27 июня советские войска вошли в Оршу, а 28 июня освободили город Лепель. Движение наших частей было таким стремительным, что мы едва успевали переносить аэродромы ближе к переднему краю.
      Обычно По-2 появлялись над немецкими позициями незаметно, тихо, но вот перед форсированием реки Березина в ночь на 30 июня наши летчики с шумом носились над немецким передним краем. Делалось это, чтобы обеспечить скрытность подхода наших частей.
      Войска фронта вышли на минское направление. В эти дни мы перебазировались в район озера Лукомльского. Штаб дивизии разместился в деревне Заборье. Здесь мы задержались на несколько дней из-за отсутствия горючего. Работники батальона аэродромного обслуживания (БАО), эти самоотверженные труженики, как правило, нас никогда не подводили, но тут им трудно было угнаться за нами.
      Фронт ушел далеко вперед, а в густых белорусских лесах прятались остатки разбитых фашистских частей. Время от времени они пытались прорваться на запад то на одном, то на другом участке. Вот и через деревню, где находился штаб дивизии, тоже намеревалась просочиться группа гитлеровцев. Мы расставили дозоры, усилили караульную службу - все, что могли сделать. При штабе ведь не было даже взвода охраны. Рядом, правда, находился 17-й авиаполк, но бензобаки его машин были пусты. Решили мы с командиром полка Н. А. Боровковым собрать со всех самолетов остатки бензина, чтобы хватило на один короткий полет к лесу. Так и сделали. Самолет прошел над поляной, где прятались немцы, обстрелял их из пулемета. Возвратившись, командир экипажа доложил: "В лесу прячется большая группа вооруженных фашистов, есть пушка".
      Решили послать к ним парламентера - техника, знающего немецкий язык. Сам я отправился на высотку за лесом, откуда можно было наблюдать за переговорами. Вижу, как после короткой беседы с нашим техником немцы аккуратно сложили оружие, построились и пошли за ним. Так один человек привел триста гитлеровцев. Голодные, дрожащие от страха, немцы испуганно смотрели на нас. Я дал распоряжение напоить пленных, кормить мне их было нечем. Смотрю, а деревенские женщины несут им в овраг картошку, молоко. Вот уж поистине отходчива русская душа! Наша медсестра стала перевязывать раненых. Мы отобрали у пленных все острые предметы - ножи, бритвы. Да они и сами подходили и бросали их на расстеленное на земле одеяло. Потом два наших солдата повели отряд пленных в Лепель.
      На следующий день работники БАО доставили нам горючее, и полки дивизии догнали войска фронта близ Немана. Бои шли уже на подступах к Вильнюсу и Лиде. 9 июля была взята Лида, а 13 июля - Вильнюс.
      Наши авиаполки, оборудовав аэродромы и площадки подскока в глухих лесистых уголках Литвы, продолжали вести разведку и бомбить вражеские войска, идущие к Каунасу. Новые места, новые маршруты, активное противодействие немецкой авиации - все это усложняло работу наших летчиков.
      В середине июля дивизия получила задание разведать крупный узел сопротивления гитлеровцев - город Сувалки. Экипаж Ю. Ф. Кочергина должен был отвлечь на себя внимание вражеских зенитчиков, чтобы другой наш самолет смог прорваться к этому району, сильно охранявшемуся средствами ПВО. Когда в небе появилась машина Кочергина, на ней скрестились лучи трех прожекторов. По беззащитному По-2 ударили зенитные орудия. Самолет был поврежден, летчик и штурман тяжело, ранены. Юрий Федорович Кочергин, превозмогая сильную боль, сумел вывести машину из полосы зенитного огня, уйти от преследования фашистского истребителя и сделать посадку на своем аэродроме. Штурману П. И. Скрыпнику пуля пробила артерию, и он умер от потери крови - ведь экипаж находился в воздухе полтора часа! Кочергина тут же отправили в госпиталь. После выздоровления он вернулся в свой полк и сражался в нем до конца войны.
      1 августа Москва салютовала войскам 3-го Белорусского фронта, освободившим город Каунас. В приказе Верховного Главнокомандующего были отмечены и летчики нашей дивизии.
      В дни боев на литовской земле экипажи 17-го авиаполка бомбили скопления вражеских войск и техники на дорогах вдоль Немана и переправах через реку, уничтожали баржи, пароходы, взрывали вагоны, цистерны на станции Эйткунен. Летчики 24-го авиаполка сбрасывали бомбы на воинские эшелоны у станции Шталлупенен и скопления танков в этом районе. Одиночные самолеты полка вели разведку по пятнадцати - двадцати маршрутам. Летали наши По-2 и к границе Восточной Пруссии. 15-й авиаполк вел боевые действия до меридиана Инстербурга.
      Ночная авиация действовала по всей линии фронта от Расейняя и Сударги на севере до Сувалки, Голдапа и Августова на юге, вела разведку в тылу врага до рубежа Тильзит, Инстербург.
      Весь август и сентябрь 1944 года шли упорные, тяжелые бои. Наши войска приближались к границам Восточной Пруссии...
      Огненные трассы
      Восточная Пруссия... Холмистая равнина с множеством рек и озер, темными массивами лесов, она была вся изрыта траншеями, среди которых чуть приподнимались стальные колпаки дотов, тянулись рвы, ряды колючей проволоки, противотанковых надолб, С виду мирные домики хуторов имели железобетонные подвалы с амбразурами для пулеметов и артиллерийских орудий. Перед окопами минные поля. Сверху, с самолета, Восточная Пруссия представлялась сплошной сетью укреплений.
      Сложную систему обороны завершали мощные форты и старинная цитадель Кенигсберг. Более прочной защиты, казалось бы, нельзя и создать. И вот эту систему обороны, прикрывавшую всю территорию Восточной Пруссии, советским армиям предстояло взломать.
      В войсках 3-го Белорусского фронта шла подготовка к предстоящему наступлению. За несколько дней до начала боевых действий командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский собрал на совещание представителей всех родов войск, от командармов до командиров дивизий. После докладов начальников штабов Черняховский ознакомил нас с общей обстановкой и задачами фронта в предстоящем наступлении. Разговор шел у большого макета, на котором подробно воспроизводились система укреплений Восточной Пруссии и ее ландшафт. Командирам были указаны районы действий подчиненных им войск.
      Во время этого совещания Иван Данилович поговорил почти с каждым его участником. Беседовал Черняховский уважительно, внимательно выслушивал нас. Обратился он и ко мне:
      - Ну как, Молоков, что скажете о своих авиаторах?
      - Дивизия готова, товарищ генерал, - отдал я свой короткий рапорт.
      Черняховский стоял перед нами молодой, красивый. Весь его облик крепкая ладная фигура, живое, открытое лицо - выражал неукротимую волю к действию. Он буквально заражал нас своей энергией.
      Могли ли мы тогда предположить, что всего через четыре месяца, 18 февраля 1945 года, наш командующий будет смертельно ранен осколком снаряда при поездке на позиции. Командование фронтом принял тогда Маршал Советского Союза А. М. Василевский.
      Наша дивизия должна была действовать вместе с войсками 11-й гвардейской армии на центральном инстербургско-гумбинненском направлении.
      Накануне штурма в авиаполках и штабе дивизии прошли партийные и комсомольские собрания, митинги. Великой клятвой звучали на них слова горячей любви к Родине и ненависти к врагу.
      - Мы идем в Германию не с грабительскими целями, - сказал выступивший на митинге штурман экипажа 24-го авиаполка Михаил Иванович Лоскутов. - Мы идем отомстить гитлеровцам за поруганную русскую землю, за смерть наших отцов, матерей, братьев и сестер. Мы идем туда, чтобы освободить немецкий народ от фашизма.
      В ночь на 16 октября полки дивизии совершили массированный налет на позиции немецкого переднего края. А утром после мощной артиллерийской подготовки началось наступление армий 3-го Белорусского фронта.
      Летчики нашей дивизии делали за ночь по нескольку вылетов. Экипаж, где штурманом был выступавший на митинге М. И. Лоскутов, в ночь прорыва укреплений совершил 13 успешных боевых вылетов, а за две недели последующих боев в условиях непогоды - 98 вылетов. Отлично выполняли задания, делая за ночь по 9-10 вылетов, эскадрильи К. И. Бурмистрова и П. В. Луковца, экипажи А. И. Сумина, И. Ф. Рожкова, К. Н. Любцева, А. П. Назаркина - да всех и не перечесть.
      Интересно, что с появлением По-2 артиллерийские и минометные батареи противника прекращали стрельбу, боясь себя обнаружить. Только после неоднократных бомбовых ударов некоторые батареи начинали вести огонь. А экипажи самолетов в это время засекали их.
      Ночь помогала нам, укрывала от неприятеля, позволяла проникать к нему в тыл на 50 километров. Но темнота затрудняла обнаружение целей. Тем более что немцы маскировались очень тщательно. Значит, необходим был точный штурманский расчет. Поэтому первым шел самый опытный экипаж-осветитель. Штурман определял местонахождение цели, сбрасывал светящиеся бомбы (САБ-2 или САБ-15). Затем появлялись два-три самолета с зажигательными бомбами, вызывавшими в районе цели пожары. А уже после этого начинался массированный налет. Хорошо освещенный объект буквально засыпался бомбами.
      Вспоминаю сейчас отважного командира эскадрильи 17-го авиаполка Г. М. Битука. Его эскадрилья получила задание провести налет на скопление немецких войск у станции Пилькаллен. А погода стояла отвратительная: облачность 10 баллов, дождь, туман, видимость до 200 метров. Экипаж Битука вылетел первым, чтобы осветить намеченную для бомбометания цель. Летчик вышел точно к станции, штурман сбросил фугасные и зажигательные бомбы, которые вызвали взрывы и пожар. Но низкие облака, сильная дымка почти скрыли освещенный участок. Битук усомнился, смогут ли выйти на цель другие экипажи, и приказал штурману: "Ракеты в воздух! Стреляй!" С такой "иллюминацией", увертываясь от огня зениток, самолет начал делать стремительные виражи над станцией, пока не подоспели остальные экипажи. Удар по железнодорожному узлу прошел успешно.
      Войска 11-й гвардейской армии глубоко вклинились в немецкие позиции. Летчики нашей дивизии вели непрерывную разведку на правом и левом флангах армии, наносили бомбовые удары по переднему краю противника. За октябрь только 24-й гвардейский авиаполк (примерно тридцать экипажей), несмотря на плохую погоду, произвел 1860 самолето-вылетов.
      В ноябре 1944 года фронт стабилизировался по линии границы. В полках дивизии в это время наряду с непрекращающейся разведкой и одиночными полетами на бомбометание развернулась основательная учеба. Тщательно изучалась система транспортных путей Восточной Пруссии, организация средств ПВО противника.
      Чтобы добиться большей оперативности в разведке, решили создать специальную разведывательную эскадрилью. Организацию ее поручили 24-му гвардейскому авиаполку, летчики которого выполняли сложные задания по разведке не только ночью, но и днем. В дивизии был очень сильный штурманский состав, что во многом определяло успех наших бомбовых ударов по враг.у. К мастерству летчика добавлялся точный штурманский расчет. Для повышения квалификации штурманов очень много сделал главный штурман дивизии В. С. Кульгин, которого мы перевели в штаб из 24-го авиаполка.
      Не раз наблюдал я, как внимательно и серьезно вел разработку маршрутов штурман 17-го авиаполка В. И. Занин. Он и сам нередко вылетал на задания. К концу войны на его счету было около четырехсот боевых вылетов, в том числе и особо сложных. Назову также лучшего бомбардира и разведчика 24-го авиаполка штурмана И. И. Марьина, отличавшегося исключительной настойчивостью и мастерством.
      Штаб нашей дивизии всегда строил свою работу так, чтобы каждый приказ, каждое задание доходили до исполнителя в кратчайший срок и чтобы так же оперативно поступала информация от всех подразделений. Ведь часто приказ из штаба 1-й воздушной армии или сообщение разведчика требовали немедленного действия.
      В штабе работали опытные, прекрасно знающие свое дело люди. Их характеризовало поразительное трудолюбие, исполнительность, умение оперативно решать сложнейшие вопросы. Я всегда мог положиться на начальника оперативного отделения И. А. Цибарева, начальника связи И. Головина да и на всех других работников штаба.
      Мне посчастливилось иметь хороших помощников и в лице своих заместителей: по летной части - Н. А. Сдобнова, по политчасти - М. Л. Сиротникова.
      Полностью полагаясь на штаб, возглавляемый А. В. Вышинским, я мог больше времени проводить в полках. Их аэродромы, площадки подскока были очень разбросаны. Бывало, сотни километров исколесишь, пока побываешь во всех частях.
      В моих выездах в штабы наземных войск для координации совместных действий меня часто сопровождал заместитель Цибарева - Николай Викторович Чернов. Энергичный, деловой, он быстро ориентировался в постоянно меняющейся обстановке и был надежным помощником.
      С середины января 1945 года армии 3-го Белорусского фронта начали широкое наступление по линии Сударги, Августов, нанося главный удар в направлении на Пилькаллен. Содействуя пехоте, полки дивизии наращивали бомбовые удары по переднему краю противника. В отдельные ночи дивизия делала более чем 900 самолето-вылетов.
      В ночь перед наступлением опытный разведчик 24-го авиаполка летчик Алексей Иванович Самойлов вместе со штурманом Щербаком отлично выполнили ответственное задание. Они установили места скопления вражеских войск в трех районах. Экипаж, умело ускользая от сильнейшего огня зениток, успел сбросить бомбы. Дважды его атаковал вражеский истребитель. Самолет получил серьезные повреждения. Летчик и штурман были ранены. Плохо управляемый По-2 вошел в штопор. Почти у самой земли Самойлову с большим трудом удалось вывести машину из штопора и на бреющем полете дотянуть до своего аэродрома.
      Зима в Прибалтике на редкость изменчивая: то снежный буран, то оттепель, дождь, туман. Мы вели специальную разведку погоды через каждые полчаса, использовали малейший просвет неба для полетов. Однако не всегда удавалось преодолевать стихию. Участились вынужденные посадки, поломки самолетов, ранения, а то и гибель экипажей.
      19 января войска 3-го Белорусского фронта прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев в Восточной Пруссии. 20 января был взят Тильзит, 22 января - Инстербург, получивший затем новое название Черняховск - в память о нашем замечательном полководце, 23 января войска фронта форсировали реки Дайме и Прегель и овладели городами Лабиау и Велау, прикрывавшими подступы к Кенигсбергу.
      В приказах Верховного Главнокомандующего, отмечавших успешные боевые действия войск 3-го Белорусского фронта, называлась и 213-я авиадивизия. А в конце февраля на митингах в полках нашей дивизии был зачитан Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 213-й Краснознаменной Витебской ночной бомбардировочной авиадивизии орденом Кутузова II степени.
      Началась весенняя распутица. Для нас самая большая беда - размокшие аэродромы. Мы прилагали все усилия для их восстановления - счищали талый снег, делали дренажные канавы, мостки, но все же машины увязали в грязи. После посадки самолета все находившиеся на аэродроме вытаскивали его на более сухое место. В этой работе, как правило, участвовал и сам летчик.
      Всем хотелось побольше летать. Молодежь готовилась к полетам спокойно, серьезно. Иной раз, вырвавшись, можно сказать, из самого пекла, ребята шутили: "Ничего страшного, у нас же перкалевая броня!"
      Кольцо вокруг Кенигсберга продолжало сжиматься. Был занят Хейлигенбейль - последний пункт обороны немцев на побережье залива Фришес-Хафф. Войска 11-й гвардейской армии, с которой мы прошли весь путь от прусской границы, подступили с юга вплотную к внешнему оборонительному обводу Кенигсберга.
      Мрачной громадой поднимался вдали город, окруженный мощными фортами и дотами. Во всю ширину оборонительной полосы тянулись ряды траншей. Сложная система обороны города, до предела насыщенная огневыми средствами, подковой охватывала Кенигсберг с юга до залива Фришес-Хафф.
      Два месяца огнем нашей артиллерии и ударами бомбардировщиков с воздуха разрушалась оборона осажденного Кенигсберга. Днем действовала штурмовая авиация, а к вечеру в дело вступали По-2. Над каждой целью появлялось по два-три наших самолета. Они подавляли огневые точки, нарушали связь, вызывали пожары. В одну из таких ночей паша дивизия сбросила на позиции врага 150 тонн бомб.
      6 апреля начался штурм Кенигсберга, а поздно вечером 9 апреля гарнизон города капитулировал.
      Полки дивизии стали переносить свои аэродромы поближе к порту и крепости Пиллау (ныне Балтийск) на заливе Фришес-Хафф. На побережье то и дело надвигались тяжелые облака, шел дождь вперемежку с мокрым снегом, в море бушевал шторм. Лесистый гребень косы Фрише-Нерунг смутно виднелся в тумане. Но наши летчики уже научились применяться к капризам Балтики и всегда были готовы к действию.
      Работники штаба, командиры авиаполков дивизии установили тесный контакт с наземными воинскими частями. Например, накануне капитуляции гарнизона Кенигсберга из города вышла колонна, состав которой было трудно определить даже с воздуха (воинская часть или беженцы?). Только наш разведчик смог сделать фотоснимок этой колонны. На снимке были ясно видны повозки, люди, бредущие рядом. Налет на колонну командование отменило.
      Над заливом и косой в районе порта Пиллау каждую ночь появлялось более ста наших По-2. Приходилось летать с зажженными фарами во избежание столкновения со своими самолетами. На По-2 вообще-то по конструкции фар не было. Но фронтовая обстановка заставила нас оборудовать на плоскостях фары, которые использовались только в тяжелых условиях, например, при вынужденной посадке ночью на неизвестный участок. Вот и тут они пригодились.
      Полеты велись и днем, правда в основном разведывательные. Наши летчики появлялись не только над побережьем, но и над морем. Они бесстрашно летали на своих сухопутных машинах над водой, удаляясь от берега на 15-40 километров. Лучшие разведчики поднимались в небо при исключительно трудных метеоусловиях: десятибалльной высокой облачности, дожде. Они находили "окна" в облаках и, снижаясь под их нижнюю кромку до 150 метров, обнаруживали корабли и баржи, на которых немцы пытались эвакуировать свои войска.
      Самолеты прибывали на аэродромы и сразу же отправлялись в очередной рейс. Наши верные помощники - оружейники и техники в считанные минуты осматривали машины, заправляли их горючим, подвешивали бомбы. Отлично показала себя служба вооружения 17-го авиаполка. Механик А. И. Феоктистов четко организовал работу своих подчиненных на трех аэродромах подскока, с которых за ночь проводилось по 100-200 вылетов. Лично Феоктистов обслуживал по 20-25 самолетов за ночь. Механик В. В. Духов из того же полка, возглавляя бригаду по подвеске бомб, сумел так подготовить и расставить своих оружейников, что подвеска бомб на каждый самолет занимала пять - восемь минут. Мастер по вооружению из 24-го авиаполка Г. И. Новиков обеспечивал за ночь до 70 боевых вылетов. Самоотверженно работали и наши "старички" тридцативосьмилетний техник звена Ефим Григорьевич Малов и тридцатисемилетний слесарь ПАРМ (полевой авиаремонтной мастерской) Павел Романович Бабахин. Молодежь могла поучиться у них мастерству и сноровке.
      Нельзя не сказать теплое слово и о наших связистах. Несмотря на частое перебазирование полков дивизии, телефонная связь с ними никогда не прерывалась. В любую погоду, в любых условиях местности тянули наши линейщики провода к аэродромам. Отважными воинами, прекрасными специалистами показали себя командир линейно-кабельного взвода Семен Петрович Киселев, линейный надсмотрщик Василий Степанович Мытников, телеграфистки Октябрина Глебова, Клава Ковалева и другие.
      О девушках хочется сказать особо. Скромные, милые труженицы, они стойко, терпеливо переносили все невзгоды, все трудности фронтового быта.
      В дни боев за Кенигсберг наши телеграфистки, телефонистки, радистки сутками не выходили из узла связи штаба дивизии, обеспечивая бесперебойную связь со штабом 1-й воздушной армии, с полками дивизии и аэродромами подскока.
      ...Удары по городу и порту Пиллау нарастали с каждым днем. Остатки фашистских войск, тысячи беженцев сгрудились на узкой косе Фрише-Нерунг. Положение окруженных немецких войск было безнадежно. Неоднократно с наших самолетов сбрасывались листовки с предложением прекратить сопротивление и сдаваться в плен. Однако гитлеровцы не внимали здравому смыслу.
      25 апреля войска 3-го Белорусского фронта овладели городом и портом Пиллау, отрезав гитлеровцам последнюю дорогу к морю.
      В начале мая наше соединение было награждено орденом Суворова II степени и стало называться Краснознаменная Витебская, орденов Суворова и Кутузова 213-я ночная бомбардировочная авиационная дивизия. Отмечены боевыми наградами были и полки дивизии: орденами Красного Знамени и Александра Невского - 15-й Витебский авиаполк, орденом Суворова III степени - 17-й Оршанский авиаполк, орденом Кутузова III степени - 24-й гвардейский Юхновский авиаполк.
      Наступили последние дни войны... В вечерний час наши самолеты по-прежнему поднимались в воздух. Экипажи летали на косу Фрише-Нерунг, где шли завершающие бои, на разведку до устья Вислы и к Балтийскому морю.
      В два часа ночи 9 мая в штаб дивизии поступило первое сообщение о победе. Дежурная телеграфистка Клава Ковалева (Чернова) начала принимать очередную телеграмму, но аппарат отстукивал лишь одно слово: "победа", "победа", "победа". В первую минуту дежурная (как она рассказывала потом) еще ожидала продолжения. Почему повторяется одно и то же слово? Но поняв все, вскочила и кинулась к связисткам: "Товарищи! Победа! Победа!" В роте связи устроили иллюминацию - зажгли свечи, теперь уже забыв о светомаскировке. Потом по телефону зазвучали самые радостные, самые счастливые слова приветствий, поздравлений.
      Я вернулся в штаб позже из поездки в полки. На всем пути близ переднего края видел я взлетающие к небу разноцветные ракеты, слышал частые ружейные выстрелы. Мне было понятно - это победа и воины приветствуют наступление самого великого дня - дня мира на земле.
      Как только я вернулся в дивизию, мне передали телеграмму из штаба 1-й воздушной армии: "Выпуск экипажей на задание прекратить... Личному составу предоставить отдых".
      Какие это были долгожданные слова! Они означали, что мы победили, что кончилась трудная, кровопролитная война, что впереди - новые, мирные горизонты.
      С утра 9 мая в дивизии прошли собрания, митинги. Сколько было речей, объятий, поцелуев... Лишь одно омрачало наш праздник: многих друзей не досчитались мы в своих рядах, и в тот день это чувствовалось особенно остро...
      С гордостью смотрел я на своих возмужавших однополчан. Я знал, что многие из ребят вернутся в гражданскую авиацию и поведут новые воздушные корабли, кто-то пойдет учиться, кто-то останется в армии. Но все мы понимали, какой-бы путь ни избрал каждый из нас, нам всегда будет помогать обретенный в боях опыт и рожденная в огне войны солдатская дружба.
      * * *
      Первые дни мира мы встретили в небольшом прусском городке Прейс-Холлянд, где расположился штаб дивизии. Там же ненадолго я стал и начальником авиагарнизона, пока не была создана местная администрация.
      Все мы жили одной мыслью - скорее вернуться на Родину, в Россию. Но пришлось задержаться. В районе Сувалки, Августов остатки разгромленных фашистских частей производили бандитские налеты на мирных жителей, терроризировали местное население. Мы получили задание помочь пехоте выявлять и уничтожать недобитых гитлеровцев. Наши По-2 обнаруживали в лесах группы противника и сообщали о них наземным войскам.
      Только в конце лета мы получили приказ о переводе дивизии в Советский Союз.
      Мне предлагали продолжить службу в военной авиации, но пришлось оставить армию и выйти в запас по болезни. Ревматизм, заработанный еще в Арктике, все сильней давал о себе знать: стали плохо слушаться ноги. Теперь, когда военные заботы остались позади, в этом можно было признаться начальству. После длительного лечения в госпитале я недолго работал заместителем начальника Управления Гидрометеослужбы СССР, которым руководил прославленный полярник, ныне академик Е. К. Федоров. Позднее я возглавил Высшую квалификационную комиссию ГВФ. Пилоты проходили эту комиссию, чтобы получить право на вождение воздушных кораблей. Могу сказать, что спрашивали мы строго. Проверяли не только практические навыки летчиков, но и их теоретическую подготовку.
      Новые поколения приходили на смену нам, старикам. Недавние ученики становились великолепными мастерами своего дела. Появлялись новые конструкции самолетов, новые типы моторов, а значит, и новые колоссальные мощности, и небывалые скорости.
      Турбовинтовой... Реактивный... Сверхзвуковой самолет... Первая ракета... Первый космический корабль... Я счастлив, что своими глазами мог увидеть буквально фантастический взлет нашей отечественной авиации. Да, никак не сравнишь ее сегодняшний день с теми днями, когда мы только начинали осваивать небесные дороги.
      И все же... В далекой дымке времени передо мной вновь возникают дорогие моему сердцу неказистые фанерные машины: М-5, впервые поднявшая меня в небо; легкая послушная Р-5, пробившаяся сквозь туманы и пургу к льдине в Чукотском море; гидроплан СССР Н-2, на котором был совершен нелегкий рейс вдоль побережья Арктики; наконец, неутомимый труженик По-2, верно послуживший нам в годы войны. Разве все они не внесли свой вклад в наш общий взлет? Я и мои сверстники всегда будем помнить те дни, когда над суровым Ледовитым океаном летел в первую воздушную разведку бесстрашный Алексеев, смело пересекал полярные моря Черевичный, когда над бескрайними снегами прокладывал новые трассы неутомимый Бабушкин, а отважный Головин совершал свои полеты над енисейской тайгой, тундрой и первым долетел до Северного полюса.
      Мне выпала завидная доля быть среди тех, кто прокладывал первые воздушные пути над нашей огромной страной, среди тех, кто защищал ее от врага. И одно сознание этого делает меня счастливым.