Наслаждение было столь полным и всепоглощающим, что на какое-то время она перестала понимать, что же проделывает с ней Эврих, уподобившись дибулы, из которой аррант способен был извлекать любые звуки — от хриплого рычания до тонюсенького хихиканья. Ей нечем было дышать, она не чувствовала ни рук ни ног, а потом сознание внезапно вернулось к ней. Нжери ощутила вторгшийся в рот чужой язык, исследующий и пробующий ее на вкус. Левая рука арранта все еще ласкала ее груди, а правая поглаживала влажную, разгоряченную кожу живота в непосредственной близости от потаенного местечка между бедрами, которое ныло и болело, пульсировало так, словно туда-то и переместилось сердце молодой женщины. Оно требовало ласки, и рука Эвриха, почувствовав немой призыв, двинулась вниз. Нжери бессознательно приподняла ягодицы, помогая арранту освободить ее от набедренной повязки. Ноги ее сами собой согнулись в коленях и раздвинулись. Ладонь арранта коснулась мягких завитков, покрывавших маленький холмик, пальцы скользнули в увлажненную соком желания пещеру, и Нжери со стоном откинулась на циновку, мечась и дергаясь, точно пронзенная острогой рыба. Тело ее плавилось и само становилось жидким огнем, мысли в голове мешались, из пересохшего рта вырывались низкие протяжные стоны. Ей казалось, что воздух вокруг потрескивает и уже .не только внутри нее, но и вовне кружится и бьется яростное алое пламя.

— Признайся, именно этого ты добивалась? О таком массаже мечтала? — спросил Эврих, склоняясь над форани. Его понимающая, чуть снисходительная улыбка застала ее врасплох, заставив вспомнить, как досаждала она ему, всеми силами стараясь выразить презрение к зарвавшемуся рабу. Еще совсем недавно она требовала бить его палками, жаловалась на него Газахлару, изводила глупыми придирками, властно покрикивая и пренебрежительно выпячивая нижнюю губу, а теперь лежала перед ним совершенно раскрытая, истекающая любовным соком, вздрагивающая и извивающаяся от каждого его прикосновения. Прямо наваждение какое-то! Как она могла дойти до такого бесстыдства? Какой дурой была! Ведь знала же, знала — мужчины не прощают обид, и Эврих, конечно, не был исключением. Что ж, он выбрал подходящий момент, чтобы унизить ее, показать ей отвратную суть стервозной похотливой бабы…

— Ненавижу!.. — процедила она и рванулась с низкого ложа.

Мерзопакостный аррант явно умел читать мысли. Придавив левой рукой ее разметавшиеся волосы, пальцами правой он принялся массировать крохотный узелок, являвшийся средоточием чувственного наслаждения, и Нжери, презирая себя за слабость, закричала от нахлынувшего на нее восторга.

Выгибаясь навстречу чутким пальцам арранта, она будто со стороны слышала свои захлебывающиеся вскрики и стоны, жалобные мольбы и злобные проклятия, а потом что-то лопнуло в ее теле и волна блаженства накрыла ее с головой.

Придя в себя, она некоторое время лежала неподвижно, наслаждаясь необычайной легкостью ставшего словно бы чужим тела. Да, массаж арранта стоил того, чтобы терпеть в своем доме и его, и бесконечную череду Небожителей, спешащих насладиться колдовством «золотых рук золотоволосого». О, если бы они пережили то же, что и она, среди форани началась бы настоящая война за обладание этим искусником. Но с нее хватит. Ее любопытство удовлетворено, и больше она не поддастся его чарам. Нет-нет, она не хочет, чтобы шрамолицый имел над ней такую безграничную власть. Она — Небожительница из клана Зимородка — не станет игрушкой в его руках, какие бы наслаждения они ей ни сулили.

— Тебя все еще сжигает любопытство? — поинтересовался Эврих, нависая над Нжери и легонько поглаживая ее плечи.

— Нет! Нет, довольно! С меня хватит!.. — запротестовала она, но аррант, словно не услышав, прижался ртом к ее рту, не жалея губ молодой женщины и не позволяя ей подняться с ложа.

Напрасно она пыталась оттолкнуть его, он даже не заметил ее усилий. Его пальцы вновь отыскали бугорок наслаждений, и сжавшиеся было ноги ее разошлись в стороны. Оторвавшись от губ Нжери, Эврих принялся целовать ее шею, потом грудь, поочередно посасывая напрягшиеся вишенки сосков, а она, забыв о своем намерении бежать с ложа сладостных пыток, прижимала его голову к своей груди, тихо постанывая и выгибаясь бедрами навстречу пальцам, двигавшимся в немыслимо упоительном ритме.

Нжери не заметила, как аррант оказался лежащим между ее согнутыми, раскинутыми коленями, но, ощутив тяжесть его тела, вздохнула радостно и облегченно. Прежнее намерение оттолкнуть его, прогнать сменилось страхом того, что он покинет ее в тот самый миг, когда она наконец осознала: вся прежняя жизнь, со скучными ее, пресными, иллюзорными радостями, была лишь преддверием к встрече с Эврихом, открывшим ей источник неведомых доселе наслаждений. Да и не только в телесных наслаждениях было, разумеется, дело. Нжери испытывала к нему самые противоречивые чувства: он гневил ее, раздражал, возмущал, восхищал, но не оставлял равнодушным, и это было самым важным. С появлением его в «Мраморном логове» бесцветное существование, а точнее, прозябание, обрело краски, наполнилось эмоциональным содержанием. Как обычные камушки на дне ручья начинают искриться и переливаться, словно самоцветы, так и люди вокруг чудного арранта изменялись, проявляя скрытые до времени свойства характера. Изим, Мфано, Дихтиар, Нгорро, Хаурика да и, наконец, сама она нынешние казались ей ничуть не похожими на прежних, не говоря уже о Газахларе, вновь обретшем не только здоровье, но и вкус к жизни.

Мысли эти молнией пронеслись в голове форани, а затем она почувствовала, как Эврих вошел в нее, и, всхлипнув, подалась ему навстречу, радостно приветствуя вторгшуюся в ее тело чужую твердокаменную плоть. Пальцы и тела их сплелись, уста слились с устами, и, отвечая на каждое движение бедер золотоволосого арранта, Нжери чувствовала себя счастливейшей из смертных. Охватив голову Эвриха руками, а торс ногами, ощущая глубоко в себе его плоть, она желала теперь только одного — чтобы мгновения эти длились до скончания дней. А уж коли это невозможно, пусть повторяются как можно чаще. И так оно, вне всякого сомнения, и будет, ибо она никогда не отпустит от себя этого удивительного мужчину. Посадит подле себя на цепь или сама станет его рабыней, лишь бы не разлучаться. Поскольку жить без него, каким бы странным и чудным он ни был, невозможно, а прозябать она устала и не согласится больше за все сокровища мира.

Однако и эти мятежные, горькие мысли, сопровождаемые уверенностью в том, что Эврих недолго пробудет в «Мраморном логове», истаяли подобно утреннему туману в солнечный день, смытые волнами чистого, бесстыдного наслаждения, коего Нжери не испытывала никогда в жизни.

Сидя на каменном парапете бассейна, Эврих машинально покачивал в руке сандалию с оборванным ремешком, наблюдая за суетящимися вокруг паланкина рабами. Вот уже несколько дней Газахлар чувствовал себя вполне сносно, а вчера вечером заявил, что настала пора нанести несколько визитов знакомым, подготавливающим его появление при дворе императора Кешо. В чем заключалась эта подготовка, аррант не знал, да и не особенно интересовался. С него было достаточно и того, что Газахлар признал себя здоровым, и, следовательно, обещание свое поставить его на ноги он выполнил, причем значительно прежде условленного срока. Стало быть, в ближайшие дни он сможет покинуть особняк и настало время подумать о том, как выбраться из Мванааке.

Запретив чужеземным судам бросать якорь в гаванях Мавуно, Кешо рассчитывал пополнить казну, взяв под контроль все сделки, совершаемые имперскими купцами. Идея сулила неслыханные барыши, позволяя купцам из Мавуно назначать за привезенные ими в Саккарем, Халисун, Нарлак или Аррантиаду товары любые мыслимые цены. За это император намеревался брать с них весьма высокие налоги, но ничего путного из этой затеи не вышло. Купцы из Аскула — города-порта, номинально считавшегося аррантской колонией, из Кидоты и Афираэну, блюдя собственные интересы, не поддержали начинания Кешо и изрядно погрели себе на этом руки. Падение Аскула, вопреки ожиданиям, еще больше ухудшило положение имперских торговцев, ибо аррантский Царь-Солнце издал подписанный Кворумом эпитиаров указ, призывающий купцов Центрального континента не заключать сделок с «приспешниками Кешо». Как и большинство указов Царя-Солнца, распоряжение это имело характер не запрещения, а констатации существующего положения вещей, поскольку захват имперцами Аскула отвратил от них сердца многих аррантов.

Из разговоров больных Эврих узнал, что немногочисленные торговые суда, отплывавшие из Мванааке, давно уже не посещают Аррантиаду. Они отправляются к берегам Шо-Ситайна, Саккарема или на остров Толми, а пассажиров берут на борт, только ежели те имеют разрешение имперской канцелярии на выезд из страны. До сих пор арранту не приходилось сталкиваться с этакими строгостями, и, услышав о столь явной нелепости, он решил, что либо сей неудобный закон соблюдается не слишком строго, либо получить разрешение на выезд не составит особого труда, но не тут-то было Впрочем, некто Михманган из клана Печального Зайца обещал ему при случае добыть необходимую бумагу, заверив, что это меньшее, чем он может отблагодарить кудесника арранта за спасение глаза.

Вопрос был в другом — позволит ли Газахлар забрать Эвриху из особняка свое имущество. Вопросов вообще было, как обычно, больше, чем ответов. Так, например, Эврих совсем не был уверен, что ему надобно торопиться покинуть Мванааке. Не лучше ли было, коль уж занесла его судьба в столицу империи чернокожих, пожить здесь некоторое время, дабы как следует осмотреться и набрать побольше материала для своих «Странствий» и «Дополнений»? Ведь он еще ни разу не покидал «Мраморного логова» и судить о Городе Тысячи Храмов может лишь по рассказам его обитателей. Спору нет, отправившись в путь, он собирался как можно скорее отыскать Кари, но две-три седмицы не такой уж длительный срок, а когда-то еще доведется ему попасть в эти края?..

Четверо рабов подхватили паланкин с Газахларом и вышли из распахнутых ворот на Верхнюю дорогу, произведшую на Эвриха неизгладимое впечатление, несмотря на то что разглядеть он из-за темноты сумел не слишком-то много. Серебряная лента Гвадиары, окруженная темными кварталами бедноты, в которых не горел ни один огонек, выглядела в высшей степени величественно, но еще сильнее поразили его соединявшие Холмы Небожителей так называемые воздушные — высокие многоарочные мосты, сложенные из грубо отесанных каменных блоков. Глядя на них, Эврих даже без пояснений Шарвана догадался бы, что некогда окружавшие дельту Гвадиары с запада и востока холмы были прорезаны целым рядом ущелий, по которым в сезон дождей мутные потоки воды сбегали в реку. Впоследствии воду эту, благодаря созданию целой системы террас, стали собирать для орошения окружавших столицу садов, отделявших районы бедноты от особняков Небожителей. Через ущелья же были переброшены мосты, образовавшие вокруг города Верхнюю дорогу, которой обитатели Мванааке гордились немногим меньше, чем императорскими садами…

Проводившая мужа до ворот Нжери повернула назад, огляделась по сторонам и, не заметив арранта, двинулась к окруженному одноэтажными флигелями особняку.

— Вот и еще одна проблема, — пробормотал Эврих, задумчиво глядя на молодую женщину, остановившуюся поговорить с попавшейся ей на пути к особняку Хаурикой.

Сознательно изводившая его своим недоверием и недоброжелательством супруга Газахлара, сменив гнев на милость, стала столь заботлива, внимательна и ласкова, что приходилось только удивляться, как это хозяин «Мраморного логова» не проведал еще о ее пламенной любви к своему лекарю. Ну кто бы мог подумать, что, удовлетворив естественное любопытство обделенной мужским вниманием хорошенькой женщины, он накличет худшую из бед, которая только могла их постигнуть? Потому что любовь не к месту — это и впрямь беда, болезнь, лекарства от которой не придумано, а последствия бывают неизменно печальными. Чего стоило одно только выкрикнутое Нжери в пароксизме наслаждения обещание убить Газахлара, если тот вздумает разлучить ее с Эврихом. И ведь это не было вспышкой безумия, нет, наружу выплеснулось то, что день за днем вызревало в душе не на шутку влюбленной форани.

Не раз уже она затевала с ним разговоры о будущем, разрабатывая различные варианты, ни один из которых, по понятным причинам, не казался Эвриху соблазнительным. Например, Нжери предложила ему, переговорив с Газахларом, уехать в одно из дальних своих поместий, входивших в состав ее приданого. Дабы избежать ненужного ему в данный момент скандала, Газахлар, по ее мнению, не станет возражать, тем более что подобные прецеденты случались уже в среде Небожителей. Она готова была бежать с Эврихом в Саккарем, Аррантиаду или Шо-Ситайн — куда он пожелает, а то и официально разойтись с мужем — наиболее сложный и трудоемкий способ начать новую жизнь, но, ежели ее «золотоволосый, изумрудноглазый аррант согласится взять свою Нжери в жены», вполне реальный.

— Вай-ваг! Чтоб мне достаться Хаг-Хагору! — проворчал Эврих, по привычке обращаясь к Богам, присказкам и присловьям той страны, на языке которой он в данный момент говорил и на территории которой находился. — Презрительная и равнодушная ко всем и всему девчонка превратилась в страстную, целеустремленную женщину, одержимую желанием вить гнездо и заводить потомство. Ситуация скверная, чреватая крупными неприятностями для нее, для меня и для Газахлара…

В настоящее время пугали Эвриха, впрочем, не грядущие беды, а неумение понять самого себя. С удивлением и ужасом он чувствовал, что нисколько не тяготится вниманием и ласками Нжери. Более того, ему лучше работается, когда она рядом, ему приятно видеть ее, слышать ее голос, ощущать ее запах, словом, он почти что влюблен, а образ Кари, не теряя своей привлекательности, постепенно меркнет в памяти, и ежели так будет продолжаться и дальше, этак он и вовсе забудет о страстной, решительной и отважной степнячке. Как забыл об Эларе и Рейтамире, которых, мнилось, любил всем сердцем. Как забыл о многих женщинах, с коими делил ложе на всех четырех континентах. И означать это могло одно из двух: либо сам он был уродом, легкомысленным повесой, неспособным к глубоким чувствам, к искренней, всепоглощающей, самозабвенной любви, о которой слагают песни придворные поэты и бродячие музыканты, либо история о двух половинках души, разделенных на небе и объединяющихся в браке на земле, бытовавшая у многих народов, являлась красивой легендой, сказкой, упрощающей то, что на самом деле было менее поэтично, но зато более интересно и поучительно.

Миф о двух половинках души давал поэтам прекрасную возможность разрабатывать благодатнейшую тему поиска некого безусловного для героя сокровища, слепоты его и прозрения. Это был отменно прочный сюжетный стержень, на который можно нанизывать невообразимое число приключений, эротических и драматических сцен с двумя вариантами финала: счастливым и трагическим — в зависимости от того, обретет ли герой искомое или же по тем или иным причинам окажется неспособен или недостоин соединиться с отторгнутой от него на небесах частью самого себя. Однако ежели допустить, что он, Эврих, никакой не урод, то подобная прямолинейная схема никуда не годилась. Ведь, прояви Элара чуть больше терпения и доверия, он бы наверняка остался в Феде, рано или поздно женился на ней и, скорее всего, был бы счастлив. Прояви он сам немного больше решительности, и, вероятно, Рейтамира согласилась бы выйти за него замуж. Жизнь его потекла бы по иному руслу, и едва ли он пожалел бы о содеянном. Вернись он от Врат Миров к Кари, и через год бы уже не представлял себе жизни без нее, искренне веря, что она-то и является его второй половиной души. Если уж на то пошло, он мог бы быть счастлив и с Узитави, и с Нжери…

Выходит, этих самых половинок его души бродило по обоим мирам великое множество, и все они были ничуть не похожи друг на друга, и Богам, какими бы именами ни называли их обитатели разных стран, было начхать, какой выбор он сделает. Все зависело от него самого. И даже не от силы чувств, испытываемых к завладевшей его сердцем женщине, а от того, как относится он к тем переменам, которые неизбежно произойдут в его жизни после того, как избранница займет в ней надлежащее место. Оценка грядущих перемен происходит на подсознательном уровне, после чего пресловутый внутренний голос вещает: «Не подходит, — и, дабы подсластить пилюлю, добавляет: — Нет, это не истинная, всепобеждающая любовь. Это, друг мой, не твоя половинка души. Ищи дальше».

— Звучит кощунственно, — вполголоса промолвил Эврих, поглаживая изуродованную шрамом щеку, — однако, похоже, это и в самом деле так. Во всяком случае, для меня. Что касается силы чувств, то за каждую из любимых мною женщин я готов не задумываясь отдать жизнь. Каждая из них казалась мне самой лучшей и совершенной на свете, ибо даже недостатки ее воспринимались мною как достоинства. Но любить и считать единственно необходимой спутницей жизни, как представляется мне теперь, вовсе не одно и то же.

И тут, глядя на все еще покачивающуюся на разорванном ремешке сандалию, он понял, что, кажется, набрел-таки на мысль, способную положить конец его не слишком-то плодотворным размышлениям. Ключом к разрешению занимавшей его загадки было слово «спутница». Любимые и любящие, вероятно, его женщины никак не годились на роль спутниц. Дабы связать свои судьбы с Эврихом, либо они, либо он должны были в корне изменить свою жизнь, привычки, представления. Потому-то он и бежал из объятий Элары. Благосклонно поглядывавшей на золотоволосого арранта Рейтамире оказался все же значительно ближе и понятнее Сонморов сын, и у Эвриха хватило ума не разбиваться в лепешку, дабы завоевать сердце бывшей супруги Летмала. Полюбить бы, может, она его и полюбила, а дальше-то что?..

Говорят, любовь слепа, любовь не рассуждает. Наверное, так и есть, когда смерть идет по пятам, вихри судьбы крутят и швыряют тебя, как волны штормового моря, и рассуждать особенно некогда. Наверное, Кари, сбежавшей из дома кунса Канахара, а потом из селения собственного брата, Эврих и впрямь показался сказочным героем, за которым она готова следовать на край света. Наверное, и он не мог не полюбить отчаянную девчонку, вытащившую его чуть живого с Зачахарова двора, оставшуюся одной-одинешенькой на белом свете. Сострадание и благодарность — лучшая почва для того, чтобы произрос и распустился на ней пышным цветом волшебный цветок любви. Долго ли только цвести он будет — вот вопрос. Года ведь еще не прошло, а воспоминания о Кари уже не будоражат сердце, не гонят быстрее кровь по жилам. И уже забавным и нереальным кажется прежнее желание разложить перед ней карты обоих миров и рассказывать с утра до ночи о неведомых ей странах, делиться своими воспоминаниями, замыслами и надеждами. Какое дело до них бесшабашной степной девчонке и без того взиравшей порой на чудного лекаря-улигэрчи как на полоумного?

Никакого.

Точно так же как и Нжери, воспринимавшей его занятия врачеванием как неплохой способ зарабатывать немалые деньги, а на путевые заметки поглядывавшей как на блажь переучившегося бездельника. И не утруждавшей себя задуматься над тем, что образ лекаря-трудяги и оболтуса-бумагомараки не слишком-то между собой сочетаются. Супруге Газахлара с избытком хватало понятного ей кусочка Эвриха, а остальную его часть она полагала целесообразным подправить и переиначить на свой лад, опять же не задумываясь над тем, что посаженная в бассейн форель очень скоро всплывет в нем кверху брюхом.

Интересно, смогла бы Кари прижиться в Беловодье, стать доброй хозяйкой, хранительницей очага в доме, стоящем по соседству с избой Тилорна и Ниилит? Или же затосковала бы по кочевым кибиткам и шатрам, по необозримым просторам Вечной Степи? — подумал Эврих, чувствуя, как сердце его сжимается от тревоги и беспокойства. Что бы там он ни думал о чувствах своих к смуглотелой степнячке, как бы ни мудрил, рассуждая об идеальной спутнице жизни, Кари ему следовало отыскать непременно, ибо больше-то о ней некому было позаботиться ни в Нижнем, ни в Верхнем мире…

— Эврих… — Неслышно подошедший со стороны флигеля Изим смущенно кашлянул, словно извиняясь за то, что вынужден нарушить уединение арранта, которому в последнее время никак не удавалось побыть одному. — Там, у ворот, тебя спрашивает забавный старик. Может, поговоришь с ним?

— О чем говорить? Отправь его в комнату для осмотра, там с ним и побеседуем. Сейчас я подойду. — Эврих со вздохом нагнулся, чтобы приладить на ноге злополучную сандалию, ремешок которой так и не удосужился починить.

— Дело в том, что Малаи ни на что не жалуется. Он сам лекарь и просится к тебе в помощники.

— Ко мне? Но я, как ты знаешь, пока что раб и не нанимаю слуг для «Мраморного логова», — удивленно вскинул брови Эврих.

— Верно, — бесстрастно подтвердил Изим. — Газахлар поручил заниматься этим мне. Однако коль уж он начал выезжать из дому с визитами, то со дня на день вручи Г тебе вольную. И ежели ты покинешь нас, я должен заранее подыскать тебе на смену какого ни есть целителя. А они нынче в Мванааке на вес золота.

— Ты, как всегда, предусмотрителен. Пойдем поговорим со стариком Малаи. — Эврих поднялся на ноги. — О Тахмаанг, Отец Богов! Неужели я и правда вот-вот обрету свободу и смогу выйти в Город Тысячи Храмов? Прямо не верится! Надеюсь, ты дашь мне на первый раз какого-нибудь провожатого?

— Любой из обитателей «Мраморного логова» сочтет для себя за честь и удовольствие появиться вместе с тобой на улицах столицы, — добродушно усмехнулся Изим, и они двинулись к флигелю, где поджидал их претендент на звание нового домашнего лекаря Газахлара.