День седьмой 17 СЕНТЯБРЯ 1683 ГОДА

Несмотря на все эти необычайные события, сотрясавшие мои дни и ночи, мне случалось задумываться об одном завете, оставленном мне той старушкой, которая любовно выпестовала меня. Своим напевным голосом, которым принято разговаривать с детьми, она наказывала мне никогда не оставлять книгу недочитанной.

Следуя этому мудрому наставлению, я принял решение завершить на следующее утро чтение астрологического прогноза на этот год, изъятого у Стилоне Приазо. Моя дотошная воспитательница была права: лучше уж вовсе не браться за книгу, чем не дочитать ее, сохранив о ней неверное суждение. Как знать, не помогут ли мне страницы, которых я еще не читал, подойти с правильной меркой к тем темным силам, что вселили в меня такой страх.

К тому же в то утро я был не так вымотан, как во все предыдущие дни при пробуждении: после всей этой свистопляски с преследованием и бегством по галерее С, приведшей нас к реке, а особенно после разительных открытий относительно Девизе и его таинственного рондо, к которым мы с аббатом пришли на обратном пути, мне все же удалось выспаться.

Мой мозг отказывался заново осмысливать все, что ему пришлось вместить. Самое время было обратиться к книжонке, которую Угонио и Джакконио отобрали у Стилоне и которая теперь была спрятана у меня под тюфяком.

События прошедших месяцев вроде бы были предсказаны точно. Теперь посмотрим, что уготовано нам будущим. Итак, я раскрыл книжку на третьей неделе сентября.

Предсказания на эту неделю связаны прежде всего с Меркурием, принимающим два светила в своих домах, который, пребывая в третьем доме, соседствующем с Солнцем, сулит высшей знати путешествия, получение объемистых посланий и различные королевские посольства.

Юпитер с Венерой, объединившись, пытаются с помощью огненного треугольника сплотить союз доблестных деятелей для ведения переговоров по созданию лиги либо в целях заключения мира чрезвычайной важности.

Мое внимание тут же привлекли «путешествия высшей знати» и «объемистые послания», а также «королевские посольства». У меня не было и тени сомнения: речь шла о депешах с объявлением исхода битвы под Веной, каковая в данный момент находилась в стадии кульминации.

Вскоре по Европе помчатся отряды конных вестовых, возможно, под предводительством самих суверенов и принцев крови, принявших участие в битве, разнося по городам и весям известие об ее исходе: в три дня достигнут Варшавы, в пять – Венеции, в восемь или девять – Рима и Парижа, еще больше уйдет у них, чтобы добраться до Лондона и Мадрида.

И снова автор книжки был прав: он предвидел не только большую сечу, но и бешеное распространение вестей тотчас по окончании схватки.

А «союз доблестных деятелей для ведения переговоров… в целях заключения мира чрезвычайной важности» – не о мирном ли договоре между победителями и побежденными шла речь?

Я прочел предсказание и на четвертую, последнюю неделю сентября:

Скверные известия о больных могут поступить в эту четвертую неделю месяца, когда шестым домом правит Солнце, передавая заботу о нем Сатурну, отчего расцветут четырехдневные лихорадки, флюсы, водянка, вспучивания, ломота в костях, подагра и мочекаменная болезнь. Однако восьмой дом управляется Юпитером, который вернет вскоре здоровье многим пациентам.

И снова под удар попадет здоровье: лихорадки, излишек жидкости в желудке, затруднения с циркуляцией влаги, ломота в костях, внутренние боли.

Все это весьма серьезно, но преодолимо. Худшее впереди:

На этой неделе нешуточные предупреждения посылает нам Марс, хозяин Асцендента, который, пребывая в восьмом доме, способен сеять смерть среди людей с помощью ядов, железа и огня, то есть огнестрельного оружия. Сатурн в шестом доме, хозяйничает в двенадцатом, обещает смерть благородным лицам, находящимся взаперти.

От последних слов у меня пересохло во рту, перехватило дыхание. Я отбросил книжонку и, сжав кулаки, обратился к Небу с мольбой. Никакое другое печатное слово не окажет такого влияния на мое дальнейшее существование, как эти несколько загадочных строк.

Знать, намечались «нешуточные» дела, такие как «смерть среди людей с помощью ядов, железа и огня, то есть огнестрельного оружия». И грозило все это «благородным лицам». Кое-кто из наших постояльцев принадлежал к благородному сословию, и все мы находились «взаперти»!

Если мне еще и требовалось доказательство того, что эта книжонка (порождение дьявола!) предсказывала правду, оно было предо мной: в ней говорилось о нас, узниках карантина, а также о смерти кое-кого из нас.

Да ведь и Фуке скончался в результате насильственной смерти, от отравления.

Я знал: доброму христианину не должно поддаваться отчаянию, даже посреди тягчайших невзгод. Но я бы погрешил против истины, если бы стал утверждать, что встретил весть о грядущих бедах с достоинством истинного мужа. Никогда еще, несмотря на то что на мою сиротскую долю выпало немало одиноких минут, не ощущал я себя таким покинутым на милость звезд, давным-давно, возможно, испокон веков предрешивших мою судьбу.

Во власти безысходности я взял в руки старые четки, подаренные мне набожной моей наставницей, трепетно припал к ним губами и сунул в карман. Трижды прочтя «Отче наш», я вдруг понял, что в своем страхе перед лицом звезд засомневался в божественном предопределении, которое каждый добрый христианин должен рассматривать как единственное путеводное указание. Я вдруг испытал настоятельную потребность очиститься душой и укрепиться духом: настала пора исповедаться перед Богом. К счастью, в нашем заведении имелся тот, кто был мне нужен.

– Входи, сын мой, ты правильно поступил, решив очистить душу в столь трудную минуту.

Услышав о цели моего визита, отец Робледа с доброжелательностью впустил меня к себе. Исповедь помогла мне облегчить сердце и развязать язык, и я с воодушевлением приветствовал это таинство.

Отпустив мне грехи, отец Робледа поинтересовался, как во мне зародились столь преступные сомнения.

Обойдя молчанием астрологический прогноз, я напомнил ему о нашей недавней беседе, в которой речь шла о предсказаниях: мол, она не прошла для меня даром, заставив долго размышлять о судьбе и предназначении, о том, что звезды влияют на земные дела, тем самым предопределяя их. Мне известно, как относится к подобным мыслям и утверждениям церковь, но вот ведь и Кристофано считает: астрология идет на пользу врачебной практике, оттого-то, оказавшись среди двух огней, я и счел нужным обратиться к отцу Робледе за разъяснением.

– Ты правильно поступил, мой мальчик, всегда надлежит обращаться к святой матери Церкви в минуты растерянности, коих может быть немало на жизненном пути. Учитывая, сколько всяких путешественников перебывало на вашем постоялом дворе, могу себе представить, чего ты наслушался от магов, астрологов и некромантов всех мастей, ловко обрабатывающих простодушные сердца. Нужно научиться пропускать мимо ушей всю эту пустопорожнюю болтовню. Существует две астрологии: ложная и подлинная. Первая пытается на основе даты рождения человека строить предвидение относительно его будущих деяний. Это ложное и еретическое учение, как тебе известно, запрещенное с незапамятных времен. Подлинная астрология изучает влияние звезд на природу в целях познания, а не предвидения. Тот факт, что светила влияют на земные дела, неоспорим. Сперва обратили внимание на связь приливов и отливов с луной, – продолжал рассказывать Робледа, счастливый возможностью блеснуть своими знаниями, – затем на связь металлов, залегающих в толще земли и потому недосягаемых для света и тепла, со звездами. Да и многое другое ad abundantiam [159] невозможно объяснить иначе, как вмешательством небесных тел. Даже такое скромное растение, как сердечная мята, согласно «De Divinatione» Цицерона, расцветает лишь в день зимнего солнцестояния, самого короткого в году. Метеорология также доказывает власть небесных светил над явлениями, происходящими на земле: восходы и закаты семи звезд, расположенных в созвездии Тельца, названном греками Хиады[160], отмечены ливнями. О животных и говорить не приходится: всем известно – на восходе и на закате луны улитки, крабы и прочие гады теряют жизненную силу. Верно также и утверждение Кристофано: Гиппократ и прочие знаменитые врачеватели знали, что в течении болезни во время солнцестояния и равноденствия наблюдаются драматические периоды. Это подтверждено как святым Фомой, так и Аристотелем в «Метеорологиях», и многими другими философами и мыслителями, среди которых Доменико Сото, Йавелла, Доменико Банес, Капреоло. Немало можно узнать, почерпнуть, читая мудрейший труд Джованни Баггисты Грассетти, вышедший несколько месяцев назад под названием «Астрология подлинная и ложная».

– Но если, как вы говорите, подлинная астрология не противоречит христианскому вероучению, должна быть и христианская астрология?

– Так оно и есть, – отвечал Робледа, гордый своей ученостью. – Жаль, что у меня нет под рукой книги «Дополненный Христианский Зодиак, или двенадцать знаков Божественного Предопределения», выдержанной в нужном ключе, начисто лишенной еретических воззрений. Она написана моим собратом Иеремией Дрекселем и опубликована в этом городе около сорока лет назад. В ней дюжина знаков Зодиака были наконец заменены таким же количеством символов традиционно христианских: факел, череп, золотая дароносица Евхаристии, пустой алтарь, розовый куст, фиговое дерево, лист табака, кипарис, два древка, объединенных короной из оливковых ветвей, коромысло, якорь и цитра.

– Таковы знаки христианского Зодиака? – прикинулся я удивленным.

– Нет. Каждый из них – символ вечных ценностей веры. Факел – это внутренний свет бессмертной души, написано ведь: Lucerna pedibus meis verbum tuum et lumen semitis meis [161]; череп – символ размышлений о смерти; золотая дароносица указует на частоту исповеди и причащения; алтарь… Смотри, у тебя что-то выпало.

Доставая из кармана четки, я обронил листья, найденные Угонио и Джакконио.

– Ах, да это так, – попытался я соврать. – Это… необычная пряность, мне ее предложили на рынке с площади Навоны несколько недель назад.

– Покажи-ка! – Робледа выхватил у меня один из листьев и стал вертеть его в руках. – Прелюбопытно, – проговорил он наконец. – Как только он здесь оказался, непонятно.

– А что в нем удивительного?

– Это растение не произрастает в Европе. Оно издалека, из Индии или Перу.

– А как оно называется?

– Мамакока.

Отец Робледа поведал мне захватывающую историю мамакоки, необычного растения, которое приобретет в нашей жизни большое значение в последующие дни.

Как только была завоевана Вест-Индия и дикари – последователи лжерелигий и любители богохульств подавлены, иезуиты-миссионеры взялись за святое дело евангелизации, обращения в истинное вероучение. Одновременно шло изучение бесчисленных разновидностей растений Нового Света. Оказалось, что там просто гибель новых видов. Если в старейшей «Медицинской науке» Диоскорида упоминается всего триста растений, то доктор Франсиско Эрнандес описал в семнадцати томах своей «Historia natural de las Indias» [162] три тысячи видов.

Тем не менее замечательные открытия таили в себе каверзы. Колонизаторы были неспособны распознать растения, обладающие наркотическими и ядовитыми свойствами, как и выявить целителей-колдунов из числа коренных жителей. Деревни прямо-таки кишели колдунами, способными, по их признаниям, вызывать духов умерших либо по корням и травам разгадывать будущее.

– Гляди-ка, прямо как астрологи! – воскликнул я, не теряя надежды понять связь листьев с событиями в «Оруженосце».

– Астрология здесь ни при чем, – заверил меня Робледа, обманув мои ожидания. – Я говорю о вещах более важных.

Послушать колдунов, так выходило, что каждое растение могло иметь двоякое назначение: для лечения и для того, чтобы узреть дьявола. Растений, используемых для второго, было в Вест-Индии в изобилии.

Коренные жители окрестили donanacal (вроде отец Робледа именно так произнес это экзотическое название) «чудесным грибом», вводящим в сношение с Сатаной. То же касалось и семян olluchi и еще одного гриба – peyote. Для того же, чтобы услышать лжепредсказания из Ада, колдуны пользовались растением pate.

Инквизиция взялась сжигать поля, на которых выращивались все эти растения и грибы, а время от времени еще и какого-нибудь колдуна в придачу. Но полей было немеряно, а колдунов и того больше.

– Дошло до того, что стали опасаться за целостность христианского вероучения! – страшным голосом прошептал Робледа и помахал у меня перед носом листочком мамакоки, словно предостерегая от Лукавого. – Из-за этих проклятых растений обращенные в новую религию, крещеные дикари святотатствовали, профанировали святые имена отцов церкви. Послушать иного, так святой Варфоломей для того только и отправился в Америку, чтобы открыть для нас эти растения, обладающие чудодейственной силой, а святой Фома – в Бразилию ради деревьев, чьи листья содержат смертельный яд, тогда как он превратил их в прекрасное лекарство. Обращенные в нашу веру туземцы принимали наркотики, а это запрещено Церковью. Словом, отсюда пошли новые ереси, опасные, непривычные для европейцев. Дошло даже до проповеди новых евангелий. – Голос Робледы пресекся. Он с отвращением отдал мне лист, словно тот был заразным. – Эти святотатственные евангелия утверждали, что Христос, повзрослев, был вынужден бежать, ибо дьяволы насели на него, пытаясь забрать его душу. Свят, свят, свят. – Робледа осенил себя крестным знамением. – И якобы на найдя сына дома, Мария взобралась на осла и отправилась на его поиски. Вскоре заблудилась и оказалась в лесу, где ощутила, что силы покидают ее. Иисус увидел это и пришел ей на помощь: благословил куст мамакоки, что рос неподалеку. Осла потянуло к кусту, он отказывался продолжать путь, и тогда Мария поняла, что куст этот благословлен для нее. Она пожевала листики, и жажда и голод отступили, усталость как рукой сняло. Она снова пустилась в путь и добралась до деревни, где ей предложили поесть. Она отвечала, что не голодна, и показала ветку мамакоки: «Посадите ее, она пустит корни, вырастет куст». Женщины послушались, и четыре дня спустя вырос куст с плодами. Из них извлекли семена. И теперь еще выращивают эту культуру.

– Но это же ужасно! Так осквернять имена Девы Марии и Христа, утверждать, что они питались растениями колдунов…

– Ты прав, это ужасно, – согласился Робледа, отирая пот с лица. – Но и это не все.

Запретных растений там была тьма тьмущая, так что колонизаторам (и в том числе иезуитам, – со смирением добавил Робледа) они уже стали застить свет. Да и как было безошибочно распознать все эти oliuchi, donanacal, peyote, cocoba, pate, cola, iopo, mate, guarana, mamacoca?

– Неужто мамакока употреблялась и во время молитвы?

– Нет, – слегка смешавшись, отвечал он. – Она служила в иных целях.

Листья этого безобидного на вид растения обладали поразительной силой прогонять усталость, избавлять от голода, веселить и вселять силу. Кроме того, как убедились иезуиты, мамакока унимала боль, благотворно действовала на кости, согревала и излечивала застарелые гноящиеся раны. И наконец, и это, возможно, главное, благодаря ей работники и рабы могли долгие часы трудиться, не уставая.

У завоевателей возникла мысль: лучше использовать бич, вместо того чтобы искоренять его. Мамакока позволяла туземцам переносить большие нагрузки, а миссиям иезуитов в Вест-Индии постоянно требовались рабочие руки.

С этого растения был снят запрет. Труд местных работников оплачивался пистьями мамакоки, имевшими для них большую цену, чем монеты, серебро либо золото. Духовенству было разрешено взимать десятину с этой культуры, в основе многих священнических и епископских рент – прибыли с продажи этого растения.

– Но разве это не одно из орудий Дьявола? – опешив, поинтересовался я.

– Гм… в общем, – замялся Робледа, – обстановка была не из простых, требовалось выбрать: запретить или разрешить. В случае свободного хождения мамакоки появлялась возможность расширять миссионерскую деятельность, цивилизовывать другие народы и в конечном итоге все больше и больше душ наставлять на путь истинный.

Я потер листик и поднес к носу: ничего особенного.

– А как это могло попасть в Рим?

– Вероятнее всего, испанское судно доставило груз в Португалию, затем его переправили в Геную или Фландрию. Это все, что мне известно. Я узнал листья, поскольку один из моих собратьев показывал мне их, кроме того, я видел их изображения в посланиях миссионеров. Тот, кто тебе его дал, знает больше меня.

Я уже собрался попрощаться, как у меня возник еще один вопрос.

– Последний вопрос, святой отец. Как употребляется мамакока?

– Но, мой мальчик, надеюсь, ты не собираешься этого делать!

– Нет, святой отец, мне просто любопытно.

– Дикари ее пережевывают, смочив слюной и посыпав пеплом. Но возможно и как-то иначе.

По пути на кухню я заглянул к аббату Мелани, чтобы рассказать ему о том, что узнал от Робледы.

– Очень интересно, – задумчиво протянул он. – Даже если пока и неясно, куда это может нас завести. Надо подумать.

На кухне я застал Кристофано мятущимся по своему обыкновению между погребом и печами и готовящим разнообразные снадобья против чумы. Надо сказать, в последние дни его кипучая фармацевтическая деятельность шла по нарастающей: пытаясь спасти Бедфорда, он пустил в ход все. Я даже присутствовал при разграблении им закромов моего хозяина под предлогом того, что нечего добру понапрасну гнить. Утверждая, что скрывать вонь разлагающихся тушек дичи так, как это делает Пеллегрино, – значит наносить здоровью непоправимый вред, он завладел серыми куропатками, сизыми голубями, болотными куликами, кавказскими рябчиками и перепелами с одной-единственной целью – нафаршировать их вишнями из Дамаска и черными вишнями, поместить в мешок из белой холстины, положить оный под пресс, отжать и получить сироп, якобы необходимый для поправления здоровья горемычного Бедфорда. До этих пор все его попытки изготовить по-настоящему действенный remedium потерпели крах. А молодой организм Бедфорда устоял.

Кристофано известил меня, что прочие постояльцы пребывают в добром здравии, за исключением Доменико Стилоне Приазо и Помпео Дульчибени: у одного на губе выскочила лихорадка, а другого поразил почечуй, не иначе как из-за вымени. И от того, и от другого показано одно средство – едкий натр.

– Подавляет гнойники и язвы, подходит для лечения лишая и почечуя, – заявил он и повелел: – Recipe [163] крепкого уксуса.

Смешав уксус с кристалликами мышьяка, солями аммониака и хлорной ртутью, он растер все и довел до кипения.