Поначалу Ильяс страстно желала выкрасть Хутама, однако сделать это было невозможно, ибо Кешо — а может, Газахлар? — распорядился, чтобы их не оставляли наедине во время не слишком продолжительных встреч. Да и одному Великому Духу ведомо, как встретили бы малолетнего претендента на императорский трон в Кидоте, где имелась у Нганьи какая-то дальняя родня. Едва ли Кешо станет выставлять себя на посмешище, требуя от соседей выдачи сбежавшей от него невесты, а вот обвинить их в похищении наследника престола очень даже может…

Нет, о Хутаме ей незачем беспокоиться, уговаривала себя форани, проходя по кипарисовой аллее к лестнице, ведущей на вторую террасу. Если их с Нганьей побег удастся, Кешо придется пылинки с ее сына сдувать. Оставаясь здесь, она, будучи игрушкой в руках «Сберегателя императора», ничем не в состоянии ему помочь, но что помешает ей, вырвавшись из-под стражи, вернуться за сыном, когда Кешо и его приспешники будут этого меньше всего ожидать? Она вернется. Обязательно вернется и постарается сделать так, чтобы и отец, и Кешо дорого заплатили за содеянное с Таанретом, за подлый обман, за все-все-все…

Очутившись на второй террасе императорских садов, молодая женщина устремилась к рощице агав, за которой располагался подземный, выполненный в виде пещеры спуск на первую террасу. Именно там ее еще могли перехватить, устроив засаду, прислужники Кешо. Но если до сих пор она ни разу не заметила, чтобы за ней тайно наблюдали, то почему сегодня что-нибудь должно измениться? В конечном счете не так уж сильно «Сберегатель императора» стремится заполучить ее в жены, иначе свадьба давно бы уже состоялась. Кешо знает, какие чувства она к нему испытывает, и, может статься, ждет не дождется, когда же Ильяс уберется из дворца. А почему бы, собственно говоря, и нет? Мысль о кинжале, который она рано или поздно вонзит ему в горло, была весьма соблазнительной, и подругам не без труда удалось отговорить ее от идеи устроить маленькое кровопускание, вполне, право же, уместное на брачном ложе.

Войдя в подземный переход — один из полутора десятков, имевшихся на территории императорских садов, — Ильяс подождала, пока глаза привыкнут к тусклому, льющемуся из нескольких хитро замаскированных щелей свету и побежала вниз по плавно изгибавшейся лестнице, словно нарочно задуманной так, чтобы на ней удобно было устраивать засады. Так оно, в общем-то, и было: подземные переходы являлись излюбленным местом игр малолетних Небожителей, и Ильяс отлично помнила, как они с Дадават подкарауливали здесь заносчивого и самоуверенного Дунгу…

В глаза форани ударил солнечный свет. Засады не было. То есть во все те ловушки, которые были ей приготовлены, сначала Таанретом, а потом отцом и Кешо, она уже попалась, и теперь ее, похоже, отпускали по той же причине, по которой выгоняют на улицу, «даруя свободу», престарелых, ни на что не годных рабов. Молодая женщина замедлила шаг, плечи ее опустились, и тут от края первой террасы, обрывавшейся крутой стеной, выходящей прямо на идущую к морскому порту дорогу, донесся нетерпеливый крик:

— Ильяс! Ну наконец-то! Сколько тебя можно дожидаться?!

Она подняла голову и увидела на фоне нестерпимо сиявшего в солнечных лучах моря Нганью, Дадават и еще какого-то незнакомого мужчину. Или нет, знакомого. Третьим был Фанкел — тот самый воин, которого Таанрет звал некогда в бреду и который возглавлял защитников «Мраморного логова», столь удачно отбившихся года полтора назад от отряда подосланных Кешо убийц.

— А мы тебя ждали-ждали и не вытерпели. Даже Усуглас хотел на террасу лезть, насилу его удержали.

Нганья, подбежав к Ильяс, потащила ее к широкому парапету, ограждавшему край императорских садов. Фанкел, скупо улыбнувшись, принялся разматывать веревочную лестницу, убранную, дабы не привлекать внимания проезжающих по дороге в порт и из порта. Дадават, всхлипнув, обняла подругу за талию и замахала рукой мужу, стоящему в некотором отдалении от дороги между двумя крытыми арбами. Запряженные в них ослики старательно объедали выжженную солнцем траву, наряженный в серую хламиду Усуглас был по-прежнему толст, неуклюж и ничуть не похож на оксара. Чувствовал он себя, однако, в непривычном наряде неплохо и так увлекся разговором с голоногим мальчишкой-возницей, что не заметил ни появления на парапете Ильяс, ни подаваемых ему женой знаков.

— О Эрентата Любвеобильная! Усуглас! Неутомимый слон мой, взгляни на меня и вспомни, ради чего мы сюда прибыли! — мгновенно раздражаясь, окликнула его Дадават.

Солнце светило Ильяс в спину, но море сияло и блестело так ослепительно, что глядеть на него было совершенно невозможно. Но и не глядеть было тоже нельзя, ибо море означало свободу. И потому молодая женщина смотрела на него во все глаза, смотрела за себя и за Таанрета, который никогда уже больше не сумеет его увидеть. Дувший с моря бриз тотчас высушивал выступавшие на ее глазах слезы, и она думала о том, что готова вечно любоваться покачивающимися на легкой волне суденышками, которым, казалось, ничего не стоило в любой момент сняться с якоря и унестись под протяжные крики чаек к далеким, неведомым берегам.