— Ха! От страха и хороший пловец утонет, — пробормотал Мгал и в задумчивости потер подбородок. — Гиль, а ты что скажешь?

Взгляд северянина скользнул по принцессам и остановился на чернокожем юноше.

— Мне нечего сказать. Я чувствую себя совсем по-другому, чем в джунглях. Город глушит меня, в голове беспокойство, как будто мозг чешется. — Юноша поколебался, прислушиваясь к своим ощущениям, и безнадежно махнул рукой: — Предчувствий нет, да они по желанию и не появляются. Но мне кажется, Эмрик прав, хорошо бы нам как-то изменить внешность.

— Причем касается это только двоих. Меня, — Эмрик усмехнулся, — и видевший неоднократно человек не сразу признает. А вот Мгал своей фигурой и ты цветом кожи — сразу привлечете внимание. Хотя чернокожие тут, верно, не редкость и тебе достаточно просто вырядиться женщиной… Скажи-ка, может быть, ты сможешь глаза стражников от Мгала отвести?

Гиль покачал головой. С тех пор как у него все заметнее стали проявляться колдовские способности, друзья начали относиться к нему с повышенным вниманием, чуть ли не с опаской, отчего юноша испытывал некоторую неловкость, а подобного рода вопросы и вовсе заставляли его чувствовать себя обманщиком, который прикидывается не тем, кто он есть на самом деле.

— Нет, Эмрик, отвести взрослому человеку, тем более двум-трем, глаза не так-то просто. Особенно если они точно знают, что должны увидеть. Но, — Гиль оживился, — мы можем превратить Мгала в старика. Грязного, скверно пахнущего, противного, — он причмокнул губами, — бельмастого старика.

— Что-о?! — грозно рыкнул северянин, сдвигая брови. — Ты эти свои ведовские штучки брось! На ком-нибудь другом чары испытывай!

— Старик — это хорошо, — поддержал юношу Эмрик. — Только почему же бельмастый? Может, лучше вовсе слепой?

— Слепец привлечет внимание, а бельмастый, да ещё и скрюченный болезнью, — вещь обычная. На любом исфатейском базаре таких полдюжины сыщется. А если…

— Нет уж, я лучше лодку в какой-нибудь деревне угоню и на ней в Сагру отправлюсь!

— Не бойся, мы просто тебя загримируем. Шрамы, морщины и бельма из воска сделаем, у меня в сумке есть. Голову золой посыплем, горб подложим…

— Почему вы так уверены, что нас здесь кто-то поджидает и меня должны узнать? Что за вздор! Клянусь Солнечным Диском, никто тут о нас и думать не думает! Не хадасы, не унгиры, не жрецы, не маги мы, даже не разбойники…

— А ведь насчет лодки это верно придумано, — неожиданно вмешался в разговор Тофур. — Украсть её тут, пожалуй, не украдешь, народ в деревеньке, мимо которой мы давеча проплывали, тертый, привык, что близ города всякий сброд шатается, а сговориться с кем-нибудь, за нож скажем, чтобы за городскую стену свез, — можно.

— Отличная мысль! Подгримируемся и попытаемся отыскать перевозчика, — подвел итог спору Эмрик, несмотря на недовольное ворчание Мгала. — Осталось решить, как нам быть с Тофуром и принцессами.

— Все мы в лодку все равно не влезем, и, чтобы вам спокойнее было, я готов провести ночь в той же деревне. За пару этих вот шкурок нас с принцессами в любой хлев, а то и куда получше пустят. — Тофур потряс небольшим свертком шкур, снятых с убитых им во время путешествия зверей. Как истинный охотник, он не мог пройти мимо добычи и знал цену своим трофеям. К тому же он прекрасно понимал, что до того, как ему удастся наняться в какой-нибудь попутный караван, надо будет какое-то время перебиваться в Чиларе. Да и мелочь всякая может в городе приглянуться, сторговать захочется, а шкурки, считай, те же деньги.

Эмрик вопросительно посмотрел на сестер. При слове «хлев» Батигар надула губки, а Чаг поморщилась, нетерпеливо притоптывая ногой и поглядывая на распахнутые ворота. Люди свободно входили в город, выходили из него. Где-то там, за стеной, жили их земляки, исфатейские унги-ры, которые, конечно же, не только с распростертыми объятиями примут в свой дом дочерей Бергола, но и помогут отобрать у этих наглецов столь желанный отцу кристалл.

— Я не собираюсь ночевать в деревне, — произнесла наконец Чаг. — Мы с сестрой идем в город прямо сейчас.

Батигар склонила голову, поковыряла носком изодранного сапога землю и, не поднимая глаз, тихо, но твердо сказала:

— Я буду ночевать в деревне.

— Ты?! В одном доме с этим вонючим кобелем, этим порождением глега, помесью Геньгу с пиявкой-переростком? — Чаг едва не задохнулась от возмущения.

— Вот именно. И чтобы со мной не случилось ничего худого, прошу тебя составить мне компанию. Пожалуйста. — Батигар осторожно взяла сестру за руку, и лицо Чаг внезапно исказила гримаса.

— Ну ладно, ладно! Нечего стоять: раз решили идти в деревню, так пойдем, незачем зря жилы тянуть! — бросила она злобно, донельзя раздраженная собственной уступчивостью, и первая зашагала к деревеньке, поблизости от которой они оставили связанные плоты.

Мастер Урогаль считал, что человек, прошедший ради дел Братства через Чиларские топи, безусловно, заслуживает уважения. А если человек этот в схватке с мечезубом потерял глаз и все же дошел до Чилара и держал себя так, как Заруг, — уважение, которое испытывают к нему единомышленники, должно быть не просто выражено словами, но и подкреплено чем-то более весомым. И Урогаль, старавшийся по мере сил поступать так, как подсказывала ему совесть, хотя получалось это у него далеко не всегда, о чем свидетельствовало присвоенное ему Белыми Братьями звание мастера, не поскупился. Он вызвал к своему неожиданному гостю лучшего лекаря, лучших банщиков, цирюльника и танцовщиц. Подарил ему тяжелый кошелек, наполненный полновесными золотыми монетами, подобрал достойную одежду и оружие, напоил, накормил и уложил спать едва ли не с самой очаровательной и дорогой из продажных женщин Чилара. Однако все это было сделано только после того, как Заруг завершил портрет Мгала. Пока он рисовал, спешно посланный гонец отправился в гавань, чтобы на первом же попутном судне отплыть с написанным Уро-галем посланием в Сагру. К тому времени как послание было составлено, гонец отправлен, портрет закончен, Заруг обласкан и передан в руки умельцев, получивших наказ возродить его к жизни, секретарь доложил Урогалю, что с портрета северянина снята дюжина копий, а работа над следующими идет полным ходом. Ждавшие в приемной мастера командиры патрулей Белых Братьев получили листки с изображением человека, которого во что бы то ни стало надо схватить, и выслушали распоряжения Урогаля о порядке патрулирования. К пяти городским воротам отправили пять групп, которые в ночное время, когда ворота закрыты, должны были следить, чтобы никто не перелез через стены Чилара. Четыре группы отправились наблюдать за пристававшими в черте города лодками. Оставшиеся четыре группы патрульных должны были обойти подозрительные места: постоялые дворы, харчевни, кабаки, дома терпимости и прочие заведения, где могли сыскать приют не слишком богатые и не желающие привлекать к себе чьего-либо внимания чужеземцы.. Следующую партию портретов Мгала получили тайные осведомители Урогаля, которые в особых наставлениях не нуждались и исчезли из Дома Белых Братьев так же тихо и незаметно, как и появились.

Близился вечер, но солнце стояло ещё довольно высоко, когда мастер Урогаль, завершив все перечисленные дела, придвинул кресло к столу мореного дерева и взял в руки кубок обильно сдобренного пряностями густого, темного, как свернувшаяся кровь, вина. Ему предстояло ещё обдумать планы на завтрашний день и сочинить историю кровожадного убийцы, маньяка и садиста Мгала Исфатейского, которую он собирался изложить поутру Владыке Чилара с тем, чтобы городские стражники, вооружившись изготовленными за ночь портретами этого мерзавца, тоже приняли участие в его поимке. Урогаль никогда прежде не обращался к Мадану за помощью и потому не сомневался, что просьба его отказа не встретит. Более того, если бы не этот случай, ему пришлось бы нарочно придумывать причину, чтобы обратиться к Мадану за помощью: необходимо было дать ему почувствовать, что он — истинный Владыка Чилара и что даже Белые Братья порой испытывают в нем острейшую нужду. После визита к Мадану Урогаль планировал обстоятельно побеседовать с Заругом, который мог рассказать много интересного об Исфатее, Владыка и жители которой едва ли отнеслись равнодушно к появлению в городе тысячи Белых Братьев — воинов, приведенных мастером Донгамом из Нортона. Кроме того, необходимо было хоть что-то разузнать о чиларских Черных Магах, пронюхавших уже, верно, о кристалле Калиместиара и способных одним движением изорвать сплетенную Урогалем паутину, в которую со дня на день должен был угодить северянин. Для завершения этой самой паутины ему ещё предстояло принять состоявших на жалованьи у Белого Братства контрабандистов, которых нечего было и думать разыскать днем, но, вероятно, удастся найти ночью. Судя по рассказу Заруга, Мгал этот далеко не глупец и ему не понадобится много времени, чтобы понять: самый верный способ незаметно покинуть Чилар — это отплыть на судне, везущем в Сагру контрабандные товары.

Мастер Урогаль откинулся на спинку кресла и побарабанил пухленькими пальцами по столу. День выдался беспокойный, и следующий обещал быть не лучше, зато ночью он позволит себе отдохнуть и не думать о делах. Самый верный способ достичь этого — пригласить на вечерний пунш старую приятельницу Ауки, которая, в отличие от большинства профессиональных певичек и танцовщиц, умеет не только глотку драть и вертеть бедрами, но и вести легкую, приятную беседу обо всем и ни о чем. «Впрочем, она ещё много чего умеет», — плотоядно щурясь, подумал Урогаль и придвинул к себе покрытую воском дощечку, чтобы написать приглашение Ауки.

В противоположность Урогалю, наблюдавшие за рекой патрули Белых Братьев ожидали приближения ночи с явным неудовольствием, вполголоса сетуя на судьбу или молча завидуя своим более удачливым товарищам. Самыми везучими, по общему мнению, были те, кто получил приказ обойти притоны Чилара. Вот это служба! Такой приказ мог отдать только благодетель, это все равно что велеть пьянице напиться или моднице перемерить ворох только что привезенных из другого города нарядов. Тем, кто караулил городские ворота, пришлось несколько хуже, но и тут было чему позавидовать. Ворота имели перед Гатианой то преимуще — ство, что запирались с заходом солнца, а мест, где можно перелезть городскую стену, — раз, два и обчелся, причем более чем сомнительно, чтобы кто-нибудь из этих исфатей-ских воров и убийц знал о них. Нет, позавидовать можно было кому угодно, только не тем, кто поставлен следить за причаливавшими к берегам лодками.

Сегень, командир патруля, принял от бегавшего за вином Хвоста — самого младшего в его десятке — флягу и, продолжая обдумывать ситуацию, загнул мизинец на левой руке. Во-первых, воры. Ночь — их излюбленное время, а кто не знает, что краденое быстрее и легче всего переправлять по реке? Во-вторых, Торговцы людьми. Общеизвестно, что чуть ли не ежедневно из Чилара отправляется корабль с предназначенными для продажи в Сагре людьми, однако далеко не все знают, что столь же часто отправлялись корабли с невольниками из Сагры в Чилар. Если верить торговым бумагам, ничего противозаконного и предосудительного в этом нет — преступников и злостных должников везде хватает, а продавать их в рабство — значительно гуманнее, чем рубить руки или казнить. Но — Сегень глотнул из фляги — мало кто задумывается над тем, зачем же чиларских невольников везти в Сагру, а сагрских — на чилар-ский рынок. Провоз-то денег стоит, а спрос на рабов примерно одинаковый и там и тут. Пошевелив мозгами, каждый, у кого голова на плечах, сообразит, что везут на судах этих из одного города в другой не просто рабов, а тех, кого обратили в рабство незаконно. То есть тех, кого лихие люди, грубо говоря, сцапали на улице, руки связали, кляп в рот сунули — и в мешок. А мешок в лодку — и на корабль.

Сегень проводил взглядом лодку, в которую дюжие молодцы только что загрузили два извивающихся мешка, и отвернулся, мимолетно подумав: кто же получает от Торговцев людьми мзду за то, что городские стражники ночами, вместо того чтобы дежурить на реке, сидят в кабаках, — десятники их, сотники, начальник городской стражи или сам Владыка Чилара? Впрочем, не его, Сегеня, это дело, ему поручено смотреть за теми, кто высаживается на берег, а не отчаливает от него.

Десятник пристегнул флягу к поясу и, продолжая обход дозоров, двинулся вниз по течению реки, туда, где светлым пятном выделялся белый плащ Гунявого.

В-третьих — контрабандисты. Сегень загнул следующий палец и чуть замедлил шаги, наблюдая, как при свете тусклого фонаря с причалившего к противоположному берегу двухмачтового суденышка спускают длинные тяжелые ящики, которые юркие, издали похожие на мышей, фигурки утаскивают в проулки между покосившимися хибарами. Да, контрабандистов здесь, пожалуй, больше всего. Ночью полноводная Гатиана прямо кишит этими жадными, готовыми на все, лишь бы не платить казне Чилара торговую пошлину, людьми. Именно отсюда текут на городские базары сравнительно дешевые товары из дальних и ближних городов: мед, воск, медь, деготь и меха из Эостра; кожи, соль, железо из Кундалага, куда они в свой черед попадали из Рагира, земель Черного Магистрата и Солончаковых пустошей; серебро и ювелирные изделия из Исфатеи; знаменитые полосатые халаты из Хануха; пальмовое вино, парусина, жемчуг, кораллы, чернила, легкие пестрые ситцы и переливающиеся всеми цветами радуги шелка из Сагры; бумага, рубины и трава забвения из Магарасы; золото из Шима…

Дзинь-дон-дон-дон… Десятник прислушался — квадратный колокол в гавани пробил полночь. Звон колокола придал мыслям Сегеня новое направление. Теперь он думал не о мелких вороватых суденышках контрабандистов, перед внутренним взором его вставали большие торговые корабли, открыто и даже как-то празднично бросающие якоря в отлично оборудованной чиларской гавани. Когда-нибудь, скопив деньжат, он, Сегень, наберется смелости и обратится к мастеру Урогалю с просьбой перевести его в далекую, овеянную легендами Сагру и тоже поплывет на юг на нарядном крутобоком корабле…

Десятник вздохнул, морщась от пропитавшего все вокруг запаха тухлой рыбы, и, сделав глоток из фляги, направился к Гунявому, переругивавшемуся с сидящими в крохотной лодчонке мужчинами. При свете фонаря, который держал Гунявый, было видно, что люди эти совсем не те, кого они ловят. Парень, сидевший на веслах, явно приплыл из соседней деревушки, а старик с сыном, похоже, из тех полоумных, которые кормятся охотой в джунглях.

— А ну покажите, что там у вас в мешке! — ободренный появлением десятника, грозно потребовал Гунявый, и тут только Сегень заметил, что эти двое прибыли в город не с пустыми руками. — Тебе-то какое дело? Ты что, стражник или таможенник? — нахально поинтересовался сидевший на веслах парень. — Шагай отсюда, пока цел, тут тебе не ярмарка, глазеть не на что!

— Ну, ты, полегче, а то таких дырок в шкуре понаделаю, что ни один лекарь не заштопает. — Гунявый демонстративно переложил фонарь в левую руку и потянулся к висевшему за спиной арбалету.

Мужчина и старик переглянулись и начали нашаривать под плащами мечи.

— Прекратить! — Сегень, досадливо хмурясь, приблизился к лодке. — Нам до ваших темных делишек дела нет. Мы ищем человека, и если у вас в мешке случайно окажется не он, а штука сагрского шелка, то нам до неё — как до непорочности ваших бабушек.

— Эй, друг, отзовись! Не тебя, часом, ищут? — Мужчина с узким лицом и тонкими бесцветными бровями ткнул мешок ногой. Оттуда донесся пронзительный поросячий визг.

— А-а-а… — разочарованно протянул Гунявый и сплюнул в грязную воду. — Свинячья команда…

— Кто-нибудь ещё причаливал? — спросил Сегень для очистки совести, наблюдая за тем, как узколицый выскочил из лодки и подтянул её к берегу, причем потертые сапоги его выше щиколотки увязли в грязи.

— Бухту каната какие-то желторылые привезли. С юга, видать, приплыли, — равнодушно ответил Гунявый и внезапно оживился: — А случается, что бочки с вином так вот переправляют?

— Наверное, случается, — пожал плечами десятник. — Но скорее всего на тот берег. Там поглубже и подходы к воде получше. Что, в глотке пересохло? На, хлебни. — Он протянул Гунявому флягу, искоса поглядывая на здоровущего старика, который взвалив мешок на плечи, выбрался из лодки и, буркнув что-то взявшемуся за весла парню, неспешно зашагал к посверкивающим редкими огоньками приземистым сараюхам, в которых ютились портовые грузчики, водовозы, матросские вдовы и прочий малоимущий люд. На мгновение в голове Сегеня мелькнуло, что краденую свинью «охотнички» несут в харчевню «Веселый рыбак», где кормят исключительно рыбой — и об этом известно всему городу, — но оформиться и дать достойные плоды эта мысль не успела. Гунявый вернул ему флягу и, смахивая капли вина с усов, спросил:

— Сменят-то нас поутру, что ли?

— Поутру, поутру, — пробормотал Сегень и, вытерев горлышко фляги ладонью, поднес к губам, завистливо представляя, как эти свинокрады войдут в «Веселого рыбака», закажут по кружке горячего душистого вина и по тарелке жареной хипсы, рыбы удивительно вкусной, но страшно вонючей, которую есть можно, только полив предварительно чесночным соусом…

Сегень напрасно завидовал «свинокрадам», они не собирались пить вино и лакомиться хипсой в «Веселом рыбаке», да и в мешке у них была вовсе не хрюшка. Дойдя до ближайшего кособокого домишки, старик, оглядевшись по сторонам, опустил мешок на землю, развязал и помог выбраться из него охающему и постанывающему человеку, разглядеть лицо которого было в темноте невозможно, потому что кожа его была совершенно черного цвета.

— Вот мы и в Чиларе. — Эмрик помог Гилю подняться и, пока тот растирал затекшие руки и ноги, аккуратно сложил мешок и сунул под мышку. — Отлично ты хрюкал, просто превосходно. У тебя талант, я уж и то подумал, не подменили ли нам в деревне мешок.

— Скажи еще, что с такими данными надо было мне свиньей и родиться, — улыбнулся Гиль.

— Ты улыбайся-то потише, а то на блеск твоих зубов стражники со всего Чилара сбегутся, — по-стариковски ворчливо буркнул Мгал и уже своим обычным голосом добавил: — Какого это, интересно, человека они ищут? Боюсь, что Эмрик все-таки прав, прознали Белые Братья о нашем прибытии. Вот уж не думал, что этот кристалл столько людей на ноги поднимет.

— То ли ещё будет, когда Черные Маги за розыски примутся, — зловеще пообещал Эмрик, мрачнея. — Кого этот парень разыскать советовал? Аби-Хануха или Хали-Абиха?

— Абик-Халика, — подсказал Гиль. — А спросить мы его должны в «Певчей рыбе». От «Веселого рыбака» третий переулок налево, затем направо…

Друзья углубились в сеть узких кривых улочек, на которые лишь изредка падали скудные отсветы из крохотных, затянутых рыбьим пузырем окошек. Им пришлось изрядно поплутать и перепачкаться, прежде чем они отыскали наконец «Веселого рыбака». Однако дальше дело пошло ещё хуже: редкие подвыпившие прохожие, с опаской поглядывая на троих решительно настроенных мужчин, дружно уверяли, что не имеют понятия ни о «поющих», ни о каких-либо других рыбах, в чреве которых можно было бы чем-то угоститься. «Ибо, — как сообщил Мгалу рыбак, не веселый, а философствующий, — одно дело, ты в её чреве, и поверь, это очень скверно; и совсем другое, когда она в твоем. А ежели ещё и вина туда, в твое чрево, значит, плеснуть, чтобы она, рыба то есть, в своей стихии оказалась и плавать могла, тогда, друг, и тебе, и ей уже мечтать больше не о чем. Разве что о бабе. Но баба с рыбой в дружбе не живут, ибо рыба — она тоже баба, а баба с бабой в одном чреве, то есть в одном доме… То есть когда две бабы, то лучше иди за рыбой».

Как бы то ни было, им все же удалось отыскать «Поющую рыбу», хотя ни вывески, ни фонаря над дверью её не было, а окна этого странного заведения выходили во двор. Посетители — неразговорчивые, в меру выпившие мужчины с хмурыми, тяжелыми лицами — не обратили на пришедших никакого внимания и продолжали потягивать вино, время от времени обмениваясь фразами, смысл которых до Мгала и его товарищей не доходил, несмотря на то что сказаны они были на одном из южных диалектов и все слова казались знакомыми.

Усевшись за свободный стол, друзья принялись с любопытством осматриваться в ожидании хозяина, который вскоре появился из ведущих на кухню дверей и направился к ним.

— Чего желаете? — Угрюмый рыжий детина, с окладистой бородой, в замызганном кожаном фартуке, напоминал скорее разбойника или живодера, чем владельца трактира, и, похоже, был не особенно расположен разговаривать с незнакомыми посетителями.

— Кувшин вина, чего-нибудь горячего, и главное, — Мгал понизил голос, — мы хотели бы поговорить с человеком по имени Абик-Халик.

— А с Владыкой Чилара побеседовать не желаете? — без улыбки спросил трактирщик, сверля Мгала глубоко посаженными острыми глазками, прячущимися под кустистыми бровями.

— Нам не о чем с ним говорить. Мы не собираемся задерживаться в этом городе, и лишние знакомства нам ни к чему.

— Если вы не собираетесь задерживаться у нас и избегаете лишних знакомств, то зачем вам Абик? — все так же недружелюбно поинтересовался рыжеволосый.

— Затем, что знакомство с ним не будет лишним, если, разумеется, он сможет помочь нам покинуть Чилар возможно быстрее… и незаметнее. — Мгал ковырнул ногтем один из шрамов на своем лице, и длинная восковая полоска упала на дощатый стол.

— Ага, — произнес трактирщик и забрал в кулак свою растрепанную бороду. — Сейчас я принесу вино и чего-нибудь пожевать.

Разговор этот сильно походил на тот, который состоялся давеча у Эмрика с хозяином деревенской харчевни. Уяснив, чего желают посетители, тот с удивительной быстротой отыскал им лодку и парня, который, запросив за свои услуги два ножа — с мечами друзья категорически отказались расставаться — и получив условленную плату, сделался чрезвычайно предупредителен. Для начала он дал несколько дельных советов, а узнав, что его пассажирам важно не только попасть в город, но и возможно скорее покинуть его, не привлекая ничьего внимания и желательно на корабле, идущем в Сагру, назвал имя человека, который, в зависимости от обстоятельств, мог помочь им как встретиться с Небесным Отцом, так и попасть на нужное судно.

— Ваше вино, рыба, хлеб. — Трактирщик поставил названные предметы на стол и тихо добавил: — Абика вам в ближайшее время увидеть не удастся, но если вы скажете мне то, что хотели сказать ему, то, может статься, он вам и не понадобится.

— Мы ищем корабль в Сагру. На троих у нас двенадцать лид. — Мгал выложил на стол серебряные монеты. — Три меча, которыми мы неплохо владеем, и три пары крепких рук.

— И старость не помеха?

Северянин сдвинул в сторону миски с едой и поставил локоть на освободившееся место. Трактирщик, ухмыльнувшись, опустился на лавку, упер локоть в стол и ухватил своей поросшей рыжей шерстью лапой ладонь Мгала. Мышцы противников напряглись, жилы на лбах вздулись. На некоторое время они застыли подобно изваяниям, а потом рука трактирщика начала медленно клониться к столу.

— Ослабел Рыжий Над, сгубила его «Поющая рыба», — негромко произнес сидящий за соседним столом мужчина.

Трактирщик оскалил в улыбке огромные, похожие на мельничные жернова, зубы:

— Хочешь тоже попробовать заломать ослабевшего Нада? — Мужчина отрицательно замотал головой, и Над вновь повернулся к Мгалу: — Тут неподалеку стоит корабль, который до восхода солнца должен уйти в Сагру. На нем не хватает трех-четырех молодцов, умеющих махать веслами и , мечами. Мой парнишка проводит вас на него, девять монет вы отдадите капитану, три оставите мне. А я за это пожелаю вам счастливого пути и постараюсь забыть, что видел вас здесь. Идет?

— Идет, — ответил Мгал и подвинул трактирщику три лиды.

Рыжий Над не врал, он честно старался забыть о трех ночных посетителях, и, вероятно, ему удалось бы это сделать, если бы днем позже Абик-Халик — сидевший, как обычно, в смежной с кухней комнате, — выпив очередной стакан контрабандного пальмового вина, не обратился к трактирщику со следующими словами:

— А скажи-ка, Над, что за трех парней мы сосватали давеча на «Пересмешник»?

— Один чернокожий, почти мальчик, второго я и не упомню — длинное такое лицо, бесцветное, а третий был под старика загримирован. Здоровый мужик, глаза серые, северянин вроде.

— Ясно, — сказал Абик-Халик и начал тихонько насвистывать, что свидетельствовало о его крайне скверном расположении духа.

— Что-нибудь не так? — обеспокоенно спросил Над. — Неужели таможенники?..

— Да нет, я слышал, ребята стоящие. Во всяком случае половчее тех, что до них на «Пересмешнике» были. Жаль, я тогда поленился выйти, любопытно было бы с ними словцом-двумя перемолвиться.

Абик-Халик был не единственным, кто хотел бы поговорить с Мгалом и его товарищами. Тофур тоже был не прочь ещё раз повидать троих друзей, к которым успел почувствовать сильную симпатию. Направлявшийся в Кундалаг караван, в который ему удалось наняться стражником и охотником, должен был выступить из Чилара через несколько дней, и Тофур обошел множество постоялых дворов в надежде встретить своих недавних попутчиков, но те будто сквозь землю провалились. Ничего удивительного в этом не было — они хотели незамеченными войти в Чилар и так же незаметно покинуть его, и скорее всего им это удалось. Однако у Тофура были основания думать, что недавние его спутники попали в беду. Из разговора принцесс — которых он, перед тем как заняться устройством собственных дел, проводил до дома знакомого им исфатейского купца — ему стало ясно, что Чаг желает во что бы то ни стало завладеть кристаллом и вряд ли Батигар сумеет убедить её отказаться от розысков Мгала.

Потолковать с северянином страстно желал и мастер Урогаль, так много сделавший для этого, и все же больше всех в Чиларе хотел встретиться с похитителем кристалла Калимес-тиара Заруг. Он грезил об этой встрече днем и ночью и в конце концов решил, что если ей не суждено произойти в Чиларе, то уж в Сагре-то она обязательно состоится. Мастеру Урогалю тоже хотелось верить в это. Он подыскал для Заруга место на корабле, снабдил его всем необходимым для путешествия и вручил письмо, которое тот должен был передать в руки мастеру Белых Братьев Сагры. Письмо это, написанное от имени двух мастеров Братства — Донгама и Урога-ля, — содержало в себе категорическое требование любой ценой задержать северянина и завладеть ключом к сокровищнице Маронды.