На Руси находился сын крымского хана Менгли-Гирея царевич Куйдакул. С приходом к власти Василия III он захотел принять православие и был должным образом за свое желание вознагражден. После крещения великий князь выдал за него замуж свою сестру, а во время Псковского похода не только оставил местоблюстителем великокняжеского престола в Москве, но и назначил в завещании наследником. С точки зрения государственных интересов был подобный брак очень выгоден. Царевич Петр, как стали называть Куйдакула, считался одним из возможных претендентов на казанский престол. Обязанный же всем своим благополучием и будущим великому князю, царевич Петр не мог ему изменить и вступить в переговоры с ненавидевшим «новокрещена» боярством.
      Пока был под рукой Петр, великокняжеская чета могла не тревожиться насчет собственных детей. Но преждевременная смерть татарского царевича ставит Василия III перед приобретшей новую остроту проблемой наследования престола. Двадцать с лишним прожитых с Соломонией лет делали дальнейшие надежды на появление потомства бессмысленными. Снова поднимают голоса сторонники развода с бесплодной княгиней, хотя сама она винит в семейных неудачах одного Василия. Соломонии и в голову не приходит, что дело для бояр не только в детях, но и в том, чтобы лишить великого князя ее умной и верной поддержки.
      Для Василия нет тайн в подобных расчетах. И он колеблется, откладывает окончательное решение, не испытывает уверенности в его правильности. Если бы знать, если бы знать... К тому же развод с Соломонией означает обострение отношений с московским боярством, которому придется противопоставить иную и притом нисколько не меньшую силу. Выбор великого князя падает на князей Глинских, литовцев, известных всей Европе своей воинственностью, ратным мастерством и связями с коронованными особами. Брак с их родственницей означал династическое соединение с западнорусскими землями и укрепление связей с молдавскими господарями, возможными союзниками в борьбе против литовского князя Сигизмунда. То, что представительницей Глинских была юная красавица княжна Елена Васильевна, принципиального значения для расчетливого князя не имело.
      И все же, что заставляло Василия Ивановича оставаться в нерешительности? В мае 1524 года в Москве начинается спешное строительство нового Смоленского Новодевичьего монастыря. Обетного, потому что великий князь дал обет заложить его в случае успешного похода в смоленские земли. И скорее всего предназначавшегося для жительства отрешаемой от мужа Соломонии. Ради быстроты строительства и неусыпного наблюдения за ним, из Суздаля вызывается настоятельница тамошнего Покровского монастыря с восемнадцатью монахинями. И хотя работы приближаются к концу, в 1524 году Василий III еще совершает обычную осеннюю поездку с Соломонией. Весной следующего года строительство пришло к концу, и почти одновременно состоялся насильственный постриг великой княгини. До последней минуты не верила Соломония перемене в своей судьбе, надеялась кого-то в чем-то убедить, переложить вину в бесплодии на мужа, избежать монашества. Андрей Курбский так и будет писать, что Василий III постриг свою первую жену «не хотящу и не мяслящу ей о том». Герберштейн добавит, как срывала в бессильной ярости Соломония монашеское одеяние, как рвала и топтала его, пока присутствовавший при обряде боярин Иван Шигоня-Поджогин не ударил ее плетью. За непокорство и строптивость не увидела больше бывшая великая княгиня Москвы: Василий III не решился поместить ее в Новодевичьем монастыре, – не попала даже в считавшийся далеким Суздаль. Каргополь – вот то новое место, которое выбирает для нее муж и где ей придется пробыть пять лет, чтобы убедиться в бессмысленности всяких надежд.
      Только после рождения первенца в новой семье – будущего Ивана Грозного – перевезли Соломонию Сабурову, теперь уже старцу Софию, в суздальский Покровский монастырь под начало той самой настоятельницы, что наблюдала за строительством московского Новодевичьего монастыря.
 
Уж что это у нас в Москве приуныло,
Заунывно в большой колокол звонили?
Уж как царь на царицу прогневался,
Он ссылает царицу с очей дале,
Как в тот ли город во Суздаль,
Как в тот ли монастырь во Покровский...
 
      Такая жестокость в характере Василия III! Словно забыв о недавних колебаниях, о прожитых в ладу и мире годах, он считает достаточным для расчета с Соломонией вклада в монастырь и того, что «пожаловал старицу Софию в Суздале своим селом Вышеславским... до ее живота» – пожизненно.
      Может, и можно было по тем временам откупиться селом от собственной совести, но приобрести спокойствия Василию III не удалось. Может быть, не об одном насилии и вероломстве мужа кричала Соломония под сводами собора Рождественского монастыря, который и сегодня виднеется своим куполком над московской Трубной площадью. Может, пало и другое слово, взбудоражившее умы современников. Беременность великой княгини – слух о ней мгновенно распространяется повсюду. Была пострижена с плодом в чреве – будущей матерью, – утверждала народная молва, и оказалось, великий князь не мог пренебречь разговорами. Где там! Он посылает для дознания доверенных дьяков Меньшого Путятина и Третьяка Ракова, жестоко расправляется даже с женщинами, которые утверждали, что слышали подобные слова от самой Соломонии. А было их две – жена казначея Юрия Малова да жена постельничего Якова Мансурова, по самой должности своей обязанного знать все теремные да дворцовые события и толки. Ведь ведал постельничий не одной великокняжеской рухлядью, но и самой безопасностью княжеской, блюдя живот своего князя во дворце весь день да и в ночное время. Мансурову, чтобы отказалась от своих слов, чтобы забыла о них на веки вечные, подвергли бичеванию.
      Помогли ли крутые меры? Скорее, наоборот – убедили народ в обоснованности слухов. Иначе чего бы боялся великий князь, чего бы так лютовал? Но и на этом слухи не кончались. Толковали люди, будто родила Соломония-Софья сына Георгия и отдала на сохранение и воспитание верным друзьям, а чтобы не искал великий князь опасного для молодой жены младенца, распустила слух о смерти новорожденного и даже погребла со всеми церковными обрядами куклу. Историки фиксировали легенду, не придавая ей серьезного значения, пока в 1934 году при уничтожении находившейся под собором суздальского монастыря усыпальницы не было обнаружено рядом с гробницей Соломонии детское захоронение.
      Правда, доказательств связи детского захоронения с гробом былой великой княгини, кроме прямого соседства надгробий, не существовало. Зато внутри маленькой гробницы вместо останков младенца оказалась кукла в дорогой шелковой рубашечке и шитом жемчугами свивальнике. Что можно было сказать после этого о предании, по которому Грозный всю жизнь охотился за братом Георгием, превратившемся, по утверждению другой легенды, в знаменитого разбойника Кудеяра-атамана. Никуда не уйти и от того, что затребовал Грозный к себе следственное дело о беременности Соломонии, долгое время держал у себя и, наконец, уничтожил.
      И другой монастырь – теперь уже московский Ивановский. Судьба другой Сабуровой – дочери Богдана Юрьевича, Евдокии. Ее выбрал Грозный в невесты старшему сыну, когда сам решил жениться на Марфе Собакиной. Не столько выбрал, сколько подсказали верные советчики – Малюта Скуратов, дядя и племянник Годуновы. Они искали способа утвердиться через своих родственниц у царского престола. Года не прожила во дворце жена царевича – и очередной насильственный постриг по решению свекра. Чем не угодила молодая Сабурова, какому царскому замыслу помешала, только дальнейшая ее жизнь пройдет и кончится в стенах Ивановского монастыря под именем старицы Александры.
      Андрея ничто не рознило со старшим братом. Годы правления Василия III Ивановича проходят для него благополучно, и только в конце правления начинают возникать столкновения с новой княгиней – Еленой Глинской, которую взял в жены Василий III вместо отлученной и постриженной в монахини за бездетность Соломонии Сабуровой.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.