Глава 1

Инверэри, Шотландия

Зима 1861 года

Он с трудом приоткрыл глаза — все тело ныло, а голова была будто охвачена пламенем.

— Добрый вечер, ваша милость. — Тяжелые кандалы зловеще звякнули в грязных руках тюремщика. — Как поживаете?

Хейдон промолчал, настороженно глядя на него. Тюремщик вдруг расхохотался, обнажив редкие гнилые зубы.

— Сегодня мы тише воды ниже травы, верно? — Он пнул сапогом тарелку с остывшей овсяной кашей, стоящую возле деревянной койки Хейдона. — Что это? Ужин пришелся не по вкусу, милорд?

— Пускай парень съест. — Хейдон кивнул в сторону тощего мальчишки, съежившегося на холодном полу.

Тот даже не шевельнулся — лежал, свернувшись калачиком и обхватив руками колени в тщетной попытке согреться.

— Что скажешь, Джек? — осведомился тюремщик, обернувшись к нему. — Хочешь набить брюхо ужином его милости?

Паренек поднял голову — его серые глаза враждебно блеснули. Левую щеку пересекал тонкий белый шрам.

— Нет.

Надзиратель снова засмеялся. Тюремный рацион был, конечно, отвратителен, но при этом крайне скуден. Щенок наверняка не прочь пожрать, но гонору-то, гонору!

— Стойкий парень, а? Ни от кого ничего не принимаешь — кроме того, что сам ловко крадешь у честных людей. У тебя это в крови, как блуд был в крови у твоей мамаши.

Худое тело паренька напряглось. Хейдон заметил, как его руки крепче обхватили колени, словно он старался сдержать гнев.

— В том-то и беда с таким шлюхиным отродьем, — продолжал тюремщик. — Вы рождаетесь с дурной кровью и умираете такими же, а в промежутке коптите небо и портите всем жизнь. — Он угрожающе звякнул кандалами перед самым лицом Джека. — Но сегодня порченой крови у тебя станет поменьше, ублюдок, я уж постараюсь.

В глазах Джека мелькнул страх.

Хейдон приподнялся на локте. Сразу нахлынула волна боли, голова закружилась. Две недели назад его жестоко избили, сломав несколько ребер. Вдобавок его трясла лихорадка. Жар почти полностью истощил его силы. Но мальчишку было жаль. Что там несет этот смердящий кусок мяса? Какая еще порченая кровь?

— О чем это ты? — спросил Хейдон, с трудом сев на койке.

И тюремщик с удовольствием объяснил:

— Наш юный Джек приговорен к тридцати шести ударам плетью. — При виде бледности, внезапно покрывшей давно немытое лицо мальчишки, тюремщик расплылся в ухмылке. — Думаешь, я забыл об этом, приятель? — Он плюнул на пол. — Шерифу не нравится, когда подонки вроде тебя тянут все, что плохо лежит. Он считает, что небольшая порка и несколько лет в исправительной школе в Глазго излечат тебя от дурных привычек. Но мы-то знаем, что это не так, верно, Джек? — Надзиратель ухватил паренька за волосы и поднял с пола. — Мы знаем, что горбатого исправит могила. Там ты вскоре и окажешься: либо свои отправят, либо палач вздернет тебя за убийство, как вздернет завтра его милость. — Он оттолкнул Джека к стене. — Хотя моя плеть и превратит твою голую задницу в кровавое месиво, это вряд ли вернет тебя на путь истинный, зато доставит мне удовольствие.

Парня внезапно охватил бешеный гнев. С проворством и силой, которых Хейдон никак не ожидал от полуголодного мальчишки, Джек двинул своего мучителя костлявым кулаком прямо в брюхо. Тюремщик охнул. Прежде чем он успел опомниться, Джек ударил его в челюсть с такой силой, что гнилые зубы громко хрустнули.

— Я убью тебя, грязный маленький крысенок! — взревел надзиратель. Отшвырнув кандалы, он размахнулся, но Джек успел пригнуться, избежав удара.

Обезумевший от злобы тюремщик, неуклюже размахивая кулачищами, бросился на мальчишку, как разъяренный бык, и отшвырнул его к стене. Джек ударился головой о камень и медленно сполз на пол.

— Я отучу тебя поднимать руку на старших! — орал надзиратель.

Внезапно сильные руки схватили его за плечи и отбросили назад. Тюремщик налетел на койку, рухнувшую под его изрядным весом. Выбравшись из груды обломков, он с удивлением и яростью уставился на Хейдона.

— Только тронь мальчика еще раз, — негромко предупредил Хейдон, — и я тебя прикончу.

Он старался не дышать глубоко, надеясь, что резкая боль в боку утихнет. Стоять было тяжело. Голова по-прежнему кружилась, к горлу подступала тошнота. Хейдон понимал, что ему конец, если противник заметит его слабость.

Тюремщик колебался. Хейдон выглядел весьма внушительно и к тому же был осужден за убийство. Стоит ли кидаться очертя голову?

Лицо Хейдона блестело от пота.

Надзиратель ухмыльнулся. Он медленно поднялся.

— Неважно себя чувствуете, а, милорд?

— Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы проломить тебе череп, — отозвался Хейдон.

— Да ну? — На лице тюремщика отразилось сомнение. — Что-то не верится.

С этими словами он схватил тяжелую деревянную планку от сломанной койки и изо всех сил ударил ею Хейдона в бок.

Удар, сокрушительный для любого, не говоря уже о человеке со сломанными ребрами. Хейдон упал на колени. Боль была мучительной. Прежде чем он успел защититься, тюремщик нанес ему новый удар доской по спине и в ярости стал пинать лежащего на полу Хейдона ногами.

— Перестаньте! — закричал Джек. — Вы убьете его! Он подбежал к надзирателю сзади и замолотил его кулаками, нанося удары куда попало. Тюремщик попытался оттолкнуть от себя Джека. Это удалось ему без труда.

— Заодно я прикончу и тебя, сукин сын! — Схватив паренька за горло, он стал душить его.

— Уберите от него руки! — послышался возмущенный женский голос. — Немедленно!

Испуганный тюремщик ослабил хватку.

— Господи, Симс! — воскликнул начальник тюрьмы. — Что здесь происходит?

Хейдон с трудом приподнял голову. Начальник тюрьмы Томпсон был маленьким кругленьким человечком, компенсировавшим недостаток волос на голове жесткой седеющей бородой, которую он аккуратно подстригал в форме лопаты. Одет он был с головы до ног в черное, что казалось Хейдону вполне подходящим для человека, вынужденного проводить большую часть времени в тюремных стенах. В каком-то смысле Томпсон был так же приговорен своей профессией, как и те бедняги, кого он держал в заключении.

— Эти двое пытались убить меня! — завопил тюремщик.

— В ваших правилах, господин Томпсон, позволять избивать детей? Это у вас здесь обычное дело?

Лицо женщины в сером, стоящей рядом с Томпсоном, скрывал капор, а стройную фигуру — складки темной накидки. Тем не менее в ней ощущались уверенность и достоинство. Ее едва сдерживаемый праведный гнев словно наполнял собой тесную камеру.

— Конечно нет, мисс Макфейл, — заверил ее Томпсон, нервно потирая вспотевшие ладони. — Со всеми нашими заключенными обращаются достойно и справедливо, если только, — добавил он, бросив взгляд на Хейдона, — они не представляют собой угрозы для окружающих. Вы должны понять, что в подобной ситуации мистер Симс был обязан применить силу.

— Они пытались убить меня! — настаивал тюремщик, изо всех сил стараясь выглядеть едва избежавшим смерти. — Набросились на меня, как пара диких зверей, — хорошо, если я не сломал себе руку. — Он потер локоть, очевидно, надеясь вызвать к себе сочувствие.

— А почему они так поступили? — холодно осведомилась женщина.

Надзиратель пожал плечами.

— Я просто собирался отстегать плетью этого парня, а он внезапно пришел в ярость и…

— Отстегать этого мальчика?

Невозможно было понять, что сильнее звучало в ее голосе — ужас или гнев.

— Шериф приговорил его к тридцати шести ударам плетью, — объяснил Томпсон, словно это снимало с него и тюремщика всякую ответственность, — и к сорока дням заключения. Потом его отправят на два года в исправительную школу.

— За какое преступление?

— Он вор.

— В самом деле? — в голосе женщины звучали язвительные нотки.

Она развязала и откинула капор. Незнакомка оказалась куда моложе и красивее, чем думал Хейдон. Молочно-белое лицо с точеными чертами и большими темными глазами обрамляла пышная грива золотистых волос, которым были нипочем никакие булавки. Ее ослепительная красота выглядела в темной камере столь же неуместной, как яркий цветок, внезапно выросший в щели грязного пола. Не боясь испачкаться, она опустилась на колени рядом с Хейдоном и с беспокойством посмотрела ему в лицо, искаженное гримасой боли.

— Вы серьезно ранены, сэр?

Хейдон разглядывал ее в безмолвном восхищении. Девушку нельзя было назвать юной — судя по паутинке морщин вокруг глаз и на лбу, ей не меньше двадцати пяти, а может быть, и больше. И жизнь ее была нелегка.

Легкие тени под глазами и складка между бровями служили тому свидетельством — но чувствовалось, что тяжелые времена не убили в ней бодрости и жизнерадостности. В тот момент Хейдон больше всего на свете жаждал увидеть улыбку на ее прелестном лице и искорки веселья в блестящих глазах.

— Нет, — пробормотал Хейдон.

Он знал, что внутри истекает кровью, но это не имело значения. Умереть у ног очаровательного создания, взирающего на него с нежной заботой, было куда предпочтительнее, чем окончить жизнь на виселице под улюлюканье толпы.

Девушка положила руку на горячий лоб Хейдона. Мягкое прикосновение прохладной ладони наполнило его смутной надеждой. «Должно быть, это от жара», — подумал он. Никакой надежды для него не оставалось.

— Этот человек серьезно болен, — заявила девушка, не сводя глаз с Хейдона. — У него сильный жар, и его жестоко избили. Вы должны немедленно послать за врачом.

Тюремщик громко фыркнул, но Томпсон стал еще более учтивым, словно объясняя ее слова полным непониманием дел, которыми лучше заниматься мужчинам.

— К сожалению, мисс Макфейл, этого человека признали виновным в убийстве. Завтра его повесят. Он совершил тяжкое преступление, и до казни остается всего несколько часов. Согласитесь, я не могу требовать от тюремного хирурга осматривать его — тем более что он все равно не успеет воспользоваться благами предписанного ему лечения.

Хотя выражение лица девушки не изменилось, рука ее, лежавшая на лбу Хейдона, вздрогнула. Сообщение Томпсона произвело на нее впечатление. Она убрала руку, и Хейдон сразу же ощутил одиночество, как будто тонкая нить сострадания, связывающая его с ней, внезапно оборвалась.

— Нет! — в отчаянии воскликнул он, схватив ее за руку.

В глазах девушки мелькнула тревога. И немудрено. Что можно подумать, когда грязный, избитый заключенный, распростертый на полу промозглой камеры, по всей вероятности, больной и чуть ли не обезумевший, пытается силой кого-нибудь удержать? А если он пытается удержать женщину? Он закрыл глаза, все еще не отпуская хрупкого запястья девушки, но ей ничего не стоило освободиться.

Тем не менее девушка не двинулась с места, и Хейдон по-прежнему ощущал нежную и прохладную кожу ее руки.

— Я не убийца, — пробормотал он, сам не понимая, почему ему так важно убедить ее в этом.

Девушка пристально смотрела на него.

— Мне очень жаль, сэр, — тихо сказала она наконец, — но теперь это дело разберется между вами и богом. — Она осторожно высвободила руку. — Джек, ты не поможешь мне уложить этого человека на койку?

— Я отнесу его, — буркнул тюремщик.

— Благодарю вас, но думаю, будет лучше, если это сделаем мы с Джеком, — твердо произнесла девушка.

Джек послушно подошел к Хейдону. Вдвоем они подняли его и уложили на матрас, оставшийся от разломанной койки.

— Если вы не хотите звать врача, то позвольте мне прислать мою горничную позаботиться об этом человеке, — сказала девушка, расправляя складки грубого одеяла. — Неужели нельзя предоставить ему хоть какие-то удобства в его последний вечер.

Томпсон неуверенно потеребил свою жесткую седую бороду.

— Право, в этом нет необходимости…

— Если он не сможет стоять на ногах во время завтрашней казни, вы наверняка будете иметь неприятности, — заметила мисс Макфейл. — Пойдут разговоры о жестоком обращении с заключенным. — Она устремила осуждающий взгляд на тюремщика.

— Впрочем, я не вижу вреда в том, что ваша горничная нанесет ему визит, — смягчился Томпсон.

— Вот и отлично. — Сочтя, что сделала все возможное, чтобы облегчить участь Хейдона, она обратилась к пареньку: — Меня зовут Женевьева Макфейл, Джек, и я бы хотела поговорить с тобой…

— Я ничего не крал! — выпалил он.

— Меня не интересует, крал ты или нет.

В глазах Джека мелькнуло удивление, тотчас же сменившееся угрюмым равнодушием.

— Тогда что вам нужно?

— Я живу в Инверэри в одном доме с другими детьми, у которых, как и у тебя, бывали трудные времена…

— Я не ребенок, — грубо прервал он.

— Прошу прощения. Конечно, ты не ребенок. Тебе должно быть… сколько лет? Пятнадцать?

Джек выпрямился, довольный, что она преувеличила его возраст.

— Около того.

Женевьева кивнула, словно вполне удовлетворенная ответом.

— Меня интересует, Джек, не хотел бы ты, вместо того чтобы сидеть в тюрьме, а потом отравиться в исправительную школу, жить у меня дома, пока не истечет срок твоего приговора.

Джек прищурился.

— Вы имеете в виду как слуга? — в его голосе звучало презрение.

— Нет, — ответила она, нисколько не обескураженная явной враждебностью. — Но у тебя будут определенные обязанности, как и у всех остальных, кто там живет.

Он с недоверием посмотрел на нее.

— Какие обязанности?

— Тебе придется помогать готовить, стирать, убирать, ну и мало ли что там будет нужно по хозяйству. А еще ты будешь учиться читать, писать и считать. Ты ведь не умеешь читать, верно?

— Справляюсь, — кратко заверил он ее.

— Несомненно. Но я надеюсь, Джек, что после пребывания у меня ты сможешь «справляться» куда лучше.

Джек задумался.

— А я смогу уходить и приходить, когда захочу?

— К сожалению, нет. Если ты решишь остаться со мной, то я буду нести за тебя ответственность. Это означает, что я все время должна буду знать, где ты. Боюсь, тебе придется с этим согласиться, — добавила она, видя, как он нахмурился. — Кроме того, ты будешь все время занят, так что ты все равно не сможешь шататься без дела. Но уверяю тебя, это будет гораздо лучше, чем то, что ожидает тебя в исправительной школе. Ты будешь сыт и ухожен. У меня многие живут, и им это очень нравится.

— Ладно.

Ответ чересчур быстрый, чтобы быть искренним, подумал Хейдон. Конечно, мальчишка решил, что пойти с мисс Женевьевой Макфейл куда лучше, чем вынести порку и просидеть еще несколько дней в камере. Но, получив теплую одежду и сытно пообедав, он украдет все что можно и сбежит самое позднее завтра. Хейдону хотелось поговорить с ним наедине и заставить его понять, какой великолепный шанс ему представился.

— А его вы можете взять с собой? — Джек кивнул в сторону Хейдона, который удивленно на него посмотрел.

— Я… Боюсь, что нет, — запинаясь, отозвалась Женевьева, ошарашенная неожиданным вопросом.

В ее темных глазах мелькнуло сожаление. Удивительно — ведь она знает, что он убийца, приговоренный к смерти. Едва ли это достойная рекомендация в глазах такой благовоспитанной девушки, как мисс Макфейл.

— Отлично, — заговорил Томпсон, довольный, что Женевьева и Джек пришли к согласию. — Давайте пройдем в мой кабинет и обсудим подробности этого договора. — И он снова пригладил бороду.

Хейдон догадался, что мисс Макфейл добилась освобождения Джека в обмен на определенную мзду начальнику тюрьмы. На ней не было никаких драгоценностей, а ее накидка из дешевой ткани была довольно поношенной. Сколько бы она ни собиралась заплатить за сомнительную привилегию взять под свою ответственность полуголодного, лживого и вороватого подростка, было ясно, что лишних денег у нее нет. Мысль о том, что Джек просто воспользуется ее добрыми намерениями и сбежит, вызывала в нем жалость к ним обоим.

Томпсон уже направился к двери, явно стремясь поскорее завершить сделку.

Но мисс Макфейл колебалась.

— Я пришлю горничную, как только смогу, — сказала она Хейдону. — Вы бы хотели чего-то особенного?

— Не спускайте глаз с этого паренька, пока твердо не убедитесь, что он останется у вас, иначе он сбежит еще до утра.

Ее темные глаза удивленно расширились. Очевидно, она ожидала, что Хейдон попросит что-нибудь вроде виски или какое-нибудь блюдо.

— И еще…

Женевьева терпеливо ожидала продолжения.

— Я бы хотел, чтобы вы верили в мою невиновность. Тюремщик с презрением фыркнул.

— Все убийцы хотят, чтобы их считали невинными младенцами — особенно когда им собираются накинуть петлю на шею.

— Какая вам разница, что я думаю? — спросила Женевьева, не обращая внимания на ухмылку тюремщика.

Хейдон не сводил с нее глаз.

— Не знаю, но это для меня важно. Девушка задумалась.

— К сожалению, мне ничего не известно о вашем деле, сэр. Как я могу судить? — В ее голосе слышались нотки сожаления, словно ей хотелось ответить, что она ему верит.

Хейдон кивнул, внезапно ощутив смертельную усталость.

— Конечно. — Он закрыл глаза.

— Пойдемте, мисс Макфейл, — поторопил Томпсон, с нетерпением ожидавший у двери. — Давайте покончим с делом этого парня.

— Я попрошу горничную приготовить для вас что-нибудь повкуснее, — сказала Женевьева Хейдону, надеясь, что это его утешит.

— Я не голоден.

— Тогда она хотя бы устроит вас поудобнее.

— Отлично. Благодарю вас.

Хейдон чувствовал ее неуверенность, казалось, она хотела сказать ему что-то еще.

Помедлив секунду, Женевьева все-таки вышла из камеры, оставив его проводить последние часы в холодном сумраке.

— Условия соглашения те же самые, я только включил некоторые подробности приговора, — сказал Томпсон, кладя на стол перед Женевьевой лист бумаги. — Уверен, что у вас не возникнет возражений.

Было очевидно, что ему не терпится покончить с формальностями и получить деньги.

— Я в этом не сомневаюсь, — отозвалась Женевьева. — Но я бы подала плохой пример, подписав договор не читая. Прежде чем поставить подпись под документом, всегда следует внимательно прочитать его, — сказала она Джеку и углубилась в чтение.

— Ну, парень, похоже, у тебя сегодня удачный день? — осведомился Томпсон, пытаясь заполнить возникшую паузу.

Джек промолчал.

Женевьева посмотрела на него. Джек не сводил глаз с открытой двери в коридор, где тюремщик Симс ставил грязные миски из-под овсянки на тяжелый деревянный поднос. «Должно быть, строит планы мести, — подумала она. — Ведь этот ужасный человек избил его до полусмерти».

— Когда тебе задают вопрос, нужно отвечать, — мягко упрекнула она мальчишку.

Джек недоуменно заморгал. — Что?

— Вежливые люди говорят не «что», а «прошу прощения», — поправила Женевьева, решив, что к процессу улучшения манер паренька лучше приступить немедленно.

Он посмотрел на нее как на безумную.

— О чем это вы?

— Мистер Томпсон обратился к тебе, — объяснила девушка, решив пока отложить в сторону выяснение разницы между «что» и «прошу прощения».

— Ну и что он сказал? — осведомился Джек, не удостоив взглядом начальника тюрьмы.

«Позже надо будет объяснить ему, что нельзя говорить о присутствующем так, словно его здесь нет», — подумала Женевьева.

— Мистер Томпсон спросил, считаешь ли ты удачей то, что покидаешь это место со мной, — повторила она вопрос начальника тюрьмы.

Джек пожал плечами.

— Все лучше, чем эта куча дерьма.

Седые брови Томпсона взметнулись кверху, а лицо побагровело от возмущения.

— Ах ты, неблагодарный маленький…

— Ты абсолютно прав, Джек, — прервала гневную тираду Женевьева. Ей понравилась откровенность паренька, и она оставила без внимания чересчур колоритный эпитет. — Действительно, всюду лучше, чем здесь. — Улыбнувшись, она продолжила изучение договора.

Джек со скучающим видом развалился на стуле и стал стучать каблуками грязных стоптанных башмаков по изящным резным ножкам.

— Эй, перестань, ты поцарапаешь дерево! — крикнул Томпсон.

— Подумаешь. — Мальчишка снова пожал плечами. — Это всего лишь стул.

— Для тебя это, возможно, всего лишь стул, но он из красного дерева и, да будет тебе известно, стоит больше, чем такой паршивый хулиган, как ты, в состоянии заработать честным трудом за всю жизнь! — фыркнул Томпсон.

Джек демонстративно пнул стул снова.

— Почему бы тебе не подождать в коридоре, Джек? — предложила Женевьева, пытаясь избежать конфликта. — Мы скоро закончим.

Не нуждаясь в дальнейших поощрениях, Джек вышел в коридор и стал беспокойно расхаживать взад-вперед.

— Вы с ним намучаетесь, помяните мое слово, — проворчал Томпсон. — Бьюсь об заклад, он снова начнет воровать и вернется сюда меньше чем через месяц. Советую вам, мисс Макфейл, быть с ним потверже — регулярная порка научит его уму-разуму.

— В мои привычки не входит бить детей, — холодно отозвалась Женевьева.

— Господь учит нас, что детей следует бить, — возразил начальник тюрьмы. — «Кто жалеет розги, ненавидит сына своего, но тот, кто любит сына, усердно его наказывает». Сразу же дайте парню понять, что вы его хозяйка, а если он примется за старое, отошлите его назад ко мне.

— Что он украл?

— Прошу прощения?

— В вашем письме вы упомянули, что мальчик признан виновным в воровстве. Что именно он украл?

Вынув из кармана очки, Томпсон водрузил их на переносицу и открыл лежащую на столе папку.

— Он проник в дом и украл пару ботинок, одеяло, кусок сыра и бутылку виски, — торжественно возвестил он. — Потом его нашли спящим под этим самым одеялом в каретном сарае по соседству. Виски и сыр исчезли, украденные башмаки были у него на ногах, и парень был вдрызг пьян. Не может быть никаких сомнений в его виновности.

— Выходит, за то, что мальчик страдал от голода и холода и не имел приличной обуви, его следует отстегать плетью, заключить в тюрьму и после всего этого отправить в исправительную школу? — в голосе Женевьевы слышалась горечь.

— Мы живем в законопослушном обществе, мисс Макфейл. Где бы мы оказались, если бы каждый, кто голоден и замерз, считал себя вправе заходить в чужой дом или лавку и брать все, что ему нужно?

— Детей нельзя доводить до такого отчаянного состояния, — возразила девушка. — Нам нужны законы, защищающие их от голода, и тогда им не придется красть еду и одежду, чтобы выжить.

— Он не голодал здесь и не умер бы с голоду в исправительной школе, — заметил Томпсон. — Независимо от того, решили бы вы его забрать или нет, арест для него лучший выход. Парень утверждает, что его родители умерли и что у него нет ни дома, ни родственников, которые могли бы его приютить. В исправительной школе у него по крайней мере были бы крыша над головой, одеяло по ночам и еда три раза в день.

— Мальчик не может жить на хлебе и воде. Ну украл он кусок сыра и пару башмаков. Разве это такое уж тяжкое преступление? А мальчика посадили в одну камеру с убийцей. Что касается наших хваленых исправительных школ, — добавила Женевьева, — то детей там всячески оскорбляют и принуждают к рабскому труду. А потом, если им хватает сил это выдержать, их выбрасывают на улицу без всяких средств к существованию и велят отправляться на все четыре стороны. Разумеется, это прямая дорога назад к воровству и проституции.

— К сожалению, мы больше ничего не можем сделать для них, мисс Макфейл, — отозвался начальник тюрьмы. — Надеюсь, рассказав вам о судьбе этого паренька, я сыграл какую-то роль в его спасении. Другие дети, которых я вверил вашему попечению, поживают неплохо, верно?

— Весьма неплохо, — заверила его Женевьева. — Куда лучше, чем в исправительном заведении.

— Не сомневаюсь, вы сделаете все возможное, дабы помочь Джеку вести честную и полезную жизнь. Будем на это надеяться. — Он закрыл папку. — Еще одно нарушение закона, и боюсь, что никто из нас не сможет избавить его от наказания. — Томпсон поднялся из-за стола и выжидающе посмотрел на нее, давая понять, что осталось только завершить сделку.

Убедившись, что в документе все в порядке, Женевьева подписала его, достала из внутреннего кармана накидки деньги и вручила их начальнику тюрьмы.

— Благодарю вас, мисс Макфейл, — улыбнулся Томпсон, быстро пересчитав деньги. — Надеюсь, вы будете довольны нашим договором.

— Несомненно. — Женевьева встала и направилась к двери, собираясь сообщить Джеку, что они уходят.

И застыла как вкопанная.

Собрав грязную посуду в камерах, тюремщик Симс пытался водрузить на плечо тяжелый поднос. Он стоял спиной к Джеку и не видел, как мальчишка тихонько подобрался к нему и снял с пояса кольцо с ключами.

— Что ты, черт побери, делаешь? — заворчал тюремщик, внезапно повернувшись.

— Ничего, — ответил Джек, предусмотрительно шагнув в сторону.

— Расстегни куртку и покажи, что у тебя там, — скомандовал Симс, — пока я не спустил с тебя шкуру.

Женевьеву охватила паника. Если Джек снова попадется на краже, у Томпсона не останется иного выбора, как только отменить их договор. Джека высекут и бросят голодать в камеру, а потом отправят на несколько лет терпеть издевательства в исправительной школе.

— Осторожно, мистер Симс! — громко завизжала Женевьева, и ее крик отозвался эхом в холодных каменных стенах. — Крыса, огромная крыса! Лицо тюремщика побелело от страха.

— Где? — завопил он, неловко переминаясь с ноги на ногу, чтобы не уронить поднос.

— Вот она! — Женевьева ткнула пальцем куда-то в пол у его ног.

Тюремщик с криком подпрыгнул, приземлившись среди грязных мисок.

— Уберите ее от меня! — С трудом поднявшись, тюремщик побежал к Женевьеве, как будто ожидал от нее спасения, но поскользнулся на расплескавшейся каше и влетел прямиком в кабинет Томпсона. Драгоценный стул красного дерева, к счастью, удержал его от падения. Стул, однако, не отделался так дешево.

— Ради бога, Симс, что с вами? — свирепо рявкнул начальник тюрьмы. — Посмотрите, что вы сделали с моим стулом!

— Где она? — спросил тюремщик, озираясь.

— Не знаю, — отозвалась Женевьева, ища внезапно исчезнувшего Джека.

— Не вижу никакой крысы, — спокойно заявил мальчишка, появляясь из тени в углу. — Должно быть, она убежала.

Джек прошел мимо Женевьевы в кабинет начальника тюрьмы.

— Не повезло вашему стулу, — ехидно заметил он, наклонившись, чтобы поднять изуродованный предмет мебели. — Может, его удастся починить?

Когда стул был весьма ненадежно поставлен на три сохранившиеся ножки, ключи Симса уже лежали на полу. Выглядело все так, словно они случайно упали, когда он спасался от крысы.

— Мой стул! — Томпсон чуть не рыдал, удрученно вертя в руках отломившуюся ножку.

— Простите, сэр, — весь трясясь, оправдывался Симс. — Просто я ненавижу крыс.

— Если все в порядке, мы с Джеком, пожалуй, пойдем, — вмешалась Женевьева, стараясь увести парня, пока он не попытался украсть что-нибудь еще.

— Да, конечно, — ответил начальник тюрьмы, разрываясь между желаниями оплакивать погубленный стул и огреть Симса по голове отломавшейся ножкой. — Что касается вас, молодой человек, — добавил он, сурово глядя на Джека и грозя ему ножкой, — советую вам отказаться от преступной жизни и слушаться во всем мисс Макфейл. Один неверный шаг — и вы вернетесь в тюрьму, откуда прямая дорога в исправительную школу.

— Я уверена, что Джек понимает свое положение, — быстро отозвалась Женевьева, опасаясь, что мальчик снова чем-нибудь разозлит начальника. — Всего хорошего. — Она кивнула Томпсону и злополучному Симсу, пытавшемуся очистить униформу от налипшей каши.

Твердо положив руку на плечо Джеку, Женевьева повела его к двери, стараясь не думать о том, зачем ему понадобились ключи тюремщика.

В тюрьме, окутанной сырым и холодным сумраком, было тихо, если не считать приводящих в уныние привычных звуков человеческого горя. Вспышки хриплого кашля перемежались с чьими-то мучительными стонами и жалобными всхлипываниями. Эти звуки были подобны похоронному звону по тем, кто был брошен сюда и забыт всеми, кроме тюремщика Симса, который взял за правило не забывать ни о ком из узников.

С его весьма ограниченной точки зрения, какие бы обстоятельства ни привели за решетку этих мужчин, женщин и детей, это была исключительно их собственная вина. А коль скоро эти отбросы общества были вверены его нежным заботам, он твердо намеревался заставить их расплачиваться за свои преступления каждую минуту. Более того, им следовало понять, что их жалкие жизни в руках у него, Симса. А глупый и безвольный Томпсон тут вовсе ни при чем. Будь Симс честен с самим собой, что с ним случалось крайне редко, он был бы вынужден признать, что испытывает наслаждение, мучая своих подопечных. Это являлось одной из немногих привилегий должности тюремного надзирателя.

Желание в очередной раз убедить себя и свои жертвы в своей безграничной власти привело Симса в камеру Хейдона вскоре после того, как Томпсон удалился в свои апартаменты, все еще оплакивая гибель любимого стула. Между тюремщиком и заключенным оставался один нерешенный вопрос, и Симс не намеревался об этом забывать, тем более что его светлость должны были завтра повесить. Этот грязный убийца осмелился поднять на него руку, и, хотя Симс успел несколько раз здорово его огреть, прежде чем проклятый мальчишка прыгнул на него сзади, дело отнюдь не было закончено. Настроение тюремщика ни в коей мере не улучшила история с крысой. Да еще этот несчастный стул! Унижение, которое Симс вытерпел, только подогревало желание как следует отдубасить этого убийцу, тем более что тот не в состоянии дать сдачу.

Открыв узкое окошко в двери, Симс заглянул внутрь. В камере было темно, если не считать лунного света, проникавшего сквозь железные решетки окна. Угол, где лежал матрас, оставшийся от сломанной койки, был темен. Симса охватила ярость. Его светлость дорого ему заплатит! Мускулы тюремщика напряглись в предвкушении расправы, и он внимательно всмотрелся в темноту.

Камера была пуста.

— Что за черт!

Симс стал искать кольцо с ключами, одновременно схватившись за ручку двери. К его изумлению, тяжелая дубовая панель открылась без всякого ключа. Сорвав со стены горящую лампу, тюремщик шагнул в камеру. Некоторое время он стоял, дико озираясь и вглядываясь в темные углы, словно ожидая, что заключенный спрятался под обломками койки.