Минует несколько десятилетий, и только в 1771 году вновь заходит речь об Иннокентии XI. Именно в этом году английский историк Джон Делримпл публикует свои «Memoirs of Great Britain and Ireland» [219]. Дабы осознать в полной мере положение, выдвинутое им, следует сделать шаг назад и расширить свой горизонт, окинув взором политическую ситуацию в Европе накануне высадки Вильгельма Оранского в Англии.

В последние месяцы 1688 года серьезный очаг напряжения вспыхнул в Германии. Страна несколько месяцев дожидалась назначения нового архиепископа Кёльнского, Франция любой ценой стремилась поставить на это место кардинала Фюрстенберга. Если б этот маневр удался, Людовик XIV имел бы в своем распоряжении ценный плацдарм, расположенный в центре Европы, и добился бы военного и стратегического превосходства, которому сопротивлялись прочие государи. Иннокентий XI самолично ответил отказом на назначение Фюрстенберга, а его согласие было необходимо с юридической точки зрения. В это же время вся Европа с беспокойством наблюдала за войсковыми маневрами под предводительством Вильгельма Оранского. Каковы были его намерения? Готовился ли он выступить против французов, дабы военной рукой решить проблему Кёльнского архиепископства, развязав этим новый страшный конфликт в Европе? Или же, как о том уже догадывался кое-кто, рассчитывал захватить Англию?

Положение Делримпла состоит в следующем: Вильгельм Оранский дал понять папе, что собирается выступить против французов. Иннокентий XI, как всегда жаждавший воткнуть палки в колеса Людовика XIV, попался в ловушку и одолжил Вильгельму столько, сколько было необходимо для снаряжения войска всем необходимым. Принц Оранский пересек Ла-Манш и навсегда развел Англию с католической верой.

Так англиканство восторжествовало на деньги Католической Церкви. Пусть и обманутый, но именно папа снарядил протестантского принца на бой с католическим государем.

Эта гипотеза уже выдвигалась некоторыми анонимными изданиями во времена Иннокентия XI и Людовика XIV. Но в отличие от них у Делримпла были припасены важные доказательства: два подробных послания кардинала д'Эстре, чрезвычайного посла Людовика XIV в Риме, адресованных своему государю и военному министру Лувуа.

Согласно им, ближайшие сподвижники папы задолго до событий были в курсе подлинных намерений Вильгельма Оранского. С конца 1687 года – за год до высадки в Англии протестантского принца – государственный секретарь Ватикана Лоренцо Казони якобы находился в сношениях с голландским бургомистром, тайно посланным Вильгельмом в Рим. Среди слуг Казони затесался изменник, благодаря которому его послания императору Леопольду I были перехвачены. Из них стало известно, что папа предоставляет крупные суммы в распоряжение принца Оранского и императора Леопольда I, дабы они одолели французов в конфликте, могущем возникнуть из-за архиепископства Кёльнского. В письмах Казони Леопольду без обиняков обсуждались подлинные намерения Вильгельма: не борьба с французами, а захват Англии, о чем подчиненные Иннокентия XI были прекрасно осведомлены.

Письма д'Эстре нанесли сокрушительный удар по идее беатификации папы. Даже если предположить, что Иннокентий XI не знал о замысле Вильгельма, а именно – покончить с католицизмом в Англии, выходило, что он финансировал его военные цели, да к тому же в противовес Наихристианнейшему королю.

В последнее время множество историков воспользовались письмами Делримпла, нанося непоправимый урон памяти Бенедетто Одескальки. К тому же сомнения строились на вопросах исключительно вероучения, что стопорило процесс беатификации: казалось, имя Иннокентия XI бесповоротно скомпрометировано.

Появилась необходимость выждать какое-то время, учитывая серьезность обстоятельств, чтобы снова обрести смелость и ясность, без которых никак было не решить этот вопрос. В 1876 году, не раньше, основополагающая статья историка Шарля Герена заставила историю свершить поворот на сто восемьдесят градусов. В «Журнале вопросов истории» Герен строго и аргументировано доказал, что письма д'Эстре, опубликованные Делримплом, не что иное, как фальшивки, сфабрикованные французской пропагандой. Неточности, ошибки, невероятные факты и анахронизмы лишали их всякой убедительности.

Словно этого недостаточно, Герен доказал, что оригиналы писем, будто бы, по словам Делримпла, хранящиеся в министерстве иностранных дел в Париже, не находимы, и добавил, что Делримпл простодушно сознался в том, что никогда оригиналов не видел, а доверился копии, переданной ему знакомым. Контрудар Герена, пусть он и не вышел за пределы научных кругов, весьма силен. Десятки авторов (в том числе и прославленный Леопольд фон Ранке, декан папских историков) с легкостью пользовались «Записками» Делримпла, не заботясь о проверке источников.

Вывод напрашивается сам собой. Стоило установить ложность посланий, как ложными были признаны и сами события, о которых в них шла речь, а все ранее отринутое перешло в разряд истинного. Ежели обвинения строятся на ложных посылах, обвиняемый тотчас превращается в невиновного.

Вопрос о взаимоотношениях Иннокентия XI и Вильгельма Оранского, считавшийся окончательно решенным Гереном, был заново и с неожиданной точки зрения рассмотрен немецким историком Густавом Ролоффом в начале Первой мировой войны. В статье, опубликованной в 1914 году в Preussische Jahrbiicher, Ролофф представляет на суд читателей новые документы относительно этого вопроса. Так мы узнаем из отчета одного бранденбургского дипломата, Иоганна фон Горца, что в июле 1688 года, за несколько месяцев до высадки Вильгельма Оранского на английском побережье, Людовик XIV тайно попросил императора Леопольда I Австрийского (католика, но традиционного союзника Голландии) не вмешиваться в том случае, если Франция захватит Голландию. Но Леопольд уже знал, что принц Оранский рассчитывает подчинить себе Англию, и, видимо, оказался перед неразрешимой дилеммой: помочь католической Франции (ненавидимой всей Европой) или протестантской Голландии.

Согласно донесению Горца, Иннокентий XI будто бы рассеял сомнения императора, предупредив его, что он не одобряет ни поступков, ни намерений Людовика XIV, ибо они продиктованы не истинной приверженностью к католической вере, а намерением разделаться со всей Европой, и как следствие, Англией.

Отделавшись от груза сомнений, Леопольд не колеблясь вступил в союз с Вильгельмом, способствуя таким образом завоеванию Англии протестантом. Точка зрения папы, оказавшая такое решительное воздействие на императора, достигла Вены тотчас вслед за переворотом, совершенным принцем Оранским, о котором папа был незамедлительно извещен своим представителем в Лондоне – нунцием д'Адцой. Как пишет Ролофф, еще не найдено письмо Иннокентия XI, излагающего свое мнение Леопольду, но нетрудно предположить, что речь шла скорее об устном сообщении, переданном через посредника – папского нунция в Вене.

Как бы то ни было, тот же Ролофф недоволен своим собственным объяснением и предполагает, что в игре было задействовано кое-что еще: «Будь Иннокентий папой эпохи Возрождения, не составило бы труда объяснить его поведение оппозиционностью Франции. Но подобная побудительная причина более недостаточна в эпоху, последовавшую за великими религиозными войнами». Поступки папы были или скорее должны были подчиняться иным причинам, о которых можно лишь догадываться.

Однако партия, разыгрываемая учеными-историками, была не закончена. В 1926 году другой немецкий историк – Эберар фон Данкельман – снова идет в наступление, надеясь выиграть бой. В статье, появившейся в журнале Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken, Данкельман с ходу берется за положение Ролоффа. Иннокентий не только знал о броске экспедиционного корпуса Вильгельма Оранского, но и, как о том ясно свидетельствуют письма дипломатических представителей Ватикана во всех странах, пристально и с тревогой следил за развитием ситуации на острове.

Далее следует то, что для нас особенно ценно. Чуть ли не беззаботным тоном Данкельман добавляет, что в прошлом ходили слухи, будто принц Оранский много задолжал папе. И потому подумывал отказаться от своего княжества в центре французских земель в пользу папы. Данкельман уточняет, что деньги были выданы принцу как раз на переворот в Англии.

Пятью строчками Данкельман кладет к ногам читателя настоящую бомбу. Сен-Симон в своих «Мемуарах»[220] также выдвигает эту ядовитую гипотезу (сочтенную Вольтером неправдоподобной). Однако ни один современный историк, серьезный и опирающийся на документы, не принимал во внимание скандальную идею, согласно которой блаженный Иннокентий XI якобы одолжил деньги принцу Оранскому на то, чтобы покончить с католицизмом в Англии.

Ролофф ограничился констатацией того, что папа знал о намерении принца и ничего не предпринял, чтобы помешать ему. Но он не заявлял, что Вильгельма финансировал Иннокентий XI. Данкельман же решил назвать то, что, согласно интуиции Ролоффа, определило поступки папы и привело его к тайной поддержке замыслов Вильгельма, – деньги.

Гипотеза, согласно которой Иннокентий якобы финансировал предприятие Вильгельма, как объясняет Данкельман, опирается на предположение: папа был курсе скорой высадки принца в Англии (Ролофф считал это доказанным), а поднявшись на английский трон, Вильгельм мог с легкостью поквитаться с папой и рано или поздно с лихвой, то есть с процентами, вернуть ему долг, как он сделал бы в случае с обычным ростовщиком.

Данкельман же утверждает, что папа не был в курсе высадки в Англии и ничего не ждал от Вильгельма, поскольку у него и в мыслях не было, что такое возможно. Он считает, что это доказывают письма, которыми обменивались в преддверии выступления принца в поход государственный секретарь и кардинал Альдерано Чибо, ватиканский нунций, кардинал Франческо Буонвизи и нунций в Лондоне Фердинандо д'Адда. Из этих посланий следует, что папа был весьма опечален военными маневрами принца, и в них не содержится ни малейшего намека на тайное сообщничество между Святым Престолом и Вильгельмом. То есть папа ничего не знал.

Даже если предположить, что Иннокентий XI одалживал деньги Вильгельму, добавляет Данкельман, они непременно должны были идти по каналам лондонской нунциатуры. Однако скрупулезно изучив эти каналы, немецкий историк не нашел никаких следов передачи средств и потому с удовлетворением отмечает, что «вопрос полностью изучен». Положение, выдвинутое Ролоффом, разбито в пух и прах, и тот, кто осмелился утверждать, что папа одалживал деньги принцу, quod era demonstrandum[221], потерпел фиаско.

И вот наконец в 1956 году состоялось причисление папы Одескальки к лику блаженных, безусловно, не без влияния обстановки «холодной» войны: турки становятся символом советской империи, а нынешний папа – продолжателем героических деяний трехвековой давности. Иннокентий XI спас христианский Запад от турецкого нашествия, а Пий XII предостерегает от ошибок коммунизма.

Истине пришлось долго ждать своего часа. Стоило оформиться официальной версии, историки принялись рьяно почитать ее. Безусловно, испытывая смущение перед одновременно слишком новыми и слишком старыми вопросами, они лишь равнодушно взирали на загадочные отношения, навсегда связавшие этих двух людей: Вильгельма Оранского, вернувшего Англию в лоно англиканства, и самого славного папу XVII века.

В то же время множились монографии и эссе о выпадении волос в Средние века, о жизни глухонемых при AncienRegime[222] и концепции мира у мельников нижней Галиции. А вопрос большой исторической важности так никто и не соблаговолил решить, честно прочтя бумаги Одескальки и Бокастеля и погрузившись в архивную пыль.

И все же это так: никто никогда не пытался рассказать правду об Иннокентии XI. В национальной библиотеке Виктора-Иммануила в Риме мне попалась небольшая любопытная работа 1742 года: De suppositittis militaribus stipendiis Benedicti Odescalchi графа Джузеппе делла Торре Реццонико, в которой автор пытается опровергнуть слух, уже имевший хождение после смерти Иннокентия XI, а именно – что в юности блаженный в качестве наемника воевал под испанскими знаменами и был серьезно ранен в правую руку. Реццонико утверждает, что юный Бенедетто Одескальки служил, но не в войсках наемников, а в рядах коммунальной милиции Комо.

Жаль, что автор сего труда является родственником того Реццонико, который был подставным лицом Одескальки в Венеции; жаль также, что семейство Реццонико было связано родственными узами с семьей папы. Лучше бы это прозвучало из уст независимого историка. И все же кое-что заставляет нас повнимательнее приглядеться к этому вопросу. Пьер Бейль упоминает, что в юности Бенедетто был ранен в правую руку, когда служил наемником в Испании. Любопытно, что, согласно официальным медицинским бюллетеням, понтифик до смерти страдал сильными болями именно в правой руке.

И все же поражаешься тому забвению, которому предан и этот темный аспект жизни папы. В книжке Реццонико я наткнулся на вложение – библиотечный формуляр. На нем было проставлено имя предыдущего читателя: «Барон ф. Данкельман, 16 апреля 1925». После него никто более не запросил в библиотеке эту книгу.

Атто Мелани говорит правду, когда обучает своего юного друга: ложное не всегда лживо. Если в адекватном свете изучить ложные письма д'Эстре, опубликованные Делримплом, их можно отнести к необычной категории документов: хотя они и подложные, но в них содержатся правдивые сведения. И потому не случайно, что еще одно письмо, опубликованное Гереном (на сей раз подлинное), написанное кардиналом д'Эстре Людовику XIV 16 ноября 1688 года, подтверждает наличие контактов между графом Казони и Вильгельмом Оранским.

Кардиналу Чибо[223] стало известно, что через одного прелата, прибывшего из Голландии в прошлом году с письмами нескольких миссионеров этой страны, которым подали надежду, что Штаты[224] допустят свободу вероисповедания для католиков, он[225] вошел в сношения с одним человеком из окружения принца Оранского – он-то и подал ему эту надежду; что этот человек поддерживал миссионера в мысли, что принц Оранский с большим уважением относился к папе и много мог бы сделать для его возвеличивания; что в последнее время это общение стало более теплым и принц Оранский ясно дал знать, что у него лишь добрые намерения.

Обстоятельства, о которых сообщает д'Эстре, достоверны хотя бы потому, что источник этой новости, кардинал Чибо, был платным шпионом Людовика XIV (Orcibal, ibidem, p. 73, п. 337). И вот что взбешенный государь отвечал д'Эстре 9 декабря:

Папа не мог бы дать большего знака расположения к установлению добрых отношений со мной, чем удалив от себя навсегда Казони и отказавшись от преступной переписки, в которой тот состоял с принцем Оранским.

В воспоминаниях г-жи де Ментенон также говорится о займах Иннокентия XI Вильгельму Оранскому, но ведь и они подложные. Однако как знать, не содержат ли они правды?

Как мы видим, партия, противопоставившая принца Оранского, Людовика XIV и Иннокентия XI, была разыграна осенью 1688 года: Вильгельм держал Европу в напряжении, заставляя гадать, нападет ли он на французов на Рейне в связи с назначением архиепископа Кёльнского или завоюет Англию. Папа смотрел на все со стороны и делал вид, что ему неизвестно дальнейшее. А что Людовик XIV?

Король-Солнце, не являющийся сторонником мира любой ценой, долгое время старался не торопить события. В предыдущие месяцы он отправил в Рим специального посланника – г-на де Шамлэ (см.: Recueil des instructions donnees aux ambassadeurs… ed. G. Hanotaux, Paris, 1888, XVII 7), дабы тот в большой тайне встретился с папой. Миссия эта была столь засекреченной, что официальные представители Франции в Риме даже не догадывались о ней. Задача, поставленная перед Шамлэ, была весьма деликатного свойства: добиться личной аудиенции у папы и говорить с ним от лица Наихристианнейшего короля, его заклятого врага. Легко догадаться, о чем могла идти речь на такой встрече: прийти к соглашению по проблеме Кёльнского архиепископства, обезвредить бомбу замедленного действия, каковой являлся Вильгельм Оранский, и отвести от Европы опасность конфликта.

В Ватикане Шамлэ принят Казони, которому он заявляет, что желал бы лично говорить с папой и только с ним одним от имени короля Франции. Казони дает ему от ворот поворот: мол, сам он лишь секретарь и по столь важному делу лучше обратиться к кардиналу Чибо, ближайшему помощнику папы. Шамлэ соглашается при условии соблюдения полной тайны относительно его встречи с Чибо.

Шамлэ показывает Чибо письмо, которое Людовик XIV прислал через него для папы. Ему велят явиться два дня спустя за ответом. Посланник поступает, как ему указано, но Чибо извещает его, что папа не может его принять, предлагая изложить суть дела ему, Чибо, словно перед ним понтифик собственной персоной…

Иннокентий XI не может не знать, что Шамлэ запрещено так поступать. А между тем за всеми этими проволочками минуло уже несколько дней, как Шамлэ явился в Ватикан. Отчаявшийся и уязвленный, посланник вынужден вернуться во Францию, так и не добившись аудиенции. Людовик XIV в бешенстве. Разногласия между Римом и Парижем по поводу архиепископства Кёльнского не решены, обстановка в Германии накалена, войска принца Оранского по-прежнему имеют превосходный предлог, чтобы оставаться на положении военного времени. Чтобы затем двинуть на… Лондон.

Отказавшись принять Шамлэ, папа продолжает делать вид, что остается в неведении относительно опасности, угрожающей английским католикам. И все же после высадки принца Оранского он выдаст себя одной фразой, о которой упоминает Леопольд фон Ранке (Englische Geschichte, Leipzig, 1870, III, 201): Salus ex inimicis nostris – «Спасение приходит от врага».

Все это не сводится к дискуссии чисто академического толка. Чтобы оценить значение glorious revolution, а также отношение к ней Иннокентия XI, предоставим слово Ролоффу:

Революционный переворот, в результате которого Вильгельм Оранский свергнул с престола католика Якова в 1688 году, ознаменовал, как и другая европейская революция большого масштаба – французская 1789 года, – переход от одной эпохи к другой. Восшествие на английский трон принца Оранского означало для Англии не только окончательное установление иной веры, но и власти парламента и открытие пути для Ганноверской династии. Победа парламента над монархией Якова II позволила утвердиться партиям, поделившим власть[226] над страной на долгие времена. Политическая власть прочно перешла в руки родовой и богатой аристократий, руководствовавшихся меркантильными интересами.

Помимо этого (для папы это должно было стать самым главным), после победы принца Оранского ужесточились законы относительно участия католиков в общественной жизни. В правление Якова II 300 000 англичан заявили о себе как о католиках, в 1780 году их едва набралось 70 000.

Счета принца Оранского – вот что стоило бы изучить с самого начала. Из биографий, посвященных Вильгельму Оранскому, так и не ясно, кто финансировал войска под его началом, защищавшие Голландию. А ведь это очень важно, и если ответа нет как нет, то лишь потому, что вопрос этот никогда не ставился ребром. Что и говорить, исследователи могли бы проявить чуточку больше любопытства.

Как пишет английский епископ Гилберт Барнет, друг Вильгельма, принц «явился на свет при весьма неблагоприятных обстоятельствах.[227] Дела семьи были расстроены: его матери и бабке отошли две большие родовые вотчины, которые он должен был унаследовать, не считая долгов, в которые влез его отец, чтобы помочь английской короне». (Bishop Burnet's History of his own time, London, 1857, p. 212.)

Барнет принял активное участие в подготовке переворота 1688 года, он был одним из немногих, бывших в курсе предстоящей высадки на острове, и подставлял Вильгельму плечо в самые трудные минуты, в том числе во время финального марш-броска на Лондон. Что же удивительного в том, что он умолчал об иных фактах, представляющих неудобство для короны и англиканской веры.

Немецкий историк Вольфганг Виндельбанд приводит письмо Вильгельма своему другу Вальдеку, написанное мало погодя после восшествия на трон: «Ежели бы вы знали, какую жизнь я веду, вам бы стало меня жаль. Мне остается одно утешение: Бог знает, что мною движет не честолюбие». (Цитируется Вольфгангом Виндельбандом, Wilhelm von Oranien und das europaische Staatensystem, in: Von staatlichem Werden und Wesen. Festschrift Erich Marks zum 60. Geburtstag, Aalen, 1981.)

Да принадлежат ли эти слова и вправду человеку, осуществившему только что мечту всей своей жизни? – вопрошает Виндельбанд. Я же от себя добавлю: а может, это слова того, кто сражается с денежными затруднениями, одолевающими его?

Англичане, подданные нового короля, не считали его чемпионом воздержанности и простоты. Как отмечает фон Ранке (Englische Geschichte, cit.), в 1689 году Вильгельм потребовал от парламента назначения себе пожизненной ренты, по примеру государей династии Стюартов: «Наличие денег в достаточном количестве необходимо для нашей безопасности». Парламент не внял ему и выделил лишь годовую ренту со строгой оговоркой «не далее». Вильгельма это сильно задело, отказ парламента он счел личной обидой. Но для оспаривания этого решения у него не было никаких рычагов. В это-то время – случайность! – и велись тайные переговоры между Бокастелем, Ченчи и государственным секретарем Ватикана.

Если хорошенько подумать, то вся история Оранского дома полна многозначительными событиями, подчеркивающими болезненность взаимоотношений протестантских государей с деньгами. Английский историк Мэри Кэролайн Тревелайн пишет: «честолюбивые помыслы Вильгельма II[228] не пострадали бы, не попытайся он в качестве статхаудера Республики Соединенных Провинций содержать более многочисленное войско, чем то, которое ему было по карману». Чтобы найти средства, необходимые для защиты Республики, Вильгельм II применил силу, поместив под стражу в 1659 году пятерых главных депутатов и предприняв штурм Амстердама. (G.J. Renier. William of Orange. London, 1932, pp. 16—17.)

В 1657 году, согласно тому же историку, мать Вильгельма III заложила в Амстердаме свои личные драгоценности, дабы помочь братьям. Скончалась она в январе 1661 года в Англии. А в мае этого года бабка Вильгельма, принцесса Амалия де Солмс пытается по суду вернуть драгоценности. Ее секретарь Риве пишет Хьюгенсу, секретарю Вильгельма, о том, что юный принц «не говорит ни о чем другом» (Mary Caroline Trevelyan, William the third and the defence of Holland, 1672—1674, London, 1930, p. 22). Но отчего Вильгельм так интересовался драгоценностями, среди которых был бриллиант в тридцать девять каратов, оправленный в серебро? Торопился ли вернуть унизительный долг или был под впечатлением продажной стоимости драгоценностей?

Огромные средства были, впрочем, всегда необходимы Оранскому дому для ведения военных действий. Во время подготовки высадки в Англии папские агенты в Голландии были прекрасно осведомлены о настоятельной потребности Вильгельма в деньгах: в середине октября 1688 года (об этом мы узнаем от Данкельмана) они дают знать, что по причине сильнейшего ветра десяток, даже дюжина кораблей Вильгельмова флота не вернулись с учений и принц был в страшной тревоге, поскольку задержка в море стоила ему 50 000 фунтов в день.

На какие только неблаговидные поступки не толкает нужда – и среди них мошенничество и предательство. Согласно историку-нумизмату Николо Пападополи (N. Papadopoli, Intitazione dello zecchino veneziano fatta da Guglielmo Enrico d'Orange (1650—1702), in: Rivista italiana di Numismatica e scienze affini, XXII[229], Milano, fasc. Ill), в XVII веке печатный двор Оранского княжества подделывал венецианские цехины, с легкостью избегая санкций, предусмотренных для такого рода проступков. Когда же это обнаружилось, в 1646 году Светлейшая Венецианская республика ввязалась в войну Кандии против турок и именно от Голландии получала подкрепление и вооружение: венецианцы были вынуждены проглотить этот афронт. Кроме того, принцы Оранские подделывали, возможно, и венгерские дукаты, имевшие хождение в Голландии.

Итак, Вильгельм Оранский был беден или скорее всегда в долгах и в поисках денег на свои военные предприятия. Следует назвать лиц, снабжавших его деньгами, начиная с тех, кто делал это не таясь.

Политическая и военная деятельность Вильгельма Оранского, в том числе и высадка в Англии, поддерживалась тремя главными источниками: банкирами-евреями, адмиралтейством Амстердама и несколькими патрицианскими родами.

Банкиры-евреи были на главных ролях в финансовой жизни Амстердама и всей Голландии. Среди них был барон Франсиско Лопес Суассо, служивший дипломатическим посредником между Мадридом, Брюсселем и Амстердамом, щедро снабжавший Вильгельма деньгами. По свидетельству современников, он ссудил ему 2 миллиона голландских флоринов без каких-либо гарантий и прокомментировал этот заем фразой, ставшей знаменитой: «Если удача на вашей стороне – вы мне их вернете, если нет, я смирюсь с их потерей». Принц получил также финансовую помощь Генеральных проведиторов (как он их окрестил) Антонио Альвареса Мачадо и Якова Перейры, банкиров, евреев-сефардов (см.: D. Swetschinksi-N. Schoenduve, De Jamilie Lopes Suasso, financiers van Willem III, Zwolle, 1988).

Важную помощь оказало ему и адмиралтейство Амстердама: по свидетельству историка Джонатана Израэля, оно взяло на себя снаряжение около 60% флота и экипажа, высадившегося на острове. По оценкам того времени, речь шла о 1800 солдатах, в ожидании экспедиции постоянно сменявших друг друга на посту.

И наконец, он получил помощь нескольких голландских семейств, хотя это ему и дорого стоило. Боясь вооружать принца, патриции Амстердама сделали так, что выделяемые ими для флота средства никогда официально не признавались предназначенными для экспедиции в Англию, словно это предприятие было личным делом Вильгельма, а не Амстердама и Соединенных Провинций в целом. Ответственность же и долги были возложены на него. Дабы осуществить сей спектакль, суммы сопровождались какой-нибудь легендой, чтобы они не всплыли официально. Часть средств, к примеру, была тайно почерпнута из тех четырех миллионов флоринов, которые Соединенные Провинции собрали в течение июля, то есть перед экспедицией, на улучшение системы фортификаций. Все это объясняет, почему личное состояние Вильгельма, и в том числе княжество Оранское, было предоставлено впоследствии кредиторам. С другой стороны, Вильгельму было предназначено стать королем Англии, что должно было позволить ему расквитаться по всем долгам. (J. Israel, The Amsterdam Stock Exchange and the English Revolution of 1688, in: Tijdschrift voor Geschiedenis 103[230], pp. 412—440.)

Затем появляются еще одни тайные заимодавцы: Одескальки. Возможно, они не впрямую финансировали высадку Вильгельма в Англии, зато издавна извилистыми путями одалживали деньги Оранскому дому. Один из этих путей пролегал через посредничество Бартолотти, того самого семейства, о котором Клоридия рассказывает поваренку в их первую встречу. Его члены, выходцы из Болоньи, вскоре влили свою кровь в род ван ден Хёвел, а те присоединили итальянскую фамилию к своей по причинам, связанным с наследством.

Кое-кто из Бартолотти ван ден Хёвел, органично вошедших в среду голландской аристократии, получил доступ к важным должностям: стал командующим инфантерии Амстердама, управляющим города, кальвинистским пастором. Связи, которые они поддерживали с правящей верхушкой, были наконец увенчаны свадьбой Сусанны, дочери Констанцы Бартолотти, и Константина Хьюгенса, секретаря Вильгельма III Оранского (Johan E. Elias, De vroedschap van Amsterdam, Amsterdam, 1963, I, 388—389).

Но взойти по лестнице социальной иерархии было позволено лишь тем, кто одновременно приращивал свое богатство. В несколько десятилетий Бартолотти превратились в самых крупных банкиров, способных служить знати, в том числе и Оранскому дому. Джульельмо Бартолотти, к примеру, числился среди организаторов займа в два миллиона флоринов под четыре процента в пользу Фредерика Анри Оранского, деда Вильгельма. Тот же Бартолотти принял под заклад от бабки Вильгельма, Амалии де Солмс, ее семейные драгоценности.

Сын Джульельмо Бартолотти, носивший имя своего отца, одалживал деньги под проценты и занимался торговлей с компаньоном по имени Фридрих Рихель (оба они упоминаются в качестве заимодавцев в гроссбухах Карло Одескальки: Archivio di Stato di Roma, Fondo Odescalchi, Libri mastri, XXIII, A 2, p. 152). Юный Бартолотти унаследовал от отца не только состояние и недвижимость, но и векселя. И вдекабре 1665 года, после смерти матери, Джульельмо Бартолотти-младший стал кредитором Вильгельма III, которому было тогда едва ли пятнадцать лет. Всего принц Оранский задолжал Бартолотти 200 000 флоринов по двум облигациям. Первая, на 150 000 флоринов была обеспечена ипотекой: «городом Веере и его полдерами», то есть улучшенными, отвоеванными у моря землями. Вторая – ипотекой «нескольких владений в Германии», где у Оранского дома имелись земли (Elias, op. cit., I, 390).

Приток средств из сундуков Одескальки в Голландию, то есть принцу Оранскому, достиг максимальной отметки в 1665 году.