерти.
      – Ты говорил, что она выглядит как старый башмак, – напомнил ему Лахлан. – Любой может устать, когда ему постоянно приходится видеть такое.
      – Она вовсе не такая уродливая, как мне раньше казалось, – торопливо стал оправдываться Мунро. – В некоторые моменты ее даже можно назвать почти красивой.
      – Я всегда так считал, – радостно согласился Оуэн.
      – Разумеется, она не такая красивая, как ты, Мораг, – быстро поправился он. – Никто не может сравниться с тобой.
      – Будет тебе, Оуэн, – взволнованно ответила Мораг. – Что за глупости ты говоришь!
      – Макдан рассвирепел, когда это случилось, – сказал Фаркар. – Он поклялся найти преступника, который совершил это. – Он сделал большой глоток эля и закончил: – Не хотел бы я в этот момент оказаться рядом.
      – А еще он сказал, что мы все должны присматривать за ней и сделать так, чтобы больше не было никаких несчастных случаев, – добавил Эван.
      – Какая великолепная идея! – воскликнул Оуэн, потирая руки. – Я буду счастлив присматривать за девушкой. Начну прямо сейчас.
      Он сделал несколько шагов, затем остановился и обернулся:
      – Кстати, где она сейчас?
      – Она во дворе, вместе с Дэвидом, – сказала Летти.
      – Во дворе? – переспросил Оуэн. – Боже мой! Похоже, мне совсем не хочется выходить на улицу. Этот яркий солнечный свет…
      – Во дворе? – громко вскрикнул Реджинальд; в голосе его слышался испуг. – Боже мой, в любую минуту могут нагрянуть Максуины!
      Он отбросил тряпку и бросился к двери, волоча за собой меч.

* * *

      – С тобой все в порядке, Дэвид? – спросила Гвендолин.
      – Я прекрасно себя чувствую, Гвендолин, – заверил он девушку. – Пожалуйста, давай сделаем еще круг.
      Он наклонился вперед и похлопал лошадь по шее; щеки его раскраснелись, глаза сверкали. Сначала Гвендолин беспокоилась, что нагрузка слишком велика для него, но свежий воздух и волнение от того, что он впервые сидит верхом на лошади, наполнили Дэвида мальчишеской энергией, которой раньше она в нем не замечала.
      – Ладно, – смягчилась она. – Но только в последний раз. После этого мы устроимся вместе с Недом на траве и позавтракаем.
      Она медленно повела маленькую лошадку вокруг заднего двора, не видного с того места, где Макдан занимался с остальными мужчинами.
      – Я с трудом могу поверить, что ты раньше никогда не садился на лошадь, Дэвид. Ты прирожденный наездник.
      – Ты правда так думаешь? – Его лицо светилось гордостью.
      – Конечно. Ты со мной согласен, Нед?
      – Он смотрится великолепно, – ответил Нед, обстругивавший длинную палочку.
      – Нам нужно попросить твоего отца, чтобы он давал тебе уроки верховой езды, – сказала Гвендолин. – Если ты будешь по-прежнему себя хорошо чувствовать, то можешь начать прямо завтра.
      Лицо Дэвида вытянулось.
      – Отец не разрешит.
      – Почему?
      – Он не хочет, чтобы я ездил верхом.
      – Так было раньше, потому что ты сильно болел. А поскольку сейчас ты чувствуешь себя лучше, он будет с радостью учить тебя. Всякий отец хочет, чтобы его ребенок научился ездить верхом.
      – Мой отец никогда не разрешал мне садиться на лошадь, даже когда я был здоров, – покачал головой Дэвид. – Он говорил, что я могу упасть и разбиться.
      – Конечно, ты будешь падать. Падения – это неизбежно при обучении верховой езде. Ты израсходуешь все свои падения, пока учишься, а потом больше никогда не будешь падать.
      – Но отец не хочет, чтобы я падал. Он говорит, что я слабый и могу сломать свои хрупкие кости.
      – Не думаю, что у тебя не все в порядке с костями, – сказала Гвендолин, немного раздраженная тем, что Макдан заставляет мальчика считать себя больным. – А что касается всего остального…
      – Беги сюда, девушка! – крикнул Реджинальд, внезапно появляясь из-за угла замка. – Я иду!
      Он прикрыл глаза ладонью и уверенно направился к ней, сопровождаемый группой взволнованных Макданов.
      – В чем дело, Реджинальд? – тревожно спросила она. – Что-то не так?
      – Конечно, что-то не так, – ответил Реджинальд; его глаза с нависшими седыми бровями превратились в узкие щелочки. – Это солнце такое яркое, что я почти не вижу тебя! Как я могу защищать тебя, если мои глаза вот-вот расплавятся?
      – Ну, девушка, приятно видеть, что тебе лучше, – добавил Оуэн, глядя на нее из-под ладоней. – Только не можешь ли ты чуть-чуть ослабить свет? Он очень ярок для старика, который редко выходит на улицу.
      – Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Лахлан, присоединяясь к ним. – Ты вообще никогда не выходишь из замка. – Внезапно он заметил Дэвида на лошадке. – Боже милосердный, посадить парня на этого громадного зверя! Он же упадет и размозжит себе голову!
      – С Дэвидом все в порядке, Лахлан, – заверила Гвендолин. – Он не собирается падать, а если даже это случится, лошадь такая маленькая, что он лишь слегка поцарапается.
      – Слегка поцарапается?! – брызгая слюной, недоверчиво воскликнул Реджинальд. – Парень настолько слаб, что его шея переломится, как сухая ветка.
      – Даже высоты этого животного достаточно, чтобы у мальчика закружилась голова! – поддержал его Оуэн.
      – Дэвид сегодня хорошо себя чувствует, – сообщила старикам Гвендолин. – И ему доставляет удовольствие сидеть на лошади. Правда, Дэвид?
      – Угу, – кивнул Дэвид и улыбнулся собравшимся вокруг него домочадцам. – Я чувствую себя прекрасно. Хотите посмотреть, как я объеду вокруг двора?
      – Нет! – хором воскликнули все.
      Улыбка медленно сползла с лица Дэвида.
      – Ну, ладно, – вздохнула Гвендолин и подошла к мальчику, чтобы помочь ему спешиться.
      – Разумеется, мы хотим посмотреть, как ты ездишь верхом, – внезапно сказала Кларинда. – Покажи, чему ты сегодня научился.
      Дэвид бросил неуверенный взгляд на Гвендолин. Она кивнула.
      Мальчик повернулся к зрителям и выпрямился в седле.
      – Когда сидишь на лошади, следует держать спину прямо, – сообщил он им; взгляд его голубых глаз был серьезен. – Нужно обхватить лошадь ногами и следить за ее движением, чтобы научиться двигаться вместе с ней. А еще нужно ласково похлопывать и хвалить ее, чтобы она знала, что ты ее друг, что не заставляешь ее идти силой туда, куда тебе надо, – убежденно добавил он, – а вы просто скачете вместе.
      Макданы смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова.
      – Очень хорошо, Дэвид, – похвалила Гвендолин. – Теперь давай покажем, как хорошо ты умеешь ездить верхом.
      Она повела его лошадь по траве.
      – Боже мой, вы когда-нибудь слышали, чтобы парень так много говорил? – удивленно вскричал Оуэн.
      – Никогда, – ответил Лахлан, изумленный не менее приятеля. – Я всегда думал, что он слишком робок, чтобы произнести больше одного-двух слов.
      – Так с чего это он вдруг затрещал, как болтливая старуха? – спросил Реджинальд, опираясь на меч.
      – А почему он ездит здесь верхом, когда лишь несколько дней назад лежал при смерти? – поинтересовался Эван.
      – Мне казалось, его хотят уморить голодом, – добавил Мунро, почесывая голову. – Но он совсем не выглядит истощенным.
      – Это колдовство, – сердито заявила Ровена. – Она заколдовала его, чтобы он выглядел здоровым, в то время как на самом деле он умирает.
      – Я в это не верю, Ровена, – вступила в разговор Марджори. – Если Гвендолин может при помощи волшебных чар придать ему здоровый вид, тогда почему она не сделала это в день приезда – и дело с концом?
      – Марджори права, – признал Реджинальд.
      – Тогда как объяснить то, что она четыре дня морила его голодом, а у него еще остались силы кататься верхом? – не сдавалась Ровена.
      – Она вовсе не морила его голодом, – возразила Марджори, – а просто кормила его по-другому.
      – Она провела с мальчиком много часов, беседуя с ним и рассказывая чудесные сказки, – сказала Кларинда, наблюдая, как Гвендолин с Дэвидом медленно описывали круг. – Вот почему Дэвид стал лучше выражать свои мысли.
      Небольшая группа Макданов молча смотрела, как счастливый Дэвид ехал на лошади, сопровождаемый Гвендолин.
      – Ну, я бы сказал, что это замечательно, – внезапно заявил Оуэн. – Совершенно замечательно!
      – Девочка! – крикнул он и бросился к ней. – Как ты думаешь, тебе удастся вылечить мои руки?
      Гвендолин остановилась и в растерянности посмотрела на старика.
      – Прошу прощения?
      – Мои руки, – громко повторил Оуэн, протягивая к ней узловатые пальцы. – Они ужасно болят последнее время, особенно при плохой погоде… Я не могу тебя в этом винить, – поспешно заверил он девушку. – Ты имела полное право сердиться. Жуткое дело – они прямо огнем горят. Просто невыносимо. Я рад, что тебе стало лучше и засияло солнце. Ты можешь вылечить их?
      – Я… я не знаю, – пробормотала она. Неужели Оуэн действительно просит ее помочь?
      – Ты только что сотворила такое чудо с парнем, и я подумал, что пару стариковских рук совсем нетрудно привести в порядок. – Он несколько секунд разглядывал свои ладони, а затем вздохнул. – Ладно, милая. Я уже почти привык к боли. Наверное, так всегда бывает, когда становишься старым и никому не нужным. Прошу прощения.
      Он медленно отступил от нее.
      – Оуэн.
      Он остановился.
      – Если хочешь, я приготовлю для тебя жидкую мазь, – предложила Гвендолин. – Ее нужно будет втирать в суставы три раза в день. – Она взглянула на его негнущиеся, в голубых прожилках вен пальцы и добавила: – Если пожелаешь, я буду сама втирать мазь, чтобы твои руки не болели от дополнительных усилий.
      – Мазь, говоришь? – Он казался разочарованным. – А ты не хочешь очистить мои кишки? Или произнести заклинание?
      – Могу произнести заклинание, если тебе так больше нравится, – сказала Гвендолин, чувствуя, что ему требуется нечто более серьезное, чем простая мазь. – Но ты все равно должен пользоваться мазью, чтобы заклинание подействовало.
      – А как насчет моих кишок?
      – Давай подождем и посмотрим, как подействует мазь, – предложила Гвендолин.
      – И заклинание, – напомнил ей Оуэн.
      – И заклинание.
      – Превосходно! – воскликнул он и, вернувшись к остальным, взволнованно закричал: – Ведьма собирается заколдовать меня, чтобы вылечить мои руки!
      По рядам Макданов пробежал благоговейный трепет.
      А затем они бросились к девушке и окружили ее.
      – У меня в животе громко урчит после каждой еды, – пожаловался Реджинальд. – Ты не можешь произнести заклинание, которое изгонит этот звук?
      Гвендолин беспомощно смотрела на них. Макданы никогда не скрывали, что испытывают перед ней страх и хотят избавиться от нее. Так почему же эти старики вдруг поверили, что она с помощью колдовства сможет вылечить их?
      – Если ты можешь заколдовать Оуэна, не вижу причины, почему бы тебе не заколдовать меня, – добавил Реджинальд, слегка обиженный ее нерешительностью.
      – Я могу попробовать, – ответила Гвендолин.
      Внезапно она вспомнила, что в заметках матери встречала описание специального напитка, рекомендуемого при болезнях желудка.
      – Но я приготовлю лекарство, которое тебе нужно будет пить, – добавила она.
      – Если только оно не похоже на отвратительные отвары, которые делает Лахлан, – ответил Реджинальд. – Мне не хочется прожечь дыру в желудке.
      – В моих снадобьях нет ничего вредного, – обиженно огрызнулся Лахлан.
      – Ничего вредного, если ты уже мертв, – пробормотал Реджинальд.
      Их спор был прерван ужасным кашлем.
      – Этот проклятый кашель мучает меня неделями, – сказал Эван, ударяя себя по груди. – А от этой болезни у тебя есть заклинание?
      – Возможно, – сказала Гвендолин, вспоминая о напитке из меда, которым ее мать лечила кашель. – С этим справляется горячий напиток.
      – К концу дня я так ослабеваю, что с трудом держусь на ногах, – пожаловался Фаркар. Он умолк, чтобы сделать изрядный глоток эля, а затем вытер рот рукавом. – Против этого у тебя есть заклинание?
      – Давайте не будем заставлять девушку стоять и держать лошадь, – сказал Оуэн. – Почему бы нам всем не присесть на траву?
      – Что там у тебя в корзине? – спросил Мунро. – Я проголодался.
      – Боюсь, ничего существенного, – ответила Гвендолин. – Дэвид ест только самую простую пищу. Сегодня у нас хлеб с медом и яблоки.
      – Это просто восхитительно! – воскликнула Кларинда. – Я умираю от голода.
      Она направилась к корзине, и за ней потянулись остальные.

* * *

      – Цельтесь выше! – крикнул Алекс. – А теперь отпускайте одновременно… Пли!
      Облако стрел с наконечниками, обмотанными войлоком, взметнулось высоко в воздух, описало медленную величавую дугу и обрушилось на стоявших внизу воинов.
      – Черт побери! – воскликнул Камерон, опуская меч и потирая голову. – Эти штуковины довольно твердые!
      – Вот одна из опасностей, подстерегающих человека с большой головой, – принялся поддразнивать его Бродик. – Наверное, нам придется подыскать ведро, чтобы надеть тебе на голову.
      – Тебе самому шлем нужен больше, чем мне, – фыркнул Камерон. – Мне было бы неприятно видеть, как изуродуют твое красивое лицо.
      – А я думаю, Бродик был бы не против получить пару шрамов на щеке, – пошутил Гаррик. – Может, если бы он не был так красив, Изабелла перестала бы ходить за ним по пятам.
      – Скорее, она будет все время оплакивать его увечье, – усмехнулся Квентин. – Девица обожает хорошенько поплакать.
      – А мне кажется, она, как обычно, придет в ярость и поклянется выпотрошить того беднягу, который осмелится прикоснуться к Бродику, – высказал предположение Камерон. – Она так цветисто выражается, как никто другой.
      – Правда? – Брови Бродика удивленно поползли вверх. – Я этого не заметил.
      Воины рассмеялись.
      – Я рад, что вас так забавляет подготовка к сражению, – резко оборвал их Алекс. – Может, вы позволите мне ненадолго овладеть вашим вниманием, или мы сядем и будем развлекать друг друга, пока не нападут Максуины?
      Воины изумленно посмотрели на него.
      – Прошу прощения, Макдан, – натянуто сказал Бродик. – Мы больше не произнесем ни слова.
      Непривычно официальный тон друга заставил Алекса понять, что его вспышка была беспричинной. Он тут же пожалел о своих язвительных словах, но уже не мог взять их обратно. Поступить так – значит выказать слабость, а он не мог позволить себе этого. Войско Максуинов вот-вот нападет на них, чтобы отбить Гвендолин и Изабеллу. Несмотря на преданность членов клана своему лэрду, он не мог представить себе, насколько храбро они будут сражаться за двух непрошеных гостей. Учитывая то, как сильно они жаждали избавиться от Гвендолин, он не рассчитывал, что они окажут серьезное сопротивление врагу. Алекс поклялся обеспечить безопасность девушки, но в одиночку он не мог защитить ее от целой армии.
      Эта мысль не давала ему покоя.
      Отбросив тревоги, он принялся давать распоряжения:
      – Мы возобновим видимость атаки на южную стену. Принимая во внимание, что Роберт придет как минимум с двумя сотнями воинов, мы должны расположить на бастионе лучников через каждые восемь футов. Они смогут сдерживать Максуинов в течение нескольких минут, но если Максуинам удастся установить лестницы…
      Внезапно громкий взрыв смеха сотряс воздух.
      – Я требую вашего абсолютного внимания! – отрывисто бросил Алекс.
      – Это не воины, – сказал Камерон. – Смех доносится откуда-то с заднего двора.
      Алекс прислушался. Смех сменился криками воодушевления. Как, черт побери, ему продолжать занятия в таком шуме?
      – Займитесь своими мечами, – приказал он и сердито зашагал к воротам.
      Войдя во двор, Макдан с удивлением увидел, что он почти пуст. Он пошел на звук голосов, завернул за угол замка и увидел в дальнем конце двора огромную толпу Макданов, которые расселись на траве и с жадностью слушали Гвендолин, которая рассказывала им сказку: