Глава 30

Джиллиан не могла сдержать улыбки. Было почти невозможно не улыбаться, ощущая настолько сильное радостное возбуждение. То, как Гримму удавалось выглядеть таким хмурым, было выше ее понимания.

Она мельком взглянула на него и почти пожалела об этом — ведь везде, куда ни кинь взгляд, происходило что-то восхитительное, а Гримм выглядел ужасно жалким, и это действовало на нее угнетающе. Джиллиан понимала, что ей следовало бы больше сочувствовать его бедственному положению, но трудно было сострадать ему, когда вся его семья была вне себя от радости, что он вернулся в отчий дом. И какой великолепный дом!

«Гаврэл», — поправила она себя. Вместо того чтобы после обмена приветствиями с отцом жестом подозвать ее, он сам прибежал за ней, чтобы они смогли подъехать вместе. Окруженный ликующей толпой, он объяснил ей, что, когда он много лет назад покидал Тулут, он принял новое имя. Его настоящим именем, хотя он настаивал, чтобы она продолжала называть его Гриммом, было Гаврэл Родерик Икарэс Макиллих.

Она мечтательно вздохнула. Джиллиан Аланна Макиллих. На слух это было какое-то нагромождение благозвучно перекатывающихся звуков «л». У нее не было сомнений в том, что Гримм женится на ней, как только они устроятся.

Гримм сжал ее руку и шепнул ее имя, чтобы привлечь ее внимание.

— Джиллиан, где бы ты сейчас ни была, вернись. Бальдур покажет нам наши покои, и тебя обогреют и накормят.

— О, я чувствую себя намного лучше, Гримм, — рассеянно отозвалась она, восхищаясь прекрасной скульптурой, украшавшей зал.

Под руку с Гриммом она бодро шла за Бальдуром и стайкой служанок.

— Замок такой огромный — дух захватывает. Как он мог тебе показаться темным и жутким?

Гримм угрюмо глянул на нее.

— Не имею ни малейшего понятия, — пробормотал он.

— Вот твоя комната, Гаврэл… — начал Бальдур.

— Гримм.

— Парень, — Бальдур посмотрел на него в упор. — А Мэри покажет Джиллиан ее комнату, — подчеркнуто выразительно сказал он.

— Что?

На какое-то мгновение Гримм опешил. Теперь, когда Джиллиан принадлежала ему, как мог он провести ночь без нее?

— Ее комнату, — Бальдур раздраженно взмахнул, рукой. — А здесь — твоя.

Он резко повернулся к миниатюрной служанке.

— А Мэри покажет Джиллиан ее комнату.

В его голубых глазах заблестел холодный вызов.

— Я сам провожу Джиллиан в ее комнату, — недовольно молвил Гримм после напряженной паузы.

— Пожалуйста, парень, но только если выйдешь из нее. Вы не женаты, так что не думай, что сможешь вести себя по-прежнему.

Джиллиан покраснела.

— Это к тебе не относится, девушка, — поспешил заверить ее Бальдур. — Я вижу, ты порядочная леди, но этот мальчик крутится вокруг тебя, как козел вокруг капусты, и это всем видно. Если он ищет радостей супружества, то должен обвенчаться с тобой. Без венчания никакого блаженства он не получит.

Гримм тоже покраснел.

— Достаточно, Бальдур.

Бальдур выгнул дугой бровь и нахмурился.

— И попытайся быть чуточку любезнее со своим отцом, парень. В конце концов, этот человек дал тебе жизнь.

С этими словами он повернулся и шумно прошествовал в коридор, гордо неся приподнятый подбородок, похожий на нос корабля, разбивающий волны.

Гримм подождал, пока Бальдур скроется из виду, затем расспросил у служанки, куда идти.

— Я проведу Джиллиан в ее покои, — сообщил он похожей на фею Мэри. — А стайке служанок он велел: — Позаботьтесь, чтобы у нас была горячая ванна и… — он озабоченно взглянул на Джиллиан. — Какую еду вытерпит твой желудок, девочка?

«Какую угодно», — подумала Джиллиан. Она так проголодалась!

— Всего, и побольше, — лаконично ответила она.

Гримм улыбнулся и, закончив давать распоряжения служанкам, повел Джиллиан в ее комнату.

Когда они вошли в комнату, Джиллиан восторженно вздохнула. Ее покои были столь же роскошно обставлены, как и весь Мальдебанн. В западной стене спальни красовались четыре высоких окна, в которые можно было любоваться солнцем, садящимся за горами. Полы устилали снежно-белые овечьи шкуры. Кровать была вырезана из полированной вишни, начищенной до блеска, и накрыта балдахином из легкого льняного полотна. В огромном камине весело горел огонь.

— Как ты себя чувствуешь, Джиллиан?

Гримм закрыл дверь и притянул Джиллиан к себе.

— Сейчас намного лучше, — заверила она.

— Знаю, все это, должно быть, довольно ужасно…

Но Джиллиан поцеловала его, не давая ему договорить. Гримм, казалось, был потрясен этим, затем он ответил на ее поцелуй так пылко, что у нее от предвкушения блаженства подогнулись ноги, и она вся отдалась этому поцелую, продлевая его, насколько было возможно, стараясь передать через храбрость и любовь, — ибо она подозревала, что они скоро понадобятся ее возлюбленному. Но вскоре она позабыла о благородных намерениях — между ними вспыхнула страсть.

Резкий стук в доверь мгновенно отрезвил их.

Гримм отстранился и подошел к двери, и совсем не удивился, обнаружив стоявшего на пороге Бальдура.

— Забыл сказать тебе, парень, ужин у нас в восемь, — промолвил Бальдур, заглядывая ему за спину. — Он целовал тебя, девушка? Ты только скажи, и я его проучу.

Гримм молча запер дверь. Бальдур за дверью вздохнул так громко, что Джиллиан чуть не рассмеялась.

Когда Гримм снова подошел к ней, она внимательно взглянула на него. Напряжение дня, очевидно, сильно подействовало на него: даже его обычно гордые плечи казались сутулыми. Когда же она представила себе, через что ему пришлось пройти за последние несколько часов, то пришла в ужас.

И сейчас он заботился о ней, когда самому, вероятно, очень хотелось бы побыть наедине с собой, чтобы разобраться с потрясениями, которые выпали ему в этот день.

— Гримм, — провела она легонько рукой по его щеке, — если не возражаешь, я могла бы немного отдохнуть, прежде чем встречаться с кем-либо еще. Может, мне можно будет пообедать сегодня в своей комнате, а завтра познакомиться с замком?

Она не ошиблась. В выражении его лица отразилась смесь тревоги и облегчения.

— Ты уверена, что хочешь побыть одна? Уверена, что чувствуешь себя достаточно хорошо?

— Гримм, я чувствую себя удивительно. Не имеет значения, что было со мной этим утром, — все прошло. Сейчас мне бы хотелось просто расслабиться, подольше полежать в ванной и поспать. Подозреваю, здесь есть такие люди и места, с которыми ты хотел бы возобновить знакомство.

— Ты удивительная! Ты знаешь об этом, девочка?

Проведя рукой по ее волосам, Гримм отвел выбившуюся прядь за ухо.

— Я люблю тебя, Гримм Родерик, — прочувствованно сказала Джиллиан. — Ступай и встреться со своими людьми, и осмотри свой дом. Не торопись. Я всегда буду тебе рада.

— Чем я заслужил тебя? — вырвались у него слова.

Джиллиан слегка прикоснулась губами к его щеке.

— Я все время задаю себе этот же вопрос.

— Я хочу быть с тобой сегодня, Джиллиан. Мне это необходимо.

— Я оставлю дверь незапертой.

И она подарила ему ослепительную улыбку, обещающую ему весь мир, — если только он придет.

Гримм бросил на нее нежный взгляд и вышел.

— Пойди к нему. Я не могу сам этого сделать, настоятельно попросил брата Ронин.

Оба мужчины смотрели через окно на Гримма, сидящего на валу, окружающем замок, и глядящего на деревню. Наступила ночь, и крохотные огоньки окон мерцали, как отражения звезд, усеявших небо. Замок был сооружен так, чтобы с него открывался вид на всю деревню. По его периметру проходила широкая каменная терраса, спускающаяся уступами к крепостным стенам. Терраса была окружена валом такой высоты, что, стоя на нем, можно было смотреть прямо на долину. Гримм в одиночестве сидел на стене вот уже несколько часов, переводя взгляд то на замок за спиной, то на долину внизу.

— Что бы ты хотел, чтобы, я ему сказал? — проворчал Бальдур. — Он твой сын, Ронин. И тебе когда-нибудь придется поговорить с ним.

— Он меня ненавидит.

— Значит, поговори с ним и постарайся помочь ему преодолеть эту ненависть.

— Это не так просто! — раздраженно бросил Ронин, но в его голубых глазах Бальдур увидел страх. Страх того, что в результате разговора с сыном Ронин может снова потерять его.

Бальдур вздохнул:

— Я попробую, Ронин.

Гримм наблюдал за долиной, готовившейся к ночи. Жители начали зажигать свечи и закрывать ставни, и до него доносились голоса родителей, зовущих детей в уютные домики, и фермеров, загоняющих на ночь скот. Картина покоя и гармонии. Он несколько раз поглядывал через плечо, но там из темных углов не косилась на него ни одна химера. «Возможно, — подумал он, — в четырнадцать у меня было слишком живое воображение». Возможно, что за те годы, пока он был в бегах и скрывался, его тогдашние ощущения извратились настолько, что все стало казаться пустым и разоренным, даже прошлое, некогда такое яркое. Его жизнь так резко изменилась в тот роковой день, что воспоминания вполне могли стать ложными.

Он действительно забыл, как на самом деле выглядит Тулут. Возможно, он забыл, что замок никогда не был по-настоящему грозным. Но как быть с отцом? Он собственными глазами видел, как тот припал к телу матери. Неужели он от потрясения и горя неверно истолковал и это событие? Как только эта возможность оформилась в его сознании, Гримм принялся изучать ее со всех сторон, и его замешательство возрастало.

Ранним утром он застал своего отца в южном саду, когда Джолин, по своему обыкновению, прохаживалась по территории замка, приветствуя зарождающийся день. Сам он шел к Аррону, чтобы отправиться с ним на рыбалку. Сцена мучительно запечатлелась в его памяти: избитая Джолин, лицо — сплошной синяк, склонившийся над ней рычащий Ронин, повсюду кровь, и в руке отца тот проклятый изобличающий нож.

— Красиво, да? — голос Бальдура прервал его внутреннюю борьбу.

— Да, — отозвался Гримм, слегка удивившись его появлению. — Такого я не помню, Бальдур.

Старик успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Это потому, что так было не всегда. За последние годы, благодаря стараниям твоего отца, Тулут сильно разросся.

— Только подумать, я и тебя не помню, — задумчиво произнес Гримм. — Я знал тебя, когда был маленьким?

— Нет. Большую часть жизни я провел в скитаниях. Дважды я посещал Мальдебанн, когда ты был маленьким, но лишь ненадолго. Шесть месяцев назад корабль, на котором я плыл, разбился в шторм, и меня выкинуло на берег старушки Олбани. И я решил: это значит, что пора проверить, что осталось от моего клана. Я старший брат твоего отца, но мне очень хотелось посмотреть мир, так что я силой заставил Ронина стать лэрдом, и, надо признать, лэрд из него получился неплохой.

Гримм нахмурился.

— Это спорный вопрос.

— Не будь так жесток к Ронину, парень. Он ничего так не желал, как твоего возвращения домой. Быть может, твои воспоминания о нем столь же искажены, как и твои воспоминания о Тулуте.

— Может быть, — неохотно признал Гримм. — Но, быть может, и нет.

— Дай ему шанс, это все, о чем я прошу. Постарайся узнать его снова и составь свежее суждение. Случалось, что у него не было времени объяснить тебе кое-что. Позволь ему рассказать тебе обо всем.

Гримм стряхнул его руку с плеча.

— Достаточно, Бальдур. Оставь меня в покое.

— Обещай мне, что дашь ему шанс поговорить с тобой, парень, — настаивал Бальдур, не устрашившись резкости тона Гримма.

— Я ведь еще не уехал, так?

Бальдур склонил голову и удалился.

— Недолго же это длилось, — высказался Ронин.

— Я проговорил свою роль. Теперь твоя очередь, — проворчал Бальдур.

— Завтра.

Бальдур бросил на него свирепый взгляд.

— Ты же знаешь, что глупо говорить о чем-либо с уставшими людьми, а парень, должно быть, изнурен, Бальдур.

— Берсерки устают только после неистовства, — сухо заметил Бальдур.

— Перестань строить из себя старшего брата, — огрызнулся Ронин.

— Ну что ж, тогда ты перестань вести себя, как младший брат.

Две пары ледяной голубизны глаз сцепились в безмолвном поединке, и Бальдур, наконец, пожал плечами.

— Если ты не хочешь решать эту проблему, тогда займись другой. Мэри подслушала, как Джиллиан говорила парню, что оставит дверь незапертой. Если мы не придумаем чего-нибудь, этот твой парень будет вкушать удовольствия, не платя за них.

— Но он уже вкусил их. Мы знаем это.

— Это ничего не меняет. И лишение этих удовольствий, быть может, подстегнет его поскорее обвенчаться с ней.

— И что ты предлагаешь? Запереть ее в башне? Мальчик — берсерк, и он обойдет все преграды.

Бальдур задумался на мгновение, затем усмехнулся:

— Он не обойдет справедливого негодования, не так ли?

Было уже за полночь, когда Гримм торопливо шел по коридору к спальне Джиллиан. Мэри заверила его, что Джиллиан провела вечер спокойно, без новых приступов болезни. «Поела, как проголодавшаяся женщина», — сообщила служанка-фея.

Его губы сложились в настоящую улыбку, что случалось всякий раз, когда он думал о Джиллиан. Ему нужно было прикоснуться к ней, сказать ей, что он хочет жениться на ней, если та все еще намерена взять его в мужья. Ему очень хотелось довериться ей. У нее был логический склад ума; возможно, она поможет ему понять то, в чем он никак не мог разобраться, потому что был слишком близок ко всем этим вопросам. Гримм твердо стоял на своей прежней позиции: она никогда не должна узнать, кто он на самом деле, но он мог бы, не выдавая своей тайны, поговорить с ней о многом из того, что произошло пятнадцать лет назад, — или казалось ему, что произошло. Ускоряя шаг, он повернул в коридор, ведущий в ее покои, и почти бегом завернул за угол.

И резко остановился, когда заметил Бальдура, энергично замазывавшего трещину в стене смесью глины и битого камня.

— Что ты тут делаешь? — негодующе насупился Гримм. — Среди ночи.

Бальдур невинно пожал плечами.

— Уход за замком — круглосуточная работа. К счастью, мне больше не требуется много сна. Но, подумать только, что ты здесь делаешь? Твоя комната в той стороне, — и он повел кельмой с раствором в противоположном направлении, — это на тот случай, если ты забыл. Ты ведь не собирался опозорить невинную юную девушку, нет?

На челюстях Гримма заиграли желваки.

— Верно. Должно быть, не там повернул.

— Ну, тогда разворачивайся, парень. Похоже, я проработаю с этой стеной всю ночь, — проговорил он безучастно. — Всю ночь!

Через двадцать минут из двери высунулась голова Джиллиан.

— Бальдур!

Поправив накидку на плечах, она раздраженно уставилась на него.

Бальдур усмехнулся. Раскрасневшаяся от сна, девушка была прекрасна, и она явно намеревалась прокрасться в комнату Гримма.

— Тебе что-то нужно, девочка?

— Что вы, ради Бога, здесь делаете?

Бальдур предоставил ей такое же неубедительное оправдание, как несколько минут назад Гримму, и продолжил усердно замазывать стену.

— О, — робко произнесла девушка.

— Хочешь, чтобы я проводил тебя в кухню, девочка? Может, устроить тебе небольшую экскурсию по замку? Обычно я не сплю всю ночь, а сегодня у меня только одно дело — замазать здесь стену. Маленькие трещинки между камнями могут в мгновенье ока превратиться в большие трещины, если их не заделать.

— Нет, нет, — отмахнулась Джиллиан. — Просто услышала шум и решила посмотреть, что это.

И, пожелав ему доброй ночи, она вернулась в свою комнату.

После того как дверь за ней закрылась, Бальдур потер глаза. Бог свидетель, эта проклятая ночка будет длинной.

Высоко над Тулутом собрались мужчины. Двое из них отделились от основной группы и двинулись к обрыву, тихо разговаривая.

— Засада не удалась, Коннор. Какого черта ты послал за берсерком всего два десятка человек?

— Потому что ты сказал, что он, возможно, возвращается в Тулут, — огрызнулся Коннор. — Мы не хотели потерять слишком многих, они могли бы понадобиться позже. Кроме того, сколько бочонков нашего черного пороха ты сам растратил, и все зря?

Рэмси Логан нахмурился.

— Я не продумал все как следует. В следующий раз он не уйдет.

— Логан, если ты убьешь Гаврэла Макиллиха, тебе хватит золота до конца твоих дней. Мы пытались сделать это многие годы. Он последний в роду, кто может дать потомство. Мы это знаем, — добавил Коннор.

— Все их дети рождаются берсерками? — спросил Рэмси, наблюдая за мерцающими и гаснущими в долине огнями.

Коннор с отвращением скривил губы.

— Только сыновья, прямо происходящие от лэрда. Проклятье ограничивается основной, отцовской линией. За века наш клан собрал о Макиллихах всю возможную информацию. Мы знаем, что у них может быть только одна настоящая любовь, и после ее смерти они остаются холостыми до конца жизни. Так что старик больше не представляет для нас угрозы. Насколько нам известно, Гаврэл — его единственный сын. Когда, он умрет, это будет их концом. Однако иногда на протяжении этих веков им удавалось спрятать от нас нескольких отпрысков. Вот почему мы обязательно должны проникнуть в замок Мальдебанн. Я хочу, чтобы был уничтожен последний Макиллих.

— Ты подозреваешь, что замок кишит голубоглазыми мальчиками? Возможно ли, чтобы у Ронина были другие сыновья, кроме Гаврэла?

— Мы этого не знаем, — признался Коннор. — Многие годы мы слышим о существовании зала, места языческого поклонения Одину. Он должен находиться прямо в горе.

И его лицо посуровело от злости.

— Проклятые язычники! У нас христианская страна! Мы слышали, что они проводят там языческие обряды. И одна из служанок, которую мы захватили, сообщила — перед смертью, — что в этом зале они увековечивают все свое нечестивое отродье. Ты должен найти этот зал и проверить, что Гаврэл действительно последний.

— Ты ожидаешь, что я проникну в логово этих чудовищ, чтобы шпионить? Сколько, ты сказал, я получу золота? — начал торговаться Рэмси.

Коннор посмотрел на него с фанатизмом пуританина.

— Если докажешь, что он последний, и тебе удастся его убить, можешь сам назвать свою цену.

— Я проберусь в замок и прикончу последнего берсерка, — с наслаждением промолвил Рэмси.

— Как? Трижды тебе это не удалось.

— Не беспокойся. Я не только доберусь до зала, я возьму и его женщину, Джиллиан. Возможно, она беременна…

— Царица небесная! — содрогнулся Коннор от отвращения. — После того как позабавишься с ней, убей ее, — приказал он.

Рэмси поднял руку.

— Нет. Подождем и посмотрим, беременна ли она.

— Но она запятнана…

— Я хочу ее. Она часть моей цень, — настаивал Рэмси. — Если она носит ребенка, я приставлю к ней охрану, пока она не родит.

— Если это будет сын, ты убьешь его, и я буду при этом присутствовать. Ты говоришь, что ненавидишь берсерков, но если бы тебе пришла в голову мысль вырастить их в своем клане, ты мог бы изменить свое мнение.

— Гаврэл Макиллих убил моих братьев, — сурово промолвил Рэмси. — Чему бы ни учила нас наша религия, у меня не дрогнет рука убить его сына. Или дочь.

— Хорошо.

Коннор Маккейн смотрел на спящую в долине деревню Тулут.

— Селение теперь стало намного больше. Какой у тебя план?

— Ты упоминал о пещерах в горе. Как только я захвачу женщину, я дам тебе какую-нибудь ее одежду. Ты возьмешь ее и покажешь старику и Гаврэлу. Они не полезут в драку, если будут знать, что Джиллиан у меня. Пошлешь их в пещеры, и там я о них позабочусь.

— Как?

— Я же сказал, что позабочусь о них! — зарычал Рэмси.

— Я хочу своими глазами увидеть его мертвое тело.

— Увидишь.

Рэмси подошел к Коннору, стоявшему за скалой, и оба устремили взгляды вниз, на замок Мальдебанн.

— Такая пустая трата красоты и силы на язычников. Когда они будут разбиты, Маккейны возьмут Мальдебанн себе.

— После того как я сделаю то, что обещал, Мальдебанн достанется Логанам, — промолвил Рэмси с таким ледяным взглядом, что Коннор не посмел возразить.

Глава 31

Проснувшись на следующее утро, Джиллиан сразу же поняла две вещи: она ужасно скучает по Гримму, и у нее начались так называемые «женские неприятности». Свернувшись калачиком на боку и обхватив руками живот, она с удивлением подумала, что не распознала недуг предыдущим утром. Хотя у нее и были подозрения, что она беременна, ее, должно быть, настолько отвлекли хлопоты о том, как привести Гримма в Мальдебанн, что она не сопоставила факты и не поняла, что у нее именно та утренняя тошнота, на которую часто жаловались служанки в Кейтнессе. Мысль о том, что она будет страдать от нее каждое утро, угнетала ее, но когда она подумала, что носит ребенка Гримма, ее огорчение быстро сменилось радостью. Она не могла дождаться минуты, когда поделится с ним этой удивительной новостью.

Внезапная тупая боль в животе встревожила ее и почти отняла у нее эту радость, и она громко, жалобно застонала. Она свернулась калачиком, и ей стало легче. Утешало ее также то, что, как она слышала, такое недомогание обычно длится недолго.

И действительно — примерно через тридцать минут все прошло так же внезапно, как и началось. И Джиллиан с удивлением обнаружила, что чувствует себя здоровой и бодрой, словно никакой тошноты и не было. Расчесав длинные волосы и завязав их сзади лентой, она села и с грустью посмотрела на остатки своего подвенечного платья. Из Кейтнесса она уехала в чем была. Единственными предметами одежды в ее покоях было это платье и плед с узором клана Дугласов, в который Гримм завернул ее. Что ж, она не собирается лишаться завтрака из-за отсутствия одежды, быстро решила она. Тем более после того, как желудок стал таким капризным.

Через несколько секунд, завязав в «стратегических местах» несколько узлов, Джиллиан посмотрела на себя в зеркало и обнаружила, что завернута по-шотландски в плед и готова отправиться в Большой зал замка.

Ронин, Бальдур и Гримм уже сидели за столом и в напряженном молчании завтракали. Джиллиан прощебетала веселое «доброе утро» — этому угрюмому обществу явно недоставало хорошей дозы веселости.

Трое мужчин вскочили и, отталкивая друг друга, бросились усаживать ее. Джиллиан с лучезарной улыбкой удостоила этой чести Гримма.

— Доброе утро, — промурлыкала она, жадно пожирая его глазами. И подумала, что, быть может, это новое знание о том, что внутри у нее растет их ребенок, заблестело в ее глазах. Ей просто необходимо как можно скорее остаться с Гриммом наедине.

Гримм застыл, и ее стул остался выдвинутым лишь наполовину.

— Доброе, — с глупым видом хрипло прошептал он, ослепленный ее сиянием. — Ох, Джиллиан, у тебя нет другой одежды, да?

И, окинув взглядом плед, он нежно улыбнулся.

— Припоминаю, как ты одевалась точно так же, когда была маленькой. Тебе так хотелось во всем походить на своего отца!

Гримм усадил ее, задержав руки у нее на плечах.

— Бальдур, можешь распорядиться, чтобы служанки нашли что-нибудь для Джиллиан?

Ответил Ронин.

— Уверен, что можно было бы перешить некоторые платья Джолин. Я их хранил под замком…

И глаза его затуманились печалью. Джиллиан изумилась тому, как напряглась челюсть Гримма. Он опустился на свое место и так сжал кубок, что костяшки пальцев побелели. Хотя Гримм рассказывал ей кое-что о своей семье, ни слова о том, как умерла Джолин, в этих рассказах не было. Не рассказывал он ей и о том, что такого сделал Ронин, что между ними возникла такая пропасть. Насколько можно было судить, в его отце не было ничего даже отдаленно странного или безумного. Мягкий человек, сожалеющий о чем-то и страстно желающий лучшего будущего для своего сына. Джиллиан заметила, что Бальдур наблюдает за Гриммом так же внимательно, как и она.

— Ты когда-нибудь слышал басню о волке в овечьей шкуре, парень? — спросил Бальдур, недовольно поглядывая на Гримма.

— Да, — рыкнул тот. — Я хорошо познакомился с этой моралью в раннем возрасте.

И он снова свирепо глянул на Ронина.

— Тогда ты должен понимать, что иногда бывает и наоборот, — есть такое понятие, как овца в шкуре волка. Иногда внешность может быть обманчивой. Иногда необходимо переоценить факты зрелыми глазами.

Джиллиан взирала на них с любопытством. В этой беседе присутствовала мораль, которой она не понимала.

— Джиллиан любит басни, — пробормотал Гримм, направляя разговор в другом направлении.

— Ну что ж, расскажи нам какую-нибудь, девочка, — попросил Ронин.

Джиллиан покраснела.

— Нет, право, я не могу. Это детям нравятся басни.

— Ба, она говорит «детям»! — воскликнул Ронин. — Моя Джолин любила басни и часто рассказывала их нам. Ну же, девочка, расскажи нам что-нибудь.

— Ну… — замялась она.

— Расскажи. Пожалуйста, — подзадоривали ее братья.

Сидевший рядом с ней Гримм отпил большой глоток из своей кружки и со стуком опустил ее на стол.

Джиллиан содрогнулась в душе, но не показала виду. Гримм громыхал и хмурился с тех пор, как они сюда приехали, и она никак не могла понять, в чем дело. Подыскивая способ снять напряжение, становившееся уже осязаемым, Джиллиан порылась в своем запасе басен и, поддавшись озорному порыву, выбрала одну глубокомысленную притчу.

— Жил-был однажды могучий лев, непобедимый герой. Был он царем зверей и хорошо знал это. Чуточку самодовольный, можно сказать, но все равно хороший царь.

И она остановилась, чтобы приветливо улыбнуться Гримму.

Тот нахмурился.

— Одним вечером этот могучий лев прогуливался по лесу в долине и увидел прекрасную женщину…

— С волнистыми золотистыми волосами и янтарными глазами, — вставил Бальдур.

— Ну да! Откуда вы знаете? Вы слышали эту басню, да, Бальдур?

Гримм закатил глаза.

Подавив в себе сильное желание рассмеяться, Джиллиан продолжила:

— Могучего льва очаровали ее красота и грация, а также прелестная песня, которую пела девушка. Он тихо вышел вперед — на подушечках лап, чтобы не напугать ее. Но девушка не испугалась — она увидела льва таким, каким он был на самом деле: сильным, храбрым и благородным созданием, иногда устрашающе рычащим, но с чистым, бесстрашным сердцем. На его высокомерие она не обращала внимания, потому что знала из наблюдений за своим отцом, что высокомерие часто является неотъемлемой частью силы.

Джиллиан украдкой глянула на Ронина: тот широко усмехался.

Найдя поддержку в осознании того, с каким интересом слушал ее Ронин, Джиллиан взглянула прямо в глаза Гримму и продолжила:

— Лев влюбился. На следующий день он отыскал отца женщины и попросил у него руки девушки, предложив взамен свое сердце. Отца женщины беспокоила звериная натура льва, хотя его дочь отнеслась к этому предложению совершенно спокойно. Не уведомив дочь, отец согласился принять ухаживания льва при условии, что царь-лев позволит выдернуть ему когти и вырвать зубы, чтобы сделать его ручным и цивилизованным. Лев был безнадежно влюблен и согласился. Так они и поступили.

— Еще одни Самсон и Далила, — пробурчал Гримм.

Джиллиан не обратила на это замечание внимания.

— Когда же лев затем потребовал выполнения обещаний, отец прогнал его из своего дома палками и камнями, потому что зверь был больше не опасен, он больше не был страшным существом.