— В безопасности.

— Возьми меня, Коннор, возьми меня вместо нее, — предложил Ронин, ошеломив Гримма этими словами.

— Тебя, старик! — сплюнул Коннор. — Ты больше никому не угрожаешь — мы позаботились об этом много лет назад. У тебя больше не будет сыновей. Теперь он, — он указал на Гримма, — стал самой большой нашей проблемой. Наши шпионы донесли, что он последний живой берсерк, и женщина, которая, возможно, беременна — его подруга.

— Чего ты от меня хочешь? — спокойно спросил Гримм.

— Твою жизнь, — просто ответил Маккейн. — Увидеть, как умрет последний Макиллих, — предел моих мечтаний.

— Мы не такие чудовища, за каких вы нас принимаете, — сердито глянул на вождя Маккейнов Ронин.

— Вы — язычники. Богохульники и проклятье для единственной истинной веры…

— Не тебе судить! — воскликнул Ронин.

— И не думай спорить со мной о Слове Божьем, Макиллих. Голос Сатаны не собьет меня с Пути Господнего.

Губа Ронина в злобе втянулась.

— Когда кто-то думает, что знает пути Господни лучше, чем сам Бог, тогда умирают сотни…

— Освободи Джиллиан, и получишь мою жизнь, — перебил его Гримм. — Но она должна уйти свободно. Ты передашь ее, — Гримм посмотрел на Ронина, — моему отцу.

Он попытался поймать взгляд Ронина, которого назвал своим отцом, но не смог этого сделать.

— Я не для того нашел тебя, чтобы снова потерять, — хрипло пробормотал Ронин.

— Какое трогательное воссоединение, — сухо заметил Коннор. — Но ты его потеряешь. И, если ты хочешь получить ее, Гаврэл Макиллих — последний из берсерков — освободи ее сам. Она там, — он кивнул на Вотанов провал. — В пещерах.

В ужасе Гримм окинул взором зазубренный склон утеса.

— Где именно?

При мысли о Джиллиан, бродящей в темноте, окруженной опасностями, о которых она даже не подозревает, его душу наполнил ужас: там ведь заваленные туннели, каменные осыпи, опасные провалы…

— Сам найди ее.

— Откуда мне знать, что это не ловушка? — угрожающе засверкали глаза Гримма.

— Да ниоткуда, — безучастно ответил Маккейн. — Но если она там, там очень темно и много опасных пропастей. Кроме того, что я выигрываю, посылая тебя в пещеры?

— Их можно заминировать и подорвать, — сухо заметил Гримм.

— Тогда тебе лучше поскорее вывести ее оттуда, Макиллих, — провоцировал его Маккейн.

Ронин покачал головой.

— Нам нужны доказательства того, что она там. И что жива.

Коннор подозвал гонца и что-то прошептал ему на ухо.

Спустя некоторое время доказательство было предоставлено. Густой воздух долины прорезался пронзительным криком Джиллиан.

Ронин молча наблюдал, как Гримм взбирается по каменистой тропе к Вотанову провалу.

Бальдур находился в самой гуще воинов, скрываясь под плотным плащом, чтобы Маккейны не поняли, что в живых оставался еще один неженатый берсерк. Ронин настоял, чтобы тот не выдавал себя, пока это не понадобится для спасения их жизней.

С различных позиций оба брата восхищались юношей, взбирающимся на утес. Оставив Оккама внизу, Гримм карабкался по отвесному склону утеса с мастерством и легкостью, свидетельствовавшими о сверхъестественном совершенстве берсерка. После стольких лет утаивания своей истинной природы теперь он щеголял перед врагом своим превосходством. Он был воином-зверем, рожденным, чтобы жить и не погибать. Когда Гримм достиг вершины утеса и исчез за его кромкой, оба клана построили коней в боевые порядки, глядя в разделявшее их пространство с такой осязаемой ненавистью, что та висела в воздухе, густая и угнетающая, как дым, заполнивший эту долину пятнадцать лет назад.

Пока Джиллиан и Гримм — или, не дай Бог, один из Маккейнов — не появятся на краю утеса, ни одна сторона не двинется с места. Маккейны пришли в Тулут не для того, чтобы терять воинов своего клана; они пришли взять Гаврэла и уничтожить последнего из берсерков.

Макиллихи не двигались из-за страха за Джиллиан.

Время тянулось мучительно медленно.

Гримм молча вошел в туннель. Инстинкт подталкивал его громко позвать Джиллиан, но это лишь предупредило бы того, кто удерживает ее, о его присутствии. Воспоминание об ужасном крике холодило его кровь и заставляло ее вскипать, взывая к мщению.

Гримм стал медленно пробираться по туннелю, крадучись, как рысь, и принюхиваясь, как волк. Все его звериные инстинкты пробудились с холодной, хищной остротой. Где-то горели факелы; запах не оставлял никакого сомнения в этом. И Гримм пошел на запах по извилистым коридорам, вытянув руки в темноту. Хотя в пещерах царила кромешная тьма, обостренное зрение позволяло ему различать препятствия. Обходя глубокие ямы и пригибаясь под осыпающимися потолками, он брел по заплесневелым туннелям, следуя на запах.

Обогнув поворот, где туннель открывался в длинный прямой коридор, он увидел Джиллиан — ее золотые волосы тускло поблескивали в свете факела.

— Стой, где стоишь! — предостерег Рэмси Логан. — Или она умрет.

Это была картина из его худших кошмаров. Рэмси Логан держал Джиллиан в конце туннеля. Она была связана, во рту ее торчал кляп. На ней был тартан Маккейнов, и, увидев его, Гримм пришел в ярость. Вопрос, кто раздел и вновь одел ее, терзал его невыносимо. Гримм быстро оценил ее состояние, убедившись в отсутствии крови и видимых следов ранения. Клинок, который Логан держал у ее шеи, не порезал нежной кожи. Пока что.

— Рэмси Логан, — улыбнулся Гримм леденящей улыбкой.

— Ты не удивился, когда увидел меня, а, Родерик? Или мне следует называть тебя Макиллихом? — выплюнул Рэмси это имя, словно вдруг обнаружил на языке какую-то мерзость.

— Нет, не могу сказать, что удивился.

Гримм тихо подвинулся ближе.

— Я всегда знал, что ты за человек.

— Я сказал тебе остановиться, ублюдок. Я убью ее, не задумываясь.

— И что ты будешь делать потом? — возразил Гримм, но остановился. — Тебе ни за что не удастся уйти отсюда, так чего же ты добьешься, убив Джиллиан?

— Получу удовольствие, избавив мир от будущих чудовищ — Макиллихов. И, если я не выйду отсюда, Маккейны уничтожат тебя, когда выйдешь ты.

— Отпусти ее. Освободи ее, и можешь взять меня, — предложил Гримм.

Джиллиан стала вырываться из крепкой хватки Рэмси, давая понять, что такое предложение ее не устраивает.

— Боюсь, я не могу этого сделать, Макиллих.

Гримм ничего не сказал, но взгляд его кровожадно загорелся. Их разделяли ярдов двадцать, и Гримм подумал, сможет ли неистовствующий берсерк преодолеть их и освободить Джиллиан, прежде чем Рэмси успеет сделать движение ножом.

Слишком рискованно, и, видимо, Рэмси рассчитывал, что это удержит его. Но что-то здесь не так. На что надеется Логан? Рэмси знал, что, если он убьет Джиллиан, Гримм превратится в берсерка и разорвет его на куски. Что замышляет Логан? И, стараясь выиграть драгоценные минуты, Гримм начал задавать вопросы:

— Почему ты это делаешь, Логан? Знаю, что в прошлом у нас были стычки, но не столь же значительные!

— Это не имеет никакого отношения к нашим стычкам и к тому, кто ты есть, — презрительно произнес Рэмси. — Ты не человек, Макиллих.

Гримм закрыл глаза, не желая видеть того ужаса, который, как он был уверен, появился на лице Джиллиан.

— Когда ты догадался?

Поддерживая разговор с Рэмси, он сможет догадаться, чего хотел этот ублюдок. Если понадобится пожертвовать жизнью, чтобы обеспечить безопасность Джиллиан, он умрет с радостью. Но, если Рэмси собирается убить их обоих, Гримм умрет, сражаясь за свою любовь.

— Я догадался об этом в тот день, когда ты убил рысь. Я стоял за деревьями и видел тебя после превращения. Хэтчард назвал тебя настоящим именем. — И Рэмси от отвращения замотал головой. — Все эти годы при дворе я ни о чем не догадывался. О, я знал, кто такой Гаврэл Макиллих — черт возьми, думаю, все об этом знают, кроме этой твоей милой сучки.

И он рассмеялся, когда Гримм окаменел.

— Спокойно, а то порежу!

— Значит, это не ты пытался меня травить?

Гримм медленно продвинулся вперед — так грациозно, что даже незаметно было, что он двигается. Рэмси громко захохотал.

— Задумано было неплохо. Да, это я пытался тебя отравить, черт возьми! Даже это обернулось против меня самого; ты каким-то образом подсунул яд мне самому. Но тогда я не знал, что ты берсерк, иначе я не терял бы времени даром.

Гримм поморщился. То, чего он так боялся, произошло, но лицо Джиллиан было повернуто в сторону, прочь от ножа, и выражения ее лица нельзя было разобрать.

— Нет, — продолжал Рэмси. — Я не имел представления о том, что ты берсерк. Мне просто хотелось вывести тебя из игры — как претендента на руку Джиллиан. Видишь ли, мне нужна эта девушка.

— Я был прав. Тебе нужно ее приданое!

— Но ты не знаешь и половины правды. Я в такой глубокой кабале перед Кэмпбеллом, что у него теперь документы на всю мою землю. В прошлом Логаны шли в наемники, но в последнее время не было хороших войн. Знаешь, когда в последний раз мы нанимались воинами? Перестань двигаться! — заревел он.

— Когда? — спокойно спросил Гримм.

— Пятнадцать лет назад. К Маккейнам, ублюдок. И пятнадцать лет назад Гаврэл Макиллих убил моих отца и братьев.

Гримм этого не знал. О той битве у него сохранились довольно смутные воспоминания, — ведь это было его первое неистовство берсерка.

— В справедливом поединке. И если ваш клан нанимался, то они воевали даже не за то, чтобы отстоять себя, а убивали за звонкую монету. Они пришли в Тулут, чтобы напасть на мой дом и убивать моих людей…

— Вы не люди. Вы не человеческой породы!

— Джиллиан не имеет к этому никакого отношения. Отпусти ее! Тебе ведь нужен я?

— Она имеет к этому отношение, если вынашивает ребенка, Макиллих. Она клянется, что это не так, но, думаю, я подержу ее здесь, просто, чтобы убедиться в этом. Маккейны многое рассказали мне о вас, чудовищах. Я знаю, что мальчики рождаются берсерками, но превращение происходит, когда они взрослеют. Если из ее утробы появится мальчик, он умрет. Если девочка, как знать, может, я позволю ей жить. Из нее могла бы получиться забавная игрушка.

Гримму наконец удалось мельком увидеть лицо Джиллиан. Оно превратилось в маску ужаса. Итак, правда всплыла. Теперь она все знала, и это было концом. Страх и отвращение, виденные им в кошмарах, все-таки зародились в ее душе. Боевой дух почти покинул Гримма, как только он это увидел, и это точно случилось бы, если бы она не была в опасности. Возможно, он умрет — ведь душа его уже умерла. Но не Джиллиан — она должна жить!

— Она не беременна, Рэмси.

«Не беременна?». В его голове вспыли воспоминания о внезапной тошноте в избушке. Конечно, Рэмси не мог знать, но от самой возможности того, что Джиллиан носит его ребенка, по телу Гримма пробежала первобытная дрожь ликования. Необходимость защитить ее, уже всепоглощающая, стала единственным, на чем сейчас было сосредоточено все его сознание. Возможно, Рэмси и одержит верх, но все существо Гримма отказывалось уступать ему победу.

— Как будто ты сказал бы мне правду! — насмехался над ним Логан. — Есть только один способ выяснить это. Кроме того, беременна ли она, идя нет, она все равно со мной обвенчается. Мне нужно золото, которое она принесет как приданое. С этим золотом и с тем, что заплатят мне Маккейны, мне никогда больше не придется беспокоиться о деньгах. Не волнуйся, я оставлю ее в живых. Пока она дышит, Джибролтар сделает все, чтобы она была счастлива, а это означает бесконечный поток денег.

— Ты, сукин сын, а ну отпусти ее!

— Она тебе нужна? Иди и возьми ее, — провоцировал его Рэмси.

Гримм шагнул вперед, оценивая расстояние. В этот момент Рэмси слегка повел рукой, и лезвие прорезало кожу Джиллиан. На землю упали малиновые капельки крови.

И кипящий гневом берсерк вырвался наружу.

Гримм еще думал о том, зачем Рэмси спровоцировал появление берсерка, когда инстинкт бросил его вперед. Он сам подумывал о том, чтобы порезать себя и вызвать неистовство, а тут Рэмси помог ему. Один прыжок перенес его на десять шагов вперед. Гримм попытался остановиться, почувствовав неизвестную ловушку, но пол пещеры исчез под его ногами, и он полетел в бездну, которой здесь не было, когда он играл в этой пещере мальчиком, — бездну, достаточно глубокую, чтобы убить даже берсерка.

— Скатертью дорожка, ублюдок, — молвил Рэмси с улыбкой и, подняв над зияющей ямой факел, заглянул настолько глубоко, насколько позволяло пламя. Даже через пять минут не послышалось никакого звука. Когда он выбирал эту ловушку, то бросал камни в бездну, чтобы проверить глубину. Ни один из камней не произвел ни звука — так глубоко было отверстие, разверзшееся в самые недра земли. Если Гримма не порвало на куски о пористую лаву, то уж падение с такой высоты обязательно раздробит ему все кости. Обходя яму, Рэмси потащил Джиллиан за собой…

— Дело сделано! — закричал Рэмси Логан. — Маккейны! — зарычал он.

Он встал на край Вотанова провала, поднял руки и издал победный клич, который моментально подхватили все Маккейны. Долина огласилась торжествующим ревом. В буйном веселье Рэмси развязал руки Джиллиан, вынул у нее изо рта кляп и впился в ее губы грубым поцелуем победителя. Джиллиан на миг оцепенела от отвращения, затем стала вырываться. Озлобившись от оказываемого сопротивления, Рэмси оттолкнул ее, и Джиллиан упала на колени.

— Вставай, глупая сучка! — закричал Рэмси, пиная ее ногой. — Я сказал, вставай! — заорал он, когда Джиллиан скорчилась от его удара. — Ты мне все равно сейчас не нужна, — пробормотал он, глядя сверху вниз на долину, которая скоро станет его домом. И в этой долине его славословили — он одержал великую победу! И он снова помахал рукой, окрыленный удавшимся убийством.

Рэмси Логан единолично справился с берсерком! Его имя будет жить в легендах. Пропасть была такой глубокой, что даже ни один из чудовищ Одина не смог бы выжить после падения в нее. Он тщательно прикрыл ее пучками веток, затем засыпал сверху каменной пылью. «Блестяще», — похвалил он сам себя.

— Блестяще, — поделился Рэмси с ночью радостью.

За спиной Рэмси заморгал глазами Гримм, пытаясь развеять красную дымку кровожадности. Часть его сознания, потерявшаяся, как казалось, в бесконечном коридоре, напомнила ему, что он хотел напасть на мужчину, стоявшего у свернувшейся калачиком женщины, а не на саму женщину. Эта женщина была для него всем в этом мире. И, прыгая, он должен быть осторожен, очень осторожен, — ибо даже прикосновение берсерка к ней могло убить ее. Легкое касание руки могло раздробить ей челюсть, простая ласка могла сломать ей ребра…

Всадникам в долине, слушавшим победный клич Рэмси Логана, показалось, что это существо вырвалось из самой ночи, причем с такой скоростью, что невозможно было определить, что же это такое появилось из темноты. Размытое пятно пронеслось по воздуху, схватило Рэмси Логана за волосы и аккуратно отрезало ему голову — прежде, чем кто-либо успел выкрикнуть предостережение.

Поскольку Джиллиан лежала на земле, собравшиеся внизу не могли видеть, как она перекатилась, напуганная тихим свистящим звуком клинка, рассекающего воздух и рвущегося к шее Рэмси. Но существо на утесах увидело ее движение, и теперь оно ожидало ее приговора, заранее смирившись с ним.

«Невозможно было бы предстать перед Джиллиан в худшем виде», — понял зверь. Над ней высился берсерк с пылающими глазами — в синяках и крови от падения, резко остановленного зазубренным выступом, держа в руке отрезанную голову Рэмси Логана, он смотрел на нее, огромными глотками закачивал в грудь воздух, и ждал. Закричит? Плюнет в него, зашипит и отречется? Джиллиан Сент-Клэр была всем, чего он желал в жизни, и, дожидаясь, когда она закричит от ужаса, он почувствовал, как что-то в его душе пытается умереть.

Но берсерк не уступал так легко. Его дикое естество поднялось в Гримме в полный рост и смотрело на Джиллиан ранимыми, ледяной голубизны глазами, безмолвно умоляя о любви.

Джиллиан медленно подняла голову и долго молча смотрела на него. Затем она села и запрокинула голову, широко раскрыв глаза.

Берсерк!

Правда, которую он так упорно пытался утаить, встала между ними во всей своей мощи.

И хотя Джиллиан уже знала, кем был Гримм, его вид на какое-то мгновение парализовал ее. Одно дело — знать, что любимый человек является берсерком, и совсем другое — увидеть это собственными глазами. Он смотрел на нее с таким нечеловеческим выражением, что, не загляни она глубоко в его глаза, то, возможно, не увидела бы в нем ничего от ее Гримма. Но там, в мерцавших на самом дне голубых огоньках, Джиллиан увидела такую любовь, что ее душа затрепетала. И она улыбнулась сквозь слезы.

Возглас неверия вырвался у него криком раненого зверя.

И Джиллиан подарила ему самую ослепительную улыбку, на которую была способна, и приложила его кулак к своей груди.

— И дочь обвенчалась с царем-львом, — отчетливо произнесла она.

Тень изумления скользнула по лицу воина, его голубые глаза широко раскрылись, и он уставился на девушку в ошеломленном молчании.

— Я люблю тебя, Гаврэл Макиллих.

Когда он улыбнулся, его лицо пылало любовью. Запрокинув голову, он закричал небу о своей радости.

14 декабря 1515 года из долины Тулут не вышел живым ни один Маккейн.