Он развернул план подземных галерей, начертанный им самим, – один такой он уже утерял в Клоаке Максима. Ход С был продлен до пересечения с каналом, по которому можно было добраться до островной лаборатории Дульчибени и Клоаки Максима. Был дорисован и отрезок галереи Д, ведшей к каретному сараю Тиракорды, находящемуся вблизи «Оруженосца».

– Чтобы перехватить Тиракорду, недостаточно перекрыть улицы вокруг виа дель Орсо, – пояснил Атто. – Возможно, желание проскочить незамеченным заставит его предпочесть подземные пути Д, С, В и А и выйти на поверхность только на берегу Тибра.

– Но почему?

– Он вполне мог бы подняться по каналу до пристани Рипетта на лодке, что удлинило бы путь, но сделало бы преследование невозможным. Если только он не вздумает подняться наверх, используя один из неизвестных нам выходов. Надо бы разбиться на группы, чтобы избежать случайностей: Угонио и Джакконио будут дежурить в галереях А, В, С и Д.

– Не слишком ли много для двоих?

– Их не двое, а трое: не забывай про нос Джакконио. Мы же с тобой сосредоточимся на том участке галереи В, по которой никогда еще не ходили, чтобы не упустить Тиракорду, если он выберет этот путь.

– А Дульчибени? – спросил я. – Вы не допускаете мысли, что он тоже будет бродить по подземным галереям?

– Нет. Он сделал свое дело: заразил пиявок чумой. Дальнейшее – в руках Тиракорды.

Угонио и Джакконио, получив указания, незамедлительно рысью пустились по галерее С. А пока мы с Атто не заступили на свои позиции, я не удержался и задал мучивший меня вопрос:

– Господин Атто, вы – агент короля Франции? Он бросил на меня недобрый взгляд.

– И что с того?

– Да ничего… но папа ведь не очень большой друг Наихристианнейшего короля, а вы намерены его спасти.

Он окаменел.

– Ты когда-нибудь видел, как обезглавливают человека? – Нет.

– Так вот, когда голова катится по земле, язык все еще шевелится. И может выговорить кое-какие слова. Вот отчего ни один государь не радуется смерти равного себе. Он боится этой катящейся головы и языка, могущего выболтать кое-что.

– Так, значит, государи никогда никого не убивают?

– Ну в общем, не совсем так… они могут это сделать, если под вопросом безопасность короны. Но политика, подлинная политика зиждется на равновесиях, а не наскоках, помни это, мой мальчик.

Я исподтишка наблюдал за ним: дрожащий голос, бледность, бегающие глазки свидетельствовали о том, что им вновь овладевал страх – несмотря на то что он говорил, внутренняя неуверенность проявлялась во всем. Баронио со своими дружками не оставил ему времени на раздумья, взял все в свои руки и готовился спасти Иннокентия XI. Атто же оказался втянутым в героическую затею почти против воли, только оттого, что вовремя не остановил своего расследования. Отступать было поздно. Он мог только замаскировать свое замешательство, повернувшись ко мне напряженной и подергивающейся спиной и прибавив шагу.

Добравшись до Архивного зала, мы безуспешно искали наших помощников, наверняка затаившихся в засаде в каком-нибудь укромном местечке.

– Это мы. Все хорошо? – громко произнес Атто.

Из-за пролета арки, погруженного в темноту, до нас донеслось бурчание Джакконио, настроенного явно доброжелательно. Мы двинулись дальше, продолжая обсуждать создавшуюся ситуацию, и сошлись в том, что проявили непростительную слепоту, забыв установить связь между столь ясными знаками, полученными в ходе предшествующих дней. К счастью, еще было не поздно ухватить за холку бешеную лошадь истины. Атто вновь постарался подбить бабки всему, чем мы располагали:

– Дульчибени работал на семейство Одескальки в качестве счетовода или что-то в этом роде. У него была дочь Мария – плод его любовной связи с рабыней-турчанкой. Девочка была похищена бывшим работорговцем Ферони и его правой рукой Хьюгенсом, воспылавшим к ней вожделением. Мария была увезена куда-то далеко на Север. Полный решимости отыскать свою дочь, Дульчибени обратился за помощью к клану Одескальки, но получил отказ. Отсюда истоки его ненависти к ним, и, в частности, к могущественному кардиналу Бенедетто Одескальки, который тем временем был избран на папский престол. Ко всему еще после похищения происходит одно странное происшествие: Дульчибени подвергается нападению, его выбрасывают из окна, явно желая убить. Так?

– Да.

– Здесь первая загвоздка. Почему человек, совершивший на него покушение и оплаченный Ферони или Одескальки, хотел расправиться с ним?

– Чтобы помешать ему отправиться на поиски дочери.

– Может, и так, – не совсем уверенно ответил Атто. – Однако ты слышал, что все поиски оказались напрасны. Я думаю, дело в другом – Дульчибени стал представлять для кого-то опасность.

– Господин Атто, а почему дочь Дульчибени была рабыней?

– Разве ты не слышал, что говорил Тиракорда? Ее мать была рабыней, турчанкой, а Дульчибени не пожелал на ней женится. Я не очень-то разбираюсь в торговле чернокожими и неверными, но судя по тому, что заявляет Дульчибени, девочка-бастардка также рассматривалась семейством Одескальки как рабыня. Одного я не пойму: отчего Хьюгенс и Ферони просто не купили ее?

– Возможно, Одескальки не пожелали ее продать.

– Но они же продали ее мать! Нет, я думаю, Дульчибени воспротивился этому. Этим объясняется, почему ее выкрали, может, и с согласия самих хозяев.

– Не хотите ли вы сказать, что столь ужасающее преступление было совершено с ведома семейства будущего понтифика? – потрясенно воскликнул я.

– Именно это я и хочу сказать. И даже с ведома кардинала Бенедетто Одескальки, нашего нынешнего понтифика. Не забывай, Ферони был сказочно богат и могущественен. Таким людям не принято отказывать. Оттого-то Одескальки и не захотел помочь Дульчибени в поисках его дочери.

– Как Дульчибени смог бы помешать ее продаже, если она была собственностью Одескальки?

– Хороший вопрос. Как? В том-то вся суть. Дульчибени наверняка обнажил некое оружие, связавшее Одескальки по рукам и ногам. И они были вынуждены потворствовать похищению, а затем попытаться навсегда заткнуть рот Дульчибени.

Ферони. Только я собрался поведать аббату, что это имя мне знакомо, но так и не вспомнил, когда и от кого его слышал, и предпочел промолчать.

– Оружие против Одескальки. Какая-нибудь тайна… – прошептал аббат и во взгляде его мелькнула искорка удовольствия.

Что-то, чем было замарано прошлое папы. Тут мне стало ясно – Атто Мелани, агент Его Величества короля Франции, отдал бы жизнь ради того, чтобы докопаться до сути.

– Проклятие! Необходимо во что бы то ни стало разгадать эту загадку! – воскликнул Атто. – Но повторим еще раз: Дульчибени решает прикончить не кого-нибудь, а самого папу. Получить аудиенцию и заколоть его кинжалом немыслимо. Как убить человека на расстоянии? Можно попытаться отравить его, но подобраться к пище папы – задача не из легких. Дульчибени отыскал более замысловатое решение: вспомнил о давнем друге Джованни Тиракорде, папском лекаре. Здоровье папы Одескальки всегда было неважным, Дульчибени это известно. Тиракорда его лечит, Дульчибени желает воспользоваться этим. К тому же состояние здоровья папы, пребывающего в ужасе при мысли, что армии христианских держав могут быть разбиты под Веной, ухудшается. Папе отворяют кровь с помощью пиявок. И что же придумывает Дульчибени? Он спаивает Тиракорду, что нетрудно, поскольку полоумная жена лекаря Парадиза убеждена: алкоголь обрекает душу на вечное проклятие, и Тиракорда вынужден пить тайком, а потому всегда очень быстро. И вот однажды, напоив его, Дульчибени заражает пиявок, предназначенных для папы, с помощью какого-то заразного зелья, изготовленного им на острове, где у него оборудована лаборатория. Пиявкам остается присосаться к святой плоти понтифика, и тому конец.

– Какой ужас! – не удержался я.

– Отчего же? Это просто-напросто то, на что способен жаждущий мщения человек. Помнишь наш первый ночной визит к Тиракорде? Дульчибени тогда еще спросил: «Как они?» Речь шла о пиявках. Но тогда Тиракорда разбил бутылку с ликером, и Дульчибени пришлось отложить исполнение задуманного. Зато вчера все прошло гладко, без сучка без задоринки. Он заразил пиявок со словами «Ради нее»: это и была его месть.

– Ему требовалось укромное местечко, где можно было бы подготовиться.

– Верно. И прежде всего, чтобы с помощью некоторых знаний, которые нам неведомы, получить и сохранить чуму. Он ловил крыс, держал их в клетке на острове, заражал, брал их кровь и с ее помощью вырабатывал некое злотворное снадобье. Он же выронил и ту страницу с библейским текстом по пути на остров.

– И он же украл мои жемчужины?

– Кто же еще? Но не перебивай меня. Когда объявили карантин и твой хозяин занемог, Дульчибени был вынужден похитить у Пеллегрино ключи и изготовить дубликат, дабы иметь доступ к подземным ходам и острову с храмом Митры. Он завернул дубликат в пробный оттиск из типографии Комарека, который случайно запачкал кровью, ведь ему постоянно приходилось иметь с нею дело.

– На острове мы нашли такой же горшок для пиявок, как у Тиракорды, – подхватил я, – и кучу всяких приспособлений.

– Горшок ему потребовался, чтобы держать в нем пиявок и удостовериться, что они могут питаться зараженной кровью и еще какое-то время не подыхать. Стоило ему понять, что он не единственный пользуется подземными ходами и что, возможно, за ним следят, он избавился от пиявок, могущих послужить доказательством его преступных намерений. Все эти приспособления и инструменты на острове позволили ему не только удачно завершить опыты на грызунах, но и приготовить смертельное снадобье. Вот почему все эти перегонные кубы, горелки так напоминали алхимическую лабораторию…

– А что вы думаете по поводу того приспособления для удушения?

– Возможно, он использовал его для удержания крыс, истекающих кровью, либо для расчленения их.

Вот отчего столько раз на нашем пути попадались агонизирующие крысы: то ли им удавалось бежать, то ли выжить. Что до склянки с кровью, найденной в галерее Д, она наверняка была утеряна Дульчибени, когда он носил ее в дом Тиракорды, чтобы отравить пиявок.

– А еще мы нашли листья мамакоки, – напомнил я.

– Этого пока я объяснить не в силах. Они никак не вяжутся ни с чумой, ни с намерениями Дульчибени. И вот что еще непонятно: как Дульчибени мог совершать все это – бегать, грести, взбираться наверх, подтягиваясь на веревке, к тому же в продолжение не одной ночи, ведь он далеко не юноша? Невольно начинаешь думать, что не обошлось без сообщника.

Снова и снова обговаривая все наши открытия, мы дошли до люка, с помощью которого можно было попасть из галереи В в галерею А. Левая часть отрезка галереи В представляла собой последнюю из неисследованных нами частей галереи, отчего наше знание пролегающих под городом путей было неполным.

Мы не воспользовались люком, чтобы попасть из галереи В в галерею А, как сделали бы, если бы нам нужно было вернуться в «Оруженосец», а продолжили путь. Благодаря нарисованному Атто плану я понимал, что впереди Тибр, по правую руку «Оруженосец», а по левую – изгиб канала.

Ничего особенного по дороге нам на сей раз не попалось. Вскоре мы уперлись в каменную лестницу, напоминающую ту, что вела из чулана постоялого двора под землю.

– Так мы окажемся на улице Орсо, – проговорил я, поднимаясь по ступеням.

– Не совсем, чуть южнее, на улице Тор ди Нона. Поднявшись, мы очутились в неком подобии помещения с замощенным полом, похожего на то, что располагалось под «Оруженосцем».

Над нашими головами было нечто вроде свинцовой или железной крышки, какой в Риме закрывают сточные канавы, откинуть которую или хотя бы сдвинуть на первый взгляд не представлялось никакой возможности. И все же было необходимо преодолеть это последнее препятствие, чтобы понять, где мы находимся. Сложив наши силы, уперевшись как следует в последнюю ступень каменной лестницы, мы спинами приподняли крышку и сдвинули ее настолько, чтобы пролезть в образовавшееся отверстие. А прислушавшись и оглядевшись, установили, что неподалеку от нас завязалась нешуточная драка.

Мы ринулись на шум. Несмотря на ночную тьму, я различил стоящую посреди улицы карету. Два укрепленных на ней факела заливали ее зловещим светом. Были слышны задушенные крики: возница пытался отбиться от нескольких нападавших. Видимо, один из них овладел вожжами и застопорил движение. Лошади ржали и беспокойно прядали головами. Из кареты кто-то вышел, сжимая в руках (так, во всяком случае, мне показалось) объемистый предмет. Сомнений быть не могло: карета подверглась нападению грабителей.

Хотя от долгого пребывания под землей в голове у меня все перепуталось, я узнал улицу Тор ди Нона, идущую вдоль Тибра и ведущую к улице Орсо. Аббат Мелани не ошибся.

– Скорее туда, – шепнул он мне, кивнув в сторону кареты.

Картина, представшая вслед затем моим глазам, глубоко потрясла меня; я знал, что совсем рядом, на мосту Святого Ангела, стоят часовые. И все же перспектива оказаться замешанным в какое-нибудь серьезное дело не остановила меня, я двинулся вслед за аббатом, жмущимся к стенам домов.

– Помпео, на помощь! Стража! На помощь! – донесся из кареты слабый задушенный голос, принадлежавший Джованни Тиракорде.

В мгновение ока мне все стало ясно: человек на передке кареты, отбивающийся от превосходящего числом противника и издающий отрывистые хриплые звуки, был не кем иным, как Помпео Дульчибени. В это было трудно поверить, но Тиракорда попросил сопровождать его во дворец Монте Кавалло. Слишком пожилой и неловкий, чтобы самому управляться с лошадьми, лекарь предпочел отправиться с деликатной и тайной миссией в сопровождении друга, а не кучера. Искатели реликвий, перекрывшие все подступы к дому Тиракорды, не упустили карету, выехавшую со двора.

Все было кончено в несколько мгновений. Стоило сундучку лекаря перекочевать в руки нападавших, четверо или пятеро из них, удерживавшие Дульчибени, отпустили его и бросились наутек – пробежав мимо нас, они исчезли в направлении того отверстия в мостовой, из которого незадолго до этого вылезли мы.

– Пиявки, они завладели пиявками! – вне себя от возбуждения зашептал я.

– Тс-с! – пришикнул на меня Атто, из чего я заключил, что У него нет ни малейшего намерения ввязываться в заварушку.

Заслышав подозрительные звуки, жители окрестных домов стали выглядывать из окон. С минуты на минуту могла нагрянуть стража.

Тиракорда чуть слышно постанывал внутри кареты, Дульчибени слез со своего места на передке, видимо, желая помочь ему.

И тут случилось нечто непредвиденное. Из сточного отверстия мостовой, в котором только что исчезла братия Баронио, вновь выскочил какой-то субъект и нетвердым шагом воротился назад к карете. В руках у него по-прежнему был тот предмет, который он похитил у Тиракорды.

– Нет, будь ты проклят! Только не крест, в нем реликвия. – Умоляющий голос лекаря жалобно прозвенел в ночи, а человек, вошедший в карету с одной стороны, вышел с другой стороны. Это было его роковой ошибкой: там его поджидал Дульчибени. Послышался хлесткий удар бича, которым он сбил с ног грабителя. Пока тот безуспешно пытался встать на ноги, я узнал в свете факелов согбенный силуэт Джакконио.

Мы подошли поближе, рискуя быть замеченными. Однако открытая дверца кареты мешала нам видеть. И тут послышался второй и третий удар бича, а вслед за тем ворчание Джакконио, которое ни с чем нельзя было спутать, на сей раз довольно четко выражавшее протест.

– Мерзкие твари! – произнес Дульчибени, сунул предмет, отобранный у Джакконио, в карету, закрыл дверцу, вскочил на передок и погнал лошадей.

И вновь слишком быстрая череда событий помешала мне прислушаться к доводам разума, я просто не успел испугаться, что могу быть втянутым в нечто богопротивное, и устраниться от опасного влияния аббата Мелани, способного завлечь меня в любое отчаянное и преступное предприятие.

Вот отчего, помня об угрозе, нависшей над жизнью нашего Святейшего Иннокентия XI, я не посмел воспротивиться, когда аббат сгреб меня в охапку и потащил к трогающейся с места карете.

– Теперь или никогда, – бросил он, когда мы нагнали карету и вспрыгнули на облучок.

Но стоило нам вцепиться в поручни, предназначенные для слуг, карету тряхнуло. Чьи-то страшные руки протянулись из-за моей спины, стараясь за что-нибудь уцепиться. Со страху я чуть было не свалился. Оглянувшись же, увидел рядом с собой жуткую улыбку на беззубом дьявольском лице Джакконио. В одной руке он держал крест с реликвией.

Карета, нагруженная сверх меры, резко накренилась.

– Опять эта сволочь! Всех поубиваю! – послышалось с передка.

Карета повернула налево на улицу Панико. По противоположной ее стороне за нами поспевала беспорядочная гурьба барониевых товарищей, бессильная что-либо сделать. Не дождавшись возвращения Джакконио, они, видно, снова выбрались на поверхность и бросились за нами вдогон. Однако нечего было и думать угнаться за лошадьми, мы повернули направо к площади Монте Джордано, откуда открывался прямой путь на Кьявика-ди-Санта-Лючия. Из-за того, что на задах кареты кто-то примостился, Дульчибени не мог двигаться по улице, ведущей ко дворцу понтифика, и потому мчался наобум.

– Ты снова отличился? – крикнул Мелани Джакконио в тот миг, как карета стала набирать скорость.

– Гр-бр-мр-фр, – оправдывался тот.

– Ты понимаешь, что он сделал? – спросил меня Атто. – Ему мало было одержать победу, так он еще вернулся, чтобы похитить крест и реликвию, те самые, которые Угонио однажды уже чуть было не прикарманил, когда мы впервые оказались в конюшне Тиракорды. И потому Дульчибени вновь отбил свои пиявки.

Банда Баронио, хотя и не упускала нас из виду, заметно отстала. В тот момент, когда мы снова повернули налево, из кареты донесся дрожащий и насмерть перепуганный голос Тиракорды, выглянувшего из окошка:

– Помпео, Помпео, они нас преследуют, на задах кареты кто-то есть…

Дульчибени не ответил. Неожиданный хлопок очень большой силы оглушил нас, а облако дыма лишило возможности что-либо видеть.

– Пригнитесь, у него пистолет! – велел Атто, скорчившись как только мог.

Я послушался. Карета понеслась еще шибче. Бедные лошади, и без того перепуганные недавним налетом незнакомцев, обезумели от внезапного оглушительного разрыва.

Вместо того чтобы последовать нашему примеру, Джакконио принял самое неожиданное из решений: вскарабкался на шаткий и ненадежный верх кареты и пополз вперед, к Дульчибени. Однако удар хлыста вынудил его отказаться от нападения.

Мы на бешеной скорости выскочили с улицы Пеллегрино на площадь Фиоре, и тут я увидел, как Джакконио отделил реликвию от креста и со всей силы стукнул им по голове Дульчибени. Судя по тому, как затряслась карета, он не промахнулся, нанеся упреждающий удар, не давший Дульчибени перезарядить свое оружие.

– Если он не придержит лошадей, мы врежемся в стену и разобьемся, – прокричал Атто, чей голос потонул в грохоте, производимом каретой.

И снова послышался свист хлыста, карета не замедляла бега, а наоборот, катилась еще быстрее. Я обратил внимание, что она перестала вписываться в повороты.

– Помпео! О Господи! Остановите! – доносилось изнутри.

Миновали площадь Маттеи и площадь Кампителли, оставив справа Монте Савелло; казалось, бешеная езда была лишена всякой цели и смысла. Укрепленные по бокам кареты факелы весело рассекали тьму улиц, и редким ночным прохожим, завернутым в плащи, предоставлялась возможность наблюдать нашу гонку. Раз мы даже столкнулись с ночным дозором, у которого не хватило ни времени, ни возможности остановить нас.

– Помпео, умоляю, немедленно остановите, – молил Ти-ракорда.

– Но почему он не тормозит? Почему мчится куда глаза глядят? – крикнул я Атто.

Мы пересекали площадь Консолацьоне. Удары хлыста Дульчибени и бормотание Джакконио смолкли. Бросив взгляд поверх крыши кареты, мы увидели, как, стоя на сиденье, они дерутся, пустив в ход руки и ноги. Вожжи были брошены, лошадьми никто не управлял.

– О Боже! Вот почему мы не повернули! – ужаснулся Атто. В эту минуту мы вылетели на длинную эспланаду Кампо Ваччино, откуда открывается вид на развалины античного Форума. Взгляд ухватил слева арку Септимия Севера, а справа развалины храма Юпитера Статора, вход в Фарнезские сады и арку Тита.

Неровная поверхность древней римской дороги, по которой мы теперь неслись, представляла для нас страшную опасность. Мы чудом избежали столкновения с двумя римскими колоннами, лежащими на земле, проехали под аркой Тита и на бешеной скорости пустились под откос. Казалось, ничто уже не в силах остановить нас.

– Каналья, отправляйся в ад, – громко с ненавистью прокричал Дульчибени.

– Гр-бр-мр-фр, – послышалось в ответ.

И в ту самую минуту, когда карета на всех парах влетела на широкую площадь, на которой шестнадцать веков возвышаются великолепные и безразличные к происходящему у их подножия руины Колизея, противник Дульчибени словно куль скатился с передка кареты.

И пока на нас неудержимо надвигалась раскинувшаяся величественным амфитеатром громада, из-под колес донесся хруст. Задняя ось не выдержала долгой гонки, и карета накренилась вправо. Не дожидаясь, когда она окончательно завалится набок, мы с Атто спрыгнули и покатились по земле, вопя от страха и стараясь избежать огромных колес. Лошади заспотыкались, попадали, а карета с двумя ездоками, пролетев еще несколько метров, врезалась в покрытую камнями и заросшую бурьяном землю.

В следующие секунды рассудок мой помрачился, а когда я поднялся с земли, то не сразу пришел в себя, хотя был цел и невредим. Карета лежала на боку, одно ее колесо вращалось в пустоте, факелы погасли и дымились.

Та серая масса, что чуть раньше скатилась на землю, была не чем иным, как Джакконио, сброшенным Дульчибени. Мы ус – пели кинуть на него лишь взгляд, поскольку наше внимание тут же привлекло движение внутри кареты. Атто указал мне на дверцу, открытую в небо. Мы без слов поняли друг друга и, не колеблясь, бросились к ней. Тиракорда стонал и был в полубессознательном состоянии. Я опередил Атто и вырвал у него из рук тяжелый кожаный сундучок с металлическими уголками, в котором что-то позвякивало. Именно его видели мы в руках Джакконио: это была герметичная емкость для перевозки пиявок.

– Он у нас в руках! Бежим!

Но не успел я закончить фразу, как чья-то сильная рука грубо отбросила меня на жесткую землю. И я покатился по ней, что тюк. Судя по всему, Дульчибени опамятовался от удара, подскочил ко мне и попытался вырвать у меня сундук, но я сложился вокруг него, как еж, закрывая свою добычу руками, ногами, грудью. Ему удалось приподнять меня, но не разлучить меня с нею.

И пока старый янсенист давил на меня всем своим тяжелым телом и избивал, аббат Мелани пытался остановить его. Однако не тут-то было: казалось, в Дульчибени вселилась сила сотни человек. Все трое покатились мы по земле, переплетясь в яростный клубок.

– Прочь, Мелани, – вопил Дульчибени. – Ты не ведаешь, что творишь!

– Ты и правда захотел убить папу, чтобы отомстить за дочь? За эту наполовину темнокожую бастардку?

– Не тебе… – задохнувшись, начал было Дульчибени, но Атто удалось заломить ему руку.

Тут Помпео нанес ему удар кулаком по носу, отчего аббат отлетел в сторону и застонал.

Я все еще цеплялся за сундук, когда Дульчибени повернулся ко мне. Ужас сковал меня, я не смел пошевелиться. Он схватил меня за запястья и стал их выворачивать. Я выпустил свою добычу. Он подхватил сундук и бросился к карете.

В свете луны я наблюдал за его действиями. Вскоре он показался снова: спрыгнул на землю с ношей в левой руке.

– Подай мне вон то, с заднего сиденья, – проговорил он, обращаясь к Тиракорде.

Затем протянул правую руку и выхватил протянутый ему пистолет. Вместо того чтобы перезаряжать первый, он предпочел взять с собой второй, заряженный. Атто поднялся с земли и бросился к карете.

– Аббат Мелани, – проговорил Дульчибени с угрозой и насмешкой в голосе, – раз тебе так нравится выслеживать, не стесняйся, – и бросился к Колизею.

– Стой! Отдай сундук! – приказал Атто.

– Господин Атто, Дульчибени… – попытался я предупредить его.

– …вооружен. Знаю, – ответил Атто, из осторожности приседая. – Но это не значит, что мы должны его прошляпить.

Я был поражен решительным тоном, каким Атто произнес эти слова, и мне открылось вдруг, что творилось в его душе и в мыслях и почему он не колеблясь вскочил на задок тиракордо-вой кареты и рисковал жизнью, преследуя Дульчибени.

Естественная склонность Атто вмешиваться во всякого рода темные дела, как и непомерная гордыня, распиравшая его, стоило ему учуять заговорщиков, до сих пор не получили должного удовлетворения. Пойдя по следам Дульчибени, он был вовлечен в водоворот событий и уже не мог и не хотел отступать. Ему позарез нужно было дойти до мельчайших подробностей. Атто шел по следу не ради того, чтобы отобрать у кого-то зараженных пиявок, он преследовал чужие тайны.

И пока все эти догадки и озарения с бешеной скоростью замелькали перед моим мысленным взором, Дульчибени успел уже добежать до Колизея.

– За ним! Пригибайся к земле, – бросил мне Атто.

Не смея воспротивиться, осознавая выпавшую на нашу долю миссию, я перекрестился и бесстрашно устремился вперед.

Мгновение – и Дульчибени исчез под темными арочными пролетами. Атто же кинулся вправо, словно собирался проделать тот же путь, что и Дульчибени, только обогнув Колизей с внешней стороны.

– Мы должны перехватить его, пока он снова не воспользовался своим пистолетом, – шепнул он мне.

Петляя, мы достигли аркад, вскарабкались на одну из мощных несущих колонн, подобно плющу, обвивающему каменные глыбы, и заглянули внутрь: никаких признаков человеческого присутствия.

Мы продолжили путь, не переставая прислушиваться. Второй раз в жизни оказался я в Колизее. Мне было известно, что это обиталище сов, летучих мышей, сутенеров, воров и злодеев всех сортов, прячущихся от правосудия либо замышляющих недоброе. Повсюду, за исключением тех мест, куда попадал лунный свет, тьма была полной.

Мы продвигались вперед крадучись и очень осторожно, стараясь не споткнуться на неровных, ушедших в землю камнях. И все же неизбежный шум, производимый нами при ходьбе, отдавался от сводов арок и стен. Стена, отделяющая амфитеатр от арочных пролетов, была испещрена окошками, позволяющими видеть арену. И вдруг почти полная тишина, царящая в Колизее в этот час, была нарушена словами, произнесенными четким голосом, заставившим нас вздрогнуть.

– Бедный Мелани, до конца своих дней раб своего короля. Атто встрепенулся.

– Дульчибени, где ты?

– Возношусь на небо, хочу разглядеть Бога поближе, – прозвучало в ответ после минутной паузы из какого-то непонятного места, казавшегося одновременно и близким, и далеким.

Напрасно мы озирались и таращили глаза.

– Погоди, поговорим, – предложил Атто. – Если ты меня послушаешь, я тебя не выдам.

– Знаешь, аббат, а я вовсе не против. Но сперва отыщи меня. Голос стал удаляться. Он шел не от арок и не снаружи.

– Он внутри, – сделал вывод Атто.

Гораздо позже, много времени спустя, я узнаю, что стене, отделяющей амфитеатр от аркад и позволяющей видеть арену, постоянно наносился ущерб. Попасть на арену законным образом можно было лишь через проходы, расположенные с двух сторон здания, ночью забранные деревянными опускными решетками. Всякие дурные люди, превращавшие руины в свое пристанище, проделывали в этой стене бреши, а властям было недосуг их вновь заделывать.

Дульчибени наверняка воспользовался такой брешью для проникновения внутрь.

– Сюда, Мелани, сюда. – Голос Дульчибени не переставал удаляться.

– Проклятие, я не… Вот она! – воскликнул вдруг Атто. Это была даже не брешь, а просто увеличенная в размерах амбразура в стене на высоте половины человеческого роста. Мы полезли в нее, помогая друг другу. Пробираясь на арену, я испытал страх, когда чья-то рука схватила меня за плечо. При мысли, что это один из преступников, которыми кишели руины, я чуть было не завопил, но привычное «гр-бр-мр-фр» успокоило меня.

Убедившись, что это Джакконио, я облегченно вздохнул и сообщил Атто, что в нашем полку прибыло.

Аббат отправился на разведку, мы за ним, по одному из многочисленных коридоров, протянувшихся между стенами Колизея и ареной, чей песок несколькими веками ранее впитывал в себя кровь гладиаторов, львов и мучеников, приносимых в жертву безумию языческих толп.

Мы шли гуськом вдоль высоких каменных стен, спускающихся к центру Колизея, на которых когда-то располагались места для публики. Ночной час, влажность, зловоние, шедшее от полуразрушенных стен, арочных пролетов и пешеходных мостиков, вместе со свистом снующих над нами летучих мышей придавали Колизею угрожающий и неспокойный вид. Запахи плесени и тлена мешали Джакконио – это при его-то феноменальных способностях – определить, где находился Дульчибени. Я видел, как Джакконио раз за разом поднимал свой сверхчувствительный орган и с животным шумом втягивал в себя воздух. Лишь лунный свет, заливавший самые верхние белокаменные ступени, хоть немного успокаивал и позволял продвигаться вперед, не угождая в то и дело попадающиеся на пути провалы.

Поиски ни к чему не приводили.

– Дульчибени, где ты? – крикнул, остановившись, Атто. Ответом ему было тревожное молчание руин.

– А что, если нам разделиться? – предложил я.

– Не может быть и речи. Кстати, что сталось с твоими друзьями? – обратился Атто к Джакконио.

– Гр-бр-мр-фр, – отвечал тот, жестикулируя и давая понять, что скоро подойдет вся шайка.

– Что ж, подкрепление не помешает…

– Эй ты, раб коронованных особ, отчего ты меня никак не поймаешь?