Лицо поверженного противника оказалось незнакомым Мгалу, но разбираться было некогда, и, быстро располосовав куртку пленника, он связал ему руки и велел догонять скрывшихся из виду пиратов. Отличавшийся тщедушным сложением, незнакомец покорно затрусил вдоль склада, не желая испытать на себе ещё раз тяжесть руки северянина.

Пробежав между двумя приземистыми постройками, он свернул раз, другой и остановился, выжидающе глядя на Мгала. Три открывшихся перед ними проулка ничем не отличались друг от друга, и северянин замешкался, не зная, какой путь выбрать, но тут слева послышались возбужденные крики и яростный рев Бемса. Мгал толкнул пленника в спину и, не раздумывая, ринулся на звук голосов.

Ни Дижоль, ни его товарищи не ожидали, что, выбравшись на Крабью улицу, нос к носу столкнутся с отрядом гвардейцев, спешивших с окраины острова в центр. Встреча эта застала пиратов врасплох, и, естественно, им трудно было удовлетворительно ответить на вопрос седоусого командира патруля, кто они такие и что делают среди ночи на улицах Сагры. Столь же естественным было нежелание команды «Забияки» следовать за гвардейцами к только что покинутым ими таможенным пакгаузам, о чем Бемс весьма недвусмысленно уведомил блюстителей порядка. Выслушав его, гвардейцы сочли, что с формальностями покончено, и обнажили оружие.

Выскочив из проулка, Мгал увидел, что двое пиратов зарублены, а остальные залиты кровью и с трудом сдерживают натиск гвардейцев. Номбер, увернувшись от решившего разделаться с ним одним ударом противника, ухитрился завладеть его мечом и остервенело работал им, отбиваясь от трех насевших на него воинов. Бемс, получив колотую рану в руку, ударом чудовищного кулака оглушил нападавшего и тоже вооружился мечом. Высокий сухощавый пират, вцепившись в копье своего противника, был недалек от того, чтобы стать его хозяином, но другим морякам приходи — лось туго, и они бы давно обратились в бегство, если бы не Дижоль. Преодолев боль, капитан «Забияки» сумел подняться на ноги и доковылять до каменного забора, тянувшегося по левую сторону улицы, однако нечего было и надеяться, что он сумеет самостоятельно покинуть поле боя.

Мгновенно оценив обстановку, Мгал понял, что пираты не перебиты лишь благодаря потемкам и спасти их может только чудо. Издав боевой клич, он бросился на ближайшего гвардейца, размахивавшего тяжелой алебардой перед самым носом Фипа. Обернувшись к новому противнику, гвардеец, уверенный, что у северянина нет оружия, легкомысленно взмахнул алебардой, стремясь не столько поразить, сколько устрашить врага. Без труда уклонившись от широкого лезвия, со свистом рассекшего воздух перед его лицом, Мгал выхватил из лохмотьев стилет и метнул в противника. В искусстве этом он, несмотря на все старания, не мог сравниться ни с Эмриком, ни даже с Гилем, но цели его бросок достиг. Стилет оцарапал гвардейцу щеку и, что ещё важнее, вынудил сделать неверное движение, воспользовавшись которым северянин вырвал из его рук алебарду и обрушил на голову врага. Едва избежав удара второго гвардейца, он ткнул его в живот копьеподобным концом алебарды и, предоставив безоружным пиратам добивать раненых, поспешил к Дижолю.

Памятуя пророчества Одержимого Хафа, Мгал твердо решил, что, чем бы ни кончилась эта драка, капитан должен выйти из неё живым, однако путь ему преградил седоусый командир гвардейцев в тускло поблескивавшем в свете звезд панцире. Взмахнув алебардой, он заставил северянина попятиться. Похожие на ломтики дыни клинки скрестились, рассыпая снопы искр.

Седоусый был безусловно мастером своего дела, жало, венчавшее его алебарду, уже разорвало рубаху северянина на груди и оцарапало бедро, в то время как тот не сумел причинить противнику ни малейшего вреда. Алебарда — оружие, почти незнакомое на севере, — редко использовалась даже в Исфатее, и Мгал сознавал, что у него нет шансов выстоять против искусно владеющего ею гвардейца. Если он немедленно чего-нибудь не изобретет, песенка его будет спета…

Полукруглое, идеально отточенное лезвие блеснуло в опасной близости от лица северянина; он отшатнулся, но следующим ударом седоусый достал его. Вспышка боли обожгла лоб, левый глаз сам собой закрылся. «Дело плохо!» — пронеслось в голове Мгала, по спине побежали струйки пота, и тут пальцы, сжимавшие обмотанное узким ремешком древко, подсказали ему неожиданное решение. Перехватив алебарду за середину древка, он ощутил, как всплывают в памяти навыки боевого искусства дголей, привыкших драться заостренными с обоих концов палками, которые могут служить одновременно и копьями, и дубинами.

Вращая алебарду так, что оба конца её стали похожими на мельничные крылья, он, отступая и уворачиваясь от выпадов противника, освоился с балансировкой непривычного оружия и нанес два пробных удара, которые седоусый с легкостью парировал. Выждал, когда алебарда гвардейца пойдет вниз, и, прыгнув вверх и вперед, вонзил древко в смутно белевшее, расплывавшееся в розовом тумане лицо противника. Почувствовал, как оно разрывает рот, выбивает и крошит зубы… Голова воина дернулась, оружие мотнулось в сторону, и второй конец алебарды Мгала с хрустом вошел в горло гвардейца. Северянин отпрыгнул к стене, опасаясь последнего, нанесенного в агонии удара седоусого, и увидел распростертое на земле тело Дижоля, из которого торчал обломок копья.

Чувствуя, как наваливаются усталость и разочарование, как нарастает пульсирующая в левой части головы боль, Мгал почти равнодушно наблюдал за утихавшей схваткой, утратившей смысл после смерти предводителей. Ему было досадно, что Одержимый оказался прав, и ещё более досадно, что сбежал следивший за ними щуплый человечек, о котором он в пылу боя совершенно забыл.

— Ну хватит! Прекратите! Дижоль убит, а вам, любезные, не вредно знать, что гавань занята дувианскими пиратами! Таможенные пакгаузы открыты, узники выпущены на волю! — рявкнул он и с удивлением заметил, что звезды уже едва видны на посветлевшем небе.

Оказавшись на борту «Забияки», Мгал с недоумением оглядел толпу матросов и выступившую вперед, одетую в мужской костюм девушку, из-под алой повязки которой выбивались пряди коротко остриженных соломенного цвета волос. — Мне нужен помощник капитана, — повторил он, стараясь унять раздражение. Левая часть головы была словно пламенем охвачена, повязка, наскоро наложенная Фипом, пока они плыли в шлюпке, набухла от крови и не позволяла проверить, не повредил ли ему глаз седоусый гвардеец. Старый пират утверждал, что глаз цел, но собственные ощущения Мгала свидетельствовали об обратном. Больше всего ему хотелось выпить ещё одну кружку вина и завалиться спать, однако Бемс и Номбер не зря собрали этих людей на палубе…

— Я Оливетта, дочь капитана Фальяра, помощник капитана «Забияки», — глубоким, чуть хрипловатым голосом представилась девушка. — Бемс сказал, что у тебя есть что-то для меня от капитана Дижоля.

— Есть, — подтвердил Мгал, протягивая девушке кожаный шнурок, на котором были завязаны три хитрых узелка, и с изумлением увидел, как побледнело её лицо, как широко раскрылись глаза заглядывавших ей через плечо пиратов.

— Говорил ли тебе Дижоль, что значит это послание? — глухо спросила Оливетта, поднимая на северянина выразительные темно-карие глаза, в которых кроме страдания он» прочитал ещё и жгучую ненависть.

— Нет, но полагаю, оно советует команде «Забияки» доверять мне, — ответил Мгал, чувствуя, что голова его вот-вот треснет, как перезрелый орех.

— Это послание уведомляет нас о том, что Дижоль завещает свой корабль тебе. Он желает, чтобы ты стал его капитаном и вел этих людей туда, куда сочтешь нужным и куда они готовы будут последовать за тобой, — произнесла девушка дрожащим от негодования голосом, и Мгал готов был поклясться, что она хочет испепелить его взглядом.

— Мне приятно узнать, что Дижоль был обо мне столь высокого мнения, — осторожно сказал он, проведя языком по пересохшим губам. В голове вовсю громыхал набат. — Фип, если ты нацедишь мне ещё кружку какого-нибудь пойла, я буду перед тобой в неоплатном долгу, — обратился северянин к старому пирату, делавшему ему какие-то непонятные знаки.

Из уст девушки вырвался похожий на рычание звук, после чего она, очень внятно выговаривая слова, произнесла:

— Ты рано требуешь вина на этом корабле! Потому что, да будет тебе известно, я — жена Дижоля и владела этим судном вместе с ним! Мне принадлежит половийа «Забияки», и заруби это себе на чем угодно — я вовсе не намерена уступать его кому бы то ни было!

Мгал уцепился за поручень и с жадностью сделал глоток из поданной ему оловянной кружки внушительных размеров. Жена Дижоля — помощник капитана? Ну и чудеса!

— Да будет тебе известно, — продолжала между тем Оливетта, — что по закону ста островов компаньоны могут решить вопрос о разделе корабля двумя способами: в суде Совета Мореходов или в честном поединке. А коль скоро до Дувиана далеко и ты, как я вижу, не являешься хворым и убогим, нам незачем перепоручать свои дела другим, и мы можем, не сходя с места, наилучшим образом уладить их сами.

— Ты предлагаешь мне поединок? Ты хочешь, чтобы я дрался с тобой? — Мгал был изумлен до такой степени, что на миг забыл даже о раскалывающейся от боли голове. — Но я не дерусь с женщинами! И, кроме того, не претендую на вторую половину принадлежащего тебе корабля.

— Кристалл Калиместиара находится у северянина! Он собирается привести нас к сокровищнице Маронды!.. — пронесся ропот по толпе пиратов.

— Так ты ещё и трус! — презрительно бросила Оливетта. — Боишься с оружием в руках отстаивать то, что принадлежит тебе по праву!

— В чем дело? Разъясни же мне наконец, что тут происходит и чего надобно от меня этой кровожадной девице, ведь я не покушаюсь на её добро? — спросил Мгал у Фипа, который, протиснувшись сквозь толпу, внезапно оказался поблизости.

— Дело в шнурке, я тебе потом все объясню. Главное, не вздумай отказываться от поединка, иначе наши парни разорвут тебя на клочки. Они желают, чтобы ты вел нас к сокровищнице Маронды! — торопливо промолвил старый пират громким шепотом.

— Долой поединок, Лив должна уважать волю покойника! За борт северянина! Пропади эта сокровищница пропадом! Аида грабить Сагру! Завещание капитана — закон!.. — все громче и громче стали высказывать свои соображения «граждане ста островов».

— Погодите! Тут какое-то недоразумение! — воззвал Мгал к разуму возбужденных мореходов. — Я готов плыть с вами к сокровищнице Маронды, но вовсе не претендую на роль владельца судна или капитана! Пусть вторая половина «Забияки» тоже принадлежит вдове Дижоля! Я, кажется, не говорил, что хочу её присвоить, и не вижу причин для споров и поединков!

— Лив не жена Дижоля! Уйми эту девку и веди нас к сокровищнице! В Сагру! В Сагру! От добра добра не ищут!.. — ревели пираты.

— Лживый язык! — прохрипела разъяренная девушка, надвигаясь на Мгала. — Ты использовал глупые сказки, чтобы одурачить Дижоля и всех остальных! Но из этого ничего не выйдет! «Забияке» незачем пересекать море! Где ключ от сокровищницы? Покажи его или берись за оружие!

— Ведьмин сок! Да разве ты знаешь, как он выглядит?! — потеряв терпение, громыхнул Мгал во весь голос, искренне жалея, что товарищи его ещё не вернулись из города. Эмрик наверняка придумал бы выход из положения, а Гиль утихомирил боль от нанесенной седоусым гвардейцем раны. — Если тебе нужны доказательства, спроси у Бемса и Номбера, они подтвердят, что шнурок этот Дижоль передал мне после того, как выслушал пророчество Одержимого Хафа.

— Плевать мне на Хафа и Бемса! «Забияка» — мой, и он не будет пересекать Жемчужное море в угоду твоим бредням! Граждане ста островов, вы слышали, я вызываю этого человека на поединок! Он может принять вызов или, отказавшись от своей доли, немедленно убираться с корабля!

— Не вздумай уступить! — предостерег северянина Фип, но тот лишь пожал плечами.

— Я не хочу и не буду драться с тобой. «Забияка» не единственный корабль, способный доставить меня к сокровищнице Маронды, — через силу промолвил Мгал и мертвой хваткой вцепился в поручень, чувствуя, что палуба уходит у него из-под ног. Какая досада! Все складывалось так хорошо, но не драться же ему с этой девчонкой, которая из-за смерти Дижоля, кажется, совсем сошла с ума.

— Назад! Остановите его! — послышались из толпы пиратов грозные выкрики, хотя северянин и не думал двигаться с места. — Он должен вести нас к сокровищнице!..

— Как же он поведет, если Лив его укокошит? Глядите, он ранен, на нем лица нет! — пытался Фип урезонить самых буйных, но его мало кто слушал.

— Пусть дерется по закону ста островов! — Пусть возьмет Лив по завещанию Дижоля и ведет нас к сокровищам без всякого поединка!

— Пусть убирается, а мы повеселимся в Сагре!

— Поединок, все решит поединок!..

Гвалт продолжался, однако Мгал уже понял, что вопрос решен и, что бы он теперь ни говорил и ни делал, от поединка ему не отвертеться. Пираты уважали свой закон и готовы были заставить уважать его кого угодно.

После споров и пререканий, во время которых о северянине, казалось, совершенно забыли, часть палубы вокруг мачты была очищена от людей, столпившихся на корме и баке небольшого суденышка. Исчезнувшая куда-то Лив вновь появилась, держа в руках длинный узкий меч и маленький круглый щит. Волосы её были заправлены под кожаный шлем, а тело прикрывал кожаный панцирь с медными пластинами на груди, сверкавшими в лучах утреннего солнца не хуже золотых.

Бемс принес Мгалу его алебарду, и северянин, занятый больше мучительно болевшей раной, чем мыслями о предстоящем поединке, в неизбежность которого он все ещё не мог поверить, вынужден был признать наконец, что выбора у него нет. Хочешь не хочешь, придется скрестить оружие с этой девчонкой, иначе она просто прирежет его на месте. В том, что именно так Лив и поступит, северянин перестал сомневаться, бросив взгляд на упругую походку девушки и встретившись с её горящими, как раскаленные угли, глазами.

— Место готово, бойцы тоже, мешкать нечего! — громко провозгласил Фип. — По закону ста островов повторяю условия поединка. Противники сражаются, пока один из них не признает себя побежденным…

— Если ты сдашься, матросы прикончат тебя, решив, что тебе пришла охота улизнуть от нас и унести с собой ключ от сокровищницы, — торопливо вставил Бемс, поправляя на Мгале пояс, за который был заткнут стилет.

— …после чего победивший становится владельцем «Забияки» и капитаном корабля.

— Лив шутить не намерена и мечом владеет виртуозно. Она стремительна, как змея, и вынослива, как тонг, так что старайся не затягивать бой и покончить с ней как можно быстрее, — напутствовал Бемс северянина и отступил к борту. Тяжесть оружия заставила Мгала подобраться, а вкрадчивые движения Оливетты, ставшей вдруг удивительно похожей на учуявшего добычу хищника, укрепили сложившуюся уверенность в том, что предстоящий поединок потребует от него напряжения всех оставшихся сил. И все же убивать или калечить женщину, лишившуюся рассудка при известии о гибели мужа, ему очень не хотелось.

Приблизившись к северянину танцующей походкой, Лив, желая составить представление о мастерстве противника, сделала один за другим три выпада, на которые Мгал, следуя совету Бемса, ответил ударом, от которого щит девушки развалился на части, левая рука окрасилась кровью, а лицо исказила гримаса боли. Пираты приветствовали его удар громкими воплями, но, занятый боем, северянин не понял, какие чувства преобладают в толпе — возмущение или одобрение.

Первая неудача придала Лив осторожности, движения её стали ещё более плавными и быстрыми. Она скользила по палубе с грацией и стремительностью, созерцание которых в иной ситуации доставило бы Мгалу истинное наслаждение, однако теперь речь шла о жизни и смерти, и, с трудом парируя выпады сумасшедшей девицы, пытавшейся достать его своим мечом то справа, то слева, то сверху, то снизу, он мысленно согласился с Бемсом, признавая, что долго ему такой темп не выдержать. Дважды алебарда его со свистом проносилась на волосок от Лив, но та была начеку и, не пытаясь отражать сокрушительные удары, уклонялась, отскакивала, приседала и подпрыгивала, не испытывая, казалось, ни малейшего утомления. Подвижность её была столь удивительна, что северянин не решался повторить прием, использованный им против седоусого гвардейца, — малейшая оплошность могла стоить ему жизни, уж слишком близко оказывался порой кончик меча кровожадной вдовы.

Они кружили вокруг мачты, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга, будто исполняя какой-то замысловатый танец, и чем дальше, тем определеннее становился его рисунок и характер избранных противниками приемов. Несмотря на то что меч Лив имел достаточную длину, с алебардой он сравниться не мог, и девушка стремилась перейти в ближний бой. Мгал же, стараясь использовать преимущества своего оружия, отступал, чтобы в ограниченном зрителями круге сохранить пространство для маневра: пока опыт прежних боев не подсказал ему приема, который должен был положить конец этому затянувшемуся кружению.

Пятясь от вездесущего, зловеще сиявшего на солнце узкого клинка, северянин почти уперся спиной в борт судна и, оказавшись на одной прямой с девушкой и высившейся за ней мачтой, обрушил на Оливетту град свирепых ударов, каждый из которых, достигни он цели, мог развалить её на две части. Это был непозволительный расход сил, поскольку девушка плавными, едва уловимыми движениями ускользала от широкого смертоносного лезвия, сберегая энергию для контратаки, и, вероятно, добилась бы успеха, если бы в последний момент алебарда Мгала, изменив траекторию в замысловатом финте, вместо того, чтобы обрушиться сверху, не устремилась своим жалом прямо ей в грудь. Отпрыгнув к мачте, Лив взмахнула мечом, целясь в открывшийся живот противника, но, запнувшись за канатный ящик, потеряла равновесие. Лишь мгновение понадобилось ей, чтобы выровняться и обрести устойчивость, но и этой крохотной заминки, на которую рассчитывал северянин, открываясь и провоцируя выпад, который мог оборвать нить его жизни, оказалось довольно опытному бойцу. Резким ударом алебарды он выбил меч из руки Лив и носком сапога отшвырнул его под ноги зрителям.

— Достаточно ли этого для завершения тяжбы? — хрипло спросил Мгал у напряженно следивших за ходом поединка пиратов.

— Берегись! — пронзительным старческим фальцетом крикнул Фип.

Северянин прыгнул в сторону, и длинное копье вонзилось в выбеленные солнцем и соленой водой доски палубы, на которых он только что стоял.

— Это Канг! — разом крикнули несколько моряков и устремились к высившейся на баке надстройке, однако увидеть метнувшего копье человека Мгалу было не суждено. Скользнув к северянину, Лив выхватила из-за его пояса стилет и ударила им противника в грудь. Мгновенная реакция спасла Мгала и на этот раз, заставив его отшатнуться, так что трехгранное лезвие, вместо того чтобы вонзиться в сердце, рассекло левое предплечье. Сокрушительный удар его кулака швырнул Лив на мачту. Врезавшись в загудевшее, как барабан, дерево, девушка мешком осела на палубу, а Мгал, чувствуя, что розовый туман ярости застилает ему глаза, делает расплывчатыми лица окружающих, громко спросил:

— Должен ли я ещё сломать кому-нибудь ребра или вышибить мозги, чтобы завещание Дижоля вступило в силу?

— Ты капитан! Ты единственный хозяин «Забияки»! Веди нас к сокровищнице!.. — дружно заорали пираты.

— Где человек, бросивший копье?

— Мы хотели схватить его, но он кинулся за борт, — доложил Номбер, а Фип добавил:

— Канг любил Оливетту.

— Клянусь Небесным Отцом, у меня нет сил разгадывать ваши загадки. Для этого ещё будет время, а пока принесите мне вина и отведите в тень! — велел северянин, ощущая, как затихший было набат с новой силой начинает грохотать под сводами черепа.

— Каюта Дижоля ждет тебя. Вино, перевязка, еда… А ну расступитесь, дорогу капитану Мгалу! — трубным голосом потребовал Бемс. — Ура капитану!

— …ра-ра-ра! — донеслось до Мгала, и он подумал, что, если бы у него не болели руки и не подкашивались ноги, он с удовольствием бы перекалечил этих недоделков Геньгу, из-за крика которых голова его непременно треснет.