Придя в ярость, оттого что уловка ее не удалась, юная форани начала визжать, царапаться и драться, как настоящая пума, попавшая в охотничьи сети, и тем окончательно вывела из себя «травоядных» Три взрослых взбешенных парня пошушукались между собой и взяли с нее весьма неожиданный выкуп, о котором она по сию пору не могла вспомнить без дрожи и смущения.

Двое «травоядных», привязав ее поднятые руки над головой к стволу скорбящей вишни и замотав рот сильно надушенным платком, ушли из зеленого шатра, а Кролик, задрав на Ильяс серую бархатную блузку, начал неспешно ласкать груди девушки. Она брыкалась и лягалась, пока он не пригрозил снять с нее шаровары и взяться за дело всерьез. Ильяс не поверила. Она была форани — солью земли, хозяйкой жизни — и, только ощутив ладонь Кролика у себя между бедрами, поняла, что здесь и сейчас она всего лишь беспомощная девчонка, прогневившая трех сильных, здоровых парней, которые вольны делать с ней все, что им заблагорассудится. И, дабы избежать худшего, она позволила Кролику развлекаться с ее грудями. А потом ему вздумалось поцеловать ее, и она, естественно, не решилась кричать и звать на помощь. Более того, испытав странное томление, сама начала целовать его требовательные, жесткие губы. И уже не возражала, когда Кролик принялся ласкать языком напрягшиеся изюминки ее сосков. Сначала он касался их нежно-нежно, затем взял в рот один сосок, другой и начал посасывать и покусывать так умело, что груди мгновенно набухли и отчаянно заныли.

«Травоядные» не сняли с нее закрывавшую верхнюю часть лица маску, и, может быть, поэтому ей легче было принимать ласки Кролика, заставившего Ильяс постанывать и покряхтывать, ощущая закипавшую между бедрами влагу. Ее тело предало свою хозяйку. Оно жаждало прикосновений бесстыжего Кролика везде-везде, и девушка не почувствовала ничего, кроме облегчения, когда парень начал гладить ее ноги, спустил шаровары и его пальцы проникли в заповедный грот.

Он был умелым любовником, этот Кролик-весельчак, и к тому времени, как под скорбящую вишню вернулись его товарищи, уже дважды довел Ильяс до пика наслаждения, «ничуть не попортив товар». Он даже отвязал ее от дерева, ибо в этом исчезла необходимость. Оба они, голые и донельзя довольные друг другом, мирно сидели на траве и продолжали болтать как ни в чем не бывало, даже когда Бык с Жирафом ввалились в зеленый шатер с калебасой фруктовой водки и кульком завернутых в лист тилилобы заедок. И таково было потрясение Ильяс, что она, ничуть не смущаясь своей наготы, пила и ела с ними, и один Великий Дух знает, чем бы все это кончилось, если бы Кролик не увел в конце концов своих изумленных приятелей восвояси, уверив их, что взял с нее выкуп за всех троих и позднее они получат с него причитающуюся им долю.

Она хорошо запомнила лицо Кролика, потерявшего свою маску в результате борьбы и не позаботившегося надеть ее снова, и даже одно время тщетно пыталась разыскать его. Ибо хотела вновь и вновь ощущать его поцелуи и прикосновения. Но вместе с тем Ильяс отчетливо понимала, что, окажись на месте Кролика кто-нибудь другой или будь он сам в тот день в менее благодушном настроении, все могло бы кончиться совсем иначе. Тем более что сочейросы в императорские сады в канун праздников не допускались и она сама неоднократно слышала в сумеречных аллеях визгливые призывы о помощи, отзываться на которые желающих не находилось. Это было далеко не безопасно, ибо кричать могли не только жертвы, но и «охотники», приманивающие добычу, поскольку охотились не только молодые оксары на юных форани, но и мужчины на женщин, женщины на мужчин, мужчины на мужчин и женщины на женщин…

— Не пугайся, обезьянка, мы всего лишь поиграем твоими орешками и чуть-чуть расширим дупло твоего древа, исполнив при этом все-все твои самые заветные желания, — вторил Крокодилу Тигр, явно готовясь броситься за Ильяс в погоню, как только та пустится наутек.

— Мы прочистим все три твоих дупла, миленькая обезьянка, — ласково пообещал Волк, и девушка поняла, что от этих «хищников» пощады ждать не приходится. Она стремительно развернулась и со всех ног бросилась назад, в дальний конец аллеи, образованной стрижеными кустами акаций, сквозь которые мог бы пробиться разве что слон или носорог, ибо каждая ветка их была усыпана острейшими шипами величиной с палец. Бежать было бесполезно, эти трое успеют ее догнать, и тогда… тогда…

— Вай-ваг! Куда ты?.. Ага! — Едва не столкнувшийся с ней мужчина в маске леопарда выхватил из-под пятнистого саронга короткий обоюдоострый меч и негромко скомандовал: — Стоять!

«Вот! Вот оно, чудо, явленное мне Матерью Богов!» — думала Ильяс, выскакивая из аллеи и едва переводя дух. Она не желала видеть, что там произойдет у Волка, Тигра и Крокодила со столь удачно оказавшимся на ее пути Леопардом. Не желала что-либо кому-то объяснять и почти бессознательно кинулась вдоль длинного, заросшего белыми лилиями бассейна, дабы не потерять из виду Таанрета и его «птичник».

Только с ними она почувствует себя в безопасности. Их много, они не дадут ее в обиду, и она наконец-то сможет заговорить с желтоглазым.

Еще несколько мгновений ее поступками руководили страх и резвые ноги, а затем, увидев очередного мужчину в наряде леопарда, идущего рука об руку с Черепахой в ту сторону, где только что скрылась за колоннами беседки маленькая пестро разодетая Колибри, она остановилась как вкопанная. Никакого чуда не было. Предок из клана Леопарда не появился по воле Нгуры в императорских садах, дабы спасти свою прапраправнучку. У этого Леопарда был меч, несмотря на то что носить оружие во время праздника Цветущих Деревьев могут лишь стражники, находящиеся при исполнении служебных обязанностей. Проходить же с оружием в императорские сады не смеет никто, ибо стражникам сюда по давней традиции вход в праздничные дни запрещен. Но этот Леопард обнажил меч не колеблясь. Он шел за ней, а она — за Вороном-Таанретом. И еще один Леопард идет с Черепахой в том же направлении. Людей, наряженных леопардами, так же как и зебрами, волками, тиграми и обезьянами, великое множество, но едва ли эти два Леопарда оказались здесь случайно. Скорее всего они, подобно ей, выслеживают Таанрета и ожидают только подходящего случая, чтобы схватить его или же убить на месте.

Она вспомнила слова желтоглазого о том, что предать заговорщиков могут «не менее полусотни человек», и решила, что именно это и произошло. Кто-то предупредил сочейросов о намерении человека из клана Огня пробраться в императорские сады во время праздника Цветущих Деревьев, и соглядатаев, так же как и ее саму, не ввела в заблуждение нехитрая его маскировка.

Где-то вдалеке прогрохотал гром. Тучи, клубящиеся с самого утра над морем, уже наползли на город, и лишь императорские сады и дворец купались еще в лучах солнца, готового вот-вот скрыться в свинцово-серой пелене.

Спохватившись, что она упустит желтоглазого, Ильяс бросилась к беседке, лихорадочно размышляя над тем, как ей следует поступить в сложившейся обстановке.

Самым правильным, конечно же, было предоставить Таанрета своей судьбе и держаться от него подальше. Ей не слишком-то нравился Димдиго и заведенные им порядки, но и помогать заговорщикам она не собирается. Чего ради, спрашивается? Любой заговор — это кровь невинных, и совсем не обязательно новый правитель будет лучше старого. Ни Орочи Мунг, ни подозрительный гигант, не слишком-то ловко прикидывающийся добрым малым, не произвели на нее благоприятного впечатления…

Правее круглой беседки, за вышкой для тул-мальтелоки — «большого прыжка», мелькнул еще один пятнистый саронг, и девушка отчетливо представила, как двое, трое, пятеро сочейросов, вооруженные короткими, похожими на кинжалы мечами, окружают Таанрета. Как сочится кровь из его ран и изрезанное тело волочат в дворцовые подземелья, где была уже некогда замучена мать желтоглазого и сошла с ума его сестра, отказавшаяся назвать Димдиго своим супругом. Нет-нет, она не может этого допустить! Ей нет дела до заговорщиков, но убивать и мучить Таанрета она не позволит. Предупредить его будет всего лишь справедливо, и это меньшее, что она может сделать для человека, не позволившего кровожадному гиганту умертвить ее в храме забытого Бога.

Не подозревавший о близкой опасности Ворон угощал «птичью компанию» у палатки, стоящей неподалеку от круглой беседки, отделанные желтоватым мрамором колонны которой были оплетены диким виноградом, и, едва завидев его, Ильяс перестала колебаться. Девушка бежала к нему во всю прыть, опасаясь, что, помедли она хоть мгновение, обретенная было решимость покинет ее, а так называемый здравый смысл легко подберет оправдания подлому бездействию. Ибо, предупредив Таанрета, она, желая того или нет, становилась в ряды заговорщиков и, следовательно, подвергала свою жизнь не меньшей опасности, чем он. Быть может, даже большей, поскольку ей и под пытками-то нечего сказать и, значит, она не в состоянии будет никоим образом облегчить свою участь.

— Ворон, а Ворон! За тобой охотятся Леопарды! — выпалила Ильяс, врезаясь в кучку «птиц» и с трудом переводя дух. — Они следуют за тобой по пятам, и под саронгами у них спрятаны мечи.

В прорези черной маски, увенчанной острым клювом, блеснули желтые глаза хищника, и форани внутренне содрогнулась, с опозданием сообразив, что ведь принятые ею за сочейросов Леопарды вполне могли быть заговорщиками, охранявшими своего предводителя.

— Кто она? Это твоя знакомая? О каких Леопардах она говорит и что им от тебя надо? — набросились Павлин, Фазан и Колибри на Ворона, в то время как тот быстро оглянулся, проверяя сказанное Ильяс.

Он ничуть не удивился, отметила девушка, а в следующее мгновение Таанрет, не удостоив «птиц» ни единым словом, схватил ее за локоть и поволок к вышке для тул-мальтелоки, установленной на краю верхней террасы императорского сада.

«О Нгура, какой он стремительный! Зачем волочит меня за собой? Что он задумал?» — пронеслось в голове форани, чувствовавшей себя крохотной пташкой в лапах коршуна, сделавшегося, к слову сказать, особенно опасным после того, как ему стало известно, что и за ним самим идет охота.

Таанрет проскользнул сквозь толпу Небожителей, почтительно взиравших на вышку для «большого прыжка», и подтолкнул Ильяс к ведущей на нее лестнице.

— Нет! Я не хочу! Только не это! — взвизгнула девушка, озаренная внезапной догадкой по поводу задуманного желтоглазым.

— Да! Да, если ты не желаешь, чтобы над тобой поработали Димдиговы костоломы! — жестко бросил Таанрет, увлекая ее все выше и выше по ступеням хлипкой конструкции. — Взгляни, они уже добрались до моих «пташек», и те наверняка расскажут им о тебе.

Ильяс посмотрела вниз и увидела одного из Леопардов, того самого, что шел с Черепахой, беседующего о чем-то с Фазанихой и прочими «пернатыми» подругами Ворона.

— Ты прав… — задыхаясь, простонала она. — Но я никогда прежде не прыгала с вышки, и форани не допускаются к прыжкам…

— Все когда-нибудь случается впервые, — процедил Таанрет, втаскивая девушку на верхнюю площадку ходившей под их ногами ходуном конструкции, высота которой достигала тридцати локтей над седьмой террасой и, соответственно, пятидесяти над пятой, на которую приземлялись прыгуны.

— Я хочу совершить «большой прыжок» с этой вот маленькой обезьянкой на руках, — не терпящим возражений тоном сообщил желтоглазый юноше, скучавшему в ожидании желающих совершить тул-мальтелоку.

— Мой господин, этого делать не положено… — начал парень, но весело беснувшая в руке Таанрета золотая монета заставила его прикусить язык.

— Привязывай лианы. Да выбери те, что покрепче. Учитывая двойной вес, такая предосторожность будет не лишней, — велел Ворон, прижимая к себе левой рукой Ильяс с такой силой, что, если бы даже она надумала от него сбежать, из этого бы ничего не вышло.

Увидев разговаривающего с «птицами» Леопарда, девушка смирилась со своей участью. Тул-мальтелоку она, может быть, и переживет, а вот пытки в императорских подземельях — едва ли. В конце концов, раз уж желтоглазый решился совершить «большой прыжок», значит, прыгал уже когда-то с подобной вышки, устанавливаемой тут ежегодно в соответствии с традицией.

Ожидая, пока смотритель обвяжет щиколотки Таанрета лианами, Ильяс припомнила, что не единожды видела оксаров, совершавших тул-мальтелоку, хотя с каждым годом смельчаков, жаждущих продемонстрировать свою отвагу любимым, становилось все меньше и меньше.

Когда-то, на заре империи, «большие прыжки» являлись составной частью обряда инициации юношей из знатных семейств, только после прохождения которого они получали титул оксаров. Со временем обряды эти были упразднены и тул-мальтелока стала развлечением для тех, кто любит острые ощущения. С давних пор о лихих прыгунах складывали всевозможные легенды, одна из которых, например, гласила, что еще до того, как стать частью обряда инициации, «большой прыжок» был испытанием, которому невеста имела право подвергнуть своего жениха, если сомневалась в силе его чувств. А начало тул-мальтелоке положил Маньяр — герой множества мифов, отправившийся будто бы за своей возлюбленной в царство смерти, в подземные владения Хаг-Хагора, попасть в которые можно было лишь из глубочайшего ущелья…

— Эй, на вышке! Немедленно спускайтесь вниз! — внезапно донесся снизу категорический приказ подбежавшего к основанию лестницы Леопарда.

— Закончил ты наконец свою возню? — нетерпеливо обратился Таанрет к обвязывавшему его щиколотки лианами парню.

— Все готово, мой господин. Ты можешь ступить на помост и совершить тул-мальтелоку. Да поможет тебе и твоей спутнице Тахмаанг.

— Эй, парень! Не позволяй ему прыгать! Хватай его! Держи! Это приказ императора Димдиго! — завопил, подбегая к вышке, второй Леопард, в то время как первый уже карабкался по крутой и шаткой лестнице.

Вай-ваг! Мои дружки окончательно спятили! Ну разве можно заходить так далеко и поминать имя славного нашего императора всуе? — притворно возмутился желтоглазый и, подхватив Ильяс на руки, ступил на прогнувшийся под его тяжестью помост, выдававшийся локтей на восемь за край пышки.

Поверил ему смотритель или же нет, но попытки остановить наряженного вороном оксара не предпринял. Вместо этого он окинул испытующим взглядом бухты лиан, специально привезенных сюда из южных джунглей, и скомандовал: «Прыгай!»

Ильяс готова была поклясться, что Таанрет помедлил лишь для того, чтобы еще раз оглядеть окрестности императорского дворца, и, приказав ей зажмурить глаза, медленно упал вперед.

Он прижал ее к себе с такой силой, что форани показалось, будто она попала в пресс для выжимания масла. Земля рванулась ей навстречу, в ушах засвистел ветер, сердце зашлось при виде растущих с катастрофической быстротой аллей, бассейнов, беседок. На глаза навернулись слезы. Вот сейчас они врежутся головами в каменные плиты и тела их превратятся в кровавые ошметки… «Это конец!» — подумала Ильяс, и тотчас ее со страшной силой рвануло вверх — так, наверное, чувствует себя попавшая на крючок рыба, когда ее выдергивают из воды. Трамплин, закрепленный гибкими лианами, прогнулся под тяжестью двух тел и самортизировал падение. И вновь они рухнули вниз, едва не коснулись головами земли и повисли на стропах-лианах вверх ногами.

Сверху и снизу донеслись восторженные вопли зрителей, а двое мужчин, подбежав к прыгунам, уже обрезали привязанные к щиколоткам Ворона лианы. Еще двое добровольцев из Небожителей подхватили Таанрета и Ильяс, поставили на подкашивающиеся ноги, хохоча и поздравляя с великолепным прыжком.

— Ай да Ворон! Утащил Обезьянку! Парный прыжок — вот ведь удумали! Надо будет попробовать, незабываемые, должно быть, впечатления!..

Не слушая шуток и поздравлений, Таанрет схватил Ильяс за руку и поволок в ближайшую аллею. Он-то, в отличие от восторженных зрителей, отчетливо различал в гуле приветственных возгласов яростные крики Леопардов: «Держи Ворона! Хватай Обезьяну! Остановите их, именем Димдиго!»

Увлекаемая Таанретом, Ильяс вбежала в пальмовую аллею, не помня себя пронеслась сквозь нее, нырнула под водяную арку и очутилась в крытой галерее, образованной широколистым вьюном, опутавшим решетчатую конструкцию из тонких бамбуковых стволов.

— Маску! — потребовал желтоглазый, срывая с себя личину Ворона. Не дожидаясь, пока девушка сообразит, чего он от нее хочет, содрал с нее маску улыбчивой обезьяны, заглянул в лицо и тихонько присвистнул. — Девочка из храма Балаала!

— А-а-а.. Я-а-а… Ва… — начала было Ильяс заплетающимся языком, но Таанрет не склонен был терять время, прислушиваясь к ее блеянию. Оторвав от своей маски клюв, он нацепил ее на форани. Расстегнул черную накидку и закутал в нее свою плохо соображающую спутницу.

Под черной накидкой у него оказался белый саронг, полы которого были собраны у пояса веревкой. Распустив ее, он прикрыл ими свою черную юбочку, шепча проклятия, натянул на лицо обезьянью маску и потащил Ильяс в конец галереи.

«Интересно, на каких птицезверей мы теперь похожи?» — отстраненно подумала девушка, выскакивая вслед за Таанретом к палаткам, вокруг которых, громко болтая, выпивали и закусывали Небожители. Она ожидала, что на них будут пялиться, а то и показывать пальцами, но никто не обратил на появление странной пары ни малейшего внимания: мало ли чудаков, стремясь выпендриться, заказывают себе ни с чем не сообразные костюмы? Ежели случатся среди них удачные, то и поглядеть не грех, а этакая невнятица говорит только о скудоумии владельцев, коим разве что посочувствовать впору.

— Куда ты меня тащишь? — поинтересовалась Ильяс, когда они проскочили площадку с веселящимися Небожителями. — Отпусти меня наконец! Ты мне руку оторвешь!

— Нам надо выбираться отсюда, пока сочейросы не перекрыли выходы из садов. С Димдиго станется, — хмуро ответствовал Таанрет, не сбавляя шагу.

— Остановись, тебе говорят! — потребовала девушка. — Остановись и отпусти меня! Я предупредила тебя о слежке, и с меня довольно. Можешь не волноваться, стражники не посмеют останавливать каждого выходящего из садов оксара. Во всяком случае, поодиночке нам легче будет выбраться отсюда, чем вместе.

— О, голова у тебя работает! — с оскорбившим Ильяс удивлением заметил Таанрет, останавливаясь перед статуей Белгони — вечно улыбающейся Богини счастья. — Но прежде чем расстаться с тобой, я хотел бы…

Оглушительный раскат грома заглушил окончание фразы, и девушка, обуреваемая самыми противоречивыми чувствами, выдернула ладонь из руки Таанрета. Ей нравились его решительность и бесстрашие, но она вовсе не желала, чтобы за ней охотились сочейросы. Хорошенького понемножку. Она спасла его от Леопардов и тем самым отдала долг, отплатив Таанрету за спасение ее в храме Балаала.

— Как ты узнала меня в наряде ворона? Откуда тебе стало известно, что за мной следят? — спросил желтоглазый, делая шаг к попятившейся от него форани. Ослепительная вспышка молнии и последовавший за ней удар грома заставили ее вздрогнуть и поднять глаза на потемневшее небо.

— Какая тебе разница?! — прокричала Ильяс и едва расслышала себя в шуме налетевшего ветра, принесшего первые крупные капли дождя.

— Зачем ты выслеживала меня у Древа Исполнения Желаний?

Ага, он сообразил, где именно она могла узнать, кто скрывается под маской ворона. Но ежели он такой понятливый, то ему нетрудно будет догадаться и о том, зачем она его выслеживала. Ильяс огляделась, выискивая укрытие от начавшегося дождя, и тут новая вспышка длинной ветвистой молнии залила все вокруг ярчайшим сине-голубым светом. Громовой раскат потряс небо и землю, и на Город Тысячи Храмов обрушилась стена воды.

Холодные яростные струи ударили по ним, мгновенно промочив до нитки и заставив забыть о нескладном разговоре, незаладившемся с самого начала и грозившем перейти в дурацкую, бессмысленную ссору.

— Бежим! Я знаю неподалеку беседку. — Таанрет вновь ухватил девушку за руку, и они, громко шлепая сандалиями по вмиг образовавшимся лужам, спотыкаясь и оскальзываясь, побежали сквозь низвергавшиеся с неба потоки дождя.

Вглядываясь в преобразившиеся и ставшие совершенно неузнаваемыми, расплывавшиеся кусты и статуи, Ильяс не могла понять, как может Таанрет ориентироваться в этом залитом водой мире. Но, судя по тому, как уверенно он двигался в выбранном направлении, расположение спасительной беседки было ему в самом деле известно, и вскоре они очутились перед приземистым строением с пирамидальным куполом, опиравшимся на квадратные колонны.

— Слава Амгуну-Солнцевращателю! — проворчал желтоглазый, пропуская Ильяс под крышу, где на относительно сухом пятачке уже укрылось от ливня несколько Небожителей. Глядя на их промокшую, облепившую тела одежду, девушка едва удержалась от смеха, а в следующее мгновение поняла, что сама выглядит ничуть не лучше. Высокая прическа намокла и растрепалась, блузка почти не скрывает очертания груди, шаровары из тонкого шелка подчеркивают форму бедер и ног.

Если бы не черная накидка Таанрета, она чувствовала бы себя совершенно голой, а откровенные взгляды мужчин неопровержимо свидетельствовали, что даже накидка эта не слишком-то скрывает ее прелести.

«Ну и пусть смотрят!» — подумала она, твердо решив, что не позволит смутить себя никаким взглядам, и повернулась к желтоглазому.

Вай-ваг! Вот на кого действительно стоило полюбоваться! Его тело, с гладкой, красновато-коричневой кожей и упругими мышцами, было совершенным. Он был восхитительно сложен от длинных мускулистых ног до сильных широких плеч, а распахнувшийся белый саронг открывал густые завитки волос, покрывавших грудь и спускавшихся треугольником к талии. Но главным была даже не красота поджарого, отлично тренированного тела, каким едва ли мог похвалиться хоть один знакомый оксар, а излучаемая им мощь и энергия, ощущаемые Ильяс так же отчетливо, как ощущается испускаемый костром или солнцем жар.

Воспоминание о жаре костра не было случайным, ибо, поймав устремленный на нее взгляд Таанрета, девушка разом забыла о холодном дожде. Она чувствовала, как кровь приливает к щекам, шее и груди, как что-то начинает жечь ее изнутри, и второй раз за день, после долгого-долгого перерыва, вспомнила бесстыдные ласки Кролика. «О Нгура Защитница, если он и дальше будет смотреть на меня так, я, пожалуй, сбегу под дождь! Пусть он прекратит! О Мать Богов, спаси меня от этого наваждения! — беззвучно взмолилась юная форани. — Я же растаю под его взглядом… Это даже хуже, чем если бы он тискал и мял меня… Нет, его просто нельзя держать на свободе! Таким, как он, самое место в дворцовых подземельях, дабы не могли они похищать сердца невинных девушек!»

— Ильяс?! Вот ты где! — услышала она от входа в беседку чей-то знакомый голос и с облегчением подумала, что Нгура Милосердная вняла ее мольбам. С трудом оторвала взгляд от Таанрета и, обернувшись, увидела Усугласа, успевшего уже распроститься с маской слона.

— Ты не видела Дадават? Нахальная девчонка сбежала от меня, когда я пошел надевать этот дурацкий костюм! — Усуглас с отвращением коснулся мокрых серых тряпок, плотно облегавших его жирное тело. — Я искал ее на всех террасах! Я получил дюжины две затрещин за то, что приставал к похожим на нее форани, а моей невесты и след простыл! Может быть, ты знаешь, что она затеяла на этот раз?

— Не знаю, — честно призналась Ильяс и, не в силах сдержаться, бросила беглый взгляд через плечо. Ей не следовало смотреть на Таанрета, ей… — Где же он? — прошептала она, испытывая одновременно боль утраты и облегчение. Быстро оглядела набившихся в беседку Небожителей и разочарованно ахнула: желтоглазого среди них не было. — О Нгура! Да что же это за наказание такое? — жалобно всхлипнула девушка, прижимая руки к груди и чувствуя, что из глаз ее вот-вот брызнут горькие слезы.

Первой заметила огни, вспыхнувшие посреди ночи в разных концах города, матушка Мутамак. Грузнотелая служанка, вечно жалующаяся на духоту, отправилась спать на крышу «Мраморного логова», где проводила едва ли не все ночи, кроме сезона дождей, и едва ли не сразу спустилась к Ильяс, взволнованно заламывая могучие руки и бормоча что-то о пламени Белирона, охватившем греховный город, алчность, жестокость и развратность жителей коего отвратили от него наконец взоры добрых Богов. Уроженка одной из южных провинций Мавуно, Мутамак так и не сумела смириться с обычаями и нравами Мванааке и, несмотря на всю свою разумность, полагала священный Город Тысячи Храмов обителью греха, а посему ворчание и стенания ее Ильяс пропустила мимо ушей. Она-то сразу поняла, что могут означать зажегшиеся в столице во внеурочное время огни, и поспешила на крышу особняка, дабы убедиться в правильности своего предположения.

Тревожные алые огни пылали у подножия императорского дворца, в районе морского порта, у речных пристаней на правом берегу Гвадиары, на Извозе и в квартале сочейросов. Цепочки факельных огоньков перемещались по реке в сторону моря, дугой охватывали императорские сады, подбирались к зданиям таможенных служб. «Началось!» — чувствуя пустоту под ложечкой и холодок в груди, подумала девушка и отправила Мутамак за Газахларом, полагая, что настал момент рассказать отцу о заговорщиках, чтобы грядущие потрясения не застали его врасплох. Подозревая, что папа не придет в восторг, узнав о ее походе в святилище Балаала и услуге, оказанной ею Таанрету, она все же считала своим долгом предупредить его о тех грозных событиях, которые предвещали вспыхнувшие во мраке ночи огни.

Отец выслушал ее, не перебивая, и ничем не выразил своего недовольства сумасбродными проделками дочери. Что прошло, то прошло. Ильяс, надобно думать, извлекла урок из случившегося, и он не собирался читать ей нотации. Теперь следовало думать о будущем и том, какую пользу он может извлечь из не слишком-то разумных и, прямо скажем, совсем не достойных форани поступков своего отчаянного чада. Отослав Ильяс спать, Газахлар некоторое время размышлял, наблюдая за перемещениями огней и прикидывая шансы заговорщиков на успех. А утром, чуть свет, во главе двух дюжин слуг и рабов покинул «Мраморное логово», велев дочери запереть ворота и не пускать в особняк ни единой живой души.

Мутамак, подслушавшая, разумеется, беседу своей госпожи с отцом, принялась громко возмущаться легкомыслием Газахлара, оставившего дом в столь тревожное время почти без защитников, но Ильяс велела служанке помолчать, твердо веря: папа знает, что делает, и найдет способ позаботиться о безопасности «Мраморного логова» и его обитателей. Поднявшись на крышу особняка, она попробовала представить себе творящееся в городе по движению судов и челнов на реке, по вздымавшимся тут и там в безоблачное небо столбам дыма, свидетельствующим о начавшихся в столице пожарах, неизбежно сопровождавших любые военные действия. Где-то там, внизу, на улицах раскинувшегося у ее ног города рубился сейчас с сочейросами, руководил стрельбой из катапульт, бежал по коридорам дворца, чтобы добраться до императора и собственноручно отомстить за смерть родителей и безумие сестры, или же умирал от ран метких лучников, успевших забаррикадироваться в казармах или зданиях таможенной службы ее ненаглядный Таанрет. Представляя его то возглавлявшим отряд победителей, то поверженным, истекающим кровью, она горячо молилась Нгуре, упрашивая Всесильную Мать Богов сохранить желтоглазому жизнь и даровать победу, даже если, одержав ее, он никогда не вспомнит о встретившейся ему в храме Балаала, а затем в императорских садах форани…

От надежды она переходила к отчаянию, почти не вспоминая о покинувшем особняк отце, о котором, казалось бы, должна была беспокоиться в первую очередь. Не тревожилась она и о себе, хотя к полудню дымные столбы начали подниматься над особняками Небожителей как на Рассветных, так и на Закатных Холмах. Слуги и рабы были возбуждены и несколько человек, как доложил ей Изим, покинули «Мраморное логово». Слухи о заговоре, дворцовом перевороте, мятеже или восстании — каждый называл происходящее в городе, как ему заблагорассудится, — распространялись с молниеносной быстротой. Каждый высказывал свои догадки о том, кто одерживает верх, однако все они были в равной степени неутешительными. Восставшие, захватив дворец, вполне могли приступить к погрому близлежащих особняков на том основании, что те принадлежат сторонникам Димдиго. Сочейросы, разгромив мятежников, среди которых, безусловно, находились и представители старших кланов, способны были использовать это как повод для того, чтобы разграбить оказавшиеся в пределах досягаемости дома состоятельных Небожителей. Да и сам Димдиго мог отдать им такой приказ, стремясь свести счеты с неугодными и вместе с тем, не входя в расход, вознаградить воинов за верную службу.

Словом, напряжение к середине дня достигло апогея, и одному Тахмаангу ведомо, скольких слуг и рабов недосчитался бы Изим к ночи, если бы у ворот особняка не появился один из ушедших с Газахларом телохранителей. Наотрез отказавшись рассказывать что-либо о происходящих в столице событиях, он повторил распоряжение хозяина ни под каким видом не покидать «Мраморное логово», не впускать никого чужого, а буде станут ломиться восставшие, уведомить их, что жилище это находится под личной охраной Орочи Мунга, в подтверждение чего навесил на ворота привезенный с собой треугольный щит с изображением поднятого вверх кулака. Сколь ни скудны были адресованные Газахларом своим домочадцам распоряжения, из них можно было сделать следующие выводы. Во-первых, восставшие побеждают. Во-вторых, хозяин «Мраморного логова» сумел войти в доверие к мятежникам и заручиться поддержкой одного из их предводителей. И наконец, в-третьих, ежели Белгони не отвернется от заговорщиков, обитатели особняка могут спать спокойно и рассчитывать на то, что грядущие перемены пойдут им на пользу, ибо господин их сподобился оседлать скакуна удачи, в то время как менее расторопные и сообразительные Небожители уже пали под ударами его копыт.

Где-то неподалеку противники и сторонники императора резали друг другу глотки, звенели мечи, свистели певучие стрелы, копья пронзали трепещущую плоть, лачуги и особняки вспыхивали от оброненного масляного светильника или нарочно брошенного на груду циновок факела, а обитатели «Мраморного логова», обретя уверенность в собственной безопасности, продолжали жить почти так же, как до начала мятежа.